Невеста без места
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
И не думала, не гадала княженка Велья, младшая дочь князя Велеслава, что давно она просватана по неосторожности батюшкиной, в дальние земли, в проклятый род. И придется ей уехать навстречу неведомой судьбе, через леса дремучие на чужбину, в город Карияр, чтобы стать там женой одного из четырех княжичей. И все они, вроде, хороши, а не лучше того незнакомца, кому уже отдала она своё сердце темной Купальской ночью. И верно ли, что настоящая любовь сильнее любых невзгод?.. ОЗНАКОМИТЕЛЬНЫЙ ФРАГМЕНТ Купить книгу на бумаге: BOOK24, ЛАБИРИНТ, ОЗОН, ЧИТАЙ-ГОРОД, WILDBERRIES
|
Глава 1. Сваты из Карияра
Широкие ворота княжьего двора были по позднему времени затворены, так что Велька сразу свернула к неприметной задней калитке, которая всегда открывалась приветливо, без скрипа, и впускала, какой бы ни был час. Но только своих. Надо еще нажать неприметный рычажок, и запор поднимется, и можно войти.
Калитка открылась, и девушка скользнула внутрь. Откуда-то издалека доносились голоса, а тут -- тихо, темно. Цепной пес-сторож коротко пролаял и умолк -- узнал. Лошади у конюшни привязаны, вроде чужие. Ну, мало ли, приехал кто!
С некоторым раскаянием Велька вспомнила, что отец, князь Велеслав Судиярыч весьма строго велел ей сидеть в Сини, на бабкином подворье, и всё платье цветное у неё загодя нянька забрала. Да только когда Вельку такие мелочи смущали? Она же не Чаяна, которая, не разодевшись, и в окошко носа не покажет. Та-то настоящая княжна, а Велька вроде и нет, даром что тоже князя отцом зовет. Вот и теперь, приехала в город с попутным обозом, да еще и одна -- видано ли дело! Узнает батюшка -- разгневается...
Сердит на нее батюшка-князь, наказал, отправил с глаз долой, а за что -- и не понятно толком. Ему, значит, без дела гневаться, а ей в глуши скучать! Впрочем, она ведь не за весельем сюда вернулась, а по делу важному.
Из конюшни высунулся конюх, дядька Грын, поглядел туда-сюда, щурясь, заметил светлую Велькину фигуру:
- Кто тут? Эй!
- Да я, дядька, я...
- Княженка, что ли?! Да откуда ж ты взялась-то, в такой час? А лошадь куда дела?
В конце зимы сам князь подарил младшей дочери дивно красивую золотисто-гнедую кобылу Званку, как раз на пятнадцатилетние, Велька с тех пор только на ней и ездила. Чаяна получила такой подарок двумя годами раньше, только ее лошадка была серой в яблоках.
- В веси(1) осталась, - пояснила девушка. - Я ненадолго сюда, мне б только на ярмарке побывать.
- Пешком шла?! - поразился недогадливый конюх.
- Какой пешком, с обозом проходящим. А кто у нас тут? - она показала на чужих лошадей, имея в виду, понятно, их хозяев.
- Так сваты. За княжной, сестрицей твоей.
- Сестру сватают? - ахнула Велька, - и кто же?
Новость была, конечно, знатная. Только ведь, раз такое дело, тем более ей надо дома быть!
- Так из Лесного Края, - пояснил дядька Грын. - Ты бы, княженка, в палатах и поспрашивала, там лучше ответят. Только в заднюю дверь иди.
- Знаю, - буркнула Велька, и направилась было к дому, но вдруг остановилась, ойкнув: путь ей преградила незнакомая, внушительных размеров лохматая псина, выступившая откуда-то из тени.
Ну и псина -- чудовище! Луна светила ярко, позволила сполна разглядеть и испугаться.
- Это что ещё?! -- в сердцах воскликнула девушка, пятясь, - чья такая?
- Так их... гостей, - конюх подошел, потрясая палкой. - Кобель этот, вишь, какой, и медведя, небось, завалит. Глазищами вон как сверкает. Разводят таких, вишь, в том Лесном Краю.
Никогда не виданный пес глухо зарычал, отчего Вельке стало не по себе. И впрямь, место темное, уединенное, такой зверь с ними двумя управится и не моргнет, чего его палкой дразнить? Злить только.
- Батюшке твоему, князю, уж как понравился, зверюга, - сообщил Грын, - может, ему и подарят?
- Вот этого не хватало, - дернула плечом Велька, - страх какой. Обойти, что ли? По задам, за конюшнями.
И только она собралась исполнить задуманное, как пес, тихо рыкнув напоследок, развернулся и побежал прочь.
- Вот умница, - вздохнула девушка. - Хороший. Понял всё, - и побежала к дому, избегая смотреть по сторонам.
Задняя дверь впустила ее, не скрипнув, дальше -- ступени вниз и короткий коридор, и вот она, кухня. Тихо там было и пусто, как и ожидалось. Это если бы пировал князь-батюшка, гостей угощал, то в кухне и по сей час дым бы стоял коромыслом, да сегодня нельзя пиры на всю ночь закатывать. Купала(2) завтра, большой праздник и бессонная ночь, сегодня людям выспаться надобно. И холопа(3) последнего самый строгий хозяин в эту ночь работать не заставит, чтобы богов и чуров не гневить. Ну да пока еще час не самый поздний...
Велька только хотела взвару(4) себе налить, а пироги свежие всегда найдутся -- когда это у них в кухне пирогов не бывало? Конечно, можно подняться к себе в светелку, да первую же чернавку кликнуть, да сказать только -- и всего принесут, но ведь и матушке-княгине тут же доложат, и батюшка-князь сразу прознает, что опять его ослушалась нравная младшая дочка. Может, он и так узнает, завтра, когда Велька с делами управится. Так то ладно, пускай. Тогда можно.
Взвар сегодня варили ягодный, с толикой прошлогодних сушеных яблок, а пироги под льняной холстиной нашлись с мясом и тоже с ягодами. Девушка отхватила себе немалый кус того, что с мясом -- проголодалась за день. А что за ворчание в дверях?
Она обернулась -- снова тот пес! Смотрит на нее, облизнулся даже. Ну, нахал!
Страшный с виду, так и что с того? Глаза вон умные какие...
- Пирога хочешь? - спросила Велька. - Вкусный! Погоди, сейчас погляжу, может, и костей тебе найду.
И точно, в большом горшке в печи томилось мясо. Она без раздумий подцепила приличного размера кусок, скорее это было мясо с костью, чем кость с мясом. Примостила мясо на кусок пирога, кивнула псу:
- Пошли, лохматый, угощу на славу. А то ещё увидят тебя тут, не обрадуются, вот помяни моё слово.
За такое самоуправство, мясо из горшка таскать, кухарка бы рассердилась, ну да ладно. Все же неплохо быть княжьей дочкой.
