"Рай существует, но прежде нужно пройти через весь ад" Последний абзац дневника
Пролог
Машина стирает последний метр дороги как хроники последних минут жизни. Дальше нельзя проехать или пройти, можно.. в одну воду нельзя войти дважды. И мир распластавшись по лобовому стеклу, растирается колёсами по автостраде. Полупустые бутылки и полные, без этикеток с накручивающейся по стеклянной спирали пробкой, заполняют своим содержимым желудок. По прямой пищевода, как бензин на заправке в бензобак автомобиля. Рекламщики на ТВ именно здесь вставляют рекламную вставку.
Пей пиво и ты получишь девушку с чёрными волосами в подарок. На девушке лишь купальник и твой взгляд мысленно начинает её раздевать. Но появившиеся на весь экран очки, утверждают: что, купив их, можно получить ещё дополнительный апгрейд к своим глазам.
Кино продолжается. Краски сменяются на чёрно-белый контраст. Внутренности автомобиля мёртвыми суставами трутся под ногами. Друг об друга. Автомобиль тоже хочет жить.
Но, скользя с бешеной скоростью по нагретому от лучей солнца асфальту, вдыхая и выдыхая кислород своими лёгкими, с тёмными пятнами на рентгеновском снимке, можно лишь представить себе, что есть другой путь. Нажатая до отказа педаль газа лишь силуэт судьбы проскользнувшей с одной чаши правосудия на другую. Застрявшее тело мечты в раздробленных останках надежды. Здесь нужна музыка, подходящий сингл этого лета. Специально для Ноны.
На соседнем сиденье должна быть игрушка. Маленький паровозик. То, что осталось от детства. Он, этот паровозик тоже обречён. Впрочем, в этом мире всё обречено. Как не мне об этом знать.
Взглядом нашла игрушку, но руки, руки сжимают руль. Как наручниками, пристёгнуты сжатыми ладонями, до крови в кожу ногтями. Не разжать, сдохнуть, но не разжать. Шутка конечно, игра спятившего разума.
Любой эммо может умереть, от зависти, глядя на натуральную прямую чёлку. Любой панк напьётся дешёвым пойлом от тоски в этом взгляде красно-зелёных глаз. Контактные линзы нынче в моде, очки для придурков.
А за окном, за краем дорожного полотна бескрайние поля конопли столбиков километража. И стрёмные ничего не соображающие патрули ДПС. Правая ладонь выскальзывает из захвата цепи с рулём. Переключает скорость, обхватывая головку перламутровой рукояти. Пальцами, нежными. Почти неловко соскальзывают с коробки передач к игрушке. Красный паровозик, у всех в детстве были такие. Правда мало кто помнит их, ведь настоящие поезда ломают раньше взрослой памяти.
Мир обрушился видеоклипом. Крупный план почти взлетевшей над дорогой машиной. Колёса дымятся. Гоночный трек. Я стала апостолом. И мой голос теперь долетит до тебя, мама.
-Ма, я буду пить водку и ширяться. Лицо покроется пирсингом и засосами. Я буду протестом, тебе и окружающему миру не поломать меня.
-Хорошо доченька, только приходи вовремя.
-Ма, я стану проституткой. Мои зубы пожелтеют от никотина, голос огрубеет и со временем... Ма, я стану самой дешёвой шлюхой в городе. Буду отдаваться лишь за крышу над головой, каждую ночь.
-Хорошо доченька, ты знаешь, где взять презервативы.
-Ма, ну вот я и сдохла. Дорогая машина, как пластиковый мешок. Не можешь опознать свою дочурку? А мне уже похуй ма... МАМА.
Язык гоняет во рту леденец. Леденец без содержимого. Без вкуса, как и любой другой источник возможного наслаждения. И в голове уже давно одни иллюзии. Реальность сдохла ещё на прошлой заправке.
Лишь мобильный телефон время от времени вибрирует в нагрудном кармане. Волнует тело. Заставляет ещё шевелиться в черепной коробке чувства. Мелкой дрожью в коленях напоминая: путёвка ещё не оплачена последним словом -алло.
На шее татуировка: изогнутые неловким искусством татуировщика буквы прописного английского шрифта. - Ficha.
Стрелка бензобака неумолимо движется к нулю. Одинокий автомобиль мчится по автостраде. Здесь нет светофоров, но есть руль и тормоза. И каждый сам выбирает момент, когда предъявить билет на контроль. Нона улыбается, отбрасывая в сторону игрушку. Игра закончилась. Атрибутика черепа на цепочки. Как макияж последний макияж.
Автомобиль срывается на крик тормозами. Железное тело разворачивает и переворачивает. Осколками стекла разлетается плоть по горячему от яркого солнца асфальту. Взрыв и через мгновение раздаётся скрип поднимающегося шлагбаума. Граница открыта. Предъявите билет.
