Аннотация: "Иногда сказать правду легче, чем наклониться, чтобы завязать шнурки. Это о Жозефине Андреевне..."
1
Иногда сказать правду легче, чем наклониться, чтобы завязать шнурки. Это о Жозефине Андреевне. Милая женщина, очень честная. Но мало кто догадывался о том, что честность ее исходила не из чувства справедливости, а из лени потом разбираться, ведь правда, как труп - рано или поздно все равно всплывет.
Если бы художник решил нарисовать ее портрет, он обязательно запечатлел бы раздраженный взгляд пунктуального человека, на встречу с которым опять опаздывают; опрятный вид педанта; короткие волосы, начесанные до боли, и всепрощающе приподнятые брови.
Завершая портрет, художник нечаянно забыл бы добавить в ее прямую осанку одиночества, того чувства, которое делает из человека мученика, а в его собственных глазах - святого, а значит одиночество было для Жозефины предметом гордости.
Милой Жози, как обращались к ней знакомые дамы, было "чуть за тридцать", и за время этих "чуть" она успела унаследовать от тетки цветочный магазин "Райская куща", сделать его убыточным, но жутко авторитетным. Вульгарное "Милая Жози" раздражало до румянца, но Жозефина Андреевна лишь робко улыбалась и не возражала. На то имелось три причины: румянец украшал ее бледное лицо, в ответ она могла сказать: "Да, пупсик", а кроме того: вдруг они снова захотят купить у нее цветов?
Самым приятным в ее облике была ленточка на шляпе: мягкого голубого оттенка, спадающая на плечо. Жозефина всегда накручивала ее на палец, когда беседовала с мужчинами, и вместе с определенным углом наклона головы и загадочным взглядом оставляла что-то, похожее на впечатление. Мужчины всегда были уверены, что на их глазах вершилась история, но не понимали, военного или мирного времени. А Жозефина уплывала по дороге, оставляя за собой длинный шлейф цветочного аромата. "Ее нельзя не любить", - повторяли они, заранее благородно и чересчур поспешно вычеркивая свою кандидатуру из списка претендентов с уверенностью, что шанса у них все равно нет. Уверенность въедалась настолько непоколебимая и успокаивающая, что о Жозефине тут же забывали. И вспоминали лишь тогда, когда было нечем заполнить паузу в беседе.
Сегодня она грустила по поводу. Ее худшие опасения, увы, сбылись: нет в мире мужчины, способного понять ее душу, бесконечную, как нить Мойры, как Дунай, если идти по берегу пешком. Да уж, несчастная любовь - лучший повод погрустить и разбавить пресный набор обыденных эмоций.
Жозефина глянула на часы: уже семь, а его все нет. Она скучала. Где же он?
2
Его звали Асго.
Жозефине казалось, что в мире нет никого хуже клоунов, которые за деньги выставляют себя на посмешище. Но в случае с Асго нашелся компромисс: он выставлял себя на посмешище ради нее. Он стирал ступни ходулям, гуляя целыми днями вокруг "Райской кущи", рыдал на коленях у ее дверей, выхватывал вместо кинжала зонтик и вонзал себе в сердце. И умирал. Асго мог лежать часами, не шевелясь, ожидая, когда хлопнет дверь и он услышит любимый голос, возрождающий его от смерти: "Послушайте, вы отпугиваете моих клиентов. Немедленно встаньте и... да встаньте же!" -- Жозефина Андреевна возмущенно пинала его в бок, радуясь очередной возможности прикоснуться к своему клоуну. Она и сама давно была влюблена - он такой романтик, ах нет! даже лучше, неординарнее - он паломник к святыне ее духа. Посмотрев на бездыханное тело, она спросила: "Ну ладно, что вы хотите, негодник?"
Асго привел ее в чайную "Для отчаянно влюбленных" и, подойдя к столику, резко сдернул свой цилиндр, поклонился и отодвинул стул для Жозефины.
-- Ах, эти порывы отдают метилоранжем... - она пропустила через пальцы ленточку.
-- Вы были когда-то химиком, наверное. Поэтому сейчас вы такой неповторимый химик моего сердца. Оно буквально кипит, - Асго наклонился к ней поближе.
-- Главное, чтобы не выкипело, а то будете грустным до конца жизни. А почему вы говорите о химии?
-- Ну как же, вы вспомнили о метилоранже! - все еще мечтательно произнес он, отмахнувшись от навязчивой мысли о возможной путанице слова с флердоранжем.
-- Ну-ну, я ведь для красоты слова, сегодня так не хватает изысканности в речи, а метилоранж - такое прелестное, так приятно во рту от него. Но что это, я, честно, не знаю. Но что-нибудь обязательно ароматное и легкое.
