- Стоять, Моджахет! Стоять! - рявкнул конвоир - верзила под два метра. Рябой. Черты лица грубые. Деревня - деревней. В глазах затаенная злоба.
- Ты, начальник, не зыркай на меня так, а получше приглядывай за своим псом. Не видишь, полштанины отхватил.
- Поговори у меня. Мигом без яиц останешься. Не разговаривать в строю и не растягиваться!
Мышино-серая, кашляющая колонна враскачку вываливала из ворот лагеря строго режима.
- Видал, как землячок почернел за ночь?
- А что ты хотел? Скоро весна. Теперь, наконец, зароют.
В середине зимы двое двинули на ход по дороге в оцепление. Их скосили автоматной очередью. А, чтобы другим неповадно было, оставили стоять у ворот в продолговатых, криво сколоченных ящиках.
- От Шадры еще никто живым не уходил. Этот собачник злей своей собаки. Почему, как ты думаешь, он такой змей?
- Потому что-то мент поганый. А может, перед начальством выслуживается.
- А, по-моему, тут что-то другое. Посмотри на харю. Позеленела от злости.
- Разговорчики в строю!
В оцеплении чем хорошо? Утром загонят и до вечера никто не тревожит. Ворики чифирят, в картишки шпилят, о законодательных проблемах базарят. Фраера пашут. А вертухаи на вышках от скуки пухнут. Мечтают пальнуть по живой мишени.
- Чем мне нынешние реформаторы нравятся, - ощерился беззубым ртом Кубышка - казначей воровски денег. Хилый, плешивый. Лишь огромная голова на цыплячьей шее, - так тем, что они нахальней прежних начальников - коммунистов. Те сами никогда не работали. Всех пахарей чесали под одну гребенку: работягами. Платили одинаково и Левше, и ассенизатору. Ассенизатору даже больше. Потому что ему украсть нечего. Эти же надеются заставить работать на себя, какими-то объективными закономерностями. Мнят себя хитрожопыми. Но ты же знаешь, что на хитрую жопу есть? Неужели в нашей, богом благословенной стране, не найдется отмычки на их вонючие "объективные" закономерности?
- Братан, ты куда-то не в ту степь попер. Сейчас самое главное - правовое государство построить: кто кого сгреб, тот и прав.
- Все это так. Только, если фраер отвыкнет работать, кто тогда нам эту малину построит?
В оцеплении необычное оживление. Лукнулась бабенка, залезла в заначку еще до прихода зэков. Заначку сооружали бывалые фраера. В бытовке, под печкой, двойное дно. Ментам без стукачей в жизнь не раскоцать.
Первыми отоварились воры, по полной программе. Потом пошли остальные. Плата по таксе: стольник с рыла или шмотками в равнозначном эквиваленте.
- Колян, бери стольник. Спускайся. Отведи душу, - просипел угрюмый пахан, навязывая зеленому пацану бабки. Кожа у пахана задубевшая, прокопченная, изрешечена глубокими морщинами. Голос сиплый, не допускающий возражений.
- Чего это Крот Коляна обхаживает? - зашептались бригадники.
Видать, имеет на него виды.
- Какие на него виды? Он ни украсть, ни на стреме постоять.
Колян с опаской полез в подпол. Воняло псиной и вазелином. На тощем, в мурашках, теле дрыгался бригадный барыга, заканчивая секс-сеанс по второму заходу. Бабенка под ним грызла семечки и плевала шелуху ему через плечо.
Москва - Чита - Челябинск - Уф=фа.
Барыга, довольный съехал с дряблого живота, встал на колени, вытер о стенку пальцы и застегнул ширинку.
- Давай, Колян, помогу опростать станок, - предложил он.
Бабенку подняли, перевернули лицом вниз и основательно потрясли.
Колян влез на нее, но довести дело до конца не смог. Стошнило от омерзения.
Те, у кого не нашлось требуемой платы, гоняли порожняк на сексуальную тему:
- Ты вот что скажи. Почему валютная фрыкса стоит дороже подзаборной? Работа у них одна, а зарплата разная.
