вдогонку к рассказу "мало вас сталин..." http://samlib.ru/editors/s/sawchenko_o_j/qirim1-1.shtml
Ферваль. 2016г. Ялта
Вот уже полгода, как раз с тех пор, как без вести пропал его старший брат, Ридван Хаулов сдавал комнаты своего дома постояльцам.
Он открыл железную дверь и попал в пропахшую перегаром и запахом жареной картошки атмосферу дома, теперь уже более напоминавшую общагу, только с достойным ремонтом.
Огромный частный дом на отшибе хлопает дверьми, громко разговаривает, скрипит кроватями, играет на гитаре, хихикает, обильно пьёт пиво. На третьем этаже, считай, чердаке или, как оно по-новомодному, мансарде - две комнаты: В одной проживает Мишка Хаймович, студент, в другой - три беженца из Луганска. Внизу, под ними, снимает номер Иван Васильевич, военный. Там же, через стенку - живет Наталья с мужем и дочкой. Чем они занимались, толком никто не знал, да и не общалась семья ни с кем, слышно только было, как они ругаются. На первом же этаже жил сам Ридван. С мансарды доносится приглушенная игра на гитаре, песни и хихиканье. Судя по звукам, луганчане и Иван решили совместно отметить должным образом пятницу, и получалось это у них достаточно неплохо
У Ридвана мелькнула мысль, что неплохо было бы туда, к ним подняться и присоединиться, но вдруг задумался о чем-то своём, махнул рукой и вышел на крыльцо покурить.
Достал сигарету, чиркнул зажигалкой и глотнул от души ароматный дым вперемешку с почти весенним воздухом.
Дождь этим вечером полил вовсе не свойственный для февраля. Без ветра, тёплый, почти ливень, усиливал он в несколько крат и без того одуряющие запахи кипарисов, зелени, начинающих цвести вишен и слив, земли и камня. Через призму дождя иначе смотрелась и ночная Ялта с его огнями, и блестящий асфальт южнобережного шоссе, и машины, и их звук.
Да, в такие минуты и думается как-то по-другому. Даже не думается - ждётся чего-то.
Вдалеке, над городом, над горами, взошел небольшого размера огрызок луны и важно поплыл себе по звёздному небу, отражаясь в Чёрном море.
Скрипнула немазаным железом калитка, во двор, споткнувшись о мусорный бак, стоявший около маленькой пальмы, с тихим матом ввалился человек с сумкой.
- Бог в помощь, Михайло! Как оно? Как деревня?
- Та... - Мишка неопределенно махнул рукой, будто бы не сильно он был рад тому, что на неделю ездил в родную деревню. - Нормально всё. А ваше как ничего?
- Ничего...
- Со светом как?
- Официально два через два. По факту, как попало.
Хаймович кивнул, взялся за свою сумку и, кряхтя, занёс её в дом. Хаулову зачем-то представилось, как сейчас этот худой очкарик тянет свою ношу по серой винтовой лестнице наверх, где так хорошо отдыхают его друзья-луганчане и Иван. Сделал последнюю затяжку, затушил бычок об язык, поглядел на светящийся прямоугольник мобильного телефона, который использовал, как часы, полез в карман за свечой. И стоило поднести ему маленький огонёк зажигалки к свече...
Огни города разом погасли. Над Ялтой воцарилась тьма и гореть остался только один бигборд над южнобережном шоссе. На нём был изображён глава государства и надпись "Крым. Россия. Навсегда". Хаулов ещё раз посмотрел на часы. Свет выключали всегда вовремя, вопрос был только в том, когда его включат обратно: через два часа, через три, или уже утром. Ну что ж, делать нечего, в интернете теперь не посидишь, да и спать давно хотелось. Ридван улыбнулся чему-то своему, и пошёл обратно в дом. Пока он брел к своей двери, слышно было, как радуются приезду Мишки луганчане и Иван Васильевич, мысленно пожелал им спокойной ночи и убрался восвояси спать.
*** Из сна его вырвал противный, звенящий стандартный звук мобильника. Времена, когда люди выбирали под звонок какие-то оригинальные рингтоны, давно канули в лету и теперь у всех стояли одинаковые, обезличенные "дзыньдзылынь".
