С моею царственной мечтой Одна брожу по всей вселенной, С моим презреньем к жизни тленной, С моею горькой красотой.
Царицей призрачного трона Меня поставила судьба... Венчает гордый выгиб лба Червонных кос моих корона.
Но спят в угаснувших веках, Все те, кто были бы любимы, Как я, печалию томимы, Как я, одни в своих мечтах.
И я умру в степях чужбины, Не разомкну заклятый круг. К чему так нежны кисти рук, Так тонко имя Черубины?
ИСТОРИЯ ЧЕРУБИНЫ ДЕ ГАБРИАК!
Прошёл век, а эта грандиозная мистификация до сих пор волнует умы и тревожит сердца.
От лица А.Толстого:
По словам Алексея Толстого
"Литературная осень 1909 года началась шумно и занимательно. Открылся "Аполлон" с выставками и вечерами поэзии.
От лица С.Маковского:
Редактор "Аполлона" Сергей Маковский был чрезвычайно аристократичен и элегантен. Он советовался:
не внести ли такого правила, чтобы сотрудники являлись в редакцию "Аполлона" не иначе, как в смокингах. В редакции, конечно, должны были быть дамы.
От лица Черубины:
В изысканной и приподнятой атмосфере "Аполлона" возникла поэтесса Черубина де Габриак.
Лишь раз один, как папоротник, я цвету огнем весенней, пьяной ночью... Приди за мной к лесному средоточью, в заклятый круг, приди, сорви меня.
Люби меня. Я всем тебе близка. О, уступи моей любовной порче. Я, как миндаль, смертельна и горька, нежней чем смерть, обманчивей и горче.
От лица С.Маковского:
Маковский в это время был болен ангиной. Он принимал сотрудников у себя дома, лежа в элегантной спальне; рядом с кроватью стоял на столике телефон.
В одно утро пришло и первое письмо, подписанное буквой Ч, от неизвестной поэтессы, предлагавшей "Аполлону" стихи, -- приложено было их несколько на выбор. Стихи меня заинтересовали не столько формой, сколько автобиографическими полупризнаниями.
От лица Черубины:
Я - в истомляющей ссылке, в этих проклятых стенах. Синие, нежные жилки бьются на бледных руках.
Перебираю я четки, сердце - как горький миндаль. За переплетом решетки дымчатый плачет хрусталь.
Даже Ронсара сонеты не разомкнули мне грусть. Все, что сказали поэты, знаю давно наизусть.
Тьмы не отгонишь печальной знаком Святого Креста, а у принцессы опальной отняли даже шута.
От лица М.Волошина:
Поэт Максимилиан Волошин, придя навестить больного Сергея Маковского, находит его чрезвычайно взволнованным. Он поглощен чтением письма от некоей загадочной незнакомки.
Письмо выглядит необычно, на бумаге с траурным обрезом, конверт запечатан черной сургучной печатью с латинским девизом. На печати был девиз: Горе побеждённым! Маковский был в восхищении.
От лица С.Маковского:
"Вот видите, Максимилиан Александрович, я всегда Вам говорил, что Вы слишком мало обращаете внимания на светских женщин. Посмотрите, какие одна из них прислала мне стихи! Такие сотрудники для "Аполлона" необходимы!"
От лица М.Волошина:
Волошин внимательно рассматривает письмо, подписанное одной буквой Ч. Оно надушено пряными духами, листки переложены стебельками растений. Письмо по-французски, изящный слог.
От лица С.Маковского:
Я обещал прочесть стихи и дать ответ после того, как посоветуюсь с членами редакции. Это было моим правилом: хоть я и являлся единоличным редактором, но ничего не сдавал в печать без одобрения ближайших сотрудников; к ним принадлежали в первую очередь Иннокентий Анненский и Вячеслав Иванов, также -- Максимилиан Волошин, Гумилев, Михаил Кузмин.
Незнакомке был написан ответ на французском языке, чрезвычайно лестный для начинающего поэта, с просьбой порыться в старых тетрадях и прислать все, что она до сих пор писала.
