Савинков Андрей Николаевич : другие произведения.

Сицилианская защита

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Альтернативная история без попаданца. Попытка подыграть французам в 1940 году и дальнейшее развитие событий. Полный текст тут: https://author.today/work/96270

  Пролог 1
  
  Где-то в безвременье
  - Да сколько можно, уже обсуждали это миллион раз.
  - И при этом каждый, заметь, остался при своем мнении.
  - Да, я говорил, и буду говорить, все эти стратегии непрямых действий - от слабости. Войны выигрывают ударом в сердце врага.
  - Отлично, предлагаю спор.
  - Наконец-то, давно хотел посмотреть, как ты на практике будешь реализовывать свои бредни.
  - Два вмешательства третей ступени - достаточно непрямое воздействие?
  - Хм... Пожалуй. Место, время?
  - Пусть будет СССР, 1939 год.
  - Будем переигрывать Вторую Мировую?
  - Ну да.
  - А срок и условие победы в споре?
  - Срок? Не будем затягивать слишком уж на долго. Пусть будет пятьдесят лет. А граничное условие... скажем существенное улучшение качества жизни населения.
  - Достаточно обтекаемо, не так ли?
  - Есть у меня пара идей. Я думаю, споров начет победителя не возникнет.
  - На что спорим?
  - Как обычно. По рукам?
  - По рукам.
  
  Пролог 2
  
  Страсбург, Франция 07 октября 1939 года.
  В кафе на Парижской набережной было не по субботнему пусто. Из пятнадцати столиков, расположенных на открытой площадке, занято было лишь три. Даже отличная как для начала октября погода не могла вытянуть людей из своих домов. В воздухе стоял отчетливый дух разгоравшейся новой большой войны.
  Высокий, даже скорее долговязый мужчина в форме полковника французской армии неторопливо потягивал кофе, и только пятая сигарета за последний час могла навести стороннего наблюдателя на мысль о полном душевном разладе, творившемся в душе офицера.
  Сделав последний глоток, полковник опустил на стол газету, чтению которой он посвятил последние полчаса. "Ле Фигаро", как и большинство французской прессы, уделяло все свое внимание в эти дни боевым действиям на востоке. Вернее, фактическому их окончанию.
  Немцы буквально за месяц стерли армию Польши в порошок и последнюю неделю занимались лишь тем, что добивали оставшиеся очаги сопротивления на севере страны. Именно этим последним актам того фарса, который парижские газетчики называли "героической обороной" и "самоотверженной борьбой", и была посвящена статья на передовице столичной газеты.
  Понятное дело, что по роду своей деятельности полковник знал больше, чем далекие от армейских дел писаки. А именно знал он, что никакого героического сопротивления поляки не оказали, просрав войну уже в первые дни сентября. Но не сам факт поражения поляков и даже не действия, а вернее полное бездействие, французских войск выводило опытного военного из равновесия. Намного интереснее были действия бошей, которые на практике воплотили многие из тех идей, которые он, Шарль де Голль, вот уже несколько лет пытался продвинуть во французской армии.
  Глубокие танковые охваты, поддержка танков пехотой, взаимодействие наступающих частей с воздушными силами: казалось, кто-то решил показать долговязому полковнику, какой именно должна быть армия из его головы, воплощенная в мясе и металле.
  Из задумчивости де Голля вывело появление незнакомого господина в штатском. Одетый в темно-коричневое пальто, господин достаточно бесцеремонно выдвинул стул, и, не спрашивая разрешения, присел за стол. В руках он держал достаточно пузатый кожаный портфель.
   У стола в мгновения ока материализовался официант.
  - Чашку кофе и коньяка на два пальца поприличнее, пожалуйста. - Официант кивнул и ретировался в сторону кухни.
  Все это время полковник молча наблюдал за действиями незнакомца. Только лишь после ухода официанта, поймав взгляд незнакомца, он вопросительно изогнул бровь, широким кивком указав на дюжину пустующих столиков вокруг.
  - Добрый день, господин полковник, - наконец поздоровался пришедший, тем самым давая понять, что его появление тут не случайно, - меня зовут Смит, господин Джон Смит.
  Сказано это было с такой интонацией, что даже убогому стало бы понятно, что никакого отношения к огромному полчищу потомков кузнецов, проживающих в Англии и Америке, неизвестный господин не имеет.
  - Чем имею честь? - Не очень вежливо отозвался де Голль. Он был человеком достаточно сварливым и хамство окружающих совершенно не терпел.
  - У меня есть для вас очень интересная информация, господин полковник, и я думаю, что вы как раз тот человек, который сможет ей воспользоваться с наибольшей для всех пользой. - Смит потянулся, за своим плотно набитым портфелем, после нескольких секунд борьбы с пряжкой, потянул оттуда объемистую папку.
  В этот момент вернулся официант. Аккуратно поставил на стол чашечку кофе и пузатый бокал с янтарной жидкостью.
  Подождав, пока он удалится, Смит вытянул-таки папку и положил ее на стол. После чего взял бокал с коньяком понюхал и, улыбнувшись, одним махом опрокинул в себя его содержимое.
  От такого обращения с благородным напитком де Голль только поморщился.
  Сделав пару глотков кофе, Смит молча пододвинул папку де Голлю. Полковник опустил глаза. На обложке крупными трафаретными буквами было выведено "План Везерюбунг".
  Де Голль вновь поднял глаза на незнакомца и удивленно спросил:
  - Что это?
  - Откройте.
  Отодвинув на край стола, пустую уже чашку из-под кофе, де Голль углубился в изучение содержимого предложенной папки.
  Смит успел допить свой кофе, заказать еще порцию, выкурить пару сигарет, когда полковник, наконец, оторвался от изучения бумаг.
  - Почему я должен верить, что содержимое этих документов, правда?
  - Вы не должны, - с простодушной улыбкой ответил незнакомец. - Однако, я бы на вашем месте все же как минимум подробно изучил те сведения, которые я вам передал. Ведь если они правдивы, то правдивыми могут оказаться и эти.
  Смит жестом фокусника вытянул из портфеля две еще более пухлые папки.
  - "План Гельб", "План Рот", - вслух прочитал полковник, - а это что?
  - Планы вторжения в Бельгию, Голландию и Францию.
  - Вы хотите сказать, что вот так просто сидя на набережной в Страсбурге, я получаю все планы ОКХ на следующий год? - усмехнулся де Голль, - я не верю. Это невозможно.
  - Однако это так, - пожал плечами Смит. - Вы конечно, можете не верить, но все же ознакомьтесь с содержимым этих папок. Можете передать их своему начальству, хотя я бы этого делать не стал. Думается мне, что там, - поднятый палец вверх, - эти сведения по достоинству не оценят.
  - Хорошо, если предположить, что все, что здесь есть - де Голль обвел рукой бумаги разложенные на столе, - правда, или хотя бы часть правды, почему именно я? И кто вы такой, в конце концов, и почему передаете мне все... это?
  - Многого я объяснить не смогу, не обижайтесь - служба. Однако на не которые вопросы ответить могу. Хотя бы частично.
  Смит сделал глоток кофе, помолчал секунд десять, как бы собираясь с мыслями и продолжил.
  - Эти материалы мы передаем именно вам, потому что ваше начальство показало полную свою некомпетентность. Откровенно говоря, я бы им и борделем командовать не доверил не то, что армией.
  Де Голль хотел было возразить, но был остановлен движением руки.
  - Не нужно спорить, я здесь не для этого. А насчет вашего командования, вы знаете не хуже меня, я уверен. Что же касается вас лично, то Шарль де Голль известен даже за пределами Франции, как один из самых перспективных военачальников. Ваши идеи, решительность, опыт и образование - именно то, что формирует блестящего офицера. - Смит прервался и сделал еще глоток. - Так что мы рассчитываем исключительно на вашу инициативу. Вы, как я уже говорил, можете передать эти материалы по инстанции.... Однако боюсь, пользы от этого не будет. Поэтому проявите инициативу для спасения вашей родины.
  - На вопрос кто такой я, - продолжил назвавшийся Смитом, - отвечать не буду. Это совершенно не важно. Важно то, кого я представляю. А представляю я страну, которой не выгоден быстрый проигрыш Франции в предстоящей войне. Мы надеемся, что теперь вы сможете продержаться подольше. Год, два, если вы дотяните до сорок второго года, будем считать что мы в расчёте за эти, - незнакомец улыбнулся и хлопнул раскрытой ладонью по стопке на столе, - документы.
  - Русские все-таки, - после нескольких минут размышлений произнес полковник. - Теперь я понял, где я уже слышал этот акцент.
  - Я вам этого не говорил, - с показной веселостью поднял руки Смит. Впрочем, глаза его оставались серьезными. - Есть еще вопросы ко мне? Или вы узнали все что хотели?
  - Вопросов ворох, однако, не нужно быть секретным агентом ГПУ, - с русским выговором произнес название спецслужбы полковник, - что бы понять, что ответов я на них не получу.
  - НКВД, сейчас функции тайной полиции, разведки и контрразведки в СССР исполняет НКВД. Но да, это ничего не меняет. Все что я мог сказать, я уже сказал. Поэтому позвольте откланяться.
  Смит достал портмоне, бросил на стол пару бумажек, встал из-за стола, надел шляпу и, наклонившись к де Голлю произнес:
  - И последнее, это мой подарок Франции и вам лично от меня. - Смит понизил голос, - Обратите внимание на парашютные десанты и меры борьбы с ними, это очень важно. А тот план, который прилетит на самолете бельгийцам - дезинформация. Удачи, она вам понадобится.
  
