Ура, наконец-то! А я, уже, признаться, потерял было надежду получить хороший рейс и тут - на тебе! - сбылась мечта идиота! - мне оформили рейс на Барнаул.
Барнаул!!! Да это же мечта любого проводника! И вино на этот раз мы получили вполне подходящее - портвейн белый, любимый напиток советских алкашей!
Пока в наши вагоны - 'спец', 'молочку' и 'бандуру' под контролем напарника заливали вино, я лихорадочно готовился, собирая у друзей и знакомых необходимое оборудование - фляги, шланги, кислородные подушки, и даже запасной ручной насос, - в таком длительном рейсе все могло пригодиться. Я также сделал приличный запас дров и угля - нам с напарником предстояло отправляться в дорогу первого ноября, так что зима и настоящие сибирские холода - все это у нас было впереди, ведь мы держим путь не куда-нибудь, а в Алтайский край.
Правда, с напарником мне, должен сказать, на этот раз не повезло. Прямо скажу, дерьмовый мне достался напарник. Леша по прозвищу Фуф. Подозреваю, что в основе этой странной клички лежит слово фуфло. Как и с прежними своими напарниками, я был с Алексеем знаком, причем какое-то время мы с ним в одном доме, и даже в одном подъезде проживали: он на первом этаже, а я на четвертом. Вернее, я уже много лет там жил, а Ленька лишь полтора-два года тому назад как у нас появился - повадился ходить к нашей соседке, Ленке, да так и остался у нее жить.
Сама Ленка, его сожительница, женщина возрастом под пятьдесят, была известна своим чрезвычайно легким поведением. Поселилась она в нашем подъезде тоже не так давно, года четыре тому назад - сменила жившую прежде в этой квартире красномордую Катю, известную всему городу пьяницу и безотказную шлюху. Сменила - и зажила квартира под номером полтинник - 50 - прежней жизнью: без конца туда приходили какие-то бабы, мужики, устраивавшие гульки, пьянки, и, как следствие, там происходили почти ежедневные потасовки с выяснением отношений. Не знаю, на какие такие деньги они жили-гуляли, так как Ленка все эти годы нигде не работала, так что возможно, что на подачки от своих кобелей. Правда, с появлением Леньки сожительница его все же утихомирилась, и теперь вместо множества приходящих кобелей у нее был всего один - постоянный, зато молодой: Леньке было чуть больше тридцати, и возрастом он вполне мог сойти ей за сына.
Ситуацию подогревало еще и то, что Ленкиной дочери, Машке, тоже было под тридцать, и к ней тоже ходили мужики, Ленькины сверстники, отчего порой и возникали в этой квартире спорные ситуации, требующие выяснения отношений, то есть мордобития.
И вот как-то раз среди ночи я проснулся от неясного шума. Опять в 50-й квартире балуют, с неудовольствием подумал я, определив, что шум доносится снизу. Повернувшись на другой бок, я потянул на себя одеяло, намереваясь укрыться с головой и тем самым избавиться от шума. Но уснуть все не удавалось, шум не прекращался, и я, выйдя на балкон, стал вглядываться вниз. Там, внизу, прямо под моими окнами, происходила какая-то несуразная возня, и мне понадобилось несколько минут, чтобы разобраться в ситуации. Моим глазам открылась странная картина, весьма напоминавшая бег с препятствиями: два мужика и две бабы, с дикими криками гоняясь друг за другом, влезали для чего-то с улицы в кухонное окно, затем, пересекая квартиру, выскакивали в подъезд, после чего выбегали на улицу и, обегая дом, возвращались к кухонному окну, затем все начиналось сначала.
Судя по моим наблюдениям, азарта и запала у этих четверых могло хватить надолго, и я, решив с этим явлением хотя бы как-то бороться, наполнил водой ведро в ванной и вернулся на балкон. Улучив момент, когда под окном собрались трое из четверых действующих лиц, я опрокинул на них ведро. Получилось не очень удачно - я их лишь слегка обмочил. Что не помешало участникам 'забега с препятствиями' 'приветствовать' меня витиеватым трехголосым и трехэтажным матом.
Несколькими минутами позднее я повторил свой опыт, на этот раз вышло удачнее - под 'водные процедуры' попали двое, зато я их вымочил с головы до ног. Опять послышались проклятия, мат, затем топот в подъезде и вскоре сильный стук, даже грохот, в мою дверь. Ага, не ошиблись квартирой, правильно двери вычислили, злорадно подумал я, направляясь к выходу. Настрой у меня был воинственный: я знал, что в этот полночный час почти весь наш подъезд не спит, каждый за своими дверями напряженно ожидает, чем все закончится, и потому решил не ударить лицом в грязь.
Как был в одних трусах, я подошел к двери и резко распахнул ее. Передо мной маячили две озлобленные хари - Ленкина - хозяйки квартиры и ее сожителя Леньки, с которым я тогда еще не был знаком.
-Выходи, ты, морда, драться будем, - трясясь от злости, вскричал Ленька, вытягивая руки вперед и становясь в некоторое подобие боксерской стойки. Рядом с ним, бешено вращая глазами, что-то шипела в мой адрес Ленка, угрожающе держа в руке сковороду.
Ну, достали, подумал я, и кровь вскипела во мне, требуя действия.
-Драться мы, конечно, не будем, я буду вас наказывать, - сказал я и, шагнув навстречу парочке, отвесил Леньке, стоявшему слева, приличную оплеуху. Не удержавшись на ногах, он кубарем покатился по лестнице вниз. Не останавливаясь на достигнутом, я и Ленке закатил полновесную пощечину, да такую, что ее от удара развернуло, затем подтолкнул ее в спину, и она, потеряв равновесие, покатилась следом за Лешей, сковорода, догоняя их, загремела по ступеням. После этого я закрыл двери, будучи уверен, что конфликт исчерпан. Ан не тут-то было: уже несколькими минутами позже я услышал у своей двери какие-то странные глухие звуки, словно кто-то изо всех сил пытался в нее протолкнуться.
