Самохин Андрей Евгеньевич : другие произведения.

Шапка бомжа

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повесть-фантасмагория о путешествии по "изнанке" времен. В чем секрет мистерии власти? Есть ли некая "эстафетная палочка", через которую власть передается через времена и страны, кто ее носители? Зло, добро или нечто третье в основе этой субстанции? Герой повести переживает ряд метаморфоз-перемещений , похожих на сны. Между собою они связаны глубинной нитью, которую персонифицирует странный бессмертный персонаж -- помесь Каина и Агасфера. Преодолеть искушение может каждый человек. Но под силу ли это всему человечеству?

   Повесть-фантасмагория о путешествии по "изнанке" времен. В чем секрет мистерии власти? Есть ли некая "эстафетная палочка", через которую власть передается через времена и страны, кто ее носители? Зло, добро или нечто третье в основе этой субстанции? Герой повести переживает ряд метаморфоз-перемещений , похожих на сны. Между собою они связаны глубинной нитью, которую персонифицирует странный бессмертный персонаж -- помесь Каина и Агасфера. Преодолеть искушение может каждый человек. Но под силу ли это всему человечеству?
  
   ШАПКА БОМЖА

Путешествие наизнанку

Андрей Самохин

  
  
  -- Странный собутыльник
  
   Когда бутылка портера показала дно, Юрий лениво даванул кнопку телевизионного пульта. Экран мгновенно замерцал, высветив популярного телеведущего, который, изумлённо подняв брови, прерывающимся голосом запричитал какие-то благоглупости.
   Палец судорожно нажал другую кнопку. Показывали военную операцию наших войск: сначала говорил бравый генерал, рубя воздух ладонью в подтверждение своих слов; потом парни в хаки и банданах куда-то мрачно ехали на броне, прижимая к груди "акээсэмы". Палец пополз к другой кнопке, но там, в скрещенных лучах софитов прыгали и клубились какие-то идиоты с красными волосами. Вымученные диалоги очередного дешевого сериала на следующей кнопке довершили пробежку пальцев, успокоив экран верхней клавишей с многозначительной надписью "power". "Кnowledge is рower" - вспомнил Юрий двусмысленную поговорку Фрэнсиса Бэкона. Однозначно захотелось догнаться.
   Магазин был рядом, но Юрий задумался: с кем бы ему разделить холостяцкий ужин? Пить одному сегодня не хотелось. Хотя с тех пор, как от него ушла жена, он это делал не раз. Немногочисленные друзья сегодня, посреди недели или заняты, или при семьях. На кабак денег нет. Значит, оставался сосед - охранник магазина, пребывающий в таком же неприкаянном состоянии, как и он сам. Если он только сегодня не дежурит и не с бабой.
   Так легко снимать баб, как сосед, Юрий не умел и не хотел. Когда жена уехала с этим немцем в его Дойчланд, прихватив с собой их трёхлетнюю дочку и всё, что можно было физически унести, он попробовал блудить. Но получался один стыд и срам. К тому же на приличных баб нужно было иметь приличные деньги, а в редакции газеты, где он последнее время работал, платили мало и нерегулярно. Обещали, что вот-вот всё наладится - но ничего не менялось.
   Вертя в голове всю эту невесёлую и привычную бодягу, он накинул плащ, положил во внутренний карман кошелёк и вышел, хлопнув дверью сильнее, чем обычно. Тут же озлился на себя: "Ишь, расхлопался - распустился совсем! Надо завязывать пить, да и курить"
   Тем не менее, выйдя в ноябрьский промозглый вечер, он немедленно закурил. "Куплю пузырь, а там - есть сосед или нет - всё одно тресну", - подумал он.
   Пройдя мимо детского грибка и горки-кораблика на площадке во дворе, Юрий неожиданно ощутил прилив светлого щемящего чувства, неизвестно с чем связанного. Такое бывает иногда от блика на стене, древесной кроны, просвеченной солнцем, обрывка мелодии из раскрытого окна...
   Юрий топал в магазин, пытаясь законсервировать в себе этот нечаянный и непонятный отзвук счастья. Взгляд на водочные этикетки, отстранённое лицо продавщицы и чёрный замасленный зёв собственного кошелька сдул очарование. Осталось чуть слышное эхо в уголке сердца, милая тень, с которой он и решил скоротать сегодняшний вечер.
   Домой Юрий сразу не пошёл, а сел на край скамейки во дворе, смотря на перекличку жёлтых огней в окнах и вдыхая аромат гниющей листвы. Он не сразу заметил, что на углу соседней скамейки скукожился бомжливого вида мужичок в драном пальто и неожиданно дорогой ондатровой шапке, надвинутой по самые брови. Юрий вздрогнул, и странное предчувствие кольнуло в сердце. Но из гордости он не подал виду и продолжал независимо сидеть, положив ногу на ногу и дымя сигаретой.
   Почувствовав, что замечен, бомж выпростал из воротника небритое лицо неопределенного возраста и хриплым каркающим голосом со смесью униженной просьбы и скрытой угрозы проскрипел: "Земляк, дай закурить". Юрий молча выдал сигарету и щёлкнул зажигалкой. Бомж, неожиданно осмелев, подсел к нему и вкрадчиво проблеял:
   - У тебя в сумке пузырь, зёма, давай махнём по сто.
   Так же неожиданно для себя Юрий спросил:
   - А у тебя стакан есть?
   - Йес, йес, - почему-то перейдя на английский, закурлыкал подозрительный сосед по лавке.- Не боись, без сифака, - добавил он с мерзким смехом, доставая из-за пазухи хрустальный богемский стакан.
   Юрий не верил своим глазам. "Небось, обчистил кого", - мелькнуло в голове. Но поток судьбы уже подхватил его и нёс как щепку вперёд.
   Разлив водку они выпили по очереди, причём бомж немилосердно закашлялся. Юрий ещё не видел, чтобы так кашляли от ста граммов. Бомжа трясло и колотило как грушу. Казалось, вековая пыль выходит из него, хотя по виду (Юрий успел разглядеть) тому было не более пятидесяти.
   Откашлявшись, бомж доверительно мяукнул ему:
   - А я, вишь, парень - того - хотел сперва пописать тебя!
   Он показал из кармана старую финку с наборной ручкой, из тех, что в советское время мастерили зэки на зоне.
   - Но у тебя лицо хорошее, а значит и сердце ... А вон тот идёт в очках - у-у, жирный бобер, давай его, в натуре, попишем?
   Юрий не успел испугаться, как бомж опять закашлялся, причём ондатровая шапка слетела с его головы, обнажив свалянные, давно не мытые волосы. Опять не понимая, зачем он это делает, Юрий поднял шапку и надел на свою голову. Шапка пришлась впору, но сидела как-то не так, словно её надо было обернуть задом наперёд. Чей-то властный голос без всякого выражения сказал внутри его головы: "ПОВЕРНИ".
   Подняв руки, чтобы сделать это, он успел заметить побелевшее как штукатурка лицо бомжа, его выпученные в ужасе глаза и протянутые дрожащие руки. В голове у Юрия всё завертелось, как в огромной карусели, а потом разом померкло.
  --
  -- Первое путешествие
   Когда зрение и сознание вернулись к Юрию, он обнаружил себя стоящим на поляне у подножия большого крутого склона, густо усыпанного хвоей, поросшего по обеим сторонам молодым ельником . Вокруг, куда хватало глаз, на легком ветру шелестел негустой смешанный лес. Сквозь просвеченные солнцем стволы плыло неяркое лето или ранняя осень. Было тепло и по- лесному покойно.
   Он ничуть не испугался. Напротив, чувство, переполнявшее его, граничило с восторгом. Он ясно помнил каждую секунду прожитого им слякотного вечера, встречу с бомжом во дворе, его шапку.
   Юрий потрогал голову: шапка была на нём, только превратилась из ондатровой ушанки в велосипедную кепочку с пластиковым козырьком, из тех, что носили в семидесятые. Юрий, не снимая её, был почему-то уверен, что на ней нарисован старый Томас с алебардой в руки и готическим шрифтом выведено "Tallin".
   "Эге, шапочка-то волшебная, - с весёлым азартом соображал он. - Я повернул её и, кажется, куда-то переместился. Но куда?". Он попытался рационально поразмышлять об этом, но сразу бросил. Никакое чудо, в принципе, не противоречило его мировоззрению. Ему решительно не хотелось думать о происходящем, как о сне или наркотическом трансе. Юрий был готов к этому приключению, он словно давно ждал его и бесстрашно открыл ему душу.
   Перед ним был холм, и ему следовало взобраться на него. Он занёс уже ногу, чтобы начать путь, как лёгкая рука коснулась его плеча. Вздрогнув, он обернулся и понял, что ждал именно этого. Перед ним стояла, улыбаясь и щурясь от косых солнечных лучей Алёна - Леночка - его давняя студенческая любовь. Тоненькая девочка с каштановыми завитками волос в легком ситцевом сарафане и босоножках. "Куда это ты без меня собрался? - сказала она просто, обнимая его сзади за шею. Он молча показал ей на вершину холма, и она тоже молча встала рядом с ним и взяла его за руку.
   Они стали карабкаться вверх по крутяку, что сразу же оказалось, на удивление, непросто. Несмотря на густой хвойный ковёр, холм был словно ледяным, и они, преодолев небольшой его кусок, со смехом и визгом скатывались вниз, и некоторое время лежали, обнявшись, у подножья. По какому-то молчаливому уговору оба знали, что им нужно одолеть эту вершину.
   Время текло по-особому в этом особом мире, и Юрию показалось, что пока они карабкались и падали, солнце успело много раз выкатиться и вновь упасть в лесную чащобу, хотя ночи, как таковой, не было. Когда они в очередной раз, почти добравшись до вершины, вновь скатились вниз, что-то неуловимо изменилось вокруг.
   Из-за реки дохнуло сыростью и тлением, золотой свет пожух и даже изумрудная хвоя на соснах, казалось, подёрнулась пеплом. Нить взаимного раздражения тонким разрядом скользнула через их сцепленные руки. Кому-то первому из них пришла "трезвая" мысль, что поодиночке они бы уже давно одолели этот проклятый склон.
   Отвернувшись в сторону, он вдруг ясно припомнил ту, реальную Алёну, как у них всё и случилось: её беспричинные, как ему казалось, истерики, его невнимание и злость, её тайную от него и неудачную беременность, наконец, их разрыв и чудовищный холод, сковавший его сердце, казалось, навсегда.
   Когда, припомнив всё это, он обернулся, чтобы взглянуть на девушку в сарафане, то обнаружил, что рука его пуста. Тень в чёрном осеннем пальто удалялась наискосок между деревьями. Впрочем, может быть, и тени никакой не было - лишь осенний резкий ветер качал кроны, сбрасывая вниз остатки листвы и мертвые ветки.
   Он оглянулся - над полем вдалеке клубился туман, начинался мелкий противный дождь, явственно темнело. Превозмогая острую, почти физическую боль, он сел на сырую корягу, держась обеими руками за козырёк намокшей и такой нелепой теперь летней кепки. Мелькнула мысль сдёрнуть её и выбросить прочь, но Юрий сдержался.
   Проглотив подступавший к горлу комок, он после некоторого колебания, решительно повернул кепку козырьком назад. Он был уверен, что окажется вновь на облупленной скамье возле своего дома, и что бомж сидит там же, где и сидел, и что, наверное, они добьют до конца его водку, а потом он пойдет в свою постылую холостяцкую нору...
   Давешняя карусель вновь завертелась перед глазами и наступила темнота, длившаяся, казалось, целую вечность.
  
  -- Игрушечные города
   Яркий голубой свет сосал глаза. Первое, что почувствовал Юрий - он летит. Парение было сродни тому, что часто повторялось в его снах - с детства и до последних лет. Но в тоже время оно было иное - более спокойное, управляемое, осмысленное.
   Голубая без единого облачка твердь казалась осязаемой и плотной, как на гравюрах старых мастеров. Внизу лежала разноцветная земля, зримо закругляясь у горизонта. Над ним в густеющей до черноты синеве горели звезды. Дышалось легко и свободно, все члены двигались без сопротивления. Он мог легко перевернуться в полёте на спину или встать вертикально, как истребитель в "кобре Пугачёва". Он по-прежнему помнил всё происходившее с ним до этого в мельчайших подробностях, но в душе не было испуга или удивления - лишь спокойная уверенность и немного юношеского озорства.
   Шапка была на голове, он чувствовал её, а, пощупав руками, убедился, что ныне она трансформировалась в гладкий обтекаемый шлем. Но отчего-то с длинным, развивающимся сзади хвостом, как у клоунского колпака.
   Некоторое время Юрий забавлялся свободой движений в этом немыслимом полёте, принимая самые замысловатые позы. Потом он долго летел лицом вверх, глядя на мерцающие звёзды и раздумывая - не двинуть ли ему туда. Но что-то неудержимо влекло его вниз.
   "Наверное, я лечу слишком высоко". Эта мысль некоторое время пробивалась в его сознание, пока не стала настоятельной необходимостью спуститься. Он начал плавно снижаться и разноцветные пятна Земли на глазах обретали зримые очертания.
   Земля оказалась совершенно невероятной. На мгновение он подумал, что всё-таки спит и, что есть силы, хлопнул себя по щеке. Голова мотнулась от удара, а щека загорелась от боли.
   Между зелеными и красными полями, желто-голубыми ежами лесов лежали фантастические города. Одни были похожи на рисованные замки, подобные тем, что они создавали со своим школьным приятелем в разлинованных тетрадях фломастерами "KOH-I-NOR". Другие живо напоминали постройки на ковре из детских строительных наборов с круглыми и шестиугольными красными башнями, зелёными остроконечными крышами. Как в детстве, внутри были чьей-то рукой расставлены пластмассовые солдатики, рыцари, богатыри, словно сошедшие с полок старого "Детского Мира". Но всё это было неизмеримо живее, сложнее: человечки двигались, флаги на башнях колыхались от ветра, а сторожевые пушки стреляли маленькими пороховыми облачками.
   В одном из таких городов Юрий заметил какой-то странный - ни к селу, ни к городу, "съедобный уклон": крыши домов и башен были треугольными пакетами молока разного размера с укрупненным изображением рекламной девочки Останкинского молокозавода. Сами башни напоминали батоны варёной колбасы по "два двадцать", а стены были сложены из плавленых сырков "Дружба" и "Волна". На башнях несли стражу стойкие шоколадные батончики "Рот Фронт". Целая армия буратин, сошедших с лимонадных этикеток, бегая по стенам, готовили к бою какие-то белёсые изогнутые пушчонки, которые, при внимательном рассмотрении, оказались макаронными рожками.
   Там была масса других занятных деталей родом из советского Пищепрома, но внимание Юрия привлекла армия, которая явно собиралась осадить этот беззащитный в своей патриархальной наивности городок.
   Под виртуозное барабанное соло невидимого ударника против городских ворот готовилась к планомерному штурму некое пестрое и крикливое, но при этом явно хорошо организованное войско.
   На круглых щитах латников переднего края красовалась белобрысая красотка с этикетки плавленого сыра "Виола". Она же развевалась и на знаменах, хорошо видных со стен города. Основную массу пехотинцев составляли разноцветные упаковки жевательной резинки в доспехах от Диснея. Сзади катились пушки в виде бутылок Пепси-Колы, а ещё чуть поодаль - огромные приталенные красно-белые мортиры с волнистой надписью "Coca -Cola". Тяжелой конницей колыхались и скрежетали друг о друга в плотном строю разноцветные жестяные банки пива, а их пузатые лошади сильно смахивали на ожившие и вставшие на маленькие ножки гамбургеры и хотдоги. С флангов это странное войско подпирали летучие отряды йогуртов. Они-то и создавали крикливую возню: прыгали, приплясывали, гомозились друг на друга, плюясь вокруг розоватой жижей.
   Войско было огромно - докуда хватало глаз: маршировали, строились, поднимали свои штандарты всякие пёстрые коробочки, бутылочки и другие разномастные хреновины.
   Судьба осажденного города была видна Юрию как на ладони: его возьмут грамотным приступом, затопят йогуртом и пивом. Свирепые хотдоги будут топать, всё, что найдут на улицах. Буратин и останкинских девочек перепробуют разбитные Микки-Маусы и Дональды Даки, а, попользовав, отпустят на все четыре стороны как безобидных городских шутов. Жевательная резинка протянется большими соплями между окнами домов, а на главной площади будут попеременно - по времени суток подымать флаги двух соперничающих "Кол".
   Юрий сделал резкий вираж и полетел к другому городу, неподалеку, который ещё издали привлек его внимание некой шахматной упорядоченностью.
   Он не ошибся - это и впрямь был шахматный город. Но какой!
   Поле, расчерченное на клетки, с латинскими буквами и цифрами по бордюрам прямо-таки светилось черно-белой девственностью. В отличие от других городов, никакой ограды вокруг этого объекта не было. Если не считать довольно глубоких рвов по всему периметру, куда с краёв "доски" равномерно свисали сетки, снабженные приёмными отверстиями. Они походили на биллиардные лузы, только были гораздо более просторными, при этом располагались возле каждой из крайних шахматных клеток. Внутри сеток что-то иногда слабо взбрыкивало.
   На поле были расставлены черные и белые фигуры в какой-то немыслимой фазе игры. Старшие фигуры обоих цветов в изысканных камзолах и шляпах с перьями (среди них Юрий заметил двух разномастных коней одетых по той же моде) сгрудились в центре поля вокруг чёрного короля. Но ни "матом", ни даже "шахом" дело как будто не пахло. Ведь белый король лежал в дальнем углу поверженный, а белая королева склонилась над ним, окаменев в вечном плаче. Остальные фигуры были как бы живыми - со своими лицами и мордами, и активно двигались. Впрочем, большинство из них при этом умудрялось не выходить за пределы своей клетки. Фигуры, съеденные в процессе игры в каких-то несоразмерных количествах, вяло копошились в тех самых рыбно-биллиардных лузах, на которые Юрий сразу обратил внимание. При более пристальном взгляде на них сразу становилось ясно, что выбраться оттуда им в этой игре не суждено.
   Чёрный король восседал на резном троне с инкрустацией, лениво наблюдая за странными телодвижениями своих поданных. А те - клубились вокруг своего владыки, соревнуясь друг с другом в том, кто ловчее преклонит колено, споет гимн, оттолкнёт локтем соседа, норовящего занять его клетку. Чёрные офицеры ритмично передвигались между плотными рядами фигур, наступая им прямо на ноги и копыта в поисках ослабевших в игре.
   Особенность зрения Юрия состояла в том, что он постигал многие тайные пружины, скрытые под шахматным городом. Например, он как-то понял, что офицеры не съедали ослабевших и недовольных, как это было во время Большой Игры, а мягко теснили их на обочину доски, где те становились беспомощными и, устав стоять, падали в предназначенные для них лузы. Он чувствовал, как кони тайно ржут, косясь, на бескрайние луга за пределами доски, как слоны тайно мечтают о тех временах, когда можно было в открытом бою подловить и затоптать противника.
   Смотря сверху, он ясно понимал, что большинство фигур тяготится паузой и ждут - не дождутся рук гроссмейстеров, которые расставят их по местам и закончат безвременье нажатием кнопки часов и первым ходом. Всё это Юрий наблюдал и чувствовал, кружась над шахматным городом, не замечаемый никем из его обитателей.
   Вдруг к чёрному королю и его свите из глубины пробились две пешки непонятного цвета, одетые в немыслимые балахоны. Кривляясь и виляя бедрами в такт нехитрой мелодии, они гугниво запели какие-то ерундовые песенки. Король брезгливо сложил пару раз ладони и пешкам дружно захлопали, в то же время, потихоньку стараясь щипками и тычками водворить нежданных выскочек обратно - за спины шахматной камарильи.
   И тут с ноги Юрия свалился конёк. Он только сейчас заметил, что на ногах его плохо завязанные прогнившими шнурками болтались канадки с мягкими кожаными ботинками. Те самые, что отец подарил ему на 16-летие. Юрий снял второй ботинок и, подчиняясь некоему озорному желанию, стал сужать круги над городом, целясь коньком прямо в центр шахматной тусовки.
   Конёк упал у ног чёрного короля и Юрий некоторое время забавлялся зрелищем наступившего переполоха. Шахматы рассматривали хоккейный снаряд, но отчего-то не догадывались посмотреть наверх, откуда он упал. Продолжая озорство, Юрий решил рухнуть камнем на шахматную доску.
   Эффект превзошёл все ожидания. Чёрный король покачнулся, офицеры отпрянули. Всё смешалось, даже статуи белой королевской четы, казалось, ожили на миг. Обступив Юрия со всех сторон (а он оказался ростом едва ли не пониже иных фигур) шахматы начали задавать ему наперебой вопросы, смысл которых он не очень улавливал. Там и сям раздавались довольно угрожающие восклицания, к небесному пришельцу тянулись десятки деревянных рук.
   Юрий уже начал понимать, что совершил серьёзную ошибку, приземлившись в этот городок. Его встревожили не столько чёрные офицеры, взявшие его в кольцо, сколько усмешка их Короля, показавшаяся ему неуловимо знакомой.
   - Так как же он летает? - вдруг вопросил тот скрипучим голосом и, выпростав из-под мантии руку с наколкой "Сеня", резко сорвал с Юрия волшебную шапку. Юрий раскрыл, было, рот для возмущённого возгласа, но он застрял у него в глотке, когда король, проворно сбежав с трона, осклабился
   - А всё дело-то, вишь, ты, в шапочке оказалось. И-э-эх, милай!
   С этими словами, он, нагло глядя Юрию в глаза, нахлобучил шапку на свои свалянные волосёнки, презрительно отшвырнув при этом ногой корону. Прежде, чем он успел повернуть её, Юрий, отчаянно бросившись через цепь чёрных офицеров, повис на руке наглеца.
   Знакомая тьма заволокла шахматный город. В каких-то неведомых пространствах их било и кидало друг об друга, как вагоны в сцепке. Юрий мертвой хваткой держал руку чёрного короля.
  