  Часть I
  Глава 1
  
  Окрестности города Бохольт, Германия 10 мая 1940 года
  На востоке медленно разгорался рассвет. На смену ночной тьме из-за горизонта неторопливо выползали первые лучи солнца.
  Лейтенант Курт Мейер нервно курил сигарету за сигаретой, порой бросая короткие взгляды на циферблат часов.
  - Четыре часа, господин гауптман, пора, - наконец произнес лейтенант.
  - Да Курт, - отозвался стоящий рядом офицер, командир таковой роты и непосредственный командир лейтенанта Мейера, - вы правы, поднимайте людей, командуйте построение, нужно сказать напутственное слово.
  Тихо матерясь, зевая и почесываясь, на улицу высыпали поднятые в постели танкисты. Десять минут на короткий утренний туалет, далее не менее короткий завтрак, построение, напутственная речь командира танковой роты гауптмана Мюллера и вот уже экипажи торопливо занимают места в своих боевых машинах.
  Тем временем часы показали без пятнадцати пять.
  Взревели моторы и машины начали выстраиваться в походную колонну. Место лейтенанта Мейера как командира второго взвода второй роты находилось в самой середине батальонной колонны.
  С дороги съехали в начале шестого. До границы с Голландией оставалось не больше километра, когда поступил приказ развернуться в боевой порядок. Над головой послышался шум моторов. Курт в который раз за сегодняшнее утро бросил взгляд на часы. Без пятнадцати шесть. Пора.
  - Двигай, - высунувшийся из люка по пояс взводный пару раз хлопнул ладонью по броне башни. - Вперед, наша цель вон те крыши на пригорке. Динксперло, - по слогам произнес он трудновыговариваемое название голландской деревушки, расположенной прямо на границе с Германией.
  Бодро наматывая сочную весеннюю траву на гусеницы. Не встретив никакого сопротивления войска, пересекли границу. Народ, разбуженный грохотом десятков проезжающих вокруг и сквозь деревню танков, испуганно выглядывал из окон.
  За несколько минут проскочив деревню, так и не встретив ни одного солдата противника, взвод лейтенанта Мейера остановился для того, что бы сориентироваться на местности. О том, что бы останавливаться в первом же населенном пункте не могло быть и речи. Такой ерундой танковые войска на занимаются. Это работа пехоты, которая двинется во втором эшелоне и будет зачищать за танкистами оставленные хосты.
  Солнце меж тем уже полностью вышло из-за горизонта.
  Над головой в сторону на этот раз Германии пролетела пара истребителей. Один из них отчаянно дымил, второй же, видимо, его сопровождал.
  - Однако нас похоже ждет теплый прием, - пробормотал лейтенант.
  Сверившись с картой, Курт наметил направление движения и раздал указания командирам танков.
  Следующей целью движения было селение с не менее зубодробительным названием Бринденбрек. Затем следовало оседлать шоссе и скорым маршем двигаться в сторону Дутинхема. До него по шоссе было порядка двадцати километров. И по плану, к полудню тридцать третий танковый полк должен был его занять, что в целом казалось вполне выполнимой задачей.
  Однако как это и бывает, неприятности начались почти сразу.
  Шоссе, к которому вышли у Бриденбрека, через два километра пересекало неглубокий и неширокий, заросший всякой зеленой растительностью канал. Мост, перекинутый чрез безымянный канал, был едва ли четыре метра в длину и был вполне себе цел и не вредим. Однако в отличие от восточного его берега, на котором едва зеленело свежими всходами поле, западный берег густо зарос кустарником и деревьями, формируя неширокую лесополосу. Что ждало на том берегу, было не понятно.
  Ожила рация:
  - Курт, - слегка искаженный помехами прозвучал голос гауптмана, - первым через мост пойдет третий взвод, ты встань на расстоянии метров в семьсот и прикрой ребят на случай каких либо неприятностей.
  Расположившись на пригорке, лейтенант напряженно рассматривал в бинокль густые заросли на противоположном берегу. Однако, если там кто-то и был, то он себя никак не проявлял.
  Вот первая машина осторожно въехал на мост, секунда, другая и танк принял в сторону, освобождая проезд следующему панзеру.
  Мост рванул, когда на нем находился третий по счету танк. Силой взрыва его опрокинуло, и он боком ушел в воду. В тот же момент в двух сразу в двух местах сверкнули вспышки, и четвертый танк третьего взвода окутался дымом и встал. Пятый отделался разбитыми катками, хотя сложно понять как со ста метров - практически в упор - можно было выстрелить столь неудачно.
  Те же два танка, успевшие пересечь мост, развернулись было в сторону выдавших свое местоположение орудий, однако вокруг них из все тех же кустов появились голландские пехотинцы, резво забросав панзеры противотанковыми гранатами
  Все это Курт наблюдал уже в прицел танкового орудия. Скомандовав осколочные, он широкой очередью полоснул кусты, надеясь хоть как-то отвлечь засевших там голландцев от танкистов третьего взвода, которые могли еще быть живы. Сверкнула еще одна вспышка - у правого борта земля взорвалась фонтаном, а по броне стукнули осколки.
  На этом, впрочем, засада и закончилась. Взвод из пяти Pz.2 расколошматил полосу зелени на сотню метров вправо и влево от взорванного моста буквально за минуту. Оба орудия успели сделать еще по выстрелу - ни одного попадания - и заткнулись навсегда. Разгоряченные и разгневанные почти мгновенным уничтожением первого взвода, танкисты выпустили по две кассеты каждый, после чего от орудий, как и от прислуги, мало что осталось. Весь бой занял едва несколько минут.
  - Господин гауптман, - Курт вызвал по рации командира, - произошло боестолкновение, третий взвод при пересечении моста попал в засаду. Четыре танка потеряны безвозвратно, у одного повреждена ходовая. Силами моего взвода противник был уничтожен. Противник потерял два противотанковых орудия и до взвода солдат.
  - Черт побери, - голос гауптман а Мюллера звучал в крайней степени раздраженно. - Как это произошло?
  После более подробного описания короткого боя встал вопрос - что делать? Без пехоты и саперов преодолеть даже такой узкий - казалось бы переплюнуть можно - канал не представлялось возможным. Саперы же, двигаясь своим ходом могли добраться только через пару часов, что на корню срывало график продвижения танкового батальона.
  - Смотри, - наконец, после нескольких минут размышлений и совещаний, - наконец решил Мюллер, - этот канал тянется на северо-восток всего на километр-полтора. Мы обойдем его с той стороны. Берешь свой взвод и идешь первым. Смотри только не подставляйся, не лезь в кусты, там, как оказалось, могут сидеть голландцы. Потери четверти роты в первый же день наступления мне более чем достаточно.
  Обход канала полями занял еще почти час. Стрелки часов неумолимо подбирались к девяти.
  Выбравшись на шоссе, рота продолжила свой путь, практически не встречая сопротивления. Лишь раз, они наткнулись на взвод голландских солдат спешно окапывающихся, в попытке перекрыть шоссе. Однако четвертый взвод, шедший во главе колонный в качестве передового охранения, не снижая скорости, развернулся в боевой порядок и смял заслон в считанные секунды. На этот раз обошлось без потерь.
  К десяти часам взвод Курта Мейера достиг местечка Ульфт. В этом месте шоссе пересекало реку Альте Иссель. Сама река хоть и была шириной всего метров в пятнадцать, но взорванный мост намекал на невозможность продвижения дальше в ближайшем будущем.
  Выматерившись, Курт связался с начальством:
  - И где эти хваленые десантники Геринга, которые должны были захватить для нас мосты, - естественно Мюллер был не в восторге. - Жди, сейчас узнаю, что делать дальше.
  Минут через десять рация ожила вновь.
  - Так, новая вводная. Ждать инженерные части времени нет. Возвращаемся назад по шоссе и сворачиваем на боковую дорогу. Поедем через Силволде и Терборг и выскочим на шоссе уже перед самим Дутинхеймом. Если конечно на нашем пути еще что-нибудь не будет взорвано. И да еще, я связался с майором Ригером. Нам выделят пару мотоциклистов в головной дозор, что бы как прошлый раз не получилось. Ты пойдешь за ними во главе колонны. Вопросы есть.
  - Никак нет, господин гауптман, - дураку понятно, что самый важный сейчас ресурс - время.
  Вскоре в пределах видимости стали попадаться первые признаки того, что на этой территории идет война. То тут, то там дымили обгоревшие остовы самолетов. При чем, большая их часть была транспортниками.
  
  Уже много позже Курт узнал, что этот день, день начала войны на западном фронте стал поистине траурным для люфтваффе и, особенно для десантных частей. За первые сутки германские ВВС потеряли больше чем полтысячи самолетов - в основном именно транспортной и бомбардировочной авиации.
  Воздушная мясорубка первых часов войны, развернулась на обширной территории над Голландией, Бельгией, Францией и даже Люксембургом. С обеих сторон в этом грандиозном воздушном сражении участвовало порядка трех тысяч самолетов.
  Не ожидая серьезного противодействия, немецкие бомбардировщики вылетели без какого-то либо значительного истребительного прикрытия, рассчитывая застать вражескую авиацию спящей на аэродромах. Однако случилось не так как задумывалось. Целые эскадрильи Ju 87, 88 оказались полностью беспомощными перед массированными атаками вражеских истребителей, что и привело к таким колоссальным потерям.
  В еще худшем положении оказалась транспортная авиация десантных частей люфтваффе. 7 воздушно-десантная дивизия, части которой согласно плану "Гельб" должны были внезапным ударом с воздуха захватить мосты, которых было значительное количество на пути движения вермахта, была частью уничтожена в воздухе, а частью уже на земле. Система десантирования, принятая в немецкой армии, при которой сам десантник при себе имеет лишь пистолет, а все основное вооружение выбрасывается отдельно в контейнерах, сыграла с ними дурную шутку. 22 же воздушно-десантная дивизия доставка которой по плану осуществлялась планерным способом, в основной своей массе просто не смогла осуществить высадку из-за плотного огня малокалиберной зенитной артиллерии. Вследствие этого, так тщательно разработанная операция по штурму стратегически важного бельгийского форта Эбен-Эмаэль, прикрывающего реку Маас и мосты в городе Маастрихте с треском провалилась. Крепость площадью почти в квадратный километр оснащенная по последнему слову военной мысли, была практически неприступна для штурма наземными войсками, поэтому план предполагал планерный десант прямо внутри укреплений, благо площадь это позволяла. Упорные тренировки и тщательное планирование оказались бессильны перед батареей зенитных эрликонов, буквально разорвавших в упор заходящие на посадку десантные планеры.
  Героическая же оборона форта Эбен-Эмаэль, вошедшая в последствие во все военные учебники как пример мужества и стойкости продолжалась больше полутора месяцев. Отступившие в форт голландские пограничники усилили гарнизон укрепления количественно и главное - качественно. В полном окружении, без связи с внешним миром два неполных батальона солдат сковывала десятикратно превосходящие силы противника. Под постоянными бомбардировками и артобстрелами защитники форта день за днем отбивали атаки вермахта, нанося значительный урон в людях и технике. Для того что бы захватить крепость, вермахту, по сути, пришлось полностью сравнять ее с землей, на что пошло несметное количество боеприпасов и, главное, еще более важного ресурса - времени.
  Таким образом, немецкие десантники, не имея на своей стороне фактора внезапности, были перебиты почти в полном составе. Из четырех с половиной тысяч их осталось лишь несколько сотен, рассеянных на большой площади, деморализованных и не представляющих никакой угрозы голландским и бельгийским войскам.
  Потери в истребительной авиации были не столь значительными, вследствие общей высокой подготовки пилотов немецкой авиации. Однако и они оказались на порядок выше запланированных.
  Важным фактором, повлиявшим на катастрофический для Люфтваффе исход первого дня боев в небе, стало такое качество основного немецкого истребителя Bf.109 как низкий радиус действия. При том, что подавляющее большинство воздушных схваток велось над вражеской территорией, запас горючего позволял вести активные боевые действия не более получаса, после этого приходилось возвращаться на свой аэродром для дозаправки. В свою очередь у Французских, Бельгийских и Голландских самолетов такой проблемы не было.
  Кроме проблем с малым радиусом, люфтваффе имело ряд других проблем. Так, у самолетов союзников было намного больше шансов дотянуть до своего аэродрома и таким образом спасти поврежденную машину. Если же спасти ее не удавалось, то выпрыгнувший с парашютом пилот мог снова стать в строй в отличие от немецких, которые чаще всего попадали в плен. Вот почему, при практически равных на бумаге потерях в истребителях в первые дни, ВВС союзников был, нанесен меньший ущерб, что в дальнейшем сыграло огромную роль во всей войне на Западном фронте.
  
  Очередная задержка на пути к цели. И опять канал, и опять взорванный мост. Однако на этот раз обойти канал стороной не представлялось никакой возможности. На юго-востоке канал соединялся с Альте-Иссель, а на северо-восток тянулся на многие десятки километров, пересекая большую часть Нидерландов.
  В связи с вынужденной остановкой, было принято решение пообедать. Все равно саперов сказали ждать только через несколько часов.
  Именно инженерные части, как это ни странно, стали "узким горлышком" определяющим скорость продвижения вермахта. Казалось, голландцы взорвали каждый чертов мост, на пути движения немецких войск, а поскольку всяких каналов и небольших речушек в этой местности было в изобилии, скоро график наступления стал заметно трещать по швам.
  Несколько часов растянулись на полдня, и саперы прибыли уже в сумерках. Матерясь, они начали сколачивать переправу, способную выдержать хотя бы вес одного Pz. II - восемь тонн. Работа, начавшаяся на закате, не закончилась и с наступлением темноты. Были вытащены мощные прожекторы, и уже при искусственном освещении возведение моста продолжилось. Еще полночи стук топоров, гудение генераторов и матерные по большей части крики солдат не давали танкистам уснуть. Впрочем, возможно, причиной бессонницы был ворох новых впечатлений от первого дня большой войны.
  