Пес, умница такой, послушно пошел следом за Велькой, а когда она присела на крылечко, лег в ногах. Пирог осторожно взял прямо из рук, а мясо она остереглась сразу давать, подождала, пока остынет - нельзя ведь собакам горячее.
- Ну надо же, ты такой страх лохматый, а я тебя совсем не боюсь, - сообщила она псу, поглаживая его по загривку.
И правда, не боялась, хоть руку в пасть засунуть -- не укусит, видно же, что ученый, умный.
- Будем дружить? - забавляясь, спросила Велька, и пес в ответ тихо рыкнул, словно согласился.
- Вот и договорились! - обрадовалась она, потрепала зверя по лохматой шее. - А ты чей, интересно мне? Это не твой хозяин мою сестру Чаяну сватать приехал? А кто же он? Эх, жалко, песик, говорить не умеешь. Ладно уж, и без тебя узнаю. А батюшка-князь мне отчего-то не велел дома быть. Ну ладно, не велел, и не буду, схожу завтра с утра на ярмарку и уеду, что я тут не видала? Правда, Купала завтра, так что я бы и осталась, - она грустно вздохнула. - Может, и позволят, как считаешь?
Пес опять заворчал, как показалось, недовольно. Но это было Велькиным чувствам созвучно, так что она опять принялась его гладить. Зверю ласка явно нравилось.
И верно ведь, Веля даже не поняла, в чем виновата, а её, как есть, прогнали из Верилога под самый праздник. Просто батюшка был не в духе. Но чтобы меньшой княжны не было в купальском хороводе? Нельзя ведь так! И хоть в Сини-веси тоже будут и костры жечь, и хороводы водить, ведь это не сравнить с вериложским гуляньем! Или у княгини попросить заступы? Она может помочь. Хоть княгиня Вельке не мать, и вовсе её, падчерицу, не любит и любить не станет, но она не злая и зря не обижает. Или всё же поговорить с отцом?..
Пес тем временем как ни в чем не бывало положил голову Вельке на колени, та возражать не стала. Удивлялась только - надо же, не пес прямо, а телок ласковый.
- Смешной ты, - пропела она, теребя вислые песьи уши, - может, и мухи не обидишь? Нападет на нас тать, кто кого защищать станет, ты меня или я тебя?
Пес тут же поднял голову и недовольно рявкнул -- совершенно точно обиделся.
- Ладно, ладно, прости! Умный ты, вижу, всё понимаешь, - рассмеялась Веля, легонько оттолкнула от себя собаку и встала, отряхнув поневу(6) от приставших крошек. - Иди к хозяину. А мы -- друзья, да? Договорились? Значит, еще свидимся.
А пес вдруг насторожился, повернув голову, словно прислушивался. И верно, с той стороны из-за угла вывернул рослый молодец, остановился, приглядываясь к ним, и воскликнул:
- Ах ты, тать лохматый, обыскался я тебя!
Пес в ответ заворчал, тихонько, но как-то неласково. А пришедший парень рассмеялся и мирно предложил:
- Ладно тебе. Пойдем уже, а?
Тут он обратил, наконец, внимание и на девушку, подошел ближе, сразу позабыв про собаку и разглядывая теперь только её.
- Ишь, какая! - хмыкнул он, протягивая руку, словно девушку не рассмотреть было, не потрогав, - челядинка здешняя, да? Где же была, что я пока тебя не замечал?
Веля отступила на шаг, а на языке у неё уже завертелась колкость, на счет того, сколько челядинок тут уже разглядел гость дорогой. Вдруг пес рявкнул так, что у неё невольно спина похолодела. Парень руку убрал и улыбнулся.
- Да не огрызайся, Волкобой. Мы тебя обыскались, а ты тут за девками ухлестываешь -- кто же знал?
Пес опять недовольно заворчал, похоже, к новой знакомице он относился благодушней, чем к парню. Пользуясь этим, Велька погладила зверя по голове, а сама пока рассматривала парня. Тот был симпатичный, даже, прямо скажем, красивый, с правильными чертами лица, рослый, широкоплечий. И одет богато, в шелковую рубаху, широкий пояс поверх -- с блестящими бляхами. И гривна поверх рубахи. Боярин? Кто-то из жениховой свиты? Вот еще не хватало...
Но кругом была душистая, теплая летняя ночь, и парень, кто бы он ни был, ближе не подойдет -- пес не пустит, и вообще, они, должно быть, и вовсе больше не увидятся никогда. И она позволила себе небольшое баловство -- поболтать. Рассмеялась, продолжая гладить пса, и поинтересовалась:
- Он, гляжу, девок любит, да?
- Как тут возразишь? - весело поддержал незнакомец, - давно замечаю, что их он любит страсть как!
-И зовут его Волкобой? Много он волков побил?
- Да как сказать. Волки его, красотка, опасаются, близко не подходят. Так что он, может, и побил бы, да поди их ещё поймай! Ты проводила бы нас, милая, до гостевого терема, видишь, не идет он что-то ко мне, не хочет. Уважь, помоги, а я князю тебя похвалю, хочешь?
- Не хочу! - Веля даже немного испугалась такого предложения. - Не говори вовсе про меня князю, очень прошу! Волкобой, вижу, не твой. А чей же?
- Да он больше боярина нашего, Миряты Веденича. А вообще, так и не скажешь, чей. Поможешь?
- Помогу, - Веля хотела уже взяться за широкий кожаный ошейник, но внезапно передумала и лишь похлопала пса по лохматой спине, - пошли, хороший, видишь, ждут тебя. Пошли? - и пес, опять зачем-то ворча, двинулся чуть впереди неё, без понуканий зная, куда идти.
- Ой, какой он замечательный! - не удержалась, шепнула Велька спутнику.
Тот шел рядом, улыбался, не без удовольствия поглядывал на девушку.
- А ты ничего, - сказал он тихонько, почти шепотом, - княжна ваша, конечно, диво, да только она такая, что дохнуть в её сторону страшно. А ты, вон... теплая, красивая, как само солнышко. Видишь, и в потемках мимо не пройдешь! Может, с княжной твоей и тебя отпустят на нашу сторону? Меня Ириней зовут, а тебя как?
- Много будешь знать, скоро состаришься, - буркнула Велька, - не сердись, боярин, не надо тебе со мной знакомиться, потому как вряд ли ещё свидимся. Здравствовать тебе, вон уже гостевой терем, а мне дальше, - и она резво побежала вдоль стены, увернувшись от парня, который ринулся было её задержать.
Да где ему! К тому же собака прямо под ногами оказалась, помешала.
- Ну гляди, белка прыткая, завтра, на Купале попадешься мне! - крикнул он вслед.
А пес гавкнул, негромко, но внушительно, и словно как-то одобрительно. И Вельке показалось, что это он с ней так попрощался.
Она заскочила в тесные задние сенцы, дверь прикрыла и еще засов задвинула. Ну, вот и хорошо. Завтра боярин Ириней про нее и не вспомнит. Как будто у него тут других дел нету. На Купале поймает -- как же! Ловили уже всякие, да что-то никто пока не похвалялся, что поймал.
