Я взглянул на часы - ровно полдень - и распахнул двери бара; начался мой новый трудовой день.
Откровенно говоря, я старался любыми способами избегать работы днем, потому что в эти часы бар посещало очень малое количество посетителей: наш городок небольшой, и, хотя он и считается 'центром' юга Молдавии, в полуденное время - с двенадцати до пяти часов вечера наши потенциальные клиенты, то есть большинство нормальных советских граждан, трудятся на производствах и по барам не ходят, поэтому это время я всегда считал и считаю бездоходными как для общепита, так и для себя лично.
Конечно, иногда случалось, что в полуденный час в бар забредала какая-нибудь скучающая молодая особа, по большей части из приезжих курортниц; да если еще эта дамочка искала приключений и не была обременена строгими моральными устоями... и, таким образом, могла скрасить бармену, а заодно и самой себе этот столь скучный отрезок дня... Но, увы, это бывало так нечасто, так нечасто...
Но простите, я немного отвлекся.
Все дни недели, исключая выходные - субботу и воскресенье - зал нашего ресторана в обеденные часы - с 12 до 17 работал в режиме и по ценам обычного кафе. Поэтому сюда обычно стекалась масса народа со всех концов города, ведь любому человеку нравится в приятной обстановке и под музыку вкусно и недорого пообедать.
Что же касается сегодняшнего дня, то в связи с ремонтом паркетных полов в означенном зале ресторана, обед, понятное дело, был отменен, и десятки, а может быть и сотни постоянных клиентов пришли в любимое заведение и... уткнулись носом в закрытые двери. Табличка от администрации с извинениями и адресами ближайших открытых в этот час кафе и столовых удовлетворила не всех, и поэтому часть клиентов направилась за разъяснениями в бар, так как дверь моего заведения, в отличие от ресторанных, была гостеприимно распахнута. В результате мне пришлось многократно, терпеливо и в учтивой форме разъяснять расстроенным людям ситуацию. Большая часть людей после этого разбрелась по другим предприятиям общепита, а некоторые из них, махнув рукой на пропавший обед, занимали места в баре, заказывали какой-нибудь коктейль, а к нему пару бутербродов, пирожное, сок, - что и составляло их сегодняшний обед.
Таким образом, весьма скоро бар заполнился посетителями, по большей части это были служащие городских учреждений возрастом от 20 до 35 лет, причем большую часть составляли женщины. Поэтому, когда спустя какое-то время в помещение бара легкой походкой вошла очередная посетительница с улыбкой на открытом симпатичном лице, одетая в летнюю импортную курточку, я подумал: 'А вот еще одна горемычная, из тех, кому сегодня придется довольствоваться бутербродами вместо полноценного обеда'.
Девушка подошла к стойке, а я, кивнув ей приветливо и извинившись, вышел на минуту в вестибюль, чтобы передать со швейцаром на кухню записку с просьбой изготовить еще с полсотни бутербродов для бара. При этом лицо девушки, на которую я успел взглянуть лишь мельком, показалось мне знакомым.
Вернувшись на свое рабочее место, я улыбнулся ей: 'Да, пожалуйста?' - и девушка, опустившись на пуфик, стоявший у стойки, попросила:
- Коктейль 'Тройку', будьте любезны.
Я ловко, одним пальцем за ножку выудил из стройных рядов посуды подходящий фужер. Коктейль 'Тройка' у нас был самый ходовой - классический американский кислый 'короткий' коктейль: водка, ликер лимонный и сок лимона - последовательно 50+30+20=100, не считая нескольких кубиков льда, - смешал ингредиенты ложечкой - и готово.
Само собой разумеется, что эти незамысловатые коктейли я 'лепил' всего за несколько секунд.
Девушка, получив свой коктейль, принялась тянуть через соломинку золотистого цвета напиток с плавающими внутри кубиками льда и ниточками лимона.
Кого-то она мне все же напоминает, вновь подумал я, бросая на девушку очередной беглый, словно случайный взгляд. Скорее всего, она одна из тех девиц, которые, посещая злачные места, во множестве мелькают перед моими глазами, или же моя прежняя постоянная клиентка, которая давно не заглядывала в бар. Перехватив ее встречный заинтересованный взгляд, я внутренне усмехнулся. Кажется, я знаю, о чем эта девушка сейчас думает - вполне вероятно, о том, подойду ли я ей как партнер на сегодняшнюю ночь, - с некоторых пор я уже стал привыкать к взглядам такого рода. При этом я не слишком заблуждался на свой счет: ведь раньше, до того как устроиться работать в бар, я почти не пользовался успехом у женщин, поэтому их нынешнее внимание к своей персоне я прежде всего соотношу с местом своей работы.
Решив все же заговорить с ней, я начал с первого, что пришло на ум, с ее одежды:
-У вас такая симпатичная курточка...
- Да, это не ширпотреб, производство Финляндии, - улыбнулась она, легко подхватив предложенную мною тему. - Мне брат привез ее из Москвы в подарок.
- Боюсь, что мы с вами сегодня не смогли бы вместе прогуляться по городу, даже если бы вы этого вдруг захотели, - с улыбкой сказал я.
- Да, это почему же? - спросила девушка, заинтригованно округлив при этом глаза.
- Да потому, что я сегодня пришел на работу точно в такой же курточке, - благодушно улыбнулся я.
- Правда? Что вы говорите? Это интересно! - тонко улыбнулась она в ответ. - Мой брат купил ее в специализированном магазине 'Березка' в Москве, на Таганской набережной; вот уж не думала, что в вашем городе найдется еще одна такая же.
- Мир тесен. Представьте себе, существует такая, и до сегодняшнего дня, кстати, единственная в городе, я ее в том же магазине, что и ваш брат покупал. - Я усмехнулся. - Весьма вероятно, что мы с ним в одно и то же время в очереди толкались - эти курточки, как я сейчас припоминаю, расхватали за какой-нибудь час.
Тут повариха внесла в бар огромный поднос с бутербродами, и я предложил девушке на выбор: с копченой колбасой, с маслом и селедкой, с яйцом, и даже с отварным языком, но она отказалась, сказав, что сыта.
Продолжив интересную для нас обоих тему, мы поговорили о Москве, о чековых магазинах 'Березка', которые моя клиентка, как выяснилось, посещала достаточно часто, и разбиралась в их ассортименте не хуже меня. Разговор этот занял у нас не менее получаса, после чего я, решив, что продолжать его дальше, не называя друг друга по имени, не очень удобно, предложил:
- Давайте, наконец, познакомимся, меня зовут Савва, а вас?
Она с готовностью протянула руку, я подумал, что для рукопожатия, улыбнулся, протянул свою, и тогда она, взявшись рукой сверху за мою кисть, привстала, потянулась, перегибаясь через стойку, наклонилась почти к самому моему уху и прошептала:
- То, что ты, Савва, не помнишь моего имени, меня не удивляет, потому что я приезжаю сюда не чаще раза в год, и не больше чем на неделю, а народу, как я понимаю, за это время протекает через бар толпа.