На этот раз я уже здорово разозлился - зловредные нарушители покоя не угомонились, а пытались достать меня на моей же территории. Открыл дверь - и тут же уткнулся руками в чью-то спину, стал толкать эту спину от себя, но вскоре разобрался: задом ко мне стояла Ленкина дочка Машка, она отмахивалась стулом от нападавшего на нее мужика, мне незнакомого.
Эти двое, возясь у двери, тяжело сопели и негромко, но грязно переругивались. Секунда, и Маша вновь уперлась в меня спиной. И лишь только теперь, выглянув из-за ее спины, я разглядел в руке нападавшего нож. Простой, кухонный, однако размера он был приличного. Оттолкнув Машку в сторону и одновременно выхватив из ее рук стул, я прыгнул вперед и несколькими сильными ударами разломал этот стул на голове нападавшего, и при этом, что и было моей главной целью, выбил из его рук нож. Затем, ожесточившись из-за ножа, я пнул мужика несколько раз по туловищу ногами. Мужик повалился и стал кататься по полу. При этом он кричал и пугал меня: 'Я тебя завтра достану, урою, сучий потрох, убью тебя, падла'. Тогда я поймал его за волосы и приставил к горлу его собственный нож, при виде которого он сразу умолк.
-Еще одно слово, козлик, и ты труп, - громко прошептал я ему прямо в ухо. - Я не буду ждать завтрашнего дня, а кончу тебя прямо сейчас, понял? - 'Понял, - хрипло ответил он'. - То-то же. А сейчас - вставай и пошел вон, но попадешься мне еще раз на глаза, заколбасю. Не жить тебе. С сегодняшнего дня лучше держись от меня и от этого дома подальше, тогда, может, поживешь еще.
Назначенного времени с лихвой хватило, чтобы мои незваные гости убрались. А Ленька, Ленкин ухажер, заявился ко мне на следующий день - разбираться. Физиономия его носила на себе следы вчерашних побоев, сегодняшнего похмелья и еще черт знает чего. Он явно был ожесточен происшедшими вчера событиями, но, увидев мое хмурое и непреклонное лицо, сразу заныл:
-Как же так, дорогой сосед? Мы ведь должны жить мирно и дружно, а ты - сразу драться.
-Откуда же я знаю, кто ты таков, тут до тебя столько всяких-разных поперебывало... Короче, слушай сюда внимательно и запоминай: если будет в подъезде тихо, мирно, будем жить дружно, а как только устроите бардак, за себя не ручаюсь, приду и буду лупить всех подряд по головам, причем, чем попадется, понял?
Ленька, недовольно что-то бормоча себе под нос, удалился восвояси.
В подъезде, однако, с тех пор стало действительно потише, но пьянки не прекращались, лишь разборки теперь происходили внутри квартиры, наружу не выплескиваясь.
Вот такой по случаю нарисовался у меня напарник. Своими сомнениями и тревогами я поделился с товарищем своим и коллегой, Жердем.
-А ты, Савва, урода этого с собой в рейс не бери, просто 'забудь' его дома, - посоветовал мне Жердь. - Ты что, сам не справишься? Езжай сам, а его надури, число на отправку другое назови, он за своими пьянками сам с датами запутается. И деньги, что заработаешь, не придется с этим дураком делить.
Не очень уверенный в успехе, я все же последовал его совету. Сказал Леньке, что мы отправляемся в рейс в среду утром, а сам отбыл во вторник вечером.
Так и уехал. Один. Надо сказать, что по натуре я вообще-то скотинка общественная, то есть люблю находиться среди людей, не принадлежу, одним словом, к одиночкам. Но первые два дня я буквально наслаждался одиночеством. Потом, увы, стал скучать. Спал я, когда хотел, в основном конечно ночью, в светлое же время суток читал. Готовить мне было лень, поэтому я питался по большей части по ночам в круглосуточных путейских столовых во время довольно-таки частых остановок для пересортировок состава.
Скоро мы миновали Молдавию, состав покатил по Украине.
Ночью, сквозь полуоткрытую дверь, наблюдал проносящиеся мимо огни небольшого украинского городка Кодыма, расположенного на границе Одесской и Винницкой областей. Здесь прошло мое раннее детство. От нахлынувших воспоминаний защемило сердце - здесь жили отец мой и дед, бабушка год тому назад как умерла, о чем нам с мамой сообщили письмом, которое пришло с недельным опозданием. Мы с отцом почти не общались. Как разошлись отец с матерью еще в конце 50-х, когда мне было три годика, с тех пор и прекратились отношения. Подростком я несколько раз ездил в эти места, мне в тот период очень необходима была отцовская поддержка, но отцу было не до меня: он строил очередную семью то ли с третьей, то ли с четвертой по счету женой, да и поймать, застать его дома была целая задача. Дед с бабушкой, конечно, принимали меня и обласкивали, как могли, но мне этого было недостаточно. Затем, когда бабушка умерла, дед, несмотря на почтенный возраст - 72 года, вновь женился: в деревне, как он объяснил мне в письме, без женщины на хозяйстве никак нельзя.
После бессонной ночи, посвященной воспоминаниям, я выпил стакан водки, закусил краюхой хлеба, завалился на топчан и проспал почти целые сутки.
А когда проснулся, оказалось, что мой состав уже пересек украинско-российскую границу, и приближался к очередной крупной станции - Брянску. Здесь я решил продавать вино - чтобы заработать себе на мелкие расходы, а до самого Брянска - ни-ни, не рисковал.
Глава вторая.
Молодость враждебна постоянству,
в марте мы бродяги и коты;
ветер наших странствий по пространству
девкам надувает животы.