- Ну, ты даешь очкарик! Качество исполнения разное.
- Правильно. Валютной шлюхе приплачивают на артистизм. А подзаборная получает только за количество. Без качественного разграничения труда обречена на провал любая производственная деятельность.
- Ну, ты прям, Иблинский. А если подзаборную шалашовку поставить на дотацию из Кудринской подушки безопасности, смогут нынешние реформаторы протянуть еще годика три?
- Все будет зависеть от количества денежной массы. Проблема, конечно, не тупиковая. Деньги можно печатать и на туалетной бумаге.
- Крот, скажи. Правда, что на Севере, уходя в побег, блатные брали на жратву пацанов?
- Чернуха. Фраерские басни. Ты сам подумай. Если бы пацанов в голодуху жрали, откуда бы нынешние гулаговские старики взялись?
- А что же тогда, еще сейчас находят в тундре землянки со скелетами без ног или обеих рук?
- Так эти же землянки остались с послевоенного времени. Тогда калек много было. Не о том думаешь, Колян. Слышишь, Шадра в рельс колотит? Съем. Сейчас в зону придем, плотно похаваем. Все на О. МясцО, маслецО, сальцО. На сон грядущий порнушку посмотрим.
Перед отбоем налетела пурга. Замело так, в трех шагах не видно. Подкоп был готов уже, как пять дней. Ждали удобный момент. Ушел Крот, Кубышка. Третьим взяли Коляна. По натырке Крота Кубышка прихватил воровской общак.
- Дорога у них одна - на Губаху, - шептались утром бригадники.
- Там у ментов опорный пункт. Все поезда и машины шмонают. Через каждые десять километров посты.
- Значит через Гадово болото пойдут.
- Там же непроходимые топи. Километров двести с лишним. Местные и те стороной обходят.
- Могут успеть проскочить до тепла. Болота только-только начали таять. Есть шанс.
- Жратвы много надо. На себе не унести.
Мело три дня, не переставая. Все это время менты не сомкнули глаз. Перекрыли все магистрали. Тухлый номер.
Шадра выжидал. Беглецы не объявились на дорогах. Значит, пошли через Гадово болото. Уложил в рюкзак сырого мяса. Закинул за плечо карабин. Взял Моджахета и ушел на излюбленный промысел. Сырое мясо ясно почему: медленней переваривается. Не так мучает голод.
Снегоходы, сплетенные из веток, первую неделю выручали. Потом, вдруг резко потеплело. Ноги вязли в коричневой жиже выше щиколок. Беглецы вымотались вконец. Озлобились. К тому же жратва на исходе.
- Крот, когда будем барашка резать? Сухарей от силы на день осталось. Еще топать и топать. Ослабеем - не восстановимся.
- Сегодня по соннику. Приблуду подточи.
Колян все слышал. Едва не навалил в штаны.
501-ую стройку Крот не застал. Не был в Норильске и на Калыме. Тем не мене, сполна выварился в гулаговском котле. Во всех мало-мальски известных управлениях Гулага имелись карантины. Специальные зоны, где заключенные после пересылок три недели отлеживались в праздном времяпрепровождении. На работу не гоняли. Кормили как на общем режиме. Особо не докучали режимом. За это время ушлые оперативники выявляли лидеров, особенности поведения вновь прибывших, непозволительные склонности и прочее в том же духе. Составляли формуляры и на основании их распределяли заключенных по лагерям, в которых созданы все необходимые условия для подавления выявленного негатива.
Все карантины строились по единому образцу. Сверху они походили на дольку лимона. По периметру трехметрового забора с капитальными "запретками" с обоих сторон вышки с вертухаями. Еще одна вышка в центре карантина. В каждом секторе по бараку. Сектора отделяли друг от друга заборами, сколоченными на скорую руку.
С легкой руки какого-то гулаговского умника в пенитенциарной системе того времени в ходу было изречение, приписываемое Ленину: "...К моменту торжества социализма преступный мир изживет сам себя". Если это действительно говорил Ленин, то имел, по-видимому, в виду уровень жизни, в которой не будет оснований для преступлений. Все сыты, обеспечены всем необходимым. Одним словом, счастливы.
