Аннотация: Рассказ с Эквадорского конкурса. Туристический бизнес в чужих мирах, чужие нравы, неведомые опасности.
И если вы не живете...
- Расскажи о ней, Петер!
- Ты с девками тоже по рассказам знакомишься? Иди да поговори сам.
- Но, Петер...
- Что "но"? Однажды приняла -и сейчас не выгонит.
- Она что, по-твоему, разумна?!
- Степь? Нет, глупа как пробка. Но вот болтлива - до ужаса!
1.
Командировка предстояла заурядная. Планета открыта и исследована давным-давно, в свое время вызвала фурор и пережила бум колонизации, успела показать норов и забыться. Да и не было в ней ничего особенного, кроме легкого галлюциногенного эффекта вблизи природных объектов. Потому и назвали Живой, что казалось порой, словно скала или камень с тобой разговаривают. А так... атмосфера азотно-кислородная, климат приемлемый, можно колонизировать, были бы желающие начинать с нуля.
Желающие нашлись: первыми заговорили о Живой как о чуде неоязычники. Ну еще бы: камни разговаривают! Прям воплощение их верований. Потом поднялась шумиха в прессе. Рвануло на Живую народа столько, что пункты телепортации еле справлялись, правительство уже собиралось ограничения вводить. А спустя пару лет многие вернулись, не найдя на Живой ничего чудесного и сообразив, что одно дело - мечтать о "простой жизни", а совсем другое - копать целину и выращивать картошку из семян. Об оставшихся доходили позже невнятные слухи, что-то не сложилось, многие погибли или пропали без вести. На том все и затихло: в наш век люди любят чудеса и райские кущи, а не такие вот неказистые планетки.
Беда в том, что чудес в доступной нам части Вселенной мало, райских кущ тоже на всех не хватает. Вот и приходится турагентствам делать из дерьма конфетки, находить на невзрачных планетах хоть что-то интересное и расписывать как "нечто такое, чего вы и представить не могли бы". Самое забавное, что туристы порой так верят в сказки рекламных буклетов, что по возвращении искренне благодарят агентство за "незабываемые впечатления".
Уложив в рюкзак камеру, пару свитеров, несессер и фляжку виски, я отправлялся на Живую искать "незабываемое", то есть отснять и записать все, что только попадется, а по возвращении скомпоновать из удачных фрагментов рекламный ролик. Не первый проект в моей жизни, не самый рискованный и не самый трудный, но... Есть в этом какая-то нечестность. Когда мы готовили тур на Аквафору, в цене не стеснялись. И да, там есть что продавать! Магнитная вода, поднимающаяся от родников вверх по склонам - это, скажу я вам, в самом деле незабываемо. А какие там верхние озера! Мой бог, раньше думал, меня ничем уже не удивить. Одних только новых слов сколько придумать пришлось: водовзлет, например, - это как земной водопад, только вверх ногами, на Аквафоре они чуть не на каждом шагу. А сады! Нет, не леса и не рощи, хоть и дикие, а иначе как садами назвать язык не поворачивается. У нас такую роскошь только в оранжереях увидишь.
Так вот, продавать такие туры - честно. А зазывать людей на Живую и брать за это деньги... ну вы понимаете, о чем я. Порой думаю: сволочная у меня работа, а дергаться уже поздно, привык я к доходам руководителя проекта, такие дела. А при хорошей рекламе и Аляска - курорт.
Телепортационные камеры я не люблю. Никто их не любит, да альтернативы нет. Элегантное перемещение отдельного предмета возможно разве что в старых фантастических романах, в реальности телепортационная установка может транспортировать только часть пространства. Причем необходимо вернуть равный объем пространства в начальную точку. Иными словами, корешки у герани установка вытягивать не станет, швырнет вместе с землей, горшком и подоконником. А на замену притащит то, что подвернется в конечной точке.
Что можно свободно перемещать с планеты на планету? Правильно, воздух. Телепортационная камера обычно высокая, пассажирская - метров пятнадцать-двадцать, вышка чуть не в потолок упирается. Поначалу прыгать с такой высоты просто жутко, потом привыкаешь. В полете установка подхватывает тебя, и приземляешься уже на другой планете. И вот чего я не люблю, так это кидать в непонятно куда вещи. Потому и беру с собой рюкзак, он всегда за плечами. У меня, между прочим, в камере настоящая оптика, стекло, а не дешевый оптикопластик, как в мыльницах. Мыльницу и швырнуть не жалко - там биться нечему.
Выбираться по поролону из камеры тоже не люблю, но тут уж ничего не поделаешь: на полу камеры толстое, метра три, мягкое покрытие - ноги, как в жидкой грязи, тонут. Лично я всегда на четвереньках выползаю, быстрей выходит.
