Аннотация: Париж случался в жизни многих людей. И у всех он - разный. Мой Париж дался мне нелегко, наделяя меня то прекрасными открытиями, то тревожными испытаниями...
Увидеть Париж
Париж встретил меня гулом узловой станции - где и метро, и RER (это что-то типа наших электричек) и, собственно, сам вокзал, куда приходят дальние поезда, сплелись в один эпицентр. С хлопаньем дверей, бряцаньем чемоданных колес, многоязыким гамом разноцветной толпы, завыванием электропоездов и ирреальным голосом невозмутимой женщины, объявляющей о прибытии или отправлении составов. Голос ее плыл надо всей этой суетой, как инопланетный пришелец. Или как само Время: равнодушное, неумолимое, взирающее свысока на бесчисленные рождения и смерти посреди человечества. А человечество бежало, тащило, пыхтело, торопилось или маялось в ожидании. Что до меня, то я в компании своей питерской подруги Юли томилась легким волнением в предвкушении встречи с нашей общей парижской подругой - нашей Женькой. Ее жизнь в Париже измерялась уже целым десятилетием и, конечно, Женя была для нас парижским знаменем, проводником, учителем, гидом - и просто человеком, которого уже не терпелось поскорее обнять.
Наша давняя дружба носит все же несколько странный характер. Во-первых, довольно большая разница в возрасте: Женя младше меня на двенадцать лет, Юля - на шесть. Кроме того, мы все вылупились из разных мест. Я - родом из советского технического ВУЗа, который, несмотря на мое модное второе высшее образование в области психоанализа, продолжает переть из всех моих, не побоюсь этого слова - щелей (...а-а-а! гусар и психоаналитиков просят молчать!...). Наша обожаемая Женька - белокостно-голубокровный отпрыск самой знаменитой в Питере алма-матер - СПБГУ. Жутко образованная, талантливая, работоспособная, не знающая преград, она закончила, кажется, философский факультет (ну... с кругом ее общения все понятно...). А вот Юля покоряет многообразием контактов. Она обладает поразительной способностью пробовать себя в бесчисленном количестве видов деятельности и везде добиваться успеха. Актерское мастерство, вокал, интерес к жизни индейцев, сочинение стихов и написание сценариев - вот самый беглый список ее умений. Но настоящей Юлиной страстью оказалась психология.
Формально именно психология нас и свела, а точнее - психоанализ. Все мы были задействованы в одном Юлином знаменитом проекте для детей и их родителей. Известно, что театр начинается с вешалки. В этом проекте вешалкой был психоанализ. Причем, вешалкой французского дизайна. Благодаря французскому психоанализу, Женя и стала парижанкой: уехала уже десять лет назад!
Но наша близкая дружба началась все-таки не с психоанализа, а с... эээ - с того, что приводит многочисленных дам к психоаналитикам: с... мужиков. Видимо, в один прекрасный вечер, говоря о высоком (читай - психоанализе), мы выпили больше, чем собирались. И так уж получилось, что университетский бриллиант Женя, разносторонне развитая Юля и я, бывший инженер с двумя детьми и сюрреалистической тягой к тайникам подсознания, вдруг почувствовали бесконечное расположение друг к другу. Я подозреваю, что злую шутку с нами сыграло банальное массовое сознание, объединившее нас против "общего врага" - мужиков. А что прикажете делать?! Женька на тот момент разводилась со своим первым мужем. Я хоть и не разводилась, но замужней назвать себя язык уже не поворачивался. Юля тогда еще замужем не была, но с удивлением наблюдала, как разворачивался новый период в ее жизни: она жила одновременно со своим мужчиной и с его увлечением танцевать латиноамериканскую сальсу, причем не с ней.
Когда-то я прочитала в одном исследовании о деятельности религиозных сект, что чем страшнее и образнее "дьявол", тем сплоченней становится группа, объединяясь против "общего врага". В каком-то смысле мы уподобились сектантам, ибо некоторые из нас пустились тогда в похождения, и "образы дьяволов" обсуждались нами не без веселья.
Одной из таких наших посиделок мой муж обязан установлением настоящего рекорда в краткости выражения мыслей! Около 3-х часов ночи, обнаружив мое отсутствие дома, он позвонил мне на мобильный и чеканным голосом произнес: "Ну, и?!..." В ответ я оживленно застрекотала: "Понимаешь, мы с девочками были... бла-бла-бла, а потом мы есть захотели и пошли в бла-бла-бла, а теперь мы сидим в "Че", потому что бла-бла-бла..." Муж, не дослушав, предостерегающе выдохнул в трубку: "Ну-ну..." и отключился. Мы с девочками остались в восхищении! Эти "ну, и" и "ну-ну" - просто перлы мужской краткости! Что ж, в тот раз мы - я и муж - достойно отыграли свои роли: мужу следует знать, где его жена, а жене следует отчитаться перед мужем. Такой уж сложный тогда у нас с мужем был период...
Недавно я посмотрела фильм Мартина Скорсезе о Джордже Харрисоне. В фильме есть кусочек, где берут интервью у последней жены Харрисона - Оливии, с которой он счастливо прожил до самой своей смерти. Оливия там говорит примерно следующее: "Меня часто спрашивают, в чем секрет нашего счастливого брака с Джорджем? Мне кажется, что счастливые браки отличаются от несчастливых только тем, что в счастливых браках супруги просто смогли выдержать... Смогли вытерпеть ВСЁ ЭТО и не развестись...". Теперь я могу ее понять!