  Глава 2
  
  Ла-Шепель, Франция 17 мая 1940 года
  Генерал Гейнс Гудеран прибыл в штаб 19 корпуса с передовой уже ночью, поэтому совещание было назначено на утро.
   Задержка произошла по причине мощного артиллерийского обстрела, которому подверглись части 1-ого пехотного полка и полка "Великая Германия", попытавшиеся с ходу форсировать Маас. Не добились успеха и легкие части 2-й танковой дивизии, действовавшие севернее. Понеся серьезные потери, пехота отступила и затребовала поддержку авиации, получив в ответ отказ, мотивированный отсутствием свободных машин. Корпусная же артиллерия, передвигающаяся болей частью гужевым образом, отстала от передовых частей на целый дневной переход и не могла ничем помочь.
  Кроме самой реки, которая в этом месте была не столь уж широкой - порядка двадцати-тридцати метров - проблему из себя представляли бетонированные сооружения на левом берегу Мааса. Эта часть линии Мажино, построенная после 1936 года, была далеко не так основательна, как та, что прикрывала непосредственно Франко-Германскую границу, однако в отсутствии поддержки с воздуха и тяжелой артиллерии могла стать серьезным препятствием.
  Бросок через Арденны через южную часть Бельгии прошел ожидаемо тяжело. На узких горнолесных дорогах даже небольшой отряд, имеющий средства противотанковой борьбы, мог значительное время сдерживать превосходящие силы. Постоянные ружейно-пулеметные обстрелы, короткие арт налеты, минирование дорог и даже просто завалы, - все это превратило пятидневный марш в один сплошной кошмар. Не имеющие здесь значительных сил - а большая и наиболее боеспособная часть сил союзников, как и было предопределено планом, завязла в Бельгии - французы предпочитали не вступать с танковыми корпусами вермахта в открытые боестолкновения. Ограничиваясь комариными укусами, порой не наносящими вообще никакого вреда, французы медленно отступали, не давая Вермахту развить темп. Причиной слишком медленного продвижения, докладывая фон Клейсту, Гудериан назвал отсутствие поддержки с воздуха и плохую работу люфтваффе в целом. Особенно раздражали генерала танковых войск самолеты корректировщики Bloch MB.170, постоянно висящие в небе над колоннами его войск. Имея практический потолок в одиннадцать километров, эти самолеты были не досягаемы для основных типов истребителей Люфтваффе и с высоты могли безпрепятственно корректировать огонь артиллерии.
  Совещание в штабе 19 корпуса началось рано утром еще до рассвета. Присутствующие командиры дивизий и отдельных частей сначала доложили о состоянии людей, техники и о потерях, понесенных, за первые пять дней боев. Доклады были один мрачнее другого. Почувствовавшие вкус легких побед генералы не были готовы нести хоть, сколько либо значительные потери.
  Особенно горячился командир 1-й танковой дивизии генерал Фридрих Кирхнер. Именно его дивизия наступала в авангарде 19 корпуса и понесла соответственно самые тяжелые потери.
  - Десять процентов танков, Гейнц, - Гудериан терпеть не мог длинные обращения в моменты, когда нужно было говорить по существу, поэтому с ближайшими подчинёнными предпочитал общаться "без чинов". - За пять дней - десять процентов. По легкой технике еще хуже. Командиры разведывательных частей кричат о том, что скоро будет просто не на чем ездить. Понятное дело, что большую долю этих потерь ремонтные части введут в строй опять, но ведь бои то, по сути, на этом участке еще не начинались.
  - Так, все, хватит, - хлопнул Гудериан ладонью по столу. - Боевые здесь собрались генералы или растерянные дети. Поступил приказ завтра форсировать Маас. Поступил от самого фюрера. И так отстаем от графика.
  Гудериан наклонился над картой.
  - Сегодня нас должна догнать корпусная артиллерия. Она займет позиции тут, тут и тут, - указка заскользила по карте. - Артиллерия займется укреплениями на той стороне. В первую очередь это доты в полосе первой танковой дивизии. Артподготовка начнется сразу после выхода на позиции. Задача минимум - не дать вести прицельный огонь по нашим войскам.
  - Далее: французской артиллерией займутся летуны. Согласно плану завтра весь 2-ой воздушный флот работает на нас. После подавления артиллерии ребята Кессельринга, прикроют нас от возможных неприятностей. Теперь что касается собственно наших частей: первая танковая переправляется севернее Доншери, после чего оседлав шоссе, двигается в сторону городка Шевеж. Ваша задача с ходу атаковать возможные подкрепления, перебрасываемые по этой дороге. Правый фланг вам прикроет река Ле Бар. Вопросы есть?
  Успокоившийся уже к этому времени Кирхнер кивнул и откашлявшись спросил:
  - Насколько свободно можно распоряжаться артиллерией и авиацией?
  - Настолько, насколько это вообще возможно. Это направление для нас приоритетное, за вами пойдет 2-ая танковая дивизия. В Шемери-Сюр-Бар 2-ая танковая сворачивает с этого шоссе и перестраивается севернее. Тоже общим направлением движения на Реймс.
  - Яволь, - отозвался генерал-лейтенант Файель.
  - Твоя дивизия, - Гудериан кивнул командиру 10-й танковой дивизии, - бьет южнее Ваделенкура и далее на юг вдоль Мааса. Задача - отрезать части прикрывающие восточный берег реки от основных сил и дать спокойно переправится пехоте. После этого полным ходом догоняете остальных.
  - И наконец, части полка "Великая германия" имитируют переправу в двух-трех местах. Задача - связать боем, не дать французам сманеврировать силами и помешать переправе танков. Сильно не нарывайтесь. Лишние потери нам ни к чему. Вопросы есть?
  Вопросы были. На согласование различных мелочей потратили еще больше часа, закончив совещание только к полудню.
  Переправа через Маас началась на рассвете 18 мая. Первыми в дело вступили артиллеристы. Посылая снаряд за снарядом, они умело накрывали заранее разведанные цели на левом берегу реки. Стрельба в комфортных условиях продолжалась не долго. Всего пятнадцати минут хватило французам, что бы проснуться и затеять контрбатарейную борьбу. Немцы, в свою очередь, вызвали поддержку с воздуха. Над изготовившимися к броску солдатами пронеслись штурмовики и скрылись за кронами деревьев. Высоко, под самой кромкой облаков их страховали истребители - после потерь первого дня войны ударные самолеты без прикрытия на штурмовку уже не отпускали. Внезапно немецкие истребители стали парами уходить в отвесное пике - проснулись и французские авиаторы.
  В установленный час раздались сержантские свистки, пехота бросилась вперед. Оба берега Мааса представляли собой открытые и ровные как стол, покрытые свежей травой луга, поэтому, когда на противоположном берегу ожили пулеметы, фигуры в серой форме стали во множестве падать на землю. Однако наступательный порыв был настолько значительный, что немцы одним махом, не считаясь с потерями - кроме ружейно-пулеметного огня, пехоту то и дело накрывала недобитая французская артиллерия и даже периодически появляющиеся штурмовики - преодолели водную преграду. Зацепившись на другом берегу и уничтожив огневые точки, непосредственно прикрывающие реку, немцы начали энергично строить переправу для танков и другой техники. К полудню французские войска были отброшены от реки сразу в трех местах. 1-ая танковая дивизия, не снижая темпа, овладела городом Шевеж и продолжила движение на юго-восток.
  Гудериан как раз возвращался в штаб корпуса с передовой, когда ему доложили, о прибытии командующего танковой группы генерал-полковника фон Рунштеда. Возле наплавного моста через Маас генералы едва обменялись рукопожатиями, когда в воздухе опять показались французские штурмовики. Вверх потянулись трассы малокалиберной зенитной артиллерии - зенитчики попытались отсечь французов от переправы и не дать результативно сбросить свой смертоносный груз. Несмотря на плотный огонь, а переправы в этот день прикрывала вся корпусная зенитная артиллерия, две пары штурмовиков все же смогли продраться сквозь завесу огня и достаточно прицельно сбросить бомбы. К несчастью одна из них таки попала в саму переправу, ударной волной в воду снесло пару танков и еще с десяток солдат выкосило осколками. Но самое худшее, что мощного взрыва крепление понтонов оборвалось, и две половинки понтонного моста течение стало медленно сносить на северо-запад. Из четырех же штурмовиков один, поймав-таки очередь, развалился прямо в воздухе, другой задымил и ушел со снижением на запад, а двое, счастливо избегнув верной, казалось, смерти, смогли уйти целыми.
  Рунштедт, ставший свидетелем воздушного налета, снял фуражку, вытер вспотевший лоб платком и сухо произнес:
  - Здесь всегда так?
  - Всегда, - подтвердил Гудериан, - обычно еще хуже. Сегодня нас плотно прикрывают орлы Кессельринга.
  - Ну что ж остается только поблагодарить солдат за храбрость. Как себя показывают новые танки?
  - Вы имеете в виду Pz. IV? Не столь они уже и новые. Мы их успешно применяли прошлой осенью в Польше.
  - Это конечно так, Гейнц, однако только сейчас эти танки пошли в войска хоть сколько-нибудь массово. И все же, что вы думаете об этой машине? Сможет ли она стать опорой танковых войск вермахта?
  - Без сомнения, господин генерал-полковник. Единственная вещь, которая мне не нравится в наших новых танках - орудие, - в который раз Гудериан затронул тему короткоствольного орудия новой "четверки".
  - Оставьте, Гейнц, - фон Рунштедт сделал неопределенное движение рукой, - уже много раз поднимали этот вопрос и признали длинноствольное орудия калибра 75мм излишним. Не нужно начинать этот спор опять.
  - Однако, меня беспокоит возможность столкновения с тяжелыми французскими танками. Нам будет достаточно сложно им противостоять.
  - Пусть с ними разбираются пикирующие бомбардировщики. Оставьте работу авиации орлам Геринга. Не можем же мы делать все, не так ли? И еще одно, вы знаете, Буш вас очень хвалил. Он сомневался, сможете ли вы форсировать Маас, но теперь он просто в восторге.
  Приняв доклад о продвижении корпуса, фон Рунштедт уехал, а Гудериан вновь направился на передовую в войска.
  К концу дня войска французов были отброшены от реки на пять-десять километров. За ночь большая часть подвижных сил переправилась на левый берег Мааса, создав предпосылки для броска уже следующим утром 19 мая. Вечером же Гудериан встретился с командующим 14-м армейским корпусом генералом фон Витерсгеймом. С ним необходимо было обсудить вопрос взаимодействия частей при смене подразделений занимающих предмостное укрепление. Фон Витерсгейм клятвенно заверил, что его части смогут переправиться через Маас не позднее полудня 19 мая.
  Решив не ждать тихоходные пехотные части, Гудериан в нарушение прямого приказа более осторожного Клейста приказал, дабы не терять темп, начать движение на рассвете. Таким образом, возникал разрыв в боевых порядках, однако это мало беспокоило создателя танковых войск Третьего Рейха. Отступающие французы совершенно не казались теми, кто мог преподнести неприятный сюрприз.
  19-му армейскому корпусу была поставлена задача ударить на юг и занять высоты в районе города Стонн, для того чтобы лишить французов возможности бить артиллерией через Маас и по мостам на реке. И таким образом позволить спокойно переправиться дивизиям второго эшелона. Однако сходу это сделать не удалось.
  Воспользовавшись подаренным временем, французы серьезно укрепили город, подтянув противотанковую артиллерию и некоторое количество танков. Наступление на Стонн застало Гудериана на передовой, поэтому он лично наблюдал за атакой частей 2-ой танковой дивизии.
  После основательной артиллерийской подготовки, в атаку пошли танки и пехота. Однако далеко продвинутся не удалось: на открытом поле, по которому начали двигаться немецкие войска начали вставать кусты разрывов. Среди снарядов средних калибров ясно выделялись падения снарядов чего-то значительно более мощного. К счастью точность их оставляла желать много лучшего.
  - Что это? - оторвавшись от бинокля, спросил Гудеран стоящего здесь же на наблюдательном пункте командира 2-ой танковой дивизии Рудольфа Файеля. - Судя по всему никак не меньше двухсот миллиметров. Откуда у французов здесь осадные калибры?
  - Это фланкирующий огонь с линии Мажино, господин генерал. Ведут огонь с юга на максимальную дальность орудий. Поэтому и точность такая.
  - Однако если они пристреляются, у нас будут проблемы.
  Как будто услышав слова командующего 19-м корпусом, французы положили снаряд точно в центр наступающих порядков немцев, в мгновение стерев с лица земли целое отделение.
  - Рудольф, командуйте отступление, нет смысла гробить солдат. Сейчас вызовем авиацию, чтобы проутюжить передний край и попробуем после захода солнца. Вероятно, ночью французы будут не столь точны.
  Новая атака, предпринятая в одиннадцать часов, увенчалась частичным успехом. Немцам удалось закрепиться на вершине холма, однако полностью выбить неприятеля из города не получилось. С рассветом ожесточённые боевые действия продолжились. Городок несколько раз переходил из рук в руки, задерживая движение всего корпуса. Наконец, к вечеру 19 мая вермахту удалось отбросить французов за окраину города, устранив, таким образом, угрозу переправляющейся через Маас пехоте.
  Однако время уже было потеряно.
  