В сенцах на лежанке уже посапывали две девки-челядинки, одна пошевелилась, сонно взглянула на княжью дочку, пробормотала:
- Княженка, ты? Надобно чего?
- Тихо ты, спи себе, нет меня тут, - шикнула на нее Велька.
Она живо пробежала коридором, поднялась по лесенке наверх, в горницы. Толкнула сестрину дверь.
Княжна Чаяна сидела на лежанке в одной рубахе, задумчиво перебирала снятые янтарные бусы, глядя куда-то в темный угол. Веля на всякий случай тоже туда глянула - как есть пусто. Хотя свечи оплывшие так мигают, что и почудиться может всякое.
- Чаяна, сестричка, - тихонько окликнула она, неловко улыбнувшись, - что ты? Почему такая? Неужели жених не хорош?
- Ты? - Чаяна вздрогнула, подняла голову, - ох, Велюшка, - она быстро встала, уронив бусы, шагнула к ней, порывисто обняла, всхлипнула, - хоть в омут мне, Велюшка милая. А деваться некуда.
- Да ты что? - ужаснулась Велька, - какой омут, опомнись! Он, жених, урод хромой и старый, что ли? Или чем не люб? И отдают тебя? Не верится...
-Глупая ты, - Чаяна усмехнулась, - княжон отдают не за того, кто люб, а за кого надобно. Я готова была. Но не за проклятого же!
- Чего? - озадачилась Велька.
- Что, про проклятых князей не слышала? Из Карияра? - Чаяна отстранилась, ладонями вытерла слезы, - да, тех самых. Вот, туда меня и заберут. В проклятый род, Веля. Им никто невест не дает, вот добыли меня, силой да обманом. Отец отказать не может!
Веля затрясла головой, не в силах сразу в такое вникнуть.
- Так не старый и не урод, значит? Ой, а нянька говорила, что проклятые князья из Карияра с рогами все! - она в сердцах стукнула себя по губам, - да это вранье, поди!
- Вранье, - Чаяна не удержалась, улыбнулась, - тут четверо княжичей, и все без рогов. Они без шапок ходят, так что это видно. И не уроды вовсе.
- Четверо? А жених-то как тебе?
- Да не знаю я, в том-то и дело! Кто-то из четверых, который старший у них! Говорят, это я потом узнаю, в Карияре уже. У них-де обычай такой! Каково?! - Чаяна подняла упавшие бусы, неловко дернула, и вся нить янтарным градом осыпалась на пол.
Сестра ахнула, всплеснула руками, кинулась было подбирать, но вместо этого, упав на колени перед лежанкой, разразилась горькими рыданиями.
- Чаянка, ну ты чего? - кинулась к ней Велька, крепко обняла, стала гладить вздрагивающие плечи, - раз не видно проклятье, может, оно и пустяковое какое? Или вовсе его не хочешь - не заметишь? Может, оно в том, что жених твой чихает на вечерней заре, как кузнец Ненеля, после того как его ягушка зачаровала? А? А ты убиваешься. Сама же говоришь, что все парни красивые, вот и ладно, чего лучше!
Не то чтобы она так думала. Для нее самой смотреть на четверых женихов и не знать, за кого из них придется замуж идти, причем подневольно -- да ну к кикиморам такую неизвестность!
Чаяна задышала спокойнее, вытерла зарёванное лицо рукавом рубахи.
- Ох, дуреха ты, Велька, - сказала она, - им же в наказание проклятье досталось, и говорят, что оно страшное, а ты -- чихать на заре! Нашла с чем сравнить. Оно от старшего к старшему передается, и три раза по семь поколений его нести будут. И мой первенец, значит, тоже. Злое проклятье, это точно известно! А какое, они скрывают, никто не знает, кроме самых близких. И невесты их не знают ничего, пока женами не станут!
- Злое, да неизвестно какое. Вот и нечего зазря тужить, еще и заране! - проворчала Велька, принявшись собирать в ладонь янтарные бусины. - Небось, княгини у них, у кариярских князей, живут не тужат! - продолжала она горячо и уверенно, - это если бы было такое проклятье, чтоб у их князя каждая жена первыми родами помирала, тогда да, есть, о чем поплакать! И невест им не давать, само собой! А так -- чего? Пусть они там, князья кариярские, со своим проклятьем сами справляются! Жениться им это проклятье, видно, не мешает!
Следовало ведь сестру утешить, хоть перво-наперво. А там и видно будет. Конечно, не с каждым проклятым хорошо ужиться можно, бабка вот, волхва Аленья, такое рассказывала, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Да хотя бы про одного витязя княжеского роду, который от двенадцати лет каждую ночь в чудовище жуткое превращался, а как оженили его, все жену молодую покусать норовил. Днем-то ходил молодцем, а чуть солнце закатится, и превращался в чудовище, на большой замок железный его только запирать. А все потому, что его матушка-княгиня волхву одну могучую сильно разозлила.
Уж как-то так устроено в мире, что больше всего зла волшебного князьям достается, простым людям куда как реже. И бабка говорила, что это правильно. Кому много дано, с того много и спрашивается. И княжеские дочки, даром что в шелках-аксамитах ходят, а понадобится князю откупиться от зла какого для государства или мир скрепить -- на это дочки и есть. У княжны не спрашивают, кто ей мил, идёт за кого надобно, а если отмерит ей счастья Матушка Макошь, так то её особая милость. И жертва богам если нужна, то и на это княжеская дочка сгодится лучше прочих, потому как цена ей дороже, чем любой другой девке. Велька, правда, что-то не припоминала, чтобы княжон на самом деле богам жертвовали, так, всерьез, не по-праздничному, а чтобы жизни лишить - видно, то совсем уж в стародавние времена случалось. Но бабка любила внучку попугать, про всякие страсти рассказывала частенько, когда долгими вечерами у огня поговорить садились. Однако отдала же она дочку свою Зарину, Велину матушку, князю в меньшицы, и вено взяла, все чин чином. А жить зато на княжий двор не пустила, и батюшка Велеслав Судиярыч с тем согласился...
Чаяна сестру слушала, задумчиво мотая на палец кончик косы.
- Ты так считаешь? - обронила она со вздохом, - может, и впрямь. А не пойдешь ли на мое место? Все приданое отдала бы, все, что захочешь.
- Разве меня звали? - со смешком уточнила Веля. - Сама знаешь, нас рядом поставь да вели выбирать -- мне и твое приданое не поможет!
- Дуреха ты, - так же задумчиво покачала головой Чаяна, и улыбка на ее губах мелькнула горькая, - кто из нас станет выбирать, тому не я и не ты, а приданое мое и надобно! Ну и звание княжеское, а ты чем не княжна?9
- Крови высокой, что ты от матушки получила, мне не перельешь вместе с твоим приданым, - заметила Веля. - А она женихам твоим тоже очень желательна. И меня здесь княжной не зовут, тебя только.