-Алло? Я в эфире?
-Да, говорите.
-Мама я люблю тебя.
Тетрадный лист лежит в метре от искорёженного автомобиля. В саже и измятый ботинком. -Предсмертная записка. -Вроде так называют этот ненужный листок бумаги.
"Когда наркоманы перестанут ширяться, а алкоголики перестанут пить. Когда ангелам нечего будет делать, а богу станет скучно. То вернусь я. Нона.
Вы вновь попытаетесь затащить меня на свою голгофу. Связать моё появление с датами и хрониками, но не выйдет. Ведь я лишь Нона. Пафос? Нет, я просто последний человек и это мой ультиматум.
А пока заводите свои будильники. Глотайте снотворное и отключайте мобильники. Пришло время верить, что вы не могли спасти меня. Могли точка, не хотели тире боялись. Я вновь обманула вас..."
Тетрадный лист подхватывает ветер. Огнетушитель выплёскивает остатки белой пены. Огонь погас. Пена залила пламя. А в пене видна рука. Мёртвая не живая.
Тетрадный лист, наконец, падает на асфальт ни что ни вечно. Даже полёт обгоревшего тетрадного листка. И кто-то уже читает эту предсмертную записку. И кто-то уже звонит по мобильнику, и кто-то уже находит в своём почтовом ящике дневник. Дневник Ноны. И кто-то .. просто кто-то..
А игла прошла сквозь бровь. Чужая рука умело вставила в отверстие "банан" с фальшивым камнем. Вата обожгла ранку дезинфицирующим средством. Нона улыбнулась боли.
"Художник по телу" уже снимал с неё лифчик. Его сосредоточенное лицо ткнулось ей в грудь. И Нона поняла, что он плачет. Его плечи вздымались и опускались, а руки обхватили её за плечи. Нона же продолжала улыбаться, размышляя о том вставлять в язык "штангу" или нет. Вон на стене висит большое фото. Красивое девичье лицо, и в языке железка. Девушка гордится своим пирсингом вон как язык восторженно высунула.
Художник по телу застонал и наконец отстранился от Ноны. На покрасневшем лице слёзы. Нона надела лифчик и деловито спросила. - Давно?
-Неделю. Не могу из головы выбить, вчера вообще думал вены перережу. А потом подумал, они же меня потом своими холодными руками трогать. Раны заштопывать. Так дерьмово стало. А за стенкой попсу врубили. Биту взял в дверь позвонил. Открыл пацан, лет шесть наверно. А в кулаке бутылку с пивом сжимает. Шесть лет всего! И смотрит так на меня, глазёнки свои выпучил. Плюнул я. Пол ночи Queen на полную катушку слушал. - Художник вытер слёзы и добавил. - Грудь у тебя как у мамы.
-Всё будет хорошее Ренат. - Нона встала с кресла и заглянула ему в глаза. - Помнишь, ты хотел мне тату на шее сделать. Вот тут. - Она взяла его правую ладонь и прижала к своей шеи.- Чувствуешь? Нарисуй, а?
-Садись в кресло. - Художник пододвигает к себе столик со своими инструментами. Нона, приняв нужную позу в кресле, закрывает глаза.
Первые записи
Цветная палитра.
Писать на полях тетради, наискосок пробираясь буквами через клеточки. Разлиновка листа именно тебе впервые доверяю я свои детские и наивные тайны. Пусть мои мысли будут твоими. Пусть твои страницы сохранят тепло моих рук и пахнут чернилами моих авторучек.
Я сижу на последней парте. Рядом со мной нет никого на ближайшие сотни световых лет. Моя планета это ты мой дневник. С твоих листов сейчас взлетают ракеты с маленькими человечками. Они тоже бегут от меня. От ребёнка по имени Нона. У меня есть друзья, есть родители. Есть слёзы, есть радости. Но это не главное из того, что есть у меня. У меня есть то, чего нет больше ни у кого, у меня есть душа.
У тех, кто сейчас находиться со мной в одном помещение класса, в груди бьётся сердце. Мёртвые бесчувственные аппараты. Кажется, что приложи ухо к их грудным клеткам и услышишь степенное размеренное жужжание. А загляни в глаза им и наверняка отразишься в зеркальной поверхности объектива.
Родители так же. Вчера они водили меня к врачу. Безрезультатно, он сказал обычное -переходный возраст. Видимо в книгах по психотерапии именно так называется душа. Синдром переходного возраста.
Мне дали таблетки: успокоительное. Мне назначили круглый стол. Но ни кто не объяснил, как справиться с этим ноющим чувством в груди.
