Savin 
 
 

Оден. Стихи и сонеты.
Оден. Стихи и сонеты. 
Savin 


-------------------------------------------------------------------------------- 
Дверь. Оден. 

Out of it steps the future of the poor, 
Enigmas, executioners and rules, 
Her Majesty in a bad temper or 
The red-nosed Fool who makes a fool of fools. 
Great persons eye it in the twilight for 
A past it might so carelessly let in, 
A widow with a missionary grin, 
The foaming inundation at a roar. 
We pile our all against it when afraid, 
And beat upon its panels when we die: 
By happening to be open once, it made 
Enormous Alice see a wonderland 
That waited for her in the sunshine, and, 
Simply by being tiny made her cry. 

В нее выходит будущее черни, 
Загадки, палачи и звон оков, 
Ее Величество не в настроенье, 
Иль шут, водящий за нос дураков. 
Великие в ней зрят во тьме вечерней, 
Что, так шутя, впустила в сумрак свой, 
Вдову с усмешкой миссии святой, 
Потопа волны в ярости пещерной. 
Мы с ней ведем войну, когда боимся, 
И бьемся об нее, коль смерть настанет: 
Вдруг распахнется и Большой Алисе 
Страна Чудес предстанет, вся из роз, 
Но огорчит ее до моря слез 
Одним лишь тем, что маленькою станет. 

Путешественник. Оден. 
4. THE TRAVELLER 

No window in his suburb lights that bedroom where 
A little fever heard large afternoons at play: 
His meadows multiply: that mill, though is not there 
Which went on grinding at the back of love all day. 
Nor all his weeping ways through weary wastes have found 
The Castle where his Greater Hallows are interned: 
For broken bridges halt him, and dark thickets round 
Some ruin where an evil heritage was burned. 
Could he forget a child’s ambition to be old 
And institutions where he learned to wash and lie’ 
He’d tell the truth for which he thinks himself too young, 
That everywhere on the horizon of his sigh 
Is now, as always, only waiting to be told 
To be his father’s house and speak his mother’s tongue. 

1. 
В ту спальню не пройдет горящих окон свет; 
В ней слух его ловил с волненьем полдня звень: 
Где множатся луга и мельницы уж нет, 
Но мелят жернова любви ушедшей тень. 
Напрасно он вздыхал с усталостью пустой 
О храме, где святых отринули давно, 
О сломанных мостах, о зелени густой 
Вокруг руин, где зла наследство сожжено. 
Забыть ли детских лет стремленье взрослым стать 
И стены школ, где жить и лгать учили нас. 
Сказал бы правду он, хоть сам в нее не вник, 
Что все вокруг него, насколько видит глаз, 
Теперь, как и всегда, - одна лишь благодать: 
Желанный дом отца и матери язык. 

2. 
В ту спальню не пройти горящих окон свету; 
В ней слух его ловил с волненьем полдня звень: 
Где множатся луга и мельницы уж нету, 
Но мелят жернова любви ушедшей тень. 
Напрасно он вздыхал с усталостью давящей 
О храме, где святых отринули давно, 
О сломанных мостах, о леса темной чаще 
Вокруг руин, где зла наследство сожжено. 
Забыть ли детских лет стать взрослым устремленье 
И стены школ, где жить и лгать учили нас. 
Открыл бы правду он, хоть сам в нее не вник, 
Что все вокруг него, насколько видит глаз, 
Теперь, как и всегда, - одно лишь умиленье: 
Желанный дом отца и матери язык 

Обрежьте телефон, часы остановите. Оден. 

Stop all the clocks, cut off the telephone, 
Prevent the dog from barking with a juicy bone, 
Silence the pianos and with muffled drum 
Bring out the coffin, let the mourners come. 

Let aeroplanes circle moaning overhead 
Scribbling on the sky the message He Is Dead, 
Put crepe bows round the white necks of the public doves, 
Let the traffic policemen wear black cotton gloves. 

He was my North, my South, my East and West, 
My working week and my Sunday rest, 
My noon, my midnight, my talk, my song; 
I thought that love would last for ever: I was wrong. 