- Брось, - махнула рукой Чаяна, - не зовут, скажешь! Вот уеду я -- поглядишь, единственной останешься, батюшка и женихов перебирать начнет, и будешь ты для всех желанней некуда. Это мне такая доля горемычная выпала, что родиться не успела, а уже в невесты к проклятым попала. Да-да, - закивала она, потому что Веля собралась уже удивиться и возразить, - тогда это и случилось. Не говорили нам, потому что батюшка всё откупиться хотел от кариярцев, да те ни в какую. А вот ты, сестричка... на себя погляди-ка! - вдруг встрепенулась она, - что на тебе за отрепье? Хуже чернавки оделась, как будто тебе не во что! Хорошо, матушка с батюшкой не видят!
- Вот и ладно, - рассмеялась Веля, поднимаясь с колен, и высыпая из ладони на сестрино одеяло янтарные бусины, - раз ты мой наряд заметила и ругаешься, значит, полегчало тебе, больше не грустишь, сестрица милая!
И тут как раз дверь тихонько открылась, и матушка-княгиня Дарица Стояновна шагнула в горенку. Она слышала часть разговора и не могла не признать, что падчерица говорила правильные вещи.
Княгиня поглядела на встрепенувшихся девушек, усмехнулась чему-то своему, вслух сказала другое:
- Хороши же вы обе. Одна в слезах и соплях, другая и впрямь чернавка чернавкой. Ладно-ладно, Велья, знаю, что тебе так и велено. А тебе, Чаяна, плакать полагается, с девичьей жизнью прощаться. Всё, получается, правильно, всё так и надо, дочки князя вериложского! - и даже не понять было, сердится ли княгиня-матушка.
Она пришла сюда посидеть со своей дочкой, приголубить, сказать, чтобы не тужила зря да спать ложилась. А уж она, мать, постарается, очень постарается, распутает эту кудель, насколько можно её распутать.
Ох, не многое теперь могла княгиня, вот как не могла вовсе отказать нежеланным сватам. Если бы при ней всё решалось, тогда все иначе было бы. Над дочками материнская власть всегда впереди отцовской, и всякий, кто богов чтит, не перечил бы. Но что муж сладил, ей уже не разлаживать. Теперь кариярцам отказать нельзя, но и соглашаться ведь не на всё можно!
Подчерицу княгиня не ожидала увидеть в дочкиной светелке, и не обрадовалась ей. Просто потому, что та была сейчас как никогда чужой, посторонней их беде. Дочь другой жены, которую не увезут за темные леса, тут она останется отцу на радость, в то время как ее Чаяну, любимую и чаянную, умницу и красавицу -- увезут. Беспокоило княгиню неизвестное проклятье. И избежать беды один способ есть, спасибо волхве, надоумила...
Княгиня села на лежанку, небрежно подвинув рукой в сторону кучку драгоценного янтаря, Чаяна тут же пристроилась у её ног на низкой скамеечке, спросила, норовя заглянуть в глаза:
- Матушка! А когда ехать, решено уже?
- Как только, так и сразу, - уронила княгиня, ласково погладив дочь по гладким, как шелк, волосам, и посмотрела на падчерицу, - сядь, Велья, не стой. Раз уж ты тут... что поделаешь. Слово отцовское тебе не указ, значит, а жаль. Он о тебе печется, оттого и услал из города. А ты думала, отчего?
Лицо Вельки, которая тут же пристроилась на кошме рядом с сестрой, осветилось любопытством, а вот раскаяния там была разве только малая толика.
Попалась княгине? Это ничего. Гневаться, сапогами топать, как отец, матушка не станет. С ней, при нужде, и договориться можно.
- Думала, да не придумала ничего, матушка, а что батюшка заботится, так знаю, конечно, - она опустила глаза, - мне только утром на ярмарке побывать, матушка. Привезти мне кое-что должен один купец, он тут уже, в городе, я узнала. Средство редкое, он бабке Аленье еще возил, надежный человек. Заберу, и с обозом обратно, вечером на месте буду.
- Куда -- обратно? В Синь свою? В такую даль? А не успеешь добраться, будешь Купалу справлять незнамо где и с кем? Хорошо это разве? - княгиня со вздохом пригладила и растрепанные пряди падчерицы, - ты княжеская дочь! Горе мое горькое. Как отпустили-то тебя, сбежала?
- Меня не стерегут, матушка. Так и при бабке было.
В порядки на Аленьиной болотной усадьбе княгиня и раньше не мешалась, и нынче вроде ни к чему.
- Даже не думай обратно ехать, - строго сказала она. - Здесь пойдешь на гулянье, как полагается. А пока приоденься, но сиди у себя, во двор и носа не высовывай. Отцу твоему... потом скажем.
Да, лучше потом. Этим вечером князюшка не в духе был. Допоздна сидел с приехавшими боярами, медом хмельным их поил да о чем-то переговаривал, а о чем -- кто ж знает...
- Матушка, мне на ярмарку надо, говорю же, - упрямо тряхнула головой Веля, - не выкуплю товар, больше у меня заказа не возьмут. Издалека ведь везли.
- Тебе бы о другом беспокоиться. Приданое себе шить. Может, и за тобой уже сваты едут, - скорее для порядка сказала княгиня, нахмурив свои красивые, ровными дугами черные брови. - А за товаром сходи, что ж. Я велю, тебя проводят. Что за диво заказала?
Внучке старой Аленьи в том, что касалось ведовских дел, обычно не перечили. Да и зачем? Сильная волхва была бабка, и почитали ее крепко. И что внучку кое-чему научила - хорошо, умеющая лечить и заговаривать повсюду дороже всякого золота ценится.
- Кору дерева одного, матушка, - с готовностью ответила Велька. - Далеко растет, за морем. И масло из него же.
- А для чего это надобно?
- Ничего лучше жар из ран не вытягивает. По бабкиному рецепту зелье варить буду. Пока сваты едут, глядишь, успею... - добавила, не удержалась, стрельнув лукавым взглядом.
- Доброе зелье, значит, - кивнула княгиня, улыбнувшись шутке, - зови купца сюда, здесь с ним и говори, казначей расплатится, может, и ещё чего прикупит. Вот как Чаяна делает. И купцу честь, и тебе ни к чему самой по торговым рядам бродить. Лекарские уменья - это хорошо.
- Да, матушка, - наклонила голову Веля, - я поняла.
И тут же подумала, что сестрица Чаяна и сама иной раз не прочь пройтись по веселой ярмарке, по рядам, с подружками-боярышнями, с мамками, с девками, с отцовскими кметями для охраны -- как же иначе из ворот выпустить эту лебедь белую? Шум, гам, кто бежит поглазеть, кто прочь сломя голову. Лучше уж она сама, потихоньку.
