Аннотация: Иногда воспоминания из далекой комсомольской юности наталкивают на неожиданные мысли о настоящем
Когда-то давно, еще в конце 80-х, первый паром в моей жизни запомнился мне величавым шиком своих лакированных внутренностей и надменностью к встречным судам. Нам - комсомольцам проектного НИИ - было позволено проехать из тогда еще Ленинграда до Хельсинки и обратно на незабвенной и теперь уже почившей "Анне Каренине" (вот не надо называть суда именами людей, плохо кончивших!). Как я попала тогда в эту поездку - не понимаю! Наверное, комсомольские вожди нашего НИИ возжелали сделать свои гешефты (тогда финны раскупали нашу водку по астрономическим ценам, но об этом я узнала только из поездки). И, наверное, они не посмели так уж открыто потратить профсоюзные деньги исключительно на себя. Поэтому они придумали эту комсомольскую поездку. Комсомольцев на нашей работе было мало - для профсоюза не затратно, а для комсоргов - все же прикрытие.
Денег нам менять не разрешили ни копейки, мол, на пароме будете сыты, и достаточно. Тут мне Таня, одна из активных девочек, по секрету говорит: купи водки, сколько можешь. Зачем? - идиотски спрашиваю я. А Таня хорошая была, сердечная (потом за финна замуж вышла) и, несмотря на изумление по поводу моей дремучей наивности, обещала потом все растолковать и помочь.
Тогда в стране были талоны - перестройка же. У нас с мужем в комсомольском возрасте уже завелось двое детей, а на детей государство тоже выдавало талоны на водку. Видимо, так государство стремилось влиять на рождаемость. А что такое водка в то время? Водка - это врачи, запчасти, лекарства, сантехник вовремя, что-то с работы поиметь ценное - охранник отгрузит (не все же в НИИ работали, как я, были у людей и серьезные места работы: кафель, краска, нержавейка...), опять же - электроника всякая ДОСТАВАЛАСЬ, и тоже не без водки. Однажды в походе чужие люди нам отдали свою лодку на три дня - поплавать среди островов Вуоксы - за бутылку водки, и паспорт не спросили: вот это валюта! Теперь понятно, что наша молодая, двудетная семья могла себе кое-что позволить, и в поездку я припасла три бутылки "Пшеничной". Почему-то знающие люди посоветовали мне покупать бутылки с завинчивающимися пробками, а не "бескозырки" (т.е. отрывные пробки с хвостиком).
Погрузились мы все с водочной поклажей на этот колосс на плаву и замерли в ожидании заграницы, по крайней мере, я. Паром, отдав швартовы, устремился в ледяную облачную зыбь Балтики (дело было в феврале), не подозревая о том, что для меня он стал воротами в непостижимый и недостижимый доселе буржуазный мир.
Все впервые: тонкие, шоколадного цвета, изящные сигареты "MORE", неведомый ментоловый вкус сигарет "SALEM", кока-кола и пиво в железных баночках, смешно сказать - первый йогурт(!) - несъеденный, прибереженный для детей (говорили, он не портится, а он взял и испортился без холодильника), морские стюарты в безукоризненной форме, сервировка в ресторане, дискотеки под западную музыку - и всё это под аккомпанемент нашего молодого комсомольского задора и изумлённо-счастливого хихиканья - по любому поводу!
Не надо забывать, что в это самое время вся остальная страна жила по талонам и стояла в очередях. Например, в нашей кондитерской на углу единственным товаром были сушки. Вспоминаю свою тоску, когда, глядя на эти прозрачные секционные контейнеры-прилавки из оргстекла, некогда пестрящие разноцветными конфетами, причудливыми печеньями, вафлями в расписных пачках, пирожными (помните: нелюбимые никем песочные полоски, ароматные кремовые корзиночки, картошка, эклеры, трубочки, и, иногда - вожделенные буше), я видела лишь небрежные завалы сушек. В каждом отсеке - только сушки. Ничего не имею против сушек, но тогда они вызывали во мне какое-то унизительное чувство.
Вообще унижения было предостаточно: граждане с физиологическим удовлетворением в глазах и "бусами" на шее из рулонов туалетной бумаги, нанизанных на веревку; коллеги по работе, урвавшие накануне в хозяйственном магазине подле нашего НИИ "по два флакона в одни руки" заграничные пластиковые бутылки с лимоном на этикетке и обменивающиеся на утро впечатлениями от применения их в быту: белье стирали, голову мыли, рот полоскали, оказалось - средство для мытья посуды (у кого-то родственник разобрал инструкцию, написанную на турецком); номера очереди за сапогами, нанесенные активистами на кожу руки особым химическим карандашом (можно из очереди с коляской отойти - покормить ребенка и вернуться снова стоять за сапогами: один раз, за особо модными сапогами, мне пришлось 3 раза отходить... кормить... хотелось же сапог... особенно, "особо модных"...). О, времена, о, нравы!...
