Сава Кено : другие произведения.

Бесово

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мой новый рассказ из серии "Весьегонские истории", написанный под влиянием чумовой Лоры Белоиван. Конечно же, это не документальное изложение, настоящие люди и звери перемешаны с выдуманными, но Бесово действительно существует даже сейчас, после нашего оттуда бегства. Как надеюсь, еще существуют Савино и Ульяниха, Веселово, Стафурово etc. Весьегонской моей родине посвящается.
  В тот год в самом начале июля ограбили кокушку Марью в Савино. Конечно, нам она была никакой не кокой, а так - знакомой старухой, одной из многих, кому мы развозили молоко. Кока по-весьегонски - крестная мать. Крестной она приходилась еще одной нашей знакомой, Кате, настоящей русской красавице в самом расцвете лет, приезжавшей к своим старикам в деревню в отпуск. Старикам Евдокимовым мы тоже привозили молоко и были с ними особенно дружны. Поэтому Катина кокушка Марья стала постепенно, как выражалась ее крестница, "кокушкой всея Руси". А ограбили бабку очень просто. Поздно вечером, часов после восьми - весьегонские старухи рано ложатся спать и встают засветло - в запертую на засов дверь в сени поскреблись и жалобно замяукали.
  - Васютка, ты, чтоль, окаянный? - кока отодвинула засов. А за дверью был Васютка, да не один, а с приятелем, заросшие бородами и с шапками, натянутыми на самые глаза. Втолкнув ошалевшую старуху в избу, васютки обшарили стены и поснимали с них старинные иконы. В те времена почти в каждой старушечьей избе можно было увидеть почерневшие иконостасные иконы, некоторые почти от пола до потолка величиной, спасенные из церквей перед заполнением Рыбинского водохранилища. Вот за ними и шла у скупщиков охота. Трясущаяся кока на следующее утро ничего связного сказать не смогла, "страшной, черной, с бородищей, другой с ножичком" - и в слезы. Погоревали об украденных святынях и перестали.
  Говорят, следом по той же схеме обнесли бабок в Веселово и Стафурово и обшарили там нежилые дома. Но не знаю, может врут. В Савино пустых домов было мало, сама деревенька-то полтора двора. Летом почти во всех жили дачники, не развернешься. В это время шла у нас самая бойкая торговля молоком. Почти каждый день мы привозили две битком набитых полторашками сумки Евдокимовым, а от них уже разбирала молоко наша клиентура. Пална и Константиныч, Катины старики, следили за расчетами и относили полторахи тем, кто сам прийти за ними уже не мог.
  Мы были первым фермерским хозяйством Весьегонского района, причем никакой волосатой лапы или правильных знакомств у родителей отродясь не водилось, поэтому землю нам выделили в самом глухом углу колхоза имени Чапаева, на краю мрачного елового леса, простиравшегося от нашего картофельного поля до самого Рыбинского водохранилища. У местных наша глухомань наименовалась Бесово. Места были суровые и по-северному красивые, но ближайшая цивилизация с электричеством и телевизором находилась от нас в полутора километрах, в Ульянихе. Проезжая утром на велосипеде по мокрой от ночного дождя дороге можно было за одну поездку увидеть следы медведя, волка, лося, кабанов и так, по мелочи - лисички или енотовидной собаки.
  Через пару недель после ограбления кокушки у нас пропала корова. Звали ее Туча, она была самой спокойной и послушной, самой легкой в доении и к тому же стельной. Вообще-то все наше пастбище было огорожено забором из жердей. С двух сторон прямоугольного поля изгороди, с третьей - река Суховетка, с четвертой - ферма и дом. Куда могла пропасть одна корова из стада в сорок голов? Варианта три - сломать изгородь и сбежать, оступиться в реку и переплыть на другой берег, и третий, самый печальный - уехать в виде разделанной туши на чьем-то чужом грузовике, как однажды вечером уехал годовалый бычок. На поиски Тучи выйти пришлось всей семье - маме, папе, мне и моей младшей сестре Дарье. Наши коровы очень хорошо умели прятаться по кустам, временами даже слишком.
