"В Москву, надо ехать в Москву", --- думал Андрей, глядя как за окном тяжелыми, влажными хлопьями опускается на мостовую первый в этом году снег. Крупные, сероватые его сгустки липли к стеклу. Медленно тая, и оставляя за собой прерывистые водяные дорожки, они сползали на жесть подоконника, похожие на ноздреватые кусочки размоченного в чае дробленого сахара. Сквозь замутненное влагой окно Андрей видел, как поблескивают в свете фонарей едва затянувшиеся тонкой ледяной корочкой лужи на набережной. Прохожие неловко, как марионетки, подбирали полы одежд и отшатывались к самому парапету от мелких брызг, разлетающихся из-под колес быстрых пролеток и редких, лениво ползущих темными жуками автомобилей. Еще не скованная льдом, маслянисто блестящая невская вода казалась неподвижной.
"Город-то с гнильцой", --- вспомнил Андрей слова одного московского купчика, казавшиеся ему сейчас на редкость точными. Короткими, мутно-серыми осенними днями Петербург представлялся Андрею тяжело больным. Словно и не выветрился из города за пару сотен лет смрад болот, а лишь глубже впитался в граниты набережных, липкую штукатурку зданий и души их обитателей. Кружат головы ядовитые испарения, как вампир высасывает блистательный Санкт-Петербург здоровую кровь, и начинает мешаться в жилах его жителей мутная невская вода с дурманящей влагой резких балтийских ветров, пропитанных опийными парами многочисленных тайных курилен.
Ту промозглую осень Петербург проживал как последнюю, замирая бессолнечными днями и оживая с наступлением темноты роскошью театров, пьяным угаром ресторанов, чирикающим оркестрами кабаре.
Москва вдруг представилась Андрею здоровой, крепкой деревенской девкой, с румяными щеками и незлобливым нравом, простой, пахнущей свежим хлебом и слегка водочным духом. "Надо, надо ехать в Москву, --- повторял он, как заключенный в сырой камере бормочет о побеге. --- Заморочит, засосет петербургская осенняя хандра, не выберешься. Вечно здесь то ни-день-ни-ночь, то ни-зима-ни-осень. Пограничье. Зыбкое, болотистое пограничье. Раздолье для сумасшедших, рай помешанным".
Андрей отвернулся от окна. Часы в прихожей пробили восемь. Молодой человек опустился в мягкое кресло, взял с низкого столика пузатую рюмку, на донышке которой переливался золотом коньяк. Сейчас придет Лиза, скинет у двери пальто на руки вечно недовольной горничной Глаше, поправит прическу, появится на пороге комнаты, еще вся пропитанная холодной моросью, быстрая, нервная, жадная. Андрей взглянул на лежащий на столике раскрытый журнал, на развороте --- новые стихи Александра Берга.
Слова, злобно ощеряясь согласными, как хищники, подчиняющиеся взмаху кнута укротителя, строятся в изломанные, неровные строки. Странные, бунтарские рифмы сначала вызывают отторжение, а потом увлекают дерзкими созвучиями, и вдруг становится понятным, что они прекрасны, как дикие, голые скалы в рокочущем прибое, как каменные идолы, веками глядящие невидящими глазами в океан, как изначальный хаос.
Андрей перевернул страницу, бессмысленно уставился в причудливый рисунок какого-то новомодного живописца. Изысканно-манерные линии, из путаницы которых проступает розоватое тело полногрудой нимфы. На блеклые тона страницы ложились яркие, зеленые и алые, пятна света от длинноногой лампы с абажуром наборного стекла. Лиза недавно подарила ему это богемское чудо, и любила, когда Андрей встречал ее в калейдоскопическом разноцветье, которое, по его мнению, годилось лишь для того, чтобы скрыть что-то, а уж никак не осветить. Листая журнал, Андрей представлял себе художников, поэтов, со многими из которых был знаком. Вот они, новые жертвы больного города, пища этого ненасытного монстра, исковерканные мысли, вывернутые наизнанку души, увлекающие за собой в омут словесного дурмана экзальтированных барышень, впечатлительных дам, юнцов, страдающих модной скукой, и даже солидных мужей, желающих прослыть просвещенными умами. Все подделка, все ложь, но ложь гениальная в своей красоте.