  -- Полустанок
   Колючий снежный ветер дохнул в лицо и мгновенно забрался во все щели одежды. Глухая морозная ночь. Контраст с предыдущим путешествием был полный и жестокий.
   Запасные, занесённые снегом пути глухого полустанка; пронизывающий холод, бетонные стены вдоль путей, тускло горящая станция впереди. Всё это наводило бы на отчаянье, если бы не переполнявшая Юрия злоба. Злоба тут же нашла свою цель: нелепая фигурка в обвислой заячьей ушанке, путаясь в полы длинного пальто, спотыкаясь о сугробы, со всех ног убегала от него - Юрия.
   Он мгновенно кинулся вдогонку. Догнать человечка оказалось довольно просто, несмотря на приличное расстояние, которое тот успел пробежать. Юрий нагнал его, повалил на снег и схватил за горло. Перед ним дрожало в животном ужасе лицо давешнего бомжа - шахматного короля. Свалянная заячья ушанка слетела с его головы и валялась рядом. Бомж тяжело дышал. Выражение его лица сделалось униженным и просительным. Он прохрипел: " Подожди не надевай её - ради всего...ты же не знаешь... Я тебе всё расскажу...со временем.
   Не слезая с бомжа, Юрий взял ушанку одной рукой, другой, продолжая давить на кадык поверженного врага.
   - Пусть она будет у тебя - только не поворачивай, - придушенно скрипел под ним бомж, жалостно смотря ему в глаза. Наконец, Юрий не выдержал и отпустил горло бомжа и засунул ушанку себе за пазуху. На его собственной голове оказалась при этом вполне приличная вязаная лыжная шапочка. Он обшарил карманы бомжа и не найдя колюще-режущих предметов, позволил ему встать.
   Они стояли почти по колени в снегу у забытого Богом полустанка, сопя, и вглядываясь друг в друга. "А ты ловкий парень, - проблеял его визави, ощупывая кадык. - Пойдём, поищем, где тут можно похавать и выпить в этой дыре,- добавил он и уверенно побрёл вперёд.
   Мгновение Юрий поколебался, но, не найдя ничего лучшего, отправился вслед за бомжом. Если бы его кто-то спросил в это время, зачем он всё это делает, Юрий вряд ли нашёлся с ответом. Абсурд, происходивший с ним, как будто был запланирован именно в его жизни. И он решил досмотреть его, как кино до конца. Холодок неизвестности остерегал и в то же время звал его дерзать дальше на этом странном пути. Своим обещанием разъяснить что-то важное про шапку, его загадочный спутник разбередил в душе Юрия самые потаенные струны любопытства. По какой-то извращённой (он почему-то чувствовал, что именно - извращённой) ассоциации Юрию вспомнилась цветная гравюра эпохи Возрождения из школьного учебника географии. На ней был изображён любознательный и обалдевший от своего открытия человечек в средневековой одежде, проковырявший пальцем дырку в нарисованном небосводе у края плоской земли.
   Некоторое время они молча брели по заметённой, еле видной тропке вдоль путей - туда, где матово светилась в морозном дыму станция. Бомж казался унылым и каким-то бесконечно старым в своём драном пальтеце с дряблым морщинистым лицом. Юрию показалось, что он постарел лет на тридцать с того момента, когда он увидел этого мутного человечка во дворе.
   Снег захрустел под ногами уверенней и вскоре они взобрались по приваренной лесенке на заснеженную платформу.
   Электричек не было и в помине, светофоры блекло горели красным и синим. Они прошли абсолютно безлюдный полустанок, на котором невозможно было прочесть название остановки, и подошли к жёлтому, обшарпанному зданию вокзала с круглыми окнами-иллюминаторами и подбитыми ватой дверями.
   Чрево вокзала дохнуло теплом и перегаром. В облупленной комнате ожидания они застали только троих людей. На обломанных пластиковых скамейках храпел помятый, небритый крестьянин с тюками, на которые он положил разлапистые ноги, по временам сползавшие на пол. В углу, похожий на недавнего ЗЭКа, тёртый, бритый человечек неопределенного возраста лузгал семечки себе в кулак. Он довольно живо обратился к вошедшим. Третьей была уборщица в новом синем халате и вязанном берете. Она, наверное, уже сотый раз тыкала шваброй в ноги "зэку", по-кошачьему подбиравшему их, и в бревноподобные "лапти" колхозника. Она тоже обернулась на ночных гостей, пробормотав что-то нелестное на их счёт.
   Вид у них действительно был странный. Юрий только что заметил, что облезлое пальто бомжа было подпоясано кушаком из нежнейшего изумрудного бархата с чеканными вставками. Сам Юрий был одет довольно прилично, но не по сезону - так, как он вышел в осенний двор.
   Глаза "зэка" сверкнули, впрочем, он тут же демонстративно отвернулся, словно заинтересовавшись противоположной крашеной стеной, и ещё равнодушнее сплевывая семечки.
   Спутник Юрия сам подошел к бритому:
   - Земляк, где тут ханка водится?
   Выждав театральную паузу, бритый весело процедил сквозь гнилые фиксатые зубы:
   - Были бы хрусты зёма, а ханка сама приплывёт...
   Бомж, ставший вдруг, словно, выше ростом, запустил руку в карман своего пальтеца, и выудил оттуда несколько ветхих купюр, на которых Юрий узрел арабскую вязь и портрет какого-то муллы в чалме. Зэк перестал лузгать семечки и посмотрел на обоих спутников с нескрываемым интересом.
   Бомж матюкнулся и полез в другой карман, откуда достал банковскую упаковку старорежимных советских червонцев; а затем, углубившись во внутренний карман, извлек несколько смятых сотенных послегайдаровской эпохи. К удивлению Юрия, зэк посмотрел на сторублевки как-то странно, зато, так и вперился взглядом в карман, где скрылись червонцы.
   Крестьянин на лавке что-то неразборчиво забормотал во сне, а уборщица перестала шваркать шваброй и даже, вроде бы, перекрестилась тайком.
   Наконец, явно справившись с волнением, бритый заговорил неожиданно почтительно и без блатных выкрутасов: "Вы, ребята, то, что вынимали вот сейчас, лучше никому больше не показывайте. Я то, честный,- осклабился он, обнажив золотую фиксу. - Ну, пойдем, пособлю вашему горю.
   Юрий наблюдал за происходящим с отстраненным интересом, но когда они шли к выходу, в голове промелькнуло, что место, куда их занесло, было какое-то уж совсем глухое. Нигде ни одной мало-мальской рекламы, если не считать небольшой рисованной таблички, извещающей об опасности перебегать железнодорожные пути. Запах тёртой кожи от пальто бритого вместе с запахом хлорки из ведра уборщицы оживлял в памяти смутные детские воспоминания. Дверь мягко плюхнула ватным дерматином, выпуская их в морозную ночь.
   Он вышли на заметенный снегом задний двор вокзала и фиксатый, уверенно направляя шествие по чуть заметной тропке, повёл их мимо помоек за темный и унылый пристанционный магазин с полустёртой надписью "ПРОДУКТЫ".
   Поднималась нешуточная метель. Лампочка под железным абажуром, раскачиваясь от ветра на деревянном столбе, выхватывала утопающую в сугробах деревню - не деревню, посёлок - не посёлок...
   Деревянные, по большей части, домишки с низкими нахлобучками крыш неприветливо и, как бы, выжидательно пялились тёмными окнами на процессию. Редкие огоньки в домах, да сиплое тявканье сонных дворняг на цепях только подчёркивали решительную, безнадёжную глушь этого местечка.
   Под стать деревеньке была и халупа, куда привёл их фиксатый. Он смачно хэкнул, когда они протиснулись сквозь снежный нанос в расшатанную калитку и оказались на таком же разболтанном скрипучем крыльце. Зэк, что есть силы, пнул ногой деревянную дверь с железным кольцом вместо ручки и заорал: "Хозяин, открывай, я гостей привёл!". Ему пришлось проорать так несколько раз, с матюками всё возраставшей этажности, пока внутри не послышалось ворчание как в берлоге, и не заскрипел, выдвигаясь, засов.
   В горнице, где сидели путешественники, трещала разгоравшимися дровами большая русская печь. По облупленным и местами проваленным доскам пола, бродила тощая нахохленная курица, выклёвывая остатки крупы из огромных щелей. Разбуженный их вторжением хозяин - пожилой неопрятный мужик с небритой седой челюстью, всё больше молчал, изредко вставляя неопределённые замечания, вроде "У-м-м, дела..".
   Разом повеселевший зэк, разлил невесть откуда взявшуюся водку по граненым стаканам. Юрий уже тысячу лет не видел такой водяры: в бутылках зеленоватого стекла с косо приклеенной этикеткой "Русская" и серебристой пробкой с язычком, она, казалось, была извлечена из глухих закромов советской эпохи. Хозяин достал серый хлеб, шмат сала, холодную картошку в мундире и луковицу. Настрогав всё это ножом с ручкой, замотанной синей изоляцией, он молча подвинул закуску на середину стола.
   Тем временем фиксатый затеял смутный, мнимо-ласковый разговор.
   - Издалека, значит... Ну-ну, бывали и мы далеко,- блестел он фиксой. - А не с волчьим ли билетиком? Но тут же, как бы сморозив бестактность, шёл на попятную: - Да не, земляки я так...не моё дело. Может, с ксивой помочь? У меня тут есть кореша...
   Спутник Юрия, выпив разом стакан, неожиданно заботал с эком на чистой фене, так, что Юрий половины не понял. При этом он для чего-то одним глазом слегка подмигнул ему, что, впрочем, не укрылось от зэка. Хозяин при этом тупо переставлял свой стакан по обитому клеенкой столу, теребя другой рукой банку с солью.
   Доставая вторую бутылку из-под стола, молчаливый хозяин вдруг проблеял: "Партия сказала надо - комсомол ответил: "есть!". Таинственный бомж сентенциозно изрёк в ответ: "Sic transit gloria mundi". Зэк заметно напрягся, переглянувшись хозяином, но ничего не сказал и, выдохнув, влил в себя полстакана.
   Всё это было уже ни на что не похоже. Юрий почувствовал, что его начинает развозить и приподнялся с табуретки. По-своему поняв его, хозяин предупредительно заскрипел: " А поссать - во дворе, пойдём, покажу. Бомж немедленно встал и абсолютно трезвым голосом сказал: " Я тоже, пожалуй". Зэк остался за столом.
   Пока хозяин семенил по глубокой узкой тропинке к сортиру, бомж успел шепнуть Юрию на ухо: "Осторожней, паря, кидалово будет. Не пей много. Как я стакан на пол брошу, одевай шапку и поворачивай - а я уж за тебя схвачусь". Юрий не вполне понял его, но почувствовал, что сейчас почему-то доверяет этому странному человечку.
   Вернувшись в избу, они застали зэка, чистящим свои ногти вилкой.
   - Слыхал, что пахан сказал на съезде? - спросил он, обращаясь прямо к вошедшему Юрию. - "Чтобы, лучше жить - надо лучше работать!"
   - Какой пахан, на каком съезде? - поморщился Юрий.
   - Во, мля, даёт! - удивился зэк, театрально воздев руки к небу, - пахан у нас один - Ильич-второй, а съезд он и есть съезд - курултай...
   Пока их не было, зэк успел ополовинить бутылку и явно на что-то решился. В его словах теперь звучала неприкрытая издёвка и вызов. Он "нарывался". Одновременно с этим неприятным открытием Юрий успел заметить, то хозяин, входя последним, заложил дверь на засов и ещё повернул в замке ключом.
   Бомж казался совершенно беззаботным и даже повеселел.
   - Ты не млякай, зёма, а лучше наливай, да рассказывай, что за жизнь у вас тут течёт.
   - Какая, в манду, жизнь за сто первым,- прогавкал в ответ зэк, который всё больше распалял себя. - Тем, у кого хрустов немерянно - всё ништяк, - прибавил он матерно выругавшись.
   Хозяин сидел, потупившись, теребя в руке стакан.
   - Хрусты, дело наживное,- поддразнил зэка бомж.
   Все помолчали.
   - Какой нынче год?- невпопад спросил Юрий.
   - Одна тысяча, мля, девятьсот семидесятый, грёбана мышь,- процедил зэк, преувеличенно сплюнув прямо на пол, одновременно положив руку в карман штанов. Дело принимало недвусмысленный оборот.
   Дальше в считанные секунды произошло одновременно несколько событий. Бомж встал, опять оказавшись как бы выше ростом, и вынул из кармана пачку советских десятирублевок. Отсчитав пять штук, он положил их на стол с неожиданными клоунскими оборотами речи:
   - Мез ами, вы приютили и обогрели бедных странников. Да скрасят эти устаревшие дензнаки ваш нехитрый досуг и да послужат они не помрачению рассудка вашего, но просвещению и смягчению нравов в свете решений последнего, так сказать, хурала...
   Речь его прервал яростный визг зэка: "Сука!". За ним последовал щелчок выкидухи в его руке. В это время хозяин с прежним своим междометием: "ум-мм, дела..." больно зажал шею Юрия, согнув мясистую руку в локте.
   Бомж проворно ("как в боевике" - отметил Юрий) ногой выбил у зэка нож, тут же двинув локтем в рыхлое лицо хозяина. Рука того опустилась, и он по-бабьи запричитал.
   - Одевай!- крикнул бомж, не спуская глаз с растерявшегося зэка. Для вящей точки, он кинул с размаха стакан на пол. Стакан покатился, не разбившись, но Юрий уже натягивал на голову шапку.
   Прежде, чем он повернул её, бомж, сильно толкнув зэка кулаком в грудь, крепко схватился за руку Юрия. Перед глазами пошла карусель, в которой искажённые лица собутыльников и убогая обстановка избы размазались, обратившись в ничто.
  
  -- Продолжение банкета
  --
   Они с размаху ударились о холодный камень и, взвыв, скатились куда-то вниз, ругаясь и ощупывая ушибы. Когда первый шок прошёл, Юрий осмотрелся. Вместе с бомжом, который, похоже, стал его вечным спутником, он лежал в довольно глубокой и широкой канаве среди вонючих отбросов. Встретившая их каменная плита, была наклонной частью высокой крепостной стены, круто уходившей прямо за канавой вверх. Юрий машинально снял с головы шапку и, не рассматривая очередное её перевоплощение, сунул за пазуху. Бомж из-под руки тускло проследил за этим движением и, неразборчиво ворча, полез по откосу вверх.
   Помогая друг другу, они кое-как выбрались из канавы, оказавшейся рвом, окружавшим средневековый замок. Стены из огромных валунов уходили влево и вправо от них, закругляясь на угловых остроконечных башнях с бойницами. Вдоль стены вилась проселочная дорога, замощенная у обочин плоскими серыми камнями. Невдалеке за дорогой неслышно шелестела на ветру ярко-изумрудная роща. В прогалине между деревьями зеленели засеянные поля. Пастораль дополняли несколько невзрачных хибар с соломенными крышами, стоящих между рощей и полями. Возле одной из них копошился какой-то человечек в нелепой одежде, запрягая лошадь, нетерпеливо переступавшую ногами. Ровный неяркий солнечный свет заливал всю местность, по небу плыли редкие перистые облака.
   "Прямо готовая картина, хоть в рамку - подумал Юрий, отряхиваясь от налипшей грязи,- "Весеннее утро у древнего замка". Тут поздним средневековьем попахивает,- дочувствовал он экспозицию, брезгливо обнюхивая ладони и рукава куртки, успевшие гадостно провонять канавой. Он посмотрел на своего спутника, заботливо вглядывавшегося из-под руки на дорогу. Похоже, бомж, подобно своей шапке, обладал способностью к внешнему перевоплощению между их странными путешествиями. Теперь он был одет в татарский стеганный халат, полосатые шаровары и почему-то советские кирзовые сапоги. Лицо его, слегка помолодевшее, украшала нелепая мушкетерская бородка. Неизменным остался бархатный кушак, которым он подпоясывался, наколка на руке, да общий бомжливый потасканный и неприкаянный вид.
   Проследив за его взглядом, Юрий понял, что он высматривал на дороге. К ним издали, поднимая просёлочную пыль, довольно быстро приближалась повозка, запряженная четырьмя разномастными конями.
   Юрий протянул руку за пазуху и вытащил заветную шапку. Будучи расправленной, она оказалась на этот раз стариной мягкой шляпой с высокой цилиндрической тульей и небольшим птичьим пером, заткнутым за опоясывавшую её зелёную ленточку. Внутри готическим шрифтом была выткана надпись: "Made in China".
   Бомж довольно нервно отреагировал на эти манипуляции с шапкой. Подёргивая глазом и морщась, он заскрежетал: "Спрячь, спрячь её пока, не доставай!". При этом его руки сделали жест, как бы помогающий Юрию спрятать шапку поглубже. Тот непроизвольно отдёрнулся от бомжа, одновременно подумав со злорадным весельем: "Дело в шляпе".
   - В шляпе то в шляпе,- неожиданно телепатнул бомж,- да надо сперва посмотреть, что за дело...
   Между тем конная повозка приближалась: уже был слышен стук подков о камни и храп лошадей.
   - Делай, как я,- скомандовал бомж, накидывая стёганный халат себе на голову. Юрий, чуть поколебавшись, последовал его примеру. В таком виде, похожие на полных придурков, они ожидали приближающийся экипаж.
   Лошади храпели и ярились. Сквозь оставленную ради любопытства щёлку в накинутой куртке Юрий явственно увидел почти перед собой рослого возницу на козлах, одетого то ли в солдатскую, то ли в монашескую одежду. Вместе с ударами кнута по крупам лошадей он рассыпал понятное на всех языках ругательство "дьяболло".
   Завидев одежду возницы, бомж радостно хлопнул в ладоши, издав гортанный звук, обозначающий крайнее удовлетворение. Юрий стоял, как истукан. Бомж, откинув халат, вышел на середину дороги и закричал что-то по-итальянски, сдобрив это окончанием "мать". Кучер уже занес, было, кнут, чтобы огреть им двух придурков на дороге, как вдруг резкий окрик из экипажа остановил его. Встав на козлах, детина натянул вожжи, так, что храпящие кони остановились в двух шагах от онемевшего Юрия и казавшегося абсолютно спокойным бомжа.
   Карета походила на каплю, направленную остриём вперёд. "Довольно необычный дизайн для средних веков, куда нас, видимо занесло, - подумал Юрий. Тем временем, тонированное стекло экипажа плавно опустилось вниз, словно внутри нажали на кнопку стеклоподъёмника. "Шестисотый" на гужевом ходу,- впечатлился Юрий. В окне показалось гладко выбритое брюзгливое лицо мужчины неопределенного возраста и национальности. Он внимательно осмотрел Юрия с бомжом и сделал знак пальцами, приглашающий сесть в экипаж.
   - L'uomo indossa un cappello (Этот человек носитель шапки (итал.) сказал бомж, указывая пальцем на Юрия.
   - Si,- ответил владелец кареты.
   Больше за всю дорогу не было сказано ни слова, и Юрий успел внимательно осмотреть внутренность просторного "салона". Посмотреть было на что. Мягкие кожаные кресла, в которых почти не чувствовалась дорожная тряска соседствовали с небольшим инкрустированным столиком с углублениями под несколько блюдец, стаканов и бутылок. Заднюю глухую стену кареты занимала старинная карта мира, на которой недостающие земли и неточные контуры континентов были не слишком аккуратно пририсованы цветными фломастерами.
   Впереди у стенки, отделяющей седоков от возницы, в углублении притаился монитор небольшого компьютера и еще какие-то странные приборы в медных корпусах, которых Юрий никогда раньше не видывал. Над ними висела гравюра Дюрера "Меланхолия".
   Хозяин, молча открыл выдвижной ящик встроенного в стенку холодильника и достал оттуда вполне современную бутылку Кьянти и два старинных серебряных фужера. Плеснув в каждый немного вина, он также жестом, как и прежде, пригласил Юрия и бомжа выпить. Бомж приложил руку к сердцу, однако пить не стал. Юрий, посмотрев на него, сделал на всякий случай все точно также.
   Экипаж остановился у ворот замка. Возница протрубил в рожок, после чего опустился мост и со страшным скрипом отворились ворота. Стражники с алебардами и в пернатых шлемах, почтительно опустив головы, впустили карету внутрь.
  