The stars are not wanted now: put out every one; 
Pack up the moon and dismantle the sun; 
Pour away the ocean and sweep up the wood. 
For nothing now can ever come to any good. 

Обрежьте телефон, часы остановите, 
Собачьи драки из-за кости прекратите, 
Умолкни пианино, под барабана дроби 
Несите гроб, оплакивайте скорби. 

Пусть кружат самолеты в небе хмуром, 
Вычерчивая буквами: Он умер. 
На шеи белые наденьте черный траур, 
Пусть ходят в черном все по тротуарам. 

Он был мне всем: и севером, и югом, 
Рабочим днем, и праздничным досугом, 
Луною, полночью, мелодией сердечной, - 
Но я не прав: любовь не длится вечно. 

Не надо звезд, пусть все дождем зальется; 
Зачем луна? Снимите с неба солнце; 
Леса срубите, океаны слейте - 
Меня теперь ничто не радует на свете 

Если б я мог сказать. Оден. 
If I Could Tell You 

Time will say nothing but I told you so, 
Time only knows the price we have to pay; 
If I could tell you I would let you know. 

If we should weep when clowns put on their show, 
If we should stumble when musicians play, 
Time will say nothing but I told you so. 

There are no fortunes to be told, although, 
Because I love you more than I can say, 
If I could tell you I would let you know. 

The winds must come from somewhere when they blow, 
There must be reasons why the leaves decay; 
Time will say nothing but I told you so. 

Perhaps the roses really want to grow, 
The vision seriously intends to stay; 
If I could tell you I would let you know. 

Suppose all the lions get up and go, 
And all the brooks and soldiers run away; 
Will Time say nothing but I told you so? 
If I could tell you I would let you know. 


Время ничего не скажет, я же тебе замечу, 
Одно только время знает цену наших затрат; 
Я же, увы, не знаю и я тебе не отвечу. 

Если б могли мы плакать, слыша клоуна речи, 
Если б могли споткнуться от чьих-нибудь серенад, 
Время ничего не скажет, я же тебе замечу. 

Нету такой удачи, которую я отмечу, 
Ибо люблю тебя больше, чем я узнать бы рад, 
Я же, увы, не знаю и я тебе не отвечу. 

Ветры должны подуть откуда-нибудь под вечер, 
Не объяснить, почему с дерева листья летят; 
Время ничего не скажет, я же тебе замечу. 

Возможно розы дейстительно желают расти вечно, 
Наверно виденья эти с нами остаться хотят; 
Я же, увы, не знаю и я тебе не отвечу. 

Положим все львы вдруг встанут, чтобы уйти далече, 
И убегут - не останется ни ручейков, ни солдат; 
Разве нам время скажет? я же тебе замечу: 
Я же, увы, не знаю и я тебе не отвечу. 

Кто влюблен сильней. Оден. 
The More Loving One 

Looking up at the stars, I know quite well 
That, for all they care, I can go to hell, 
But on earth indifference is the least 
We have to dread from man or beast. 

How should we like it were stars to burn 
With a passion for us we could not return? 
If equal affection cannot be, 
Let the more loving one be me. 

Admirer as I think I am 
Of stars that do not give a damn, 
I cannot, now I see them, say 
I missed one terribly all day. 

Were all stars to disappear or die, 
I should learn to look at an empty sky 
And feel its total darkness sublime, 
Though this might take me a little time. 



Глядя на звезды, нетрудно понять, 
Что им с высоты на меня наплевать, 
Но от безразличия все ж потерь 
Меньше несет человек или зверь. 

Что будет, если зажжется звезда 
С жаром, что нам не вернуть никогда? 
Коль равной любви быть не может с ней, 
Пускай буду я, кто влюблен сильней. 

Простой почитатель, каков я есть, 
Звезд, не знающих брань и месть, 
Глядя на них, я не замечал, 
Что хоть по одной ужасно скучал 

Когда бы исчез всех звезд хоровод, 
Я б научился глядеть в небосвод 
Пустой, возвышаясь тотальной тьмой, 
Хотя это заняло б год - другой. 