Игорь Губерман
Пройдя целую серию технических пертурбаций, понятных только людям, имеющим дело с грузобагажной железной дорогой, мой товарный состав на какое-то время был брошен на запасную ветку, проходившую по одному из пригородов Брянска, в результате чего мой вагон с надписью 'Вино', оказался прямо в центре жилого массива, застроенного по большей части частными домиками. Местные жители обрадовались столь необычному, как они сами сказали, явлению и потянулись покупать вино. Приходили молодые и старики, чаще всего почему-то бабушки в платочках, спрашивали, что за вино везу, я давал полстаканчика попробовать, это для них было внове, всем мое нововведение нравилось, поэтому вино брали весело, с удовольствием.
Когда стало темнеть и клиентов заметно поубавилось, к вагону подошла молодая пара - мужчина и женщина, оба в ватниках, мужчина в ушанке, голова женщины была закутана в теплый платок.
-Ну, давай, Зинка, полезай, что-ли, наверх, - грубовато сказал мужчина, подталкивая свою 'даму' к вагону. - А то, небось, уже соскучилась за этим самым.
-В вагон, к вашему сведению, молодые люди, без моего разрешения никто не влезает, - сказал я нарочито строго, и в то же время с интересом разглядывая их.
- Слушай, проводник, купи у меня бабу, - задрав голову и придерживая шапку, обратился ко мне мужик. - Баба-то погляди, хороша! - Он подтолкнул женщину в спину.
-Может она и хороша, - отозвался я, - да зачем она мне? Все без исключения бабы - это сплошь хлопоты, не зря ведь ты от своей хочешь избавиться.
-И то правда, - согласился парень. - Ну, хотя бы купи ты ее у меня на часок-другой. - Он рукой подталкивал свою подругу к вагону, та же, стесняясь, отталкивала его руку. - Ведро вина давай и забирай.
-Да кем он тебе приходится? - спросил я женщину, которая, насколько я успел разглядеть, казалась довольно симпатичной. Если лицо парня и на легком бодрящем морозце выдавало в нем алкоголика, то она, наоборот, выглядела свежо, на щечках играл легкий здоровый румянец.
-Муж, - уже в который раз оттолкнув руку парня, заявила она.
-А чего же ты ее продаешь, земляк? - едва сдержавшись, чтобы не рассмеяться, спросил я парня. - Надоела, что ли?
-Э нет, дружок, так не пойдет. Я налью, а ты потом друзей, или охрану позовешь, скандал учинишь, жена, мол, в вагоне и так далее. Не, такой расклад не годится.
Парень задумался, а я, улучив момент, подмигнул женщине.
-Да нет, скандала не будет, не беспокойся, забирай ее, что с ней сделается, - решился он.
-Ну что ж, считай, уговорил. Давай, красавица, полезай-ка сюда, - пригласил я женщину. - И, обращаясь уже к парню, добавил: - Действительно, что с ними...
-Тебя хоть как зовут-то? - спросил я женщину.
-Зина, - в замешательстве ответила она.
-Давай, Зина, поднимайся веселее. - Я протянул женщине руку.
-Эй-эй, мы так не договаривались, ты прежде ведро давай, - забеспокоился парень.
Мне неоднократно прежде приходилось слышать рассказы проводников, которые покупали на станциях женщин за ведро вина, но в большинстве случаев то были общедоступные шлюшки, а тут ведь совсем другое дело - замужняя женщина. Ну и нравы у нас в стране - прости, Господи! - когда за ведро вина собственную жену продают!?
Наполнив пол-литровую банку, я протянул ее парню.
-На, попробуй, а то вдруг тебе еще наше вино не понравится.
Парень схватил банку и с жадностью, почти половину разлив, выпил.
-Да чего там, - сказал он, едва отдышавшись, его лицо, прежде бледное, с синими пятнами, прямо на глазах стало розоветь. - Хорошее вино.
-Так я твою жену тоже попробую, - кивнул я на женщину. - Вдруг она мне не понравится, буду я тут налево и направо ведра раздаривать.
-Да ты... - растерялся парень. - Да ты че, в натуре?
-Ну, так что? - спросил я, напряженно вглядываясь в его лицо. Ну не могу я по-простому что-то сделать, мне обязательно необходимо на ровном месте психологический эксперимент устроить, да и, кроме того, может еще и одумается парень...
-Ну давай, залазь, Зинка, - решился наконец парень и отвернулся.
-И тебе не стыдно? - спросила она, опуская руку в рукавице на поручень, - а, Дима? Собственную жену продавать-то?
-А что, в первый раз? - спросил я негромко, подавая женщине руку.
Она рассеянно кивнула и, словно не замечая моей руки, сама поднялась по лесенке и шагнула в купе.
-В час три литра, - сообщил я смекалистому мужу. - Устраивает тебя, Димка? Вот, смотри, я тебе уже 3-х литровую банку наливаю.
-Да и черт с ней, - бормотал Дима, принимая банку и нежно прижимая ее к груди.
-Ну тогда ты иди, иди домой, Дима, - сказал я. - Над душой не стой и нас не смущай. Разницу Зина сама домой принесет.
Дима поплелся прочь от вагона, каждые несколько шагов оборачиваясь; Зина, высунувшись из двери, глядела ему вслед, а взгляд у нее был... ох! - губы женщины при этом безмолвно шевелились.
Я, устав наблюдать эту душещипательную сцену, присел на топчан. Еще пару минут Зина смотрела вслед своему мужу, затем прикрыла дверь и, оставаясь стоять, молча уставилась на меня.
-Да ты присаживайся, чего стоишь, - пригласил я.
-Боже, - прошептала женщина, после чего бессильно опустилась на топчан в противоположном от меня конце. - Какой дурак-то!
-Выпьешь со мной, Зин? - спросил я.
-Не пью, - резко ответила она и при этом даже как-то болезненно сморщилась.
-Совсем? - удивился я.