Хаулов потер глаза рукой, которую он успел уже отлежать, хоть и казалось, только-только заснул, потянулся за источником этого звука. И лишь тогда, когда перестал щуриться из-за слишком яркой подсветки, он увидел, кто звонил. Это был Хаймович. Мишка никогда не заходил без предупреждения. Сперва он звонил, чтобы удостовериться, дома ли Ридван и только потом спускался к нему на этаж. Хаулов посмотрел на часы. Шел третий час ночи и недоумение сменилось на праведный гнев. "Небось опять, придурки, понажирались, и меня вызванивают" - неодобрительно закатив глаза, подумал Ридван и взял трубку.
- Михайло, ты на часы вообще смотрел? Ты понимаешь, какая должна быть причина, чтобы звонить мне в это время?
- Дядь Ридван, она есть. У меня тут хату заливает.
- В смысле заливает?
- В прямом. Крыша течёт!
- Крыша течёт? Щас я поднимусь.
Ридван вскочил с кровати и заметался в поисках штанов, подсвечивая свою комнату мобильником. Найдя и одев оные, он подумал, что со свечкой решать вопрос будет неудобно.
- Фева! - тронул он за плечо лежащую жену - Фева! Фонарь не видела?
Февзие что-то мурлыкнула невразумительное и перевернулась на другой бок. Откуда-то сверху доносился звук обильно льющейся воды. Ридван выбежал на лестницу и крикнул.
- Михайло, у тебя фонарь есть?
- Какой фонарь? Свечка.
- Тащись сюда, фонарь найти не могу.
На третьем этаже из комнаты Михайла показался маленький дрожащий огонёк и вдруг... Оглушительный грохот и многократный звук падающего тела. На лестнице воцарилась полная темнота.
Ридван, присвечивая себе дорогу мобильным телефоном, со всей мочи рванулся вверх по ступенькам. На лестничном пролёте, между третьим и вторым этажом, распростёрся на спине Хаймович со смиренным, чуть виноватым видом.
- Михайло, шайтан бы тебя побрал! Ты что, новый светильник разгатил?
- Не, дядь Ридван. Просто на лестнице подскользнулся, а свечка в банке стояла. Банка, походу, разбилась.
- А, ну тогда ладно...
***
На чердаке рванула труба. Немного времени потребовалось для того, чтобы подняться наверх, перекрыть воду, и теперь Хаймовичу и Хаулову оставалась лишь долгое, марудное занятие - вооружившись тряпками и вёдрами, собирать воду, уровень которой в комнате был сантиметра три над полом, а то и больше. Напротив открытых дверей над балконом величественно завис огрызок луны, отбрасывая по морю лунную дорогу.
- Дядь Ридван, я только спать лёг... - начал Михайло, выжимая тряпку в ведро - или не только. Но по ощущениям вроде только-только засыпать начал. Просыпаюсь - звук какой-то непонятный. Как будто дождь идёт, или крыша громыхает от ветра, тут когда ветер, сильно слышно, или едет что-то огромное по трассе... Поднимаюсь, в окно смотрю - на улице тихо, на трассе - ни души. Думаю, ну, может, с холодильником чего. Встаю - А ноги в воду так - ляп. И тапки поплыли.
- Та да... - Нехотя отвечал Хаулов, собирая тряпкой воду по ламинату.
Скрипнула дверь, и в затопленную комнату, освещенную только лунным светом и кое-как - свечкой Хаймовича, вошёл здоровенный светлый диск фонаря, сопровождая своё появление тяжёлыми шагами.
- ...что тут у вас за авария? - последовал хриплый голос, вопрос Ивана Васильевича. Мишка снял очки, близоруко щурясь на свет.
- А... Васильевич, ты? Смотри чо...
- Да я понял уже. У меня, как никак, тоже с потолка капает... - Иван Васильевич осмотрел последствия потопа и поставил фонарь на стол - всё понял, погодите, за тряпкой схожу.
Но не успел он направиться к выходу, как распухшие и уже с трудом открываемые двери, раскрылись вновь. Показалась заспанная рожица Володьки, луганчанина.
- Шо за шум, а драки нет? Просыпаюсь, а тут по лестнице что-то летает, вода шумит и Мишка с Ридваном матерятся. Вам, может, помочь?