Колыбельная. Оден. 

Lullaby 

Lay your sleeping head, my love, 
Human on my faithless arm; 
Time and fevers burn away 
Individual beauty from 
Thoughtful children, and the grave 
Proves the child ephermeral: 
But in my arms till break of day 
Let the living creature lie, 
Mortal, guilty, but to me 
The entirely beautiful. 


Soul and body have no bounds: 
To lovers as they lie upon 
Her tolerant enchanted slope 
In their ordinary swoon, 
Grave the vision Venus sends 
Of supernatural sympathy, 
Universal love and hope; 
While an abstract insight wakes 
Among the glaciers and the rocks 
The hermit's sensual ecstasy. 


Certainty, fidelity 
On the stroke of midnight pass 
Like vibrations of a bell, 
And fashionable madmen raise 
Their pedantic boring cry: 
Every farthing of the cost, 
All the dreadful cards foretell, 
Shall be paid, but not from this night 
Not a whisper, not a thought, 
Not a kiss nor look be lost. 


Beauty, midnight, vision dies: 
Let the winds of dawn that blow 
Softly round your dreaming head 
Such a day of sweetness show 
Eye and knocking heart may bless. 
Find the mortal world enough; 
Noons of dryness see you fed 
By the involuntary powers, 
Nights of insult let you pass 
Watched by every human love. 


Колыбельная 

Погрузись, любовь моя, 
В зыбкие мои объятья; 
Время, страсть испепелят 
Чад задумчивых своих 
Красоту и сон могильный 
Их докажет эфемерность: 
Но до самого рассвета 
Будь со мной, творенье жизни, 
Смертным, грешным, но по мне 
Всеобъемлюще прекрасным. 

Дух и тело безграничны: 
Разделяющим любовь 
На ее роскошном ложе 
Через обморок любовный 
Шлет Венера образ смерти, 
Сплав ее расположенья, 
Вечной страсти и надежды, 
Пробудить через прозренье 
Среди льдов, снегов и скал 
Дух отшельника святого 

Верность и определенность 
С боем полночи проходят 
Словно колокола звоны, 
Ропщут модные безумцы 
Монотонно и надсадно, 
Каждый фортинг в кошельке, 
Зло, что им гадали карты, 
Подлежат оплате, но 
Ни с единой мыслью, вздохом 
Не хотят они расстаться. 

Красоты виденье гаснет: 
Пусть рассвета дуновенье, 
Близ твоей мечты повеяв, 
Став сладчайшим днем блаженства, 
Сердца стук благословит. 
Миром смертным будь доволен; 
Полдня жар питаем силой, 
Что не терпит произвола, 
На виду любви людской 
Пусть исчезнут язвы ночи. 


О что это за звук. Оден. 

O What Is That Sound 
O what is that sound which so thrills the ear 
Down inthe valley drumming, drumming? 
Only the scarlet soldiers, dear, 
The soldiers coming. 

O what is that light I see flashing so clear 
Over the distance brightly, brightly? 
Only the sun on their weapons, dear, 
As they step lightly. 

O what are they doing with all that gear 
What are they doing this morning, this morning? 
Only the usual manoeuvres, dear, 
Or perhaps a warning. 

O why have they left the road down there 
Why are they suddenly wheeling, wheeling? 
Perhaps a change in the orders, dear, 
Why are you kneeling? 

O haven't they stopped for the doctor's care 
Haven't they reined their horses, their horses? 
Why, they are none of them wounded, dear, 
None of these forces. 

O is it the parson they want with white hair; 
Is it the parson, is it, is it? 
No, they are passing his gateway, dear, 
Without a visit. 

O it must be the farmer who lives so near 
It must be the farmer so cunning, so cunning? 
They have passed the farm already, dear, 
And now they are running. 

O where are you going? stay with me here! 
Were the vows you swore me deceiving, deceiving? 
No, I promised to love you, dear, 
But I must be leaving. 