-А теперь, ну-ка вспомни, милый, - добавила она, освобождая мою руку и медленно, не сводя с меня взгляда, опустилась обратно на свой пуфик, - в прошлом году мы ведь уже с тобой знакомились, а потом провели вместе ночь - это ты тоже забыл? - Глаза ее сверкали, а голос, вначале едва слышный, теперь звучал довольно громко, и уже вибрировал, почти звенел от негодования.
- А-а! Ну да, ну да, - протянул я, как бы припоминая, и одновременно с беспокойством оглядываясь по сторонам - еще не хватало того, чтобы этот разговор услышал кто-либо из моих знакомых или постоянных клиентов, - ну конечно, то-то я поглядел и думаю, откуда мне твое лицо знакомо...
- Подлец! - прошептала она почти ласково. - Извини, конечно, за выражение, но ты циничный пошляк, и к тому же неисправимый б...дун! Хотя и нет у меня на тебя никаких прав, я хочу сказать, что твое поведение по меньшей мере бессовестно, и несчастна будет та женщина, что полюбит тебя.
- Успокойся... Тома! (я вдруг вспомнил ее, а также имя и даже, кажется, некоторые эпизоды проведенной нами вместе ночи). - Ведь нам с тобой, надеюсь, это не грозит: любовь... верность... права друг на друга... - Мои губы раскрылись в улыбке, и я закончил почти ласково: - Но вину свою я готов искупить. Причем сегодня же вечером.
Не допив свой коктейль, Тома небрежно выронила из ладони на стойку трояк, слезла с пуфа, повернулась и уже на ходу бросила:
- Я еще хорошенько подумаю и решу, достоин ли ты этого.
И, тряхнув роскошными темно-русыми волосами, гордой прямой походкой направилась к выходу, а я еще, наверное, целую минуту стоял, словно оглушенный, и глядел ей вслед.
Не знаю, сколько я бы еще времени так простоял, если бы меня не вывело из состояния ступора появление моего приятеля Кондрата, как раз входившего в бар через внутреннюю дверь, со стороны ресторана. Он негромко кашлянул, дабы привлечь мое внимание, и я обернулся. Кондрат стоял у стойки, на его усталом лице блуждала его обычная насмешливая ухмылочка, в руках он держал обрезки каких-то досок и большой прозрачный целлофановый мешок с инструментами, к его одежде и даже волосам прилипли мелкие древесные стружки.
- Здорово, брат-Кондрат, - радостно приветствовал я его. - Ну, как идет строительство? У меня, веришь ли, даже минутки свободной не нашлось, чтобы забежать, посмотреть, как у вас там идут дела.
-Отчего же, верю, - ответил он устало. - Вижу, что ты здесь не скучаешь. - И он обвел взглядом полный зал.
-Я налью тебе стакан соку? - спросил я, беря в руку кувшин с охлажденным напитком.
Он, кивнул, затем сказал:
-Налей, если можно, два. - И взглядом указал на только что вошедшего следом за ним помощника - тщедушного смазливого хлыща, который в своей униформе, сплошь покрытой пятнами побелки и краски, был похож на мастерового.
Надо сказать, что мой друг Кондрат все последние дни был занят нелегким, но весьма важным для нас делом: вот уже вторую неделю, с тех пор как в ресторане затеяли ремонт, а заодно и обустройство малого банкетного зала на первом этаже, он с усердием и любовью отделывал этот самый банкетный зал - причем, по собственному желанию и совершенно бескорыстно, то есть, работая бесплатно. Помогал ему в этом 'ассистент' - также доброволец, по имени Виктор. Этот юноша, совсем недавно появившийся в нашем городе, а затем и в ресторане, с первых же дней прилип к Кондрату, словно кусок жвачки к ботинку и теперь находился при нем неотлучно.
История моего знакомства с этим хлыщом интересна, поучительна другим фраерам, вроде него, и потому достойна краткого описания.
Недели две тому назад, в один из субботних вечеров, в баре отдыхала компания молоденьких женщин, прибывших из Кишинева на сезонную работу на местный консервный завод, для чего, как они со смехом рассказывали нам, им пришлось прервать свою основную, очевидно, не очень важную работу в Академии наук Молдавии.
Пока дамочки, а их было шестеро, пробовали мои 'фирменные' коктейли и делились впечатлениями от нашего города, я с интересом к ним приглядывался, и в итоге решил, что две из них довольно привлекательны и потому достойны скрасить нам с Кондратом текущий вечер, а может быть и ночь. В знак своего расположения я принес за их столик бутылку шампанского. Девушки поблагодарили, щедро осыпав меня улыбками и многообещающими взглядами, однако, вскоре после того, как я вернулся за стойку, к ним за столик подсел этот самый хлыщ, в общем, на мой взгляд, ничем не примечательный, хотя и смазливый внешне. Паренек этот, оказавшийся к тому же весьма болтливым, с ходу стал с дамочками шутить и заигрывать.
Из-за этого у меня появилось неприятное ощущение, будто почва уходит из-под ног - так непривычна была мне ситуация, когда 'телок', на которых я уже, как говорится, положил глаз, из-под самого моего носа собираются вот-вот увести 'в чужое стойло'.
Наблюдая за развитием событий за их столиком, я понимал, что мои шансы падают с каждой минутой: этот бес, надо признать, был болтун отменный и в короткий срок наплел девушкам столько всяких разных небылиц, что я уже всерьез стал подумывать, как мне от него, неожиданного конкурента, без шума и драки избавиться.
Кстати или некстати, но тут случилось так, что этот шут гороховый в своем красноречии перешел все дозволенные границы и стал во всеуслышание говорить неслыханные вещи, как то:
- Да что это, девушки, за бар? - И он, картинно скривив губы, огляделся по сторонам. - Так себе, обыкновенная дешевая забегаловка. Вот я в Кишиневе, помнится, красиво отдыхал во всех центровых барах, меня там везде встречали как своего, потому что я и сам бармен - три года в Интуристе проработал. - Тут парень сделал паузу, наблюдая за девушками, в надежде угадать, какой эффект он на них произвел. И произвел же, сволочь, что было заметно по лицам дамочек.
И тут во мне взыграла профессиональная гордость. Я замечал уже этого парнишку несколько раз у себя в баре и прежде - он никогда со мной не заговаривал, а ведь как коллега, если верить его словам, мог подойти хотя бы для того, чтобы просто поговорить, пообщаться. На мой взгляд, что-то тут было не так, паренек явно перевирал, тем более что кишиневских барменов, и в особенности интуристовских, я почти всех поголовно знаю в лицо - приходилось с ними и по делам встречаться, и выпивать сообща, а хлыща этого я среди них почему-то ни разу не замечал. Когда паренек уже совсем разошелся в своих фантазиях, я не стерпел.
- Уважаемый коллега, будь добр, подойди-ка сюда, - прервав его словоизлияния, позвал я.
Он встал из-за столика и, состроив недоуменное лицо, подошел. Девушки за столиком, поглядывая в нашу сторону, навострили ушки, а я тем временем спросил:
- Так ты, говоришь, барменом работал?
- Ну да, в интуристе, - не сморгнув, соврал он, причем настолько уверенно, что чуть не поколебал мою уверенность в обратном. Затем спросил: - Хочешь, чтобы я тебе посоветовал рецепт какого-нибудь коктейля?