Утром, на круглом столе, я рассказывала о себе. О том, что меня ни кто не любит и что вокруг меня бездушные оболочки, я умолчала. Научена, горьким опытом моего брата. У него шизофрения. На круглом столе он так и сказал: ночью я разговариваю с мёртвыми- через Аську. До сих пор не выпускают из жёлтого дома. А ведь он, наверное, просто робот со сбитой программой.
На круглом столе я следовала совету врача, слушала. Не знаю, видимо он, плохо учился этот врач, если всерьёз думает, что, слушая бредни других, можно излечиться.
Ты даже не представляешь дневник, какую чушь они несут.
Ян 14лет:
... Мы залезли на чердак. Затырились в тёмном углу. Покурили и, договорившись, по очереди пыхнули. Славик пыхал последним...Черка тыкнул в пакет окурком. Черка, это Черкасов. Пакет лопнул, Славик закричал и вскочил. Пробежал несколько метров споткнулся и упал, стукнулся головой о крюк какой-то. Мы подошли, а он мёртвый. Вот и всё... Меня вот к вам направили.
Рита 14 лет:
Я беременна. Родители аборт делать хотят заставить, а я не хочу. Сюда пришла, чтоб убедили меня. Ведь ребёнок в четырнадцать это такой груз.
Нона 15 лет:
Выбросила стул в окно пятого этажа. В кино видела, понравилось. Здесь для интереса.
Даша 16 лет:
Не живу дома. Тошнит меня от их них пьяных рож. Живу на улице, имею несколько приводов за воровство. Жрать охот было. И если хотите я девственница. Сюда из ментуры направили, больше не приду.
Игорь 15 лет:
На баб в школьной раздевалке смотрел. Педсовет направил.
Дневник любой подросток знает, что такое: секс, наркота и свобода. Эти атрибуты были придуманы давно. Ещё Сидом и Нэнси. Да и они были не первые.
А вот душа? Неужели это то, что уже умерло. Все эти роботы лишь делают вид, что свободны. Все эти живые механизмы лишь бегут в наркоте от пустоты. Пустоты в месте, где была душа.
Я не понимаю? Что может быть хуже этой гонки с самой собой? И может мой порок (душа) мешает понять смысл происходящего. И именно из-за этого я одна в этом мире бесчисленных звёзд?
Но дневник, когда нажимают на выключатель: звёзды продолжают гореть. А я ребёнок среди них, который пытается найти место под свою лампочку? Чтобы войти в их электросеть и вспыхнув начать затухать ещё одной мёртвой звездой.
Вписано другим цветом и чуть изменившимся почерком: Просто лампочка уже была включена во мне.
Вот сейчас урок английского, универсальный как они говорят язык. Но ведь нам не нужно всё это. Чтобы быть понятой достаточно просто любить. А эти роботы, разве их можно любить? Только в дешёвых боевиках возможна любовь между роботом и человеком.
Дневник, наверно наивно считать тебя своим другом. Ведь ты сейчас лишь новая толстая тетрадь с парой исписанных страниц. И моим именем на обложке. Но я люблю тебя и прошу прощения, ведь никто никогда не узнает о тебе. Ведь я буду молчать как партизан о тебе.
Стих:
Комната, мертвенно красно.
На веках слеза - слёзы из глаз.
Классная музыка, радость,
На полу тень -полусон терапии.
Сегодня, дневник я ехала в темноте на лыжах. Это весело. Как стадо баранов мой класс отрабатывал норматив лыжного кросса вокруг школы. Несколько минут физрук автоматическими движениями взмахивал палками и передвигался ногами на лыжах, прокладывая первые метры лыжни. Затем более совершенные модели человеческих роботов (мои одноклассники) тяжело дыша, обогнали его.
Я же стояла на месте полностью укомплектованная парой лыж и лыжных палок. Спортивный костюм и лёгкая шапочка. Я с восторгом следила за движениями этих чудо лыжников. Мне даже на миг показалось, что я люблю их. Эти совершенные, отработанные ещё в первом классе движения.
Даже их ошибки были совершенны. Сбивчивость дыхания, неловкие шаги. Дневник, нет ни чего прекраснее чем хорошо отлаженный формат поведения индивида в социальной группе.
Внезапно мне стало тоскливо, я поняла, что мне волей не волей, но придётся делать то же что и они. Уже почти смерившись, я сделала первый шаг по лыжне. Ты не поверишь дневник, но тут мне на помощь пришёл физрук. Он был поддатый ещё с утра. А тут я, тяну резину. Он легонько толкнул меня в спину, я качнулась задела рукой свою шапку и она налезла мне на глаза. Стала темно.
Дыхание сбилось, но я начала движение: лыжные палки втыкались в снег, ноги скользили взад и вперёд. Ничего, не видя перед собой, я ехала совершенно не спортивно. Как-то по человечески... Когда наконец упала и поправила шапку, оказалось что я уехала достаточно далеко. И к моей радости совершенно не в ту сторону проложив новую лыжню, по которой уже скользили, в механическом запале, мои одноклассники...