  -- Братство шапки
   В высоком каминном зале со стрельчатыми окнами царил приятный полумрак. Камин не горел, хотя и был заполнен до отказа дровами. Въевшаяся в камень сырость источала тот запах, который отчасти можно почувствовать в подъездах старых домов в жаркий полдень. По стенам были развешаны обычные для такого места портреты благородных предков. Правда, приглядевшись, Юрий заметил, что лица, или, вернее сказать, рожи на портретах не слишком-то отличались аристократизмом. Голова каждого венчалась каким-то головным убором. Здесь были шлемы, шляпы, береты с пером, эспаньолки, цилиндры, котелки; несколько корон, фуражек и даже одна будёновка. При таком разнообразии все они были чем-то неуловимо схожи. Впрочем, как и лица их владельцев.
   Но Юрию не пришлось долго рассматривать портретную галерею. Ибо за длинным столом в зале в величественно восседали...как бы это сказать - не то чтобы точные копии портретов, но их не менее кривые подобия. Практически все - неопределенного возраста с немного одутловатыми, брезгливыми и, местами - склеротичными лицами. Одет синклит был почти единообразно: длинные бархатные балахоны или халаты с причудливо расшитыми восточными узорами и орнаментами. С восточным стилем дико контрастировали отдельные детали их туалета: меховая оторочка рукавов, жабо на шее, панталоны с чулками и башмаки с пряжками. Складывалось впечатление, что их наспех одевал для массовки поддавший костюмер из некогда мощной, но прогорающей на глазах киностудии. А дополняли гротеск отдельные совсем уж абсурдные детали. У одного из кармана торчала голова куклы Барби, у другого в волосах был вколот перламутровый гребешок в виде свастики, у третьего на груди красовался значок "Депутат Государственной Думы РФ".
   По углам зала стояли пустые рыцарские латы, сжимая в железных перчатках автоматы Калашникова. Напротив камина на постаменте возвышалась древняя радиола "Грюндик" в полированном деревянном корпусе. Причем сверху в дереве была прорублена дырка, откуда ветвился огромный мексиканский кактус.
   -Ёшкин кот! - вырвалось у остолбеневшего Юрия. При этом бомж нервно хохотнул, а стоявший сзади них "сенатор", как окрестил про себя Юрий человека, привезшего их сюда, строго кашлянул и дернул за рукав почему-то только бомжа.
   Как по команде, вся диковинная шобла повернула головы к вошедшим. Сидевший во главе стола персонаж с одним седым усом, свисавшим чуть ли не до пола, живо вскочил и, взмахнув руками, словно хотел взлететь, что-то по- птичьи прокурлыкал.
   -Русо, русо туристо! - радостно и развязно заорал бомж, за что получил от "сенатора" увесистый толчок в спину. Остальные повскакали с мест и, собравшись вокруг одноусого, принялись что-то оживленно выяснять на том же птичьем языке. Выражение лица у бомжа, который явно понимал, о чем идет речь, живо менялось по ходу дискуссии. Он хотел было опять раскрыть свой рот, но оглянувшись на "сенатора", прикусил язык.
   Юрию всё это порядком уже начало надоедать, когда одноусый предводитель вышел из круга и обратился прямо к нему на чистейшем русском языке с едва уловимым немецким акцентом:
   - Мы приветствуем за нашим столом нового Носителя. Своей ли волей или по прихоти судьбы (при этих словах он сурово взглянул на бомжа, так, что тот даже попятился), но вы молодой человек вошли в наш Орден Властительной Шапки. С этими словами Одноус сделал приглашающий жест к столу. Остальные "орденцы" с разнообразными гримасами на лицах, выразили своё одобрение сказанному нестройными восклицаниями на разных языках.
   Если бы Юрий услышал из уст одноусого арию Леонкавало, он, наверное, удивился бы меньше. Несколько секунд он не мог выдавить из себя ни слова. В голове его вертелась какая-то дурная смесь: орден, масоны, розенкрейцеры, шапки, автоматы Калашникова... Может это всё же сон? Он изо всех сил затряс головой, больно ущипнув себя за руку. Пробуждения не наступало. Весь синклит наблюдал за ним без тени улыбки.
   Наконец, осознав, что выглядит как припадочный, Юрий взял себя в руки, хотя это стоило ему неимоверного труда. Насилу улыбнувшись, он прижал руку к сердцу и неожиданно слабым противным голосом проблеял что-то выражавшее благодарность.
   Собрание понимающе закивало и пропустило вошедших на невесть откуда взявшиеся свободные стулья. Все, включая бомжа, уселись, и на несколько минут воцарилось вдумчивое молчание.
   Прервал его опять Одноус, неожиданно резко хлопнув в ладоши. Одновременно в камине вспыхнул неестественно спорый огонь, а в двери вошли пажи в синих чулках и красных остроносых ботинках, неся в руках дымящиеся блюда, кувшины с вином и разнообразные бутылки, среди которых Юрий уже не особо удивляясь, заметил забубённые спиртные напитки брежневской эпохи. Видимо, смесь времен и жанров были здесь вполне естественны.
   Кактусовый "Грюндик" прокашлялся и затянул под сурдинку увертюру к опере "Щелкунчик". Когда бокалы у всех были наполнены, Одноус важно встал и произнёс витиеватый кавказский тост, плавно переходя с грузинского на русский, а затем на итальянский, испанский, а закончив на идише. Юрий разобрал только отдельные слова, из которых следовало, что он стал теперь членом какой-то международной банды или братства, кучковавшейся вокруг пресловутой Шапки и чуть не молящейся на неё.
   Ему подливали прекрасного вина и подкладывали дичи, ничего не объясняя и, в свою очередь, не требуя никаких объяснений. Шапка до сих пор лежала у него за пазухой и жгла грудь.
   Несообразности тем временем продолжались. Юрий бросил взгляд на своего нового - старого знакомца, сидевшего с края стола, и даже пожалел его. Перед бомжом стояла обгрызенная тарелка с надписью "Общепит", на которой налипла кучка осклизлых макарон и бурая котлета. В грязный граненый стакан он сам подливал себе темно-красной бузы из бутылки с печально знакомой Юрию по молодости надписью - "Портвейн Кавказ"- только почему-то выведенной славянской вязью. Однако бомж, казалось, был ничуть не обескуражен такой дискриминацией и весело шутил на местном волапюке с соседом напротив. Собравшиеся "сенаторы", тем временем, раскрасневшись, расстегивали свои халаты, срывали жабо, бросая их прямо под стол. Тут и там раздавался грубый смех, кто-то сыто отрыгивал, кто-то чесал волосатую грудь.
   "Как здесь всё, однако, запущено!- думал Юрий.- Что за маскарад? Играют в аристократов, а внутри все бомжи нечесаные...". От Юрия не укрылось, что Одноус, словно прочитав его мысли, метнул на него исподтишка взгляд, наполненный такой ненавистью, что Юрий содрогнулся и инстинктивно ощупал шапку за пазухой. Все вдруг разом смолкли и вперились в Юрия глазами, налитыми кровью, так, что ему показалось, что на него смотрит стая свирепых кабанов.
   Напряжение разрядил бомж, мутно захмелевший с "Кавказа":
   - Кончай базлать! - вдруг решительно заявил он, стукнув стаканом по столу - Надо, чтоб пацан докочумал, куда он въехал и какие рамсы попутал!
   Столь наглой репликой никто, включая Одноуса, не возмутился. Напротив, все вдруг посерьёзнели, словно и не пили. Главарь Ордена, приподняв свой чудовищный ус, словно взвешивая его, саркастически ухмыльнулся Бомжу:
   - Вот ты и просвети юношу, любезный Глум, если до сих пор не удосужился этого сделать.
   - Дай показательный палец, Стум! - ответствовал бомж, названый Глумом.
   Одноус Стум брезгливо порылся в боковом кармане и, не найдя чего-то, к ужасу и отвращению Юрия с хрустом отломил свой собственный указательный палец и кинул его на стол, истекающий кровью. Бомж Глум невозмутимо подобрал обрубок, обтёр салфеткой и (тут Юрия чуть не стошнило) взяв в рот, пососал его. Палец тут же ярко засветился.
   Глум хлопнул в ладони, и одна из стен отъехала вбок, открыв большой экран в виде двух разрезанных и сплющенных полушарий. В "зале" медленно погас свет и из пальца, как из проектора, на экран потёк странноватый фильм. Не обошлось, без обычных, в этом обществе безобразных приколов, вроде начального титра "Союзнаучмультфильм представляет". Вслед за ним на экране возник Мики-Маус в красной кумачовой рубахе и огромным значком октябрёнка на пузе. Культовая американская мышь вдруг присела, схватившись за бока, словно собралась плясать камаринского, но тут в тишине "зала" раздался властный голос Стума: "Хватит паясничать, показывай дело!".
   Бомж-Глум послушно встряхнул палец и на экране одна за другой замелькали картинки.
  
  -- Шапка приоткрывается
   Образы на экране сменяли друг друга без всякого закадрового текста, но Юрию и так вскоре стало понятно, о чём идёт речь.
   Перед ним расстилалась плоская пыльная земля с островками зелёной травы, похожая на пастбище. Это и было пастбищем, что стало ясно, когда в углу экрана показалось отара блеющих овец. За овцами шёл человек, опустив голову, покрытую невзрачной шерстяной шапочкой. То ли от холода, то ли ещё от чего человека бил озноб. Пастух покрикивал на овец, подгоняя их хворостиной.
   "Камера" показала панораму неба с багровыми предзакатными облаками. Человек шёл в сторону высокого холма, поросшего терновником и мелколесьем. Дойдя до подножия, он гортанным криком остановил отару, которая тут же начала щипать сочную траву. Тогда пастух отыскал взглядом молодого красивого ягнёнка и, подойдя сзади, крепко ухватил его поперёк туловища. Не обращая внимания на его отчаянное блеянье, он связал ягнёнку ноги бечёвкой, сплетённой из сухой травы. А затем, возведя глаза к небу, взвалил животное себе на спину и начал взбираться вверх на холм.
   "Камера", динамично меняя ракурсы, показывала - то спину пастуха с блеющим ягнёнком, то его мускулистые ноги, упиравшиеся в подъеме; то, взмыв вверх,- весь холм с высоты птичьего полёта. И тогда становилось видно нехитрое сооружение на его плоской вершине: большой стесанный сверху камень и два каменных столба по бокам.
   Крупным планом руки бережно положили связанного ягнёнка на каменное ложе, придавив его сверху увесистым плоским камнем. Пастух оглянулся вокруг и принялся собирать хворост на склонах холма. Когда внушительная вязанка дров легла рядом со связанным ягнёнком, камера вдруг сделала кульбит и крупно выхватила два горящих человеческих глаза.
   Глаза принадлежали небольшому сутулому и смуглолицему человеку в длинной рубахе и овечьей накидке, спрятавшемуся в густом терновнике рядом с вершиной. Глаза неотрывно следили за действиями пастуха. А тот, не замечая соглядатая, заботливо разложил хворост вокруг ягнёнка, встал на колени и закрыл глаза. В вечерней тишине трещали цикады.
   Пастух быстрым движением достал из-за пояса большой кривой нож (глаза в терновнике остро сверкнули) и, закрыв затихшему ягнёнку глаза левой рукой, правой быстро взмахнул ножом. Из перерезанного горла на камень ручьем хлынула тёмная кровь. Пастух прижал обеими руками к жертвеннику бьющееся в конвульсиях животное, пока оно не затихло. После этого он вновь закрыл глаза и воздел обе руки к багровеющему небу. И тут, сверкнув в млеющем воздухе, небольшая синяя молния с треском ударила в камень. Хворост задымился и вспыхнул ярким пламенем. Запахло палёной шерстью. Пастух вскрикнул от радости и, опять встав на колени, громко произнёс какие-то слова, смотря в небо.
   Его соглядатай замер в своём убежище и только глаза продолжали жарко сверкать, как будто именно в них горел жертвенный костёр. С трудом оторвавшись от зрелища, он, по-прежнему не замечаемый пастухом, осторожно вылез из кустов и, мягко ступая, спустился к подножию холма, усевшись на камень возле пасшихся овец.
   А пастух, убедившись, что жертва принята, приложил обе ладони к жертвенному камню, к земле, а затем к своему сердцу. Отвернувшись от жертвенника, он, не оглядываясь, стал спускаться вниз - туда, где он оставил отару.
   Завидев внизу другого человека, пастух радостно улыбнулся и поднял в приветствии руку. Ответом была поднятая рука и уклончивый взгляд. Пастух так же радостно показал ему на дым, поднимавшийся с вершины холма, а тот молча кивнул и отвёл глаза.
   Пастух собрал разбрёдшихся овец, и оба человека пошли прочь от холма, о чём-то негромко разговаривая. Спустя какое-то время, смуглолицый, сделал вид, что хочет поправить завязку на сандалии. Камера вновь резко наехала на него, выхватив руку, поднявшую с земли заострённый камень. Затем посыпались дрожащие кадры: быстро бегущие ноги, затылок пастуха, с которого чуть съехала вязанная шапочка. Смуглолицый размахнулся и камень с тупым звуком ударился о череп другого человека. Рука разжалась и камень покатился по сухой земле.
   Камера вновь поднялась вверх и показала, как смуглолицый, упав на колени, с искажённым лицом смотрит в небо. А у его ног ничком с окровавленным затылком лежит пастух. Опустившись ниже, камера бесстрастно зафиксировала: убийца подобрал с земли шерстяную шапочку своей жертвы, некоторое время яростно и бессмысленно мял её в кулаке, а затем одел на свой лысеющий череп. Тяжело поднявшись и, не глядя на труп, он побрёл в направление синеющих вдалеке гор.
   - Так вот, что это за шапочка! - с ужасом вырвалось у Юрия. Никто не отозвался на его реплику и "кино" продолжалось.
   Убийца пастуха перешёл на бег и как сумасшедший понёсся к горам. Вечернее небо чернело тучами, приближалась гроза. Беглец упал на землю, обхватив голову руками, и завыл. Гроза надвигалась полыхающими зарницами. И тут без всякого грома - ударила молния: одна, другая, третья! Молнии следовали одна за другой без перерыва. Казалось, небо треснуло, и кривые трещины, змеясь, протянулись от него до земли. Один разряд ударил точно в руку убийцы. Тот яростно вскрикнул и поднял к глазам почерневшие пальцы. Крик потонул в долгом раскате грома. Тогда смуглолицый, злобно захохотал и погрозил искалеченной рукой грозовому небу. Дождь медлил, не начинаясь. Человек, кривясь от боли и злости, быстро зарыл обе ладони в землю и забормотал что-то, смотря на них . Словно в ответ шапочка пастуха на его голове ярко засветилась и вдруг сама собой... резко повернулась на макушке. Смуглолицый исчез! Только в земле остался торчать кровоточащий горелый обрубок пальца. Споро хлынувший дождь, перешёл в ливень, застилая сплошной пеленой экран.
   Поток воды был такой, что Юрию почудилось даже влажное касание брызг на руках и лице. Сквозь дождь бежали какие-то невнятные титры , черно-белые кадры перечеркнутые косым крестом, выцветшие пятиконечные звездочки...
  
   Юрий, конечно, читал Библию и сразу распознал в экспрессивной короткометражке историю про Каина и Авеля. Но в Священном Писании ничего не было сказано ни про шерстяную шапочку пастуха Авеля, ни про таинственное исчезновение его брата -первого на Земле убийцы. Напротив согласно Библии, Каин тщетно пытался скрыться от гласа Божия, вопрошавшего его "Где брат твой Авель?" Но, похоже, в кинотеатре, куда он попал, на всё были свои версии.
   Заметив ёрзанье Юрия на стуле, бомж резанул рукой вдоль экрана и титры, мгновенно кончившись, открыли под собой замершую картинку, которая через небольшую паузу перешла в следующий фильм.
  