В первый момент не замечаешь отличий: установка перемещает тебя вместе с привычным земным воздухом. Но вскоре чувствуешь разницу. На Живой кислорода в атмосфере больше, и сильная примесь озона. Воздух слегка пьянит и сушит с непривычки горло. Таможенник заученно бубнит стандартные фразы, я слушаю вполуха и не глядя подписываю бумаги. Работники турагентств не берут с собой лишнего и уж тем более не возят контрабанды. Не то чтобы профессиональная этика, просто не нужны нам проблемы. И таможенники уже привыкли пропускать нас с минимумом формальностей. В таможенных правилах редко бывает что-то интересное...
А, стоп. Вот это стоит заснять, может пригодиться: таможенник сообщает, что на Живой запрещено употребление психотропных веществ, а также их ввоз, распространение и так далее. Если не найду ничего лучше, будем продвигать Живую как планету здорового образа жизни. Последняя бумажка подписана, таможенник жмет мне руку на прощание и улыбается - хорошо так, прямо в объектив.
На Живой почти нет лесов. Пологие, немолодые уже горы, холмы, степи. Сейчас на планете весна, степь зелена от высокой травы, разбросаны яркие пятна цветов. До поселка недалеко, километра три, но приходится идти пешком. Каменный век! Зато по дороге я успеваю заснять степь во всех ракурсах, от панорамных видов до макроснимков. Хорошо, когда по прибытии на планету турист сразу видит ту же картинку, что была в ролике: это вызывает доверие к агентству. Что ж, у меня вырисовывается план: роликов, пожалуй, сделаем два. Один про язычников с их обрядами. Солнцепоклонники тут есть? Обычно хорошо смотрятся в кадре. А второй пейзажный: степь, холмы, море. Уйдет неделя, чуть больше.
Поселок словно бы жил в двух временах. Крыши были крыты солнечными батареями, и в домах, похоже, хватало бытовой техники. На окраине высилась антенна радиосвязи - для связи с другими поселками, межпланетные сообщения всегда проще передать через телепортационную камеру. На окраине я едва не наткнулся на силовое поле - слабенькое, но неприятное. Пройдя вдоль него, обнаружил тумблер. Ясно, защита от местной фауны: человек просто щелкнет тумблером и откроет проход, как, собственно, я и сделал. Интересно, что у них тут водится опасного? Говорят, на Аквафоре сейчас поля на гнус настраивают.
Это все было привычным. А вот размеренность жизни и приветливость к гостям словно вынырнули из прошлого. Никто не спрашивал у меня ни документов, ни даже денег. Я с сожалением подумал, что скоро нравы тут изменятся: поток туристов приучает считать деньги и быть внимательным к чужим.
- Да нету тут ничего интересного, просто жизнь дешевле, - "просвещала" меня Элли, предложившая обед и ночлег в обмен на рассказы о моих путешествиях. Элли, верно, было немного за сорок, она держала большой огород, почти ферму, и шила на заказ. - Холмы да степь - хоть всю планету обойди.
- Ничего, - с аппетитом наворачивал я суп из каких-то неведомых мне растений. - Невада - вообще пустыня, а посреди неё Вегас, между прочим.
Элли вздохнула с видом "вашими бы устами да мед пить" и подала второе. Тоже местное и тоже вкусное.
На второй день я уже смотреть не мог на неведомые растения в тарелке. Приедались они невероятно быстро. Сделал себе пометку: местная кухня интереса не представляет, туристов надо будет снабжать пищевыми концентратами.
Поселок был небольшой, я перезнакомился практически со всеми. Мы отлично поладили с главой местной администрации, Грэгом Остином. Звался он у них шерифом. Грэг пообещал всякое содействие нашему агентству, и я его понимал: жизнь в такой дыре - не сахар; это болото надо расшевелить и заставить приносить деньги.
Времени здесь я потратил много, не столько снимал, сколько собирал информацию, разговаривал, расспрашивал. Сейчас меня интересовало все: от пьянящей атмосферы Живой до наличия или отсутствия на планете мух. Ну и, конечно, местные традиции, отношение к туристам, готовность работать в сфере обслуживания. Почему бы просто не посмотреть в справочнике? А вы когда-нибудь видели, чтобы реальная картина соответствовала справочнику? Неожиданности мне не нужны.
На мои вопросы о язычниках Грэг только рассмеялся. Оказалось, колонисты первой волны жили отдельно, и если уж я хочу солнцепоклонников на закате, то придется идти к "туземцам", как прозвали их колонисты, приехавшие позже. Снимать природу он тоже посоветовал там: места, говорят, красивые, язычники не зря их облюбовали. Но все же я еще походил с камерой вокруг поселка. Пожалуй, уже не столько по работе, сколько чтоб заснять на память приветливый поселок с его размеренным укладом жизни. Ох как тут все скоро завертится!..