-Ну, раньше выпивала понемногу, - тут же смягчила она тон, - дома там, с подругами, а как замуж вышла, два года назад, так вскорости совсем перестала. Потому что противно. Димка пьет, все друзья его, соседи, отец, да и другие родственники тоже... И мои не лучше... Все, одним словом.
-Да уж, - согласился я. - А муженек твой хорош, ведь продал он тебя.
-Да, совсем с ума от водки сошел, - охотно согласилась женщина, - в последние две недели вошел в такой запой, что никак выйти не может.
Вагон вздрогнул, потом еще раз, затем в тормозных шлангах зашипел воздух. Скоро отправимся, понял я.
-Так может, коньячку, а? - предложил я. - Соточку. Для сугрева организма. Это ведь не портвейн, коньяк и приличные люди пьют, профессора и те, что в ЦК да в Политбюро сидят.
-Ну, налей немного, - смутясь ответила Зина. - Да у тебя тут, я вижу, не холодно. - Она кивнула на веселый огонек, бьющийся в печи.
-Быстро нагревается, - согласился я, подбрасывая в топку совок углей. - Помещение-то маленькое. Да ты ватник-то сними. И платок.
Зина, пристально вглядываясь в меня, насупилась, взгляд ее, как мне показалось, стал неприязненным, но женщина, минутку подумав, все же сняла рукавицы, сунула в карманы, после чего стянула с себя ватник, свернула и положила к себе на колени.
Во мне боролись два противоположных чувства. С одной стороны, мне уже просто из любопытства хотелось добраться до этой самой Зины, - ведь я ее действительно купил, с другой - мораль, коммунистическое воспитание не позволяло. К тому же, блин, вроде как принуждение к измене, ведь они - семейная пара, если, конечно, ребята не шутят.
-Два года замужем, говоришь? - спросил я.
Зина кивнула.
-Детей нет?
-Нет пока. - Зина запнулась.
-Будут, - уверенно сказал я.
-Уж не знаю, - с сомнением покачала она головой.
Я налил в два стакана коньяк, достал яблоки.
-Если ты голодная, Зин, то сейчас сварганим чего-нибудь, - сказал я. - Это быстро, пять-десять минут и готово.
-Нет, не надо. Спасибо.
-Ну, за тебя, Зинаида. Не знаю чего тебе и пожелать.
-Да, ситуация, - ее рука, держащая стакан, безвольно опустилась на колено.
Состав вновь дернуло.
-Сейчас поезд тронется, Зин, - сказал я. - Хочешь - выходи, иди домой, к Димке своему, а хочешь, оставайся, со мной прокатишься.
-Как это? Куда прокатиться? - спросила она, вставая, лицо ее выразило беспокойство.
-Страна большая, - ответил я, с сожалением отмечая про себя, что женщина жадно глядит в окно. - Покатаемся немного, затем домой вернешься. Что, Димки не видать?
-Не видать, - с неожиданной злостью ответила она. - Насосется счас вина и опять вырубится на целые сутки. - Она беспомощно обернулась ко мне.
-Короче, поступай, как знаешь. - Я откинулся на топчане.
-А почему ты один? - спросила Зина. - Ваши, я видела, все по двое ездят, некоторые даже с женами.
Я усмехнулся.
-Я одиночка, а вот на пару с тобой поехал бы куда угодно.
Зинаида бросила на меня быстрый взгляд, пробормотала: 'Вот еще нужно', и отвела глаза. Затем глухо спросила:
-А как тебя зовут?
-Савва, - ответил я.
-А у нас есть сосед, Захар Саввич, через дом живет, - немного оживившись, вдруг вспомнила она, после чего опять замолчала.
Гудок тепловоза был еле слышен, затем последовало несколько несильных рывков, после чего наш состав плавно тронулся. Зина отставила стакан, еще раз подскочила к окну, затем метнулась к двери, вцепилась в ручку руками, постояла с минуту, затем шагнула, опустилась на топчан и закрыла лицо руками.
Я, умышленно не обращая на нее внимания, стал готовить ужин - отварил макароны, в которые затем опрокинул банку тушенки. Достал банку солений.
-Мой в умывальнике руки и садись к столу, - сказал я, закончив приготовления к ужину и зажигая свечу, так как в вагоне почти совсем стемнело.
Ужинали мы при свече. Зина почти не разговаривала, односложно отвечала на мои вопросы - видно, все еще переживала, и я решил ее оставить в покое. Включил негромко приемник, а сам забрался на верхнюю полку и вскоре задремал. Очнулся оттого, что Зина стоит рядом и в упор глядит на меня.
-Савва, ты не думай о Димке плохо, - сказала она, осторожно вкладывая свою ладонь в мою. - Он, это... импотент, не стоит у него. Скоро год уже, как не живем.
-А сколько же ему лет?
-Двадцать пять. А мне двадцать три.
-Твою мать... вы же, можно сказать, дети еще совсем, - вздохнул я.
-И часто ты вот так женщин покупаешь? - вдруг спросила она, когда я присел рядом.
Я поглядел на нее долгим изучающим взглядом, затем улыбнулся.
-В первый раз, если честно. Раньше, чтоб мне бесплатно их пачками грузили, не согласился бы, но ты... ты мне сразу понравилась. Приглянулась, как говорится.
-Угольку в печку подбрось, - прошептала Зина. - А то замерзнем еще.
-Это невозможное дело в нашей ситуации - замерзнуть, - прошептал я, помогая ей раздеться. - Нет, мы не замерзнем, Зин. Да ты вырядилась, я смотрю, как луковица, если всю одежду с тебя снять, ничего, наверное, под ней и не останется. Тела, я имею в виду, - обнимая ее худенькие плечи, добавил я.
Почти двое суток наш состав добирался до Москвы, потом еще сутки ушло на то, чтобы обогнуть столицу, затем он взял курс на Урал. Таким образом, у нас с Зинаидой было достаточно времени, чтобы как следует познакомиться друг с другом.