А сейчас мы с Юлей били копытом в ожидании Женьки среди подземных транспортных катакомб. И она появилась, и заструилась вокруг нас, и мы подхватились, засеменили, потянулись, как первоклассники за учительницей. Юля уже была в Париже, и не раз. А мне еще только предстояло знакомство с этой мировой знаменитостью. Три дня я пробуду здесь со своими девочками, потом они разъедутся по своим делам в разные города. Зато следом за ними ко мне в Париж приедет дочка из Роттердама (там она теперь живет, оттуда ей до меня всего-то три часа езды на поезде!).
Париж, Париж!... "Увидеть Париж и умереть", - кто сказал - не помню, но фраза так и колотилась в голове. А вдруг и я? Приеду, увижу, а потом... Нет, нельзя, нельзя и думать эту мысль! По волнам своего знакомого страха (позади у меня онкологическое лечение) я старательно пускала корабли предвкушений. На их парусах надувались многообещающие надписи: "СЕНА", "ТЮИЛЬРИ", "МОНМАРТР", "НОТР ДАМ ДЕ ПАРИ"... Эти яркие образы грядущего разгоняли тревожную непогоду на душе. Только солнце, только жизнь!
И вот мы сидим в залитом солнцем саду Тюильри на стульях (сад заполнен индивидуалистическими стульями, скамеек нет - традиция!) и разглядываем всамделишные кораблики - деревянные, с тряпичными парусами, которые при помощи захватывающей палочки дети запускают плавать в фонтане, как и в давние времена. Только закрой на минуту глаза - тут же, очень легко, удается мысленно нажать на машине времени кнопочку "минус 200 лет". И вот, что получилось: шуршание шелковых подолов, позвякивание шпор, звук цокающих копыт со стороны рю де Риволи и грохот деревянных колес по булыжной мостовой... "папА!, мамА!..." -слышатся детские голоса... Тааак, это уже, кажется, про Наташу Ростову... Пора вставать и открывать новые парижские картины.
Сегодня самая короткая ночь в году, а это значит, что сегодня в Париже День Музыки: оркестры и музыканты всех стилей и мастей наводнили улицы. К вечеру веселая толчея растет, за каждым поворотом взрывается новый музыкальный фонтан. Мы бредем сквозь людские островки, в сердце которых ворожат музыканты. Вот уже не островок зевак, а целый материк из толпы людей, вытянувших шеи. Туда! Идем на гул барабанов. Это барабанный оркестр: барабанщики разного возраста - от детей до стариков - колотят в свои разнокалиберные барабаны в таком экстатическом раже, что ты застываешь, и всё внутри тебя начинает вибрировать в том же ритме. Всё твоё нутро подхватывается и летит к бушующим барабанам, как мотылёк на огонь. Или как капля воды, которая сливается и съедается мощным водопадом. Или... В общем, непонятно, но что-то из тебя явно выплёскивается навстречу этому ритму, рвётся наружу. И ты на своей шкуре (причем, самой, что ни на есть, звериной, первобытной) чувствуешь, что барабан - это действительно сакральный инструмент, что он действительно что-то там изгоняет из тебя, но ЧТО - одному шаману известно...
Я радуюсь: Европа (а Париж - это сердце Европы) не разочаровала меня. Лет пять назад мне довелось попасть в Никарагуа, где я оказалась очевидцем парада школьных барабанных оркестров. Вот это было действо! Никогда мне еще не приходилось видеть таких горящих юных глаз! Как же эти дети (от первоклашек до выпускников) молотили в свои барабаны! В воображении возникали кадры черно-белых старых фильмов: революционные отряды, поющие Марсельезу, сверкающие глаза какого-нибудь сознательного пролетария, вроде Павла Власова из "Матери" Горького, гибнущая Любка Шевцова из "Молодой гвардии", отчаянные матросы ("Броненосец Потемкин")... На ум пришла теория Гумилева о пассионарности народов. Никарагуанцы в смысле пассионарности явно давали сто очков вперёд старой, сытой, спящей Европе. Я тогда подумала, что увидеть такую энергию в европейском молодом человеке уже невозможно. А тут - вот вам, пожалуйста!
И дело оказалось не в пассионариях, а в барабанах, которые превращают хорошо пообедавшего, комфортно одетого, цивилизованного человека без видимых проблем в дикого члена древнего племени, как минимум. А как максимум - в существо, погрузившееся в пренатальное состояние. Гул барабанов захватывает, подавляет сознание и возвращает нас туда - к стуку сердца нашей матери, к этой самой ранней эмоциональной связи в нашей жизни. Когда мы были комочками под непрерывно барабанящим материнским сердцем. И готовились к самой главной революции: к рождению! Любая Марсельеза меркнет на фоне крика родившегося ребенка. Я думаю, в каком-то смысле, новорожденные обладают абсолютной величиной пассионарности...
Мы петляли меж музык этой летней ночью, попадая в омуты чьих-то нот, пропадая в некоторых на время, преследуемые отголосками барабанного шквала... И я - я уже любила Париж!
Собираясь встретиться втроем в Париже, мы планировали хотя и добропорядочный, но все-таки запой. С вином (мы - во Франции!) и с воспоминаниями проблем не будет, плюс события нашей сегодняшней жизни, которые не терпелось обсудить - в общем, предстоящая перспектива нас вдохновляла! Но запоя не получилось: Женька разболелась. Дело ограничилось ужином в симпатичном ресторанчике, куда нас привела местная Женька. Ресторанчик держали геи. Весь обслуживающий персонал тоже был голубой. Женя рассказала, что раньше посещение этого ресторана гетеросексуальными парами не приветствовалось. Но еда здесь была настолько вкусной, что народ повалил без разбору, не взирая на "приличия". В любом случае, мы спокойно могли сойти за лесбиянок, поэтому вольготно расположились в предвкушении пира.