  Между пастбищем и сенокосами тянулась узкая полоса болотца, заросшего осинками, ивняком и приземистыми сосенками, с игрушечными мохнатыми кочками, с тонконогими подберезовиками и красиво кучерявившимся по весне орляком. Но всегда проходя по нему я ощущала, что вот эта тонкая ниточка болота на наших полях - это часть того огромного и недоброго, что раскинулось на подступах к Черной речке и за ней, до Моложского залива. Болото хранит свои тайны куда как лучше леса, глубоко и крепко. И тайны эти такого сорта, что не всегда можно объяснить человеческим языком. Ты можешь заблудиться в трех шагах от тропинки, с компасом в руках выйти совсем не туда, куда ожидал, или внезапно, среди солнечного дня, всем своим существом осознать собственную смертность и невероятную краткость человеческой жизни. Лес и болото всегда полны молчаливых разговоров, которые так страшно услышать людскому уху. Впрочем, мы отвлеклись. Среди этого самого узкого болотца, тянувшегося вдоль пастбища, было одно очень неприятное место: какие-то ямы, ухабы, заросли мелкого непролазного ивняка и прямо посередине - чистая травянистая полянка, иногда коровы прятались там, сломав изгородь. Не знаю почему, но мне эта полянка давно казалась местом гадким, если б я была собакой - убегала бы оттуда со взъерошенным загривком и озираясь. А поскольку я все же человек, мне всего лишь начали сниться гнусные сны. Раз за разом мне виделись вечерние сумерки, где я иду по дороге, и с каждым шагом мне становится все страшнее. Знаете, как путник чувствует спиной чей-то взгляд? В этом сне на меня смотрели со всех сторон. Шаг, другой, и сбоку от дороги мне открывалась полянка, а посреди неё - медведь с опущенной к земле мордой. Перед ним лежало нечто смятое, похожее на кучку рухляди. Остро ныряя носом внутрь этой кучки, медведь что-то выхватывал оттуда, поднимал морду и дожевывал на весу. Каждый раз я успевала проснуться до того, как медведь заметит меня и все равно пробуждение не доставляло мне радости. Я знала, что перед медведем лежит человек. Некоторое время спустя мы с Палной за очередным чаем обсуждали - как раньше дети из Савино ходили в школу. Да так и ходили, сказала Пална. Соберемся ватагой и идем, чтоб не страшно было. Волкооов тьма была, пропасть! А медведи? - осторожно спросила я. А что медведи, они летом в лесу, на ягоде, а зимой спят. Шатун разве что. Весной заел девчоночку одну, у вас там на Бесово, баили. А потом мужики его убили. Давноооо, давно это было. После войны.
  Вот и тогда, пробираясь через это мерзкое место в поисках Тучи, я чувствовала на себе взгляды откуда-то сбоку и боялась посмотреть по сторонам. Услышав крики мамы и сестры со стороны пастбища, я с превеликой радостью выбралась из проклятого болотного хвоста, и мы пошли к реке. Обойдя в тот день все закоулки и тайные местечки, все перелески и болотца, Тучу мы так и не нашли.
  ***
  В тот же день в Савино разыгралось великое побоище с ограблением. Точнее, наоборот - ограбление с побоищем, в продолжение истории с кокушкой всея Руси.
  На улочке, выходящей прямо к мосту через Суховетку, жили старики Евдокимовы, несколько дачников, а крайний дом занимали братья Кокоревы, Витек и Юрик, лет сорока-пятидесяти, точнее не скажешь. Чем занимался старший - никто не знал, говорят - сидел, и не раз. Младший подрабатывал пастухом. Пили оба беспробудно. Младший, Юрик, запил как-то так крепко, что чурилковское стадо, брошенное им на произвол судьбы, пришло через Савино, через реку, через два километра заброшенных полей и перелесков к нам на сенокосы. Навстречу сотне коровенок с двумя быками во главе выскочили мы с мамой и двумя собаками, Ринго и Гердой. Ризеншнауцериха Герда в молодости откусывала кончик хвоста у коровы в один прием. И весело бегала потом с откушенной кисточкой. А Ринго, сын овчарки Эльсы, был просто огромным, здоровенным рыжим псом, способным напугать даже местного егеря. Но говоря по правде, страшнее их обоих вместе взятых в тот момент была моя мама, худенькая, невысокая, всегда улыбчивая, от вида наших полей, разоряемых чужим стадом, превратившаяся в свирепое огнедышащее чудище. Гневным ревом и лаем гнали мы чурилковских коров обратно вприпрыжку до самого Савина, причем оба быка, поначалу пытавшиеся навести свои порядки, бежали впереди стада, поджав хвосты. Герда и в зрелые годы умела так же лихо развлекаться, как и в молодости. Так и выскочили мы, распаленные, злые, на полусонного Юрика, выехавшего разыскивать своих подопечных. С тех пор младший Кокорев здороваться с нами предпочитал издалека.
