Аннотация: Рассказ писался к Новому Году, хоть написался к Старому. Именно в этом состоит его коньюнктурность.
Для начала - немного цифр. 31 декабря, около половины двенадцатого утра родители Анчуткина, после трёх часов шума, возни и ругани укатили за город, оставив после себя холодильник еды, запах горелого теста и гору грязной посуды. К двум часам пополудни подтянулся Лядов с большой коробкой ёлочных игрушек и маленьким коробком, о содержимом которого будет сказано чуть ниже. А ещё через две минуты наконец проснулся сам Анчуткин и пошёл открывать дверь.
- Ты во сколько лёг-то? - поинтересовался Лядов, озирая мешки под васиными глазами.
- А, не знаю даже, как предки встали, так я и лёг, - Анчуткин зевнул и направился в ванну. Митяй вытер ноги, вошёл в квартиру и попытался закрыть непослушную анчуткинскую дверь одной, непослушной с мороза, рукой. Потом, поняв, что это ему не удастся, Лядов стал разуваться, чтобы отнести игрушки в комнату. Он уже почти расшнуровал один ботинок, когда в коридоре показался Вася, чуть менее похожий на неудачливого пчеловода, чем пять минут назад.
- Накурился уже? - без удивления и не особенно ожидая ответа спросил он, взял коробку у Лядова из рук и направился в большую комнату. - Ты дверь, кстати, не закрыл.
Анчуткин опоздал. Митяй, обе руки которого были теперь свободны, выпрямился, чтобы стащить ботинок с ноги, а выпрямившись, ощутил потребность в опоре. А ощутив потребность, он опёрся спиной на дверь. Та распахнулась, и Лядов, грациозно взмахнув свежеснятым ботинком, вывалился на лестничную площадку.
- Ай-яй-яй, как Вам не стыдно, товарищ Лядов! - с укором воскликнул Анчуткин. - Вы, вставший на путь духовного развития, Вы, в поисках просветления выкуривший больше плана, чем иные выкуривают табака, Вы, пример для юных торчков всего мира, гордость всего прогрессивного человечества - ведёте себя, как последний синяк! Что станут говорить соседи?! - продолжил он, протягивая Лядову руку. - “Опять этот Лядов нажрался...”
- Блядь, Анчуткин, ёбаный твой рот, ну не через порог же! - суеверно отказался от руки Митяй.
Вася, вздохнув, с готовностью вышел на лестницу и протянул руку вновь. Однако вместо руки Лядов сунул ему ботинок, который Анчуткин с деланым благоговением прижал к сердцу, позабыв про снег, набившийся в протектор, и теперь ручейками стекавший ему на пузо.
Митяй поднялся, балансируя на обутой ноге.
- “Молодец, Лядов,” скажут соседи, “с виду - алкаш-алкашом,” - не унимался Вася, -“а какая грация, какое равновесие, какая, чёрт побери, сила духа!”
И пропустив Митяя внутрь, Анчуткин закрыл дверь.
- А где ёлка, кстати? - спросил Лядов, оглядев анчуткинскую комнату.
- У предков в комнате, а что?
Митяй, ни слова не говоря, вышел и спустя минуту вернулся с торжествующим видом.
- Говно ваши игрушки! - заявил он.
- Чего говоришь? - донёсся голос Анчуткина с кухни. Лядов беззлобно выругался и пошёл на кухню.
- Я говорю, говно у вас ёлочные игрушки.
- Очень это может быть. Только не у меня а у предков. - пожал плечьми Вася. - Кофе будешь?
- Давай, - согласился Митяй и продолжил. - А я гораздо прикольнее игрушки принёс. От бабушки остались, прикинь. И чего их прятали столько времени?
- Это игрушки у тебя были в коробке? - вяло поинтересовался Анчуткин. - И к чему ты их приволок?
- Ни хуя у тебя вопросы! На ёлку вешать, зачем же ещё! - возмутился Лядов. - Праздник всё-таки.
- И ты туда же, - деланно вздохнул Вася. - Интересные у вас представления о праздниках. По вашему, праздник - это что-то типа повода для заморочек. Вы, наверно, думаете, что если все на уши не встанут, так и новый год не случится.
- Ты короче, что, хочешь сказать, что зря я игрушки притащил?
- Да нет, не зря, конечно, - поспешил утешить Анчуткин. - В том, что ты притащил игрушки лично мне видится глубокий смысл. Обычай украшать ёлки восходит к далёкой древности и имеет весьма сакральное значение. Новогодняя ёлка символизирует собой... Короче, хватай свой кофе и пошли в комнату.
- Анекдот, - обьявил Анчуткин, - единственный в своём роде. Мир полон анекдотами, сочинёнными обычными людьми про торчков. А этот анекдот сочинён торчками про обычного человека.