Между делом, мы заговорили о гомосексуализме. Как самая старшая (или уже надо писать - старая?!) из трех подруг, начисто утратившая вышеупомянутую "пассионарность", я выражала самое консервативное мнение. На мой взгляд, вокруг притеснения гомосексуализма развернулось слишком много излишне революционных и пламенных знамён. Сейчас объяснюсь, пока меня не закидали камнями мои демократические друзья и родственники. Я считаю, что государство, без сомнения, должно взять гомосексуалистов под свою защиту, пресекать всяческие преследования гомосексуальных пар, порицать в обществе гомофобию. Главное же - необходимо обязательно дать возможность гомосексуальным парам узаконить юридически их партнерство (чтобы мог включаться институт наследования, мог осуществляться раздел совместно нажитого имущества, чтобы партнеры по статусу являлись родственниками, а не были формально чужими людьми, и т.п.). Мне кажется, это нужно называть именно партнерством (юридически партнерство имеет статус брака, при этом нет путаницы и двусмысленности в ролях невест и женихов). Но, я не приветствую публичную демонстрацию своего личного сексуального выбора: парады или пышные свадьбы "напоказ". Нужно дать этим людям как можно больше реальных прав. Таким образом, они утеряют свое посягательство на избранность: особые, и такие заманчивые для юных, игры - в изгойство и демонстративность.
Женька, самая молодая и самая радикальная, с жаром отстаивала необходимость парадов: "Это как феминистки в прошлом веке! Они выбивали у общества, пядь за пядью, свои права, и в первую очередь, с помощью эпатажа!". Юля была на Женькиной стороне, но горячности не выказывала. А я, несмотря на возможные упреки в ханжестве, продолжаю считать, что чем больше гей-движение уходит в эпатаж и исключительность, тем менее честным оно становится. Эта подчеркнутая инаковость (хотя борются за права "как все") становится иногда ловушкой для молодых людей. Сунулся, поэкспериментировал, а обратно выплывешь - не выплывешь, неизвестно.
Однажды я приехала в Амстердам к дочке на следующий день после гей-парада. Царило повсеместное гулянье и веселье. Помню, меня поразила только одна мысль: это сколько же таких красивых, умных и веселых мужчин отказалось от любви к женщинам? Сколько же женщин не нашло себе пары, сколько детей не родилось! Уверена, что половина (по крайней мере) этих мужчин не являются гомосексуальными по физиологической причине (или, если угодно, генетической).
[Здесь я вынуждена сделать вставку. Мое мнение таково, что генетика предопределяет гомосексуальность весьма маленького процента людей. Я думаю, что нетрадиционный сексуальный выбор происходит чаще в результате социально-психологических причин. И гораздо большую, чем генетика, роль играют фигуры родителей, особенности воспитания, условия, в которых пробудилась и включилась сексуальность человека, первый реальный сексуальный опыт. Также, я считаю, что чем активнее, агрессивнее станет современная женщина, тем выше будет процент гомосексуальных пар.]
Уверена, что довольно значительная часть мужчин зависла в гомосексуальных рядах в связи с затянувшимся экспериментом. Вот представьте себе старую деву: ну не началась у этой женщины половая жизнь вовремя, а в 30 лет уже не признаться, что это будет первый раз в жизни... стыдно. Так и остается она в старых девах. Почему бы эту схему не перенести на тему гомосексуального выбора: в первый раз получилась однополая любовь, и во второй, и так может пройти несколько лет. И попробовать что-то другое уже просто страшно. А груздем уже назвался, и в кузов залез... Так окончательное сексуальное определение может (подчеркиваю: может, не всегда, но иногда!) состояться в связи с соблазняющей и эпатажной средой "инаколюбия", которое напрочь перепутано с "инакомыслием". Мне кажется, чем меньше шумихи будет вокруг гей-движения, тем скорее это движение поредеет естественным путем. И останутся там геи - "натуралы", т.е. настоящие, а не приобщенные. Дело за государственными решениями, добиваться которых необходимо всем вместе: и геям, и не геям, но не при помощи парадов, а скорее воззваниями к парламентам, подписями, просвещением обывателей, выступлениями в СМИ...
Между тем, репутация ресторана нас не подвела: ужин был отменный! Мы расстались в надеждах, что Жене завтра станет лучше, и мы сможем устроить отличные бабьи посиделки в связи с ее грядущим днем рождения.
Женька обладает потрясающей способностью миксовать своих гостей в любых количествах и в любой степени дружбы (от старинных друзей "в доску" до сегодняшних нечаянно случившихся знакомств). Завидую! Я же, наоборот, всегда страдаю "деньрожденным поездом": праздник состоит из множества вагонов - от семьи, отдельных девичников с отдельными подругами, выходов в свет с коллегами по работе - до чаепития с соседкой Марьиванной. Иногда набиралось по 7 вечеров в неделю. К концу эпохи поздравлений в доме нет ни одной свободной вазы или банки под цветы (это плюс!), нет никаких признаков наличности в кошельке (а это минус!) и нет... нет сил в принципе (это нулевая отметка, после нее требуется апгрейд).
Помню Женькины деньрожденные шашлыки в Токсово, еще до ее отъезда во Францию. Кроме Жени, Юли и еще пары знакомых лиц, я никого не знала. В то время как небольшой пляжик у воды покрывало бессчетное количество разного люда, стянувшегося ее поздравить. Пластиковые стаканчики с вином то и дело взмывали вверх, сопутствуя нескончаемым тостам. Все перезнакомились по топографическому принципу (кто с кем плюхнулся на песок). Художник возле меня рассказывал веселую историю своего пробуждения после тяжелой дружеской попойки: "Просыпаюсь наутро. Поднимаю тяжелые веки... Понимаю, что уже близится закат. Жажда такая, что вряд ли ведома даже путникам в Сахаре, не дошедшим до оазиса. А не встать. Господи, думаю, пивка бы щассс... Вдруг вижу, как в распахнутом окне прямо передо мной материализуется нереально огромная... банка пива! Боженька! ...или белочка... Белочка! ...или... боженька, - носится в голове. Ошарашено гляжу в окно: бляди! Нельзя же так с болеющими людьми! Понимаешь, эти бляди там внизу устроили себе пивной фестиваль и запустили воздушный шар в виде... бббанки пппива! Вот. А я думал, что с ума сошел..." - хохотал художник, вращая хитрющими глазами.