   Сотни коней взбивали копытами сухую, красноватую землю, которую не могли оживить ни зеленеющие в ложбинах смоквы, ни расстилавшееся на горизонте большое темно - синее с белой паволокой озеро.
   Скакавшие на конях всадники в медных латах,сверкающих в закатных лучах, по гортанному зычному приказу невидимого командира, натянули поводья и проворно спешились. На переднем плане появился и сам командир в высоком шлеме с навершием в виде золотого орла с прижатыми крыльями. Он последним слез с коня и оглядевшись на своих солдат привычно и споро разбивавших лагерь, воткнул в сухую землю копьё. Вокруг сновали усталые воины, перетаскивая тюки, вбивая шатровые колья. Коновязь устроили под двумя тощими дикими маслинами, корявые ветки которых, казалось, протягивали жухлые листья к небу, моля о влаге.
   Солнце уходило, на холмах, поросших низким кустарником, хором затрещали цикады, поодаль степной суслик, встав на задние лапы, рассматривал непрошенных гостей.
   Языки костра, прорезав сумерки, осветили выросший в степи шатровый городок, заострённые скулы уставших от дороги и войны людей, собравшихся у костров. Предводитель этих людей сидел чуть в стороне на походном кожаном стуле. Возле его ног, заботливые слуги разожгли отдельный небольшой огонь. Предводитель молчал, слушая хор цикад и негромкие толки у костров.
   Из темноты на свет пламени выступила фигура воина, закутанного плащом с золотой застежкой. По тому, как почтительно расступились слуги, было видно, что пришедший - знатный человек, возможно, один из ближайших помощников вождя. Он поклонился сюзерену и, подойдя ближе, нагнулся, чтобы поцеловать его руку. Военачальник, нетерпеливо дёрнув рукой, показал ему на такой же походный стул напротив. Раздался неразборчивый звук разговора, смысл которого Юрий не понял. Но то, что последовало за этим, было понятно без слов, и, в тоже время, непонятно и страшно. Вождь снял с головы шлем и бережно, двумя руками положил его в круг на земле, который прежде очертил свои коротким мечом. Блики костра остро резанули по червленому золоту орла и, даже показалось, что клюв царской птицы хищно щёлкнул.
   По знаку вождя несколько солдат вытолкнули в освещённый круг из темноты странного человека. Он был жалок, бос и наг. Ветхая накидка едва прикрывала тощие чресла с длинным худым удом. Человек этот начал что-то горячо объяснять на гортанном языке, обнажая в заискивающей улыбке гнилые зубы. Вождь сурово спросил его о чём-то на этом же гортанном языке и, не дослушав торопливого ответа, вдруг громко возгласил, встав со стула: "Это шпион. Он следил за нашим передвижением, чтобы донести врагу. Что сделать с ним воины?".
   -"Повинен смерти!"- раздались вокруг вразнобой суровые голоса. Пойманный переменился в лице и даже в свете костра заметно побледнел. Все это время советник вождя, не вставая со стула, тонко и чуть насмешливо улыбался чему-то своему.
   Между тем парализованному страхом пленнику связали сзади руки кожаным ремнём и подтолкнули ближе к кругу, в центре которого сверкал шлем с золотым орлом . Увидев его, оборванец побледнел ещё больше и вдруг закричал тонким пронзительным фальцетом, показывая головой то на шлем, то на небо, словно призывая его в свидетели. В его крике Юрий разобрал только одно часто повторявшееся слово: "Вердель, Вердель, Вердель". Услышав его, вождь живо вскочил с места и, подойдя вплотную к приговорённому, прямо смотря ему в глаза, начал задавать вопросы. С каждым ответом вопросы удлинялись.
   Во время этой беседы, советник вождя, очевидно, понимавший её смысл не хуже говоривших, в свою очередь, тоже побледнел и начал вместе со стулом незаметно пятиться из освещенного круга.
   Не отрываясь от беседы, вождь дал знак пальцами, и солдаты скрестили вокруг советника мечи. По приказу военачальника оборванцу развязали руки, а знатному беглецу завязали их сзади той же бечевой.
   - Этот человек - наш друг!- воскликнул вождь громким голосом, указывая на худого бродягу.
   - А этот - лжец и вор,- перевел он свой палец на советника. Солдаты стояли вокруг молча, явно ничего не понимая.
   Тогда военачальник возгласил он ещё громче, усиливаясь на последнем слове - Повинен смерти!!
   Солдатам ничего не оставалось, как эхом повторить неожиданно перенесенный приговор "Повинен! Смерти!".
   Дальше произошло то, что, как показалось Юрию, не ожидал увидеть никто из действующих лиц, кроме вождя и его советника. И, возможно, ещё - странного оборванца, который избежав казни, теперь прятался за спинами солдат. Вождь своим мечом быстро выкопал углубление в земле и вложил в него шлем, перевернув как чашу. По его приказу связанного советника поставили на колени перед этой чашей. Он дал нетерпеливый знак солдатам и те вытолкали вперед бродягу, который дрожал, как осиновый лист. Военачальник протянул ему меч со словами: "Напои Вердель, он жаждет". Видя, что тот колеблется, вождь нетерпеливо топнул ногой: "Ну! Он или ты?!"
   Богатый плащ советника распластался в пыли, золотая пряжка отлетела в сторону, обнажая напрягшуюся шею. Он как сомнабула смотрел внутрь чаши, не в силах оторваться от её нестерпимого блеска. Оборванец, зажмурившись, неловко ударил советника мечом по шее. Раздался отчаянный крик, казнимый захрапел, как конь и кровь брызнула из надрубленной шеи во все стороны. Одна струя ударила внутрь шлема и тут же с шипением испарилась, как будто попала на раскалённый противень.
   Вождь поморщился и дал знак ближайшему воину довершить дело. Тот одним движением перерезал несчастной жертве горло, так что густая тёмная кровь обильно хлынула прямо в жерло перевернутого шлема. Казалось, шлем жадно впитывает в себя саму душу убитого.
   На мгновение стало тихо. В смешанном освещении огня, выглянувшей из-за облака луны и еще какого-то невидимого белесого светового источника, "кинооператор" сделал наезд камеры на шлем. Внутри него в кипящей жиже всплывали призрачные картины : сотни змей извивались, сплетаясь клубком и кусая себя за хвост. Вдруг, как по команде, они отпрянули, выстроившись в ровный круг, внутри которого крутилась ровная воронка, уходя конусом вниз. Откуда-то сверху в воронку полилась струя бледного света, похожего на звездный. Юрий вздрогнул, разглядев, что в воронке ясно нарисовался остроконечный колпак из чрезвычайно тёмной ткани.
   Внутри колпака, как "экран в экране" пошел свой набор движущихся картин, среди которых Юрий различил уже виденные им сцены с Каином и Авелем, затем картину только, что произошедшей казни советника посреди воинского бивака. В колпаке, как в ускоренной киноленте запульсировали сцены из разных времен: сверкали мечи и ножи, гремели выстрелы мушкетов, из бомболюков сыпались на города бомбы, тела людей разрывали крылатые ракеты. Обрамляя эти картинки, по краям "экрана" ровной красивой рекой текла кровь. Среди лиц, мелькавших между этими сценами, Юрий различал черты, в том числе и тех, кто сидел с ним сейчас за столом, смотря этот безумный фильм. Опять крупно мелькнул бродяга, казнивший советника, и Юрий вдруг узнал в нем "своего" бомжа.
  
   А потом так же неожиданно, гася кровавые сцены, внутри колпака-воронки в противоход закрутился сверкавший всеми цветами радуги шар. В нем было всё!
   Что всё? Юрий не мог бы это точно высказать. Он видел страны и континенты, моря с кораблями, которые шли куда-то на раздутых парусах, войны и воинов разных времён, королей с их свитами, сундуки, полные изумрудов, сверкающие вершины гор и падающие с них водопады, полёт орлов, бег оленей, движение диковинных рыб в океанских глубинах. Во всем этом сверкавшем великолепии было что-то тревожно манящее, зовущее . Шар словно приглашал его сделать его шаг туда, в экран - в средоточие этого пестрого, полного приключений и наслаждений пространства . Он сам был как бы сжатой планетой , непостижимо вместившей все очарования, все богатства, всю славу этого мира.
   Не имея возможности оторвать глаз от этого чуда, Юрий вглядывался внутрь его и вдруг увидел там себя самого. Но в каком виде! На плечах была небрежно наброшена королевская мантилья, опушенная горностаем, а на голове красовалась корона с драгоценными камнями и крупным значком "Tallin" вместо центрального изумруда. Юрий - король подмигнул Юрию за экраном и последний почувствовал, как его властным вихрем закручивает в пёстрый шар - прямо в лицо своего двойника.
   Отшатнувшись от экрана, Юрий резко вырвал из-за пазухи проклятую шапку и быстро водрузил ее себе на голову. Прежде чем повернуть ее, он услышал разноголосый рык, блеянье, змеиный свист и скрежет зубов. С разных сторон к нему тянулись рыла, копыта, клювы и клешни принадлежащие окончательно преобразившимся членам Братства Шапки. Содрогаясь от омерзения, Юрий поспешил повернуть шапку на голове. Он ничуть не удивился, ощутив привычный уже груз на себе - за полу его кафтана крепко держал неизменный бомж. Уходящим в темноту сознанием, Юрий отметил, что из всей шапочной кодлы он один остался похож на человека. Если не считать заячьего ушка и свиного хвостика, который тот стыдливо зажал между ног. Цветная карусель заволокла все вокруг и два неразлучных спутника оказались в неизведанных мирах.
  
  -- Фрактал
   Во время этого перемещения сознание, однако, не померкло у Юрия, как можно было ожидать, а само путешествие изрядно затянулось.
   Сперва его и бомжа, крабом вцепившегося в кафтан, понесло в узкую чёрную воронку, напоминавшую сток канализации. Сделав в этой трубе несколько витков, они, как пуля из нарезного ствола, вылетели и закружились в необозримом, более чем причудливом пространстве.
   Главная особенность заключалась в том, что Юрий ощущал себя одновременно в нескольких разных точках, и при этом видел себя и своего спутника издалека. Они вращались, кружились, ныряли, летели, кувыркались вдоль неких силовых линий, образующих прихотливые завитки и узоры, повторяющиеся сами в себе, уходя в бесконечную точку. Для наглядности узоры были раскрашены в разные цвета и пульсировали, словно в музыкальном ритме.
   Это было отчасти похоже, как если бы они попали внутрь детского калейдоскопа, который кто-то невидимый ритмично встряхивал. И в то же время - не так: в калейдоскопе узоры были живописные, но мёртвые в своих перестроениях. Здесь - срез живого, пульсирующего мира, в котором в одно и то же мгновение набирают силу, гаснут, сходят на нет миллиарды разных процессов в бесконечном взаимодействии и взаимовлиянии.
   Пространство или объект, в котором они кувыркались, повторял сам себя с небольшими вариациями и тут же выворачивался наизнанку.
   Казалось, полёту не будет конца. В змеиных изгибах их пути (если это только был путь), мелькали события и лица из прошлой жизни Юрия. Как в тотальном морфинге одно перетекало в другое, на глазах превращаясь во что-то третье. Он видел свою фигуру: многократно повторяясь, она уменьшаясь, уходила по спирали в некую точку, в которой, как Юрий чувствовал, было его собственное средоточие. "Дьявольские кольца, что вам нужно от меня?!",- вскричал как бы сам собой Юрин голос, повторившись неестественно долгим эхом с реверберацией.
   А вокруг, входя и выходя из его фигуры по восходящей и нисходящей траекториям, змеились картинки событий, пережитых им когда-то. Целлулоидная погремушка из его детства вбирала в себя сотни тысяч вещей, которые он потом осязал в жизни. В ушах стояли тысячи звуковых сочетаний, слышанных им ранее. А перед глазами - в радужных оболочках, как мыльные пузыри плыли образы: полутемные школьные коридоры, погибший друг с папиросой "Беломор" в уголке рта, "огнетушитель" молдавского портвейна и - отражением в зелёном бутылочном стекле - горящий "Белый дом"; дохлая кошка на карнизе блочного дома, толпа с красными флагами, бегущая куда-то, поцелуи в тёмной университетской аудитории, драка на танцплощадке пионерлагеря, блеск байдарочных вёсел, скрежет автомобильного столкновения.
   Боковым зрением он видел множество чужих образов - пузырей, плывших и повторявшихся рядом. Некоторые из них были очень похожи на его собственные, отличаясь лишь в деталях. В этой дурной бесконечности Юрий, наверное, впервые в жизни понял, что значит "посмотреть на себя со стороны" - то есть в полной мере ощутить себя не субъектом, а объектом. Наблюдая траектории своих поступков, он видел некие узловые точки, где жизнь раздваивалась на два русла : одно было заполнено жизненным течением, второе оставалось мёртвым чертежом, истончаясь до пунктирной линии. В этих "узлах выбора" крутились разноцветные клубки: холодные синие - жизненного расчёта, жёлтые и красные - страстей, страха, малодушия. Как космонавт смотрит на Землю из иллюминатора, он лицезрел редкие цветы добра и вдыхал обильное зловоние несправедливостей и подлостей, которые он совершил или мог совершить. Никакого спокойствия не было - лишь щемящая, неутихающая тревога. "Может быть я умер?"- мелькнула у Юрия мысль и тут же, как и всё окружающее раздвоилась, расчетверилась на множество вопросов. Два из них всплыли перед ним пульсирующими белыми сгустками: "Но при чём тут шапка - я, что попал на тот свет в шапке?!". Он твёрдо знал, что она была до сих пор на его голове. Второй вопрос был такого же порядка: "причём тут бомж?". Сделав определённое усилие, он посмотрел себе в ноги и вдруг обнаружил, что бомжа-то как раз и не было - он, отстал, потерялся в завихрениях пространства.
   Юрию остро до тошноты захотелось прервать это кружение, пусть даже и ценой полного мрака, небытия. Он попробовал пошевелить руками, но они были ватными как во сне. Импульс, посланный рукам, переворачивал его самого, а вокруг почти синхронно изменялась геометрия пространства. Словно он был одним из камушков в детском калейдоскопе, и, в то же время, рукой , встряхивавшей волшебную картонную трубочку. При каждом таком посягновении на действие шапка больно сдавливала его голову. Казалось, что на голове его был водружен испанский сапог невидимой Инквизиции, реагировавший на попытки освободиться. Шапка не хотела, чтобы Юрий её сбросил! Эта чёртова нахлобучка желала дальнейших метаморфоз, она требовала, чтобы её владелец что-то пожелал с её помощью. "Вот так волшебная палка о двух концах!"- прорычал Юрий.
   Это голосовое усилие немедленно воплотилось в облако серебряных колокольчиков с глазками и прелестными ротиками. Глазки, звеня, весело подмигивали ему, ротики складывали губки бантиком в воздушном поцелуе. Юрий моргнул и серебристый глюк, как будто ветром сдуло.
   Тогда путешественник, обессиленный всем этим запредельным глумлением, закричал, что есть мочи. Закричал он то, что не ожидал сам, но, кажется, именно то, что хотела от него проклятая шапка: "Твою мать, хочу быть Президентом!!".
   Руки Юрия тотчас дотянулись до головы, и шапка со ржавым скрипом, точно гайка, присохшая к болту, сделала оборот.
  
  -- Во власти
  
   Видимо какое-то время сознание Юрия в отличие от моторики отсутствовало, потому, что когда оно вернулось к нему, он ощутил себя твёрдо, осанисто идущим по длинному коридору. Взгляд его ложился вниз и прямо перед собой" захватывая, во-первых, свои дорогие туфли, по-хозяйски ступающие по узорному паркету; во - вторых- носки нескольких таких же модных туфель семенящих чуть поодаль. Поначалу он боялся поднять взгляд, ожидая увидеть мерзкую рожу своего вечного спутника. На голове он ясно ощущал тяжесть головного убора - кажется довольно объёмного.
   Пройдя так с десяток шагов он, наконец, решился поднять глаза. Вокруг оказались стены, отделанные светлой породой дерева, с развешанными на уровне глаз картинами: Кандинского, Дейнеки, Ильи Глазунова и - видимо, для компенсации - Ильи Кабакова.
   Юрий оглянулся - с боков на расстоянии вытянутой руки вышагивали незнакомые люди в дорогих костюмах и с неопределёнными лицами. Они все сразу показались Юрию какими-то чрезвычайными уродами, хотя ничего особенно уродливого в них, вроде, и не было. Так, некий внутренний перекос, как будто их все пропустили через Повреждающую Машинку. В руках они держали чёрные кожаные папки с золотыми двуглавыми орлами. У одного Юрий заметил на пухлом мизинце татуировку с таким же орлом.
   Юрий остановился, и вся процессия встала, как вкопанная. Обернувшись, он строго оглядел сопровождающих - бомжа среди них не было.
   Один из этих людишек с манерами развязного хлыща, подскочил к нему, чуть согнув спину и, в тоже время, нагло подмигивая, вкрадчиво забормотал: "Юрий Петрович, если вы спрашиваете, почему нет Модеста Борисовича, так вы его вчера сами отпустили по партийным делам".
   Юрий ещё раз с гадливым содроганием вгляделся в лица своей свиты. Некоторые из них он припомнил по теленовостям, фотографиям в газетах и на сайтах. Но там они выглядели совсем по-другому - уверенные в себе, сановные. Теперь же его окружала стая мелких, вонючих, несмотря на дорогие духи, грызунов. Они зримо и даже с каким -то наслаждением пресмыкались, и в то же время всегда были начеку, в готовности откусить кусочек мяса друг от друга, а придётся - и от него.
   Кремлёвская спецметаллокерамика мелких острых зубок хищно поблескивала за искательными улыбками. Особенно сладко, даже с некоторой истомой они заулыбались, когда Юрий потрогал свой головной прибор, оказавшимся высоким и шершавым. "Папаха, что ль? - удивился Юрий, но снимать не стал, ощущая физическую опасность остаться с непокрытой головой среди этого крысятника.
   - Итак, я - президент? -полуутвердительно спросил он вслух.
   - Второй срок, Юрий Петрович,- немедленно радостно подтвердил "хлыщ" - Бог даст, и на третий пойдём,- добавил он, разводя руками, словно призывая окружающих в свидетели. Все тут же мелко закрестились на президентскую шапку. Юрий сдвинул брови и вся камарилья, как по команде натянула на лица строгую деловитость. Его начинало забавлять это очередное превращение. Юрий строго спросил "хлыща", бывшего, очевидно его референтом: "Так, любезный, что у нас там по плану?"
   Тот, ничуть не удивившись вопросу, приоткрыл зачем-то свою папку и сказал, не глядя в неё: через четыре минуты у нас совмещенное плановое заседание Президентского Совета и кабинета министров. Вот все в сборе, только Модест Борисович, как я уже докладывал...
   Юрий остановил референта жестом и неожиданно для себя барским хамоватым голосом матерого партаппаратчика пробасил: "Х.. с ним с Модестом, идём заседать, но сперва, того из спецбуфета распорядись мне чего-нибудь....Где это тут у вас - с деланным пренебрежением добавил он в конце своего сановитого спича.
   Жуликоватый референт понимающе закивал, и опять, ничуть не удивившись такой неосведомлённости, повлёк Юрия, мягко поддерживая под локоток по боковому коридору. Одновременно он сказал два непонятных Юрию слова в небольшой микрофон в своих наручных золотых часах.
  
