Осенняя история

    Весна в тот год выдалась холодной и неприветливой. Стоял апрель, а в старом городском парке все еще лежал снег, грязный и беспризорный как та старая бродячая собака, что жила под смотровой площадкой парка, угрюмо взирал он на зеленеющие в его проталинах робкие травинки.
    Как ни силился порывистый весенний ветер сбросить с неба тяжелое одеяло серых туч, старания его в лучшем случае приводили к лишь к незначительным брешам в паутине облаков. Сквозь них, спеша, толкая друг друга, к земле устремлялись бесстрашные солнечные лазутчики, и в эти короткие минуты все оживало в забытых весной сумрачных парковых аллеях. Беспокойно звенели ручьи, сбегая по крутым склонам паркового вала к бормочущей талой водой небольшой городской речке. Хлопотливо горланили о чем-то важном грачи и горячо картавили голуби, прожорливо склевывая брошенные им хлебные крошки, а старые, стыдящиеся своей наготы деревья приветливо качали солнцу заждавшимися одежд ветвями. Но, как ни злобствовала зима, ни оттягивал свои дни агонизирующий снег, прячась в темных аллеях парка, ледяное могущество закончилось в одну ночь. Весна, подобно стыдливой девственнице, сбросила свой халат и тихо вошла в старый парк. К утру от былого владычества стужи остались лишь мутные зеркала многочисленных луж.
    Земля со спринтерской скоростью пустилась наверстывать украденные у нее дни. Трава мягким, зеленым, с желтыми плямами одуванчиков ковром покрыла парковые поляны. В прозрачном весеннем воздухе повисли эскадры перелетных птиц, и гомон строительных работ рухнул на ветки застывших в весеннем оцепенении деревьев. Многоголосый, никем не управляемый шум настраивающегося огромного оркестра с утра до поздних сумерек носился по парку, затихая, но не смолкая даже и на короткую весеннею ночь.
    Ах, это светлое, как улыбка любимой и быстрое, как сама жизнь чудо весны! Как упоительна она там, где долго свирепствует зима. Сколько раз, встречая её, я не уставал удивляться, как много таится в ней такого, что заставляет душу забывать об убожестве нашей жизни. Сколько раз, задрав свою непутевую голову, смотрел я на весенние облака - миражи, что невесомые парят над просыпающейся землей. То замком заколдованным обернутся, то давно забытым лицом, то вдруг по-солдатски быстро сгустятся, нахмурятся и прольются скорыми, как детские слезы дождями, а то проплывут себе мимо, закрыв лишь на минутку солнечный диск, подарив мне надежду на жизнь вечную и прекрасную.
    Все жило и цвело той весной так, как будто от этого шумного гомона и мозаичного многоцветия зависело что-то очень архиважное в этом забытом Богом и людьми старом парке. Пожалуй, только старый разлапистый клен, столько раз встречавший весну, равнодушно взирал с высоты своих веток на рождение нового мира. Но даже он, старый ворчун, чья родословная терялась где-то глубоко в недрах проснувшейся земли, был охвачен весенним волнением, свойственным всему живому на земле, независимо от возраста и глубины залегания корней. Сегодня он был просто старым деревом, с нетерпением ожидающим рождения новой листвы.
    Стояло свежее вымытое апрельское утро. На театрально розовеющем горизонте продирало глаза отдохнувшее за ночь солнце, и, не нарушая сладкую дрему старого парка, по-хозяйски готовилось на долгий и маетный весенний день. Напуганный сюжетной линией утреннего сна, неспокойно загорланил спящий воробей. На заскорузлой ветке проснулась кленовая почка. Хотя, впрочем, очень может статься, что сонный вскрик птицы был лишь знаком, символом в её пробуждающейся судьбе. Поди узнай, а может она и вовсе не спала сегодня, стиснутая своей тесной велюровой кофточкой, в предчувствии чего-то волшебного.
    Солнечные пальцы, блуждая в зеленеющей кроне спящего дерева, наконец, коснулись почки и с уверенностью опытного кавалера стали расстегивать застежки на её узкой блузке. Смущенная опустила она глаза к земле, где в зеркале лежавшей под деревом лужи увидела себя одетой в нежно-зеленый бархатный камзол.
    - Какая удивительная судьба, должно быть, ждет меня впереди? - подумал первый в этом году лист, глядя на свое волшебное преображение.