- Нет, я попрошу тебя кое о чем другом, - едва не заскрежетав зубами от злости, сказал я. - А вас, девочки, я приглашаю подойти, засвидетельствовать, так сказать.
Девушки замялись, стали перешептываться между собой, затем одна из них, вероятно, самая бойкая, встала, подошла, и я позвал ее вместе с этим парнем-выскочкой пройти со мной вместе в подсобку.
- Послушай, как тебя там?.. - спросил я его, когда мы оказались внутри подсобки.
- Виктор, - ответил он.
- Слушай сюда, Виктор. Давай договоримся так. Если ты нам сейчас продемонстрируешь свой профессионализм, с меня извинения в виде ящика шампанского, если же проиграешь, - в этом месте я сделал паузу, - ты немедленно уходишь, и сюда, в мой бар, больше ни ногой. Договорились?
- Хорошо, - вздохнул Виктор. Он, конечно, подозревал, что я ему готовлю какой-то подвох, но отказываться было неудобно, да, пожалуй, и поздно.
- Возьми любой стакан, - указал я ему на груду стаканов, скопившихся в мойке, - и вымой его. Это все. Если ты работал когда-либо хотя бы в посудомойке при баре, тебе это нетрудно будет сделать, ведь у барменов в этом деле имеется своя особая специфика.
Виктор, тревожно на меня поглядев (он, вероятно, очень напряженно размышлял в этот момент, о какой такой специфике я веду речь, а специфики, как вы сами понимаете, никакой не существует), взял стакан тремя пальцами правой руки, и, сунув его под струю воды, сделал какое-то неловкое движение и выронил его внутрь умывальника. Затем вновь поднял, обхватил его ладонью и стал взбалтывать.
Я, глядя на эти его неловкие движения, протяжно вздохнул.
- Итак, дорогой товарищ, теперь я вижу, что ты никогда не работал в баре, даже в качестве официанта или судомойщика. Но допустим, ты к стаканам не прикасался, но кофе-то ты умеешь варить?
-Конечно! - отозвался он, но его голос звучал уже не так уверенно.
-Хорошо, тогда пройдем, пожалуйста, к аппарату.
Мы вышли из подсобки и оказались за стойкой.
-Сделай-ка нам всем по чашечке двойного кофе. - И, видя, что он замешкался, добавил: - Ну-ну, смелее.
-Двойной кофе? - переспросил он. - Двойной...
-Ну да, обыкновенный двойной кофе, - подтвердил я.
-А, конечно знаю. Это в турку кладется две порции кофе вместо одной. Так?
-Не знаю, я попросил тебя сварить двойной кофе.
-Э-э, ну тогда я затрудняясь...- пробормотал он и сильно покраснел, что было заметно даже при приглушенном свете.
-Это же просто, - сказал я. - Берешь турочку, закладываешь порцию кофе, наливаешь воду и ставишь турку на песочек. Когда кофе всходит, готов, значит, в него, в готовый кофе закладываешь новую, свежую, порцию кофе и вновь варишь до готовности. Очень просто, не так ли? Ну, а теперь скажи нам это сам, имей мужество признаться в обмане.
Виктор выдохнул воздух, облизнул губы, глаза его виновато забегали, и я, жалея его, сказал:
- Ну хорошо, не будем усугублять. Ваше мнение? - обратился я к девушке. Она пожала плечами и улыбнулась застенчиво, затем сказала:
- Ну, я не знаю, настоящий бармен наверняка такие вещи знает.
-Что ж, вот вам и ответ, - сказал я. - Шампанское мы все равно будем пить, только теперь уже без нашего друга, как вы сказали, вас зовут, молодой человек?..
Виктор, не отвечая, повернулся, и с видом оскорбленной гордости отправился на выход, а когда мы с девушкой вышли из подсобки, его спина мелькнула уже в дверном проеме и исчезла.
Победоносно улыбнувшись нашим гостьям, я сказал:
- Подходите девушки, присаживайтесь у стойки. Придется мне наливать - 'назвался груздем, полезай в кузов'.
А Виктора после того вечера я какое-то время не видел, а потом он вновь стал появляться в ресторане, и как-то совершенно незаметно притерся-примазался к Кондрату, а затем и к нашей компании, стараясь, по мере возможности, заходить как можно реже в бар, чтобы избегать встречи со мной. Тем не менее, в самое короткое время он стал Кондрату незаменимым помощником, выполняя любые его задания и поручения.
Казалось бы, какое мне, бармену, дело до банкетного зала, а уж тем более Кондрату, который и вовсе был музыкантом? Но на самом деле мы с ним были заинтересованы в обустройстве этого помещения, пожалуй, больше всех прочих, думая о перспективах: первое - что банкетный зал, подчиненный заведующей производством, возьмет на себя обслуживание местного (и не только) партийного руководства и всякого другого начальства, тем самым избавив меня от весьма сомнительного 'удовольствия' - обслуживать их у себя в баре; второе - впоследствии нам можно будет иногда и самим там отдыхать: никто из клиентов не догадается стучаться в дверь, почти неприметную с улицы, а в двери и даже в окна бара они уже попривыкли колотить по-свойски чуть ли не круглосуточно, едва заметив сквозь шторы даже тоненькую полоску света.
Кондрат, опустив на пол обрезки досок и мешок, взял стакан с соком, и устало уселся на пуфик, Виктор подобострастно поздоровался со мной и присоединился к нему.
В ответ на его приветствие я едва заметно кивнул: по уже понятной вам причине я еще с первых минут знакомства его невзлюбил. К тому же он отчего-то все время суетился, даже когда в этом не было нужды, его глазки с поволокой, гораздо больше подходившие какой-нибудь распутной женщине, так и рыскали по сторонам, и никогда нельзя было поймать его взгляд. Кроме того, он часто рассказывал нам какие-то малоправдоподобные истории о своих многочисленных похождениях и победах на любовном фронте во время учебы в Кишиневе, то ли в университете, то ли в техникуме, а также о том, как его там все уважали; и в то же самое время он преданно глядел нам с Кондратом в глаза, делая словно собака стойку, едва мы на него обращали внимание. При этом он всегда был готов исполнить любую нашу просьбу. Я как-то высказался Кондрату о нем так: 'У этого козлика такой вид, будто его бедная мама через задницу родила'.
Кондрат медленно обвел взглядом присутствующих, после чего спросил, тем самым оторвав меня от воспоминаний:
- А кто была та матрешка, что выскочила из бара в твоей куртке?
- А... так... одна знакомая, - усмехнувшись, ответил я. - Если вечером подойдет, я познакомлю тебя с ней. Можешь ею заняться.
- Заняться - это, ты знаешь, я всегда готов, - отозвался Кондрат. - А куртку твою она зачем забрала?
- Да я сам дал, - рассмеялся я, - И добавил шутливо: - Чтобы, если вечером не явится, у меня был повод нагрянуть к ней домой в любое удобное для меня время.
Виктор с интересом прислушивался к нашему разговору, а я, глядя на него, с трудом скрывал брезгливость, так как он в данный момент распространял вокруг себя запах пота, едкий как у козла.
Сделав вид, что забыл его имя, я обратился к нему:
- Слышь, как тебя там...