   Дубовые двери мягко распахнулись перед Юрием, впуская его в небольшой уютный кабинет с мягким кожаным диваном и такими же стульями, стенами, затянутыми зелёным бархатом и чудесным видом из окна на колокольню Ивана Великого. На инкрустированном столике в ведёрке со льдом уже стояла бутылка неизвестной Юрию водки с лаконичной надписью "Особая" и национальными завитушками. На ажурной фарфоровой тарелке с рисунком Кремля лежали бутерброды с паюсной икоркой и мелко нарезанная осетрина с лимоном. Отдельно на невзрачном блюдце с надписью "Общепит" красовался большой огурец и тонкие ломтики сала. Венчала натюрморт простая стеклянная гранёная стопка. Из под потолка под сурдинку лилась музыка - релакс.
   Хлыщ референт с мягкой заботой в голосе затараторил: "Юрий Петрович, здесь всё так, как вы любите... я задержал заседание на пятнадцать минут, но я умоляю - две три рюмки - не больше - у вас ещё разговор с американским послом. После официальной части пригласили посла с женой на маленький банкет...
   -Понял, не долдонь,- властно возразил Юрий и жестом услал референта за дубовую дверь.
   Ему и вправду хотелось что-нибудь съесть и выпить после пережитого стресса. Но, оставшись один, он первым делом подбежал к большому зеркалу, которое сразу заметил при входе в комнату.
   Поначалу он себя даже не узнал: из зеркала на него изумлённо глядел важный господин старше средних лет с седыми висками и брезгливо- презрительной складкой губ. Дорогой добротный костюм и галстук с изумрудной запонкой в виде двуглавого орла дико контрастировал с абрекской папахой из каракуля, перетянутой наискосок красной лентой, как у красных казаков.
   "Вот так шапка Мономаха",- пронеслось у него в голове. Он поднял руки и попытался её снять. Не тут-то было! Шапка не стронулась ни на миллиметр, точно приросла к голове. При этом он ощутил внятную боль, как будто дёргал себя за волосы. Какая-то смертная тоска, ощущение того, что с ним произошло нечто непоправимое сдавило Юрию виски, подступило от живота под горло.
   Не в силах осмыслить этот новый поворот событий, Юрий плюхнулся на диван, плеснув не в стопку, а в большой хрустальный бокал для воды сразу четверть бутылки водки. Выпив всё залпом, "Юрий Петрович", которым он теперь был почти взаправду, выдохнул и потянулся. Алкоголь прошёл приятной теплотой к сердцу, немного успокоив его. Он попытался не думать пока о шапке, а попытаться изучить получше его нынешнее положение. Водка была отменной, икра и осетрина свежайшими , и захмелевшему Юрию представились не такие уж мрачные виды на ближайшее время. Проснувшийся журналистский бесёнок вдохнул в него даже какой-то исследовательский азарт. "Ёлы-палы, да материал с такими знаниями кремлёвских реалий, в любом издании из рук вырвут",- мелькнуло у него в голове.
   Утешительные размышления прервал звонок с чёрного, наверное, ещё сталинских времён брутального дискового телефона с гербом, стоящего на отдельном столике у окна. Юрий взял трубку, ожидая услышать вкрадчивые увещевания референта, но вместо этого в трубке раздался низкий властный голос, с такими знакомыми ёрническими интонациями.
   - Юрий Петрович? - осведомился голос
   -Он самый, - в тон ответил Юрий, машинально прикоснувшись к шапке.
   - Хватит хреновничать, дурила - иди президентствовать, - веско посоветовал голос, сменившись вместо гудков боем кремлёвских курантов.
   Юрий подавился непрожёванным куском осетрины, но в это время растворились тишайшие двери, и в "рекреационную" вбежал озабоченный референт.
   -Господин, президент, товарищ верховный, забубнил он, сбиваясь со стиля,- Юрий Петрович - пора, пора - все уже давно в сборе, помните в протоколе сегодня ещё американский посол....
   Он метнул затравленный взгляд на ополовиненную бутылку и запричитал:
   - Я же просил пару рюмок, не больше....неудобно же...
   - Неудобно штаны через голову,- опять неожиданно для себя хамовато перебил его Юрий. Продолжая удивляться себе, он продолжил:
   -Сейчас пойдём на твоё сраное заседание, только скажи сперва: кто может мне звонить по этой "вертушке"?
   - По этому аппарату,- забубнил референт, как заученный урок,- вам может звонить секретарь совбеза, министр безопасности, ну ещё - Главный Наблюдающий.
   -Главный - кто?- удивился Юрий, - а чего он тут наблюдает? Ладно, пойдём заседать, после разберёмся,- пообещал он слегка озадаченно.
  
  -- Заседание кабмина
  --
   В большом зале с длиннющим столом под массивной хрустальной люстрой их ждали уже все министры и некоторые члены презсовета. В коридоре референт успел сунуть Юрию какую-то таблетку, от которой его тут же прошиб пот, и наступила тотальная бодрость духа. К ней, правда, приплеталось некоторое "водочное" удальство - озорство.
   Однако, увидев весь синклит в сборе, Юрий только силой воли подавил рвотный позыв, настоятельно заявивший о себе. Были они неопределённого возраста, национальности, а некоторые - и пола, в каких-то одинаковых костюмах с двуглавыми запонками, значками, перстнями- с одутловатыми холёными лицами. Казалось, их всех выдавили из одного поганого тюбика, и сейчас они большой студенистой массой растекались по мягким резным стульям с инкрустацией вокруг, полированного до зеркального блеска стола красного дерева. Усугубляло впечатление то, что все эти рожи двоились в столе, создавая картину редкой жути.
   Сглатывая обратно в желудок возмутившуюся было водку с осетриной, Юрий хладнокровно обвел глазами всех присутствующих. Особенно выделялись несколько экземпляров. Один с неестественно тонкой шеей и базедовыми глазами навыкате был похож на индюка-мутанта. При взгляде на него Юрий живо вспомнил строчку Мандельштама про "сброд тонкошеих вождей".
   Смотря на застывшее белое лицо другого с неестественным отсутствием мимики, руки инстинктивно поднимались, чтобы прикрыть шею. Казалось, что этот царедворец с холодным взглядом ночной совы, незримо отыскивает на ней своим внутренним тепловизором твою главную кровяную жилку. Третий с седыми, чуть обвислыми усами и преданными глазами казался с первого взгляда самым благообразным и почтенным среди всех. Однако впечатление рассеивалось, как только он предавался своей, видимо неискоренимой нервной привычке втягивать воздух уголком рта. При этом обнажался длинный жёлтый кривой клык, который усатый тут же стыдливо накрывал верхней губой.
   Усевшись во главе стола на высоком, отдалённо смахивающим трон стуле со стилизованным двуглавым орлом в навершии, Юрий вдруг тоскливо поймал себя на мысли, что это сборище на самом деле было очень похоже на недавно виденный им Большой Совет Властительной Шапки. Как будто некая внешняя сила незримо и крепко связывала их.
   "Что же это такое? - думал Юрий,- куда ни попади - всё одно и то же. Но какую, собственно, роль во всём этом играю я?!"
   Последняя мысль всё вертелась у него в голове, не желая уходить, так, что представление двух новых замминистров и начало докладов он слушал вполуха.
   Референт что-то всё время показывал ему знаками, подсовывал какие-то бумажки, но Юрию не хотелось вникать в эти знаки и тем более - в столбцы цифр. Он вдруг обратил внимание на своё не очень ясное отражение в полировке стола. В этом отражении папаха на голове была похожа на корону с большим красным изумрудом посередине - как в давешнем фильме, показанным ему орденцами-шапкианцами в их странном замке, зависшем между времён. Припомнив, все детали того путешествия, Юрий почему-то обрёл чёткую уверенность, что замковая "малина" , где обреталась эта шапочная кодла, висела в каком-то межеумочном временном закоулке, где время текло по своему.
   Юрий вслушался в то, что говорил очередной министр, кажется, имеющий отношение к социальным вопросам.
   - Уважаемый, господин президент, уважаемые господа,- говорил человечек с нежными румяными щёчками и блудливыми глазками - Эти пенсионеры совсем оборзели. Мы каждый год индексируем им пенсию, через телесериалы распыляем в эфире дорогостоящий импортный "успокоин"; мало того - недавно в рамках программы соцподдержки, принято постановление о бесплатной выдаче малоимущим пенсионерам клистирных трубок по месту жительства, а также выделены средства для льготных путёвок этой категории граждан на Новую землю и архипелаг Норденшельда. Вы знаете, это является подпрограммой большой программы возрождения Севморпути для международного грузового транзита. Но! - человечек поднял холёный указательный палец, - они вовсе не чувствуют благодарности!!
   Министр суетливо заглянул в свою папку и несколько брезгливо выудил оттуда листочек с рукописными пометками,- Да, чуть не забыл - его голос начал подниматься до обличительных нот,- мы выделили им семьдесят девять с половиной квартир в новых благоустроенных домах, уже намеченных к строительству, мы даём пенсионерам сто сорок одно(!) место на приличных столичных кладбищах, которые вскоре должны освободиться.
   Чем же отвечают они за социальную заботу? Выходят на идиотские митинги, перекрывают железную дорогу, срывая поставки нашим зарубежным партнё...
   Министр не договорил. Возмущение, копившееся у Юрия и с каждым новым словом блудливоглазого переходившее в бешенство, выплеснулось наружу.
   Он стукнул по инкрустированному столу кулаком, так, что подпрыгнули дежурные бутылочки с минералкой и стаканы.
   - Ах, ты чмо, - сказал, задыхаясь Юрий. - Да, что ж ты, падла, так ненавидишь и презираешь наш народ?! Новая земля, клистирные трубки, говоришь? Да тебя самого надо сослать туда с этой трубкой в заднице!!
   Выпитая водка и отражение короны в столешнице, придавали Юрию дополнительного куража.
   Он обвёл налившимися кровью глазами всю министерскую шоблу, которая настороженно затаилась. Референт пытался делать сбоку большие глаза и что-то предупреждающе бормотал губами.
   Цыкнув на него зубом, Юрий продолжил, обращаясь ко всем:
   - А-а ...господа хорошие - языки прикусили, очкуете?...Да я вижу вас всех надо мочить в ближайшем сортире!...Денег негде взять на пенсионеров? Берите любого олигарха и сажайте его с конфискацией - да вот хоть тебя - ткнул он пальцем в соцминистра, побледневшего как полотно.
   - Что, зассал вассал?- злобно обрадовался Юрий. Небось, набил уж себе в защёчные мешки пару пенсионных фондов - детишкам и старичишкам на молочко не хочешь подкинуть?
   Поняв, что несколько переборщил, "президент" смягчился:
   -Ладно, не бздите, расслабьте булки, добавил он примирительно - что у нас равноудалённых олигархов ещё не осталось? Ну, кто у нас там особо зарвался, кого прессануть пора?
   С мест раздались подобострастные голоса воспрянувших духом министров: "Пофиговский! Агробович! Грюкман, нет лучше - Байданин! Да, нет, господа - самое правильное сегодня - это Барабаска!"
  
   - Ну, вот видите, сколько кандидатур,- развеселился Юрий такой отзывчивости. - Начнём, пожалуй, с Пофиговского - ему всё равно всё по фигу. Детям в детдомах с его бабла на пластилин хватит и пенсионерам на чекушку останется. А основная прибыль пойдёт не в оффшоры его сраные, а в закрома Родины.
   Или у кого здесь другая Родина есть?!- грозно сдвинул брови Юрий и медленно поднялся над столом, держась двумя руками за шапку-корону.
   Синклит опять испуганно замолчал.
   - Ну, состав, я думаю, вы без меня найдёте,- миролюбиво добавил он, садясь.
   С места несмело встал министр внутренних дел, как догадался Юрий по его полупиджаку- полуфренчу с кактусами в петлицах - от Юдашкина.
   - Компроматик и составчик на Пофиговского, смею доложить, давно имеются, только - того...
   - Чего "того"? - передразнил Юрий
   - Надо бы санкцию генерального прокурора получить на задержание, обыск офисов и так далее. А его сейчас нет в стране
   - И где он?
   - Отдыхает на Сейшелах,- с готовностью раздались со всех сторон радостно-подобострастные голоса.
   - Так найдите его на этих вонючих Сейшелах, и пусть подписывает чего надо,- вскипел Юрий, которого начинало раздражать происходящее.
   - Партия сказала "надо", комсомол ответил "есть",- раздался вдруг откуда-то знакомый издевательский голосок.
   Юрий, вздрогнув, посмотрел туда, откуда он прозвучал. Так и есть! Юрий подсознательно знал, что это рано или поздно случится. Ну, конечно, это ведь именно он звонил по вертушке - он и есть Главный Наблюдающий.
   На самом краю стола в сером как у всех пиджаке, но при этом с вызывающе алым галстуком, украшенном чудовищного размера брильянтовой запонкой в виде чебурашки, сидел его вечный спутник. Сказав свою сентенцию, бомж-министр, улыбаясь, поднёс руки к голове, словно поправляя невидимый головной убор.
   У Юрия всё опустилось. Он замолчал и сел, потупившись, разглядывая своё отражение в лакированном зеркале стола. Совещание как-то разом закончилось. Министры, переглядываясь, начали осторожно, стараясь не шуметь, отодвигать стулья и кланяясь, бочком выходить из залы. Вместе с ними незаметно исчез и бомж, хотя Юрий был неуверен, что он действительно вышел. Он подумал, что тот мог спрятаться под длинным столом или даже забраться, например, к нему в карман.
   Юрий продолжал потерянно сидеть на своём царском месте, как заворожённый созерцая в столе свою папаху - корону. Что-то внутри нее шевелилось, дрожало, казалось, посылало ему некие сигналы или хотело окончательно помутить его разум. Ему чудилось, что шапка строит ему мерзкие рожи, подмигивает, шевелит маленькими ручками и ножками.
   В этой прострации, он не сразу услышал голос референта, который, видимо, уже давно стоял со своей неизменной папкой и что-то бубнил у него над ухом. Резко обернувшись, Юрий выхватил у него из рук папку и раскрыл наугад. К своему изумлению, он увидел не сухой протокол или документ с гербовыми печатями, а листок в клеточку из школьной тетради, на котором химическим расплывающимся карандашом были выведены стихотворные строфы. Внизу вместо подписи был нарисован компьютерный смайлик, на голове у которого красовался непомерного размера цилиндр, стилизованный под печную трубу с кудрявым дымком наверху.
   Раскрыв рот, Юрий прочёл карандашные каракули:
  
   Никто не волен под луной
   Искать забвения в себе.
   В себе найдёшь и мрак, и зной,
   Как трубочист в печной трубе.
  
   И если кашу заварил -
   Её заставят съесть до дна
   Никто тебя здесь не спросил -
   Сладка она иль солона.
  
   Назвался груздем - лезь в рассол
   За гуж схватился - запрягай
   А сесть за стол или на кол -
   Ты сам, подумавши, решай.
  
   Листок выпал у него из рук, но хлыщ-референт бережно подхватил его и невозмутимо засунул обратно в папку.
  