Вторая пачка стихов показалась мне еще любопытнее, и на них я обратил внимание моих друзей по журналу. Хвалили все хором, сразу решено было: печатать. Но больше, чем стихи, конечно, заинтересовала и удивила загадочная, необычайная девушка, скрывавшаяся под загадочным псевдонимом Черубины.
От лица Черубины:
Замкнули дверь в мою обитель навек утерянным ключом, и черный Ангел, мой хранитель, стоит с пылающим мечом.
Но блеск венца и пурпур трона не увидать моей тоске, и на девической руке - ненужный перстень Соломона.
Не осветит мой темный мрак великой гордости рубины... Я приняла наш древний знак святое имя Черубины.
От лица С.Маковского:
Вскоре сама поэтесса позвонила по телефону. Голос у нее оказался удивительным: никогда, кажется, не слышал я более обвораживающего голоса. Не менее привлекательна была и вся немного картавая, затушеванная речь: так разговаривают женщины очень кокетливые, привыкшие нравиться, уверенные в своей неотразимости.
Черубина де Габриак продолжала посылать стихи, упорно отказываясь, однако, открыть свою "тайну".
От лица М.Кузмина:
Мы недоумевали: кто она? почему так прячется? когда же, наконец, зайдет в редакцию? Нет, она решительно уклонялась от личного знакомства, настаивала на том, что сотрудничество ее в "Аполлоне" должно оставаться анонимным, из-за сложных и неразборчивых "семейных обстоятельств"...
А Маковский продолжает искренне восхищаться.
От лица С.Маковского:
"Какая изумительная девушка! Я всегда умел играть женским сердцем, но теперь у меня каждый день выбита шпага из рук".
Маковский настаивает в своих письмах на свидании, приглашает Черубину зайти в редакцию, но девушка наотрез отказывается.
Постепенно ее образ в письмах обрастает все новыми подробностями. Она родом испанка, восемнадцати лет, ревностная католичка, строго воспитана в монастыре, полна мистической любви к Христу, мечтает посвятить ему жизнь. Рано лишилась матери, находится под надзором отца-деспота и монаха-иезуита, её исповедника. Бронзовые кудри, синие глаза, бледное лицо с ярко очерченными губами, но своей красоте особенного значения не придает. В ее стихах сквозит тоска одиночества, желание найти душу, которой можно было бы довериться.
От лица Черубины:
Серый сумрак бесприютный, Сердце - горче. Я одна. Я одна с испанской лютней. У окна.
Каплют капли, бьют куранты, Вянут розы на столах. Бледный лик больной инфанты В зеркалах.
Отзвук песенки толедской Мне поет из темноты Голос нежный, голос детский... Где же ты?
Книг ненужных фолианты, Ветви парка на стекле... Бледный лик больной инфанты В серой мгле.
От лица М.Волошина:
Во втором номере журнала "Аполлон", выходит подборка стихов Черубины де Габриак с предисловием М.Волошина в виде составленного им гороскопа Черубины. Гороскоп начинается с того, что новорожденным принцессам феи всегда приносили волшебные дары, которые являлись добрыми пожеланиями.
От лица Черубины:
В глубоких бороздах ладони Читаю жизни письмена: В них путь к Мистической Короне И плоти мертвой глубина.
В кольце зловещего Сатурна С моей судьбой сплелась любовь... Какой уронит жребий урна? Какой стрелой зажжется кровь?
Падет ли алою росою, Земным огнём спалив уста? Иль ляжет белой полосою Под знаком Розы и Креста
От лица С.Маковского:
Интерес к Черубине не только не ослабевал, а разрастался, вся редакция вместе со мной "переживала" обаяние инфанты. Влюбились в нее все "аполлоновцы" поголовно, никто не сомневался в том, что она несказанно прекрасна, и положительно требовали от меня, -- чтобы я непременно "разъяснил" обольстительную "незнакомку".
Однако спустя недолгое время Черубина вдруг известила письмом о своем отъезде за границу месяца на два, по требованию врачей.