*** Володька и Иван Васильевич присоединились к борьбе с последствиями потопа. Четверо человек в комнате, освещенной свечкой Хаймовича, фонарём Васильевича и огрызком луны, гоняли тряпками воду по ламинату, выжимали, молчали. Глухая ночь. Начинающий цвести к весне город в горах спит. Хаулов задумался, что именно сейчас, в такие моменты, когда так тихо, можно понять, осознать - кому выгодно, чтобы через несколько часов, утром, поднялись тысячи двуногих грешных, и чтобы утром продолжила свой марш, взревела от боли и радости здоровенная и непонятная махина - жизнь. Ну, на самом деле, стоишь на коленях в воде, выжимаешь тряпку, пялишься на начинающий припухать тёмный ламинат и думаешь, шайтан знает, о чём. Вот, например, стелил он этот ламинат пару лет назад. С братом. Какие мысли тогда были, о чем они говорили? Забыл. Не вспомнит.
И в эту минуту, выжимая тряпку в своё ведро, Иван Васильевич мерно, будто читая мысли Хаулова, выдаёт.
- Эх... Течёт жизнь, да мимо.
Странный человек этот военный. Хаулову иногда он казался умным, тихо умным, мудрым, можно даже сказать. И вот даже сейчас - прорвалась наружу пронзительная, щемящая, грустная, горькая правда. Иван Васильевич побывал не на одной войне - был в Приднестровье, Чечне, Осетии. Но говорить об этом он не шибко любил. Разве что в эту ночь, когда, да всё равно делать нечего, чтобы скрасить мужикам монотонное упражнение с половыми тряпками. Тем более, когда Мишка упросил.
- ... Морозы в горах стояли жуткие. Мы палатку брезентовую натянули, для виду, а там у нас печь самодельная. Все туда по ночам и бегали, погреться. Каждому по пять минут. Настал черёд мой, пристроился, задремал. А у меня шинелька была - только-только выдали, новенькая. Уголёк отскочил, и у меня вот это все место выгорело, а я не сразу и услышал, не проснулся. Новенькая шинель.
До глубины души Мишку поразило, как можно так говорить о войне.
- Дядь Вань, ну там же... убивали.
- Убивали. На то оно и война. От родных твоих ничего не слышно?
Родители Мишки сразу после четырнадцатого года уехали в Израиль, где жили все их родственники. Он один остался в Крыму.
- Та звонили по скайпу на днях, всё хорошо у них, в гости зовут.
- Ну так съездил бы...
- Съездить-то оно можно, да только потом же попросють остаться, чтобы насовсем.
- Ну, дак в этом году ж диплом получаешь. Получил бы, да остался.
- Не, дядь Вань. Не могу. Это маме моей с папой можно, они без родины выросли и в тот Израиль с девяностых ещё уехать хотели. А я в Крыму родился, в Крыму живу, в Крыму и помру. Велика была привязанность Хаймовича к родине.
Разбухшая от воды дверь вновь скрипнула. В комнату вошла Наталья, держа за руку Юленьку, а свободной прикрывая половину лица.
- ...снова эта скотина... напилась... Мишань, можно мы у тебя на диванчике переканту... ой, а что это вы делаете?
- как что? - Мишка встал с колен, и стал снова выносить полное воды ведро. - Потоп у нас... у меня... труба рванула.
Со стороны санузла послышался звук выливаемой воды. Спустя пару секунд, Мишка вернулся обратно.
- Что мне делать? Чем вам помогать? - продолжила Наталья, не отрывая руку от лица.
- Да ничего, просто тут посиди, тряпки то все заняты. Юльку вон... спать положь - Хаймович указал рукой в сторону свободного дивана, и тут заметил, что соседка его держится за лицо. - А ну-ка, покажи глаз. Ай-яй-яй-яй-яй...
Что-то, безусловно, было между Натальей и Хаймовичем. Что-то неуловимое, возвышенное. Если и не любовь, то какие-то родственные чувства, забота, что ли. Это было особенно заметно по увлажненным глазам Натальи, когда Мишка брал на руки Юленьку или играл с ней, когда муж её смотрел на студента глазами, полными неприязни, даже сейчас, когда Наталья, вытирая слезы, жаловалась парню, который почти вдвое моложе её, на свою тяжкую долю, усевшись на предложенный ей диван. Тем временем Мишка подошёл к холодильнику, который не работал из-за отсутствия электричества, достал мороженую курицу и со словами "приложь к синяку, покуда не растаяла".