  -- Нарушение правил
   Пока, привычно причитая, он вёл Юрия по коридорам на встречу с американским послом, в голове у того стучали там-тамы. "Боже, что он хочет, что они хотят от меня?" - неслись мысли вскачь. - Я не желаю ни кола , ни стола, я готов отдать кому угодно эту чудовищную шапку! Какой смысл во всём, что со мной творится начиная с того проклятого осеннего вечера во дворе?".
   Тем временем, перед ним открылись высокие дубовые двери, и референт мягко повлёк его через огромную залу с гербами и флагами, мимо пустого трона, подбитого горностаем в маленький боковой закуток. Его провожатый нажал невидимую кнопку на стене, и часть её бесшумно отъехала, явив глазам небольшую лестницу, ведущую в узкий коридор, освещённый электрическими свечами по стенам. Юрий, очнувшись, спросил у референта:
   - Как его хоть зовут-то?
   - Посла?- догадливо переспросил тот - Как и всех американцев- Джон. Джон Алоизович Мэтьюз, добавил он, загадочно улыбаясь. А потом, ни к селу, ни к городу присовокупил без тени улыбки - Ваше Святейшество.
   - Какое, к чёрту святейшество!- озлился Юрий, томимый невыразимой досадой на то, что приходится участвовать в этом фарсе. Как выйти из него он решительно не знал и чувствовал себя живой куклой в неком дьявольском балагане. Отстраняя излияния референта, Юрий спросил грубо: "О чём у нас с послом базар?".
   - Ваш конверсэйшн, или как Вы изволили выразиться "базар", - неожиданно ехидно отвечал референт,- как раз о базаре - то есть о рынке. По мнению наших американских партнёров, у нас сильно затормозились рыночные реформы, происходит скрытая национализация активов, зажим оппозиционных сил, отступление от демократии к авторитаризму. Вы и сами должны помнить...
   - Да помню, помню,- поникшим голосом ответствовал Юрий.
   Разговаривая, они незаметно дошли до массивных сводчатых дверей.
   - Вы готовы? - с некоторым сомнением спросил въедливый референт, смахивая пылинки с юриного пиджака.
   - Ну, давай, веди уже - ответствовал тот. Юрий как-то неожиданно успокоился, решив участвовать в президентском спектакле пока хватит сил.
   Дверь открылась, как водилось здесь, от нажатия на потайную кнопку, открыв за собой небольшой кабинет странной угловатой формы. У камина, уютно потрескивавшего аккуратными дровами, стояли два покойных кожаных кресла и небольшой столик уральского малахита, сервированный набором для неспешной дегустации виски со льдом. В одном из кресел, словно глубоко задумавшись, сидел опрятный господин неопределённого возраста с седыми висками и с галстуком идиотической расцветки. Чуть помедлив, он с достоинством поднялся навстречу входящим и сказал приятным грудным баритоном без малейшего акцента:
   - Здравствуйте, господин Президент, а я уже давно вас поджидаю.
   При этом посол выразительно посмотрел на старинные настенные часы, смягчая явный упрёк белозубой голливудской улыбкой. "Подумаешь, фря, какая" подумал Юрий, разводя руками и улыбаясь послу в ответ:
   - Прошу извинить, господин Мэтьюз,- срочные государственные дела.
   - All right,- сказал Джон Алоизович, перейдя вдруг на английский. Но тут же, словно спохватившись, шутливо хлопнул себя по лбу и вернулся на русский - только почему-то уже с акцентом.
   - По поручению мой прэзидэнт, мы должны обсудить ситуэйшн с предстоящими у вас парламентский энд прэзидентские выборы...
   Глядя на этого самоуверенного посланника "сверхдержавы", Юрий вдруг ощутил злобно-весёлое вдохновение.
   Продолжая улыбаться, он жестом отослал за дверь референта. Тот медлил, словно сомневаясь, может ли он покинуть своего шефа в такую ответственную минуту.
   Юрий нетерпеливо повторил жест, сопроводив его беззвучным, по понятным всем русским, шевелением губ, решительно ускорявшим действия подчинённого. Референт неохотно вышел, оставив их вдвоём.
   - Да, ситуэйшн,- передразнил Юрий посла, обернувшись к нему. Whisky, sir?- продолжил он, театрально раскатывая последнее американское "эр". Розовые щёчки посла побледнели. Он явно не ожидал от собеседника такой развязной выходки. Однако продолжая по-голливудски улыбаться, Алоизович, молча подставил стакан, бросив в него щипцами два кубика льда. Юрий без церемоний на правах хозяина налил по полстакана послу и себе.
   -За возрождение России единой и неделимой,- с ироническим пафосом предложил Юрий и, не дождавшись ответа, залпом осушил свой стакан, глядя прямо в сузившиеся глаза посла.
   Мэттьюз опять дипломатично улыбнулся и, чуть пригубив виски, поставил стакан на стол.
   - So,- начал он, как бы опять забывшись, а потом, мнимо спохватившись, продолжил: итак, у вас на носу (он с упором выговорил это слово) выборы...
   Юрий с потешной задумчивостью потрогал свой нос и воззрился на Джона Алоизовича как бы с утроенным вниманием. Игра в президенты опять забавляла его.
   Улыбка заметно давалась американцу с трудом, но он невозмутимо продолжил:
   - Я вижу у господин президэнт хороший настроений, но не совсем так хороший у моего прэзидэнт.
   -Здоров ли?- с участием осведомился Юрий.
   -Он здоров,- с уже заметным раздражением, вновь перейдя на чистый русский, отвечал Мэттьюз, - но считает, что ваша страна отклоняется от выбранного пути свободы и демократии. Во-первых, ваша судебная система неправомочно приговорила к заключению бизнесмена Хорьковского, известного своими либеральными взглядами и дружбой с Соединёнными Штатами. Во-вторых...
   - Во-первых, Джон Алоизович, давай по порядку,- бесцеремонно прервал его Юрий. Хорьковского осудили за то, что он начал слишком много тырить народного добра, а при этом еще и хамить. Вам это хорошо известно. Да, что вам за дело до него - мало ли у нас и у вас этих Хорьковских, Пофиговских и прочей шелупони? Со своими мы уж сами как-то разберёмся.
   Холёное лицо посла пошло красными пятнами. Он отпил виски, героически пытаясь сохранить невозмутимость.
   - Ваши либеральные партии "Союз ржавых сил" и "Ягодка" не получают такого же представительства в масс-медиа. особенно на телевидении, как созданная вашей администрацией партия "Едрёная Матрёна". Ваши сенаторы и губернаторы стали позволять себе резкие выпады по отношению к нашей стране, ваша правая рука -господин Бурундуков тайно сотрудничает с русскими фашистами, ваши оборонные предприятия заключают сделки со странами, поддерживающими международный терроризм...
   - А ваши, не заключают что ли? - огрызнулся Юрий, испытывая большое желание показать послу язык или еще что-нибудь. При этом голову его по кругу сдавила ощутимая боль. Приняв её на счёт виски, Юрий, поморщившись, продолжал:
   -Мне сдаётся, мистер Мэттьюз, что ваш президент слишком увлёкся нашими домашними делами. Не следует ли ему лучше подумать про оздоровление собственной экономики? Вы раздули финансовые пузыри, от которых страдает весь мир. А ещё цветные революции везде затеваете. Да и с правами человека у вас последнее время не очень - надо как-то подтянуть демократические институты, вспомнить заветы Линкольна, на худой конец...Пусть лучше подумает, какой ушат на него самого может вылиться скоро из прессы в связи с ... (тут Юрий сделал многозначительную паузу, ибо не представлял по какому случаю обольёт помоями своего президента американская пресса). Шапка - теперь он это точно знал - именно она- ещё сильнее сдавила голову.
   Но Юрий уже закусил удила.
   -Хочу вас предупредить, дружище Алоизович, что если ваша Америка будет слишком далеко засовывать свои пальцы в дела республик СНГ, то мы найдём дверь, чтобы эти пальцы прищемить. Для полноты эффекта Юрий перед носом Мэттьюза показал, как прищемляют пальцы и, заохав, стал дуть на них.
   Мэттьюз с багровыми пятнами на шее уже стоял, сверкая на Юрия глазами.
   - Я иметь честь доложить мой прэзидэнт о вашем поведений...
   -Докладай, Алоизыч, докладай,- ответствовал Юрий, тоже вставая, - и скажи, если он хочет треснуть водки с икоркой, без галстуков знаешь, половить рыбку на сибирских реках - то пусть без всяких там заскакивает. Баньку, организуем девок ядрёных из активисток. А насчёт политики нашей внутренней пусть охолонёт маленько. А не то, к шапочному разбору опоздает,- добавил он жёстко, дотрагиваясь до своей будёновской папахи.
   Возмущённый американский посланник столкнулся в дверях с испуганным референтом, который, казалось, хотел задержать его, чтобы разъяснить недоразумение. Решительно отодвинутый послом с дороги, он подбежал к Юрию.
   - Как же так?! - начал он, было. Но Юрий, которому шапка продолжала давить голову, решительно прервал его:
   - Не причитай и не бзди. Америка нам больше не указ, понял?!
   В остекленевших холуйских глазах мелькнуло отражение президентской папахи, превратившейся вдруг в подобие шапки Мономаха. Только вместо креста в навершии на невидимом магнитном подвесе, крутился, левитируя, кубик Рубика.
   Референт вновь поразил Юрия. Молча, он упал на колени и простёрся ниц. Носитель шапки с внутренним содроганием услышал, что пресмыкающийся перед ним бормочет какие-то смутные, тёмные слова, что-то вроде: "Шара-шин, шапа-шун".
   Задор Юрия как-то сразу сник, и он не противился, когда референт, медленно поднявшись и согнув спину, почтительно взял его под локоть и повлёк куда-то.
   Они шли по коридорам власти. Настоящие восковые свечи в бронзовых подсвечниках на стенах, перемежались с пост-модернистскими светильниками в виде моргающих глаз с прищуром.
   Залитый ярким светом зал открылся внезапно. Юрий оглянулся- массивные колоны с коринфским ордером, сверкающие плиты дубового паркета, массивные хрустальные люстры с бронзой, похожие на паникадила. По стенам - знамёна и портреты прошлых царей.
   Невдалеке Юрий увидел всю придворную шоблу, стоящую полукругом и с каким-то особым вожделением взирающую на него. Между тем, референт вежливо, но настойчиво подталкивал его в центр залы, где на паркете был расстелен мягчайший по виду персидский ковёр, и стояла странная наклонная тумбочка, напоминавшая аналой. Юрий покорно направился туда, куда подталкивал его референт.
   "Речи от меня, что ли ждут?",- подумал он, вглядываясь с некоторой опаской в лица камарильи. Подойдя к "аналою", Юрий увидел, что это нечто другое: Спереди у этой тумбочки был странный наклон и ступенька с бархатной подушкой на уровне колен.
   Он обернулся, и с содроганием обнаружил, что челядь образовала вокруг него плотный и продолжавший сжиматься кружок. На него смотрели, явно ожидая каких-то действий с его стороны.
   Тут вдруг полупогас свет и заиграла тихая торжественная музыка. В ответ на вопросительный взгляд Юрия референт, прикрыв глаза, напомнил: "вечернее правило"...Юрий, неловко улыбаясь, собирался с мыслями, чтобы такое духоподъёмное сказать этим людям. Но они, видно, ждали совсем другого. Тут из толпы выдавился толстенький лысый тип с бегающими глазками. "Кажется это министр по культуре и туризму",- мелькнуло в голове у Юрия. Подошедший неожиданным, хотя и картинно- почтительным образом выпростал из-за спины руку и, к замешательству Юрия, положил ее всей пятернёй ему на задницу. Захлебнувшись на мгновение злобной растерянностью, Юрий хотел уже врезать наглому человечку между глаз, но тут обнаружил" что руки его мягко, но крепко держат другие челядинцы.
   Всё дальнейшее произошло в считанные секунды. Одни из облепившей его шоблы, держали ему руки и прижимали к земле ноги, другие торопливо нащупывали молнию на ширинке, тянули вниз брюки и трусы.
   Столь резкий переход от рабской угодливости к грубому насилию так ошарашил новоявленного президента, что у него перехватило горло. Самые страшные и грозные, как ему казалось, матерные ругательства, которые вырвались из его глотки, ни на миг не затормозили неумолимо надвигавшееся действо. Его поставили на колени и наклонили спину, прижав голову к подушке, лежавшей на "аналое". Сердце у Юрия колотилось как бешенное, по всему телу проходили судороги. "Неужели сейчас просто опустят, отпидарасят как на зоне?!" - билось в висках.
   Ничего не видя, кроме близкого бархата подушки, он услышал сзади солидные голоса, призывавшие к порядку очереди. "По очереди будут",- ужаснулся Юрий и рванулся всем телом. Его не ударили, но хватка держащих рук усилилась. И тут он ощутил на своей похолодевшей заднице липкое прикосновение и какое-то чмокание. Не понимая, что происходит, он выдавил из себя крик-вопрос:
   - Что вы делаете?!!
   -Юрий Петрович, вы же прекрасно это знаете - вечернее правило, закон,- залопотал откуда-то сбоку козлиный голосок деляги-референта.
   Шарканье ног, липкое прикосновение к ягодицам, потом ещё и ещё. С заметным облегчением, но и с невыразимой гадливостью, от которой замутило, он скорее догадался, чем понял, что происходит. В то время как одни министры держали его, другие подходили сзади, становились на колени и целовали его в голый зад. Целовали не формально, а добротно, самозабвенно. Некоторые старались лизнуть языком поближе к анусу. Неумолимо подкатывался рвотный позыв, голова кружилась. Происходящее было настолько за гранью возможного, что Юрию уже в который раз, почудилось, что всё это, начиная с бомжа в его дворе до нынешнего мига - чудовищный сон, а может быть - сон во сне и ещё один сон во сне. Значит, от этих сновидений можно избавиться, последовательно несколько раз проснувшись, но как?
   Придворная свора еще продолжала насильно лизать ему зад, когда он почувствовал, что шапка-папаха шевелится на голове и, вроде как, даже, сползает на пол между коленок премьер-министра, державшего ему голову. Покорно вперив глаза в то место, куда она должна была упасть, он вдруг с внутренним ознобом увидел, что в блестящей керамической плитке на полу, как в мониторе ноутбука скалится фигурка его вечного спутника, вожделенно протягивая руки за падающей добычей.
   "Дождался сволота?!",- сверкнула в мозгу Юрия яростная мысль. И тут же, воспользовавшись ослабевшей хваткой насильников, Юрий, изловчился и ударил затылком между ног премьера, двинул по коленке кого-то из ногодержателей. Послышались возгласы боли. Развивая успех, Юрий освободил руку и сунул кому-то кулаком в живот, а затем, выпрямившись, заработал сразу двумя руками, раздавая увесистые удары в носы и зубы, так, что рука стала влажной от своей и чужой крови. Мгновенно натянув штаны, он раздал еще несколько ударов ногами близстоявшим. При этом шапка упала с его головы, и он явственно, как в замедленном кино, увидел, что из плитки-ноутбука протянулась скрюченная рука, чтобы подхватить её. Опережая бомжа, Юрий с нечеловеческой прытью, подхватил шапку у самой земли и водрузил себе на голову. Резко повернувшись, он увидел искажённые злобой и растерянностью, побитые лица кремлёвцев, сливавшиеся в отвратительное месиво, подобно стае ядовитых медуз. Не удержавшись, он ещё двинул локтём в чьё-то близкое рыло и решительно повернул папаху. Медузы вместе с дворцовой роскошью завились винтом, а потом, как смерч, улетели куда-то вверх и вбок, оставив после себя тоненький крутящийся мышиный хвостик. Затем и хвостик растаял, но место привычной карусели Юрия обступила со всех сторон бескрайняя беззвёздная мгла.
  
  -- Структурирование деструкции
   Он долго висел, а может быть, равномерно летел в сероватой мгле, словно предшествовавшей рождению мира. Через какое-то время, Юрий равнодушно обнаружил, что это всё-таки полёт: мимо него проносились, иногда обгоняя, а иногда пролетая прямо сквозь него, какие-то расплывчатые не оформившиеся предметы. Они не причиняли ему никакой докуки - он был одним из них - сущность, которой ещё не дали имени и не определили назначения. В ушах стояло немолчное стогласое шуршание - эти звуки, как будто рождались от трения пересекавшихся траекторий прото-объектов.
   Ничто не беспокоило Юрия. У него ничего не болело, да он и не чувствовал вовсе своего тела. Не было тревоги и от властной силы потока, которая влекла его куда-то. Раз влечёт - значит так нужно.
   Периодически по сторонам вскипали какие-то наросты, откуда исходили искажающие пространство волны. Периодически встречаясь друг с другом, они как бы схлопывались с громким бульканьем. Но иногда волны, наоборот "сочетались", усиливая одна другую и тогда с грозной бесшумностью возникала чудовищная волна, закручивающаяся барашком. В момент обрушения такой волны о невидимую поверхность, в закруглённом просвете мелькало нечто вроде окна, в котором на мгновение вспыхивал яркий холодный свет. Он отдалённо напоминал внезапные просветы зимнего солнца в сплошной облачности, внутри которой несётся, надрывно гудя турбинами, самолёт.
   Но просветы мелькали всё реже и Юрия начало охватывать глухое чувство бесконечной оставленности, не сравнимой ни с чем, что ему довелось испытать в прошлой жизни, ни с тем, что могла выдумать фантазия самого гениального писателя на Земле. Казалось, что душа постепенно превращается в гладкий холодный камень, конечности болтались, как пластмассовые, а всю его утробу через глаза, уши, рот затягивало, забивало какой-то вековечной безнадёжной пылью, которой было пропитано всё это пространство. Он уже не понимал - движется он куда-то или стоит на месте. Что-то или кто-то в дальней комнате его души подсказывал, однако, что движение есть и оно подчинено совершенно определённой траектории. Его несло по большим кругам, сужающимся спиралью вниз. Этот "кто-то" также настойчиво подсказывал ему не поддаваться окаменению и обволакивающей пластиковой покорности. А ещё он чувствовал, что холод и отчуждение нарастают с каждым кругом вниз, как будто он двигался к какой-то абсолютной точке замерзания и небытия.
   Юрию казалось, что падению не будет конца. Усиливали это чувство какие-то выморочные короткие подъёмы, в которых общее движение вниз парадоксально не прекращалось. В этих странных эволюциях перед глазами вставали мучительные образы, словно призванные окончательно парализовать его волю.
   В одном он увидел себя в виде мелкой чаинки в мутном желтоватом чае. Гранёный стакан в "железнодорожном" подстаканнике держала чья-то скрюченная рука с наколками на каждом пальце. Другая рука алюминиевой ложечкой долго, словно, любуясь, размешивала кружащиеся чаинки, а потом стакан наклонялся ко рту с чёрными губами, которые медленно, смакуя, всасывали чай. Жидкость убывала, и чаинкам казалось, что они движутся то вверх, то вниз.
   На очередном круге чудовищное видение сменилось другим. Он был маленькой цветастой аквариумной рыбкой, плавающей вместе с другими разноцветными собратьями в просторном аквариуме. Юрий видел происходящее одновременно глазами этой рыбки и наблюдателя в углу комнаты, где стоял аквариум. Вот к аквариуму подошёл человек, лица которого Юрию не было видно. Он вертел в руках какой-то мягкий круглый предмет, словно примеряясь к некоему действию. Человек был оборван и бос, а его мелькнувшие из темноты глаза горели неутолимой алчностью. Босяк расправил предмет, оказавшийся широкополой остроконечной шляпой. А затем, нехорошо осклабясь, завёл край тульи в воду аквариума, быстро погрузив её до дна. Рыбки заметались, пытаясь уклониться от вторгшегося в их мир неведомого и страшного предмета. Но властный водоворот повлёк их внутрь тёмного замкнутого мешка. И этот мешок с маленькими пёстрыми тельцами, наполненными смятением, начал неумолимо подниматься в сухой ужас другого мира.
   Оборванец, хохоча, поднял шляпу, сочащуюся водой, внутри которой Юрий метался вместе с другими рыбками, ища выход. Посмотрев на них мгновение белесыми беспощадными глазами, человечек сложил чёрные губы трубочкой и, поднеся их к краю тульи начал с жутким присвистом засасывать в эту трубу аквариумную воду вместе с несчастными рыбками.
   Возможно, Юрий потерял сознание, потому, что дальше в его мозгу замелькали какие-то цветные размытые пятна, пока не наступила полная темнота и тишина.
  