O it's broken the lock and splintered the door, 
O it's the gate where they're turning, turning 
Their feet are heavy on the floor 
And their eyes are burning. 



О что это за звук дребезжит, не смолкая, 
По всей долине раскаты, раскаты? 
Алые солдаты всего лишь, дорогая, 
Это шпгают солдаты. 

О что это за свет льется там, сверкая 
Повсюду так ярко, ярко? 
Это на ружьях у них, дорогая, 
Солнце горит жарко. 

О зачем же машины идут, громыхая, 
Куда это все движенье, движенье? 
Обычные маневры всего лишь, дорогая, 
А может и устрашенье. 

О почему они, пыль подымая, 
Свернули в селенья, в селенья? 
Наверно, сменился приказ, дорогая, 
Встань, дорогая, с коленей. 

О может быть помощь нужна им какая, 
Быть может им нужен доктор, доктор? 
Никто же не ранен из них, дорогая, 
Никто из этой когорты. 

О может быть помощь нужна им другая, 
Которую просят у бога, бога? 
Нет, мимо церкви святой, дорогая, 
Ведет их эта дорога. 

О может идут они к ферме, что с края, 
Там фермер в печали, печали? 
Они мимо фермы прошли, дорогая, 
Теперь они побежали. 

О куда ты уходишь, тебе не нужна я? 
Все было обманом и ложью, ложью? 
Нет, я клялся тебя любить, дорогая, 
Но уходить я должен. 

О сорвана дверь и разбиты замки, 
О ворота ломают, ломают, 
И по полу топают их сапоги, 
И глаза их горят и пылают. 

In Memory of W. B. Yeats 
Feb. 1939 

Earth, receive an honoured guest; 
William Yeats is laid to rest: 
Let the Irish vessel lie 
Emptied of its poetry. 

Time that is intolerant, 
Of the brave and innocent, 
And indifferent in a week 
To a beautiful physique, 

Worships language and forgives 
Everyone by whome it lives; 
Pardons cowardice, conceit, 
Lays its honours at their feet. 

Time that with this strange excuse 
Pardoned Kipling and his views, 
And will pardon Paul Claudel, 
Pardons him for writing well. 

In the nightmare of the dark 
All the dogs of Europe bark, 
And the living nations wait, 
Each sequestered in its hate; 

Intellectual disgrace 
Stares from every human face, 
And the seas of pity lie 
Locked and frozen in each eye. 

Follow, poet, follow right 
To the bottom of the night, 
With your unconstraining voice 
Still persuade us to rejoice; 

With the farming of a verse 
Make a vineyard of the curse, 
Sing of human unsuccess 
In a rapture of distress; 

In the deserts of the heart 
Let the healing fountain start, 
In the prison of his days 
Teach the free man how to praise. 



Здесь в земле спит Уилльям Йетс 
Родной Ирландии певец; 
Обрела душа приют, 
Опустел стихов сосуд. 

Время, что не терпит их, 
Умных, смелых и живых, 
И уносит в пустоту 
Форм телесных красоту, 

Что язык хранит, забыв, 
Кем питаем он и жив, 
Извиняет ложь и лесть, 
К их ногам бросает честь. 

Век, что тех не осуждал, 
Кто, как Киплинг, рассуждал, 
Кто своим пером владел 
Гладко словно Поль Клодел. 

И летит в кромешный мрак 
Всей Европы лай собак, 
Разделяет их, как кость, 
Своя собственная злость. 

Стыд огромный и позор 
Затуманил каждый взор, 
Жалость заперта в глазах 
В непролившихся слезах. 

Опустись, поэт, на дно, 
Где пустынно и темно; 
Твой повсюду слышный глас 
Все зовет к веселью нас. 

Как огнем, стихом объят, 
Разожги проклятий ад, 
Пой про бремя неудач, 
Про отчаянье и плач; 

Брось целительный свой стих 
В пустоту сердец людских, 
Пребывающих в ночи 
Ненавидеть отучи.