Княгиня видела упрямо сжатые губы падчерицы и даже не усомнилась -- по-своему девчонка сделает. Ну, боги с ней. Лишь бы без шума. И сразу, как кончится праздник, пусть отправляется на свои болота, от греха, пока сваты с Чаянкой не уедут. Нет, поменять их местами, как вот дочка в шутку предлагала, это счастье было бы, и никакого приданого не жаль. Только ведь невозможно это, не выйдет ничего! А ещё и Вельку за так потерять нельзя, ею можно будет с толком распорядиться. Княжеская дочь, хоть и от меньшицы безродной. Дарица ведь не только матерью была, но и вериложской княгиней.
- Матушка. Ты говоришь, отец меня бережет. А от чего? - спросила Велька.
Княгиня помедлила, обдумывая осторожный ответ. Сказала:
- От того бережет, что он когда-то кириярцам всех своих дочек пообещал. Сгоряча. Не хотел он, оговорился ненароком, да слово не воробей! Тогда ведь и Чаяна еще не родилась, хотя был знак, что дочку ждем. А о других дочках и не помышляли. Кариярцы, похоже, о тебе до сих пор не знают, вот пусть и дальше так будет. Зачем вам двоим в один род уходить? Не маленькие, понимать должны.
Девушки переглянулась. Для них как раз это было бы неплохо, если на чужбину, так вместе. Простых девок так и отдают, княжон -- нет. Конечно, понимают они, не маленькие.
- Спать ложитесь, - княгиня тяжело поднялась, - утро вечера мудренее.
Она устала не меньше прочих за долгий и хлопотный день. Уже в дверях услышала, как Велька предложила Чаяне:
- С тобой остаться? А то ещё снова плакать начнешь.
- Оставайся, - сразу согласилась та.
Вот и хорошо, вот и ладно. Хорошая девчонка родилась у князя от меньшицы с болота, разумная. Её бы не страшно было отправлять за сорок лесов и за девять гор, и к тамошним волхвам огневым и ветряным, и к колдунам берендеевым с оборотневыми ведьмами вместе! Что с ней там сделается, с огневой волхвы внучкой! С тех пор как бабка её пришла да поселилась в Сини на болотах, окрестные леса ни разу не горели, и земля под ними тоже, а земля там горючая, как нигде. И руду болотную бабка поднимала. Со всей Сини ей подношения несли. Некоторые, говорили, на подходе к усадьбе кланяться начинали, как будто это богово капище. Захоти эта волхва для дочери высокой доли -- неизвестно, хозяйничала бы ещё княгиня Дарица Стояновна в своих вериложских княжеских хоромах. Так нет же, ничего такого старуха не захотела. Поклон ей за это.
Муж, князь Велеслав, её, Дарицы, стена каменная, от всех невзгод! В нынешней беде он один и виноват. На большом пиру в честь победы над Степью, напившись медов, и мудрый человек способен глупостей натворить, а был ли таким уж мудрым князюшка в молодые свои годы, когда старшие сыновья пешком под стол ходили, а дочку Чаянку ожидали со дня на день? Сказаны были слова, и все их слышали! Что же теперь...
А сколько слез пролила Дарица, когда девочка эта, Велья, родилась. И ещё раньше, как положил князь Велеслав глаз на красавицу с болота. Была Дарица княгиней, любимой и единственной, троих детей родила, а тут -- другая! Кому не будет больно, обидно? Толку-то. Муж в своем праве. Можно быть разумной, высокомерной, холодной, бесстрастной -- на людях, а от своей подушки как боль скрыть? Время прошло, притерпелась. И не привез князь в Верилог свою меньшицу и её дочь, вот и хорошо. Глаза не видят, и на душе легче. А потом, когда умерли и меньшица и её мать-волхва, и Велья появилась в хоромах, княгиня Дарица приняла её как дочь, своим платком ей плечи укрыла, материнские обязанности на ней теперь.
Велья... Имя-то какое, словно птичье. Чужое. По своему роду назвала волхва внучку, и отец-князь согласился. Мать, говорят, была красавицей. Княгиня её так и не увидела ни разу, хоть и любопытно было. Сдержалась. Побольше высокомерия, стужи в глазах -- что ей неведомая девка с болота, с собой ровнять? Будто мало их, что князю всегда улыбнуться готовы. Таких пусть хоть десяток, всё равно княгиня -- она одна.
Какая бы раскрасавица ни была Аленьина дочь, Велье, видно, материной красы неописуемой не отсыпалось. Эта больше в отца пошла лицом, нянька старая твердит, что на бабку свою, Велеславову матушку, сильно похожа. Что ж, личико милое, пожалуй, но и только. Волосы вот материны вроде бы, с рыжиной, не Чаянин янтарный шелк, а жестче и кольцами завиваются, распустит косу -- как водопад буйный по спине, когда вода на камнях да порогах играет. Неплоха девка, если одеть как следует, тогда кому хочешь показать не стыдно.
Неплоха, да. Но с Чаяной её не равнять. Дочка всем пошла в княгинину родню: ростом высокая, в талии тонкая, в бедрах пышная, лицом белая, брови тонкие, ровные, соболиной черноты, от длинных ресниц на щеках тень лежит, глаза цветом как грозовая туча, а лицо, должно быть, как у самой Лели Светлой(6) -- краше и представить-то трудно. Может, Леля и краше, да кто её видал? Ходит княжна, как лебедушка плывет, а коса-то -- загляденье, почти до колен, и цветом как янтарь, в котором солнышко играет, или как первый летний мед, в такой косе что хрусталь, что жемчуг богатством не кажутся, и без них не хуже.
Слишком она хороша для кариярцев, те, наверное, в своих лесах такой красы до сих пор и не видали. А придется отдавать, ничего не поделаешь.
Перед смертью старая Аленья князя к себе позвала и просила непременно внучку замуж выдать, как только в пору войдет, причем в дальние земли не везти. Почему беспокоилась, спрашивается?
Князь, конечно, обещал. Тоже, стало быть, пора...
Глава 2. Волки
Утром Велька проснулась раньше Чаяны, но вовсе не рано. Не как дома, в Сини, где все вставали на рассвете. В отцовских хоромах были иные порядки, и Велька поначалу маялась, не зная, куда себя деть в самые первые часы, когда поднималась только челядь, когда на кухне начинали греметь посудой, топили печи, заводили хлеб и ставили в угольный жар утреннюю кашу, доили коров на скотном дворе. Тенью скользила по клетям, отдавая скупые распоряжения, княгинина ключница...
Это всё дела не господские, господам вставать -- только мешать. Приходилось браться за прялку, такая работа всегда выручала.
Чаяна спала, чему-то улыбалась. Перед сном они болтали, о своем, о девичьем, отвлеклись от тревог, и спалось обеим сладко, снов дурных про страшных проклятых женихов не снилось. И это правильно, ведь завтра Купала, такой день, когда о чём другом и думать не хочется, только о купальских кострах, о том, как покатится с косогора в реку огненное колесо, как они, девки, разбегутся по лесу в белых русальих рубахах -- догони-ка! У Чаяны это последняя её девичья Купала, последняя русалья рубаха...