-- Вы - самая ароматная и, - он выдернул из рукава огромную конфету и вручил Жозефине Андреевне, -- не откажите.
-- Дамский угодник, шоколадные конфеты я просто обожаю. Хорошо, что вы не вытащили леденец, -- поморщилась Жозефина на слове "леденец" и стала разворачивать конфету.
Благоухающие сады любви, которые окружали Асго невыносимой красотой, и взрывающиеся хлопушки счастья в одно мгновение облезли с городских декораций, и он почувствовал, что одна из хлопушек подожгла его оранжевый парик.
- Милая Жози, - закончил Асго, предчувствуя, что нарвался на неприятности.
Помолчав минуты полторы, пока у их столика суетился официант с белым чаем, Жозефина продолжила:
- Пупсик, почему вы не дарите мне цветов?
- Ох, ну мне казалось, что на свидании незачем напоминать моей возлюбленной о ее буднях.
- Нет, вам никогда не понять моей тонкой, как стебель лотоса, натуры... - примирительно сказала Жозефина, и Асго схватился за возможность избежать ссоры и пожевал пустым ртом, съедая обидный вопрос, как мужчина комкает очередное неудачно написанное письмо любовнице. "Но почему Вы никогда не волновались о мимике моей души?" - хотел спросить клоун, а заодно уточнить насчет лотоса.
- Вы так любите белый чай, что и я чувствую, как он отбеливает мое настроение, -- вместо этого сказал Асго.
- Не то чтобы я люблю белый чай больше, чем любой другой. Но нюансы так выделяют меня на общей картине людской суеты, что я чувствую себя обязанной пить этот гадкий отвар. Вы понимаете, о чем я. Да, да, конечно, понимаете, ведь вам, мой дорогой, тоже нравится выделяться, хотя бы тем, что после работы вы никогда не меняете своего... наряда. За такие шалости я и полюбила вас, - разоткровенничалась Жозефина, закрепляя ремни безопасности на электрическом стуле, где, уныло свесив ноги в огромных желтых ботинках с ромашками, сидела их любовь.
Асго совсем расстроился. Он не любил выделяться, просто он был клоуном.
3
Асго любил с первого взгляда и до посинения, и даже покрасил однажды свою огромную кудрявую шевелюру в синий цвет - она мудрая, поймет намек. У неба начались судороги, хлынул дождь, но Асго бежал к "Райской куще", не замечая предупреждения небес. Сегодня он с ней познакомится.
Впервые Асго увидел ее на ярмарке, это было восхитительно: его пинали маленькие злобные дети, пытались оторвать нос, но тут подошел ангел с незабываемой ленточкой на шляпке и сказал: "Дети, вы же взрослые! С человеком нельзя так обидно обращаться", - грозно глянув на троглодитов, она наклонилась к Асго и поинтересовалась: "С вами все в порядке?"
О да, с ним было все просто замечательно. Любовь... Он почувствовал, что готов отдать себя на растерзание тиграм, гладиаторам и троглодитам-детям и увидеть, как император опустит большой палец вниз, и толпа взревет!.. А она будет его жалеть, возможно, запрется в монастыре и даст обет безбрачия, и до конца жизни будет такой же прекрасной и одинокой...
- Эй, с вами все хорошо?
- С вами у меня все всегда будет хорошо.
- Тогда до свиданья.
- Вы назначаете мне свидание?
- Все клоуны такие шуты! - с возмущением сказала Жозефина и ушла, оставив его лежать на земле, в пыли и аромате цветов.
Он нашел ее на следующий день, и полгода приходил к "Райской куще" каждый день, и любовь приходила вместе с ним. И они куда-нибудь обязательно ходили гулять, но всегда после нескольких часов его клинической смерти.
- Я люблю, до умопомрачения,
Взгляд мой, как скальпель,
Вас раздевает, мое видение,
Люблю, люблю вас, ма бэль...
- Очень поэтично, кто автор? Наверное, кто-нибудь из "серебряного века".
- Ну что вы, дорогая, это ведь не в рифму, без такта и бестактно, но это мое, для вас, от души...
- Ну почему вы никогда не хотите говорить о прекрасном? Почему всегда портите мгновение?
- Моя любовь прекрасна, разве нет? А ваша - какая она?
- Я устала, идемте уже...
И так каждый раз.
Она говорит, что красить волосы нельзя, да нет, причем тут природная красота? просто время и деньги тратить придется. То восхищается картиной Гогена, а потом: что вы думаете? он был истинным романтиком в искусстве; о нет, милая, он ведь постимпрессионист. А вы хам, Асго! Она признается, что когда-то заигрывала с женатым мужчиной, - спасибо за доверие, дорогая, - о, просто об этом знает каждый камень в радиусе земного шара, вдруг бы вам, Асго, кто-то донес искаженный вариант событий. - конечно-конечно, радость моя, но я ведь все равно им не поверил бы, верите? - кажется, мне нужно купить новую сумочку, потом когда-нибудь...