  Никто до сих пор не знает - подослал ли кто старшего брата к Евдокимовым за иконами, или он сам по собственной инициативе пошел их грабить средь бела дня, факт в том, что вернувшийся с огорода Константиныч, дедок невысокого росточка, обнаружил пьяненького Витька выходящим из сеней с мешком за плечами.
  - Эвона, куда прешь? Чего в мешке? - изумленный Константиныч аж руками в стороны развел. Да и получил по шапке так, что сел в поленницу перед крылечком. А пьяный лихоимец побежал прочь, пошатываясь из стороны в сторону. На слабые крики старика прибежали с огорода Пална и Катя. Пока Пална поднимала завалившегося в дрова Константиныча, Катя ухватила березовое поленце и как валькирия ринулась в калитку. Надо сказать, что дочь у Евдокимовых удалась на славу. Высокая, крепко сложенная, с огромными серыми глазами и русыми кудрями, способная на скаку остановить милицейский уазик, работала Катя в ведомственной поликлинике города Рыбинска медсестрой. И никакие Юрики с Витьками ей были нипочем. Догнав грабителя, она дернула его за мешок.
  - Отдай, гад, паразит! Чего украл? - в мешке явственно выпирало что-то прямоугольное, толстобокое, как икона в окладе. Висела в домике у Евдокимовых одна такая старинная Богоматерь Толгская, удивительного и необычного письма. Мне всегда хотелось поближе рассмотреть лик Богородицы, с немного раскосыми глазами, такой непривычно-простонародный и в то же время прекрасный.
  От Катиного рывка Витька заштормило, он развернулся и попытался отбиться, неуверенно замахиваясь кулаком. Что ж, это был в корне неверный ход. В тот же момент Катя налетела на вора, одной рукой ухватила за шкирку, а второй начала охаживать его поленом. Выронив мешок, старший Кокорев завертелся как уж под вилами, отбрыкиваясь от обидчицы. Но взбешенную Катю остановить уже было невозможно даже танком, и особенно крепкий удар полена пришелся точно по витькову кумполу. Вследствие чего неудачливый грабитель осел кулем, схватился за голову и замычал. К месту побоища уже сбегались соседи, а знакомая дачница с модным и редким в то время сотовым телефоном звонила в милицию.
  К появлению участкового на плешивой витьковой голове уже откровенно налилась шишка и расцвели синяки, а вокруг него и Евдокимовых собралась толпа митингующих деревенских и дачников.
  - Так, граждане, что здесь произошло? - привыкший ко всему участковый оглядел побитого, повернулся к Кате и чуть не отпрянул назад, спасаться.
  - Икону украл, подлец! Уууу, пьяная морда! - Пална затрясла кулаком над Витьком. Тот замычал неразборчиво, но пригнулся и голову руками прикрыл.
  - Икону, значит, ага. Вот эту? Ваша иконочка?
  - Наша, наша! - Катя закивала.
  - Нннне украл! Псссмотреть взял. В гсссти зашлллл.
  - А это что? - обернулся участковый к Евдокимовым, строча в планшете и кивая на синяки. - Били?
  - Кто? - вскинулся Константиныч, - Это он меня, падла, ударил! Да так, что я в поленницу свалился! Надя, подтверди!
  - Подтверждаю! - у румяной от гнева Палны горели глаза не хуже, чем у Кати. - Подтверждаю! Мишу ударил, да еще уронил, паразит! Уууу, морда!
  - Сллчайно я! - Витек заскулил.
  - Случайно, падла, убить тебя мало! Куда икону понес, паразит, кому продать хотел, отвечай! - толпа взволновалась.
  - Тихо, тихо, граждане! Потише! Разберемся. А вот побои откуда у гражданина?
  - А это не побои! - Катя кивнула в сторону, где возле дороги бродила неприкаянно Юрикова гнедая Майка. - Это он на лошадь хотел сесть. Брательника его лошадка. Залез, да и свалился, а лошадь его копытом и ударила.
  Участковый посмотрел на Майку, посмотрел на Катю и вздохнул.
  - Ну вот я вижу - на голове след от удара, на лице, судя по одежде, по спине его тоже били.
  Катя вскинула брови:
  - Я же говорю вам. Залез. Упал. Лошадь ударила. И так пять раз.
  - Пять раз?
  - Пять. Ну, может быть, шесть. Мы не считали. - Покосилась Катя на синяки.
