Всё прозрачнее лес...

И всё призрачней осень.

Всё реальнее холода.

Клён облез...

И я тоже не очень

себя чувствую - как всегда.

Всё настойчивей дождь,

всё глазастее лужи.

Всё укутанней шеи людей.

А синоптикам грош

цена - красные уши

дают прогнозы верней.

Всё осыпалось наголо,

всё засыпало белым.

Всё... и ладно, спасибо на том.

Ну чего ты, дурная, расплакалась?

Погляди, вон рябина поспела -

словно красным ушам моим в тон.

Москва 1999.

Романс.

Осуждающие взгляды дам,

понимающие мужчин...

Ах, зачем же я пью "Агдам"

без особых на то причин?

Ах, зачем же я скуку свою

разбавляю дешевым вином,

ах, зачем же не то я пою

и пою совсем не о том?

Почему только грязь и гнусь,

всегда только мрак и кошмар?

Только злюсь я и не веселюсь.

Сам себя, дурак, обокрал.

Был ли дар, растерял ли я дар -

теперь уже все едино...

Вместо солнца слепящий шар,

а мог бы быть апельсином.

Москва 2000.

*******

Перемотать бы вперед по быстрее

зажеванное коммунальными

дрязгами, ссорами время

на что-нибудь гениальное-

на джаз спокойный и мудрый,

как теплая осень, чтоб листья

пинаемые и урны

шуршали, звенели, а мысли

чтоб духовыми звучали-

чисто и чуть печально.

Безденежье, безнадёга,

непохмельность вечная

или беспамятство. Много,

в общем, дерьма. И печень

всё чаще болит, а не сердце

подаренное не той женщине.

Грибочки съедены - дверца

в детство все меньше и меньше...

Съёжилась до фотокарточки-

были о светлом мальчике.

Москва 1999.

Безответные люди

Люди в соседнем вагоне

сквозь дымку немытых стекол

таинственны: дама в бутоне

безмолвия пиво "Сокол"

красиво из горлышка пьет,

юноша с томиком Кафки

под нос себе что-то поет.

Для меня эти люди загадки,

ребусы, криптограммы...

Они чаще всего безответны,

особенно милые дамы:

Люды, Оксаны, Светы...

Их тела в соседнем вагоне,

их жизни моей параллельны,

мой взгляд в их глазах не утонет,

сцен не будет совместных постельных -

мне на следующей выходить...

Никогда я их больше не встречу,

не случилось мне их полюбить,

я, увы, на них не отвечу...

Москва 2001

Выдохся... Дышать на ладан

весь остаток бледных дней.

Серо жить, шептать:и ладно

тихо пить и спать не с ней

А кому такой ты нужен?

Сам себе? И то в нагрузку...

Грустный вечер, кислый ужин,

выпьешь пива, кликнешь Музку.

Высосешь из пальца пару

слов ненужных, строк бездарных.

Про безветрие, про парус,

мол, заждался урагана...

Вот таким, дружок, ты стал:

серым-серым, черно-белым.

Жизнь, как нудный сериал,

тянется... и пролетела.

Москва 2000.

Весна

Солнце плавит зимы медузу.

Томно обнажаются сопки.

Катясь в равноденствия лузу,

ночь срывает с шампанского пробки.

Живешь, не успевая задумываться:

"зачем?" Теряясь в верховьях

неба мысли покидают улицы,

избавляясь от форм слоновьих.

Вытряхнув из памяти на

снег россыпи антигриппина,

вывожу контрабандой: Весна

свежевыструганный, как Буратино.

Южно-Сахалинск 1998.

Который, который уж год

Все те же дергаю нити-

свой собственный кукловод

и свой единственный зритель.

Нет, не то, что бы мне тяжело,

просто, мерзкое запустение...

И даже Слово ушло,

обернувшись дурной мыслью - тень я

и призрачен мир тот, что я

выдумывал на бумаге.

И, в общем-то, это ничья,

но нет согласиться отваги

на предложенную мировую.

Никто на один с Ничто!

О том то я и толкую,

Что даже Слово ушло.

Южно-Сахалинск 1999.

Кропать в тетрадь. Над нею чахнуть.

Со златом - как всегда - не густо.

По вечерам молится Вакху,

терять рассудок, силы, чувства.

Пустыми тешится мечтами,

надежды ложные вселять

в любимых. Потными ночами

хрипеть, скрипеть, шептать, молчать

невнятно что-то. По утрам

с остервенелою улыбкой

смывать с лица вчерашний срам

и снова вязнуть в липкой, зыбкой

трясине дня. Кропать в тетрадь...