- ... совсем уже житья никакого нет. Как будто я во всём виновата. Как по мне - хоть Россия, хоть что... лишь бы жили нормально. А оно нажрётся и давай меня мантулить, я ж ему кацапка и москалька. На развод подала - да денег нет таких, чтобы развестись.
Мишка слушал нехотя, будто слышал всё это сотни, тысячи раз.
- Ну, если уж совсем тяжко будет, ты знаешь, можешь ко мне съехать на время. Чай, один живу. Жениха тебе найдём, достойного. Чтоб тебя любил, Юльку твою. Вот, например, Володька. Нравится Володька?
Наталья укоризненно посмотрела на Мишку. Хотела было обидеться, громко, чтобы знал... но решила отшутиться.
- А зачем мне такой голодранец?
Вовка со звучным ляпом бросил тряпку. Понимал, что пошутила, понимал, что задеть не хотела, но не переносил он этого.
- Наташ, ну ты с языком поаккуратней...я не всегда был ничтожеством.
Нависла неловкая тишина. Только чвакала вода, текла с выжимаемых тряпок в вёдра, которые то и дело, время от времени выносились.
Год назад, когда началась война в Луганске, он был хозяином строительной фирмы. Огромный дом в три этажа, шикарная машина, но всё в один миг разлетелось в буквальном смысле: Машину отобрали на блокпосту, когда он убегал из Луганска, после того, как дом его разворотило снарядом и он успел выбежать в одних только трусах и шлёпках, захватив с собой кое-какие то деньги и документы. С тех пор он жил в одной комнате вместе со своими рабочими, работал с ними наравне. И вот сейчас, во время этой неловкой тишины, когда Мишка, Ридван, Иван и он сам собирали с пола воду тряпками в темноте, стало противно, обидно и очень больно за Владимира, да и сама Наталья пожалела, что так нечаянно задела.
- Но ничего... - Володька решил сам сгладить ситуацию, вынося очередное переполненное ведро и продолжая между тем вещать. - война закончится, Луганск отстраивать будут, вернусь, озолочусь. Нормально всё будет. Нормально.
***
- ...А на эту тему собачиться - дело гиблое, подытожил Иван Васильевич. У нас вон с Мишкой тоже разногласия. Но ничего. Живём как-то. Не ссоримся.
- Да мы, вроде, не шибко ссоримся, - охотно согласился Хаймович. Смысл ругаться из-за политики, когда надо ругаться на тему, чья очередь драить санузел.
Все разом заулыбались. Воды в комнате почти уже не было. Когда её не стало окончательно, фонарём Василия Ивановича Ридван освещал ламинат на предмет, сильно ли распух и придётся ли ему его менять. Когда начнётся сезон, всех этих граждан он попросит съехать, и будет сдавать комнаты посуточно туристам.
- Дядь Ридван, ну теперь уж точноламинатужо...
- Да ничего, высохнет.
Хаулов, Хаймович, Иван Васильевич и Владимир убрали вёдра с тряпками, пожали друг другу руки и пожелали спокойной ночи. Владимир предложил Мишке с Натальей переночевать на кухне, потому как негоже спать в сырой комнате, но те отказались, мол, им и так нормально. Оставили открытыми двери, балкон, чай, выветрится.
Наталья лежала на диване, прижав к себе Юльку, с открытыми глазами.
- Миш... а скрипка твоя не пострадала?
- не пострадала.
- Сыграй, что нибудь, а?
- Бог с тобой, ночь глубокая, Юлька вон спит уже.
- А ты тихо. Прошу тебя. Сыграй.
Хаймович открыл футляр. Атмосферу спящего дома и южного города прорезал тонкий, пронзительный звук какой-то тихой еврейской музыки. Даже не музыки, молитвы.
- ...хорошо играешь. - Наталья закатила глаза - не забрасывай это дело. Хорошо играешь
А над крымскими горами и обесточенным городом всё так же важно, отражаясь в чёрном море, светил серебряным светом огрызок луны. И ему было безразлично - горе людское или радость. Светит, и всё тут.