Она уехала, а я убедился окончательно, что давно уже увлекаюсь Черубиной вовсе не только как поэтессой -- я убедился, что все чаще и взволнованнее мечтаю о дружбе, о близости к ней. Слов влюбленности между нами ещё не было произнесено, но во всех интонациях наших бесед они подразумевались, и было несколько писем от нее, которые я знал наизусть...
От лица Черубины: Твои цветы... цветы от друга, Моей Испании цветы. Я их замкну чертою круга Моей безрадостной мечты.
Заворожу печальным взглядом Двенадцать огненных гвоздик, Чтоб предо мною с ними рядом Из мрака образ твой возник.
И я скажу... но нет, не надо,- Ведь я не знаю тихих слов. И в этот миг я только рада Молчанью ласковых цветов.
От лица М.Кузмина:
Тем временем, в передовых литературных кружках стали ходить о загадочной Черубине всякие слухи. Среди сотрудников "Аполлона" начались даже раздоры. Одни были за нее, другие -- против нее.
От лица Н.Гумилёва:
Особенно издевалась над ней и ее мистическими стихами поэтесса Елизавета Ивановна Дмитриева (у которой часто собирались к вечернему чаю писатели из "Аполлона"). Она сочиняла очень меткие пародии на Черубину и этими проказами пера выводила из себя поклонников Черубины.
От лица С.Маковского:
Пародии на Черубину этой Черубининой ненавистницы и клеветницы попадались мне на глаза, и я не смог отказать им в остроумии.
От лица Н.Гумилёва:
Гумилев вздыхал по экзотической красавице и клялся, что покорит ее. Вся редакция горела желанием увидеть это сказочное существо. Ее голос был такой, что проникал в кровь. Где собирались трое, речь заходила о ней.
Все попытки связаться с ней кончались ничем: она отклоняла все предложения о встрече.
От лица М.Кузмина:
ЕСЛИ ОНА так красива, то почему себя не показывает? Это все слишком похоже на мистификацию! - охлаждали редактора литературно-художественного журнала "Аполлон" Сергея Маковского.
От лица С.Маковского:
"Пусть она даже не совсем такая, как себя преподносит, но все равно это Она",- отвечал Маковский.
От лица Черубины:
Мое сердце - словно чаша Горького вина, Оттого, что встреча наша Не полна.
Я на всех путях сбирала Для тебя цветы, Но цветы мои так мало Видишь ты.
И венок, венок мой бедный Ты уж сам порви! Посмотри, какой он бледный Без любви.
Надломилось, полно кровью Сердце, как стекло. Все оно одной любовью Истекло.
От лица С.Маковского:
Так продолжалось два месяца. Ее письма становились все грустнее, а звонки реже. Она говорила о необходимости уйти, исчезнуть за дымкой, из которой когда-то появилась...
Маковский был внутренне готов к разлуке. Все так бы и осталось в памяти, как прекрасная сказка и никогда не разгаданная фантасмагория!!!
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ:
РАЗОБЛАЧЕНИЕ Черубины.
От лица фон Гюнтера:
Чёртом из табакерки в действии появляется фигура - Иоганесс фон Гюнтер - немецкий поэт и переводчик. Он был одним из главных действующих лиц этой истории.
Чёрт проникает в самые заповедные уголки русской поэтической мысли. Он накоротке с Маковским, Гумилёвым, Кузминым. Частый гость в доме Блока. Иоганнес фон Гюнтер вхож в любой литературный салон, но там, "где собирались трое, речь заходила только о ней", и среди прочих он, без сомнения, пылкий и страстный рыцарь обожаемой Черубины.
Гансу Гюнтеру, который забавлялся оккультизмом, удалось под гипнозом завладеть ТАЙНОЙ, ВОЛНОВАВШЕЙ ВЕСЬ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПЕТЕРБУРГ.
Сам Гюнтер излагает это так:
"Как-то раз после полудня я зашел к Вячеславу Иванову на Таврическую, где предстояло присутствовать на собрании дамского кружка."
От лица Е.Дмитриевой:
Поэтесса Елизавета Ивановна Дмитриева, делала колкие замечания насчёт Черубины де Габриак, говоря, что уж, наверно, она очень безобразна, иначе давно бы уже показалась ее тающим от восторга почитателям.