  Глава 3
  
  Пятью километрами южнее г. Стене, Франция, 19 мая 1940 года
  Свежеокрашенный в армейские цвета Ситроен шустро петлял по лесной дороге. Вокруг, под сенью уже по-летнему зеленеющих крон и дополнительно скрытые маскировочными сетями, сновали военные, одетые в темно-коричневую форму со знаками различия танкистов французской армии. Здесь же, тщательно укрытые от воздушных разведчиков люфтваффе, находились и танки. По большей части это были легкие Renault R35, также были Somua S35, D2 и. конечно же, тяжелые B1bis. Впрочем, этим линейка французских танков, сведенная чьей-то недрогнувшей рукой в одно подразделение, не ограничивалась. В межвоенный период французский инженерный "гений" породил немало уродцев, все еще тянущих лямку в разных уголках страны.
  Наконец, автомобиль притормозил и из него неторопливо выскочил долговязый полковник. К нему тут же подошла группа офицеров-танкистов.
  - Здравствуйте, господин полковник, - козырнул майор, старший по званию из присутствующих. - Давайте пройдем в штабную палатку.
  - Добрый день, - кивнул на ходу в ответ де Голль, - доложите о готовности к маршу.
  - 44-ый танковый батальон полностью готов к выдвижению, - браво доложил майор, и чуть тише добавил, - насколько это вообще возможно. Из сорока пяти положенных по штату легких танков Renault R35 на ходу сорок три. Еще два нуждаются в ремонте, который в поле провести не возможно. Среди личного состава выбывших нет. Готовы начать движение через пол часа после приказа.
  - Отлично, Поль, - в штабной палатке на столе была разложена карта данной местности. К ней де Голль и устремился. - Выдвигаемся ночью. Через час после заката. Твой батальон идет во главе колонны. Двигаемся в максимальном темпе.
  Длинный палец заскользил по карте, обозначая направление движения.
  - За тобой пойдет 46-ой батальон - наши тяжи. Если нарвешься на упорное сопротивление - обходи, не трать время. Твоя задача первым выйти вот сюда. - Ноготь ткнулся в синюю ленту на карте, обозначающую реку Маас возле надписи Доншери. - Далее занимаешь оборону по реке и не отступать ни на шаг. Если будет совсем плохо, вызывай авиацию, артиллерию хоть самого черта из ада! Держаться до подхода пехоты ориентировочно пять-шесть часов. Впрочем, ты сам понимаешь.
  Майор, Поль Эрсан, командир 44-ого танкового батальона только кивнул в ответ. Начавшаяся всего девять дней назад война уже показала всю ненадежность любого плана.
  - Кроме того тебе отдаю большую часть зенитной артиллерии. Скорее всего, вражеская авиация будет висеть над тобой все время, поэтому не забудь замаскировать все что сможешь.
  Наконец, обсудив все детали, офицеры оторвались от стола и снова вышли на улицу. Перед палаткой все также стоял призванный на военную службу сугубо гражданский по своей сути ситроен.
  - Господин полковник, а пехоту будут перевозить на чем-то вроде этого? - с изрядной долей скептицизма произнес майор Эрсан.
  - Ну да, прямо как в 18-ом году. На парижских такси, - де Голль в сердцах плюнул себе под ноги.
  Ситуация с автомобильным транспортом во французской армии действительно была полу комична полу трагична. Экстраполировав опыт Первой Мировой, французское командование, решило, что комплектовать армию в полном объеме колесным транспортом нет необходимости. По плану в начале войны следовала мобилизация гражданского автотранспорта для нужд армии. О том, что получилось в итоге, в армии говорили исключительно матерно. Мало того, что проходимость большей части гражданского транспорта совершенно не подходила для ведения боевых действий, так еще и техническое состояние каждой отдельной единицы разительно отличалось. Таким образом предсказать, как поведет себя техника на марше, и какой процент машин придется оставить по дороге, было совершенно не возможно.
  - Все, майор, я уехал. Удачи тебе. Она нам всем не помешает.
  Де Голль загрузился обратно в автомобиль и скрылся среди деревьев.
  Контрудар де Голля не был его сольным выступлением. Кроме 4-ой танковой, в этой операции должна была быть задействована большая часть авиации 2-ой, 3-ей и 4-ой армий, а это почти две тысячи самолетов, вся артиллерия, до которой смогли дотянуться и некоторые пехотные части. Но самое главное, что задержка в пять дней позволила союзному командованию понять основной замысел вермахта, оценить всю его опасность и начать аккуратно выводить самые боеспособные части из Бельгийской западни. Бельгийская западня, впрочем, таковой не стала. Благодаря самоотверженности гарнизонов пограничных крепостей группа армий "Б" не смогла крепко связать боем большую часть войск на территории Бельгии и теперь союзники планировали нанести удар высвобожденными частями с севера на юг подрезая переправившиеся через Маас танковые клинья.
  Дивизия же де Голля была единственная, которая могла совершить этот маневр хоть сколько-то оперативно. Сохраненная скорее не благодаря мудрому командованию, а вопреки, она должна была стать тем козырем, который покроет всю пачку вражеских тузов. Для сохранения дивизии де Голлю пришлось в первые дни прямо саботировать приказы командования. Полковник посчитал, что если его план удастся реализовать, то его, как победителя, никто не осудит. Если же нет, то этот эпизод станет всего лишь маленькой частью огромной катастрофы, на который никто впоследствии не обратит внимания.
  С заходом солнца, дивизия выдвинулась к месту назначения. За ночь предстояло преодолеть порядка двадцати пяти километров, что бы начать атаку с рассветом. В авангарде, как и предполагалось, шел батальон легких танков, за ним шли тяжелые В1, далее пехотные части на всем, что удалось собрать с начала войны, а сзади прикрывал этот зоопарк батальон кавалерийских Somua S35.
  Вообще танковая дивизия Франции была достаточно перетяжелённым по составу подразделением. Так, на 10 мая 1940 года в составе дивизии было почти три сотни танков, что не способствовало простоте управления и стало поводом для раздергивания 3-ей танковой на отдельные батальоны. Впрочем, конкретно в этом случае это скорее было на пользу дела. Все же три сотни танков, собранных в одном месте - это сила, с которой необходимо считаться.
  Пройти все двадцать пять километров без боестолкновений не удалось. Возле Отрекур-Э-Пурон колонна нарвалась на передовые части 10-ой танковой, двигающейся вдоль Мааса.
  Не принимая бой, 44-й батальон ушел влево, обходя противника по дуге, а в дело вступили тяжелые танки. Возможно, это было единственное сражение, в котором танки В1 были использованы по назначению. Тяжелые, хорошо забронированные, но малоподвижные, обладающие высокой огневой мощью, они как нельзя лучше подходили для лобового столкновения накоротке.
  Развернувшись из походной колонны в цепь, французы как нож сквозь масло прошли по разбуженному лагерю немецкой дивизии. Крики, вой пуль, грохот разрывов, все смешалось в невообразимую вакханалию, пиршество смерти.
  Проснувшиеся немцы, занимающие места в танках и за щитками орудий с ужасом открыли для себя страшную истину - им просто нечем пробивать лобовую, а часто и бортовую броню тяжелых танков. Про пулеметы Pz.I и 20-мм пушки Pz.II и говорить нечего, однако и 37-мм длинностволки не могли взять французскую броню. Единственным оружием, которое уверенно пробивало 60-мм броню, были знаменитые 88-мм зенитные орудия. Однако их было мало и к тому же в ночном бою от неповоротливых орудий толку - чуть.
  Буквально за два часа резни 10-ая танковая дивизия перестала существовать как организованная сила.
  Однако и французы понесли потери, заплатив за уничтожение танковой дивизии половиной своих тяжелых танков и двумя десятками легких. Впрочем, большую часть В1 можно было восстановить - повреждения чаще всего получала ходовая, но на это не было времени, поэтому бросив все что немого передвигаться самостоятельно, французы продолжили движение.
  В полночь, на другом участке фронта, что являлось также частью общего плана, французы предприняли отвлекающую атаку. Два полка пехоты при поддержке танковой роты вновь атаковали Стонн. Особых успехов им достичь не удалось, однако штаб 19-ого армейского корпуса из-за этой атаки не успел отреагировать на новую опасность.
  На рассвете 4-ая танковая дивизия атаковала немецкие части второго эшелона на переправах через Маас. Не успевшие толком форсировать реку пехотные части застали, что называется, со спущенными штанами. Сходу, сбив передовые заслоны, танки ворвались на позиции и после короткого боя скинули немцев в реку.
  Хорошо проявила себя французская авиация, полностью расчистив небо на этом участке фронта. Опять с лучшей стороны зарекомендовали себя французские штурмовики, внеся свою порцию хаоса в порядки вермахта.
  Таким образом, к десяти часам утра большая часть 19-ого армейского корпуса под командованием генерала Гудериана оказалась отрезанной от своих частей. Однако командующий не впал в панику и, оставив в качестве прикрытия под Стонном полк "Великая Германия", с оставшимися у него двумя дивизиями повернул обратно, в надежде сбить французов с переправы и восстановить связь со своими частями.
  Пятнадцать километров от Стонна до переправ у Седана стали для двух танковых дивизий воистину адскими. Не зря, когда говорят о стратегии блицкрига, одним из основных критериев успеха называют полное господство в воздухе. В небе все время висела французская авиация, то и дело появлялись штурмовики, проходя вдоль колонн выкашивая людей и ломая технику. Единственной защитой от французских самолетов была малокалиберная зенитная артиллерия, перевозимая в кузовах грузовиков, однако ее явно не хватало. То и дело вокруг падали тяжелые артиллерийские фугасы - отличной корректировкой с воздуха французы замещали нехватку боеприпасов к тяжелым орудиям.
  Обратно к Маасу все, что осталось от дивизий 19-ого корпуса добралось на последнем дыхании. Сначала была переправа через реку на запад, потом рывок, когда тылы не успевают за передовыми частями, тяжелый дневной бой, продолжившийся боем ночным и рывок обратно - все это истощило как людские резервы, так и материальные. Топлива в баках почти не осталось, боезапас израсходован на две трети, среди личного состава потери, доходящие до сорока процентов.
  Единственным шансом немецкого корпуса был один первый очень сильный удар, перемалывающий вражескую оборону и дающий шанс на спасение.
  Однако и французы это понимали, поэтому за тот десяток часов, которые у них были, они подготовили оборонительные порядки на столько, насколько это было вообще возможно. Танки замаскированы, частично окопаны, развернута противотанковая и зенитная артиллерия, пехота заняла окопы. Поэтому, атаковавшие с ходу немецкие танки были перебиты, даже не нанеся существенного урона обороняющимся. Годные к маневренной войне немецкие "двойки" и "единички" оказались совершенно беспомощными при лобовом прорыве укрепленной обороны.
  А когда утром 21 мая во фланг немцам вышли два танковых батальона легких Гочкисов и кавалерийских Сомуа немцы не выдержали и начали повально сдаваться.
  В плен попало все, что осталось от 19-ого армейского корпуса: чуть больше десяти тысяч человек непосредственно на берегу Мааса и еще почти две тысячи возле Стонна. В плен попало два генерала, что случилось впервые в Третьем Рейхе. Сам же командующий генерал Гудериан предпочел плену самоубийство и пустил себе пулю в висок. Впрочем, у него просто не оставалось другого выхода, ведь на родине его, так или иначе, ждал трибунал. Невыполненный приказ, обернувшийся катастрофой. Ничего лучше, чем пуля ему не светило. Кроме того, трофеями стали полсотни исправных танков, артиллерия, и что самое полезное - армейские грузовики, которых так нахватало во французской армии.
  