Между страницами фотография:
Матовая поверхность с грязными пятнами едва заметными отпечатками пальцев. Подросток в чёрной футболке и белых кедах, в спортивных штанах. С белой медицинской повязкой на лице. Волосы зачёсаны назад.
Подросток сидит на подоконнике за спиной пустота открытого окна. И солнце- яркое жёлтое пятно на стёклах. В руках подростка тетрадка и школьный ранец.
На обратной стороне фото надпись: мой дом безъядерная зона.
Дневник, я научилась играть с людьми в сложные игры. Ребёнок во мне методом проб и ошибок нащупал тайный ход между миром машин и людей. Может, я стала взрослой? И всё, что было за тем персонажем из выдуманных людьми историй, скрывается в темноте кодировки машинного кода? Я говорю про библию.
Дневник, как можно верить в искусство лжи. Или это просто ещё один стратегический ход в войне за мою душу? Представляешь, меня водили в церковь, вместе со сбитыми в системных файлах машинами я смотрела на иконы. Но бог мой, неужели возможно запрограммировать себя на веру?
Мне предложили надеть на себя крестик. Я отказалась, мне предложили поставить свечу, я отказалась. Меня заставили креститься. И мне пришлось бежать.
Я бежала долго, церковь за городом, бежала пока споткнувшись не упала. Было холодно. Было чертовски холодно. Дневник, они хотели меня обмануть, навязать свои чудом уцелевшие параметры восприятия мира.
А я лежала на снегу и кричала, что не хочу. Не хочу, нет. Не буду! Позже мы возвращались домой в автобусе.
Какие-то старухи смотрели на меня, не сводя взгляда. Изредка перешёптываясь, они крестились. Автобус трясся, таща по старой дороге в город своё едва живое тело. А мне было холодно и не уютно, мама, обидевшись на меня, молча читала газету.
Я заболела. Лежала под лёгкой простынкой и в лихорадке слушала бой курантов. Колокола били переливающимся звоном. В глазах мелькали разноцветные пятна и ребёнок внутри меня, сжавшись в тугой комок мыслей, умирал. Дневник, как это больно умирать ребёнком.
Первое правило игры это фальшивить своими чувствами. Выпадать из ритма эмоций. Если холодно, то значит нужно делать вид что тебе жарко. Если хочешь любить, то значит ненависть твой путь. Нужно уметь быть лицемером иначе отправишься на свалку.
Умирая, умирай. Дневник, второе правило это обыденность. Нужно сливаться с обстановкой. Подтверждать свою программную среду, повторяя заученные движения, изо дня в день. Ходить в школу и обратно домой. Ходить гулять и чувствовать, как сеть обязательств опутывает тебя. Вот ты говоришь привет при встрече и при прощании пока, скажешь что-то другое и всё ловушка. Начинают подбирать комбинации к сложившейся ситуации. У тебя проблемы, ты не в порядки. Многочисленные взгляды из-за плеча многозначащие мы с тобой, помнишь?
Дневник третье правило: никаких со мной. Робот атрофирован к чувствам дружбы, у него есть лишь социальная система поведения, в которой есть чёткие границы преданности. Если его поведение всё время было обусловлено дружественным настроем, то он не сможет предать. Если же он поставлен в условия сохранности себя, то предаст так и знай. Со временем в программе выстраивается иерархия: любовь, дружба, знакомства. Преданность это лишь символ.
Болезнь прошла дневник, я выздоровела и умерла -одновременно. Я сидела на кухне и смотрела, как мать моет посуду. В мох руках оказалась старая игрушка моего брата. Красный паровозик. Я поставила его на стол перед собой и по моим щекам заскользили слёзы.
Мать молча протянула мне банку с таблетками. Паровозик обиженно упал, перевернувшись, со стола я смахнула его рукой. Злость сменила боль. Я твёрдо заучила урок выживания в мире машин. Таблетки раскатились по полу, стеклянный пузырёк разбился об стену. Мать уже вызывала неотложку. Она думала у меня ещё один срыв.
А я умерла. Мама слышишь, я умерла.
Стих:
Коридорные своды,
Нервы мертвы от иглы,
На венах засосы души,
Роботонано, наноробототанк.
Дышит в затылок,
Обугленный потолок,
А таблетки в руках человека,
Роботонано, наноробототанк.
Рекламная пауза. Новый тариф от старого телефонного оператора. -Теперь вы можете говорить в два раза дешевле.- Произносит радостный голос. Человек, чей голос за кадром, ему неизвестно что Нона уже мертва. Но нам уже предлагают посмотреть новый захватывающий фильм. Самый дерьмовый фильм.
За окном новый день. Нона сидит на койке, прижимая к груди толстую тетрадку. Дневник. В палату входит девушка, пристально смотрит на Нону. Её лицо, наконец, осветляет улыбка.