Идеологи Гулага истолковали эти слова буквально:: по мере продвижения к всеобщему благоденствию уголовники перережут друг друга. Ввели в повседневную практику и стали плодить масти.
Одних воров было: "воры в законе", "порченные", "ссученные", "польские", "военные". Имелись масти и у фраеров: "один на льдине", "ломом подпоясанный", "фраер чистой воды".
Все эти масти люто враждовали между собой. В карантине для каждой был свой барак, отделенный от соседнего чисто символическим забором. Без жестокой резни не обходилось ни одно прибытие этапа. Особенно кровавыми становились побоища "воров в законе" с бывшими единоверцами, которые не утратили своей власти над "мужиком". Продолжали "половинить" их на пересылках и в лагерях. Само собой разумеется, в этих бойнях не последним был материальный интерес. Одержавшим верх доставалась богатая добыча: много ценных вещей и хорошая жрачка.
Крот не раз побывал в таких передрягах. Исполосован ножами вдоль и поперек. Но не отказался от доли, взятой на себя добровольно. Остался верен воровским традициям.
Почему? Вопрос непростой. Не терпел ходить в поводу. Предпочитал власть холуйству. Дорожил уважением уголовников. Имел собственные представления о справедливости и мог в своей среде жить по ним.
Незадолго до наступления темноты Кубышка насторожился:
- Крот, вроде собака лает.
- Уже, как час, не отстает.
- Неужели, менты на хвост сели?
- Похоже на то. Надо бы выяснить, пока не стемнело. Оторваться все равно не сможем. Давай разбежимся с понтом. Километра через три встретимся. Путанем следы. Глядишь, подфартит. Видишь, поземка поднялась. Чем черт не шутит. Возьмет и закружит нам на удачу пургу. Ты, Кубышка, иди налегке. Сидр с деньгами мы потащим с Коляном напеременку.
На этот раз Крот ошибся в расчетах. Покружило четверть часа. Ветер стих. Угомонилась поземка.
Кубышку Шадра нагнал спустя два часа. Крикнул:
- Стоять! Оружие и палку на землю!
- Писец, начальник. Твоя взяла.
- Верно. Сегодня мой день. У тебя без вариантов.
Выстрел у карабина тихий, как голос помощника прокурора при исполнении высшей меры. Кубышка толком ничего не понял. Собачник отхватил тесаком шмот от неостывшей еще ляжки и бросил Моджахету. Еще один, завернув в лоскут зэковской робы, убрал в рюкзак, собаке на после.
&nbs; - Снимай, Колян, сидорок. p;Расположимся здесь. Если менты к утру не объявятся, значит, нам повезло. Побережем силы. Попусту тратить не будем.
А как же Кубышка? Он ждать будет.
- Бог даст, свидимся, если...
Досказать не успел. Не дал Шадра - мент поганый.
- Теперь уж только на небесах, - порадовал он.
- Тебе, начальник, видней. Только не тяни долго волынку.
- Уважу. Так уж и быть. А пока топайте по холодку. Путь не близкий.
Колян благодарил судьбу. Повезло, так повезло. Замешкайся собачник часа на три - быть пацану на вертеле.
- Начальник, может договоримся? - попытался забросить удочку Крот. - В сидоре полно денег. Оставим себе самую малость. Остальные твои. Начальству, думаю, сможешь запудрить мозги.
- Как, Моджахет клюнем? Не хочет. Ишь, морду воротит.
- Подумай, начальник, кому служишь. Власть, которая только хапает, долго не живет. Почему идейный вор вечен? Потому что имеет "подлянки", запреты того, чего нельзя делать ни под каким видом. Нельзя, например, ему работать на кухне, быть шнырем, нарядчиком или "придурком". А ведь это удобней, если всех гоняют на лесоповал или в карьер. Есть еще много других обременительных табу, намертво связанных с правом власти в преступном мире. Нарушил - получил по ушам. Уже не вор, обыкновенный фраер. И решение воровской сходки обратной силы не имеет. За право стоять у власти надо уметь страдать. Платить кровью, а не опереточной болью. Ерунда. На первый взгляд, прописная истина, а без нее последний педераст может стать депутатом. Воры пережили коммунистов, либералов, демократов. Переживут и всех последующих "благодетелей" России, потому что идею ставят выше личной выгоды. Крот имел в виду убежденных воров. Нынешнюю коронованную шелупонь в расчет не брал. Эти долго не живут. Чересчур падки на деньги. Так как, начальник, договоримся? Не надоело мерзнуть на вышках?