От лица Иоганесса фон Гюнтера:
"Дмитриева прочла несколько стихотворений, которые мне показались очень талантливыми. Я сказал ей об этом, Вскоре я поднялся, чтобы уйти",-- одновременно встала и Дмитриева.
От лица Е.Дмитриевой:
Она была среднего роста, скорее маленькая, довольно полная, но грациозная и хорошо сложена. Губы полные и красивые. Нет, она не была хороша собой, скорее -- она была необыкновенной, и флюиды, исходившие от нее, сегодня, вероятно, назвали бы "сексом".
От лица Иоганесса фон Гюнтера:
Она сказала, что хотела бы немного пройтись. Получилась довольно долгая прогулка.
От лица Е.Дмитриевой:
Она рассказала о себе. Говорила, что была у Максимилиана Волошина в Коктебеле, в Крыму, долго жила в его уютном доме. Где в это время был и Гумилёв.
От лица Иоганесса фон Гюнтера:
"А, и теперь вы преследуете своим сарказмом Черубину де Габриак, потому что ваши друзья, Макс и Гумилев, влюбились в эту испанку?":
От лица Е.Дмитриевой:
"Сказать вам?
Обещаете, что никому не скажете?
Я скажу вам, но вы должны об этом молчать. Обещаете?
Я -- Черубина де Габриак!
Я -- Черубина де Габриак"
От лица Иоганесса фон Гюнтера:
Для двадцатитрёхлетнего было несравненным наслаждением знать тайну, за разгадкой которой охотился весь Петербург...
Став, первым обладателем тайны Черубины, Гюнтер несколько дней наслаждается своей новой ролью, а затем рассказывает все Кузмину.
От лица М.Кузмина:
Кузмин приехал к Маковскому:
Дело зашло слишком далеко. Надо положить конец недостойной игре! Вот номер телефона: позвоните хоть сейчас. Вам ответит так называемая Черубина... Да вы, пожалуй, и сами догадываетесь? Она -- никто иной, как поэтесса Елизавета Ивановна Дмитриева, ненавистница Черубины, школьная учительница, приятельница Волошина.
От лица С.Маковского:
От разоблачения Кузмина Маковский не мог придти в себя. Слишком осязаемым стал для него образ Черубины.
Нет, Кузмину он тогда не поверил...
Лишь после того, как на его телефонный звонок по номеру, указанному Кузминым, действительно отозвался -- тот, ее, любимый, волшебный голос. Но и тогда он продолжал надеяться, что все кончится к лучшему.
Пусть исчезнет загадочная рыжеволосая "инфанта". Пусть обратится в какую-то другую, в какую-то русскую девушку, "выдумавшую себя", чтобы вернее мне нравиться, -- ведь она добилась своим умом, талантом, всеми душевными чарами того, что требовалось; стала близкой мне той близостью, когда неотразимо действует "сродство душ"...
Я совершенно не представлял себе ее внешности. Знал только, что она молода и что кругом восхищались ее острословием, едкостью стихотворных пародий! Пусть даже окажется она совсем "так себе", незаметной, ничуть не красивой, я готов был примириться на самом малом; только бы окончательно не потерять вскормленного сердцем призрака.
Было десять вечера, когда раздался ее звонок в дверь.
Сердце мое стучало. В эту минуту судьба произносила свой приговор, в душе с самого затаенно-дорогого срывался покров.
От лица Е.Дмитриевой:
Дверь медленно, очень медленно растворилась, и в комнату вошла, сильно прихрамывая, невысокая, довольно полная темноволосая женщина.
От лица С.Маковского:
Стало почти страшно. Сон чудесный канул вдруг в вечность.
От лица Е.Дмитриевой:
Вы должны великодушно простить меня. Если я причинила вам боль, то во сколько раз больнее мне самой. О том, как жестоко искупаю я обман -- один Бог ведает. Сегодня, с минуты, когда я услышала от вас, что все открылось, с этой минуты я навсегда потеряла себя: умерла та единственная, выдуманная мною "я", которая позволяла мне в течение нескольких месяцев чувствовать себя женщиной, жить полной жизнью творчества, любви, счастья. Похоронив Черубину, я похоронила себя и никогда уж не воскресну...