- Человек.- Радостно звенит голос Ноны.
-Человек.- Соглашается девушка.
Глава первая: морфий
1.
-Нона -память. Моя старая обросшая легендами и вымыслами - память. Вот вы спрашиваете, почему я не остановила её. Судьбу нельзя остановить. Судьба как хорошо отрегулированный механизм часов. Вот Ноны уже нет, а мы только начинаем вскрывать раны на её душе. Посмертно делаем вскрытие, ведь мёртвые не чувствуют боли.
А Нона должна была разбиться, так же как и разбивалась её жизнь. На мелкие кусочки, которые мы сейчас будем умело препарировать.- Лена с усилием улыбнулась. И взяла со стола толстую тетрадь. Под ярким светом лампы, этот дневник показался старым и затёртым, ненужным. Лена обречённо вздохнула. - Я хочу курить.
-Возьмите в нижнем ящике стола. - Ответил из наушников голос.
-А вы подготовились.- Лена достала из ящика пепельницу, спички и две пачки сигарет.
- Это наша работа, и вы же сами просили следовать вашим инструкциям. - Поэтому мы просим вас выполнять свою часть договора без глупых и нелепых замечаний. Ведь время не ждёт нас.
- Хорошо. - Лена посмотрела в объектив видеокамеры. - Нона, это память. Моя старая обросшая легендами и вымыслами память. Она стала тем самым катализатором, который я искала всю свою жизнь. Таблетки уже не помогали, в моём сознании всё путалось, а тут девушка-подросток. Чуть младше меня. И всё становиться на свои места.
Вот я держу сейчас в руках её дневник. И мне с трудом вериться, что от такого человека как Нона могло остаться лишь это - толстая исписанная тетрадь. Не знаю что там написано, мне кажется наверняка, что что-нибудь безрассудное и жестокое. И, наверное, мне было бы нужно начать свой рассказ именно с того, как попал ко мне в руки этот дневник.... И как я не решилась его прочесть. Но вот из его листов выпадает фото. Я беру в руки этот нечаянно выпавший снимок, на нём мы вместе с ней, вдвоём, и нам всего по шестнадцать семнадцать лет. Слова застревают в горле, и я понимаю, что рассказ мой должен начинаться с другой фразы.
Нона как я уже говорила это память и судьба. Моя судьба, моя память, а от судьбы и памяти, как известно, нельзя убежать.
2.
Лена не спала уже больше пяти дней подряд. Мобильный телефон разрядился и теперь болтался на груди как модная безделушка. Наручные часы же, назло продолжали отстукивать, проталкивая через замкнутый круг минутную стрелку, мгновения.
-Я успею. - Твердила сама себе Лена. И верно она успевала прибежать с одной вечеринки на другую. Тусовки сменялись с необоснованной быстротой, неумолимо затягивая в водоворот наркотического симбиоза реальности и потустороннего хаоса.
Внутри себя Лена уже давно сбежала из этих горящих танцев под неоновыми прожекторами взглядов, но с наружи её тело продолжало принимать чужие ласки. Вот и сейчас она лишь с трудом смогла оттолкнуть от себя слишком развеселившегося "мальчика". И как белый кролик прошмыгнула через слишком большой танцпол к туалетной комнате. Не глядя на себя в зеркало, в первую свободную кабинку.
Жёлтая и отвратительная масса вырвалась из её желудка лишь с третьего раза. В желудке было пусто, отвратительно и до боли. Лена опёрлась руками на край унитаза и попыталась заснуть. Но сна не было, мозг ещё не мог спать. Отравленные нейроны бесновались, как тысячи чертят, которым лишь только и есть дело, что таскать тело по городу. Лена нащупала в кармане фольгу - пластинка таблеток, снотворное.
-Дерьмо.- Пластинка упала в унитаз. Лена встала, нажала на кнопку смыва и осторожно выглянула из кабинки. Туалетная комната была пуста. Девушка вышла и крадучись подошла к большому зеркалу, около него должна быть розетка. Набрать на мобильном полоску.
Такси подъехало через десять - двенадцать минут. Лена быстрым шагом спустилась по лестнице чёрного входа и, выбежав на улицу из клуба, сразу увидела синюю пятёрку.
-Сбегаешь? - Улыбнулся шофёр в зеркало.
-Интернат на Комсомольской. - Прошептала Лена и протянула через сидение пятьсот рублей. - Только быстро.
-Хорошо. - Согласился таксист, моментально теряя интерес к своей пассажирке. Машина тронулась по дороге, набирая скорость. Ночной город поплыл вдоль стекла, неожиданно теряя очертания. Размываясь, как гуашь по зеркалу мелкими брызгами. Лена испуганно встряхнула головой. - Только не сейчас.- Произнёс её голос.