Напоследок я заглянул попрощаться с Элли. Мне показалось, она грустно вздохнула, когда я сказал, что ухожу. Дала с собой сверток с выпечкой и залилась румянцем, когда я чмокнул ее в щеку. Я как-то запоздало сообразил, что Элли живет одна, без мужа.
Грэг вышел проводить меня и показать, где начинается дорога к "туземцам".
- Прости, Джим, - смущенно развел он руками, - там тебе придется самому договариваться. Туземцам я не указ.
Я кивнул: да понимаю, колонисты первой волны - всегда особая тема, на всех планетах. Грэг по-свойски положил мне руку на плечо. Вышло немного неуклюже: шериф был ниже меня ростом.
- Ты вовремя приехал, Джим, весна тут красивая. Все остальное время, правда... а, ничего хорошего, - с досадой махнул он рукой.
- Сделаем вам хорошее. Деньги пойдут - настроите аттракционов, игорных домов или что там сами придумаете, - ободрил я его. Раскрутка Живой уже стала казаться мне личным делом: хотелось обеспечить этим людям нормальную жизнь, а не карикатуру на девятнадцатый век.
Грэг скептически хмыкнул, но возражать не стал.
- А давай за успех нашего безнадежного дела, а? - предложил я, скинув правую лямку рюкзака и вытаскивая фляжку. Отхлебнул глоток и протянул виски Грэгу. Винтовая крышка так и осталась у меня в руке.
Хорошая была фляжка. Эта мысль еще успела мелькнуть, когда я, отшвырнув Грэга, рванул прочь по степи. Грэг внезапно обезумел и - я видел! - был уже готов броситься на меня. Благослови, господи, тот миг, когда шериф оставил оружие дома!
- Стой! Стой, Джим! Стой, или я буду вынужден...
Я бежал, не оглядываясь и не позволяя себе передохнуть. Проклятый озон совсем высушил горло. А за спиной слышался резкий шерифов свисток, шумели какие-то люди, мне казалось, погоня вот-вот настигнет меня. Я не знал, от чего бегу, но кожей чувствовал опасность. И все было не так, даже небо черное, несмотря на позднее утро; даже трава лежала у самой земли, хотя вчера еще стояла по колено; даже воздух встал передо мной стеной, и я прорывался сквозь него с усилием. "Нет, нет, нет", - шелестела трава. Или нет, не трава, что-то внутри меня шелестело и складывалось в слова. Убегать было нельзя, надо было вернуться и выяснить, в чем дело. Но я не мог остановиться и тогда, когда шум погони стих за спиной. Задыхался и спотыкался, но бежал. Темное небо опускалось все ниже.
Вокруг засверкало и загрохотало. Степь накрыла гроза.
- Это же все галлюцинации, Петер! Конечно, при хорошей раскрутке и они пойдут в дело...
- Ну да, ты тоже разговариваешь - значит, тоже галлюцинация. Но пойдешь в дело.
- Не передергивай, Петер! Тебя послушать, так тут каждая песчинка разумна.
- Я такого не говорил. У песка мысли рассыпаются, он их собрать не может. Собеседник из него никакой.
2.
Старый Петер сидел на крыльце. Трубочная трава уже почти выгорела, но Петер машинально подносил к губам мундштук и затягивался вхолостую. Я хотел было выйти к нему, но накатывала приступами слабость, и пришлось опереться о косяк. Сегодня я впервые поднялся на ноги самостоятельно, а когда два дня назад пришел в себя в чужом доме, с трудом мог пошевелить рукой или повернуть голову.
- Шериф... погоня... - губы пересохли и не слушались, я едва слышал сам себя.
Из угла комнаты подошел пожилой мужчина, налил из кувшина питья. Оно оказалось густым и скользким, воздух стал пьянить еще сильней, и я попытался отвернуться.
- Пей, - твердо сказал хозяин, прижимая кружку к моим губам. Я закашлялся, питье струйкой потекло по подбородку. Сделав еще несколько глотков, я почувствовал, что дышится легко, перестало першить в горле. Но додумать эту мысль не успел: потолок над головой закачался, глаза сами закрылись, и я снова заснул.
- У тебя был жар, - сказал Петер, когда я начал немного соображать. - Кто ж в степь в грозу идет?
Говорил он по-английски чисто, без акцента, но называл себя на голландский манер. На вид Петеру было лет семьдесят, впрочем, он сохранил подтянутую худощавую фигуру и прямую, как доска, спину. В доме дурманяще пахло трубочной травой - растением, которое "туземцы" приспособились курить вместо табака. Похоже, трава была забористей марихуаны, Петер все время ходил слегка навеселе.