  -- За стеклом
   Мельтешение продолжалось недолго. Когда сознание вернулось к Юрию, он увидел неподалеку большой экран компьютерного монитора. Монитор, как , видимо, и сам компьютер были выключены и на его матовой поверхности угадывалось отражение каких-то предметов. Юрий машинально протянул руки, чтобы найти клавиатуру, но вдруг обнаружил, что руки... не протягиваются. Причина этого обнаружилась достаточно быстро - рук у него не было. Равно как и ног, головы и всего остального. Были только глаза, которыми он видел экран и сознание, которым он осознавал это. Были ли у него уши, он еще не понял, так как в месте, где он очутился, царила полная тишина. Как не странно, Юрий нисколько не испугался очередного странного превращения, только подумал: где же, интересно, в этом положении должна находиться пресловутая шапка. При этой мысли через его мозг или ту часть, которой он мыслил прошла вибрирующая волна. Он понял, что на мысль отвечала шапка, но где именно она находилась, определить было сложно. Юрий попытался прочувствовать волну и ему показалось, что шапка была неким массивным сооружением, может быть (он увидел это обострившимся внутренним зрением) - пирамидальной крышей какого-то величественного здания, внутри которого жило теперь его сознание. С отстраненным любопытством исследователя Юрий усилился понять, что же собственно такое представляет его собственная личность. "Может я стал домом,- подумал он весело,- и у меня теперь есть стены, окна, двери, во мне кто-то живет...". Он попробовал мысленно потянуться всем телом, ожидая дрожания стен и дребезжания стекол. Но ничего такого не произошло.
   Двигательное бессилие начинало удручать его, но он решил набраться терпения и ждать прояснения своего нетривиального положения. Довольно долго ничего не происходило, только в неких потаенных глубинах сознания Юрия совершались какие-то эволюции, как будто там что-то протекало, выстраивалось, перестраивалось, подобно кирпичикам.
   Изменения произошли быстро и нелепо. Прямо перед собой он увидел лицо человека, а затем ощутил прикосновение его рук. Странное это было лицо и еще более странное прикосновение. Длинные пальцы незнакомца произвели мелкие движения, и вслед за этим внутри у Юрия что-то защелкало и кирпичики начали перемещаться с неимоверной быстротой образуя потоки, разделявшиеся на рукава и ручейки. Юрий был так шокирован происходящим, что вскрикнул в изумлении, что, впрочем, никак не повлияло на ход событий. Незнакомец с нездоровым старческим одутловатым лицом, испещренным склерами, смотрел куда-то в глубину Юрия, при этом не видя его. На среднем пальце незнакомца Юрий заметил перстень с крупным рубином, вокруг которого вилась тонко выточенная золотая змея, кусающая себя за хвост. Он хотел крикнуть этому наглому неприятному человеку: "что ты делаешь?!". Но крик не вышел из несуществующего горла. Тут ему стало всерьез нехорошо. " А может быть я умер и попал в ад, может быть это именно так выглядит?",- мелькнула паническая мысль. На которую наслоилась другая: "Но причем тогда здесь шапка бомжа и этот монитор напротив?". Это, что - адский офис, и я стал, я стал...Смутная дикая догадка мелькнула у него в голове, и он усилием воли заставил опустить свой взгляд туда, где мелькали пальцы со змеиным перстнем. Так и есть! Вглядевшись, Юрий различил знакомые очертания компьютерной клавиатуры с неизбывным рядом QWERTY наверху, только перевернутом кверху ногами. В четком соответствии с беганьем пальцев по "клаве" внутри у него что-то происходило и сдвигалось. С холодным спокойствием он осознал, что стал компьютером и на нем сейчас работают.
   Внезапно загорелся экран монитора напротив, а за ним еще десятки, как показалось Юрию, других мониторов, вмонтированных в стену. В нем самом это будто бы открыло десятки глаз смотрящих внутрь себя, а затем сотни, тысячи и миллионы глаз , смотрящих в мир с миллионов разных точек зрения. В "голове" у Юрия загудели мощные потоки информации , сложенные из миллиардов нулей и единиц. Потоки проходили через невидимые Юрию шлюзы, разветвляясь на множество русел. В самых немыслимых сочетаниях на гигантских костяшках его мозга щелкали курсы десятков валют, мгновенно пересчитывались авуары сотен банков. Между ними пересекаясь и накладываясь друг на друга, непрерывным потоком шли слайд-фильмы, видеоролики и аудиофайлы с речами президентов, премьер-министров, губернаторов и даже глав муниципальных департаментов; гастролями поп-звезд, международными спортивными состязаниями. Богатеи и воротилы всех стран - все как один помеченные красными маячками - передвигались по свету, заключали сделки, кутили в своих замках и на мега-яхтах От видеокамер не укрывалась ни одна мерзотная подробность их порочных развлечений, равно как и глобальных махинаций. Вперемежку с подробнейшей статистикой, цифрами финпланов и бизнес-проектов о транснациональных корпораций до самого мелкого частного предпринимателя, мелькали кадры испытаний новейшего оружия, старты ракет, траектории всех воздушных и морских судов. Чудовищный вал информации вбирал в себя содержание всех новых и только готовящихся к выпуску газет, журналов, книг, телепередач, интернет-сайтов, постов в соцсетях, частных писем в электронной переписке. Спутниковая съемка Земли поминутно укрупняло те районы планеты, где горели леса, крутились смерчи, проносились тайфуны, рушились здания от подземных толчков, шли бои и происходили теракты. От, казалось бы, всевидящего взора не укрывалось ни рождение необычного младенца в Бангладеш, ни странное немотивированное убийство в Антверпене, ни законченная рукопись известного писателя из Аргентины. Юрий чувствовал, как эти цунами битов в его новых голове и теле, проходят через разные шлюзы, отбрасываются в отстойник или увеличиваются до мельчайших подробностей. Некоторые образовывали подобие морей, другие ссыхались и сходили на нет.
   Он ошибся, что у него нет рук и ног, обоняния и осязания. В мгновение ока он перелетал тысячи, километров, мог ощутить прикосновение к самым разным предметам, обонял сотни неведомых доселе запахов. Проблема была в том, что этими ногами, руками и прочими частями тела и органами чувств управлял кто-то другой. "Я- сервер, подумал Юрий,- сервер и одновременно распределенный процессор суперкомпьютера. А может быть и нескольких суперкомпьютеров, связанных в единую вычислительную сеть. Но кто и зачем на мне вычисляет?" К этой резонной мысли примешивалась и другая: "Если я осознаю и пытаюсь осмыслить этот процесс со стороны, значит я не потерял личность. Она лишь была каким -то образом запечатана в эту машину. При этом я остался носителем шапки. Хотя...кто кого носит- это еще вопрос...
   Он "скосил глаза" на руки за клавиатурой, которые на несколько секунд остановились как бы в раздумье, а затем начали выплясывать по клавишам настоящую джигу. Юрий попытался разглядеть лицо таинственного сисадмина, но почему-то сделать этого не смог. Оно оставалось как будто в тени, хотя Юрий видел - в операционном зале горел яркий свет. Затем сознание Юрия вновь переключилось внутрь себя, и он почувствовал то, что называется обратной связью. Через него шли управляющие импульсы, которые он ощущал как простейшие команды. В основном это были емэйлы и короткие сообщения в открытых и закрытых глобальных коммуникаторах , посылаемые в ключевые на нынешний момент точки. Короткие наборы с виду порой совершенно бессмысленных слов, перемежаемые сериями цифр. Юрий не мог осознать их значения, однако ясно видел на цепочке настенных мониторов материализацию их в офлайне. Вот на одном из экранов с палубы авианосца стартовали несколько боевых самолетов. На бреющем полете они миновали кромку континента, а затем, развернувшись и поднявшись выше и пикируя зашли цепочкой на пестрый, высвеченный рассветным солнцем восточный город. Ракеты отделились от серебристых туш и с нарастающим тонким свистом ринулись на землю. Юрий увидел взрывающиеся дома, искаженные лица выбежавших на улицы не проснувшихся как следует людей с белыми платками на голове. Он видел горящую спину женщины в черной накидке, закрывающую собой ребенка. Рухнувшее вслед за эти перекрытие дома накрыло всех их, оставив после себя лишь груду дымящихся развалин и безмолвно оседающую в рассветных лучах пыль.
   На другом мониторе Юрий увидел, как в социальной сети другой страны бегут сообщения, призывающие людей выйти на митинг протеста. Полиэкраном на том же мониторе появились кадры, показывающие, как в трюм судна грузятся ящики с автоматами, патронами и взрывчаткой для поддержки оппозиции в этой стране. Третий монитор отразил процесс спешной переделки редакционной статьи по телефонным инструкциям, получаемым одутловатым редактором в ведущем "независимом" издании. На четвертом мелькнула карта с рекомендованным продюсеру маршрутом гастролей известной рок-группы. Пятый монитор высветил начало управляемого обвала акций на крупной азиатской бирже. На шестом мониторе спикер парламента озвучивал перед депутатами необходимость принятия поправок к законодательству, явившихся как бы ниоткуда. На седьмом - снайпер выцеливал бизнесмена, своими действиями нарушающего правильный ход дел. Восьмой монитор осветил лабораторные работы по созданию нового вируса, призванного "отрегулировать" расовый состав целого континента. Юрий увидел также закулисный механизм присвоения авторитетнейшей литературной премии, меры по блокированию несвоевременного изобретения, подготовку пятерых будущих советников президентов для разных регионов планеты, вербовку трех премьер-министров и двух министров финансов. Среди отправленных из его компьютерного "тела" директив была проверочная провокация на границе, три автомобильные и одна авиационная катастрофа, подготовка "сумасшедшего" уличного террориста, создание новой секты, аресты и амнистии, коррективы сценариев блокбастеров и даже наброски молодежной моды для следующего сезона. Юрий не успевал поражаться. Как? Неужели все эти распоряжения и рекомендации, все эти крупные и мелкие ходы на мировой политической и общественной доске, могли исходить из одного центра? Может ли даже супер-суперкомпьютер просчитать в режиме он-лайн все многоцветие мира, изменяя затем его движения в нужную сторону?
   "Суперкомп, сомневающийся в своих возможностях - это что-то новое",- с горькой иронией пошевелил процессорами наш герой.- Мое эго зачем -то помещено внутрь этих кристаллов, плат и шлейфов: очередная причуда шапки или очередной урок преподносимый мне для чего-то?"
   Юрий почувствовал вдруг, что люди, работающие по этому глобальному проекту как бы были и.... не были. Их пальцы скользили по клавишам клавиатур, брови сдвигались, обозначая серьезную думу на челе, однако они давно служили лишь телесными оболочками какой-то бестелесной силе, пользовавшей их в качестве инструментов. Под пальцами умных манекенов из программных единиц и нулей формировались и рассыпались политические партии и движения, моды и тренды, предназначенные для массового потребления и обсуждения. Сюда сходились все нити социальных сетей - глобальных и "национальных": в ушах Юрия не замолкал миллионоголосый щебет твитов, постов и комментов, из которого программы вытаскивали то один, то другой "голос", раскладывая его по "частотам", мгновенно вычисляя автора и выкладывая для анализа всю его личную подноготную. Если объект был интересен операторам, он заносился в виде архивированного файла в особую папку. Ему определялось место и роль - отрицательная или положительная с точки зрения управленцев, а в особых случаях модулировалась отдельная программа по воздействию на его личность и действия.
  
   Он не помнил, сколько продолжался этот сеанс "управления миром" и сколько еще сеансов следовало за ними. Компьютеры в этой сети не выключались, они лишь засыпали, входя в режим экономии энергии, а затем штудии продолжались. Для Юрия это было подобно короткому забытью между неотвязной и мутной деятельностью.
   Юрий чувствовал и понимал, что он сам является в этом чудовищном процессе приводным механизмом, боле того, механизмом низшего порядка, не имеющего права голоса. Как будто в его кишечнике, в почках, печени, легких по-хозяйски расселись какие-то клерки и менеджеры, которые через его нервные волокна и сосуды уверенно проворачивают гешефты, смысл которых от него ускользает.
  
   Тем временем, что-то неуловимо изменилось во всей обозреваемой Юрием диспозиции. Смотря изнутри экрана, он видел, как свет в комнате становится ярче: по бокам зажигались невидимые Юрием светильники, зал начал заполняться голосами. Они были чем-то похожи друг на друга - скрипучие, каркающие. Говорили несколько слов по- английски, затем переходили на неизвестный ему гортанный говор. Он скорее почувствовал, чем увидел, как по периметру зала засветились дополнительные мониторы. Знакомые ему руки "хозяина" забегали по клавишам и в его Юрия утробе набухли целые пакеты команд. Он видел, что все пришедшие столпились перед ним, вглядываясь в его лицо-монитор. "Совещание у них, видать",- подумал Юрий.
   Высветилась карта Земли в разных частях которой горели разноцветные точки, соединенные между собой причудливой сетью зеленоватых мерцающих линий разной толщины. В некоторых местах сеть была особенно густа и пульсировала в "нервных узлах". Юрию эта сеть показалась похожей не на правильную кровеносную систему, но на безобразное разбегание метастаз от множества раковых опухолей на разных континентах. Увидел он точечную пульсацию и совсем иного рода. В отличие от мощной раковой сети эти импульсы пробивались в разных частях света робкими, слабыми точками, где-то фоновым еле заметным свечением. Но в некоторых местах они горели ярко, соединяясь связями с им подобными.
   Юрий вдруг интуитивно догадался, что эти светляки мешают метастазной сети равномерно накрыть всю планету, словно отгоняя паука волшебными фонариками. Приглядевшись, он заметил, что в одной части света этих охраняющих от болезни фонариков было особенно много, чаще и длиннее ветвились связи между ними. А некоторые посылали свои лучи далеко - на другие континенты, связываясь, точно пожимая руки другим светлякам. Юрий ясно осознал, что местом, изобиловавшим "анти-раковыми" огнями была его страна - Россия. Будто услышав его мысли, совещающиеся укрупнили карту страны и Юрий узрел поразительную картину. Вся большая Россия - в контурах бывшего СССР была густо оплетена болезнетворной сеткой. Она болотно зеленела сплетениями в крупных городах, доходя своими отростками до глухих деревень, протягивала свои щупальца, давая зловещие побеги в тундре, в тайге, в степях и пустынях. И в то же время из тех же городов, а также малых поселков, отдельных малонаселенных точек и даже как будто из "чистого поля" концентрическими кругами и белыми ветками исходила противоположная по знаку сеть. Иные из этих волн были настолько мощными, что не давали зеленым метастазам даже приблизиться к ним. Но чаще всего линии мировой болезни шли параллельно лучам созидания, сплетаясь с ними- особенно в мегаполисах- в тесный, шевелящийся клубок. Совещатели укрупняли тот или иной фрагмент карты, и Юрий почти физически ощущал напряженное противоборство белого света и болотных скользких, но цепких огней. Иногда "болотники" искусно мимикрировали в почти белый цвет, отвоевывая за счет этого себе дополнительное пространство. А иногда раковая линия, внезапно раздвоившись как язык змеи резко атаковала с двух сторон белую ветку, но промахнувшись мимо нее, сталкивалась сама с собой, аннигилируя с резкой вспышкой.
   Прямых лобовых противостояний света и "болота" Юрий видел немного. Гораздо чаще обе ветви, разветвляясь схватывались друг с другом на множестве локальных пространств. Оператор суперкомпьютера увеличивал картинку до максимума, вызывая сбоку справку по укрупненному фрагменту. Юрий видел портреты и характеристики отдельных поселений, семей и даже отдельных людей, догадываясь, что невидимые мечи двух начал сошлись в схватке за сердце этого человека. Насколько этот поединок был принципиален, Юрий видел по объему справки об этой персоне, извлеченной из глубин компьютерных архивов. Порой свет в сердце иного человека не гас, даже , казалось, бы наглухо окруженной болотной тьмой.
   Пальцы "сисадмина" перестали бегать по клавиатуре и нацеливать мышку. Замерев на секунду, они перед глазами Юрия сложились в кулак и что есть силы ударили по подскочившей "клаве". Юрию показалось, что его стукнули сотней молотков по башке. Он хотел заорать, но вместо этого издал слабый электрический писк. Когда "голова" перестала гудеть от удара в нее пришла злорадная и, в тоже время, невероятно обнадеживающая мысль: " А сила -то их не безгранична!".
   Кого "их", он не очень понимал, но чувствовал, что попал в некое средоточие или управляющий "штаб" мирового зла. Доллары, золото, другие эквиваленты были для этих топ-менеджеров лишь средством, главным приводным ремнем, но отнюдь не богом, которому они поклонялись. "Божество" было иного свойства, причем имело непосредственное отношение к шапке, которую он сдуру напялил когда-то на свою глупую голову в осеннем московском дворе. "И где она теперь- эта чертова шапка и где теперь я?"- пронеслось в его электронном мозгу жалобно, выдавив на экран какой-то левый рекламный банер. В нем ни к селу ни к городу красовалась грубая состряпанная реклама аперитива "Степной" с ернической цитатой из песни Высоцкого "И кто загнал тебя сюда - в винную посудину? От кого скрывался ты и чего скрывал?"
   Да, руки этих людей были самыми обычными- человеческими, как и сердца - продолжал крутится Юрин процессор - у них есть свои слабости, злость, досада. Кто ими движет? Управляет ли этот Некто также и мной, играя моими мыслями и действиями? Последнее предположение было крайне болезненным. Но что-то внутри или снаружи останавливало его от отчаяния, намекало самим языком, на котором он мыслил, что он не только "0", но и "1", а двоичный код лишь часть десятеричного, надо лишь найти правильные электронные переходы -мостики, чтобы превратиться из инструмента в действующее лицо.
   Тем временем, пальцы с перстнем опять осторожно приблизились к клавиатуре - вроде как в раздумье. Каркающий голос внятно произнес по-русски: "Надо изменить условия". Посмотрев куда-то вбок - то ли на соседний монитор, то ли в некую таблицу на стене, сисоп покаркал: "Работаем конфигурацию "Джи- слэш -пятнадцать". После этого сразу несколько других рук с похожими перстнями на пальцах облокотились на стол, где стояла голова Юрия, а некоторые из их владельцев пристально заглянули ему в лицо-монитор, как будто хотели прошить взглядом насквозь. Юрий отпрянул бы внутрь самого себя, если бы мог это сделать. На него вылупились чуть искаженные жидким кристаллом монитора лица, вернее, хари, часть из которых он видел уже в итальянском замке в "братстве шапке", часть во властных коридорах, часть еще где-то. Из-за этих уродливых образин, вторым планом, и, как показалось Юрию, прямо ему в глаза, смотрела небритая рожа бомжа. Словно поняв, что обнаружен, бомж осклабился и заговорщицки подмигнул Юрию - ишь, мол как замаскировался, братишка...
   "Да, что ж это деется-то, - по бабьи запричитал кто-то в душе у Юрия. Он попытался завеситься "хранителем экрана", но таковых не оказалось.
   Мозг путешественника напряженно работал. Не тот искусственный, что подчиняясь плану собравшихся в зале мерзавцев, обсчитывал их темные глобальные делишки. А свой- соединенный с душей, который, как он точно понял, был неподвластен их воле. Юрий искал выход, словно решал нелинейное уравнение с несколькими неизвестными. Одним из них была шапка и ее нынешнее местонахождение. Вторым, тесно связанным с первым, был способ выскакивания "из посудины", в которую его заточили могущественные силы. Но главным, он смутно догадывался, что именно главным - было его целеполагание: чего он хочет больше всего?
   Плюнуть на эту шапку, на этого осточертевшего бомжа с его кодлой и вернуться домой, забыв и запив все это "ершом", как нелепый сон. "Все это не мое, я здесь не при чем, отпустите меня в родные пенаты и творите сами чего хотите", - таковым были, вроде бы, единственные и логичные его желание и цель. Какие ж еще? Однако Юрий с тревогой чувствовал, что в микросхемах его созревает совсем другая интенция. Она была сумбурной, но надсадно-острой. И заключалась в том, чтобы он имеет право и даже должен как-то вмешаться в эту дрянную фантасмагорию, чтобы нарушить ее ход, смешать карты, переставить фишки. Кто-то внутри или снаружи его мягко указывал на то что, даже оказавшись вновь на лавке перед своим домом, он не сможет уже остаться тем, кем был прежде, да и мир уже не будет тем же самым - что-то сдвинулось в них обоих необратимо. Так что "хата с краю" не проканает..
   "Но как я могу стать действующим лицом в нынешнем положении, сидя в компьютере без рук, без ног?!" Мысль повисла, дребезжа в пустоте. Словно продолжая этот довод, некто развил ее в его мозгу: "Не парься чувак, расслабься! Гордись, что стал орудием, с помощью которого вершатся судьбы мира! Будешь перегреваться - сгоришь". Но что-то щелкнуло, екнуло уже в процессорных шлейфах, родив твердый и злой ответ: "Сгорю? Ну, так и вы со мной вместе!! Я еще вставлю вам палку в ваши колеса!". Собрав все мысли, волю и что там еще у него было в один "кулак", Юрий обрушил его, прицелившись мысленно в сердцевину процессорного кристалла.
  
  -- Раздвижение горизонтов
   Неимоверное напряжение сознания произвело сильный эффект. Главный компьютер, в котором томился Юрий, не взорвался, не задымился, но выдал обширный "error" - до "биоса"- не реагируя на перезагрузку и выдавая пульсирующую табличку с надписью "ошибка 777". Через черный монитор он видел искаженную от изумления и злобы харю сисопа, бессмысленно танцующего пальцами по клавиатуре. Сохранившимся боковым зрением он видел также, что на соседних мониторах происходит какая-то ерунда. Там как в калейдоскопе замелькали веселые похабные картинки демотиваторов, перемежаясь с таблицами школьных логарифмов и рекламой пансионатов Карелии. Бросив его на время, операторы бегали между другими компьютерами, пытаясь остановить вакханалию. Зал огласился резкими звонками мобильных телефонов, проклятиями на разных языках и каким-то исподволь нарастающим дребезжанием. Скорее ощущая внутренним чувством, чем видя, Юрий понимал, что его усилие таки привело к нешуточному сбою во всей системе.. Бабочка, сев на камень, стронула его с крутого склона, и тот вызвал камнепад. Хитроумные планы управляющего центра рушились и искажались прямо на глазах. Получая из центра ложную и противоречивую информацию, его марионетки по всему миру начали творить нелепости и пропускать удары: лопались "вечные" банки и тресты, в США неожиданно проморгали выдвижение, а затем и выбрали совершенно немыслимого президента, в Европе началась арабская весна, китайцы вдруг высадились на Луне и немедленно со страшной скоростью начали строить лунный город, Африку объединил чёрный Ленин, а в России откуда-то взялся Белый Царь, мгновенно собравший под высокой рукой все имперские земли и выдворив предателей. Все это Юрий узрел как бы в моментальной проекции будущего. По углам же его вИдения клубился самый настоящий неуправляемый хаос, прорезаемый откуда-то сверху из- под купола здания лучами Надежды.
   Однако весь окоем внезапно заслонила оскаленная рожа бомжа с бешеными желтыми зрачками. Чуть не расплющив нос о монитор, тот орал прямо в уши Юрию: "Ты- болван!! Думаешь этой мелкой пакостью помешать ходу вещей?! Да ты просто безмозглая, бессильная тля!!". Бомж чуть отстранился от монитора и Юрий заметил, что он был одет в сиреневый смокинг под которым вместо рубашки с манишкой болталась обвислая линялая майка с эмблемой спортклуба "Торпедо".
   Он, что-то сообразив, вдруг успокоился и уже без злобы, насмешливо произнес: "Да мы тебя до винтика разберем, дурилка электронная... А для начала...". Он не договорил и занес руку куда-то за спину Юрию. Раздался тихий щелчок и угасающим сознанием наш герой понял, что его просто вырубили из электропитания.
  