-Сезон дождей.- Таксист включил магнитолу.
Сезон дождей вернулся в Чикаго,
А мы стреляем из винчестеров в тени,
И наш Алькапоне пьёт виски с утра.
Сезон дождей вернулся в Чикаго,
А мы танцуем по лужам,
И наш Алькапоне допил до чертей.
Мы заплутали в этом дожде. - Лена стала подпевать про себя этой известной песне. Сон сбежал вновь - улетучился, как испарившаяся под метом реальность. А за окном автомобиля действительно дождь, ночной весенний дождь. Машина появилась из вне, из неоткуда. Столкновение было неизбежным. И таксист сделал всё возможное, чтобы смягчить удар.
Сезон дождей вернулся в Чикаго,
И мы стреляем по теням, хоть знаем,
Что танец по лужам бессмыслен.
Сезон дождей вернулся в Чикаго,
И наш Алькопоне пьёт от тоски,
Он знает, сезона дождей не бывает в Чикаго.
но мы заплутали в этом дожде.
-Мы заплутали в этом дожде. - Лена же боролась со сном . Искорёженные автомобили дымились в бесцветной весенней ночи и она внутри одного из этих тел. Сидит в нелепой позе на заднем сидение. Целая и невредимая. Звук приближающейся сирены скорой помощи.
А Лена погружается в сон. Так бывает со всеми, кто долго не пьёт кофе, кто смешивает водку с димедролом. Кто принимает снотворное как лекарство. Голова тяжелеет, веки закрывают глаза, пряча их от внешнего мира. Губы немеют, по рукам проходит тёплая волна. Вата скрывает вечные шумы беспокойного мира. Лишь только чей-то голос, едва успевая, проскакивает одним словом в мозг.
-..Спит.
Солнце обрывком светит в окно палаты. Лена невидимой входит и выходит в тень и из тени штор. Раз. Два. Три.
Самолёт взлетает со стартовой позиции аэродрома. Пять, шесть, семь. Зона высокой турбулентности. Девятнадцать, двадцать, двадцать один. С радаров исчезает точка. Тридцать, тридцать три. Ядерный взрыв снимком грудной диафрагмы расползается за краем нижнего века. Стоп. Взрывная волна идёт сразу за белой вспышкой.
Солнце влетает в помещение палаты. Расползается мёртвым языком огня по стене. И внезапно дождь.
Капли зёлённой слизи капают с потолка на бледную кожу рук. Обжигают до уродливых рубцов после. Лена держит в руках капельницу, из неё в вену поступает яд. Тело не выдержит этой атаки химии. В ногах, слабость, девушка падает на пол.
По пустым коридорам больницы идёт человек. Он тяжело переставляет ноги. И каждый шаг отдаётся лязгом железа. Он подходит к Лене. Она смотрит с пола ему в лицо, но видит лишь провода.
- Ты выполнила своё задание человек. - Хрипло раздаётся электронный голос.
Лена просыпается.
-Нона мне опять приснился сон. Я была в изуродованном аварией автомобиле и перемещалась по безликим танцплощадкам. Нона, я видела ядерный взрыв и робота. А ещё я почти умерла в этом сне. - Лена лежала лицом к стене. - Ты слушаешь, о чём я говорю.
- Это был просто сон. - Раздался за спиной голос Ноны. - Но если ты хочешь, если тебя мучают лишь кошмары, то я могу научить тебя проснуться. Ты хочешь?
-Я хочу. - Едва слышно ответила Лена.
-Но есть одно но, только боги не видят снов. Ты сможешь быть богом? Ведь только им можно быть везде одновременно. В этом и в другом месте. - Голос Ноны тяжёлым потоком слов заставил провалиться в сон, едва успевая прошептать до конца слово. -Попробую.
3.
- Был дождь. Небо, затянутое облаками. И мы были на крыше интерната. - Лена задумалась. Дневник Ноны лежал на столе с выпавшей фотографией. Ненужные, по сути, никому вещи. - Вы, наверное, знаете, что было дальше?
- Откройте десятую страницу, прочтите вслух.
-Я неуверенна, что чужие дневники можно читать вслух. - Лена с сомнением посмотрела в объектив камеры.
- Вы сами пришли сюда. - Ответил голос в наушниках.
-Вы правы. - Лена взяла дневник, раскрыла и найдя нужное место прочитала. - Мёртвым богам дано видеть лишь сны. В этих снах они самые несчастные существа, ведь мёртвые боги смертны и мечтают лишь об одном. Стать снова живыми. И их сны именно об этой мечте.
с 10-ой страницы дневника
Мёртвым богам дано видеть лишь сны. В этих снах они самые несчастные существа, ведь мёртвые боги смертны и мечтают лишь об одном. Стать снова живыми. И их сны именно об этой мечте.