В нынешний день ее рождения планировалась кулуарщина: мы, и только мы. Однако, Женя с утра предупредила нас, что еще с нами будет Илья - один их общий с Юлей знакомый, который приехал ненадолго в Париж. У него здесь никого нет, он нуждается в деньгах и остановился у Жени. Она предупредила нас, что Илья умирает от рака, что помочь ему уже невозможно, что она поддерживает его все это время, переписываясь и разговаривая с ним. Он учится и живет в Австрии, где и заработал себе сумасшедший адаптационный стресс. А стресс, по моему глубокому убеждению, и есть основная причина всех онкологических заболеваний. По спине пополз знакомый страх, опять начала вертеться в голове фраза: "увидеть Париж и умереть, увидеть..." Вот этот молодой человек (37 лет!) увидит Париж, и... Стоп! У каждого своя лодка, как и куда ее закинет - неизвестно. В этом и есть притяжение жизни, загадка. Помню, шестнадцатилетней девушкой я выписала себе в тетрадь стихи испанского поэта - Антонио Мачадо: "Человеку в лодке четыре вещи совсем не нужны: весла, руль, якорь и страх по морю плыть". Как это прекрасно, и как на это отважиться?! ...не нужен страх - по морю плыть... Как научиться доверять себе, и своей жизненной силе, своей жизни, она ведь неспроста тебе досталась?!
Женькин день рождения потёк, как всё, что вообще с ней связано: с неуловимой переливающейся быстротой ртути ее потрясающая позитивная энергия заполнила все лакуны и сделала пространство вечера естественным, легким, интересным. Затеялись споры. Юля участвовала в дискуссиях оригинально. Уютно устроившись на диване, она молча поедала угощения. Периодически из подушек слышались ироничные сентенции в духе Раневской. Конец вечера был отмечен её безмятежным сопением.
Добравшись до гостиницы, я стала думать о Жене. Для того, чтобы общаться с умирающим человеком, нужна внутренняя отвага. Кроме того, что ты тратишь время на общение само по себе (это не твой близкий друг) - ты, волей-неволей, погружаешь себя в мир его страхов. Теряешь беспечность здорового человека, живущего в иллюзии собственного бессмертия. Волнуешь себя. Женька же сумела вдохнуть свою живительную энергию и в такую ситуацию. Все мы в тот вечер жили подлинной жизнью. Никакой лжи. Никаких признаков панихиды. Мы смеялись и спорили. Я (при моем-то избирательном восприятии) забыла о диагнозе Ильи! Мы были просто людьми, без разделительных баррикад на живых и мертвых. Сейчас, лежа в темноте гостиничного номера, я отказывалась верить в то, что этот интересный и абсолютно здоровый на вид парень скоро умрет. Каким важным человеком, наверное, была сейчас для него Женька. Так здорово, что находятся люди, имеющие смелость и берущие на себя труд, "НЕ ИЗБЕГАТЬ" обреченного человека и "ПРОСТО ОБЩАТЬСЯ" с ним. Это, собственно, и всё, что требуется Илье, и таким же, как он.
Утро! Чудесное, солнечное парижское утро. Мы с Юлей еще нежимся под одеялами, а Женька уже фланирует по нашему номеру, бодрая и заботливая: прилетела со свежими круассанами, призывно выглядывающими из промасленного пакета. Ммммм... какой божественный запах от них исходит! Съедаем их тут же, запивая жалким ординарным растворимым кофе из пакетика ("комплимент" от отеля). Мы с Юлей одеваемся, и я понимаю, что без еще одного круассана с настоящим заварным кофе я не сделаю ни шагу (я не только самая старшая, я еще и самая толстая). Тащу девчонок в кафе блаженствовать. Недостатка в кафе здесь не предвидится: мы живем в двух шагах от бульвара Сен-Жермен. Но, о горе! К моменту нашего выхода из гостиницы (около 11 часов) все круассаны уже проданы! Оказывается, в Париже не бывает несвежих круассанов. Их специально пекут к завтраку, народ их горяченькими съедает, а кто не успел - тот опоздал. Йес!!! Для нас нашлась парочка: делим и намазываем маслом, запиваем хорошим ароматным кофе... нирвана!
Вот теперь на мне пахать можно. Идем гулять, но тут же ошеломленно тормозим: вместо привычного продуктового рынка на углу - перед нами какой-то восточный базар, но не с яствами и фруктами, а с тканями, платками, коврами, кожей, шелковыми подушками, статуэтками... Ну, и понятно: от шарфов меня оттащить невозможно. Я и шарфы - опасное сочетание. Я влияю на их репродуктивную систему слишком положительно: они начинают размножаться, причем в любых позах и местах: скрученные в морские узлы - в моем чемодане, заполнившие специальные ячейки, похожие на соты - в моем шкафу, гроздьями свисающие - в прихожей моей квартиры... Мне их дарят... а я радуюсь им, как маленькая девочка новой куколке. Размножение шарфов сродни инфекции: оно передалось и распространилось на жилища моей мамы, моей свекрови, на гардероб моего мужа и имидж сына. О дочери я не говорю - по-моему, я вместо пеленок заворачивала ее в шарфы.