Вначале виды большого города, а затем и пригородов исчезли, растаяли за окном, в которое теперь можно было увидеть лишь редкие полустанки, наполовину, а где и до самых крыш занесенные снегом, и от этого казавшиеся безжизненными, и лишь белые, почти прозрачные дымки, вьющийся из труб, напоминали, что они обитаемы, что там живут люди.
Почти все время мы проводили в постели, в объятиях друг друга; Зина быстро входила в роль походной жены и совершенно перестала меня стесняться.
-Ты знаешь, я с тобой впервые почувствовала себя женщиной, - сказала она как-то ночью. - Теперь мне почему-то кажется, что во всем мире есть только двое людей - ты и я. - Она помолчала, затем добавила: - Странно это, нас всего лишь двое, а мне ни капельки не страшно. - Она обняла меня и радостно засмеялась.
-Адаму и Еве тоже когда-то пришлось начинать вдвоем, - прошептал я, - и они, согласись, неплохо справились.
Действительно, мне и самому порой начинало казаться, что кроме нас с ней больше никого во всем белом свете нет, ведь мы с Зиной почти не видели людей, ведь на редких стоянках, а они почему-то случались преимущественно ночью, абсолютно не было куда пойти. Хорошо хоть, еще находясь в пределах Москвы, я купил, чтобы побаловать себя, пять бутылок армянского коньяка московского розлива и упаковку шоколадок, а теперь в полупустых отмороженных буфетах на полустанках в лучшем случае можно было купить лишь ледяной лимонад, залежалые пряники, заветревшиеся бутерброды и ненужное в это время года пиво.
Ну, а еды у меня было запасено вдоволь: тушенка, лук, чеснок, картофель, рис, макароны, плюс свежие овощи - свекла, капуста, морковь и т.д. Овощами, кстати, с нами поделились медведи, ехавшие в составе цирковой группы в соседних вагонах, на которых огромными буквами было выведено 'Братья Запашные'. То есть, конечно же, не сами медведи, а их дрессировщик Николай, который за ведро вина нанес нам в вагон более ста килограммов овощей, фруктов, орехов и даже банку меду выделил. Увидев мое смущение - у меня бы дрогнуло сердце обделять в еде братьев наших меньших - он заверил нас, что у медведей всего вдоволь, и даже более того, так что за них можно не беспокоиться.
Короткие дни сменялись долгими ночами, ночи днями; время тянулось медленно. Иногда мы проводили его в разговорах с Николаем, которого приглашали к себе в вагон. Неспешно попивая вино, Николай, работавший при медведях дрессировщиком, рассказывал всякие интересные истории из своей богатой на путешествия и приключения жизни. У него на обеих руках из десяти сохранилось шесть пальцев, да и те были сильно травмированы, остальные же выглядели пеньками, так как их практически начисто отгрызли медведи. Выпив пару стаканов, он начинал грустить и, тыча в себя обрубком указательного пальца, объяснять нам, что он-де и есть настоящий дрессировщик-труженик, а Запашным достается вся слава, звания и деньги.
Понемногу мы в пути продавали вино: за два дня во время коротких стоянок нам с Зинаидой удалось продать его на восемьсот рублей, - начинали сказываться предсказания опытных проводников, которые говорили, что рейс на Барнаул - настоящий Клондайк, можно, мол, и по пути в этот город хорошо распродаться.
Зина обжилась в купе, повеселела, навела внутри идеальный, насколько это было возможно в наших условиях порядок, я научил ее пользоваться плитой, и тут она тоже показала себя молодцом.
Тем временем наш состав перевалил Уральский хребет. Горы эти старые, сглаженные временем и атмосферными явлениями, поэтому вы почти не замечаете, как в какой-то момент вдруг оказываетесь в горах.
Проснувшись как-то поздним утром, оттого что поезд стоял, я открыл промерзшую дверь, и как был в рубашке, спрыгнул на пути, шагнул в сторону и сразу увяз по колено в сугробе - оказалось, что наш состав замер прямо посреди леса, векового леса девственной чистоты и необыкновенной красоты.
Стояла удивительная тишина, кедры, ели, сосны и березки под снежным покровом казались притихшими, спящими. Воздух был чист и прозрачен; видимость великолепная, на несколько километров. Вокруг все бело, снега покрывали землю толстым слоем. Неожиданно тишину нарушил рев медведя, и я подобрался, зорко осматриваясь по сторонам: в нарисованной мною картине не хватало лишь действия; казалось, вот-вот прямо из-за ближайшего сугроба выйдет медведь и, не обращая на меня внимания, потопает по своим делам.
Стоп, обуздал я свои фантазии, заодно успокаивая себя, ведь нормальные мишки зимой по берлогам спят и мирно лапу сосут, а это подал голос мой попутчик из соседнего вагона - цирковой медведь. Цирковые медведи - словно люди: они обязаны круглый год трудиться, у них в цирке нет перерыва на зимние каникулы, то есть на спячку, их для этого осенью на специальной полуголодной диете держат.
Я продолжал глядеть по сторонам, почти физически ощущая окружающую меня красоту; дышалось легко и свободно, хотя мороз уже стал пощипывать уши и нос - было не менее 15 градусов.
-Эй, Савва, - весело окликнула меня из вагона Зина. - Полезай скорее назад, а то замерзнешь ведь. И яичница уже готова.
Я в секунду взлетел по лестнице вверх и сжал Зинаиду в объятиях.
-Ой, какой ты холодный, - улыбнулась она, доверчиво прижимаясь ко мне. - Садись, есть будем. Ох, я бы тебе таких оладушек на завтрак приготовила, так ведь не дома, из шкафчика чего надо не вынешь.
-Ты сама моя ладушка-оладушка, - сказал я, нежно обнимая ее за талию.