    Побежали полные надежд и открытий весенние дни. Вскоре уже все дерево оделось в молодую листву, так же верившую в свою исключительность. Беспечно и счастливо, что свойственно всякой молодости, росла новая крона, а вместе с ней взрослел и лист. Солнце давало им тепло, а заскорузлые грубые ветки упоительно сладкий нектар.
    Виси и дрожи себе от восторга переполняющей тебя жизни. Но разве только для того, чтобы болтаться на прочной ножке и переговариваться с птенцами, живущими под твоей сенью, ты был рожден? - говорил себе лист. Где же невероятная судьба, о которой ты мечтал на своем первом рассвете? И где, в конце концов, счастье и любовь - призрачные субстанции всякой живой жизни? Задавая себе эти вопросы, кленовый мечтатель отчаянно вертелся на своем стебельке, пытаясь найти среди невест своего рода то, что называется любовью. Мелькали какие-то формы, линии, изломы и изгибы, но все это годилось лишь для романтического воздыхания, но никак не для всеобъемлющего чувства, ради которого можно шагнуть и под ураганный ветер, и вынести отчаянный зной. Тогда печальный созерцатель обратил свой взор на соседское дерево. В самой на первой взгляд нелепой встрече всегда таится ухмылка всесильной судьбы. Невзрачный листок чужого дерева - ни форм, ни окраски, но чувство, вспыхнувшее в душе нашего героя, было настоящее - любовь, которая должна сделать жизнь такой, о которой он мечтал на том далеком рассвете.
    Глупый влюбленный мечтатель, решивший тягаться с безжалостными законами природы и осуждающими взглядами "доброжелательной толпы"! На что ты замахнулся, наивный дуралей? На гены и коды!! На что обрек себя глупец? На сладкие, но недолговечные муки любви.
    Но когда любишь, разве есть сомнения и принимаются "веские" доказательства твоих заблуждений. Нет, нет и нет!!! Природа не признает колебаний в нашем выборе. Если бы было по-другому, то мир давно бы превратился в безжизненную пустошь на вселенских просторах.
    Стремительно летели дни, но их беззаботность стали нарушать странные для молодой листвы вещи. Так, вчера еще желтые головки нежных одуванчиков сегодня почему-то превратились в мохнатые седые шапки, и ветер разнес их по парковым дорожкам. Листья видели, как осыпали свои лепестки нарцисс и тюльпан, и как, по-геройски, стоя, умерла сирень.
    - Что происходит, почему они сохнут и осыпают свои прелестные лепестки? - обращала свои наивные вопросы молодая листва к замшелой старой ветке, на которой росла.
    - Маленькие глупые листочки. Знайте же, что все в свое время вянет, превращаясь в ничто, и называется это смертью, - тяжело кряхтя, объяснила им много повидавшая на своем веку ветка. Значит, и мы умрем, - взволнованно шелестели листья. Но этого не может быть?!!! Мы такие молодые и красивые, дающие тень земле и воздух небу! Мы тоже умрем?! Нет, глупая ветка этого не может быть, ты просто выжила из ума! - и, дрожа от смеха, они принимались потешаться над "глупой" старухой.
    - Неужели это правда, все, что ты говоришь? - в тайне от других интересовался лист у прорицательницы.
    - Да, мой маленький зеленый глупыш, придет время, и ты обратишься в желтый мертвый лист, и, бесполезный, отправишься, пылиться в чей-то гербарий, как живое напоминание обманчивой юности.
    - Но это же такое счастье - умереть! - взволнованно говорил лист удивленной собеседнице. Ведь тогда, оторванный от дерева, я смогу наконец встретиться со своей любовью.... Ведь она тоже умрет и упадет на землю? - с надеждой спрашивал у старухи любознательный лист.
    - Умрет, конечно, умрет. В этом мире, увы, нет ничего бесконечного, ибо в бессмертии нет жизни, - философски грустно прогудела мудрая наставница.
    Лист поспешил рассказать об услышанном своей возлюбленной. Сколько же было радости и упований в этом, казалось бы, печально-драматическом открытии! Печальном? Но ведь не для наших героев. Они-то теперь точно знали, что, несмотря на разделяющие их непреодолимые расстояния и на несовместимость генных кодов, они непременно встретятся, одолев непобедимые законы мироздания. С этого дня жизнь приобрела смысл и цель. Существование же - косые и осуждающие окрики "благожелательной" листвяной толпы.