И началооось... - "возьми вот этот, смотри!" - "боже, это же чистая шерсть" - "как тебе идет эта расцветка!" - "ну, выбирай же скорее, а то я его себе возьму"... Эээ, в этой оде шарфам я начинаю несколько тревожиться за читателей-мужчин и предлагаю им пойти выкурить сигаретку, после которой продолжить чтение со следующей страницы. А вас, милые дамы, я все-таки втяну в свой фан-клуб и в этот неподражаемый калейдоскоп шарфов, платков и палантинов!...
Удивительно, как по-разному люди выбирают. Я определяюсь очень быстро, практически никогда не советуясь. В выборе ориентируюсь на оригинальность вещи: неожиданную геометрию, яркие цветовые сочетания, необычную фактуру или замысловатые узоры. Если выбрать сложно, беру сразу несколько вариантов (благо, финансы в последние годы позволяют). Для меня практически не существует плохого шарфа. Просто для этого шарфа пока еще не существует хорошего наряда. Но рано или поздно, подходящий наряд сплетется с шарфом, и оба они будут выглядеть цельным шедевром! Каждый мой шарф пережил свой звездный час! Каждый был выгулян в свет с ошеломительным успехом. Потом острота моего восхищения притуплялась, шарф переходил в число рядовых аксессуаров, но не без надежды пережить вторую молодость и попасть в когорту моих сезонных фаворитов.
Мне всегда казалось, что шарф связан с одеждой, с образом, но никак не со мной лично. Но тут Юля открыла мне глаза: она покупала шарф, как раму к автопортрету. Сначала я посчитала ее копушей (роется и роется в груде платков). Потом я мысленно занесла ее в разряд нерешительных , колеблющихся людей (перебирает, перебирает, а выбрать не может). Через час смотрин я решила, что она тихо издевается над нами и скрытно испытывает садистическое удовольствие (прикладывает шарф к лицу, требует зеркало, вытягивает губы трубочкой, склоняет голову набок, перебрасывает шарф через плечо, вскидывает бровь, задумывается минут на 15, после чего откладывает шарф в сторону и разочарованно произносит: "нет, этот меня простит...", и берется за другой в том же темпе!!!!). На втором часу просмотра и обсуждения, предлагаемых мной и Женей вариантов, резоны типа: "слишком яркая гамма - затмевает", "спорит с лицом", "холодноваты тона", "диссонирует с глазами" были уже за гранью добра и зла. К счастью, непримеренные ею шарфы закончились. Юлька, как ни в чем не бывало, поплыла дальше вдоль рядов. Вдруг она застыла возле прилавка с обычными рыночными платками по 10 евро, вытянула какой-то шарф, привычно перебросила его через плечо (в этот момент я застонала!) и обратилась к продавцу: "хау мач? Йес, ай вонт ту бай ит. Мерси" и, счастливая, повернулась к нам. Мы с Женькой открыли рты: шарф абсолютно гармонировал с Юлиными глазами, имел родственную гамму с цветом волос, не спорил с лицом (!), поддерживал актуальный наряд и был, безусловно, создан именно для нее! Фантастика!...
Сутью наших прогулок были не музеи (хотя мы с Юлей, конечно, в один из дней забурились в галерею Д"Орсе), а праздное шатание по симпатичным райончикам, не захваченным в плен армией туристов (Женька ведь местная!). Старые особняки, маленькие художественные галереи, совсем крошечные дизайнерские магазинчики, кафешки, дворики и набережные... Мы глазели на все эти сокровища, болтали и валяли дурака. Настала пора прощаться. Оттененные прелестью наших новых шарфиков, мы расцеловались. Когда еще теперь вместе соберемся? И соберемся ли когда-нибудь еще раз здесь, в Париже?... Я чувствовала, что еще раз "увидеть Париж" мне будет просто необходимо! Вот я и одна. Грустновато. Гуляя по "нашим" местам, я торопила время: скорее спать и этим приблизить приход завтрашнего утра.
Ура! Сегодня я увижу свою дочку! Как я скучаю по ней, хотя мы и стараемся видеться почти каждый месяц (Роттердам, все-таки не Америка, можно летать туда-сюда). Выскакиваю из отеля и бегу, бегу на вокзал - скорей ее встречать! Добегаю до вчерашнего угла с шарфиками (я и для дочки тут вчера прикупила парочку) и снова растерянно застываю: вместо восточного базара тут развернулся настоящий блошиный рынок! Ооо! Только не это: я спешу! Держите меня четверо, ибо блошиный рынок - это место для меня будет пострашнее прилавка с шарфиками, в смысле потраченного времени и денег. Виртуозным зигзагом обегаю всю маленькую площадь, сканирую драгоценные развалы с корсетами, шляпками, боа, веерами, брошками, заколками. Умиляюсь на все эти воротнички, кружевные панталоны, настоящие шелковые чулки со швами. Высунув язык и поскуливая проношусь мимо винтажных сумок, черт знает каких годов изготовления: Шанель, Диор, Ив Сен-Лоран... В угольные утюги, ручные кофемолки, керосиновые лампы даже не заглядываю и опрометью, опаздывая, кидаюсь к метро, чтобы успеть на вокзал.