Хлопнула дверь в прихожей. Андрей вздрогнул. Задумавшись, он не слышал ни звонка, ни торопливых шагов Глаши. И вот уже слышен в коридоре Лизин голос, слов пока не разобрать, лишь чуть капризная интонация подсказывает Андрею, что она, скорее всего, жалуется на погоду. Через несколько секунд Лиза возникает в дверях его комнаты. На ней, как всегда, надето что-то серебристо-черное, легкое не по сезону, струящееся мягкими складками до полу. Она вскидывает тонкие руки, раскрывая Андрею объятья. Прозрачные рукава ее одеяния взлетают, обнажая бледные предплечья, мелодично позвякивают серебряные браслеты, блестя вставками драгоценных камней. Еще в самом начале их знакомства, Лиза с вызывающей откровенностью показала Андрею, что гранаты цвета венозной крови скрывают шрамы на ее запястьях. Юной гимназисткой она пыталась покончить с собой. Сейчас говорила об этом с усталой улыбкой, приберегая многозначительную фразу о том, что она на все способна как последний аргумент в спорах, часто возникающих у них с Андреем в последнее время.
Андрей устал от этой обременительной связи, от постоянной Лизиной игры в великую страсть, от ее однообразных визитов, начинающихся заумными беседами, после нескольких рюмок коньяка прерывающихся томным молчанием и призывными взглядами. От былой Лизиной загадочности не осталось для него и следа, уже несколько недель он видел перед собой лишь блестящую пустышку, переставшую будить в нем даже плотские желания. При всей своей кажущейся утонченности, женщина была проста и неумела в любви. Ее гибкое, стройное тело, очаровывающее почти детской угловатой грацией, поначалу манило обещаниями наслаждений, но, как и все в этой женщине, было лживо. Теперь же Андрей довольствовался лишь примитивным утолением физиологических потребностей.
Не получая особого удовольствия от постельных утех, сама Лиза упивалась фактом того, что у нее был любовник. Казалось, ей было не важно, что происходит между ними, а интересует лишь внешний антураж и возможность балансировать на грани скандального разоблачения. Она была подчеркнуто холодна с Андреем в обществе, где появлялась с мужем, но могла вдруг, словно по оплошности, сказать ему "ты", непременно оглянувшись вокруг, чтобы посмотреть, какое впечатление произвела ее оговорка.
Сегодня, выпив больше обычного, Андрей почти заставлял себя ласкать Лизу. Потом, закрыв глаза, он чуть ли не с яростью навалился на хрупкое тело, слыша стоны женщины сквозь ватную пелену опьянения. Содрогнувшись в последнем пароксизме страсти, Андрей оттолкнул Лизу от себя. Она что-то шептала, а молодой человек отворачивался от ее липких поцелуев.
--- Лиза, мне надо будет поехать в Москву, сестра звала, --- лениво произнес Андрей, поднимаясь с постели и накидывая халат.
--- Москва, --- задумчиво произнесла женщина, словно пробуя слово на вкус. --- Надолго? --- Она приподнялась на локте, украдкой бросив взгляд на затемненное отражение комнаты на фоне падающего снега в оконном стекле. Приняв картинно неестественную позу, Лиза протянула тонкую руку и заставила Андрея сесть рядом с собой.
--- Ты будешь скучать? --- Она бросила на мужчину игривый взгляд.
--- Конечно. Но я не могу отказаться, давно не виделся с сестрой, --- Андрей снова поднялся, но Лиза вцепилась в его руку.
--- Так возьми меня снова! Целуй! --- она томно закрыла глаза. --- Я хочу, чтобы ты оставил след на моем теле! Ну же! --- В ее голосе зазвучали надрывно-истерические нотки.
Андрей лишь легко поцеловал Лизину ладонь. Женщина резко села в постели и кинула на него взгляд, который должен был выражать смесь обиды и презрения, но актриса из Лизоньки Берг была плохая, вид у нее был просто жалкий.
"Больной город, --- с раздражением подумал Андрей, отворачиваясь к окну. --- Ее муж, сумасшедший мальчишка посвящает ей гениальные стихи, а она корчится передо мной как похотливая кошка. Нет, надо ехать в Москву. В Москву!"