Виктор как раз вертел в руках какой-то строительный инструмент, кажется угломер, и, когда я его окликнул, удивленно поднял на меня свои глазенки, при этом он так и замер с открытым ртом - подумал, наверное, что ослышался, и что я обязан был за время нашего знакомства запомнить его имя.
- Витя, - наконец ответил он, - а ты разве... не знаешь?
Мне хотелось сказать ему что-нибудь эдакое, дабы унизить или же надсмеяться над ним, но не успел, так как мое внимание было привлечено появлением в баре трех новых дамочек. Память тут же услужливо подсказала мне, что ни одной из них я прежде не знал и встречал. Кондрат со своего места тоже заметил девушек и, стараясь разглядеть их получше, выпрямился на своем месте, - этого ему было достаточно, так как он был выше нас на полголовы.
- Так-так, одна из них мне знакома, - негромко сказал он, не переставая смотреть в сторону девушек, - вон ту, черноволосую, Людой зовут, а двух других - нет, впервые их вижу.
- То есть ты хочешь сказать, что знаком с Людмилой близко, на телесном уровне? - весело уточнил я, припоминая, что в одно время у него в любовницах ходили подряд не то три, не то четыре Людмилы.
- Да, - коротко и просто ответил он.
- А ту, что ростом повыше других, знаете? - вклинился в наш разговор Виктор, склонившись над стойкой так, чтобы его не могли слышать посторонние. - И не дождавшись ответа, сказал:
- Ее зовут Марина. 19 лет. В Кишиневе финансово-экономический техникум заканчивает, сейчас здесь в Кагуле на практике. На машиносчетной станции работает, что возле консервного.
- Исчерпывающая информация... молодец. Ну и что, трахается? - свой вопрос Кондрат задал уже почти шепотом, потому что девушки, осмотревшись в баре, направились к стойке. Одна из них, как раз та, которую Виктор назвал Мариной, подойдя, кивнула Виктору как старому знакомому, впрочем, ее лицо при этом не выразило большой радости. Я встал со стула и прошел на свое место за стойкой.
- Да, пожалуйста, девушки, чего желаете?
Девушки заказали по стакану апельсинового сока и по пирожному, а получив заказ, отправились за дальний, единственный свободный в данную минуту столик, расположенный в угловой кабинке, а я вернулся к тому месту, где сидели Кондрат и Виктор.
- ...Конченая сучка, - услышал я продолжение рассказа Виктора. - Там и просто секс и все что пожелаешь, из этой области исполняет. Она за время учебы в технаре два аборта сделала. - Глаза Виктора горели, так как все наше внимание теперь было исключительно на него, а последнюю фразу он произнес почти торжественно.
Я слушал его и одновременно наблюдал за девушкой, о которой Виктор так вдохновенно рассказывал: как раз в эту минуту она стояла ко мне вполоборота, наклонившись над столом - красивый, гибкий изгиб ее по-девичьи стройного тела приятно волновал глаз. Волосы ее, стриженые под 'гарсон', были пепельно-золотистыми (мой любимый цвет!); красивой формы грудь, подчеркнутая обтягивающим ее джемпером, округлая приподнятая попка - из тех, что встречаются у одной молодой женщины на тысячу, - и я понял, что девушка, безусловно, весьма привлекательна, поэтому и неудивительно, что она пользуется у мужского пола вниманием, успехом и, кх-м... спросом.
- Да уж, богатая у нее биография получается, - хладнокровно резюмировал рассказ Виктора Кондрат. - Впрочем, в Кишиневе еще и не такому научат. А откуда ты о ней такие подробности знаешь?
- Да так, был с ней пару раз, - скромно потупив взгляд, пробормотал Витя. - Ты видел, наверное, как она поздоровалась... стесняется...
- Кондрат, на тебя возлагается почетная миссия - организовать с этими дамочками встречу, - сказал я, так как азарт возможного приключения уже стремительно захватил меня. - Мы не имеем права обойти вниманием такой интересный субъект. Возьми к себе в компаньоны молодого Стаука, чтобы нас было три на три, или... - Я перевел свой взгляд на Виктора - ...или, может быть, ты пойдешь с нами вместо Стаука?
- Я... нет... не знаю... не стоит, - пробормотал он. - Идите вы... сами.
- Хорошо, - продолжил я, вновь обращаясь к Кондрату: - Поговори с этой... Людмилой, придумай что-нибудь, скажи, что тосковал по ней все это время..., ну и так далее. И пусть она обязательно пристегнет к нашей компашке новенькую, Витину протеже, и эту, третью... если та захочет, конечно, не разрушать же их спаянный коллектив. Только разговаривай с ними мягко и ласково, чтобы без надломов...
Кондрат деловито выслушал меня и понятливо кивнул. Таким образом, план действий был в общем набросан. Позже, когда Кондрат ушел, я вдруг заметил, что Виктор, задержавшись, все еще ошивается в баре, трется у стойки. Видимо, собирается мне что-то сказать, с неприязнью подумал я, при этом стесняется и - надо же - нещадно потеет.
- Ну? - грубовато обратился к нему я. - А ты чего не идешь домой отдыхать? Или забыл что-то про свою знакомую досказать? Давай, выкладывай, я весь внимание.
- Я... я хотел тебя спросить, Савва, - в волнении облизывая губы, начал Виктор. - Скажи, к кому надо обратиться, чтобы... меня тоже барменом взяли работать. Я торговый техникум закончил, отделение товароведения, меня ведь должны взять, а?
Пожав плечами, я усмехнулся.
- Ну а ты бы не хотел взять меня к себе напарником, - продолжал он. - Ну, это... работать вместе. Ты бы не пожалел.
- Если ты меня спрашиваешь, так я тебе отвечу очень просто: скажи, у бога есть напарник?
- А ты что, бог? - спросил Виктор, слегка заикаясь от собственной смелости.
- Я не бог, дорогой мой, я просто размышляю, что если напарник - это хорошо, то почему тогда у бога нет напарника? Дьявол же ему не напарник, а, скорее оппонент. Так вот я и спрашиваю, на хрена мне напарник, а Витек, сам посуди?! Лишние заботы, лишние хлопоты. Вот то-то же.
На этом наш разговор закончился и Виктор, опустив голову, ушел.
А вечером того же дня закрутилась карусель!
Девушки, встречу с которыми мы с Кондратом запланировали накануне днем, явились в бар где-то около девяти вечера, причем в том самом составе: Кондрат, оказывается, успел шепнуть своей старой знакомой - Людмиле, чтобы она пришла и не забыла привести с собой остальных. Что та в точности и исполнила, явно имея на Кондрата свои виды. Кстати, я давно заметил одну любопытную деталь: все те телки, которые кувыркались с Кондратом когда-либо прежде, после разлуки с ним еще долго тосковали и всегда были рады, если он их звал вновь.
Встретив девушек у входа, я предложил им занять свободный столик; Кондрат, к этому времени уже освободившийся от всех своих дел, успевший искупаться и переодеться после работы, тут же присоединился к ним. Ему предстояло веселить и развлекать наших дам до самого закрытия бара, а чтобы гостьи не заскучали, я принес за их столик ликер, шампанское и шоколад. Какое-то время Кондрат ухаживал за девушками в одиночку, потом подоспел Стаук, которого я тут же отправил к нему на помощь.