-Я тут, чувствую, скоро с тобой растолстею, - сказала она, прижимая мои ладони к своему животу. Затем шутливо отодвинулась: - Пусти, а то ведь сгорит яичница.
Сели есть. А тут и наш поезд тронулся и продолжил свой путь.
-А что такое ладушка? - спросила она. - Это ведь машину так называют, 'жигули'.
-А ты разве не знаешь? Ладушка, это по-русски - любимая, - пояснил я.
-Ой, Савва, меня так никто в жизни не называл. А почему ты меня так назвал?
-Не знаю, как-то само собой вышло, - растерялся я. - Давай, включи, пожалуйста, радио, новости послушаем.
-В нем, мне кажется, батарейка села, - виновато откликнулась Зина, беря в руки транзистор. - Я полночи накануне слушала, не спалось.
-Ничего, - я поцеловал ее за ухом. - Ерунда. Купим батареек на ближайшей большой станции.
-Так вон же, наверное, большая станция впереди, уже домики виднеются, - сообщила она, выглядывая в окошко. - Еще немного и доберемся.
-Это нам будет очень кстати, - сказал я, снимая с гвоздя куртку, - если, конечно, хоть на полчасика там задержимся. Давай я сбегаю в станционный магазин, куплю чего надо, а ты посиди в вагоне, да двери никому не открывай, хорошо?
-Хорошо, не беспокойся. А вино тоже не продавать?
Я на секунду задумался. Все это время, пока мы находились вместе в дороге, Зина мне помогала торговать вином, а выпивохи, подходя к вагону и завидев ее, кричали: 'Налей, хозяюшка', меня же будто не замечали.
-Думаю, лучше не стоит, - наконец ответил я. Затем добавил неуверенно: - Ну хорошо, поступай как знаешь, по обстановке. Только будь внимательна.
Дело в том, что совсем не торговать тоже было нельзя, люди начинали возмущаться, могли устроить какую-нибудь пакость, а то и бросить чем-нибудь в стекла двери или окна, их разбив; раз уж ты везешь вино, приходилось соответствовать - выдавать 'лекарство' по требованию заинтересованных в нем лиц.
Наш состав подали под разборку на горку. Зрелище это, скажу я вам, необычайное, особенно, если стоишь внизу, под горкой. Отцепленные от состава, с возвышения, эти вагоны по десяткам ответвлений, словно бусинки из лопнувшего украшения, быстро набирая скорость, отправляются в путь на поиски своих новых составов. Неважно, что на некоторых вагонах были строгие, даже категорические надписи: 'С горки не бросать!' Их бросали. Как и все другие, впрочем. Конечно путейцы, работники горки, хорошо различали среди вагонов те, что следовали в сопровождении проводников, и в особенности с вином: такие вагоны притормаживали, но только лишь для того, чтобы, аккуратно, избежав ударов, поставив в состав, получить халявную банку или бутылку вина.
Моя 'группа три', пройдя весь этот тернистый путь, мягко, еле ощутимо ткнулась в крайний вагон вновь формируемого состава и остановилась. Спрыгнув на землю, я огляделся по сторонам и только теперь увидел путейца, 'поймавшего' мои вагоны. Молодой парень заметил, что я на него смотрю и изобразил пальцами банку вина. Я кивнул, понял мол. Однако опытный проводник не нальет 'горочному', пока тот не 'набросает' следом еще с пяток вагонов - для мягкости. А то ведь, если твой вагон не ударился во впереди стоящий, это еще ничего не значит, так как по нему может ударить следующий. Да еще как ударить! Бывали случаи, когда работники горки, ожидая, что дверь 'спеца' вот-вот откроется и проводники попросят их поймать вагон на тормозную колодку, за что потом нальют банку вина, были столь глубоко разочарованы невниманием к себе, что со злости пускали вагон как придется. А неопытные проводники, бывало, попросту просыпали и разборку и саму горку, и тогда, в лучшем случае, оказывались во время спуска с нее на полу. А в худшем, - и такое случалось, - 14-тонные цистерны с вином при сильном столкновении вагона с соседними, пробивали стену и, словно ракеты, вылетали наружу. Вино, естественно, проливалось, и тогда - поиски виноватых, акты, простои, издержки, судебные иски и т.д., а это, в свою очередь, потеря времени и денег.
Я стоял между путями и наполовину с ужасом, а наполовину с восторгом наблюдал за несущимися сверху вагонами, - картинка эта, признаюсь, была не для слабонервных. Вдруг мое внимание привлек один из вагонов - 'автономка', несущаяся на полной скорости, казалось, прямо на меня. Так называемые 'автономки', имеющие автономное холодильное оборудование, запас солярки, а также небольшое купе для проводников, перевозят обычно лекарства, или икру в банках, то есть, все то, что требует постоянной температуры хранения, а кроме того, дорогую одежду, меха, или что-либо другое особо ценное. Эти грузы обязательно сопровождают проводники, чаще двое, реже один.
Вагон-'автономка', за которым я наблюдал, пересек парочку стрелок, зашел на соседний с моим путь, и только тогда я понял, что он вот-вот ударит в состав, так как запас скорости он имел приличный, а расстояние до вагонов - всего ничего. Я огляделся в поисках тормозной колодки, но затормозить вагон уже не было никакой возможности, - попросту поздно было.
Неожиданно окно мчащегося вагона открылось - сдвинулось в сторону, и проводник - мордатый мужик с густой рыжей бородой, высунув голову наружу, крикнул:
-Эй, не подскажете, есть тут магазин поблизости?
Как раз в эту секунду окно вагона поравнялось со мной
и мне ясно бросилось в глаза, что шея мужчины упирается
в край оконного стекла.
Решение созрело в доли секунды.
-Да пошел ты, - гаркнул я на мужика что было сил, и еще, для пущей убедительности, замахнулся. Тот от неожиданности отпрянул от окна, а в следующую секунду вагон на полном ходу с ужасным грохотом и лязгом ударил в стоящую перед ним группу вагонов. Подпрыгнул, словно игрушечный, и замер. Мужик пропал из видимости.