  Глядя на колонну немецких военнопленных понуро бредущих на запад - в ту сторону, в которую они еще вчера двигались в боевых порядках - де Голль думал о тех девяти месяцах, которые прошли с той неожиданной, фантастической встречи в Страсбурге, навсегда изменившей его историю и историю его страны.
  Год был очень тяжелый. Он пытался стучаться в закрытые двери, налаживал личные отношения, как в армии Франции, так и в армиях союзников. Проявлял инициативу, где следует и еще чаще, где не следует. В ход пошли связи, деньги, угрозы. Де Голль буквально кожей чувствовал как время, словно песок утекает сквозь пальцы.
  Полковник де Голль не мог исправить всего, тем более за такой короткий промежуток времени, однако он сделал все возможное. Все, что бы его страна не стала мальчиком для битья в разгоревшейся на континенте большой войне. И первые результаты он с гордостью сейчас наблюдал перед собой.
  
  
  Интерлюдия 1
  
  Кремль, Москва, СССР 24 мая 1940 года
  За длинным т-образным столом сидела дюжина человек занимающих первые места в военной и гражданской иерархии Советского Союза. Солнце за окном уже зашло за горизонт, совещание посвященное началу полноценной войны на западе продолжалось уже несколько часов. Слово держал начальник Генерального Штаба СССР маршал Советского Союза Шапошников.
  - ... Таким образом, 19-ый армейский корпус полностью прекратил существование. Клейст снят с поста командующего танковой группой своего имени. Кто его заменит не известно. На сегодняшний день фронт несколько стабилизировался. Немцы продолжают удерживать плацдармы на левом берегу Мааса, однако от удара еще не оправились, и наступать, судя по всему, пока не способны. Французы спешным порядком выводят самые боеспособные части из Бельгии и укрепляют новую часть линии Мажино. Наш военный атташе в Англии сообщает, что Черчилль, наконец-таки, дал согласие на перебазирование английской авиации на французские аэродромы. Видимо боров понял, что военная катастрофа, замаячившая в первые дни войны, пока откладывается.
  - А что с положением в Голландии и Бельгии, Борис Михайлович, - вытащив трубку изо рта, спросил Сталин.
  Кроме Шапошникова из военных на совещании из армейцев присутствовали Ворошилов, Тимошенко, Павлов и Кулик. Флот представляли Кузнецов и Галлер. Кроме того были приглашены Берия, Хрущев, Жданов и Молотов.
  - В Голландии, несмотря на подрывы мостов и обширные затопления, немцы смогли прорвать укрепленную линию Греббе. Наиболее боеспособные части Голландской армии смогли отойти на территорию так называемой "Крепости Голландия". Это наиболее густонаселенная и промышленно развитая часть страны на северо-западе. Голландцы могли осуществить значительные затопления своей территории, поэтому прорыв этого рубежа обороны связан с известными трудностями. На сегодняшний день голландцы имеют в строю до десяти боеспособных дивизий. Эти войска приковывают к себе всю 18 армию вермахта. Нужно так же отметить, что своей авиации у Голландцев почти не осталось. Сейчас в небе над Голландией с люфтваффе дерутся преимущественно английские пилоты.
  - Что касается Бельгии, - Шапошников отпил из стакана с водой, - в Бельгии ситуация следующая. Линию Антверпен - Льеж - Намюр - гранца с Францией, где естественной фортификацией служили Альберт-канал и Маас удержать не смогли. На данный момент Бельгийские войска крепко держаться на линии Антверпен - Левен. Участок фронта Левен - Намюр и далее до французской границы занимает Британский Экспедиционный Корпус. Кроме того необходимо отметить наличие ряда не взятых укреплений на Бельгийско-Немецкой границе. Несмотря на окружение, они продолжают сковывать значительные силы вермахта.
  - Какие ваши прогнозы, Борис Михайлович, - вновь подал голос Сталин.
  - Делать долговременные прогнозы сейчас сложно, товарищ Сталин. Тем более, что информация нам поступает весьма отрывочная и с серьёзным запозданием. По моему мнению, немцам понадобится еще несколько дней, чтобы очухаться от разгрома, учинённого им под Седаном. После этого, ориентировочно в первых числах июня вермахт предпримет еще одну попытку прорыва фронта. Гитлер сделает все, дабы не допустить длительной окопной войны. Тем более, что совокупная военно-промышленная мощь союзников явно превосходит немецкую, а значит затягивать боевые действия смысла нет.
  - Может ли Красная Армия творчески использовать опыт современной войны, который союзники и Германия сейчас зарабатывают кровью?
  - Так точно, товарищ Сталин. Сейчас мы получаем очень интересные сведения с полей сражений. Аналитическая группа уже работает над выводами первых дней войны. Уже сейчас ясно, что полученные данные серьезно продвинут нас в развитии теории встречного боя, применения танков, взаимодействии родов войск.
  - Хорошо, Борис Михайлович, спасибо за доклад, - уже ко всем, - и так, товарищи, какие выгоды может приобрести наше молодое государство от разгорающейся на западе войны?
  