Саша Стаук был новый 'боевой' товарищ, совсем недавно принятый в наш коллектив. Это был молодой, симпатичный, в меру болтливый и, что ценилось в нашем кругу более всего, совсем не стеснительный парень.
Он всего полгода как вернулся из армии, причем служил он в морском десанте, так что выглядел парень вполне достойно - рослый, широкоплечий, сильный и подтянутый. Поэтому неудивительно, что при всех этих достоинствах он пользовался успехом у девушек и молодых женщин.
Итак, насколько это мне было видно со стороны, компания явно сложилась и вскоре веселье пошло у них за столиком - любому на зависть: чуть ли каждую минуту помещение буквально сотрясалось от смеха, так что остальные посетители бара только успевали оборачиваться в их сторону и удивленно глазами моргать.
Время текло неумолимо, и вскоре стрелка часов перевалила одиннадцатичасовую отметку. Я рассчитал и отправил из бара всех обычных клиентов, быстренько покончил со своими производственными делами и присоединился к ребятам, в результате чего наша компания стала выглядеть так: Кондрат, Стаук, и я - мужская часть, а из девушек - Людмила, Марина, а также Вера, имени которой я здесь еще не называл.
Присев за столик, я взял инициативу в свои руки и стал щедро сыпать шутками и анекдотами, стараясь при этом поменьше глазеть на Марину, - не желая раньше времени демонстрировать девушке, что в ней заинтересован. Как знать, может, ей такие парни, как я, совсем не по вкусу, и тогда девушка начнет раньше времени фыркать, капризничать и тем самым создавать проблемы, что нам было совсем ни к чему. Поэтому, когда мы, мужская половина компании, дружно отправились в туалет 'побрызгать', то заодно там же договорились о том, что до поры до времени будем уделять Марине внимание все вместе и поровну. Когда мы вернулись и уселись за столик, Кондрат, улучив момент, сказал Марине несколько комплиментов, отчего брови Людмилы удивленно полезли вверх, потом Стаук пригласил ее на танец, и лишь тогда Людмила несколько успокоилась; я же запалил новую серию анекдотов.
Мои анекдоты девушкам нравились, а главное, оказались весьма кстати, так как мои партнеры к этому времени уже подустали, начав выдыхаться. Впрочем, откровенно говоря, веселить наших гостий особой трудности не составляло: Вера была девушка простоватая и заливисто смеялась порой еще до того, как я заканчивал рассказывать очередной анекдот, а с лица Людмилы, особенно, когда она глядела на Кондрата, вообще не сходила жеманная улыбка. И лишь Марина пока еще пребывала в некотором напряжении, и хотя улыбку ее можно было назвать веселой и приятной, но в то же время она была и слегка растерянной. 'В компании таких подружек-простушек Марина и сама того не заметит, как в постельку со мной уляжется', - подумал я, имея в виду веселых и беззаботных подруг Марины. В то же время, внимательно наблюдая за Мариной и сопоставляя свои наблюдения с рассказом Виктора, я скоро стал понимать, что что-то здесь не стыкуется: или девушка умело скрывала свою бл... скую сущность, или же Виктор, описывая ее 'проделки', сильно преувеличил.
Кондрат, помня о главном, то и дело подливал в бокалы девушек шампанское, но подпоить Марину, что было бы неплохой прелюдией к предстоящему интиму, ему не удавалось: девушка пила понемногу, мелкими глотками, держа свой фужер в обеих руках, двух же других девушек и поить не было смысла - они и без того были достаточно веселы и, судя по всему, уже на все что угодно готовы.
В половине двенадцатого наша компания веселой гурьбой покинула ресторан. С собой мы прихватили пару бутылок шампанского и упакованный в картонку торт, предусмотрительно нами приобретенный в соседнем с баром кондитерском цеху. Все шло, как и было запланировано, и все же меня почему-то не покидало некое тревожное ощущение, да и на душе было неспокойно. А все из-за того, что мне не нравились глаза Марины. Нет-нет, они мне, конечно, нравились, как и буквально все в ней, не нравилось лишь их выражение: с тех пор, как мы покинули бар, в них ясно читалась напряженность и тревога.
'Странно, - думал я, - с чего бы это ей беспокоиться, имея за спиной столь бурное прошлое, такой богатый сексуальный опыт. Ведь Виктор так сочно и красочно все про нее рассказал'.
Вскоре мы выбрались на центральную улицу города, называвшуюся, естественно, Ленина, застроенную сплошь одноэтажными и двухэтажными зданиями, и тут навстречу нам из какой-то темной подворотни вынырнула девица. И это была Тома - та самая Тома, моя старая знакомая, которая в полдень явилась в бар и устроила мне разгон по поводу моей патологической забывчивости.
Девушка была все в той же финской куртке-ветровке; на мне сейчас была надета точно такая же.
- О, не зря ведь говорят, что на ловца и зверь бежит, - остановившись перед нами, заявила Тома, нисколько не смущаясь множеством незнакомых лиц. - А я вас чуть было не пропустила, что-то вы раненько сегодня из бара выбрались. - Тома, мельком глянув на свои изящные часики, стала оценивающе оглядывать девушек нашей компании.
- Ага, то-то я вижу - знакомая курточка! - сказал Кондрат, явно радуясь появлению в нашей компании нового человека. И тут же добавил: - Присоединяйтесь, девушка, к нам.
- Я-то присоединюсь, конечно, деваться некуда, - с готовностью заявила та, - а вот с курточкой, действительно, неувязочка вышла. - С этими словами Тома вздохнула и, сняв с себя куртку, стала уминать ее в свою сумочку, бормоча при этом вполголоса: 'Не будем же мы ходить все в одном и том же, словно интернатские дети-сироты'.
Стаук, успев разглядеть новенькую, воспрянул духом: теперь у него появилась возможность выбора, так как Вера, изначально предназначенная ему на этот вечер, была, по его словам, малопривлекательной, о чем он заявил нам еще в ресторане.
Итак, Тома, с необыкновенной легкостью влившись в нашу компанию, быстро, на ходу со всеми перезнакомилась, а мы, продолжив наш путь, вскоре оказались у цели - это была пятиэтажка, где во втором подъезде, на третьем этаже, располагалась снятая мною некоторое время назад 3-комнатная квартира.
Галантно придерживая дверь, я пропустил наших гостий внутрь. Здесь, в прихожей, над дверью, ведущей в комнаты, висела широкая картонка с простой и все объясняющей надписью:
'Оставь надежду всяк, сюда входящий'.
(Ну, вы, конечно, помните, откуда это выражение; правильно, 'Божественная комедия' Данте Алигьери; песнь третья: 'Преддверие ада').
Маринка, входя и прочитав это, почему-то бросила на меня испуганный взгляд, словно косуля, идущая на водопой и нутром чувствующая прячущегося в засаде хищника.
'Что за чушь, что это вообще с ней происходит? - одернул я сам себя, не понимая, отчего меня тревожат ее взгляды. - И какого черта я вообще об этом думаю? Ведь Виктор нам все ясно и понятно насчет нее объяснил. Мне бы, пожалуй, следовало подумать сейчас о другом - о возможной венерической болезни, которая очень даже может быть у моей 'избранницы' - с ее-то беспутным поведением и разгульным образом жизни'.