О, если бы аккорды урагана, Как старого органа, Звучали бы не так безумно-дико; О, если бы закрылась в сердце рана От ужаса обмана,-- Моя душа бы не рвалась от крика.
Уйти в страну к шатрам чужого стана, Где не было тумана, Где от луны ни тени нет, ни блика; В страну, где все -- создание титана, Как он -- светло и пьяно, Как он один -- громадно и безлико.
У нас в стране тревожные отливы Кладет в саду последний свет вечерний, Как золото на черни, И купы лип печально-боязливы... Здесь все венки сплетают лишь из терний, Здесь дни, как сон, тяжелый сон, тоскливы, Но будем мы счастливы,-- Чем больше мук, тем я люблю безмерней.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ. ЕЛИЗАВЕТА ДМИТРИЕВА.
От лица Е.Дмитриевой:
То было раньше, было прежде... О, не зови души моей. Она в разорванной одежде Стоит у запертых дверей.
Я знаю, знаю,-- двери рая, Они откроются живым... Душа горела, не сгорая, И вот теперь полна до края Осенним холодом своим.
Мой милый друг! В тебе иное, Твоей души открылся взор; Она -- как озеро лесное, В ней небо, бледное от зноя, И звезд дробящийся узор.
Она -- как первый сад Господний, Благоухающий дождем... Твоя душа моей свободней, Уже теперь, уже сегодня Она вернется в прежний дом.
А там она, внимая тайнам, Касаясь ризы Божества, В своем молчаньи неслучайном И в трепете необычайном Услышит Божии слова.
Я буду ждать, я буду верить, Что там, где места смертным нет, Другие приобщатся чуду, Увидя негасимый свет.
От лица М.Цветаевой:
Негасимый свет Елизаветы Дмитриевой увидела МАРИНА ЦВЕТАЕВА. Вот как она об этом писала:
В этой молодой школьной девушке, которая хромала, жил нескромный, нешкольный, жестокий дар, который не только не хромал, а, как Пегас, земли не знал. Жил внутри, один, сжирая и сжигая. Максимилиан Волошин этому дару дал землю, то есть поприще, этой безымянной -- имя, этой обездоленной -- судьбу. Как он это сделал? Прежде всего, он понял, что школьная учительница такая-то и ее стихи -- кони, плащи, шпаги, -- не совпадают и не совпадут никогда. Что боги, давшие ей ее сущность, дали ей этой сущности обратное -- внешность -здесь же катастрофический союз души и тела. Не союз, а разрыв. Разрыв, которого она не может не сознавать и от которого она не может не страдать.
Некрасивость лица и жизни, которая не может не мешать ей в даре: в свободном самораскрытии души. Очная ставка двух зеркал: тетради, где ее душа, и зеркала, где ее лицо и лицо ее быта. Тетради, где она похожа, и зеркала, где она не похожа. Я такую себя не могу любить, я с такой собой -- не могу жить. Эта -- не я.
От лица Е.Дмитриевой:
Елизавета Ивановна Дмитриева родилась в Петербурге 31 марта 1887 г. в обедневшей дворянской семье. Ранняя смерть отца, трагическая смерть сестры, психическое заболевание брата, собственные нескончаемые болезни - отсюда склонность к мистицизму, задумчивость, погруженность в собственный внутренний мир, отзывчивость на чужие страдания. Все пришло к ней слишком рано - и страдание, и творчество, и любовь, и опыт. Но Лиля - Елизавета Ивановна - была общительна, умна, остроумна, умела притягивать к себе людей. Вокруг нее всегда были друзья и поклонники.
Дмитриева получила блестящее образование: с отличием окончила - С.-Петербургский Императорский женский педагогический институт по специальностям: средневековая история и французская средневековая литература, изучала испанское средневековье в Сорбонне. Удачно переводила с разных диалектов старо- испанского и старо-французского.