Дождь падал с крыш крупными быстрыми каплями. Он стекал с них. Смывал грязь едва закончившейся зимы. И Лена уже видела этот дождь в своём сне. Пусть он был словами придуманной ею самой песней. Пусть так, но он был.
Она просила меня, чтобы её перестали мучить эти сны. Она просила помощи, чтобы вернуться к жизни. И я сказала ей, что помогу ей, если она сможет стать богом. Она ответила, прежде чем снова заснуть что попробует.
Дневник ты знаешь, люди-роботы чувствуют страх быть наполовину. Наполовину женой или мужем, наполовину любить. Этот страх берёт своё начало оттого, что боги знают нельзя быть на половину и быть живым. Но люди-роботы даже бояться наполовину.
Мы были на крыше интерната. Мокрая и скользкая, как раз такая, на которой тяжело быть полностью с этой или с той стороны. И дождь, непрекращающийся дождь. Очищающий.
Дневник я поняла, что она сможет. Нужно лишь подтолкнуть её к единственно верной мысли. Заставить сделать этот шаг, шаг после которого уже нельзя быть наполовину. Потому что ты бог. Ты свободен в выборе стороны и можешь в любой момент быть там или здесь.
Я взяла её за руки. Посмотрела в глаза и тихо сказала. - Вечность мертва если твои сны это отражение тебя.
Дождь стеной окружил нас. Защитной стеной. И я отпустила её, и она сделала шаг, выбирая свою половину крыши. И она стала богом. На секунду, на мгновение, прежде чем заскользить по поверхности крыши вниз.
Дневник, боги не могут воскреснуть. Ведь мёртвые не воскресают по будням.
Рисунок: крест на крыше. На кресте ворона. И дождь.
Подпись под рисунком: Слёзы богов.
Глава 2-я: память
Человек умер- сдох. А вы только начинаете думать, искать ответы на свои глупые вопросы. Искать причину смерти так же безнадёжно как пытаться спасти самоубийцу.
Я мать. Я та, что потеряла дочь. И вот вы те, кто хочет забрать моё личное - память о моём ребёнке. Да я согласна, вы не просите меня забывать, вы лишь хотите, чтобы то, что осталось лишь для меня стало общедоступным. Знаете, я скажу вам всё что помню, до мелочей. До последней капли выжму из себя память и преподнесу вам на блюдце. Нате, обследуйте, рыскайте и подавитесь. Но вы всё равно не поймёт самого главного.
Нона была не самоубийцей, нет, её цель была не уничтожить этот мир. Нет, она была необычным человеком. Не так... Нона была просто человеком, обстоятельства жизни, сделали из неё.. . Бога. Да именно, бога.
1.
Дождь бил по голове, по плечам- по телу. Дождь обволакивал и пел в ушах свою странную песню. Может быть, потом через года или даже столетия, найдётся человек способный угадать в этой песне радость, но не сейчас: Аннушка лишь угрюмо смотрела из-под зонта на свою дочь. Нона стояла под открытым небом, широко распахнув глаза на свою мать. Вода стекала по её лицу маленькими ручьями. Губы дрожат от злости, а может и от холода.
- Мама я ненавижу тебя. - Без злости просто как констатация факта. И губы у неё дрожат от холода, всё же ещё весна, а не лето.
-Да что же ты делаешь? - Аннушка упала на колени перед дочерью. Нервы слишком слабые. Время быстро течёт. Вот и облака уже начинают расходиться, а дочь. Дочь всегда будет родной. Даже через года, через десятилетия, когда о переходном возрасте останутся лишь воспоминания. Поймёт, Аннушка уверена, что поймёт, все понимают и она тоже однажды как должное примет всё случившееся с её матерью и отцом. А сейчас, да. - Ненавидь меня! Но только больше не делай так. Не лазь на крыши! Не лазь!
- Дура, я не самоубийца. - Нона спокойно освободилась от матери и медленно побрела в сторону интерната. Там на крыльце под козырьком сидела Лена, тоже мокрая и с разодранной штаниной на джинсах с кровоточащей коленкой.
-Обстоятельства никогда не будут на твоей стороне ребёнок проданной любви. -Аннушка встала с колен. Слёзы смешались с дождём, страх со злостью.
-Дура. - Проскользнула в мозгу мысль. Проскользнула и испарилась. А слёзы смешиваются с дождём и скатываются, по шее по подбородку. И душа где-то внутри груди, ещё пытается всколыхнуть тебя. Бесполезно. Роботы не чувствуют, нет, роботы чувствуют лишь пустоту. Она заполняет их лёгкие, заставляя дышать чуть быстрее, вдыхать и выдыхать никотиновую энергию жизни. Запутывает тебя в свои сети. Нельзя выбраться из неё, можно лишь перестать быть. Предателем можно лишь перестать жить.