Я продолжаю наблюдать за Мариной и, несмотря на все то неблаговидное, рассказанное про нее Виктором, девушка мне просто нравится, причем с каждой минутой все больше. В прихожей, где мы раздеваемся, на тумбочке лежит журнал, а на нем надпись - плод моей нездоровой фантазии:
'Гостевая книга'. И ниже: 'Распишитесь тут, друзья! Здесь бывал когда-то я...'
- Сейчас расписываться? - немного осмелев, спрашивает Марина, беря книгу в руки и оборачиваясь ко мне.
- Лучше утром, - с циничной улыбкой отвечаю я, - когда поднакопится впечатлений.
И вновь она глядит испытующим долгим взглядом, заставляющим меня недоумевать. Но я, отбросив сомнения, взбадриваю себя: 'Чувствует, стерва, что вот-вот окажется в моих объятиях. И понимает, что я не тюфяк какой-нибудь и совсем не подарок, и это правда - люблю равных себе противников'.
Всей компанией мы располагаемся на кухне, но, как оказалось, ни выпивать, ни есть никто из присутствующих не желал; Кондрат, чтобы не мозолить гостям глаза, убрал со стола книжечку меню золотого теснения, переложил его на кухонный шкафчик, однако Вера успела прочесть вслух надпись на обложке:
МЕНЮ - список блюдёв.
Наш девиз:
"Чем лишнее съесть, лучше на хер сесть!"
- Ой, как здорово сказано! - захлопала в ладоши Людмила, ей этот слоган, продекламированный Верой почему-то понравился. Кстати, Людмила еще не догадывалась, что Кондрат переменил свое желание спать с ней. Преждевременно радуясь тому, что вновь обрела его, она и не замечала, что он вовсю строит глазки Томе, которая, в свою очередь, думала, вероятно, что эту ночь проведет со мной, в течение которой я буду, как она полагала, извиняться перед ней за свою забывчивость.
Нет, меня в данный момент интересовала совсем не она, а новенькая - Марина.
- А лучше и то и другое: и вкусненького съесть и на хер сесть, - не унималась Людмила, продолжая обсуждать заголовок в меню. Я с симпатией поглядел на нее: Людмила чувствовала себя в компании гораздо свободнее Марины - она была девушка простой и доверчивой, как, впрочем, и другая из их трио - Вера.
Посидев несколько минут за пустым столом, все вдруг вспомнили про торт, который под общие радостные возгласы был тут же принесен из коридора и торжественно нарезан Стауком на куски; Кондрат достал из холодильника шампанское, которое стал разливать по стаканам. Тома, чувствующая себя в квартире совершенно свободно, подсуетившись, тоже нашла себе занятие: она установила на газ чайник, затем поставила перед каждым пустое блюдечко для торта и кофейную чашку.
Наблюдая эту идиллическую картину, я понял, что моей помощи при таком количестве добровольцев не потребуется и присел рядом с Мариной. От ее волос исходил легкий аромат духов, которые мне, признаюсь, ужасно нравились: это были то ли 'Жижи', то ли 'Фиджи', боюсь, что я эти названия, или же запахи, путаю. Исподволь разглядывая и изучая Марину, я заранее поздравлял себя - девушка была откровенно хороша, и уж наверняка привлекательнее трех остальных присутствующих здесь девушек.
- Стаук, - смеясь, спросила Вера, - а что там, в меню, сказано про пирожное?
Саша дотягивается и достает со шкафчика книжечку.
- Трубочка с сюрпризом, - читают они вместе, уткнувшись головами в меню, - 'Пососи меня немножко, буду твердой, как картошка'.
- Ха-ха-ха!
- Верочка, милая, - обращаюсь я к девушке, - что-то пить хочется. Чего-нибудь холодненького, но безалкогольного. Сходи-ка, 'пупсик', на балкон, там должна быть минералка в маленьком холодильнике, ну, быстренько.
- А волшебное слово? Забыл? - привставая со стула, игриво спрашивает Вера.
- Бегом, е... твою мать, - с удовольствием выполняю я ее просьбу, после чего она, смеясь, уходит. Тем временем Кондрат, наклонившись к самому уху Людмилы, что-то ей объясняет, отчего у девушки лицо в считанные секунды становится расстроенным, даже несчастным - наверное, он предлагает ей на выбор один из вариантов: или остаться на ночь со Стауком, или пойти домой, - третьего не дано.
Я, внимательно наблюдая за обстановкой, решаю, что пора действовать, и киваю Стауку, он кивает в ответ - понял, мол.
Спустя минуту, допив кофе, он встает и вместе с Верой отправляется в коридор, а еще минутой позже мы слышим, как за кем-то из них закрывается наружная дверь.
Каждый из нас, мужчин, придерживается заранее разработанного плана: Кондрат, взяв Людмилу под руку, уводит девушку куда-то в комнаты, однако спустя минуту он возвращается и уводит туда же ничего не понимающую Тому, на ходу вынимая из ее руки зажженную сигарету. Проводив их взглядом, я подаю Марине руку, - нам тоже пора. Девушка попутно оглядывается растерянно по сторонам: куда это все разом вдруг подевались?
Мы входим в одну из спален. Маринка все еще держит марку, но теперь это удается ей уже с трудом. Я запираю дверь на защелку, она же останавливается посреди комнаты
и спрашивает меня:
- Скажи, Савва, а Стаук - твой друг?
- Ну... я бы так сказал, хороший знакомый, - осторожно отвечаю я. - Он ведь совсем еще мальчишка, недавно из армии вернулся, а до этого я его толком не знал, только в спортзале изредка встречались.
- Я слышала, он такой, ну... каждый день гуляет с другой девушкой, скажи, это правда?
- Это ты зачем им интересуешься? - усмехаюсь я. - Все естественно: юноша в армии соскучился по женскому полу и теперь наверстывает упущенное.
- Понимаешь, Савва, я попала в вашу компанию как-то по-глупому... за компанию. (Невольно у нее получился эдакий каламбур).
- Что-то я не заметил, чтобы другие девушки этим фактом особенно опечалились, - сказал я, пожалуй, несколько грубовато, - а твоя проблема в чем?
- Другие, может быть, и жаждут этого, но не я... - она подняла на меня глаза, полные смятения и растерянности.
- Зачем же противопоставлять себя коллективу, - перебил ее я. - Ты, прямо скажем, интересная, и я бы даже сказал, красивая женщина. А красивая женщина - это женщина вдвойне со всеми вытекающими отсюда нюансами и подробностями... Короче, Мариша, успокойся, и вот тебе мой добрый совет - расслабься и плыви по течению жизни. И тогда тебе откроется, как она прекрасна.
- Не знаю, я не могу, пойми, я... у меня плохое предчувствие... - пролепетала Марина и посмотрела на меня при этом так, словно собиралась заплакать, но я в ее слова старался не вникать, - цель была близка, и она меня своими женскими хитростями с толку не собьет. 'Может она в действительности и шалава, но ведет себя, словно целомудренная овечка', - подумалось мне.