  -- Самосборка из пустоты
  --
   Что остается от мыслящего существа, когда его парализуют, завяжут глаза, заткнут уши и ноздри? А позже для верности - занавесят все окна и выключат свет? Остается - мысль - а значит- и существо. Впрочем, вопрос этот открытый, пока не попробуешь, точнее, не попробуют с тобой - без шуток и поправок на то, что через какое-то время из соседней комнаты не придет друг-ассистент, чтобы прекратить эксперимент. Или хотя бы палач, чтобы вернуть тебе жизнь через боль... Но на что же опираться мысли в отсутствии внешних и даже внутренних сигналов от тела? Имманентна или трансцендентна она по отношению к его "я"? От чего ей отталкиваться своими лапками при движении от пункта "А" к пункту "В" ? Память? Но этого явно мало, чтобы куда-то двигаться...Философы, поставив такой вопрос через цепь умозаключений придут к тому или другому ответу. Но никогда не убедят друг друга...
   ...Отключенный от электропитания, Юрий не умер. Во всяком- случае, это не было полным небытием. Сознание его сперва блуждало в потемках, разделенное надвое как диполь. Но в какой-то момент, магнитные поля искривились и заряды встретились, образовав, не сливаясь, квази-частицу. Возможно, это и было истинной сутью его "я"? Пульсируя от разнонаправленных сил внутри, частица эта понеслась, кружась; начала различать магнитной своей чуйкой пути-дорожки. Веером разлетались они и сплетались. Ничего не помнила частица о своем прошлом, не имела никакого представления о будущем. Кроме того, что ей нужно попасть на правильную трассу- выбрать, угадать. Это было хотя бы отчасти - в ее силах. Частица, бывшая когда-то Юрием, имела твердую напряженную волю сделать нечто главное. При этом воля эта была лишь составной частью, ручейком в чьей-то иной Воли, неизмеримо более могучей, подобной бескрайней реке, текущей от горизонта до горизонта. И эта Река, вобрав в себя его ручеек, несла и направляла его в единственно правильную сторону, не давая случайно уклоняться на боковые тупиковые дорожки, Река не неволила его. Перенаправив волевой заряд, он мог бы вырваться из потока, уйти на дно глубинными противотечением, закрутиться навеки в глухой, никуда не ведущей воронке, разбиться мелкими брызгами о любое препятствие. Но он не желал этого, сам не зная почему. Подчиняясь и одновременно помогая речному бегу, он вновь ощутил себя...нет не Юрием - Георгием.
   И, как будто нащупав, наконец, свое настоящее имя, понесся стремглав по неизвестным пунктирным трассам. Ему пришло вдруг сравнение с треками разлетающихся и сталкивающихся ядерных частиц, оставляющих чиркающие следы в камерах, где за ними наблюдают физики. - Возможно, и мне надо столкнуться с какой-то частицей, чтобы возникла новая полновесная единица,- подумал Георгий.- Или аннигилироваться, как бесполезная, не оправдавшая себя заготовка. Мысль эта закрутила его в огромный центростремительный водоворот. В отличие от вихря перед последним превращением, в этот раз его влекло не вниз: он как будто поднимался из глубокого колодца по стенкам которого мелькали образы, напоминавшие неряшливые гипертрофированные карты Таро.
   Чудовищные картинки ловились боковым взором: зловещие в зеленоватом свете террасы сада, с деревьев которого свисали продолговатые плоды с человеческими лицами и звериными мордами. Поднимаемый его полетом ветер, сбрасывал часть из них на твердую амальгаму и они разбивались с хрустальным звоном. Человеческие лица на некоторых ветвях на глазах принимали звериные черты, другие, напротив очеловечивались. Затем пересекая плоскость полета встала объемная картина пустыни, из глубины которой, отряхиваясь от песка вставал огромный неизвестный зверь с налитыми кровью глазами. Со стороны заката, мерзко повизгивая, к нему спешила гигантская механическая волчица, увешенная антеннами и радарами. Она вставала над ним расставив лапы и зверь, распластавшись по земле, хватал губами ее набухшие резиновые соски, жадно пил поганое черное молоко, давясь и обливая им песок, дымившийся от маслянистых черных капель.
   Выше со стенки колодца смерть в традиционном обличии костлявой дамы с косой, но с кокетливой пляжной панамкой на черепе, осклабившись, зазывала пролетавшего сыграть с ней в увлекательный квест в комнате с зеркальными стенами. "Скидки старым клиентам" переливалась надпись над входом. На следующем обороте он узрел представительная дама рубенсовских форм с неплотной повязкой на глазах. Подмигивая из-под нее, она предлагая взвесить на ржавых ручных весах жизненный груз и за небольшую плату облегчить его.
   Георгий воочию видел бесконечного тонкого как глист серебряного змея, обвивавшего землю. Миллионами своих отростков он ввинчивался в сердца людей, лишая их решительности, надежды, смысла жизни. Его маленькие детки - червячки лезли в глаза и уши людям из экранов телевизоров, мониторов компьютеров, экранчиков смартфонов и, проникнув в мозг, копошились, устраивались там поудобнее. Змей этот связывал все президентские и королевские дворцы, штаб-квартиры международных банков и корпораций, так, что любые движения , исходившие оттуда, отливали серебристыми змеиными чешуйками, шелестели чуть слышным шипением гада. В змеиных кольцах искажались слова и пути людей, безвыходно бродивших кругами.
   Ослепительный свет мелькал по временам между этими вымороченными полуживыми фресками. Как будто солнце, пробивало лучи сквозь щели ветхой башни. В лучах ему чудились чьи-то добрые протянутые к нему руки. Ох хотел бы схватиться за них- но хвататься было нечем, а восходящий поток влек его выше.
   А потом он увидел шапку. Приняв свой первый вид дорогой ушанки, только огромного размера она, оказывается, все время вращалась рядом с ним, то подлетая ближе, то удаляясь. Серебристый мех ее поблескивал в сумраке и гас в пятнах света. Иссиня-черная внутренность казалась бездонной. Приблизившись к ней усилием воли, Георгий заглянул внутрь, как в пропасть.
   Некоторое время он летел, удерживая себя в таком положении и вглядываясь в бездну, не пытаясь дотянуться до проклятого головного убора. Постепенно шапочная тьма превратилась в сумрак и Георгий различил, что в нем шло свое вращение только в противоположную сторону. С гулким толчком вновь обретенного сердца, Георгий увидел, что по спирали внутри шапки мчатся две собаки- черная и белая. Одна, догоняя другую, кусала ее за хвост и, расширив пасть заглатывала целиком, меняя цвет. При этом проглоченная сука, не прекращая перебирать лапами, выходила у заглотившей из зада, оказавшись противоположной масти. Чуть отстав, она начинала постепенно нагонять первую и все повторялось как в дурном сне. Присмотревшись, наблюдатель уловил в мордах обоих псов явные черты бомжа. Непонятная ярость вдруг охватила его. Оттолкнувшись как мог на лету от пустоты, он сжал себя в комок и бросил в пространство шапки.
   Резко изменившийся спин вращения сперва закрутил Георгия волчком. Встрепенувшись, он обнаружил себя сидящем на белоснежном и как будто даже светящемся коне, скачущим вслед за собакой-божмом. Суки, тем временем перестали пожирать друг друга, сделавшись одним диковинным длинным черно-белым зверем- с конскими копытами, песьим туловищем и человеческой головой. Георгий скакал в сумраке шапки, держась одной рукой за гриву коня, другой - он это не сразу понял - сжимая древко копья. Химера впереди ускорила бег и, обернувшись, заржала, показывая преследующему лошадиные зубы и черный раздвоенный язык.
   Дрожь ужаса прошла по телу Георгия - на него в искаженном виде смотрело его собственное - прошлое лицо Юрия, мерзейшим образом вобравшее в себя некоторые черты своего зловещего спутника. Юробомж, не прекращая бега, глумливо прохрипел- прокаркал, подражая его голосу: "Себя ли убьешь, наездник?". Копье дрогнуло в руке Георгия, но конь под ним гневно заржал, возвращая всаднику мужество.
   Круги кончились. Они скакали по каменистой дороге, минуя по бокам смазанные, словно полинявшие акварели, картинки прошлых шапочных превращений Юрия. Искры летели из под копыт белоснежного коня и химеры. В погоне они миновали черный лес, в котором свисающие с деревьев ветви немилосердно хлестали всадника по лицу, а колючий кустарник обдирал до крови руки. За лесом простиралась сухая безжизненная пустыня, своим горячим суховеем, казалось, выдувавшая саму душу из глотки. Но кончилась и она. Одни серые камни были кругом, а впереди высились мрачные горы, куда вел его бомж. Пару раз Георгий дотянулся было своим копьем до запаленной шерсти зверя, вызвав треск искр, от которых высоко в горах посыпались камни.
   Они давно скакали по неширокой горной дороге, уходящей вверх. За очередным поворотом возникло каменное плато, за которым ядовитыми туманами дымилась пропасть. Дальше дороги не было. Зверобомж с лицом Юрия, круто развернулся и поднялся на дыбы, вздыбив шерсть. Он, кажется, вырос в несколько раз, на плечах взвихрились перепончатые крылья, из вытянувшейся пасти вырвался язык пламени. "Вот оно как!",- с внезапным весельем подумал Георгий, осаживая коня, тоже вставшего на дыбы. "Какая старая история!" - мелькнуло у него в голове. Он перехватил копье поудобнее и успокоил коня, изготовившись к схватке. Тем временем, дракон опустил крылья, замял языком пламя у себя в пасти и уменьшился, превратившись в мышку. Потом, словно спохватившись, расшаркался ножкой и вырос до человеческого роста. На этот раз он предстал в зеленом рабочем комбинезоне с эмблемой "Дорстроймост" на нагрудном кармане. Лицо его посекундно менялось, словно он не мог подобрать нужное. Наконец, бомж остановил этот тик, проведя по нему рукой и оказавшись благообразным блондином-бородачом с голубыми глазами.
   - Брось ты эту палку, сказал он миролюбиво - пошутили, побегали и будя, правда, Юр? Он подмигнул и закрыл лицо руками в комичном ужасе. - Это ж все иллюзия - виртуал, ты что еще не понял, братишка? Бомж обвел руками все вокруг и с шумом втянул в себя воздух. - Квест, это такой, докочумаешь? Мы оба внутри шапки- нами играют обоими свыше. Сейчас вот уровень очередной прошли- вкуриваешь? Я уже олдовый, давно играю. Ну, ткнешь ты меня этой штукой, - он опять показал на копье Георгия. Я для смеху огнем пыхну, потом страшным голосом закричу и в пропасть эту как бы улечу. Ну, как Шерлок Холмс в предпоследней серии - помнишь? А на следующем уровне все опять повторится - будем в этой шапке бегать друг за дружкой, образы разные диковинные принимать - все по прихоти разработчиков и дизайнеров игрушки этой... А ты, небось, всерьез все принял, а, дружище? Искры из под копыт, злые драконы, могучие всадники? - хохотнул бомж, становясь развязнее.
   Георгий растерянно молчал, опустив копье и чувствуя, что неумолимо возвращается в Юрия. Опустив голову, молчал под ним конь.
   - Вот и лошадку заморил совсем, - участливо продолжал бомж. Она хоть и рисованная, а тоже отдохнуть хочет. Сейчас мы ей травку нарисуем. Давай спешься, я дизайн этого уровня помню - тут в скале гостевая пещера, для тех кто знает. Бомж кинул камнем в скальную стену и действительно часть ее отъехала, открыв гостеприимный домотканый коврик у порога.
   - Давай, рассупонься, брателло, - поддавливал он.- слышишь олешек уже жарится? Ждет нас славный ужин: оленинка с брусничным соусом, хороший вискарик....
   Заметив какое-то движение в лице Георгия- Юрия, он тут же подкорректировал предложение. - Не хочешь заморского этого пойла - и правильно! В погребе водочка старорусская припасена - штоф зеленый, запотевший. Огурчики нежинские, груздочки белые, растегайчик с осетринкой, квасок монастырский смородинновый, эх! Что ж, мы не заслужили с тобой что ли? Все потешаем игроков-то этих наверху, он злобно ткнул пальцем вверх, - а самим бы почему немного не потешиться, выдохнуть, так сказать?. Сядем на лавки дубовые накатим как бояре древле, потолкуем о судьбах русских ладком... Мы ж с тобой не какие-то там космополиты безродные, либерасты поганые...Гусляры нам сыграют, девки красные спляшут, захочешь - любая твоей будет...
   Бомж явно переигрывал с лубочными картинками. Заметив опять движение в лице Юрия-Георгия, он, перебил себя, хлопнул ладонью по лбу. - Какой я дурак, зачем тебе девки! У тебя же свет-Аленка! Верну я тебе ненаглядную красу твою, и молодость верну и вдохновение. А к этому и работу непыльную творческую, джип японский - верного коня, ты ведь такой всегда хотел, верно? Бомжа занесло не на шутку. - И поедешь ты со своей красой в разные страны - Венецию увидишь, пока не утонула, и Рим и Большой каньон....А закаты , знаешь какие на реке Конго, а льды искристые в Антарктиде - так много всего на свете? Бомж мечтательно развел руками. - Жизнь человеческая коротка, кошелек не всем позволяет. А условий у меня никаких - будешь мне верным другом, да и все. Знаешь, как мне надоело по свету белому мотаться! Один, да один столько веков. А навстречу все дураки, да мерзавцы попадаются...Ты- другое дело, мы с тобой - ого-го, каких делов наделаем!
   Как цветной шалью провели по глазам Юрия. И показалось ему как тогда - в перевернутом золотом шлеме - видит он крутящийся клубок - земной шар - с материками, чудесами, романтическим приключениями, бессмертными стихами и мелодиями...А над этим клубком стоял черный грач, ласково кивая ему клювом. Входи- обрети весь мир, стань легкокрылым и бессмертным...
   Зажмурился Юрий, удерживая головокружение. А когда открыл глаза, померкло наваждение. Не было никакого земшара. Стояла перед ним унылая фигура бомжа с бороздами через все лицо, в которых скопилась вековечная пыль. Не человек- мешок с трухой. И прятал этот человек за спину левую руку (почему он раньше этого не замечал столько времени?!) - с сожженными древним преступлением и древней злобой пальцами.
   - Ну так как, Юрок? ,- прошамкал бомж, сдерживая нетерпение - пойдем сбрызнем наш союз?
   - Не Юрок я - был ему ответ. - Мое имя Георгий!.
   Поднял Георгий проясневшую голову и вскинул копье. Конь под ним тоже вздыбил голову и грозно заржал прямо в лицо бомжу.
   Злобно покривившись, тот яростно глянул на своего визави, которого, как ему казалось уже почти соблазнил.
   - Ты болван!- прошипел бомж, вновь начав расти, когтеть и окрыляться. - История-то это старая,- как ты заметил,- телепатнул он - да неизвестно, чем в этом квесте закончится! Последнее слово потонуло в змеином шипении и огненном плевке, обжегшем гриву коня и опалившем лицо всадника. Дракон возвышался над ним, хлопая перепончатыми крыльями.
   - На этот квест нету мест,- пробормотал Георгий и высоко поднял над собой копье.
   - Кого хочешь убить,- захохотал дракон, и эхо раскатилось по горам. На похолодевшего Георгия вновь смотрело лицо прежнего Юрия - такое, как он привык видеть бреясь по утрам в зеркале- только в драконьей кожуре и с мясистым разноцветным гребнем на голове.
   Тогда размахнулся Георгий и зажмурившись от драконьего выдоха, что есть силы бросил свое копье в самую середину своего прошлого лица. Звон разбитого зеркала и гром обвала прокатился по горам, сбрасывая снежные пики вниз и вздымая из расщелин новые вершины.
   Теряя сознание и чувствуя глубокую рану где-то внутри, он увидел далеко проникающим взглядом, как рушились игрушечные домики в долинах, мешались, меняли очертания фигуры в шахматном городе. В это же мгновение, растянувшееся, казалось, на годы, Георгий узрел, как на большом темном небоскребе, заполненном компьютерами и серверами, взлетела на воздух, словно от объемного взрыва, треугольная крыша, и здание стало оседать, складываясь под собственным весом. Как, вспыхивая саламандрой, гасла мерцающая сетка, наброшенная на планету.
   Дракон с разбитым вдребезги лицом извивался перед ним, дымясь, сыпля электрическим искрами. Шипя как сломанный патефон, он из последних сил изрыгал из себя ноты мировых поп-хитов, фразы политиков, шутки теле-юмористов. Наконец в нем что-то окончательно лопнуло, и из обугленной сердцевины вылетел красный китайский фонарик со свечкой. Фонарик полетел над горами, долами, мерцая потухающим огоньком, пока не растворился в густом тумане. Сознание Георгия также заволокло туманом, и он замертво упал с коня на камни плато.
  
  -- Эпилог
  --
   Юрий очнулся на лавке от вечернего сквозняка. Дождь, ливший весь, день прошел, оставив обильные лужи и запах осенней сырости, в которой угадывались - тяжелый аромат гниющей листвы и предчувствие скорых заморозков. Предзакатное солнце выглядывало из-за тяжелых облаков, сквозящих над городом. Ежась и запахивая пальто, он огляделся вокруг: облезлая лавка, старые ржавые качели, детский грибок над занесенной листьями песочницей две опорожненных бутылки "Клинского" на бордюре. Он сидел абсолютно один в вечереющем осеннем дворе. "Заснул я что ли?" - подумал он, вставая и вглядываясь в действительность. В голове громоздились чудовищные видения, словно навеянные глубоким опьянением. Он попытался их ухватить, вспомнить, но образы таяли, рассыпались в руках как песочные замки. На сердце и в голове не было при этом никакой похмельной тяжести, усугубленном чувством вины, как после большой пьянки. Напротив, там ярко светило солнышко, пели чудными голосами легкокрылые светлые птицы. Была приятная усталость от некой свершенной работы, неведомый покой.
   Все еще недоумевая, но и радуясь внутренне такому настрою, какого не испытывал, наверное, с детства, Юрий посмотрел на свой дом и ощутил как теплы и прекрасны огоньки, зажигавшиеся в них, какие, в сущности, добрые и славные люди живут там... "Все наладится, надо жить",- подсказал кто-то ему мысль, и он с радостью ухватился за нее, понес, вертя и рассматривая, как драгоценный кристалл перед глазами.
   Вдали глухо бухнул колокол - один и второй раз, перейдя в сдержанный призывный перезвон. Юрий понял, что звонят к вечерне в старой церквушке - в полутора кварталах от него . И хотя он чрезвычайно редко заходил в храм, сейчас его настойчиво повлекло туда. Он вдруг ясно увидел, как затеплились в полумраке лампадки под образами и седенький псаломщик, чуть гнусавя, начал вычитывать Часы в боковом приделе, не смущаясь горсткой старушек в платочках, шушукающихся на лавке. Юрий сунул руку в карман и нащупал мелочь, которую, собирался давеча потратить на пиво. "На три свечи хватит,- радостно подумал он: Господу Христу, Царице Небесной и Святому Георгию". Почему именно так - он не знал, да и не собирался доискиваться - было достаточно первой, пришедшей в голову мысли.
   Юрий направился наискосок через детскую площадку к выходу из двора в переулки. Уходя, обернулся и заметил старую свалянную заячью ушанку, кем-то - не по сезону - оставленную под лавкой. Смутное тревожное воспоминание кольнуло его, но он не стал придавать ему значения - легко отвел, как отводят чужие кошмары. "Наверное, бомжик какой забыл,- решил он, - а может до помойки кто не донес...". Вернувшись, Юрий он с чистым сердцем нагнулся и, взяв бросовый головной убор за хлястики завязок, понес и аккуратно повесил на ветку дерева возле помоечных контейнеров. "Авось, пригодиться кому, как похолодает",- сказал сам себе.
   И уже, не оглядываясь, с теплой вечерней радостью в сердце решительно пошел туда, откуда еще доносился отзвук колокольного благовеста.
   31
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"