Велька выскользнула из-под легкого одеяла, сладко потянулась, принялась переплетать косу. Горничные сюда уже спозаранку наведались, разложили наряды, отдельно для нее, отдельно для старшей княжны. Обеим -- тонкие, беленые нижние сорочки, расшитые обережными узорами, целиком шелковые верхицы цвета жирных сливок с широким, шелковым с золотым шитьем по подолу, одинаковые поневы из желто-коричневого шелка с девичьей каймой, ярко-красные шелковые пояски. Богатые наряды, княжеские, для Чаяны чуть богаче. И шкатулку ей принесли, вот стоит, на столе у изголовья, с драгоценными украшениями. Не с теми, что она всегда носит, что-то особенное, должно быть. И это правильно, она же невеста, ей с гостями за столом сидеть, а Вельку позовут ли за столы вообще -- пока непонятно. Нет, в другое время и она бы там сидела, с сестрой и боярынями, слева от княгини Дарицы, но сегодня ей вроде велено носа из горниц не высовывать. И отец пока не знает, что она тут. И лучше бы вовсе не узнал. Ну да ладно, там видно будет.
Между тем, медлить не следовало. С утра пораньше проще ускользнуть со двора, и вернуться проще, нежели когда все окончательно пробудятся. А купец, конечно, ждет её уже. День сегодня особый, ярмарка лишь до полудня. Купала праздник ночной, но обряды его начинаются после полудня, когда покатится вниз батюшка-солнышко.
Из сестриной горницы Велька ушла, одетая по-вчерашнему, в простую одежку. Перебежала нелюдный пока двор -- никто даже вслед не посмотрел. Выскользнула в ту же калитку за конюшнями, и дальше пошла чинно, не спеша. До торга идти было недолго.
Вокруг палатки ливского купца пахло пряно и остро. Покупатели тут не толпились. Не понимал здешний народ прелести иноземных пахучих травок, да еще и за серебро-золото, когда свои растут в изобилии, рви -- не хочу. Но, само собой, не в убыток себе купчина ездил в такую даль, раскупали его товар, не спеша, малой меркой, да за немалые денежки. А был ещё у него такой товар, что не всякому и предлагался.
Вельке ливец улыбнулся приветливо, закивал, махнул рукой -- подожди, дескать. Он обхаживал других покупателей, показывал им что-то, уложенное в простенький деревянный ларчик, причем лица у покупателей были заинтересованные, мало не сказать - восторженные. Разглядев лучше те лица, Велька живо выпрыгнула из палатки, потому что узнала боярина, виденного как-то у отца. Боярин в Верилоге бывал наездами, но Вельку тоже видал и мог бы узнать и очень удивиться!
Ничего, она подождет. Велька вытерла об рубаху вспотевшие ладони, и замерла, вдруг столкнувшись с дерзким, настойчивым взглядом одного из странно одетых мужчин, стоявших неподалеку. Тот толкнул локтем соседа, сосед -- другого, и теперь уже трое они, переглядываясь, рассматривали Вельку. И это было нехорошо, тревожно, в груди у девушки шевельнулся холодный комочек. Да, нехорошо...
Между тем как до сих пор всё у Вельки было хорошо и ладно. Да и теперь чего бояться? Ярмарка, людное место. Не такое ещё людное, как будет вскоре, но и пустынным его уже не назовешь. Стража вон там, близко, крикнуть -- услышат. Да только чего кричать, её никто не трогает, смотрят только. Интересно, что за люди? Почему сердечко затрепетало?..
Один медленно двинулся к ней, остальные, чуть помедлив -- следом, и вот они уже стояли, окружив Вельку со всех сторон. Но вход в палатку близко, и спрятаться там она по-прежнему может. Только чего прятаться?..
Этот, первый, глаз не сводил с Вельки. С оберегов на её груди. Половина оберегов -- бабкины, от неё остались, Велька и носит...
Первый сказал что-то на непонятном языке, обращаясь явно к ней. Велька покачала головой.
- Не понимаю, добрый человек.
- Кто твой хозяин, девушка? - повторил он на понятном, здешнем языке, - с кем потолковать о тебе?
Говорил он свободно, но не очень чисто, немного по-чудному слова выговаривал. Оно и видно, что из дальних земель человек.
- Нет у меня хозяев, с чего ты взял? - ответила Велька, подавив невольную дрожь в коленках, - разве только родной батюшка, да о чем тебе с ним говорить?
- Ты права, говорить не о чем, - согласился тот, улыбаясь, - поедем так с нами. Подарок тебе купим, наряд новый цветной -- хочешь? Лент шелковых -- хочешь? Ожерелье из сердолика, самое лучшее -- хочешь?
- Не хочу! - Велька вздернула подбородок и попятилась. - И слушать такие речи не хочу тоже, прости, добрый человек...
Шум поднимать на рынке Вельке ох как не хотелось. Прятаться в шатре, пока не ушел боярин -- тоже.
Этот по возрасту вроде был из троих старший, и одет богаче. Хотя все они казались людьми небедными, в цветных рубахах, малость непривычно скроенных и расшитых непонятными Вельке узорами, в широких, увешанных бляхами поясах, в шерстяных плащах, буро-красных, все -- при мечах, и обручья с цветными камнями у каждого. Волосы у всех были черные с рыжиной, а глаза -- как орех лесной. Конечно, они родичи, может, братья родные...
- Скажи своё имя, девушка, - велел он.
Не попросил, а именно велел. Да что же они привязались, в самом деле?
- Ни к чему вам моё имя знать, - сказала она с досадой, - идите себе по своим делам, люди добрые, а то ведь закричу, стражу позову. Будете отцу моему за обиду платить. У нас такое не спускают...
- Нет, погоди, - мягко перебил её чужак, - не кричи. Мы же не тати какие. Мы торговые люди, всё делаем честно. Отведи нас к твоему отцу, мы будем с ним говорить и хорошо платить ему за тебя. Ты мне понравилась, хочу взять тебя в жены, и дать хороший закуп... вено, да, так у вас говорят? Я заплачу вено серебром, твой отец будет доволен. Мы не тати, мы честные люди.
Ох ты ж! Один взгляд бросил -- и понравилась, да так, что прямо в жены! Хоть плачь, хоть смейся. Да и верить ли?..
- Отец меня уже сговорил, - соврала Велька, - и девок у нас тут что берез в роще, и все лучше меня, ты оглянись только! А меня оставь, не про тебя я!
- Твой отец, похоже, человек бедный, - не отставал несносный чужеземец. - Я ему хорошо заплачу, и он станет богаче.
"Как ветер быстрый мимо веет, так твои глаза мимо глядят,
Как солнце красное мимо светит, так глаза твои мимо глядят,
Как птица мимо летит, так глаза твои всё мимо меня видят..."