  
  Глава 4
  
  Пьоте, Бельгия, 29 мая 1940 года
  - А слышал про то, как наши 3-я и 4-ая танковые в Бельгии с французами лоб в лоб сошлись?
  - Не, не слышал, - сонным голосом ответил Курт. Он лежал с закрытыми глазами и изо всех сил отдыхал под убаюкивающий стук колес. И разговоров о войне ему совершенно не хотелось.
  - Говорят, наших знатно потрепали.
  - Кто говорит?
  - Да поболтал я здесь с одним мотострелком на предыдущей остановке. Их, наоборот, на север перебрасывают поближе к Антверпену.
  - Вилли, хватит собирать всякие сплетни. Нарвешься когда-нибудь. Получишь за свой длинный нос и не менее длинный язык по шее.
  Вильгельм Краус командир четвертого взвода, состоящего из старых "единичек" выпустился из училища совсем незадолго перед началом войны. Он был легок на язык, и голова далеко не всегда успевала за этим важнейшим для Крауса органом.
  - Ну ладно, - видя, что столь резкий ответ слегка обидел сослуживца, Курт Мейер постарался подсластить пилюлю, - давай свои сплетни.
  - И ничего это не сплетни, а важная, на побоюсь этого слова... - начал было Вильгельм, однако под взглядом старшего товарища осекся. - Так вот, наши столкнулись с французами лоб в лоб и знатно отхватили. Тот мотострелок, с которым я разговаривал, говорил, что у наших были серьезные проблемы с броней французов. Якобы ни "двойка", ни "четверка", ни даже длинноствольная "тройка" в лоб их не брала. Приходилось в борт заходить и в корму.
  - Наверно на В1 нарвались или на В1бис. У них там во лбу 60 миллиметров. Хрен пробьешь.
  - Нда... про мой пулемет и говорить не о чем.
  - И чем все закончилось?
  - Так отступили лягушатники, хоть и настреляли наших танков под две сотни. Наши их обходить начали, а у французов раций в танках нет. А какой маневренный бой без нормального управления. Вот они и дали деру.
  - Да уж, не хотелось бы с таким твердолобым накоротке встретиться. Пусть их вон люфтваффе вместе с противотанкистами бьют. Танки с танками не воюют.
  - Ну да не воюют, - хмыкнул тоже задумавшийся о чем-то Вильгельм и откинулся на лежанку, - скажи это тем парням, которых эти тяжи в упор нашинковали. Это еще не известно, что там, на французской границе произошло. Тоже наверно без них не обошлось.
  После неспешного марша по Голландии, изобиловавшего переправами, засадами, минированием дорог и прочими радостями арьергардных боев, 18-ая армия так и не смогла прорвать оборону района, названного "Крепость Голландия". Протоптавшись неделю перед основательной линией укреплений и несколько раз, неудачно попробовав ее на зуб, немцы так и не достигли какого-либо успеха. Решительный же штурм сулил потери сочтенные командованием недопустимыми.
  22 мая в войсках со скоростью лесного пожара распространилась новость о крупном поражении немецких войск на французской границе, а 23 - пришел приказ о переводе ударных танковых частей в Бельгию. Место же 18-ой армии занимали пехотные дивизии второй линии. Оставшиеся у Голландцев войска не представляли существенной угрозы, поэтому немецкое командование, по сути, махнуло на этот фронт рукой, резонно полагая, что победа над Францией сейчас важнее всего.
  Уже 24 мая 9-ая танковая дивизия погрузилась в вагоны и вместе со всей техникой и имуществом была переброшена к небольшому городку в восточной Бельгии со странным для немецкого уха названием Пьоте. Пять дней дивизия потратила на развертывание и спешную разведку противостоящих ей частей союзников.
  Согласно новому плану, группа армий "В" должна нанести главный удар в полосе Антверпен-Левен и, прорвав порядки бельгийской армии выйти на побережье Па-де-Кале. Таким образом, немецкие войска перерезали Британскому Экспедиционному Корпусу наикратчайшие пути снабжения, что ставило англичан в опасное положение, и должно было вынудить уйти с территории Бельгии.
  Само наступление началось утром 29 мая с непродолжительной, но массированной артподготовки и налета люфтваффе на переднюю линию обороны Бельгийских войск. Против 18 бельгийских дивизий, расположенных в два эшелона немецкое командование, сосредоточило 20 дивизий, из которых три были танковые, остальные - пехотные. Таким образом, ОКВ существенно оголило остальную часть бельгийского фронта, оставив в прикрытии против британских войск всего шесть дивизий.
  Сразу после окончания артподготовки в бой пошли танки. Рота лейтенанта Мейера на этот раз находилась во второй линии. Командование учло опыт предыдущих боев, показавших всю слабость бронирования первых немецких танков, и больше не пыталось кидать легкие танки на прорыв вражеской обороны. "Единички" и "двойки" теперь предполагалось использовать исключительно для ударов по тылам уже прорванных позиций вражеской армии. Прорывать же оборону переднего края отправили более новые и главное - крепкие "тройки", "четверки" и самоходы.
  Именно поэтому, новое наступление для Курта и его коллег началось уже ближе к полудню. Приказ на выдвижение пришел, когда лейтенант сидел на броне своего танка и докуривал очередную сигарету.
  - По машинам! Выступаем, - крикнул лейтенант и нырнул в люк танка.
  До переднего края бельгийской обороны было около трех километров. Несмотря на отличную работу фельджандармов - шоссе было порядком забито людьми и техникой.
  Высунувшись из люка, Курт наблюдал со всех сторон хорошо смазанный военный механизм, одномоментно пришедший в движение. Подобно сжатой пружине вермахт, стремительно высвобождал накопленную энергию в сторону войск союзников.
  Через полчаса взвод Курта Мейра наконец достиг первой полосы бельгийских окопов. Здесь уже повсюду были следы недавних боев. Впрочем, все указывало на то, что бельгийцы заранее оставили первую линию, и артподготовка не нанесла им серьезного ущерба. Несколько десятков трупов в форме бельгийской армии, разбитые блиндажи, несколько брошенных винтовок и на сотни метров в обе стороны перепаханная снарядами земля. Вот и весь пейзаж.
  Настоящий бой, видимо, начался уже на второй линии обороны. По обеим сторонам дороги в поле стояли застывшие коробки танков. Вокруг некоторых уже суетились ремонтники. Другие - закопчённые и полностью выгоревшие изнутри годились лишь на переплавку. Ими займутся позже.
  Впереди отчетливо грохотала канонада. Над головой то и дело пролетали самолеты.
  Обходя Мехелен с юга, рота гауптмана Мюллера нарвалась на засаду.
  Первым полыхнул головной танк. Не повезло кому-то из первого взвода. Основное бельгийское противотанковое орудие - 47-миллиметровка - прошило выстрелом Pz. II насквозь, вызвав детонацию боекомплекта. Почти сразу попадание получил замыкающий.
  Короткая команда:
  - Съехать с шоссе, ищите чёртову батарею, пока нас всех не перещелками, - голосом гауптмана Мюллера пролаяла рация.
  Впрочем, и без команды легкие танки как тараканы начал и расползаться в разные стороны. Из двух грузовых опелей на дорогу посыпалась пехота - находиться в кузове под обстрелом желания не было ни у кого.
  Вспыхнул еще один танк. Рядом с другим встал фонтан близкого попадания - повезло.
  - Господин лейтенант, - раздался в ушах голос командира танка из его взвода, - кажется, огонь введут из посадки. Юго-восток, восемьсот метров.
  Мейеру понадобилось еще пять секунд, что бы найти в перископ место, о котором говорил подчинённый. И он тоже заметил вспышку в кустах и почти сразу еще одну. На этот раз в огненном разрыве скрылся грузовик - не успевших отбежать пехотинцев разбросало в разные стороны.
  Дав короткую очередь в сторону врага, лейтенант скомандовал атаку. Эти восемьсот метров оказались очень длинными. В суматохе лейтенант никак не мог точно прицелится, чтобы накрыть полу батарею на ходу, раз за разом выпуская кассеты в молоко. Остановиться же и прицелится, не давал инстинкт самосохранения, кричавший о том, что стоящий танк окажется слишком лакомой целью.
  Прямо перед танком в воздух полетели комья земли. Промах. Видимо там, на батарее кто-то поспешил.
  Ворвавшись на скорости первым на позиции артиллеристов, танк лейтенанта сходу раздавил гусеницами орудие: железо противно заскрежетало об железо. По броне защёлкали винтовочные пули. Прислуга второго орудия попыталась было его развернуть, однако была сметена очередью 20-миллиметровых снарядов впущенных практически в упор. С десяти метров промахнуться было уже невозможно. Оставшиеся в живых бельгийцы, лишившиеся орудий и возможности хоть как-то поражать вражеские танки, начали бросать оружие и поднимать руки вверх. Наконец подбежала пехота и начала сгонять сдавшихся бельгийцев в кучу.
  В живых осталось всего пятеро бельгийцев. Это из состава двухорудийной полубатареи и отделения прикрытия.
  С трудом разжав пальцы и оторвавшись от перископа, Курт высунулся из люка. Достал из нагрудного кармана пачку сигарет и спички, попытался подкурить. Первую спичку сломал, потом сломал вторую и третью. Глубоко вздохнул и, наконец, сумел добыть огонь. Глубоко затянулся и только потом огляделся. На поле дымило восемь костров: три "единички", четыре "двойки" и опель приданной пехоты.
  - Семь танков, - тихо пробормотал лейтенант, - и еще шесть осталось в Голландии. Пополнений прислали только один Pz. II. И еще два сумели восстановить ремонтники. Двенадцать танков из двадцати двух. Пол роты нет. А ведь прошло только двадцать дней боев.
  - Курт, - ожила рация, - прием.
  - Да, Вилли, я тебя слышу.
  - Курт, гауптман Мюллер погиб, кроме того, первый взвод остался без командира. А у моей машины что-то с подвеской - неудачно спрыгнул с шоссе в кювет. Так что ты сейчас за главного.
  - Одиннадцать. Черт побери, этого еще не хватало. - Курт в сердцах стукнул кулаком по броне. Раздался глухой удар. Боль в руке слегка привела мозги в порядок. Так или иначе, делать что-то нужно было. И логичнее всего было начать с доклада непосредственному командиру. Теперь им был командир первого батальона майор Эрих Ригер.
  Доложив наверх, Курт выслушал много мата и приказ не прекращать движение и силами роты выйти к мосту через канал Диль-Левен на южной окраине Мехелена. Мост по данным авиаразведки был все еще цел, и было крайне важным, что бы он именно в таком виде достался вермахту
  Километр по прямой через поля. Семь-десять минут для танковой роты. Ровно для того, чтобы увидеть, как мост взлетает в воздух, а от места взрыва отъезжает грузовик, в который торопливо на ходу запрыгивают последние солдаты в форме бельгийской армии.
  - Стой, - Курт отдает приказ механику-водителю, машина резко тормозит.
  На этот раз торопиться смысла нет, есть возможность прицелиться получше и накрыть грузовик первой же очередью. Так и произошло: несколько раз рявкает 20мм орудие и вокруг уже набравшей скорость машины расцветают разрывы. Ошмётки кузова летят в разные стороны, после чего машина исчезает в огромном облаке огня.
  - Саперы, - только и прошептал лейтенант.
  Около того, что осталось от моста, остановились на обед. Одиннадцать танков, два мотоцикла и грузовик с пехотным отделением.
  Хотя на этот раз переправу восстановили быстро, вперед вторая рота так и не двинулась. Ее как потерявшую больше половины техники оставили во втором эшелоне вместе со всем 33 танковым полком, потери которого в среднем были меньше, но, тем не менее, перевалили за двадцать пять процентов. И только сложная оперативная обстановка не позволили вывести весь полк в тыл на пополнение и отдых.
  А ситуация на фронте была следующая. Нанеся удар в полосе ответственности бельгийской армии, немцы не без проблем прорвали фронт между Антверпеном и Брюсселем. В прорыв шириной почти десять километров устремились силы двух армий. Впрочем, удары по самим главным бельгийским городам успеха не принесли. Теперь над правым флангом немецкого прорыва нависла группировка из шести дивизий укрепившаяся в Антверпене, а левому флангу угрожал корпус генерал-лейтенанта Виктора ван Страйдонк Баркеля. Таким образом, судьба прорыва оставалась не ясной, так как, не обеспечив безопасность флангов, фон Бок, командующий группой армий "В", двигаться дальше не рисковал. Повторять судьбу Гудериана ему не хотелось. Немецкие войска, преодолев за два дня от десяти до двадцати пяти километров, уперлись в следующую линию обороны по реке Шельде.
  А уже первого июня активизировались части Британского Экспедиционного Корпуса. Англичане нанесли удар от Намюра в сторону Льежа. И хотя фронт им прорвать не удалось, действия генерала Горта вызвали тихую панику в штабе фон Бока. Положение немцев осложнялось все еще не подавленными укреплениями на бельгийско-немецкой границе, изрядно затрудняющими маневр войсками.
  Генерал Горт, впрочем, не ставил за цель окружить или даже нанести существенный урон вермахту. Единственной целью было оттянуть часть войск на себя и сбить немцам их наступательный порыв. Что ему вполне удалось. Еще одним следствием этого тактического наступления стало ослабление давления люфтваффе по всей протяженности фронта. Пойдя на поводу у фон Бока, Геринг отдал приказ "максимально усилить воздействие в полосе ответственности британских сил". Это, кроме всего прочего, позволило французам завершить перегруппировку сил, а бельгийцам закрепиться на новой линии обороны.
  Сложившуюся оперативную паузу стороны активно использовали для пополнения обескровленных в боях частей. 1-ую, 2-ую и 10-ую танковые дивизии пришлось фактически создавать заново, используя в качестве основы, выдернутые из других дивизий танковые и моторизованные полки. Впрочем, как запятнавшие себя позором, эти номера дивизий отныне выводились из оборота, и новые части получили номера 11, 12 и 13.
  Неудачи Германии на фронтах взбесили Гитлера, вследствие чего в командовании вермахта начались перестановки. Так со своего поста был снят главнокомандующий сухопутными войсками генерал-полковник фон Браухич. Его место занял сам Гитлер. Вызванная этим волна перестановок уровнями ниже и соответственно неразбериха отодвинули новое наступление еще дальше.
  Полученную передышку союзники использовали для укрепления линии обороны, мобилизации войск, транспорта и промышленности. Рылись сотни километров окопов, танковых рвов, тысячи блиндажей и дзотов. Активизировалась стратегическая авиация англичан. Война неумолимо затягивалась.
  