Недуг не страшный, но довольно незавидный,

как в детстве писаться в кровать:

не удержался - написал, а утром стыдно.

Москва 2000.

Чикатильское.

Девочка с ножками тонкими,

прости, пришлось кончить по-быстрому.

Стали вопли твои слишком громкими,

на мой порох посыпались искрами.

Другая девочка ныла,

шептала: ...за что мне, за что мне?

И тоже пошла на мыло,

разные были, я помню...

Мне нравятся старые скверы,

красивые странные встречи.

День выдался тусклый и серый-

окропить надо красненьким вечер.

Мимо мальчонка на роликах

сопливый, наверное, плаксивый...

Скольких не станет - стольких

спрячут слезливые ивы.

Я люблю, когда тихо плачут

И что б шума было поменьше.

Мальчик, подъедь сюда, мальчик...

Хочешь "Sony Playstation?"

Москва 1999.

***

Рассыпалось небо осколками

по лужам осенних аллей.

Взгляд прикован двумя прошмандовками,

с ними скучать веселей.

Одна - хохотушка в желтой,

как осень, тоненькой куртке-

дрожала. Другая "к черту"

всё время звала. И шутки

плоские, как они сами,

с накрашенных сыпались уст.

Мой "перец" стал жгучим, как пламя,

от переполнивших чувств.

"Правая? Левая? Обе?" -

пока выбирал какую,

вспомнил журнал "Здоровье"

и понял, чем я рискую.

Москва 1999.

Сны коньковского лета.

Никуда не иду. Все диванным путём

и обломово-дивной рутиной.

И пусть ряской покрылся мой водоём,

пусть порос повседневности тиной -

я доволен этой картиной.

Района спального скупой пейзаж -

обрезки неба, дом соседний -

такой же длинный, скучный, как и наш,

гараж, гараж, гараж, гараж,

помойка, пестроты осенней

немного, больше из окна

из нашего не видно ни черта.

Но красота, какая красота!

На первый взгляд она, конечно, не видна,

но если присмотреться, то места

чудесные! Будь Шишкин современником

писал бы он ландшафты спальные -

совок "ракушки", небо веником

скребущую березу - дни печальные

камней лежачих... перед телеком.

Безликость, доходящая до... шишкиальности(!)-

старушки у подъезда, сплетни...

девица в мини демонстрирующая летний

загар по макси, отпускающие сальности

мужчины - автомобилисты. Пятилетний

Антон. Он рядом в "Матрицу" играл,

он не подслушивал, случайно услыхал,

что дядя Вова, Лёшин папа, хочет дать

Олега тёте, Инге, пососать...

и много раз было про чью-то мать.

Вот так и происходит пересменка поколений.

кричит мамаша: "Вова, ты куда?"

Орёт Владимир: "Бэтмен - навсегда!"

А я, изнемогающий от лени

и скуки, жду - когда же кончится среда,

чтоб завтра ждать, когда закончится четверг.

Как вдох и выдох, смена дней недели -

на ладан дышит одряхлевший век,

а за окном скрипят бескрылые качели,

напоминая о последнем век

смыкании неотвратимом, как

героя злого наказание.

и страшно, что не как червяк

живу, а что умру я так

и не очнувшись, не придя в сознание.

Сентябрь - поцелуй лягушки.

Простившись с милою подушкой,

мотаюсь я по ветке, по Калужско-

Рижской апельсином заводным.

Мой прежний образ жизни надоел родным,

пообещал им стать я честным гражданином,

работать, в дом носить металл

презренный, пиво заменить ice-creamoм.

Как только начал - сразу же устал.

И если это явь, то лучше бы я спал.

Москва 1999.

"...все пройдет, как с белых яблонь дым..."

С. Есенин

На каждом шагу спотыкаясь,

еле-еле плетется

жизнь-кляча - удача моя.

Во всех семи смертных каясь,

в решетку груди-тюрьмы бьется,

у памяти солнце выклянчивая,

мышца сердечная дряблая.

Отдымила юность яблоня...

Но память тешится шрамами,

грусть - рюмками. Заливается

песней висельника душа.

Подгоняемая кошмарами,

Хромает жизнь, спотыкается,

устало стихами дыша.

И рифма какая-то слабая-

Отдымила юности яблоня...

Сахалин 1998.