- Здесь ведь нельзя? - уточнил я, кивнув в сторону трубки. - Психотропные вещества.
- Это пришельцам нельзя, - наставительно ответил Петер. - У них и глоток виски - смертный грех, - он хрипло засмеялся, а мне стало не до смеха. Матерь божья, так вот в чем дело!
- А знаешь почему? - отсмеявшись, подмигнул Петер. - Боятся. Не любит их планета, вот и боятся, что врасплох застанет, - и он снова захохотал.
Мне подумалось, что, пожалуй, "пришельцы" правы. На планете, где сам воздух пьянит, опасно добавлять что-то еще. В степи я был сам не свой, а выпил-то, смешно сказать, глоток-два! Вспомнилась потерянная фляжка: жаль, только крышка сохранилась. Я так и бежал по степи, зажав ее в кулаке, так и нашли меня после грозы мальчишки-подпаски. Даже камера уцелела, упав на раскисшую от дождя землю. А фляжка осталась в поселке.
- Планета, - неторопливо продолжал Петер. Его как будто и не интересовало, слушаю ли я, - она страх чувствует, как собака. Только отвернись - бросится. С ней надо играть по ее правилам, - он стукнул трубкой о ступеньку, вытряхивая пепел. Прошел мимо и взял со стола кувшин с козьим кисляком. Несколько привезенных на планету коз (господи, как они их через телепортационную камеру тащили?!) расплодились к нынешнему времени в небольшое стадо.
Виновато ли было питье, что варил для меня Петер, и его пьянящий эффект, или места вокруг поселения первых колонистов были действительно живописны, но как только я смог нормально ходить, камеры из рук не выпускал. Поселение расположилось на высоком глинистом обрыве, внизу билось о каменную россыпь море. В степи, словно в пустыне оазисы, встречались маленькие озерца, окруженные густым кустарником. Чешуйчатых животных, слетавшихся к воде, колонисты прозвали галками.
- Они же не похожи! - удивился я.
- Галдят - значит, галки, - пожал плечами Петер.
По-моему, галки эти больше смахивали на крылатых змей, но спорить я не стал: твари действительно галдели немилосердно, не давая выспаться по утрам. Иной местной живности я не встречал, но поселенцы говорили о довольно крупных существах, живущих у холмов. Рассказывали, существа хищные и не упускают случая позавтракать зазевавшейся галкой.
О холмах говорили неохотно. Как я понял из обмолвок и недоговорок, места там были опасные, зато встречались столь редкие на Живой деревья. Весна, как раз должны цвети. Хотел бы я на это посмотреть!
Надо сказать, неоязычники меня озадачили. Никаких ритуалов я у них не видел. Солнце вставало и садилось, волны подкатывали к камням, но солнцепоклонников я так и не дождался. Мало того, быт поселенцев вовсе не был чужд техники и цивилизации. В доме Энди, парня, рожденного уже на Живой, я видел даже видеоплеер и небольшую коллекцию фильмов. На берегу спряталась мини-электростанция, аккумулирующая энергию прибоя, а за хлевом для коз под навесом были аккуратно сложены элементы каркаса телепортационной вышки. Должно быть, остались от строительства камеры первыми исследователями планеты. Так что люди как люди. Разве что всевозможные дурманящие травы употребляли первые колонисты в количестве да со всем вниманием прислушивались к галлюцинациям.
К ощущению шепота в степи я уже привык. Именно ощущению: казалось, что-то шуршит и шелестит внутри, а не слышится извне. Так вот, "туземцы" порой разговаривали с этим ощущением, как поймавший белочку алкоголик - с чертями. Я много бродил с камерой в окрестностях поселения и, издалека заметив "туземца", замершего посреди степи, старался обойти его как можно дальше. Даже не знаю, что во мне было сильнее: смущение от того, что вижу нечто, не предназначенное для чужих глаз, или смесь брезгливости и жалости, что обычно чувствуешь к умалишенным. Скорее всего, я просто не хотел замечать их тихого, почти незаметного безумия. Стоящие посреди степи поселенцы напоминали мне гигантских сусликов.