  
  Глава 5
  
  Селение Актовен, Нидерланды, 18 июня 1940 года
  Обер-лейтенант Курт Мейер сидел за столом и просматривал личные дела нового пополнения. Качество этого пополнения оставляло желать лучшего. Разгром, а потом формирование с нуля трех танковых дивизий и общие потери начала войны существенно ударили по качеству личного состава танковых войск.
  Наглядным примером такого качественного сдвига был сам Курт. Получив за наступление в Бельгии железный крест 2-ого класса и обер-лейтенантские погоны, он был поставлен командовать своей "родной" второй ротой. Однако свежеиспеченный ротный отлично отдавал себе отчет в том, что к новой должности готов не до конца. Он и взводом то командовал всего два года после окончания танкового училища в Вюнсдорфе. Стать командиром танковой роты в неполные двадцать пять - нонсенс для мирного времени, и как оказалось достаточно рядовое событие во время войны. Просто никого лучше и опытнее не нашлось. Впрочем, сам Курт был скорее доволен развитием своей карьеры, чем нет. Он то и дело бросал взгляд на тщательно надраенный Железный крест, прицепленный к кителю, а иногда, забывшись, теребил его пальцами.
  - Что ты тут, зарылся в бумаги? - в дверь посунулась голова долговязого Вилли.
  - И не говори, - Курт, сделал приглашающее движение рукой, - кто бы мог подумать, что у командира роты столько бумажной работы.
  - Пополнение изучаешь, - лейтенант, присаживаясь за стол, бросил взгляд на папки, разложенные на столе.
  - Угу, - кивнул свеженазначенный командир роты, делая глоток из стоящей на столе кружки с чаем.
  - И как?
  - Так себе. Хуже всего с командирами взводов. Только из училища. Куда им командовать в бою?
  - А ты, значит, себя уже умудренным опытом старым воякой чувствуешь?
  - И правда... Хотя по сравнению с ними... Действительно старый вояка.
  - Как думаешь, когда наступление? - Без перехода спросил Вильгельм.
  - Дня два-три, думаю, может неделя.
  - Вот и мне так кажется. Эх, понатаскать бы этих зеленых лейтенантов месяца два-три. Тогда был бы толк.
  - Пожалуй, - кивнул Курт, - но двух месяцев у нас точно нет.
  - Да, я что хотел спросить - нам еще танки обещают? А то нештат выходит. Восемнадцать из двадцати двух, - спросил лейтенант Краус, уже выходя из комнаты.
  - Нет, пополнения в ближайшее время не будет. Нам еще повезло. У других и восемнадцати нет.
  - Хреново, - задумчиво протянул Вильям и закрыл за собой дверь.
  21 июня Курта в числе прочих командиров рот вызвал на совещание в штаб командир полка Ганс Грерт.
  Водитель затормозил возле высокого по здешним меркам трехэтажного здания, которое занимал штаб полка. Отдав команду ожидать его возвращения Курт, раскрыл дверь и вышел из машины. У крыльца уже стояло три офицера. Два обер-лейтенанта и гауптман - командиры танковых рот второго батальона - стояли, курили и о чем-то в полголоса переговаривались. Курт бросил взгляд на часы. Без десяти семь. Совещание назначено на семь ровно. Подойдя к остальным офицерам, обер-лейтенант поздоровался, после чего достал сигарету и тоже закурил.
  - Так вот, - продолжил свою, прерванную приходом Курта речь, гауптман, - сиськи у нее что два яблока. Сочные, крепкие такие. А на вкус...
  Гауптман Грубер, командир роты средних танков, мечтательно закатил глаза.
  - И где ты ее такую вкусную нашел? - спросил один из обер-лейтенантов.
  - Так я тебе и рассказал. Самому мало.
  - Время, господа. Не стоит заставлять начальство ждать.
  Группа офицеров вошла в здание и поднялась на второй этаж, где их уже ждали.
   Вокруг стола собрались шесть ротных командиров, два командира батальонов и сам полковник со своим начальником штаба. Карта на столе отображала расположение немецких войск южнее Лека и те данные о противнике, которые удалось собрать воздушной, пешей и радиоразведке за последнее время. Нужно сказать, что среди красных линий, обозначающих врага, было не мало "белого" пространства. Разведке удалось более-менее достоверно вскрыть только передовые позиции, расположение же резервов оставалось загадкой.
  - И так, господа, полк выступает сегодня ночью. Порядок движения такой...
  - А что с поддержкой с воздуха? - спустя пол часа подал голос командир первого батальона майор Ригер.
  - Обещают поддержку штурмовой авиации.
  - А от английских бомберов нас прикроют?
  - Здесь как получится. Гарантий никто не давал, - пожал плечами полковник.
  Окончательное решение Голландского вопроса началось 22 июня. Сосредоточив против десятка голландских пехотных дивизий двадцать одну немецкую, из которой две были танковыми, командование вермахта рассчитывало на быстрый успех. Выведение из войны Голландии позволило бы высвободить значительные силы и ликвидировать угрозу своему левому флангу.
   В связи со спецификой театра боевых действий применение танков было сильно затруднено. Особенно более тяжелых "троек" и "четверок". Обилие каналов, мелких рек и затопленных областей вынуждало немцев наносить основной удар на узком участке западнее Ньювегейна. Здесь фронт проходил через достаточно крупную реку Лех, ширина которой в некоторых местах достигала сорока-пятидесяти метров. Однако атака через одну пусть и широкую реку была признана предпочтительней, чем тяжелое продвижение через десятки мелких каналов.
  Несмотря на то, что наступление вермахта голландцы ждали, немцы смогли удивить противника. Без артподготовки, ночью специально подготовленные для форсирования рек части одним рывком преодолели водную преграду и, откинув от берега голландские части, заняли плацдарм. На этот плацдарм сразу же начли перебрасывать танки с тем, чтобы уже утром ударить в тыл построениям врага. Дополнительно были нанесены еще несколько вспомогательных ударов, призванных дезориентировать командование голландской армии.
  Перебравшись на северный берег Лека по свеженаведенному понтонному мосту 33-ий танковый полк утром 22 июня двинулся на восток, заходя в тыл частям обороняющим город Ньювегейн. Не встречая сопротивления, удалось продвинуться на три километра и выйти на окраину Эйселстейна, где подверглась удару вражеской штурмовой авиации. В 1940 году танковые полки не имели штатной зенитной артиллерии, поэтому единственным способом спастись было рассредоточение на местности.
  С ужасом обер-лейтенант Мейер приказал своим танкам съехать с дороги и прятаться под редкими деревьями. Этот первый в его жизни налет штурмовой авиации противника Курт Мейер запомнил на всю жизнь. Особенно ему запомнилось чувство собственного бессилия перед вражескими стальными птицами, сеющими смерть и разрушения.
  Внезапно, и так бешено подпрыгивающий на кочках танк резко подбросило и обер-лейтенант, приложившись о крышку люка, потерял сознание.
  
  Белый потолок, запах лекарств, негромкие голоса. Больница. В себя Курт пришел уже на больничной койке. С трудом разлепив глаза, он повернул голову направо, потом налево. Голова отозвалась тупой, всеобъемлющей болью. С трудом сфокусировав зрение, он смог осмотреться. Справа и слева стояли койки с ранеными. Где-то дальше сквозь не плотно зашторенное окно в палату проникал свет. Во рту было сухо и мерзко, очень хотелось пить. Курт попытался что-то сказать, попросить воды, но пересохшее горло выдало лишь глухой хрип.
  Тем не менее, кто-то из соседей по палате заметил его шевеление и позвал медсестру. Пришедшая медсестра первым делом напоила Курта: непривыкший пить лежа, он изрядно облился. Медсестра что-то осмотрела, заглянула в зрачки и удалилась. Спустя некоторое время пришел врач. Невысокий, худощавый с седой бородкой и в круглых очках, он будто бы сошел с картинки в детской книге.
  - Меня зовут Альберт Крейн, я ваш врач, - сказал доктор, заглядывая одновременно в принесенную с собой папку. - Ну что, господин обер-лейтенант, как самочувствие?
  - Паршиво, - едва слышно прошептал Курт.
  - Так и должно быть. Контузия, сотрясение мозга и рассечение над правым глазом. Знатно вы, я вам скажу, головой то приложились. Но ничего фатального. Поваляетесь у нас недельки две. Потом еще в отпуск по ранению съездите. Неделек через семь-восемь сможете снова лезть в свою жестянку. Разве что шрам, скорее всего, останется на лбу. Но, как говорится, шрамы только украшают мужчину.
  - Что произошло? - С трудом шевеля губами произнес раненный. Слабость накатывала все сильнее.
  - Вот уж не знаю, - нахмурил брови врач. - Знаете сколько вас у меня. А вам, господин танкист, сейчас лучше бы помолчать. Напрягаться вам нельзя. Главное сейчас лечение отдых. Спать, есть. Посмотрим на ваше состояние, может быть через несколько дней...
  Не дослушав окончание предложения, Курт провалился обратно в забытье.
  
  - Рассказывай. Что было после того, как меня отключило? - Курт вместе с навестившим его Вильгельмом сидел под деревом в больничном саду. Он бодро шел на поправку, поэтому доктор Крейн разрешил ему короткие прогулки на свежем воздухе.
  - После того как англичане отбомбились и улетели, мы опять построились в колонну и попытались двинуться дальше.
  - Много от налета потерь было?
  - Не очень. То ли мы удачно рассыпались, то ли они криво кидали, но потеряли мы всего одиннадцать машин. Из них только четыре безвозвратно. Понятно, после прямого попадания авиационной бомбы ремонтировать уже нечего. Только на переплавку.
  - Из роты еще кого-то подбили? - сделав глубокую затяжку, спросил Курт.
  - Во время этого налета - один танк из третьего взвода.
  - А вообще?
  - А вообще, за эти четыре дня боев в роте осталось девять исправных машин. Ты представляешь? Девять. Три, правда, обещали вернуть, но когда. У моей "единички" опять подвеска навернулась.
  - Черт побери. Не полных два взвода.
  - После того, как англичане улетели, мы двинулись дальше, но пройдя еще с километр уперлись в оборону на окраине Ньювигейна. Полковник решил попробовать сбить их одним ударом, но там у Голландцев была батарея противотанковых 47-миллимитровок, поэтому потеряв еще несколько танков мы отошли. Понятное дело, без пехоты в город соваться смысла не было.
  - А пехота как обычно отстала? - полувопросительно-полуутвердительно произнес раненный ротный.
  - Ну да. Хотя это не их вина. Там летуны опять облажались. Англичане смогли разбомбить переправу через Лек, поэтому пока восстановили, пока перебросили. Там, говорят, такая рубка в воздухе была.
  - И что дальше?
  - А дальше? Дальше мы дождались пехоту и потом повернули на Север, обошли стороной Утрехт, пару раз прорывая выставленные заслоны, и соединились с частями 254 пехотной в десяти километрах от Амстердама. Ну а потом поучаствовали в его штурме.
  - Так что, Амстердам действительно штурмовать пришлось? Тут разные слухи ходят. Якобы там чуть ли не второй Верден был.
  - Да нет, ты что? - Скривился Вилли, - Авангард наш, СС-овцев из лейбштандарта пощипали знатно, это да. Ну, так они сами виноваты. Думали, что Голландцы при виде танков на окраине столицы, враз в штаны наложат. Чуть ли не походной колонной хотели на главную площадь Амстердама, как ее там?
  - Площадь Дам, - подсказал Курт.
  - Ага, она. Заехать туда хотели. Знамена развернули. Придурки. И попали, естественно в огненный мешок. А когда уже основные силы подошли, оказалось, что там всего два полка было. Прикрывали эвакуацию королевского двора и остатков армии.
  - И многим удалось удрать?
  - Так откуда ж я знать могу, - деланно удивился лейтенант.
  - Вилли... Ты же всегда все про всех знаешь.
  - Ага, а когда я...
  - Вилли, не начинай, и так голова квадратная, - оборвал товарища Курт.
  - Ладно, не буду. Да о чем я? Пообщался я тут с одним штабным. Он говорит, что тысяч пятьдесят смогли эвакуировать. Без тяжелого вооружения, конечно.
  - Не добили. Теперь они где-нибудь во Франции всплывут, или в Бельгии. Плохо, - внезапно у обер-лейтенанта закружилась голова и он инстинктивно, ища дополнительную точку опоры, ухватился за лавочку. Его товарищ и подчиненный это заметил:
  - Все нормально, Курт, ты себя хорошо чувствуешь?
  - Да, жить буду.
  - Я, пожалуй, пойду. А то еще от врача твоего влетит. Тебя проводить до палаты?
  - Сам дойду, - отмахнулся раненный. - Привет парням передавай. Я скоро вернусь.
  - Выздоравливай, - уже в спину крикнул лейтенант Краус. После этого выкинул окурок, развернулся и зашагал прочь.
  