-Нона.- Шепчут губы. Мимо проходят люди, спрятанные под зонтами и плёнкой дождевиков им незаметно то, что зовётся чужой болью. А Нона уже на пороге видимости, ещё немного и она, сделав шаг, исчезает за домом.
2.
Мёртвые боги. Эти слова она вписала в свой дневник, красными чернилами гелиевой ручки. Я узнала это позже, когда остались лишь останки тела на чёрном асфальте автострады и её дневник в полиэтиленовом пакете. Поздно, я узнала слишком поздно, когда нельзя спасти лишь по тому, что спасать уже некого.
Я помню, как на её похоронах кто-то сказал, что только смерть может исправить то, что калечит жизнь. Я не знаю, кто это сказал, мне неважно. Просто это неправда. После смерти нам остаётся лишь память. Её нельзя исправить.
И эти слова мёртвые боги. Она написала это в шестнадцать лет. А я смогла понять лишь сейчас. Когда у тебя рак души вообще тяжело о чём-либо думать, кроме своей шкуры.
О том, что ты будешь делать завтра. О том, что ты не успела сделать вчера.... Как наркотик, проникающая и зудящая в голове мысль. ШКУРА!
А всё проще, мы просто мёртвые боги. Боги, которые грохнулись с огромной высоты своих возможностей из-за обычной алчности жить.
Почему вы молчите? Почему не задаёте вопросов?
Вы думаете это легко штурмом брать свою память? Убивать её с каждым словом? Ведь после я не смогу этого вспомнить. Мозг убьёт мою дочь в моей голове. Нельзя дважды испытать шок и не получить травму.
3.
- Я как испорченный DVD с застывшим на экране телевизора кадром. - Аннушка попыталась улыбнуться. Но глаза выдали, предали- потекла от слёз туш. Задрожали плечи.
-Вот она Нона, дочь, память. Под дождём, с ободранными на коленях джинсами.
И постойте, она говорит мне, её голос плохо слышно. Но боже, она изменяет меня даже сейчас...
-Что вы слышите?- Спросил голос в наушниках. Аннушка закрыла глаза, её пальцы судорожно сжали дневник. Побледневшее лицо стало похоже на маску. Застывшее, чужое лицо.
-Нет, она молчит. Для вас. - Аннушка обессилено села на стул.
Рекламный блок вклинивается в подсознание криком. Криком души. Души, которую мы готовы продать за новый товар в отвратительном магазине. Подобных скидок нет ни где. Ни где нам не всучивают так настойчиво договор о покупке в долгосрочный кредит. И мы с радость сжираем полученную информацию.
Рисунок: крест на крыше. На кресте ворона. И дождь.
Подпись под рисунком: Слёзы богов.
Глава 2-я: память
Человек умер- сдох. А вы только начинаете думать, искать ответы на свои глупые вопросы. Искать причину смерти так же безнадёжно как пытаться спасти самоубийцу.
Я мать. Я та, что потеряла дочь. И вот вы те, кто хочет забрать моё личное - память о моём ребёнке. Да я согласна, вы не просите меня забывать, вы лишь хотите, чтобы то, что осталось лишь для меня стало общедоступным. Знаете, я скажу вам всё что помню, до мелочей. До последней капли выжму из себя память и преподнесу вам на блюдце. Нате, обследуйте, рыскайте и подавитесь. Но вы всё равно не поймёт самого главного.
Нона была не самоубийцей, нет, её цель была не уничтожить этот мир. Нет, она была необычным человеком. Не так... Нона была просто человеком, обстоятельства жизни, сделали из неё.. . Бога. Да именно, бога.
1.
Дождь бил по голове, по плечам- по телу. Дождь обволакивал и пел в ушах свою странную песню. Может быть, потом через года или даже столетия, найдётся человек способный угадать в этой песне радость, но не сейчас: Аннушка лишь угрюмо смотрела из-под зонта на свою дочь. Нона стояла под открытым небом, широко распахнув глаза на свою мать. Вода стекала по её лицу маленькими ручьями. Губы дрожат от злости, а может и от холода.
- Мама я ненавижу тебя. - Без злости просто как констатация факта. И губы у неё дрожат от холода, всё же ещё весна, а не лето.
-Да что же ты делаешь? - Аннушка упала на колени перед дочерью. Нервы слишком слабые. Время быстро течёт. Вот и облака уже начинают расходиться, а дочь. Дочь всегда будет родной. Даже через года, через десятилетия, когда о переходном возрасте останутся лишь воспоминания. Поймёт, Аннушка уверена, что поймёт, все понимают и она тоже однажды как должное примет всё случившееся с её матерью и отцом. А сейчас, да. - Ненавидь меня! Но только больше не делай так. Не лазь на крыши! Не лазь!