- Надо подумать. Шагай. Там видно будет.
Шадре приходилось слышать бредни и хлеще. Смешно сказать: вор - теоретик социальной сферы. Сколько наворотили на эту тему прежние коммунисты, и уже нынешние, перекрасившись в другую масть. А усидеть долго у власти не могут. Целесообразность всего сущего в мире не оспоришь. Так, может быть, благоденствие преступной империи - последний шанс человечеству? Возможность увидеть жизнеспособное общество на молекулярном уровне? Подумай, Шадра. Рациональное зерно в этом есть. Плоть не должна возвышаться над духом.
- Все, начальник, кончай. Идти дальше силов нет, - вынес Крот сам себе приговор.
- Как скажешь. Мог бы пожить еще немного.
- Кончай. Кончай. Довольно с меня.
Шадра выстрелил. Труп припорошил снегом.
p;&nbs- И меня заодно. Все равно кончишь! - взвизгнул в отчаянии Колян.
- Тебя еще рановато. На-ка пожуй. Укрепи душу.
Коляну опять подфартило. Жив. И даже пожрал немного.
- В зону придем, напишу сеструхе, - возрадовался он, - она у меня еще девка, пусть приезжает. Если понравится - будет твоей. Вот тебе крест. Век не видать свободы.
- Напиши, коль будет охота. Как, Моджахет, не против? Вообще-то, нам с тобой и без баб не кисло. "Сучонок, надеется выжить. С бабами спать. Плодить детей. Купаться в семейном счастье. А как быть мне, если миной оторвало яйца со всем прикладом. Всех ненавижу, готов вздернуть на дыбу. Сдуру поехал в Чечню, хапнуть шальных деньжат. А схлопотал бледный вид. Хорошо еще, что не цинковый ящик.
Остаток пути шли молча. Еле тащили ноги. Какие уж тут разговоры?
- Ну, вот и пришли. Вон за тем поворотом поселок. Там твой лагерь. Если хочешь, беги. Даю шанс. Если с первой пули не подстрелю - искать до вечера не двинусь.
- Никуда я не побегу! Веди в лагерь! - завизжал в истерике Колян.
- Зря кочевряжишься. Бежать - твой единственный шанс.
Шадра пристально посмотрел Коляну в глаза.
- Ты же знаешь, живыми беглых я в лагерь не привожу.
- Ну, пожалуйста, - взмолился Колян.
- Будь мужиком. Не распускай сопли.
- Падла! Садистская морда! Собаку хоть придержи.
- Не боись. Без моей команды он шагу не сделает. Сидорок с бабками оставь. Так бежать будет легче. Беги, говорю!
Колян побежал.
Шадра не спеша, лег на живот. Бросил перед собой рюкзак. Положил на него карабин и стал ловить пацана на мушку.
"Как добежит до той сосенки, тогда и шмальну. Дотуда метров восемьдесят будет. Фора не слабая. Грех на меня обижаться".
Колян был убит недалеко от лагеря "при очередной попытке побега". Его запихнули в криво сколоченный ящик и оставили стоять у лагерных ворот в назидание неблагонадежным заключенным.
Сидр с деньгами Шадра прибрал на черный день в память еще об одном несостоявшемся побеге.
В середине лета инспекторы из МВД в сопровождении лагерного собачника вылетели на вертолете к месту нахождения двух беглых заключенных, "застреленных при сопротивлении". Росомахи и писцы изрядно изгрызли трупы. Но руки и ноги остались на месте.
Звери живут по своим законам - звериным, в пример человеческим.