Обычно я вожу с собой краткий справочник по бизнес-проектам на карте памяти. Смотреть его через камеру неудобно, но зато всегда под рукой. Я потратил целый вечер на работу со справочником - и не мог потом заснуть до утра. Мой бог, какая богатая идея! Не спугнуть бы и не испортить... Итак, хочешь разбогатеть - придумай религию. Хочешь сделать религию популярной - добавь наркотик, обойди законы и добейся легализации... А здесь все уже есть! Зачатки религии, галлюцинации без дополнительной стимуляции - это ведь просто надо оформить как следует! Я не выдержал, вылез из постели и вышел во двор. И на Аквафоре тоже можно религию. И на Терре. Это же... это... это переворот в турбизнесе! Вместо отдыха - паломничество! Сделать первый проект, а там пойдет само, только подтолкнуть в нужном направлении.
Немного успокоиться удалось только перед рассветом. Сонные галки поднимались в воздух. Я все еще возбужденно ходил туда-сюда, обдумывая идею, и жалобный вскрик галки застал меня у крайних домов селения. Я обернулся на звук - и разом забыл про бизнес. Метрах в пятнадцати, еще плохо различимая в предрассветных сумерках, стояла... нет, не собака. Большая, с собаку, ящерица на высоких ногах. Морды я не видел: в зубастой пасти билась, размахивая крыльями, галка. Щелкнули зубы, и крылья безвольно поникли, а собакоящерица затрусила прочь. Предчувствие у меня было нехорошее. Нет, бог с ней, с собакоящерицей, не самая страшная тварь на свете. Просто я уже видел такую на Терре. И, если задуматься, галок тоже вполне мог видеть там.
- Я шел через пассажирскую телепортационную камеру, - начал я разговор издалека, - а что с грузовой? Раз основали колонию, должна быть грузовая.
Петер задумчиво посмотрел вдаль, глубоко затянулся.
- За холмами. И, знаешь, тебе придется идти туда.
- Зачем? - опешил я. - Там есть что-то такое, что может меня заинтересовать?
- Есть, - кивнул Петер и пояснил с ехидцей: - Там есть камера, которую не сторожит шериф Грэг Остин. Или ты думаешь, Грэг так просто тебя отпустит после того, как ты сбежал от него в прошлый раз?
Об этом я как-то не подумал. Черт, а ведь правда. Вид у меня, должно быть, был озадаченный, потому что Петер по-отечески похлопал меня по плечу:
- Да тут недалеко, дойдешь до грузовой камеры, они пассажиров тоже переправляют. Только крюк придется сделать, чтобы холмы обойти. Погоди, я тебе карту нарисую.
Петер достал бумагу и карандаш, некоторое время просто смотрел на чистый лист, прикидывая, потом быстро и уверенно начал рисовать. Штрихи у него были короткие, лаконичные, словно он всю жизнь только то и делал, что рисовал на скорую руку карты. По рисунку Петера выходило, что два поселка "пришельцев" и поселение "туземцев" образовывали треугольник, в середине которого расположились холмы. Вернее, прямая дорога ко второму поселку лежала как раз через них, но Петер прочертил дугу и, ткнув в нее карандашом, повторил:
- Ближе подходить нельзя, коли хочешь еще повидать Землю. Заруби на носу.
Стая оголодавших собакоящериц, пробравшихся на Живую через грузовую камеру, представилась мне рыскающей среди холмов. Стало неуютно.
- Петер, а оружие какое-нибудь у вас есть?
- Есть, - пожал Петер плечами. - Только оно тебе не поможет. Просто не подходи к холмам - и все будет хорошо.
Он не повышал голоса, но мне уже расхотелось придумывать религию и раскручивать Живую. Честно говоря, мне вообще расхотелось куда-либо идти.
Петер рассказывал много. О болтливой степи и несобранном песке, о горах-выскочках и море, вечно уходящем от темы. О холмах, которые поселенцы звали Играющими. Мне было тревожно и без его болтовни, потому я старался не прислушиваться. Какие-то обрывки долетали до меня, иногда я даже отвечал или переспрашивал, но все это не держалось у меня в голове. С одной стороны, мне не хотелось безоружным идти к собакоящерицам, лишенным на Живой привычного корма и наверняка голодным. С другой, в здешней атмосфере я слишком легко терял голову, дать мне сейчас оружие - что пьяному.
- Петер, а почему часть кустов желтые? - невпопад спросил я, чтобы отвлечься. - В озерце вода плохая?
- Нет, у некоторых видов фотосинтез идет за счет ксантофилла, - махнул рукой Петер.
- Что? - мне показалось, что я ослышался.
- Ксантофилл, пигмент. Не слыхал?
Мне вспомнилось, как быстро и четко Петер рисовал карту, как показывал мне электростанцию...
- Петер, ты кто? - осторожно спросил я. - По профессии?
- Зоолог.
- Но... эти твари - они же с Терры!
- Конечно, - Петер выпустил колечко дыма. - Мы их привезли, чтоб веселей было, - он засмеялся. - А то тут ведь ни мошки не летало.