Она преподавала в Петровской женской гимназии, влилась в артистическую жизнь столицы, посещала лекции в Академии художеств и знаменитые литературные собрания на "Башне" Вячеслава Иванова. Так Дмитриева оказалась в самом сердце русского символизма, где встретилась с Максимилианом Волошиным. Волошин стал ее наставником, духовная связь с ним пройдет через всю ее жизнь.
Ты помнишь высокое небо из звезд? Ты помнишь, ты знаешь, откуда, -- Ты помнишь, как мы прочитали средь звезд Закон нашей встречи, как чудо?
И шли века... С другими рядом Я шла в пыли слепых дорог, Я не смотрела на Восток И не искала в небе взглядом
Звезду, твою звезду. И шли века... Ты был далеко, -- Глаза не видели от слез, -- Но в сердце вместе с болью рос
Завет любви, завет Востока. Иду к тебе, иду! Не бойся земли, утонувшей в снегу, -- То белый узор на невесте!
И белые звезды кружатся в снегу, И звезды спустились. Мы вместе!
ПИСЬМО ВОЛОШИНУ
Ваше сегодняшнее письмо подошло прямо к глубинам моим, и где-то в сердце от него заболело. Я чувствую себя сейчас безмерно одинокой и покинутой; около меня нет людей, смотрящих в меня;
А в то же время никогда еще у меня в душе не было так много любви и нежности, но я не умею передавать ее. Она накопляется в моем сердце и теснит его, и нет сил и знаков, чтобы выразить ее.
Я думаю, что это окончится тем, что я найду выраженье для моей любви, какое-нибудь общее выражение, и тогда будет настоящий путь, а не искание, и тогда глаза перестанут плакать, а губы дрожать.
Путь искусства путь избранных, людей, умеющих претворить воду в вино. А для других это путь постоянной горечи; нет ничего тяжелее, как невозможность творчества, если есть вечное стремление к нему. Мне это понятно, потому что во мне этого так много; у меня так много жажды творчества и так мало творчества, Меня так тянет писать, и я так часто пишу, но ведь я знаю, хорошо знаю, что это не то, Только, пожалуйста, милый, хороший, думайте обо мне, как и раньше, и пишите мне.
Мне вдруг стало светло и радостно от сознания, что Вы есть и что можно быть с Вами.
Иногда мне кажется, что Вы оттуда.
Знаете у меня какое-то к Вам мистическое чувство.
Выеду 24-го в воскресенье; в первый день.
Хочется видеть Вас, милый Макс.
Уже больше писем не будет, а будет Коктебель.
Я Вас очень хочу видеть и очень люблю.
В Москве ко мне присоединится Гумилев
Но я бы лучше хотела ехать одна.
В первый раз я увидела Н. С.1 в июне 1907 г. в Париже в мастерской художника Себастиана Гуревича. Н. С. читал стихи. Стихи мне очень понравились.
"Когда выпадет снег",- ты сказал и коснулся тревожно моих губ, заглушив поцелуем слова, Значит, счастье - не сон. Оно здесь. Оно будет возможно, Когда выпадет снег.
Когда выпадет снег. А пока пусть во взоре томящем Затаится, замолкнет ненужный порыв. Мой любимый! Все будет жемчужно-блестящим, Когда выпадет снег.
Когда выпадет снег, и как будто опустятся ниже Голубые края голубых облаков,- И я стану тебе, может быть, и дороже, и ближе, Когда выпадет снег.
Весной уже 1909 г. в Петербурге я была в большой компании на художественной лекции в Академии художеств, -- был М. А. Волошин, который казался тогда для меня недосягаемым идеалом во всем. Ко мне он был очень мил. На этой лекции меня познакомили с Н. С., но мы вспомнили друг друга. -- Это был значительный вечер моей жизни. -- Мы все поехали ужинать в "Вену", мы много говорили с Николаем Степановичем об Африке, почти в полусловах понимая друг друга, обо львах и крокодилах. Я помню, я тогда сказала очень серьезно, потому что я ведь никогда не улыбалась: "Не надо убивать крокодилов".
Николай Степанович отвел в сторону М. А. и спросил:
"Она всегда так говорит?"
"Да, всегда",-- ответил М. А.