  Я приехала в Савино уже к шапочному разбору. Витька увезли на милицейском бобике, икону повесили на место. Участковый порывался забрать с собой вещественное доказательство, но под Катиным взглядом осел и присмирел. Евдокимовы уже немного остыли и с хохотом пересказывали про полено и лошадь Майку. Поили меня фирменным палниным квасом, от которого потом страшно было ехать обратно по скособоченному мостику через Суховетку. А я смотрела на Катю и думала, что побитого Кокорева мне даже немного жаль. Впрочем, жалеть его по-настоящему пришлось намного позже. В тот раз он отбрехался, сказал, что икону взял спьяну и просто посмотреть, заказчика своего не сдал, а может быть - того и не было. Пил по-прежнему, но в Савино больше сильно не баловал. Прошло несколько лет и на шее у Витька выросла шишка. К врачу идти он побоялся, как-то раз напился с друзьями и отрезал себе шишку топором. Пару месяцев спустя весь покрылся шишками и скончался на руках у старухи-матери, неходячей почти бабулечки, молоко для которой мама часто приносила бесплатно, потому что сыновья пропивали всю старухину пенсию.
  Из Савино в тот день я возвращалась тоже разгоряченная, от выпитого кваса и новостей, с некоторым желанием тоже помахать поленом, неважно в чью сторону, и ощутить себя прекрасной сероглазой валькирией. Я остановила велосипед на повороте дороги, напротив болотца и той самой медвежьей полянки из моих кошмаров. Продралась сквозь кусты на самый центр, встала там, где много раз во сне видела медведя и закричала во всю глотку: "Пошел вооооооон!" Ничего вокруг не изменилось, только сорока, стрекоча, метнулась прочь сквозь ветки. И почудилось, что болотце вокруг насторожилось, с любопытством и насмешкой глядя на меня. Я выбралась на дорогу и поехала домой. Ночью в моем сне все было по-прежнему. Старый кошмар вернулся, чтобы утвердить свою власть надо мной и, наверное, чтобы я больше не кричала на болоте. Шаги по сумеречной дороге мне давались с таким трудом, словно идти приходилось по вязкому тесту. Но почему-то сегодня у меня в руке было полено. Я сжала его до боли в ладони, стараясь идти быстрей, быстрей, мимо темных ивовых зарослей, мимо вывороченного пня, и вот он - громадный, бурый, нестерпимо страшный, вышел из болота почти к самой дороге, под лапами у него - копошащаяся кучка рухляди, скулит, прикрывается тонкими ручонками. Но зверь сегодня смотрел прямо на меня, шевелил длинными ноздрями, приоткрывая вонючую пасть, принюхивался, обнажая торчащие вперед клыки. Глаз его не было видно, только темные пятна. Дрожа поджилками, я шагнула вперед. Зверь заволновался, замотал башкой, привстал, отрывая от земли лапы с когтями длиной с мои пальцы, и глухо зарокотал утробой. Существо на земле тонко и протяжно завизжало; это был звук, полный невыносимого ужаса и предсмертной тоски, от которого волосы у меня на загривке встали дыбом, а за шиворот потек липкий пот. И тогда я тоже по-медвежьи замотала головой, втянула ноздрями воздух и издала дикий вопль: "ПОШЕЛ ВООООООН!!!!" Вместе с криком изо рта вырвалось прозрачное слепящее пламя и ударило в подслеповатую медвежью морду. С мокрой от ужаса спиной, с трясущимися коленками, я стояла и вопила со всей мочи, освещая муторную тьму на многие метры вокруг себя ярким ледяным светом. Зверь смотрел мне в глаза не отрываясь, и было видно, как истончается его шкура и крошатся зубы, как он тает, словно стеариновая свеча, пока от чудовищного мохнатого тела не осталась только тонкая шелуха, свившаяся лепестками и опавшая на моховые кочки. Девочка вскочила с земли, озираясь, и помчалась куда-то, не разбирая дороги. А я погасла, выронила полено и провалилась в глубокий сон без сновидений.
  Наутро нашлась наша Туча. Пришла с пастбища к ферме и требовательно замычала. К задним ногам, поближе к мамкиному вымени, жалась маленькая черная телочка. Речка, назвали мы ее. Несколько раз потом хитрая корова умудрялась проворачивать такие же фокусы, но мы уже не волновались за нее. Много лет прожила Туча в нашем стаде, родила больше десятка замечательных телочек и бычков и умерла в глубокой по коровьим меркам старости, перед самым нашим переездом в другие края.
  Про сон и медведя я забыла напрочь. Уже зимой, сидя в гостях у Палны, мне вспомнились ее слова про шатуна и девочку. "Вы ж сами рассказывали, как шатун девочку заел у нас на Бесово?"
  - Да Аня, да что ты, не было такого! - Пална смотрела на меня такими ясными голубыми глазами, что я смутилась.
  Приснится же всякая чушь.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"