- Выходит, тебе тут нечего изучать, раз животных нет?
- Выходит, - согласился Петер и вздохнул: - То, что есть, на Земле за животных не считается.
- Что это вообще за холмы, откуда они взялись?
- Говорят, спустились с плато.
- Петер!..
- Люди появились здесь давно, Джим, и успели сложить предания.
3.
Верить ли Петеру, я решить не мог. Я выходил в степь, спускался к морю, замирал, подобно поселенцам, и прислушивался. У моря я слышал плеск. Вернее, чувствовал его, словно волна ходила под ребрами и билась о диафрагму. Степь шелестела. Если долго стоять, вслушиваясь в этот звук, начинало казаться, что еще чуть-чуть - и удастся разобрать слова. Так бывает, когда слышишь тихий разговор за закрытой дверью. Поселенцы готовили отвары трав, курили трубки и уверяли, что это облегчает "разговоры". Сомнительно: от такого количества дури и в полной тишине начнешь слышать песнопения. Но какой-то галлюциногенный эффект, несомненно, был. Значит, при хорошей раскрутке... Вот только отыскать бы в шелухе местных суеверий зерна правды.
Подходила к концу вторая неделя моего пребывания на Живой. Я и так задержался куда дольше, чем планировал. Вещей у меня с собой был минимум, и я обошелся без долгих сборов. Выпросил всё же у поселенцев электрошокер на случай нападения собакоящериц. Батарея в нем была уже старенькая, заряд долго не держала, но на путь до грузовой камеры должно было хватить. Впрочем, с электрошокером я просто чувствовал себя уверенней, а использовать его в качестве реального оружия не собирался.
- Закончу проект - все тут у вас изменится. А то живете в дыре какой-то, - пообещал я Петеру на прощанье. - Неужели самим не надоело?
- Жизнь любая хороша, Джим. Думаю, с Грэгом вы все же поладите: его тоже на перемены тянет.
Мы стояли на берегу моря. Солнце недавно встало, ветерок ерошил волосы. У диафрагмы рождались совершенно не относящиеся к делу слова. Я пообещал себе взять респиратор при следующем визите на планету: хватит, по горло сыт круглосуточной нетрезвостью. Прям запой насильственный.
- Не подходи к холмам, - в который уже раз повторил Петер. - Но все равно возьми. Вдруг пригодится, - он протянул мне потертый кожаный мешочек. Внутри перекатывались какие-то камешки.
- Что это?
- Посмотри.
Я вытряхнул на ладонь несколько камешков. Треугольные пирамидки со скругленными углами. На гранях были выбиты точки. Я вопросительно глянул на Петера.
- Местные кости, - пояснил он. -- Шулерский набор.
Взял у меня из рук камешки, ловко спрятал часть в ладони, остальные подкинул и поймал второй рукой. Продемонстрировал мне. Потом подкинул снова, и на этот раз очков выпало гораздо больше. Или, вернее, спрятанными оказались уже другие камешки, на гранях которых было меньше точек. Я повертел подарок и сунул в карман. Пожал Петеру на прощание руку, для уверенности глянул на карту и пошел в степь. Сегодня она была тихой, ни о чем не предупреждала и не протестовала.
По правде сказать, туристические поездки не расскажут вам о планете ровным счетом ничего, как и деловые. Планету видишь, когда приходишь с первыми исследователями. Ту самую, первозданную, еще не переделанную под наш, человеческий, вкус. Или когда вот так в одиночестве идешь по диким местам. На Живой нет насекомых. Никто не звенит и не стрекочет в траве, не жужжит в воздухе, не вспархивает из-под ног, не садится на руки. Я шел несколько часов, когда отчетливо понял, насколько лишние здесь и галки, и собакоящерицы. Залитая солнцем шелестящая степь, расплывчатые силуэты гор вдали, качающиеся на ветру цветы с огромными яркими лепестками - здесь больше ничего не нужно.
Ближе к полудню стало жарко, шелест стал слышаться громче, и я остановился у ближайшего озерца в тени высоких кустов. Пообедал и решил передохнуть. Достал подарок Петера, попробовал играть. Камешки легко ложились в руку, и выкидывать загаданное число точек я научился быстро. Хороший сувенир, необычный, на такие всегда спрос.
По расчетам Петера, дойти до грузовой камеры я должен был без ночевок. Однако то ли шел я медленней, то ли расчет был неточен, но солнце уже спустилось почти к самому горизонту, а я не видел впереди никаких строений. Следовать пути, прочерченному на карте Петером, было непросто: ориентиров в степи почти нет, и, хотя я старался не приближаться к холмам, но все же не терял их из виду. И все равно, кажется, заблудился.