Жозефина соглашается спеть куплеты на ярмарочном конкурсе: "Вы очаровательны, зачем же вы прятали от меня свой талант раньше?" - "Асго, вы слишком наивны для вашего возраста. Мне совсем не было весело, но за победу ведь давали новые гардины!"
И теперь вот Асго сидит в чайной расстроенный и видит, как мчится нанизанный на рога разъяренного быка. Коррида! - остатки сомнительной роскоши со стола гладиаторов, где настоящий мужчина может показать, что он не трус. Толпа ревет, а она - она рыдает, и говорит, что просто притворялась такой... чтобы проверить силу его чувств. (Ведь она не может быть эгоистичной и такой безвкусно мелочной на самом деле - Асго верил). А он истекает кровью, и спасенья нет, и она, возможно, уйдет в монастырь!..
- Пойдемте, я опоздаю на последний трамвай.
- Ничего, я провожу вас, сегодня звезды как виноград, я сорву для вас одну.
- Ну зачем эти сложности, когда я доберусь спокойно на трамвае, милый Асго!
- Так ведь совсем близко.
- Асго!
- Ну, хорошо.
Он был раздавлен.
4
Он не пришел. Часы пробили семь тридцать. Жозефина ждала, ждала, искренне не понимала. Ничего не понимала.
По правде, Асго, может, и пришел бы, но оказался подвластен чужому влиянию. Он плелся по улице в сторону "Райской кущи", рассуждая о том, где же все-таки проще выдержать проверку на героизм: на арене или в семье с женщиной, более возвышенной и оттого непостижимой, - когда столкнулся с солидным незнакомцем за пятьдесят.
- Простите, ради Бога!
- Простите... А, вы видимо Асго? Идете к Милой Жози?
- Откуда вы знаете?
Мужчина рассмеялся и похлопал клоуна по плечу:
- Ошибки века никогда не проходят незамеченными! Я извиняюсь, что лезу не в свое дело...
- Вот именно.
- ...но Жозефина Андреевна слишком серьезная и мягкая женщина, слишком загадочная, чтобы найти ключ к ее сердцу. А потому, дружище, не нужно пытаться быть героем посмертно, если не все пути к отступлению исчерпаны.
"Уже дружище", - подумал Асго, сунул мужчине в руку пищалку и повернул назад, но куда?
Облегчение. Вот что он испытывал, оказывается, когда понял, что до конца жизни будет скучать по Жозефине, никогда не увидит ее отведенных в сторону глаз. Никогда! О горе! Он побежал по улице, кружась и целуя ручки дамам, а потом, запыхавшись, остановился и прошептал:
- Коррида!
Затем были визг тормозов, и глухой удар, сбивший с толку опьяневшего от горя Асго, и вот он лежит, распластавшись на дороге, сигналят недовольные водители, сверху на него смотрят люди...
Рев толпы, поднимается император и опускает палец вниз. "Она уйдет в монастырь".
5
Каждый день после работы Жозефина набрасывала на плечи черную шаль и шла плакать о погибшем счастье, выскользнувшем из рук, как мыло - бессмысленно и так рано! Вообще-то, каждый раз она останавливалась у ворот кладбища и, цепляясь за железные прутья, начинала рыдать. А если кто-нибудь пытался ее успокоить, она зло смотрела на соболезновавшего и кричала:
- Вы не понимаете! Вы ничего не понимаете!..
Она начинала долгий рассказ о том, как судьба лишила ее неземного счастья, а оно было, безусловно, неземным, потому что такая любовь, какая была у нее, дается только раз в сто лет избранным людям. Говорила временами бессвязно и непонятно, но ее никто никогда не перебивал и не переспрашивал. Все равно она разговаривала с собой, а не с ними.
И каждый день на протяжении долгих лет она ждала покупателей с горделиво поднятой головой, с которой свешивалась потрепанная ленточка, чтобы они видели, все они! видели ее трагизм. И чем трагичнее она себе казалась, тем больше собой гордилась.
Все, кто ее жалел, начинали жалеть еще больше, узнав, что Асго жив и стал тореадором. И Жозефина Андреевна знала, но не верила, для нее он погиб, погиб, как герой, когда спешил к ней, забыв обо всем, конечно же, собирался сделать предложение.
А он сейчас где-то далеко-далеко глядел в глаза быку и в очередной раз с тоской думал о том, что случится, если ему на этот раз не повезет. Монастырь, только монастырь: она даст обет безбрачия, и виноват будет он. Какой же он подлец!