- Ну, киска, ты вообще... предчувствие у нее, видите ли, - вслух говорю я, подавая Марине руку. - Прошу, не терзай меня, а то я, ой-ой-ой, паренек очень чувствительный - сейчас прямо расплачусь. Давай-ка пойдем лучше в постельку, забудем все тревоги и печали, будь хорошей девочкой.
- А может, я плохая девочка? - беспомощно пожимает она плечами.
- Что ж, - вздохнул я. - Тогда тем более. Признаюсь тебе по секрету: мне всегда нравились именно плохие девочки.
- И все же я бы лучше пошла домой, Савва, - говорит она, скрещивая руки на груди и опуская голову, и вновь меня не оставляет ощущение, что что-то в ее поведении не так! Или она просто хорошая актриса - такие нам, хотя и изредка, но тоже попадаются, - ноют перед тем, как улечься в постельку, буквально сопли жуют, а потом, оказавшись распятыми на простынях, такое вытворяют!..
- К сожалению, у тебя нет такой возможности - уйти домой, - говорю я, раздражаясь на самого себя за весь этот бестолковый разговор. - Считай что я плохой - эдакий Карабас-Барабас, а ты Мальвина - и закончим на этом. А теперь - в постельку!
- А можно мне хотя бы в туалет сходить? - спрашивает она.
- Конечно, Маринка, здесь все к твоим услугам, - скрипнул я в нетерпении зубами.
- И ты тоже... к услугам? - спросила она дрогнувшим голосом.
-Мы для вашей радости готовы на всякие гадости, - ответил я афоризмом, который был начертан над дверью комнаты, в которой мы сейчас находились.
Проводив девушку до туалета, я старался не смотреть на надпись, сделанную на двери: 'Тут для секса нету места'.
'Это еще что? - усмехнулся я. - Перед ней сейчас, прямо над стульчаком, еще более интересная надпись:
'Сняв трусы, не суетись, тут бывало много пись'.
Прошло, наверное, не менее десяти минут и я уже стал немного беспокоиться за свою пассию, когда Марина, наконец, вышла, и, опустив голову, глядя исподлобья, обратилась ко мне:
- Слушай, Савва, это, наверное, звучит смешно, но ты бы не мог меня отпустить домой? Ну, пожалуйста, ты же добрый, Савва.
'Это было бы, наверное, самой большой глупостью в моей жизни' - подумал я, а вслух сказал: - У меня что, разве на лбу написано 'Я - добрый идиот'?
Она промолчала и стояла, покусывая губы, а я, взяв ее за руку, опять завел в комнату и сказал строго:
- Давай-ка детка, распрягайся. И - марш в койку! Или ты предпочтешь, - добавил я, подходя ближе, и видя, что она даже не собирается раздеваться, - чтобы я все эти вещи на тебе порвал?
Марина, глядя прямо мне в глаза, заявила:
- Но ты не можешь так поступить, Савва.
- Еще как могу, - ответил я, глядя на нее в упор циничным раздевающим взглядом, зная, что лишь очень немногие могут его выдержать. А уж эту надменную красотку я тем более обломаю. Я намеренно оглядел ее именно так, зная, что девушке некуда деваться, и она, очевидно осознав всю бесполезность сопротивления, стала медленно раздеваться, и прежде всего сняв свой свитер, попросила:
- Выключи свет, пожалуйста.
- Нет, - оборвал ее я.
Я шагнул к ней, рывком поднял блузку, защелка лифчика, подвернувшаяся мне под руку, послушно расстегнулась, а может, лопнула, и лифчик медленно сполз, затем мои руки скользнули к джинсам, их мы тоже умеем снимать - сдернул резко вниз, затем наступил на штанину ногой, чуть приподнял девушку и готово; а вот трусики на ней оказались плотные, хлопчатобумажные, и она мне не давала их снять, отчаянно вцепившись в них руками, словно они были последним бастионом на защите ее крепости. Я взялся за них, прохладные гладкие бедра под моими ладонями завибрировали, пробуждая желание, трусики лопнули у меня в руках, и опали бесполезной тряпкой.
Теперь девушка была полностью обнажена и вся дрожала. Одним движением освободившись от брюк, я обхватил ладонями ее округлые, упругие ягодицы и прижал ее к себе. Она стала ныть, слезы слышались в ее голосе, она просила подождать, не сейчас, потом, может быть завтра, она боится... но я уже ничего не слышал, и, не отпуская ее из рук, голенькую, беззащитную, толкнул в постель.
Ее трепещущее тело судорожно забилось в моих руках, но я, едва наши тела оказались в кровати, раздвинул ее коленки и одним расчетливым движением вошел в нее. Марина вскрикнула, я, распяв ее, нажал еще, чувствуя, что разрушаю какую-то преграду; она закатила глаза, мне даже показалось, что она вот-вот потеряет сознание, и лишь тогда я ослабил давление...
Девственница??? О боже, да ведь она девственница. Какого черта, твою мать?! Надо же, после двух абортов, после бурной сексуальной жизни, которую она якобы вела до сих пор, в чем нас убеждал Виктор, Марина оказалась девственницей.
И все же, невзирая на стоны девушки, я довел дело до разрядки, затем обнял ее, пытаясь успокоить, стал гладить ее вздрагивающее тело и целовать упиравшиеся в меня руки.
Маринка вся порозовела от сопротивления, а глаза ее были мутными от боли, что даже в полутьме было видно что-то влажное и темное на простыне. Что это? Надо же - кровь! Откуда? Чья это кровь? Ах да, мы же тут имеем дело с девственницей. Все, теперь я убью этого козла Виктора, мать его ети!
Прошло немало времени, пока я успокоился, затем, почувствовав легкий озноб, понял, что попросту струхнул, испугавшись содеянного. Марина все это время лежала в одной и той же позе - лицом вверх, ладони прижаты к щекам, ноги плотно сведены, девушка, казалось, вообще не замечала моего присутствия. Я стал укрывать ее махровой простыней, но она и теперь отталкивала мои руки. Несмотря на все мои попытки поладить с ней, заговорить, Марина не отвечала мне, а сжав губы, продолжала смотреть в потолок. Она ужасно страдала и переживала произошедшее между нами.
Я тоже поглядел туда - в потолок, и ничего, слава богу, там, наверху, угрожающего для себя не заметил, наверное, Марина, слезами своими, молитвой, вызывала на мою голову все проклятия мира. Что ж, возможно я и заслужил их. А она гордая! Ведь не сказала прямо, что девушка еще. А может и сказала, да я не расслышал, слишком сильно ее хотел и потому не мог остановиться. Теперь она меня тоже не видит и не слышит, а когда я приближаю свою физиономию к ее лицу, она смотрит сквозь меня, невидяще и ненавидяще.
Со мной, надо признать, такое впервые, в первый раз я не могу найти к своей партнерше подхода. Хотя девственница - это не просто партнерша. И она ведь не первая у меня девственница. Но впервые, надо признать, я овладел девушкой так резко и грубо, а ведь с ними так нельзя... Да, нельзя, черт меня побери! А кто же знал?.. И что же делать теперь? Позвать, что ли, кого-нибудь из этих дур, что находятся в соседних комнатах, чтобы успокоили ее по-своему, по-женски, заболтали, отвлекли, вывели из транса? Ага! И чтобы потом, когда все мы окажемся в народном суде, они смогли подробно рассказать, засвидетельствовать, так сказать, как все было, как все происходило на самом деле?