Остановился, достал карту и попытался сориентироваться по ней. Холмы на рисунке были изображены подробно, но выглядели настолько одинаково, что у меня в глазах зарябило. Группа из полутора десятков холмов разной высоты клином выходила на дорогу к поселку. То есть, если я вскоре упрусь в крайний холм, то иду правильно. В траве что-то зашуршало. Я так отвык от внешних звуков, весь день слыша только шелест внутри, что оглянулся не сразу. Песочно-желтый пушистый комочек метнулся в траву. Мышь.
Сколько ни пытался, я не мог вспомнить, когда было принято соглашение, ограничивающее распространение инопланетных животных. По-моему, уже давно. Не факт, что галки, собакоящерицы и мыши попали на планету раньше. Что если Петер сказал неправду, не привозили никого первые поселенцы? Ведь про мышей речи не было, а мышь - вот она, только что мимо пробежала! А если и правда существует неконтролируемый путь на планету, то встретить я тут могу кого угодно, мало ли тварей во Вселенной. И чем быстрей я дойду до телепортационной камеры, тем лучше. Я поправил лямки рюкзака и зашагал к холмам. В конце концов, потом сверну и обойду.
Было уже почти темно, когда я остановился на ночлег. Добраться до камеры сегодня надежды уже не было, оставалось дождаться утра и искать дорогу по свету. Земля под ногами стала неровной. Я прислонил рюкзак к камню, натянул свитер: подул холодный ветер. Достал электрошокер, чтобы был под рукой, и уставился в небо. Спать я боялся, да пока и не очень-то хотелось. Живая невелика, слой атмосферы у нее меньше земного, небо кажется близким, а звезды - огромными. Я пытался прикинуть, в какой части галактики нахожусь, но быстро бросил это занятие: слишком плохо помню астрономию. Я задремал сидя, опершись спиной на рюкзак, и разбудил меня совсем тихий звук. Словно катился откуда-то сверху камешек. Что-то ткнулось в ладонь, и в руке у меня оказалась треугольная пирамидка. Я поднял, оглянулся: за моей спиной высился едва различимый в темноте холм. А я сидел у самого подножия.
Вскочить на ноги я не успел. Земля под ногами на миг стала дыбом и швырнула меня обратно. Снова поднялся - и снова упал, на этот раз разбив локоть о камень. Привычного шелеста степи я уже не слышал, в голове скрежетало и трещало.
"Сыграем?" - удалось разобрать мне в этом шуме, и я вспомнил упавший мне в руку игральный камешек.
- Правил не знаю, - ответил я невидимому собеседнику, сжав лямку рюкзака: если только он отвлечется... Мне послышалось что-то вроде разочарованного вздоха, и до меня дошло, что я всерьез разговариваю с холмом. Как язычники со степью. И холм мне отвечает!
- Тогда просто кто больше выкинет, - проскрежетал он.
- Потом отпустишь?
- Как повезет. Играем на желание.
- Любое?
- Любое выполнимое. А хочу я...
Холм замолчал, задумался. Я повертел мешочек в руках, не зная, что надо делать. Страшно не было, а перспектива игры в кости с холмом меня порядком развеселила.
- Кидай три.
Я послушно вытащил три пирамидки. Обычные, с правильным числом точек на гранях, и бросил на землю. Выпали две единицы и четверка. Послышался шорох, и к моим ногам подкатились еще три камешка. Я едва успел заметить, как земля дрогнула, останавливая их. Две четверки и единица.
- Больше! - холм задрожал весь, я мог поклясться, что он смеется. Я почувствовал, как холодит спину струйка пота. Что он там собирался загадывать? Кажется, так и не сказал? - Выиграл! - грохотал холм, а я лихорадочно искал пути к спасению. Это просто, не сложнее, чем опротестовать договор, убеждал я себя. Вспомнить формулировку, найти неточность... Вот! Мы не говорили, что должна быть всего одна партия!
- Требую реванша! - заявил я и потряс мешочком. - Играем снова.
Руки у меня дрожали, и шулерские камешки легли не теми гранями. Я тронул крайний ногой, переворачивая. Четыре, три, два - у меня; три, три, два у холма. Вернее, сперва у меня было два, три, два...
- Я выиграл, ничья! - решительно провозгласил я. - А раз ничья...
- Нечестная игра! - возразил холм. - Не считается. Такие правила.
- Сам-то хорош, - огрызнулся я. - Первую партию ты подтасовал, я видел...
Такого эффекта от своих слов я не ожидал. Мне показалось, холм даже ниже стал.
- Не считается, - грустно подтвердил он. - Такие правила. Ты заметил.