'Только бы не убился, - ужаснулся я. - Только бы я не оказался виновником его смерти'. Зина, наблюдавшая эту картину вместе со мной, испуганно вскрикнула. Я подошел к 'автономке', постучал в окно, затем осторожно подергал ручку двери.
Дверь была заперта. Однако примерно через минуту у двери завозились, затем она открылась, и все тот же бородатый мужик появился в проеме. Живое, полнокровное и жизнерадостное еще минуту-две назад лицо его теперь было бледным и безжизненным. 'Если бы я его не отпугнул, - подумал я, - голову от удара оконным стеклом точно бы напрочь отрезало'.
-Я... я, кажется, головой шкаф проломил, - прошептал бородач, с трудом спускаясь по ступенькам; оказавшись на земле, он и вовсе опустился на четвереньки, однако продолжал говорить: - Два сантиметра ДСП, спецзаказ, шкаф под телевизор - надо же! - и головой насквозь. -Закончив рассказ, он повалился на землю и, очевидно, потерял сознание. Я растерянно поглядел по сторонам, затем шагнул к стояку связи - это такие трубы с микрофонами громкоговорящей связи, торчащие из земли через каждые сто метров.
-Эй, на горке, - нажав кнопку, крикнул я в микрофон, и мой голос, дробясь эхом, разнесся на километры. - Вы тут 'автономку' с горки бросили, проводник ударился головой и лежит теперь без сознания, боюсь, может умереть. Пришлите немедленно сюда врача или фельдшера, кто у вас там есть. Если через пять минут помощи не будет, я звоню в 'скорую помощь', а заодно, учтите, в милицию и в прокуратуру.
-Помощь будет, товарищ, не паникуйте, - послышался голос диспетчера. - Ждите на том же месте, откуда говорите.
Спустя четверть часа я помог оперативно появившемуся медику поднять и довести к этому времени уже очнувшегося бородатого мужчину до здания управления горкой, благо он мог идти собственными ногами. Мы вместе поднялись по лестнице на третий этаж в пультовую, где бородач шагнул вперед, желая, видимо, что-то сказать диспетчеру, но вместо слов из его рта шлейфом вырвался поток желудочной массы, залившей весь пульт.
- Сами виноваты, - сказал я, указывая диспетчеру на испачканный пульт. - Скажите спасибо, что человек жив остался, а то бы вас под суд отдали.
-Разберемся, - сказал дежурный, хладнокровно оглядывая бородатого. - Мы о нем позаботимся.
-Отцепите и выкиньте 'автономку' в запасник, - сказал я. - Кажется, он один едет, без напарника. И возьмите ее под охрану, вагон открыт, а там наверняка какие-то ценности, посторонние могут влезть.
-Сделаем, спасибо, - ответил дежурный и тотчас стал отдавать по громкоговорителю соответствующие распоряжения. И лишь убедившись, что делает он это четко и достаточно профессионально, я ушел.
Пока мой товарный состав, пропуская идущие по главному пути пассажирские поезда, стоял на запасной ветке, где его готовили к отправке, я обошел всю станцию, в столовке и буфете купил все необходимое, вплоть до молока, по которому соскучился. Затем на телеграфе дал на адрес родителей Зины телеграмму от ее имени, чтобы они знали, что их дочь жива и здорова и в полном порядке, после чего легкой трусцой отправился обратно.
Издали завидев виднеющуюся в проеме двери Зину, отпускавшей кому-то банку вина, я перестал за нее беспокоиться и сбавил шаг.
Зинаида при виде меня просияла.
-А я все приготовленное вино продала, - заявила она гордо, когда я поднялся в вагон. - Вот, смотри, здесь почти триста рублей.
-Хорошо, теперь ты принята на должность проводника, - заявил я, целуя ее. - Моим заместителем.
-Я согласна, - захлопала она в ладоши. - Да, приходил тот бородатый дядька, пакет тебе оставил.
-Какой еще пакет? - удивился я. - Что, он уже в порядке? Очухался?
-Ага, сказал, что он почти в норме. Тебя благодарил.
Я развернул пакет, лежащий на кровати. В нем лежало с десяток стеклянных банок с черной икрой. Баночки были маленькие, по 125 грамм, европейский стандарт.
-Неплохая закуска к нашему коньяку, - пробормотал я, затем сказал уже громко:
-Я заметил, Зинуля, в нашем составе мехпятерку. Давай мы сходим туда и искупаемся вместе в душе, идет?
-Ой, у меня же нет, во что переодеться, как же теперь быть, а?
-Ты наденешь мой спортивный костюм, свое там же у них постираешь, - ответил я.
-А что ты им скажешь, кто я тебе? - спросила она чуть кокетливо.
-Скажу что жена, естественно, - ответил я. - А то ведь в противном случае отберут тебя у меня, такую симпатичную. Да еще сразу после бани, свеженькую и чистенькую.
Спустя несколько минут, мы, захватив белье, отправились купаться.
А часа через два мы, чистые и довольные, вернулись в свой вагон.
-Смотри-ка, - удивлялась Зина. - У них, у этих проводников, в вагоне просторно, чисто, уютно, и все есть - телевизор, электроплита, а они тебе завидуют.
-Это потому, что они везут фрукты-овощи, а с них доходу - тьфу, одна надежда на зарплату и командировочные. А тебе, значит, со мной скучно? Хочется телевизор посмотреть, с подружками поболтать, да? - шутливо проговорил я.
-Мне с тобой совсем не скучно, а очень-очень даже хорошо, - доверчиво обняла меня Зинаида. - Это меня и беспокоит, я будто приросла к тебе. Ты так много знаешь и так здорово обо всем рассказываешь. Давай-ка сейчас попьем чаю и ляжем отдыхать, и ты расскажешь мне, Савва, какую-нибудь историю из жизни ваших проводников.