    - Ах, какой красивый, но неумный лист, - судачили о нем отвергнутые невесты кленового рода. - Вы только посмотрите, кого он выбрал себе в любимые, какой-то невзрачный листок, годный только что для веника в общественной бане.
    - Дурочка, - говорили ей, смеясь, доброхотные соседки. - И зачем ты только веришь этим шизофреническим сказкам сумасшедшего дуралея?
    Млели в летней неге деревья, и в мареве грез беспечные листья не замечали, как стремительно несутся дни. Горькое отрезвление пришлось на еще по-летнему жаркий день, когда дремавший в зеленой кроне июльский ветер вдруг проснулся, как будто вспомнив о чем-то важном, лениво скользнул по морщинистой ветке и ...
    - Ах, что происходит!!! - воскликнул первый обреченный в этом году лист и, медленно кружа, полетел в разверзшуюся перед ним бездну. И всем в миг открылась горькая, как опустевшее место погибшего, истина. И истину эту с каждым новым днем подтверждали жестокие законы мироздания. Осознав свой горький финал, листья с головой ринулись в жизненные искушения какие только возможны в лиственном мире, строя надежные заборы философских конструкций и идей. Но увы, все бессильно перед смертью с невероятной легкостью, рушащей и бетон и идеи. В доказательство этого вскоре уже весь парк стоял в немыслимой красоте лиственного увядания, шурша рваной косынкой обманувшей всех весны.
    Преобразились и влюбленные листья. Искусница осень украсила его зеленый камзол золотисто-желтыми эполетами, а её - бледно-желтым скромным сарафаном.
    Медленно тянулись холодные дни, давно уже вороватый осенний ветр обчистил наших героев, стянув с них багрянец галунов и желтизну ситца. Давным-давно уже многие их сородичи гнили в многочисленных кучах, раскиданных по дорожкам парка, а влюбленные листья по-прежнему висели, качаясь в порывах осенней непогоды.
    И снова, как много дней тому назад, стояло утро. На горьком рассветном небе, по-зимнему ежась, вставало холодное солнце. Все еще дремало в старом парке. Проснулся осенний ветер - беспощадный хозяин парковых аллей и, завывая, рухнул на ветки деревьев. Привычно сшиб он очередную партию обреченных и понес их к спящей в зыбких сумерках земле. Когда заблудившееся в голых ветках старого дерева солнце наконец разбудило дряхлого старика, все было кончено. Пришедший на утреннюю смену дворник уже сгреб упавшие листья, а с ним любовь нашего листа, в одну большую безликую груду. Скорбно смотрел лист, как седой сгорбленный старик долго возился с отсыревшими спичками. Едкий дым печального костра низко стелясь над землей, неторопливо подымался к безрадостному серому небу.
    То ли от дыма этого пожарища рухнувших иллюзий, то ли от жалости к себе лист заплакал. Бунтарские мысли зароились в его голове. Он роптал на судьбу, что так жестоко обошлась с ним. Просил неумолимый рок побыстрей расправиться с ним и отнести туда, где тихо лежит его любовь. Все замерло в парке - и деревья, и кусты, и сухая трава, и даже бесчувственный палач. Ветер стих, спрятавшись на дальних дорожках парка. Сочувственно скрипел ствол старого дерева, да узловатая ветка, на которой родился лист, утешала его. Но это листьям, веткам, людям свойственны понятия добра и зла. Природе они ни к чему, её миссия заключена не в сострадании и сочувствии, а всего лишь в грубой и низкой слежке за нашим пребыванием в этом мире. Но листьям ли судить, как впрочем, и людям, о неподвластных им законах бытия!!
    Ожил притворившийся гуманистом ветер, и с новой силой ринулся на ветки деревьев. Легко, безболезненно отломалась казавшаяся такой солидной и надежной лиственная ножка. Долго кружился лист в каком-то призрачно-фантастическом танце, покуда не упал в смрадно дымящуюся кучу. И случилось чудо - он лег как раз рядом с той, о которой мечтал всю свою жизнь. Прошли бунтарские мысли и на судьбу и на того, кто жил выше самых высоких деревьев.
    Неизвестно сколько бы курился этот лиственный крематорий, если бы старый дворник, торопящийся скорей управиться со своей работой, не плеснул в костер какой-то бензиновой гадости.
    Разбуженным зверем заурчал огонь, и косматое, как дворницкая борода, пламя взметнулось к вершинам сиротливо стоящих деревьев, унося разноцветные искры лиственных сердец в неведомую им высь.