А может, попросту взять и надавать Маринке пощечин? Говорят, в таких случаях это женщинам помогает. Или это надо было делать раньше, до того как?.. 'Вместо того как, дурак!', - подоспела запоздалая подсказка.
Оставив Маринку одну, я отправился на кухню. Тут уже вся пятерка была на месте, в сборе, даже Вера, которая накануне непонятно куда уходила, вернулась. Компания встретила мое появление громкими приветствиями, девушки стали требовать, чтобы Маринка тоже вышла; на столе стояла вновь откупоренная бутылка шампанского, и оставалось еще полторта. Я извинился за нас с Маринкой, сказал, что мы еще хотим побыть вдвоем, кто-то хихикнул, кто-то понимающе улыбнулся, а я наполнил два бокала шампанским, сунул бутылку лимонада подмышку и со всем этим вернулся в комнату.
Предложив Маринке лимонад и шампанское - на выбор, я сел с ней рядом в постели. Выхватив из моих рук бутылку, она стала жадно пить - прямо из горлышка, затем выпустила ее из рук и без сил упала обратно в постель. Я осторожно прилег рядом, хотел обнять ее, но она, решительно отвергнув мои ласки, отвернулась, всхлипывая, к стене.
- Ну чего уж теперь, Маришка, - извиняющимся тоном говорил ей я. - давай привыкать к тому, что есть. 'Нет, совсем не то, - с отчаянием подумал я, понимая, что мои слова на нее не действуют. А ничего более умного в голову не приходит. Что же делать? Ну не знаю я, не знаю...'. Я полежал некоторое время с открытыми глазами, потом вновь стал укрывать девушку одеялом, на этот раз мне это удалось, так как она не стала сопротивляться, и вскоре я, устроившись с ней рядом и завернувшись в покрывало, задремал. Не знаю, сколько времени прошло, по-моему, совсем немного, когда в полумраке комнаты я вдруг почувствовал какое-то движение, и с трудом, преодолевая сон, приоткрыл глаза. Марина быстро оделась, затем, внимательно поглядев на меня, - я едва успел зашторить глаза ресницами, - девушка направилась к двери, осторожно открыла ее и вышла в коридор.
А потом она вернулась. Или мне это привиделось, когда я вновь уснул? Я запутался: скорее всего, потому, что находился в каком-то промежуточном состоянии, между сном и явью. Словно в бреду. И хотел проснуться, но не мог, глаза никак не открывались. И тогда я уверился в том, что сплю. Сквозь прикрытые веки я видел, как она подошла ко мне. В руке у нее что-то блеснуло. Нож? Да, и вправду нож, я теперь его разглядел. Но зачем ей нож? Это действительно был нож, большой кухонный нож, которым мы резали накануне вечером торт. И хлеб для бутербродов. Что это: Маринка собирается меня убить?.. Нет, это невозможно, невероятно. Я не согласен. Постой, но ведь она вправе сделать это. Я же убил ее честь, или, как говорят, невинность. Нет, невероятно; все это чушь, бред, виденье. Все перемешалось в голове.
Нет-нет, это сон, успокаивал я себя, просто мне во сне снится страшный сон - со мной и прежде уже случалось такое: происходят всякие ужастики, убийства и так далее, а когда просыпаешься, в страхе, в холодном поту, все исчезает и страх, сковавший тебя во сне, постепенно уходит, испаряется. Вот я сейчас повернусь на другой бок, и этот дурацкий сон пропадет, улетит без следа.
Нет, постой, не давал мне покоя мой воспаленный мозг, а если это ко мне пришла сама Смерть - в обличье Маринки? Что ж, решил я, тогда пусть она, смерть, будет именно такой. Молодой и красивой. Все лучше, чем Костлявая старуха, одетая в черное, и с косой в руках. От рук Марины и умереть не страшно. Мне почудилось, что Марина - или это была сама смерть? - склонилась надо мной, я уловил даже ее тихое дыхание...
Сон... Конечно же, это сон. Просто Маринка вернулась, смотрит на меня, вот сейчас она ляжет рядом и тоже уснет... Я улыбнулся во сне. Улыбнулся ей, Маринке, и собственному сну. И даже что-то сказал, кажется: 'Поцелуй меня', затем повернулся на другой бок и тотчас уснул. Во сне. Надо же, чудеса, да и только.
Проснулся я оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Я с трудом разлепил веки, надо мной маячила Сашкина физиономия.
-Стаук, какого черта? - приподнялся я в постели.
- Вставай, уже десять, да еще с четвертью, Кондрат велел разбудить тебя в десять.
'Ни хрена себе, это же сколько времени я проспал?!' - Я вылез из постели и огляделся. Рядом - никого. Значит, Маринка ушла? Стаук словно услышал мой безмолвный вопрос и сказал:
- Девки уже давно ушли. В начале восьмого, им же на работу. - И, не сдержавшись, похвалился: - А я им кофе на дорожку сделал. Отличный получился, не хуже чем у вас в баре.
- Молодец! - сказал я, одеваясь, - подрастешь, барменом будешь.
- Да я бы, конечно, не против, - простодушно сказал Сашка.
- Поспособствуем, - уверенно сказал я. - Не бросим товарища. А теперь сделай, пожалуйста, еще один кофе, продемонстрируй талант, - попросил я его.
После кофе, оказавшегося, кстати, действительно неплохим, мы со Стауком вышли из дому и разошлись в разные стороны - каждый отправился по своим делам. Я поспешил к знакомому мне дому, что расположен у мельницы райпотребсоюза, где я всегда покупал цветы; к счастью, это было по пути. Не торгуясь, я купил у хозяйки дорогой и большой, в двадцать штук букет красных и белых роз, поровну, - сложил их именно так - половина к половине - мне это показалось символичным, - и поехал автобусом на машиносчетную станцию, совсем не представляя себе, там ли сейчас находится Марина, и о чем я с ней буду говорить.
Машиносчетная станция, занимавшая одноэтажное отдельное здание средних размеров, стояло обособленно на небольшом пустыре неподалеку от консервного завода. Правая половинка большой двухстворчатой двери была приоткрыта, и я осторожно просунул голову внутрь. Мне повезло - я сразу увидел Маринку. Она сидела в самом конце большого помещения, за столом, а вдоль его стен по обе стороны стояли большие счетные машины, которые перемигивались между собой разноцветными лампочками и размеренно жужжали. Девушка была одна, склонившись над толстым журналом, она что-то писала. Неожиданно она подняла голову, и я еле узнал ее из-за темных кругов под глазами, и увидел сами глаза, покрасневшие от слез. Тяжело переступив порог, я направился к ней - каждый шаг давался мне с большим трудом - и молча, держа перед собой цветы, опустился перед Мариной на колени.
- Как, после всего того, что случилось, ты еще посмел прийти сюда?! - Марина вскочила со своего места, шагнула мне навстречу, взмахнула рукой - цветы упали на пол и рассыпались. - Ко мне!?