-припомнила Велька простенький заговор. Бабка Аленья учила и таким заговорам, да только трудно отвести глаза троим сразу, это опытной ведьме по силам. Если бы, как только этих троих увидела, сразу сообразила глаза им отводить, тогда, может, и удалось бы.
Всё же Велька сосредоточилась и протвердила про себя заветные слова. И, удивительное дело, взгляд "жениха" скользнул в сторону. Но один из его родичей шагнул к ней и схватил за руку, больно сжал:
- Ты... идешь с нами. Зовут как?
- Нет! - Велька дернулась, стараясь вырваться, быстро оглянулась -- стражи было что-то не видно.
И тут... Черный лохматый зверь вынесся из-за палатки и, замерев лишь на мгновение, прыгнул, сбив с ног чужака, который Велькину руку уже отпустил и отшатнулся, чуть раньше завидев нежданного защитника. Волкобой, пес вчерашний, и откуда только взялся...
Остальные чужаки разом выхватили мечи. Собака, даже такая, против клинков что сделает?!
Разом обо всём позабыв, Велька бросилась на пса, обхватив его за шею:
- Это мой, не троньте! И подите прочь, я крик подниму на всю ярмарку! Вы тати и есть, а не добрые люди!
А из-за палатки как раз выскочил боярин Ириней, и с ним ещё трое, по виду, кметей(1). Они оружны не были, по крайней мере, без мечей, но при виде их чужаки тоже мечи опустили. Их старший первый подошел и поклонился Иренею, и заговорил вполне учтивым голосом, на своем, непонятном языке, Ириней ему на том же языке ответил. Выражение лиц других двух вряд ли можно было назвать радостным, но, видно, Иренея они знали и предпочитали с ним не ссориться. Было понятно, что сначала чужак и Ириней обменялись приветствиями, а потом заговорили про Вельку, чужак то и дело оглядывался и на нее показывал. И Велька потихоньку отодвинулась за палатку. Пес -- следом...
Тут как раз боярин со своим спутником из палатки ливца вышли и прошествовали мимо, ни на кого и не взглянув. Велька тихонько и быстро пробралась в палатку, пользуясь тем, что Ириней и чужаки оживленно заспорили и в её сторону смотреть перестали. Пес -- следом за ней, как пришитый, но в палатке он остановился сразу у входа и улегся, всем своим видом показывая, что с места не сдвинется. Ливец недовольно сдвинул брови, потому что собак он не жаловал.
- Это мой пес, Мураныч, - Велька умоляюще сложила руки на груди. - Он меня охраняет, вот, от лиходеев каких-то только что спас. Пусть подождет меня, не серчай!
Купца звали Альян тур Муран, что означало Альян сын Мурана, или, по-здешнему, Альян Мураныч. Бабка и звала его Мураныч, и Велька то же переняла, он не возражал. И собак он не то чтобы не любил, но не в обычаях его народа было пускать этих животных в дом, или, пусть так, в палатку. Но долгие путешествия по чужим землям приучают к терпимости. И он кивнул Вельке, разгладив лицо.
- Ничего страшного, Велья-ола. Все ли в твоей семье здоровы? - и подал шелковый мешочек с её заказом.
Мешок -- шелковый! В похожем сестра Чаяна хранила украшения из того своего набора, что из белого серебра с морским жемчугом. То есть, сначала в мешочек их клала, а потом уже в ларчик, чтобы жемчуг не истерся, блеск не потерял. А тут купец в шелк кору древесную сложил и масло в пузырьке -- не иначе, подчеркнуть их редкость и стоимость. Велька, как и бабка когда-то, без стеснения тесемки развязала и товар внимательно рассмотрела, понюхала и в пальцах помяла. Так оно и положено, кто же золото за кота в мешке платит, купец сам её на смех поднимет за такое дело. А монетки, что Велька принесла сюда в кошельке, подвешенном под поневой на поясок, как раз золото и было, самое настоящее.
Купец так же внимательно осмотрел монеты -- как положено, высыпал их в шкатулку и благодушно заметил:
- На моей родине этот товар, дорогая Велья-ола, сильно вырос в цене. Но из уважения к драгоценной Аленье-кер, и к тебе, Велья-ола, я пока не стану увеличивать цену для тебя.
- Спасибо, Мураныч...
- Тебе нужно быть осторожнее, Велья-ола, - добавил ливец, качая головой. - Не нужно ссориться с теми людьми, с которыми ты только что говорила. Лучше постарайся совсем больше не показываться им на глаза. Скажись больной, чтобы не выходить из дома.
Видел он всё, значит, из палатки выглядывал...
- А кто это, Мураныч? - встрепенулась Велька. - Что за люди, почему мне их бояться? И что им от меня надо, я их знать не знаю!
- Насколько я мог заметить, это оборотни, из рода Сараватов, их еще называют Красные Волки. Их земли за Трехречьем, на севере Лесовани.
- Оборотни? Волки? - Велька тихонько ахнула. - Никогда не видала оборотней. А так, поглядеть, люди как люди. Но почему же они меня так заприметили? Как бы понять?
- Я не знаю, дорогая моя Велья-ола. Скажу только, что уважаемая мной Аленья-кер раньше принадлежала к народу, что жил там же. И еще скажу, что волки весьма чтят огненную богиню Кару. Драгоценная Аленья-кер в юности служила этой богине, если я ничего не путаю. Ты что-нибудь знаешь о служении Каре, дорогая Велья-ола?
- Ничего, - пожала плечами Велька, - совсем ничего. Меня такому не учили. Нет у нас Кары, мы Сварожича почитаем.
Ливец понимающе закивал, пояснил:
- Оборотни считают, что эта богиня -- родная сестра вашего огненного бога, имя которого вам тоже заповедано произносить. Настоящее имя Кары совсем иное, а это -- для людей, его можно произносить, не осквернив настоящее. Настоящее имя Кары знают великие огненные волхвы, Матери Огня. Собственно, вот и все, что мне известно, дорогая Велья-ола. Что касается этих волков, они торговые люди, поэтому скоро уедут из Верилога. Просто подожди. А если тебе понадобится ещё что-нибудь, любая редкость - пошли мне весточку, ты знаешь, как.
- Да, Мураныч. Спасибо тебе большое, - она поклонилась купцу, тот тоже поклонился, но слегка, не низко. - И за совет спасибо, буду осторожна.
- Пусть солнце светит тебе долго, Велья-ола...
Бабка когда-то давно объясняла, что "ола", приставленное сзади к имени, всего лишь значит "девушка из достойной семьи", а "кер" - уважаемая пожилая женщина. Если бы ливец обращался к Вельке, как к княжеской дочери, он должен был бы называть ее Велья-бона, и ещё ему нельзя было бы на неё смотреть, и нельзя подниматься с колен. Странные всё же обычаи есть в дальних землях. Хоть бабка твердила ещё, что все обычаи, принятые у разных народов, мудры, что мудрого в том, чтобы купцу не смотреть на того, с кем говорит, и ползать по палатке на коленях? Нет, она лучше будет Вельей-олой, так даже красивей.