...Какое же это счастье - прижать к груди своего ребенка, пусть уже и великовозрастного! По дороге в отель разрабатываем план: закидываем вещи и... на блошиный рынок! Надо же отметить нашу встречу в Париже памятными подарками! Пара чудесных шелковых платков, винтажный клатч и брошь от Ива Сен-Лорана в виде бабочки - вот наш улов. Себе беру один платок, остальное - дочке, пусть наслаждается! Но, кроме удовольствия от приобретения самих покупок, мы получили сказочное удовольствие от рассматривания старых платьев 60-х, 50-х, и более ранних годов. Эти экземпляры отсылали нас - то к молодости наших бабушек, то к моей собственной юности, то совсем уж в ХIХ век. Плыли образы девушек в стиле плакатов Pin-up, на вешалках развевались крошки-платья для Твигги, элегантные шляпы от Живанши (возможно, примеренные самой Одри Хепберн!) с укоризной глядели в сторону легкомысленных, по-деревенски пёстрых юбок хиппи... Как говорит одна моя приятельница, - отвал башки! Чем не музей?! Мешал только надоедливый дождь, который зарядил с момента приезда дочки. Пришлось прятаться в ближайшее кафе.
Голландский прогноз погоды посулил дочери, что в Париже ее ждет безоблачное солнце и аномальная жара свыше +26. На деле парижский июнь расщедрился лишь на ветреные +16 и долгий холодный дождь, которому не предвиделось конца. Тщедушные матерчатые балетки моей дочки тут же приказали долго жить, а мой подарок - шерстяной шарф - не решил проблемы с вымокшей летней одеждой. Четыре часа дня - музеи до пяти, куда-то ехать не имеет смысла. Сидим в кафе, едим второй десерт, не кажем носа на улицу. Там - беспросветный ливень. Неожиданно путеводитель подсказывает решение проблемы с погодой: оказывается, Центр современного искусства Жоржа Помпиду работает до девяти вечера! Берем такси и едем туда!
Я благодарна этому нескончаемому дождю: иначе вряд ли бы мы так долго бродили в залах Центра Помпиду. Когда еще выберешься познакомиться с современным искусством?! Тем более, что никакой ты не ценитель, и даже едва ли любитель... И вот это искусство начинает сваливаться на твою обывательскую голову, абсолютно ее не щадя. И ты понимаешь остроту высказывания этих художников, твоих современников. Также, ты с холодной очевидностью убеждаешься в том, что наш мир тебя не радует. Не вдохновляет на радость. Он печален, по большей части. Бросается в глаза щемящее одиночество человека. Индивидуума. Из зала в зал, с полотна на полотно, как будто перелетает одна и та же одинокая душа, и только меняет обличья и декорации.
Апофеозом для меня стала инсталляция, где в отдельном пустом зале на постаменте одиноко стоял кинопроектор (такой же, как в детстве, когда папа показывал снятые на камеру фильмы без звука). Кинопроектор непрерывно работал впустую. Незаправленная пленкой бабина равномерно вращалась. Кем-то когда-то просмотренная, закончившаяся пленка соскользнула с бабины и валялась на полу спутанным серо-черным блестящим рыхлым комом. Что там на пленке? Какие лица, жизни, события - неизвестно. "Фильм" давно кончился. Механизм кинопроектора продолжал работать, монотонно потрескивая и освещая пустой белый экран на стене. В пятне света на экране трепетала маленькая волосинка. И этот нелепый бесконечный звук кинопроектора. И эта никому не нужная пленка под ногами. Всё. ...Я не знаю, какая симфония или картина, или театральная постановка, вообще - ЧТО смогло бы вызвать у меня чувства столь же пронзительные, шокирующие, какие захлестнули меня в этом пустом зале. Тут было всё: прошлое, настоящее, будущее, было ВРЕМЯ - как просто понятие, как категория мира, была горечь ушедшего, память, трогательность малого и живого, было какое-то вселенское одиночество и пронзительное понимание смысла слова "НИКОГДА"...
Вот так, малыми средствами, современное искусство останавливает дыхание и вызывает поток слез из глаз праздного туриста, коротающего время в музее в связи с непогодой... Ради одного этого переживания стоило "Увидеть Париж"...
Залы музея закрылись, но открылся ресторан на крыше центра Помпиду с потрясающим видом на Париж. Дождь не отпускал, и мы с дочкой, несмотря на церемонную обстановку и весьма наглые цены, решили остаться там ужинать. Метрдотель - довольно надменная молодая особа - указала нам стол в центе зала, в то время как еще были свободны столы у окон. Мы стали настаивать на том, чтобы сидеть у окна. Девица недовольно дернула плечом и заявила, что ей необходимо уточнять эту возможность. Мы попросили ее уточнить, и она нервно зацокала каблуками к стойке.
Еще недавно я бы точно сразу же села за предложенный неудобный стол. И была бы недовольна собой. И завидовала бы весь вечер счастливчикам, сидящим у окон (которые размером во всю стену!) и имеющим возможность любоваться парижскими крышами. С годами я перестала ценить в себе такую покладистость. Мне теперь кажется важным совсем другое: умение настоять на своем, способность услышать СВОЕ желание, поиск возможности отказать тем людям, которые бессовестно захватывают мое личное пространство. Один человек, мнение которого для меня всегда важно, как-то очень вовремя привел меня в чувство чеховским афоризмом: "Нужно каждый день выдавливать из себя по капле раба!". Сейчас это, практически, стало моим девизом. Дело в том, что я отношусь к людям, о которых никто худого слова никогда не скажет - "дама приятная во всех отношениях". А как же иначе?! Все мое детство прошло в маминых тревожных замечаниях: "Ты поздоровалась с этой тетей? Причешись, сейчас врач придет, и комнату прибери! Тише, а то соседи услышат! Не смейся так громко, а то что люди подумают? Ты точно не забыла поздороваться?..." В общем, так и дожила до своих немалых лет послушной девочкой. И только сейчас начала разбираться: а что же, собственно, этой девочке на самом деле в жизни нужно? Неужели, кроме одобрения окружающих, больше ничего?! И кто она, эта девочка? И послушание любой ценой - не есть ли это преступление против себя самой?! ...А ведь это здорово - суметь отстоять свое желание! Мы победно уселись за стол у окна, в котором в пелерине дождя предстала Эйфелева башня, на две трети высоты укутанная облаками. Внизу поблёскивала изгибающаяся Сена, и крыши соборов дарили нам силуэты потемневших от времени суровых скульптур на фоне серого неба. А внизу на площади, на ступенях перед церковью под дождем... танцевала балерина! Зрителей не было. Рядом только стояла женщина с зонтом и одеждой танцовщицы в руках. Балерина кружилась, вскидывала руки навстречу дождю, вытягивалась на носках, подставляла лицо под летящие капли, перепархивала со ступени на ступень. Ее силуэт завораживал. Несоответствие, неожиданность, неуместность этого танца делали его еще прекрасней... Пока мы ужинали, дождь, наконец, утихомирился. Нам даже помахал на прощание выглянувший из облаков розовый луч заката. Эйфелева башня скинула с себя пелену туч, предстала перед нами во весь свой исполинский рост и нарядилась в сверкающие огни.