Лядов отхлебнул кофе и выжидательно посмотрел на Анчуткина.
- Так вот. Приходит мужик в магазин. “Вы знаете,” говорит, “я у вас на днях ёлочные игрушки купил, так вот, я бы хотел их обратно вернуть”. “А что с ними такое,” интересуется продавщица, “не блестят?” “Да нет. Не радуют.”
- Грустный анекдот, - оценил Лядов. - Про торчков веселее гораздо. Так что, мы игрушки будем вешать?
- Да будем, конечно, Митяй, куда мы денемся.
- Вот то-то же! Только надо дунуть сначала. Кстати! - спохватился Митяй. - У меня же для тебя подарок есть. - С этими словами он извлёк откуда-то из недр души изящную костяную трубку и торжественно вручил её Анчуткину. - С Новым Годом!
- И тебя с Новым Годом, - отозвался Анчуткин, доставая из ящика стола густо изукрашенную резьбой трубку тёмного дерева. - Курить тебе - не перекурить!
- Заебись! - прикололся Лядов и поставил свою трубку на полуразобранный корпус анчуткинского компьютера. Анчуткин поставил свою рядом. Несколько минут протекли в молчании. Слышно было только согласное хлюпание кофе.
Первым молчание нарушил Лядов
- Ты ж ещё не знаешь, что мы курить будем! - вспомнил он, извлекая из недр ещё более глубоких, чем душа, маленький коробок[1], и ставя его рядом с трубками. - Я тут таких ебанических шишек нарыл с утра! С одного напаса уносит! Реальные новогодние шишки!
Ни слова не говоря, Анчуткин полез куда-то под стол, порылся там, небрежно оставил в сторону баночку с шалой, порылся ещё и наконец с каверзно-торжествующим видом извлёк кусочек гашиша светло - коричневого цвета.
- Блядь, это что, тот самый гашик?! - ещё пуще оживился Лядов.
- Тот самый, - самодовольно подтвердил Анчуткин. - Я специально полграмма на Новый Год оставил, - он осторожно положил кропалик между двумя трубками и поставил рядом шалу. Потом допил кофе, поставил чашку на книжную полку, потёр руки и торжественно обьявил:
- Ну-с, с чего начнём?
Начали с шишек. И был смех, и были гоны, и музыка заполняла собой мир, и не один прекрасный замок был соткан из дымного воздуха, населён чудесными созданиями и тут же забыт ради следующего, не менее прекрасного, и время, заслушавшись, плелось нога за ногу, и солнце улыбалось игрушкам, с тихим звоном скачущим по ёлочным ветвям, а когда лучи его начали приобретать красный оттенок...
- Ну что, по гашику? - предложил Лядов.
И снова был смех, и музыка, и грузы, и замки снова были тут, огромные, величественные, ебанически красивые и полные чудес, и время, устав переться, останавливалось, чтобы отдышаться, и снежинки, летящие из темноты, ластились к окну, и ластился к окну сигаретный дым. И Лядов, сидя в кресле, втыкал в первую попавшуюся книжку с картинками, и Анчуткин лежал на полу, глядя на люстру сквозь еловые ветви.
- Может, позвоним кому? - предложил Митяй, долистав книжку до конца.
- Например? - не поворачивая головы, спросил Вася.
- Ну мало ли, - неопределённо ответил Лядов. - Что у нас, друзей, что ли, нету?
- Друзей у нас - дай бог каждому, - согласился Анчуткин. - Только звонить кому-то мне сейчас глубоко в падлу. А тебя я, конечно, не удерживаю. Телефон целиком в твоём распоряжении.
- Да надо бы кому-нибудь позвонить. Выяснить, где они Новый Год встречают.
- Это я тебе и так могу рассказать. Около шестидесяти двух процентов - дома с родственниками, тридцать четыре с небольшим - по клубам. Оставшиеся четыре с мелочью процента - это мы с тобой. Да все знают, Митяй, что у меня предки съебались, так что кто захочет - позвонит.
- Ну ладно, а сигареты у нас есть?
Анчуткин взял с пола пачку и кинул в сторону Лядова, который чуть не вывалился из кресла, ловя её[2].
- Слушай, - мечтательно поинтересовался Митяй, закурив, - а что бы ты хотел на Новый Год?
- Ты же меня одарил уже!
- Да я не про себя, я вообще. Вот если бы, к примеру, Дед Мороз на самом деле был, что бы ты у него попросил?
- Ну, - Анчуткин уставился сквозь ёлочные ветви куда-то чуть выше потолка, - ну, не знаю, комп, там, например, новый. Или музычки всякой. Или ролики. Или квартиру отдельную. Или шишек киргизских мешок.
- Ага, и к ним депутатскую неприкосновенность.