Ириней с кметями ждал у палатки, и другие княжичи тоже подошли -- вот не сиделось им во дворе. Велька вышла, держась за ошейник Волкобоя. Когда Ириней протянул к ней руку, пес грозно рявкнул, и парень поспешно руку отдернул, ткнул кулаком Волкобоя в бок, усмехнулся:
- Ох и глупая зверюга! Прыгает под мечи, а мы его шкуру мохнатую обороняем. И чем ты, красавица, его так покорила? Приворожила, может?
Волкобой сдержанно рыкнул, на морде его было красноречиво написано: "И что с дурака взять?" Велька прыснула, но тут же посерьезнела, вздохнула, поклонилась княжичам.
- А где... они, позволь спросить?
- Ушли. Я сказал, что ты челядинка на княжьем дворе, не надо тебя трогать, сердить князя Велеслава, - ответил Ириней, - Касмет обещал, что придёт к князю откупить тебя. Но я считаю, что он передумает. Ему не нужны лишние трудности.
- Ох, да что же им в голову взбрело? - горестно вздохнула Велька.
- Твои амулеты, - он показал взглядом на подвески на Велькиной груди, - как я понял, они что-то означают. То, что делает тебя особенной. Ты якобы собственность семьи Касмета... или я чего-то не понял. Но какие-то права на тебя он за собой знает. А ты -- знаешь?..
- Нет! - Велька мотнула головой. - Не может такого быть, вот и всё!
- Значит, он ошибся, бывает, - Ириней улыбнулся. - Надеюсь, тебе нечего бояться. Князь ведь тебя не отдаст? А захочет отдать -- я перекуплю. Обещаю. Золотом за тебя заплачу, хочешь? Со мной в Карияр поедешь. Ты ведь меня меньше боишься, чем Сараватов?
- Сейчас забоюсь, - буркнула Велька, берясь за ошейник Волкобоя.
Тот не возражал. А парень криво усмехнулся, предложил:
- Хочешь, орехов жареных тебе куплю?
- Спасибо тебе, боярин, за помощь, за защиту. Не надо орехов. Пора мне, пойду...
- Э, нет. Я не боярин, я княжич, это первое. И не пойдешь ты одна, мы до ворот доведем -- это второе. А то случится что с тобой, князь Велеслав разгневается, а нам его гневить никак нельзя, он и так нам не больно рад! Как зовут-то тебя, скажешь хоть?
Не боярин, значит, а княжич. Жених Чаяны. Один из четырех. И он не прочь перекупить её, челядинку княжью, у оборотней и увести в Катияр вместе в Чаяной...
Вот радость-то.
Как бы сбежать? Уж до отцовского двора она доберется, а там спрячется, и точно гостям дорогим больше не покажется...
Оказалось, сбежать - никак. Отпустить её наотрез отказались, и княжич Ириней, и Волкобой тоже -- вцепился зубами в край поневы и повел, и деваться было некуда. Ириней, пока шли, пытался байками развлекать, да всё обещал изловить её сегодня ночью во время русальего гона, и ничего он, дескать, не боится, и терять ему-де нечего, и он уже столько русалок словил, что и со счета сбился.
Болтун он редкий, хоть и княжич! Русалку поймать, поцеловать -- к удаче, а вот русальим чарам поддаться -- это говорят, беда большая, это весь год маяться, томиться, до следующей Купалы можно и не дожить.
Поймать... поддаться... а велика ли разница? Легко ли понять, кто тут кого поймал? Поэтому русалок ловить можно, а вот изловить -- не надо! Все об этом знают. Русалку нелегко поймать, почти невозможно, хоть парни и стараются, изо всех сил стараются, напрочь забыв, что -- не надо...
- А обручье-то у тебя серебряное, - вдруг заметил княжич, - ишь ты, у челядинки -- серебряное! Кто же одарил тебя, милая?
- Родной батюшка! - не без яда бросила Велька, - это мое девичье, а ты что, княжич, подумал?
- Девичье? Это хорошо! - Ириней заулыбался, - я ведь не знаю, какие рисунки бывают на ваших браслетах. Это у тебя, чтобы жениху дарить, правильно? И никому ты ещё не обещалась? Я ведь не хочу увозить тебя в Карияр от жениха, сама понимаешь. Хоть ты и не желаешь мне говорить, как тебя зовут!
Два года как, с первой своей русальей рубахой получила Велька и обручье серебряное, тонкий ободок, покрытый узором из дивных листьев. Отец наказал беречь, не терять, без его веленья никому не дарить. Она пообещала. Обручье Велька не снимала, просто подтягивала повыше, чтобы под рукавом рубахи спрятать, так вот же, не углядела -- упал за запястье серебряный ободок, а княжич такой глазастый оказался.
- Видать, не беден твой батюшка? Иначе откуда он взял для тебя такое обручье? Может, на дороге нашел? Не сердись, милая, но погляди вокруг, сегодня праздник и все уже нарядные, а ты одета так, словно и не праздник. Значит, твой отец не может одеть тебя красиво? Зато я первым делом куплю тебе всё, что захочешь, и ожерелье обязательно, из сердоликовых бусин! У тебя есть бусины из сердолика? А из хрусталя?
Велька не выдержала, рассмеялась.
- То-то мне волки то же самое обещали. И бусы сердоликовые, куда без них!
Князь не растерялся.
- Это потому, милая, что сердолик тебе дивно пойдет! Вот увидишь, ты от этих бус глаз отвести не захочешь, а я -- от тебя! Хотя, от тебя и без бус глаз не отведешь!
Ну, княжич. Всем вроде хорош, и её вот выручил, а пустобрех редкий. И жених, опять же! Что за жених, если за невестой приехал, а вокруг другой вьется?
А может, на Чаяне вовсе не он женится? Их же четверо.
Да без разницы. Не нужен он Вельке, и ей в Карияр с ним не ехать! Она сказала:
- Ответь, княжич, а не ты ли нашей княжны жених?
Глаза Иринея хитро заблестели.
- А это, милая, тебе пока нельзя знать! Да и зачем? Или иначе со мной не поедешь? Или тебя твой добрый батюшка только в старшие жены мне отдаст?
Парни заухмылялись, словно шутку веселую услышали.
- Кто знает! - усмехнулась девушка. - Пока ведь не стал ты князем? Так, может, и не отдаст!
Кмети скалились веселее, да и сам Ириней откровенно забавлялся разговором. Ну и ладно, отчего не позабавиться, дорога недлинная - почти пришли уже.
Они, и верно, уже были у ворот, и Велька успела подумать, что, пожалуй, без труда за спинами кметей прошмыгнет через двор до хором, и всё, только её и видели. Уже приготовилась благодарить да прощаться, и Волкобоя напоследок погладила. Ну, с ним-то еще увидятся, она постарается!
И прямо перед ними открылись ворота. И всадники выехали, числом больше десятка, а впереди -- князь-батюшка.