Мы пошли в гостиницу пешком по мокрому ночному городу. Было аномально тихо: дождь разогнал всех туристов и гуляк. Влажный воздух глушил звуки редких машин. То ли это был такой удивительный день, то ли мы очень соскучились друг без друга, то ли дождь смыл с души всяческие обязательные планы и суету, но нам с дочкой было как-то особенно хорошо! Мы подошли к Нотр-Дамскому собору. Но не с главного фасада, а с боку, и двинулись вдоль, чтобы обойти его сзади и перейти мост. Подсвеченные стены выглядели буднично из-за отсутствия обязательной свиты - толпы туристов. Но было в них и что-то таинственное, какая-то скрытая от глаз своя жизнь мерещилась внутри. Спокойно верилось в то, что звонарь Квазимодо где-то здесь, за оградой сада собирается залезть на свою колокольню. Как нельзя лучше, вписывалось в эту картину его имя: Quasimodo, в переводе с латинского "как будто". Как будто не было этих веков, как будто не было вымысла Гюго, как будто мы - гости из будущего. Из стен собора во все стороны торчали устрашающие горгульи. Никто не мешал нам остановиться, запрокинуть голову, разглядеть их хищные морды, представить их голоса. Наверное, кричат они не лучше назгулов. Сзади собор был совсем другим - стрельчатые резные дуги вырастают из сада и сходятся под куполом - что-то похожее на застывший хоровод с поднятыми вверх сомкнутыми руками... Каменными десницами... Пустынный мост, безлюдные набережные, гулкие от тишины улочки... Господи, спасибо тебе за этот дождь, за этот необычный подарок - неправдоподобный, пустой Париж!
Кажется все люди, спрятавшиеся вчера от дождя, сегодня решили прийти на Монмартр. Бывали ли в Париже такие странные туристы, которые не добрались бы до Монмартра и не купили бы там себе какую-нибудь чепуху? Не верю в существование таких! Ну, и мы, конечно, не посягнули на лавры "исключения из правил"! Солнце реабилитировалось полностью, и в его лучах парижское лето снабдило окрестности всеми теми красками, которые здесь так любимы художниками-продавцами. Милые дворики Монмартра, писаные маслом и акварелью, в рамках и без, крошечные и внушительных размеров - обступили нас со всех сторон. Мы купили пару картинок с окошками, утопающими в цветах. На одной из них к стене дома, вдоль которой вился розовый куст, был прислонен романтический старый велосипед - дань голландскому (читай - велосипедному) настоящему моей дочки. Оба художника в богемных французских беретах были китайцами. Ничего не поделаешь - глобализация!
Кроме подаренной красоты, летние цветы и растения беззастенчиво служили и свою нерадостную службу: доставляли неприятности аллергикам. Моя дочь как раз из них - уже захлюпала, носом, бедняга. В детстве я ее увозила в августе из наших питерских краёв, т.к. там зацветало нечто совсем коварное: настолько плохо начинала себя чувствовать дочка. Может быть парижский июнь - это как петербургский август? В смысле, что зацветает какое-то вредоносное растение?! Я всегда боюсь усиления аллергии у дочки: слишком нелегко нам обеим дались ее первые десять лет жизни, прошедшие в сражении с астмой. Капельницы, больницы, скорые, иглотерапия, массажи, дыхательная гимнастика... Иногда целая ночь проходила в борьбе с приступом...
Дочка уже измучила свой нос армией бумажных платков, в результате на верхней губе красовалась воспаленная болячка. Надо было ее как-то обработать. У меня с собой был жидкий прополис. Я смочила им вату и предложила дочери приложить это к губе, чтобы обеззаразить ранку. Дальше начался ужас. Лицо дочери на глазах распухло и стало неузнаваемым, из груди послышались астматические свисты. Прием тавегила, мытье лица холодной водой - что еще мы могли предпринять?! Я бросилась звонить сыну в Питер, чтобы он перевел на французский выражения "анафилактический шок" и "отек Квинке". Представляю, каково ему было выполнять это поручение без особых объяснений с моей стороны! Тавегил не помогал. В панике я перепутала диагнозы и стала кричать консьержу, что у моей дочки анафилактический шок. Может, это повлияло на скорость, с которой он связался с неотложкой.