- Ну это только если в думу при этом не надо будет ходить. А так хуй с ней, с неприкосновенностью. Лучше тогда голландское гражданство. А ты бы чего хотел?
- Я? Ну, комп с квартирой тоже неплохо, ролы у меня есть уже, музычка... ну, музычка лишняя никогда не обломает. Работу бы хотел грин за пятьсот хотя бы, а ещё лучше за косарь, и чтоб делать почти ничего не надо было. И гаша тоже неплохо какого-нибудь убойного килограммчик хотя бы.
- А я бы ещё, пожалуй, видеокамеру хотел с приблудой для ночных съёмок. И книжек, кстати, побольше всяких. Терри Прэтчетта всего в оригинале, Шекли, там, всяких, с Бредберрями, ну, Уилсона, конечно, МакКену, Гурджиева с Ошо...
- Ага, и кино всякого побольше, тоже на английском, игрушек для компа, шлем виртуальный... А ещё знаешь чего - ещё я паровоз хочу.
- Всего один паровоз? А почему так мелко? Где новогодний размах? Попроси уж сразу железную дорогу, со всеми понтами, с семафорами, переездами, стрелками...
- Блядь, Анчуткин, я же не про этот паровоз!
- Да я понял, про какой. Мне просто непонятно, как тебя не ломает, имея в распоряжении две трубки, забивать косяк.
- А вот не ломает! Я парик хочу принять! Новый Год, всё таки!
- А хотя железную дорогу тоже было бы прикольно...
- Слушай, Лядов, а не много ли ты забиваешь? Мы и так имеем дело с совершенно убойной фестивальной смесью, а ты, я смотрю, ещё и целую папиросу заколачиваешь.
- Я, помню, в детстве запал на одну железную дорогу. Прикольная была такая, вагончики красненькие...
- Ля-дав, - протянул Анчуткин.
- А что Лядов?! - возмутился Лядов. - Тебе, может, похуй Новый Год, а я праздновать хочу!
- Да ладно, ладно, - примирительно отозвался Вася, - просто срубит же, как в тот раз.
- Так что ж теперь, Новый Год не отмечать?!
На этот раз им было не до смеха. Комнату заполняла мрачная тишина, тени ползли по стенам, окна вздрагивали под ударами ветра, и о том, чтобы закурить сигарету, страшно было даже помыслить.
- Может, музыки поставить? - неуверенно предложил Лядов.
- Да я тебе и сам могу спеть. “Срубило нашу ёлочку под самый корешок”. - зафальшивил Анчуткин.
- Смешно тебе, да?
- Да не очень, честно говоря.
Шли долгие, до краёв наполненные зловещим молчанием, минуты.
- Блядь, что-то я совсем зарубаюсь, - проговорил наконец Лядов, растекаясь по дивану.
- Ага, - слабым голосом отозвался Анчуткин, падая сквозь пол.
На улице было холодно. Сухой снег летел с верхушек сугробов, припадал к земле, свивался клубком, снова взмывал в воздух. Обходя квадраты света, падающего из окон, уставя в землю седую бороду, в сторону окраины шагал Дед Мороз. Он был не в духе.
Деду Морозу не так уж много надо для счастья. Всего раз в год, ровно в полночь, когда все спят, он залезает в дом, находит ёлку, оставляет подарки, и с чувством выполненного долга идёт дальше. Но с каждым годом всё больше детей проводили новый год, уставясь в телевизор, потягивая детское - а кто и взрослое - шампанское, не ложась спать едва ли не до самого утра. Дед Мороз покачал головой. То ли дело раньше...
Так, бормоча и чертыхаясь, Дед Мороз вышел из города. Он быстро огляделся, сунул в рот два пальца и пронзительно засвистел. Лес откликнулся лошадиным ржанием и через минуту на дороге показались розвальни, запряжённые тройкой белых коней. Дед Мороз тяжело плюхнулся в сани, бросил рядом с собой пустой мешок с надписью “Лунёв” встряхнул вожжами, причмокнул, и кони послушно затрусили прочь от города, забирая влево и немного вверх.
Позади, в городе, на последнем этаже девятиэтажки, в квартире, пропахшей хвоей, табаком и планом, стояла тишина. Спал Лядов, свернувшись клубком, зажав ногами обе руки, беспокойно причмокивая и сопя. Закинув ноги на диван и сложа руки на животе, спал на ковре Анчуткин. В соседней комнате, залитой лунным светом, плавали в воздухе игрушки, сонно колыхались тёмно-зелёные ветви и груда коробок тускло поблёскивала под ёлкой.
-----[примечания]-----
[1] Кто-нибудь, может, и забыл про маленький коробок, а я с базара сползать не намерен. Обещал про коробок рассказать, вот и рассказываю.