-Ну, так и быть, слушай. Чаю налей, только покрепче, и садись рядышком. Заранее скажу, история эта с хорошим концом.
ѓ-Один из наших проводников, Валера Карпин, я тебе уже и раньше про него рассказывал, попал как-то раз в очередную переделку. Имея очень дальний рейс, аж на Благовещенск, Валера, следуя в товарном составе в одиночку, без напарника, достиг на своем пути какого-то богом забытого таежного района, где жили то ли староверы, еще Петром Первым туда изгнанными, то ли и вовсе какие-то иноверцы. Те почти не пили вина, но вот именно на эти дни у них приходился праздник, чуть ли не единственный в году, когда можно и нужно веселиться, а главное - пить и напиваться. В магазины достаточного количества водки и вина вовремя не завезли, торговля, как водится, оперативно не сработала, а тут Валера со своими вагонами 'подвернулся', а кроме 'спеца' у него, надо сказать, были еще два прицепа: две 'бандуры' по 60 тонн.
Короче, воспользовавшись случаем, местные жители пошли к его вагонам косяком - с канистрами, ведрами и всякими другими, имевшимися в доме емкостями. Валера хотя и поглядывал на быстро растущую у вагонов толпу с опаской, но такой живой торговле откровенно радовался.
Очередь растянулась на сотни метров, и вскоре, конечно же, на месте событий появился участковый с лейтенантскими погонами. Он, было, открыл рот, возмутившись тем, что мол, тут, за безобразие творится, но люди быстро нашли ему занятие: навести в очереди порядок. Зная крутой нрав местных жителей, он и стал исполнять порученные ему обязанности. Но вскоре, следом за участковым, на 'уазике' прибыли зампредрайисполкома, а с ним прокурор района. Этим начальничкам люди, а к этому времени у вагонов, уже отцепленных от состава и загнанных в станционный тупик, собралось несколько тысяч человек, сразу пригрозили: 'Запретите торговлю, мы вас убьем на месте'. И все, а в первую очередь напуганные начальники, прекрасно понимали, что сказанное ими не шутка. Валера, воспользовавшись моментом растерянности начальства, потребовал от прокурора бумажку, разрешающую торговлю, и тот, немного поломавшись и покапризничав, таковую под давлением народа выписал, а зампредрайисполкома и участковый подписали. У них, как вы сами понимаете, не было выбора. Таким образом, торговля продолжалась без передышки целые сутки. Валера падал с ног от усталости, а в работе ему теперь помогал парнишка, из местных.
И лишь к исходу вторых суток, когда прокурор, переговорив с кем-то по рации, объявил народу, что к месту стоянки вагонов приближается батальон солдат из ближайшей воинской части, триста автоматчиков на БТРэрах, имеющих жесткий приказ толпу разогнать, люди стали расходиться и торговля стала спадать, пока совсем не сошла на нет.
Прокурор уехал на 'уазике', задний карман его форменных брюк оттягивала тугая пачка денег в три тысячи рублей, двое других представителей власти тоже не были обижены, а Валера с ополовиненными емкостями, которые вновь прицепили к попутному составу, продолжил свой путь на Благовещенск.
В результате двухдневной торговли у него на руках оказалось больше ста пятидесяти тысяч рублей, и Валера, пересчитав это богатство, уже вполне серьезно подумывал куда-нибудь сбежать, бросив вагоны с остатками вина. Но, что интересно, и целый мешок денег не согревал его сердца так, как бумажка - простой тетрадный листок, подписанный прокурором, он очень на нее надеялся.
Дело в том, что Валерий свято верил в силу этих самых бумажек: ведь всего несколько лет назад он вернулся из тюрьмы, где отсиживал восьмилетний срок за убийство; тогда в его деле все решили такие же вот простые бумажки.
Прибыв в пункт назначения, Валерий позвонил по телефону и пригласил в свой вагон директора винзавода, и все ему как есть выложил: сначала рассказал всю произошедшую с ним историю, затем швырнул ему на колени мешок с деньгами. Директор, выслушав эту почти детективную историю, чуть не грохнулся в обморок - с такими серьезными 'аргументами' ему за все время его вполне осознанной воровской деятельности еще не приходилось встречаться. Но зато у Валеры на руках была также бумага от прокурора - эдакая советская индульгенция, - бумага, заведомо прощающая ее владельцу все грехи, и это пересилило все сомнения: директор тоже в нее поверил. Слили остатки вина, подсчитали их, вычислив разницу, и Валера выложил денежки, - часть их пошла в кассу, часть - лично директору, - затем бумажку-расписку торжественно приложили к отчету, и Валерий отправился в обратный путь с тридцатью пятью тысячами рублей чистоганом в кармане".
-Вот это рейс, вот это заработок! - с восторгом сказал я, закончив свой рассказ. - Тут тебе и квартиру кооперативную можно купить, и автомобиль, и еще погулять пару лет можно будет, не работая.
-Да, деньги большие, - равнодушно согласилась со мной Зинаида и потянулась ко мне своим жарким телом.
* * *
-Вот уже неделя, как мы вместе, Савва, - сказала Зина, когда мы узнали, что наш состав уже на подступах к Челябинску. - Пожалуй, мне пора назад, домой, что мама с папой подумают? Да и на работе тоже... Отпустил бы ты меня, Савва.
'О Димке она и не вспомнила', - подумал я, а вслух сказал:
-Конечно, Зин, ты же свободная женщина, возвращайся домой, хотя я, если честно, буду по тебе скучать.
-Я тоже буду по тебе скучать. И плевать мне на него, на Димку, - словно подслушав мои мысли, произнесла Зина. - Он ведь меня, скотина такая, продал. Мне только вот перед родителями неудобно. А он пусть хоть подыхает там без меня.