Приехал врач. Пожилой интеллигентный бородач, говорящий по-английски. Вошел - добродушный, тут же заговорил с дочкой, стал ее смешить, сказал, что сейчас ей обязательно поможет... Обстановка как-то сразу разрядилась. Он не доставал никакого белого халата, не требовал полотенца, и даже не мыл рук (!). Было впечатление, что он не врач, а добрый знакомый. Он рассказал, какой укол собирается сделать и дал рецепт на случай рецидива (тьфу-тьфу-тьфу!). Он с первого момента концентрировался на человеке, нуждающемся в помощи, и источал позитив. За свою жизнь я насмотрелась на многих врачей! Как правило, в первую очередь они стремятся произвести значительное впечатление. Они сразу устанавливают дистанцию между нами (простыми смертными) и ими (небожителями), которой добиваются, в том числе, и при помощи белого халата. Они общаются не с больными, а с родственниками. Больной, обычно, удостаивается только врачебных манипуляций. И очень редко они берут на себя труд разрядить атмосферу тревоги в комнате больного. А сегодня до приезда врача в нашей гостиничной комнате этой тревоги было - завались!
Дочери стало лучше, ей очень хотелось спать - виной тому был принятый в лошадиной дозе тавегил. Но она боялась заснуть: боялась, что во сне может что-то приключиться с дыханием. Я уговорила ее не бояться, потому что я точно не засну и буду ее караулить. Если уж меня совсем потянет в сон, я ее разбужу. К чему я пишу весь этот длинный кусок про невеселую историю с аллергией? Наверное, потому, что тогда я с изумлением открыла в себе феномен спонтанного возвращения в прошлое. И вновь пережила это прошлое. Сила чувств - та же!
Вот я лежу в темноте и прислушиваюсь к дыханию моей взрослой больной девочки. Эти свистящие звуки совершенно убивают и меня. Я не понимаю, как это возможно - мгновенно откатиться в тот далекий период , когда моя дочка была совсем маленькой. Как будто не было этих пятнадцати лет уверенного и спокойного сна. Как будто не было этих пяти лет проживания в разных странах. Как будто она не взрослый самостоятельный человек, а все тот же маленький беззащитный ребенок?! Эта бессчетная вереница наших давних ночей (когда в доме все спали, а я сидела у ее кроватки и караулила) ворвалась в наш гостиничный номер, заплясала перед глазами и оживила всю ту жизнь... ДАВНО УШЕДШУЮ ЖИЗНЬ...
Известно, конечно, что не только ситуации, но даже запахи и звуки из прошлого могут вызвать сильный эмоциональный ответ в человеке. Сегодня я испытала этот опыт на себе. Странно дается мне эта поездка! Мои эмоции подверглись закону синусоиды, причем амплитуда шкалит и в плюс, и в минус. Дааа, чтобы "увидеть Париж", потребовался размах... Господи, опять эта дурацкая фраза въедается в мой мозг! Все хорошо, что хорошо кончается. Преднизолон - великое достижение фармакологии. Утром мы уже могли найти в себе силы шутить по поводу раздутого, еще отечного, дочкиного носа.
Собственно, это был наш последний день. Завтра - не считается, завтра просто грустное утро расставания, и всё. Мы решили импровизированно гулять. Неожиданно догулялись до Эйфелевой башни. Дочка уже несколько раз была в Париже, и посещала знаменитый фетиш. Сейчас мы подобрались к башне с какой-то нетуристической стороны: с набережной мы прошли через неведомый нам музей в парке, оказались на перекрестке, прошли между домов и попали в дивный сквер напротив башни с пустыми (!) скамейками. Представляете, что значит пустая скамейка для человека, прошедшего пешком полгорода?! А если еще эта скамейка расположена напротив главной городской достопримечательности?! А если вокруг почти нет людей?! Мы плюхнулись отдыхать и одновременно любоваться знаменитым сооружением. Башня вырастала прямо перед нами в обрамлении красивых деревьев по бокам. Туристов вообще не видно. Ну чем не открытка?! Вдоволь нафотографировавшись без единого постороннего лица в кадре, мы спустились "в люди". В людях было людно: змеилась гигантская очередь желающих посмотреть "на головы беспечных парижан", урчали многочисленные автобусы. Встраиваться в этот улей не хотелось, и мы двинули обратно.
Сегодня нас ждал приятный ужин в знаменитом бистро неподалеку от Сорбонны. Путеводитель не обманул: публика действительно тянула на профессуру (гайд-бук обещал даже экс-премьерминистра с семьей), официанты действительно были пожилыми шустрыми дядьками-шутниками в фартуках до полу, а метрдотель действительно носил длиннющие набриолиненные усы, уходящие в потолок. Меня ждал гастрономический шок: я попробовала жареных улиток! Во-первых, я - герой, т.к. отважилась на это блюдо, не имея представления о тех столовых приборах, которые к нему прилагаются. Во-вторых, я абсолютно не фанат всякой там непонятной живности (каракатиц, замысловатых ракушек, улиток и прочих тайских кузнечиков). И в-третьих, я пробовала несколько раз этих улиток в России - ну, что я могу сказать? - гадость, товарищи! И тут приносят штук десять панцирёчков, оттуда выглядывает какая-то зелень... И щипчики-хваталочки... И вилочка с одиноким кривым острием... Мысленно загодя вешаю себе медаль на грудь за отвагу, приноравливаюсь, вытягиваю ЭТО и... быстро бросаю в рот! Мммм, недурно! "Еще как недурно!", - сообщаю дочке на второй улитке. Дальше я уже не говорю, а мельтешу всеми этими палочками-вилочками без остановки, забыв о страхах героинь из фильмов "Красотка" и "Москва слезам не верит"! Будто я родилась с этими приборчиками в руках. Родилась, чтобы есть улиток. В принципе, я бы не возражала против такого своего предназначения! А если еще и с вином...
Но вот и ужин подошел к концу. Неторопливо идем в отель сквозь свежий летний вечер. Вереницей нас провожают огни витрин и уличных фонарей. Ощущается едва уловимый запах не то жасмина, не то резеды. Для меня он теперь навсегда будет связан с этой поездкой. С Парижем.
Я шла и думала: "Вот я и смогла увидеть Париж... Увидеть Париж, и... не..."