Эта маленькая глупая фраза повернула ко мне целиком Н. С. -- Он поехал меня провожать, и тут же сразу мы оба с беспощадной ясностью поняли, что это "встреча", и не нам ей противиться.
От лица Гумилёва:
"Не смущаясь и не кроясь, я смотрю в глаза людей, я нашел себе подругу из породы лебедей",--
От лица Е.Дмитриевой:
писал Н. С. на альбоме, подаренном мне. Мы стали часто встречаться, все дни мы были вместе и друг для друга. Писали стихи, ездили на "Башню" и возвращались на рассвете по просыпающемуся серо-розовому городу. Много раз просил меня Н. С. выйти за него замуж, никогда не соглашалась я на это;-- в это время я была невестой другого, была связана жалостью к большой, непонятной мне любви.
Он видел даже моего жениха. Ревновал.
В мае мы вместе поехали в Коктебель.
От лица А.Толстого:
Гумилев приехал на взморье, близ Феодосии, в Коктебель. Мне кажется, что его влекла туда встреча с Дмитриевой, молодой девушкой, судьба которой впоследствии была так необычайна. С первых же дней Гумилев понял, что приехал напрасно: у Дмитриевой началась, как раз в это время, ее удивительная и короткая полоса жизни, сделавшая из нее одну из самых фантастических и печальных фигур в русской литературе
От лица Е.Дмитриевой:
В Коктебеле все изменилось. Судьбе было угодно свести нас всех троих вместе. Если Николай Степанович был для меня цветение весны, "мальчик", мы были ровесники, но он всегда казался мне младше, то Максимилиан Александрович для меня был где-то вдали.
Была одна черта, которую я очень не любила в Николае Степановиче -- его неблагожелательное отношение к чужому творчеству.
Он ненавидел Максимилиана Александровича -- мне это было больно очень, здесь уже с неотвратимостью рока встал в самом сердце образ Волошина. То, что девочке казалось чудом, -- свершилось. Я узнала, что Максимилиан Александрович любит меня, любит уже давно, -- к нему я рванулась вся, от него я не скрывала ничего. Он мне грустно сказал:
От лица М.Волошина:
"Выбирай сама. Но если ты уйдешь к Гумилёву -- я буду тебя презирать".
От лица Е.Дмитриевой:
-- Выбор уже был сделан. Мне все казалось: хочу обоих, зачем выбор! Я попросила Николая Степановича уехать. Он счел это за каприз.
От лица А.Толстого:
Гумилев с иронией встретил любовную неудачу: в продолжение недели он занимался ловлей тарантулов. Его карманы были набиты пауками, посаженными в спичечные коробки. Он устраивал бои тарантулов. К нему было страшно подойти. Затем он заперся у себя в чердачной комнате дачи и написал замечательную, столь прославленную впоследствии поэму "Капитаны". После этого он выпустил пауков и уехал.
От лица Е.Дмитриевой:
Лиля до осени жила
"лучшие дни моей жизни" Здесь родилась Черубина.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ. РОЖДЕНИЕ ЧЕРУБИНЫ.
От лица М.Волошина:
Габриак был морской чёрт, найдённый в Коктебеле. Он был выточен волнами из корня виноградной лозы и имел одну руку, одну ногу и собачью морду с добродушным выражением лица.
Он жил у меня в кабинете, на полке с французскими поэтами до тех пор, пока не был подарен мною Лиле. Тогда он переселился в Петербург на другую книжную полку.
Имя ему было дано в Коктебеле. Мы долго рылись в чертовских святцах ("Демонология" Бодена) и, наконец, остановились на имени "Габриах". Это был бес, защищающий от злых духов. Такая роль шла к добродушному выражению лица нашего чёрта.
От лица А.Толстого:
Лиля и Максимилиан Александрович вместе возвращаются в Петербург, и Габриак - "морда с добродушным выражением лица" - соединяет их на недолгий, но полный искушения срок.
От лица М.Цветаевой:
Волошин знал людей, то есть знал всю их беспощадность, ту -- людскую, -- и, особенно, мужскую -- ничем не оправданную требовательность, ту жесточайшую неправедность, не ищущую в красавице души, но с умницы непременно требующую красоты,.. Любят красивых, некрасивых -- не любят. Таков закон и в эстетской приемной петербургского "Аполлона".