И я почувствовал, что ничто не мешает мне сейчас уйти. Земля под ногами замерла, когда я поднял рюкзак и сгреб в карман камешки. Светало, я огляделся по сторонам. Вечером я сильно сбился с пути, и сейчас стоял в самой гуще холмов.
- Так это все живое?
- Сложно сказать. Жизнь - движение к смерти, а эти замерли, стоят.
- То есть не живут?
- Не живут. Но и не умирают, Джим. А это тоже чего-то стоит.
4.
Стояли холмы тесно, отойдя от подножия одного, я тотчас попадал во власть другого. Азартные и самоуверенные, они требовали игры, и отказать у меня не было никакой возможности. Поначалу я играл осторожно, пытаясь что-то выгадать или, по крайней мере, не проиграть. Потом страх ушел: холмы безбожно мухлевали, и стоило всего лишь напомнить им об этом, как я был свободен. До следующего холма, разумеется. Игральных камешков я уже собрал целую коллекцию, еле в кармане помещались. Всему агентству хватит по сувениру раздать. И успел сделать несколько снимков: среди холмов росли невысокие деревца, напоминающие земную алычу. Листья на них только начинали распускаться, тонкие ветки были усыпаны желтоватыми цветами. К сожалению, без запаха. Я задумался, для чего здешним растениям цветы: нет насекомых, некого привлекать. Решил, что растения тут как-то связаны с живым ландшафтом. Интересная планета все-таки: растения и живой ландшафт, никакой фауны.
Показалась высокая башня пункта телепортации, и я бы ускорил шаг, если б передвигался не короткими перебежками от холма к холму. Я успел выучить несколько вариантов игры, вполне сносно мухлевал, и велико было искушение сыграть по-настоящему: на любое-то желание! А тут всего и надо - вовремя уронить заранее спрятанный шулерский камешек взамен настоящего. Но у последнего холма я просто снова бросил пирамидки, дождался мнимого выигрыша очередного противника и, объявив игру нечестной, зашагал к телепортационной камере. Похоже, разгадать загадку мышей и собакоящериц, а также узнать судьбу грузовой камеры, мне было не суждено. Проплутав почти полдня среди холмов, я вышел к той же камере, через которую прибыл на Живую.
Я не знал, прав ли был Петер в своих опасениях и ждет ли меня здесь засада. На всякий случай старался идти осторожно, следя за каждым движением в степи. Пока все было тихо, а с таможенником я уж как-нибудь договорюсь. Не первая в жизни передряга.
На скольких бы планетах я ни побывал, а люблю Землю. Можно восхищаться красотой Аквафоры, дивиться причудливости Терры, строить планы в отношении Живой, но жить лучше дома, на Земле. Из каждой поездки я возвращаюсь с радостью, и мне всегда кажется странным, что люди могут не любить родной планеты.
Он стоял поодаль, невысокий малозаметный холм, и лишь почувствовав дрожащую под ногами землю, я понял, что снова оказался в плену. До камеры было уже рукой подать, но под башней я разглядел фигурки, и мне стало тревожно.
- Сыграем? - спросил холм. - На желание.
Я рассеянно кивнул. Зачем они спрашивают? Ведь другого выбора не оставляют. Достал камешки, и у меня мелькнула шальная мысль. А что, последний ведь шанс! Я бросил камешки на землю. Поторопился: четыре, четыре, три. У холма выпало три четверки.
В груди нехорошо заныло, я отполз к самой границе владений холма.
- Ты, может, и честно. А я смухлевал. Не считается.
- Считается, - в перестуке камней слышалось раздражение. - Не считается, когда обманул выигравший. А я... я давно ждал настоящей удачи. Мне повезло.
- И... чего ты хочешь? - я глянул на башню телепортационной камеры. Если б желание сейчас загадывал я, загадал бы не иметь проблем с таможней и не встретить Грэга. Даже ничего сверхъестественного не просил бы.
- Свободы.
Я не успел спросить, какой именно свободы. Перестук камней послышался громче, внутри у меня стало холодно и пусто. Сердце остановилось, перестало гнать кровь. Я замер, не в силах двинуться, и увидел степь с высоты. Молодое деревце цвело у меня на вершине, я чувствовал горьковатый привкус его корней.
Я стоял к поселку чуть ближе прежнего холма, и трава становилась у меня дыбом, когда я вспоминал, что холмы пришли с плато. Человек, как две капли воды похожий на меня уходил к телепортационной камере. Навстречу ему бежали вооруженные люди. Человек растерянно смотрел на Грэга, снимающего с пояса наручники.
- Есть одна тонкость, Джим. Холмы - те еще шулеры, проигрыш можно опротестовать.
- Тогда бояться нечего, Петер.
- Есть, Джим. Иногда они играют честно. Бойся этого.