Аннотация: Казалось бы, что может напугать, когда все трудности остались позади? Особенно, заядлого любителя фильмов ужасов. Но иногда случается так, что даже самые нелепые сны начинают сбываться... После этого жизнь троих людей уже никогда не будет прежней.
Шекспир не хотел собираться на дело. Но, в свою очередь, ни Лужа, ни Махту не хотели его и слушать.
- Всё это суеверие. - легкомысленно махнул руками Махту, на крепких бицепсах которых красовались татуированные русалки.
Лужа, - что неожиданно для бандита - , презрительно и даже с долей неприязни относился ко всякого рода татуировкам, чтобы там на них ни было.
Однако, эти русалки были выписаны куда более приличнее, чем можно было увидеть у других.
Поэтому, никаких убедительных аргументов Махту, кроме своих вкусов, Лужа предъявить не был не в состоянии. Но Лужа всё равно терпеть не мог никакие татушки! И так или иначе... Продолжал их терпеть.
Банда была словно единым, нераздельным организмом. Здесь каждый член выполнял свою, исключительно свою собственную функцию. Исключительно свои, строго отведëнные ему обязанности. Каждому - по его таланту. Механизм был настолько хорошо отлажен, что никто из них не решался его потревожить. Как бы кто кому не нравился.
Шекспир, например, не любил, когда Лужа смотрит свои ужастики. Случайно увидев их краем глаза за приоткрытой дверью, он теперь в такие часы старался обходить комнату Лужи за три километра! Настолько ему было страшно.
А Махту не любил, когда Шекспир позволял себе выпить лишнего. Точнее, они оба себе это позволяли, и часто делали это вместе, отстраняя от своей компании Лужу, как убеждëнного трезвенника. Но Шекспир ещё позволял себе после этого и говорить много лишнего. За что нередко получал по губам, после чего сразу успокаивался, однако, честолюбивый и злопамятный Махту прощал его далеко не сразу, а только через три дня. Иногда - через неделю.
Однако, чтобы ни было, он всегда глубоко уважал и ценил Шекспира за его незаурядное, цепкое внимание и отличную память.
И не любил Лужу за его злоупотребление пахучим табаком, которым от него несло на всю округу, язвительные насмешки и тяжëлый неуступчивый характер.
Как приговаривал Дядя Мелик, характер стальной.
Эх... был бы сейчас рядом Дядя Мелик!.. После того, как Дядю Мелика загребли, им пришлось спешно покидать просторную ухоженную евро ремонтом трëшку и бежать сломя голову на запасной аэродром, чтобы там переждать бурю.
Теперь им троим, таким разным и непохожим друг на друга ни по характеру, ни даже по бандитскому образу жизни, приходилось, как сельди в бочке, тереться друг об друга в небольшом стареньком домике на окраине леса. Домик этот был всего лишь с одной небольшой комнаткой, которую делила на две неровные половины старая печка. В первой - большой половине - спал Махту. Во-второй - припрятав за шкаф от ранимого Шекспира телевизор, притаился узенький диван Лужи.
Шекспиру же было отведено место на крыльце, где напротив окна находился рукомойник, а самодельная, изобретëнная ещё Дядей Меликом душевая укромно пряталась в углу за пëстрой шторой.
Кухня находилась в сенях и, когда после поимки Дяди Мелика трое друзей пришли туда, она напомнила им всем свинарник.
Чистоплотный Махту не мог такого вынести ни секунды и поэтому, первое, что он здесь сделал, в день их прибытия - очистил всë до ослепительного блеска! И лишь после этого позволил себе отдохнуть. Впрочем, Лужа с саркастичной усмешкой отметил про себя, что тот не сильно-то и устал. Сила-то лошадиная!
Лужа тоже отличался недюжинной силой. Внешняя худоба его щуплого тела была обманчива. Правда, он не имел таких больших и красивых накаченных мышц, как у Махту, но зато, как говорила бабушка Лужи, был довольно жилистый. Что не раз доказывалось на деле.
Здесь, в домике, всегда осторожный Лужа стал ещё более осторожным. И из дома почти что не выходил. А если и выходил, то лишь при наступлении темноты, да и то, с опаской. Курил он теперь, обычно, сидя на пороге крыльца: Шекспир ему разрешал. Скорее, из снисхождения и нежелания быть замеченными, чем по доброй воле.
Махту, правда, шутил, что кого-кого, а Лужу в тëмном лесу заметнее меньше всего!
- Смотри, да твои чëрные волосы вообще с небом сливаются! Да и тебя самого еле видно, ходишь тише мыши. Не пойму, чего ты всё темноты ждëшь?
- Зимой будет полегче! - язвил Шекспир. - Темнеет-то зимой рано.