Лиля - скромная, не элегантная и хромая удовлетворить его не могла и стихи её были в редакции отвергнуты.
От лица М.Волошина:
Мы решили изобрести псевдоним и послать стихи с письмом. Письмо было написано достаточно утончённым слогом на французском языке, а для псевдонима мы взяли на удачу чёрта Габриаха. Но для аристократичности Чёрт обозначил своё имя первой буквой, в фамилии изменил на французский лад окончание и прибавил частицу "де": Ч. де Габриак.
Впоследствии Ч. было раскрыто. Мы долго ломали голову, ища женское имя, начинающееся на Ч, пока, наконец, Лиля не вспомнила об одной Брет-Гартовской героине. Она жила на корабле, была возлюбленной многих матросов и носила имя Черубины.
В стихах Черубины я играл роль режиссёра и цензора, подсказывал темы, выражения, давал задания, но писала только Лиля.
От лица Е.Дмитриевой:
Утром меркнет говор бальный. Я -- одна... Поет сверчок... На ноге моей хрустальный Башмачок.
Путь, завещанный мне с детства, Жить одним минувшим сном. Славы жалкое наследство... За окном.
Чуждых теней миллионы, Серых зданий длинный ряд, И лохмотья Сандрильоны -- Мой наряд.
От лица А.Толстого:
Алексей Толстой неизменно краснел при одном упоминании имени Черубины.
Помню, в теплую, звездную ночь я вышел на открытую веранду волошинского дома, у самого берега моря. В темноте на полу, на ковре, лежала Д. и вполголоса читала стихотворение. Мне запомнилась одна строчка, которую через два месяца я услышал совсем в иной оправе стихов, окруженных фантастикой и тайной.
Я случайно, по одной строчке, проник в эту тайну, и я утверждаю, что Черубина де Габриак, действительно, существовала -- её земному бытию было три месяца. Те, мужчина и женщина, между которыми она возникла, не сочиняли сами стихов, но записывали их под ее диктовку; постепенно начались признаки ее реального присутствия, наконец -- они увидели ее однажды.
От лица Е.Дмитриевой:
Ты в зеркало смотри, Смотри, не отрываясь, Там не твои черты, Там в зеркале живая, Другая ты.
...Молчи, не говори... Смотри, смотри, частицы зла и страха, Сверкающая ложь Твой образ создали из праха, И ты живешь.
И ты живешь, не шевелись и слушай: Там в зеркале, на дне,-- Подводный сад, жемчужные цветы... О, не гляди назад, Здесь дни твои пусты, Здесь все твое разрушат, Ты в зеркале живи, Здесь только ложь, здесь только Призрак плоти, На миг зажжет алмазы в водомете Случайный луч... Любовь.-- Здесь нет любви. Не мучь себя, не мучь, Смотри, не отрываясь, Ты в зеркале -- живая, Не здесь...
От лица А.Толстого:
А. Толстой давно говорил: "Брось, Макс, это добром не кончится".
Это могло кончиться сумасшествием, если бы не неожиданно повернувшиеся события.
Мистификация, начатая с шутки, зашла слишком далеко. В редакции "Аполлона" настроение было, как перед грозой. И неожиданно для всех гроза разразилась над головой Гумилева.
От лица Е.Дмитриевой:
Я вернулась совсем закрытая для Н. С., мучила его, смеялась над ним, а он терпел и все просил меня выйти за него замуж. -- А я собиралась выходить замуж за М. А. -- Почему я так мучила Н. С.? -- Почему не отпускала его от себя? Это не жадность была, это была тоже любовь. Во мне есть две души, и одна из них, верно, любила одного, другая другого. О, зачем они пришли и ушли в одно время!
Наконец Н. Ст. не выдержал, любовь ко мне уже стала переходить в ненависть. В "Аполлоне" он остановил меня и сказал:
От лица Н.Гумилёва:
"Я прошу Вас последний раз -- выходите за меня замуж";