Однако о чем это я: ведь, если подумать, нам (поколению) досталось не самое худшее время - ни войны, ни лагерей. И, если родители и бабушки с дедушками мечтали просто о "сапогах", мы уже бессовестно мечтали об "особо модных сапогах". Как ни крути, страна куда-то все же шла, и наши дети стали мечтать о "брендовых сапогах", чтобы поставить их первыми во внушительном ряду особо модных. Но что-то важное мы все же упустили... Почему-то "мечта о сапогах" в результате эволюции победила другие, весьма значимые, сферы жизни. И сапоги начали вытаптывать в наших душах нежную поросль человеческого товарищества, любви к поэзии, романтику и сентиментальность, наши "идеальные идеологические идеалы" - без возможности дать что-то взамен, кроме сапог... Видимо, людям вредно долгими веками и многими поколениями ходить без сапог - босоногими...
Вернемся к парому. Этот рассадник западных искушений, паром "Анна Каренина", швартуется в Хельсинкском морском порту. Наши граждане потирают руки в расчете на скорую наживу от сбыта водки. Но, не тут-то было! Как-то, непонятным образом (или наоборот, чересчур понятным), финны прознали про водочный "десант" из России. Было объявлено, что выход пассажиров с территории порта охраняется самым строгим образом, пассажиры досматриваются и, при подозрении, обыскиваются. Пришвартованная "Анна Каренина", бесстыдно побулькивая, вызывающе тяжело покачивается у причала. Это мы, простые комсомольцы, допущенные комсоргами к бесплатному пирогу, везем с собой по две-три бутылочки. А комсорги везут ящиками. А экипаж парома - трюмами. Этим людям было что терять!
Испуганные советские граждане, не спеша на берег, свесились с бортов и сканируют ситуацию у проходной. Некоторые отчаявшиеся начинают переводить добро на себя, раскрашивая звонким, веселым чоканием однообразие звуков порта (тугие, басовитые пароходные гудки, резкие голоса катеров, далекий гул погрузочных механизмов, да низкое по тембру рокотание судовых двигателей). Чокайся, сколько хочешь, пока не сошел на берег: паром - это российская территория. Но нам всем надо сойти. И пронести главное достояние страны Советов, гордость народную и славу - водочку-слезу. Порадовать финнов и себя. Короче, мы были за дружбу между народами!
Народы растерялись ненадолго. Дальше началось настоящее сафари: люди сходили "с товаром" и, "гуляя" по территории порта, закапывали водку в снег в укромных углах в надежде к вечеру, когда бдительность таможни сойдет на нет, переправить бутылки через забор. Охрана, почуяв недоброе, повскакала в полицейские машины и начала охоту на контрабандистов. А контрабандисты (граждане) стали играть в следопытов: слушали шум моторов приближающихся полицейских, делали друг другу знаки, помечали схроны в снегу, планировали трафик по передаче бутылок через ограду порта, прятались за ангарами, в общем, азарт обуял обе стороны. В этом боевике наяву у полиции пропал интерес к таким мелким спекулянтам, какими были мы. Но и мы вошли в раж, и болели за наших.
И тут я, будучи, наверное, самой наивной среди братьев-комсомольцев, вдруг подала креативную мысль. Стояла зима, одежда у всех была объемная - бутылка свободно помещалась в рукаве. Моя гениальная идея заключалась в том, что я предложила прятать бутылки в рукава и крепить их к рукам резинками для волос. Две руки - две бутылки. Идти мимо охраны, улыбаясь, возмущаться, когда нас начинают подозревать, через силу позволять им рыться в карманах и сумках. А сумки-то - пустые! "И нас пропустят!" - заключила я уверенно. И была права. Под шумок мы вынесли "наше всё". Как оказалось, можно легко втянуть примерного индивидуума в нехорошее дело, если возбудить его эмоции обстановкой захватывающего экшена и поддуть немного патриотизма ("наши" = мы, пассажиры советского судна и "чужие" = они, полицейские капиталистической страны). И моя неспокойная совесть быстро сменилась на "заслуженную" гордость.
[Думаю, что именно эта схема влияния на народонаселение недавно была применена нашей государственной пропагандой. Экшен - это военные сводки с педалируемыми "ужасами", а патриотизм - это извечная наша мечта о "великой России". Странно, но мы никогда не мечтаем о чистой России, о технически современной России, о заботливой России в отношении своих граждан или об экологически безупречной России. О честной России, в конце концов! Нет, нам нужна "великая" Россия, на меньшее мы не согласны. Может, все-таки с малого начать?! Так, глядишь, потихоньку и начнем великие продвигаться...]
После успешной операции по выносу наших бутылок бывалая Таня привела меня в какой-то цветочный магазин. Немолодая финка, услышав от Тани про водку, закивала головой, ухватила бутылку "Пшеничной", отвинтила пробку, попробовала и, удовлетворившись качеством, завинтила обратно и быстро отсчитала мне деньги (вот для чего, оказывается, было необходимо брать бутылки с завинчивающимися пробками).
Три бутылки водки в эквиваленте на товары, купленные за вырученные деньги, равнялись: рубашке для мужа, игрушечной машине для сына, китайской кукле Барби для дочки и умопомрачительно модному костюму для меня (юбка-брюки тогда встречалась в Союзе не чаще штуки на миллион советских женщин), мелочи-подарочки родным даже не считаю. Неплохой гешефт для новичка!
Не знаю, кем бы я сейчас была, если бы комсомольцев не смела волна Перестройки. Вполне вероятно, что я закончила бы идеологическим и моральным падением, т.к. задатки беспринципности во мне проглядывались с очевидностью!