Но Лужа понимал, что и Махту боится быть пойманным. Только по гордости не признаëтся. Гордый он очень.
А Шекспир... Шекспир, кажется, уже ко всему здесь приспособился.
И вот теперь этот сон.
Надо же было ему такое увидеть! И ладно бы ещё, когда харч добротный был. Нет! Именно сейчас, когда почти все нормальные запасы, кроме пельменей, да кусочка ветчины, закончились. Даже любимый Лужей кетчуп.
Который Махту у того бессовестно подворовывал.
Лужа злился на Шекспира.
В подвале не осталось ни единой картошины, ни единой пусть и самой захудалой луковки! Впрочем, откуда им там было взяться? Никто не жил здесь постоянно, а с собой при побеге они взяли только самое необходимое! Сколько же там, на квартире осталось полезных и интересных вещей!..
А теперь у них нет даже лишнего кусочка хлеба.
И этот ещё вдруг вздумал коленца выкидывать со своим глупым сном! Не понимает ничего, что ли?!
Одно только хорошее есть в этой размазне по кличке Шекспир: шустрый, внимательный, и врëт, глазом не моргнëт. А в их деле это умение необходимо. И всего хорошего-то!.. Нет. Было ещё одно. Пока они собирались бежать, Шекспир успел прихватить чемодан Дяди Мелика. Лужа знал, что там были очень большие деньги.
Чемодан надëжно спрятали под кроватью Шекспира.
Махту об этом ничего не знал.
"И нечего ему об этом говорить! " - шептался с приятелем Шекспир, когда тот выходил покурить вечером на крыльцо. - "Сам понимаешь, что теперь это наша подушка безопасности! "
Лужа это отлично понимал. А вот сегодняшнее поведение товарища никак не мог понять!
Сон... И что, что сон? Тем более, сегодня суббота, выходной день. Значит, как говорила Лужина бабушка, может сбыться исключительно до обеда. А придут они только вечером. Потому что далеко придëтся идти.
Конечно, можно было бы ограбить совершенно без шума какую-нибудь старую глуховатую бабушку из ближайшей деревни. Тем более, что таких бабушкек на окраине с лихвой хватало! Но Махту твëрдо усвоил себе главное воровское правило: чтобы не быть пойманным, там, где живëшь, лучше ничего не делать. Иначе, попадëшь в первые подозреваемые.
Обычно, всегда подозревают местных, знакомых людей. Редко кто ищет виновников среди не близкого окружения.
Впрочем, Махту и без того привык к дальним расстояниям.
Чтобы их домик случайно не вычислили, он всегда ходил в магазин не по прямой, хотя и почти затянувшейся травой тропинке, а кругами.
Шекспир тоже пару раз выходил в деревню, но исключительно за сигаретами для Лужи. Однако, вскоре, когда собранные в лесу Лужей листья высохли, и стали суше тюремных сухарей, он перестал нуждаться в сигаретах и выкуривал уже их.
С томным наслаждением, медленно выпуская по одному колечки дыма, Лужа говорил Шекспиру, что, конечно же, это хуже, чем настоящий табак, зато намного лучше, чем покупные сигареты!
Шекспир слушал его с притворным уважением, наблюдая, как тëплый летний вечер неумолимо сменяет довольно холодная ночь. И ждал, когда Лужа окончит курить. Он, как и Махту, не выносил дыма!
Но вскоре, деньги, на которые они жили, кончились. А рассказывать Махту про секретный чемодан Дяди Мелика Шекспир категорически не хотел! И Лужа с ним соглашался.
Им на эти деньги в любую минуту шкуру свою спасать придëтся, а Махту одно слово - Махту. То бишь, "Молот" по-французски. Даром, что сила есть, а хитрости - ни на грош. Сейчас разбросает все деньги, как делать нечего. Накупить ерунды: бекон, сливки для соуса, обязательно красной копчëной рыбки под пиво - вместе с Шекспиром пить - какую-нибудь моцареллу чудную. И обязательно футболочку новую! А лучше, футболочку и кепочку. И кепочку, и курточку... До сих пор не понимает, что жить нужно всегда про запас, а самая вкусная еда - простая!
И Луже вспомнилась похлëбка, печëные яблоки и сырники, которые готовила его бабушка. Бабушка. Такая милая, добрая бабушка!.. Единственная, кто по-настоящему любила его. Она была очень мудрой и всегда могла научить, как нужно правильно прожить. Только не научила бы жизни этого Махту даже она. Бабушка, жизнь... А ведь бабушки давно уже нет в живых.
Лужа внезапно вспомнил Шекспиров сон и ему вдруг, неожиданно для самого себя, стало жутко.
Эффект мрачной таинственности усиливали корявые ветви высоких деревьев, переплетшихся куполом прямо над его головой. А за ними чернело ночное небо.