  
  Глава 6
  
  Париж, Франция 26 июня 1940 года
  Шарль де Голль, получивший, таки, звезды бригадного генерала на погоны и в придачу знак отличия офицера ордена Почетного Легиона, за прошедший с начала войны месяц еще больше похудел и осунулся. Вокруг глаз появились темные круги - следствие бессонных ночей и работы по восемнадцать часов в сутки. Все это время он восстанавливал свою дивизию, потерявшую за первые две недели войны больше половины танков и треть личного состава. Но только рамками своей дивизии его деятельность не ограничивалась. Будучи еще до войны сторонником массового использования танков, объединения танковых батальонов в дивизии и корпуса, теперь он пытался передать свой опыт и знания другим командирам французской армии. В статусе национального героя и заместителя министра обороны это делать оказалось намного легче. Да и в целом армия Франции за время войны начала стремительно меняться. Впрочем, меняться стала не только армия, но и вся страна.
  До начала активной войны с Германией во Франции были сильны антивоенные настроения. Настроения эти, ставшие следствием потерь в Первой Мировой Войне, активно поддерживались правительством страны. Надеясь столкнуть Германию и СССР, Франция изо всех сил источала миролюбие. В народе даже ходила присказка "лучше поражение, чем новый Верден". Понятно, что такое положение вещей не могло сохраняться долго. С началом наступления Германии, во Франции развернулась широкая пропагандистская кампания, направленная на подъем патриотических настроений среди простых обывателей. Газеты расписывали героизм солдат, отстаивающих свободу своей родины, по радио выступали политики с призывом защитить отечество от нового нашествия гуннов. С совместным заявлением выступили премьер-министр Поль Рейно и президент Альбер Лебрен. В своей речи политики высказали решимость бороться с врагом до последнего и призвали французов с оружием отстоять свои дома. Все это на фоне первых побед вылилось в резкий подъем патриотических настроений и одновременно - к нарастанию антинемецкой истерии.
  Разобравшись с делами своей героической 4-ой танковой дивизии, де Голль вылетел в Париж на встречу с премьер-министром. Поль Рейно - старый товарищ де Голля, сторонник активной войны с Германией до победного конца - принимал живейшее участие в его карьере. Именно стараниями премьер-министра де Голль получил под командование танковую дивизию и кресло заместителя военного министра республики. И именно влияние и политический вес покровителя позволили сделать то немногое, благодаря чему удалось избежать катастрофы в первые дни войны.
  Встреча в Елисейском дворце прошла не так как, рассчитывал генерал. Вместо разговора о нуждах армии, перевооружении, изменении структуры и прочих на его взгляд важных вещах, разговор зашел о политике. В частности, о фигуре министра обороны Эдуарде Даладье.
  Даладье - один из мастодонтов французской политики, трижды премьер-министр Франции, бывший министр иностранных дел, а ныне военный министр, навязанный Полю Рейно палатой депутатов, не устраивал главу республики. Рейно видел в нем никудышного политика и лично ответственного за слабость Франции, как внешнюю, так и внутреннюю. Именно Даладье подписывал Мюнхенское соглашение, "скармливая" Чехословакию Германии. Чем фактически предал чехов, отказавшись от заключенного ранее союзного договора. И в целом премьер-министр считал Даладье виноватым в сложившейся ситуации.
  Понятно, что наличие такого человека среди министров своего кабинета Рейно не удовлетворяло. Однако только с началом войны сложилась ситуация, показывающая всем всю слабость Даладье как человека и как политика. И если в первые дни войны делать перестановки внутри кабинета Рейно не решался, опасаясь естественной в таких случаях неразберихи, то теперь, когда ситуация на фронте неким образом стабилизировалась, пришло время заняться высокой политикой.
  - Хорошо, общая ситуация мне, в целом, ясна, каким образом это все связано со мной? - Со всей свойственной ему прямотой спросил премьер-министра де Голль.
  - Портфель военного министра.
  - Что? - Де Голль не сразу понял, что ему предлагают.
  - Хочу предложить тебе портфель военного министра. - Четко, буквально, по словам произнес Рейно.
  Генерал в задумчивости потер свой длинный нос.
  - Почему я?
  - Франции на посту военного министра нужен боевой генерал. Политикан Даладье и в мирное время был отвратительным министром, а уж в военное... А ты прекрасная фигура. Боевой генерал, герой, военный теоретик, единственный, кто во Франции предсказал будущий характер войны, все об этом знают. Жизнь уже показала твою правоту. При этом уже заместитель министра. - Рейно помолчал несколько секунд и добавил, - я мог бы снять Даладье и сам занять кресло военного министра, но прекрасно отдаю себе отчет - я тоже не потяну.
  На несколько минут в кабинете воцарилось тишина. Было слышно, как высоко под потолком жужжит одинокая муха.
  - Нет, господин премьер-министр, - де Голль, приняв решение, встал с кресла, - я не думаю, что это будет целесообразно. В войсках я буду полезнее. А здесь, здесь все равно ничего путного сделать не получится. Просто не дадут.
  Генерал развернулся и, не прощаясь, направился к выходу. Рейно тоже поднялся.
  - Танковые дивизии, корпуса? Механизированная пехота? Рации в танках? Взаимодействие с авиацией? Я ничего не забыл? - Уже в спину спросил глава государства. - Сам все сделаешь. Так как посчитаешь нужно. Карт-бланш.
  Де Голль, остановившийся при словах Рейно, развернулся и воткнул взгляд в глаза собеседника. Секунд десять двое французов бодались взглядами, после чего генерал улыбнулся, первый раз за всю встречу и кивнул:
  - Хорошо, я согласен.
  
  Шесть часов сна? Роскошь. Четыре в самом лучшем случае.
  Перестановка в кабинете министров, как и ожидалось не вызвала никаких проблем. Уже даже последнему дураку стало ясно, что Даладье полностью провалил подготовку страны в войне. Назначение же на эту должность де Голля вызвали скорее всеобщее одобрение, чем недовольство.
  В военном ведомстве все оказалось еще более запущенно, чем думал бригадный генерал и свежеиспеченный министр. Раздутые штаты, люди, занимающиеся неизвестно чем, отсутствие хоть какой-то осмысленности в действиях.
  Будучи сам танкистом, де Голль первым делом сосредоточил свои усилия именно в этом направлении. Первым, что он сделал, было формирование шести новых танковых дивизий и переформирование уже существующих четырех, пополнение которых до того шло не шатко не валко. Особенно это касалось 3-ей танковой дивизии, раздерганной в начале войны на части и введенной в бой побатальонно. Технику для старых и новых танковых дивизий спешно собирали среди приданных пехотным дивизиям танковых батальонов. Таким образом, основную часть парка новых соединений составили легкие Рено R35 и Гочкисы H35. Пехоте оставили лишь совсем устаревшие модели, часть броневиков, и всяких уродцев французского танкостроения. Таких, например, как 75-тонный танк 2С.
   Не смотря на всю "легкость" таких дивизий, разбавленную местами средними и тяжелыми танками, по вооружению и бронированию они легко давали фору аналогичным немецким соединениям, укомплектованным Pz. I и II. Проигрывая, впрочем, по всем остальным параметрам.
  Вторым поворотным решением стал отказ от дальнейшего производства большей части номенклатуры французских танков в пользу двух видов, зарекомендовавших себя в первой фазе войны с лучшей стороны. Первый - средний "кавалерийский" S35 (модифицированный и получивший обозначение S40) Второй - тяжелый В1.
  Концепция двух орудий в одной машине стремительно устаревала, показывая всю несостоятельность, поэтому машина остро нуждалась в модернизации. И оказалось, что работы в этом направлении велись еще до войны, ни шатко ни валко, как это обычно бывает. Уже к концу июня очертания модернизированной машины воплотились в чертежах. В40, именно такое названия получила перспективная машина, лишилась орудия в лобовом листе, зато получила новую просторную башню, 90-мм орудие и более мощный двигатель. На увеличение бронирования запаса по весу уже не хватало - подвеска и так вылетала чаще, чем хотелось бы. Впрочем, все это было только пожеланием, которое требовалось еще воплотить в металле. Пока же первоочередной задачей было насытить войска хоть чем-то, поэтому заводы собирали все те же В1
  Дивизии объединили в корпуса. Не мудрствуя лукаво, военный министр волевым решением скопировал немецкую схему из двух танковых и одной моторизованной дивизии. Единственной проблемой, кроме глухих шепотков за спиной, негодующих по поводу такого "германофильства" де Голля, была та, что моторизованных дивизий во французской армии было всего восемь. А новых взять было, в общем-то, не откуда, так как грузовиков для перевозки пехоты во Франции выпускалось столь незначительное количество, что их не всегда хватало на нужды снабжения линейных частей на передовой. Так, на начало войны во французской армии было чуть больше шестидесяти тысяч колесных машин при необходимости в триста тысяч. Понятно, что бредовая идея с мобилизацией гражданской техники возложенных на нее надежд не оправдала. И хотя производство военной техники, в том числе и колесной ежедневно нарастало, вводились в строй новые линии, поглощая государственные деньги военных заказов, быстро закрыть все пробелы было просто невозможно.
  И такие проблемы были во всех отраслях: авиация, артиллерия, снабжение, про флот и говорить не о чем. Флот в этой сухопутной войне оказался бедным родственником, не имеющим хоть какого-то значения в боевых действиях, и по настоянию де Голля все работы по достройке линкоров были на время приостановлены, а ресурсы направлены в другие, более важные сферы.
  Еще одним направлением деятельности де Голля стало стягивание военных сил страны, размазанных по многочисленным французским колониям. Северная и центральная Африка, Индокитай, колонии в Южной Америке, острова в трех океанах и подмандатные территории на ближнем востоке - все это нуждалось в защите и подобно черной дыре поглощало военные и другие ресурсы. Теперь же, необходимость защищать метрополию возвращала их назад вместе с навербованными на месте туземными полками и дивизиями, призванными стать пушечным мясом в большой войне.
  
  Заседание "военного кабинета" продолжалось уже несколько часов.
  - Таким образом, - вещал де Голль, - считаю целесообразным объединить военное министерство с военно-морским и авиационным министерством в единую структуру под единым управлением. Считаю не допустимым в военное время существование наличествующей на сегодняшний день ведомственной раздробленности.
  Министры авиации и флота Ла Шамбр и Кампеши синхронно поморщились.
  - Кроме того, выношу предложение о создании объединенного штаба союзных сил в составе представителей от Франции, Англии и Бельгии, а также Голландии с правом совещательного голоса. Имевшие уже место случаи несогласованности действий между силами союзников, на мой взгляд, заставляют задуматься о безопасности фронта в целом.
   Внезапно дверь совещательной комнаты открылась, и в нее просунулся молодой мужчина с погонами лейтенанта. Быстрым шагом, не обращая внимания на скрестившиеся на нем взгляды, он подошел де Голлю, и что-то прошептал ему на ухо. От полученных известий брови бригадного генерала стремительно полезли на лоб, выражая крайнюю степень удивления. Удивление, впрочем, быстро сменилось злостью.
  - Что я и говорил, господа, - едва сдерживая ярость, тихо произнес военный министр, - никакого нормального сотрудничества в такой ситуации быть не может!
  - Что случилось, господин генерал? - Первым не выдержал министр колоний Мандель.
  - Союзнички начали наступление. Не удосужившись поставить нас в известность, конечно. Извините, господа, я должен идти.
  
  Девятого июля началось первое большое наступление союзников во Второй Мировой войне. Двумя одновременными ударами навстречу от Антверпена и Брюсселя они попытались отрезать немецкие дивизии, занимающие выступ, образовавшийся в результате предыдущего наступления вермахта.
  От Антверпена наступали бельгийцы с приданными им эвакуированными голландскими дивизиями, а с юга им на встречу ударили части Британского Экспедиционного Корпуса.
  Наступление началось по канону Первой Мировой с массированной артиллерийской подготовки, уничтожающей все живое на первой линии. После этого в ход пошли танки.
  В ходе двухдневного сражения ни бельгийцы, ни англичане прорвать фронт так и не смогли, несмотря даже на демонстративный удар французской армии, призванный отвлечь внимание ОКВ.
  Тем не мене, полностью неудачной эта операция не была. Расценив угрозу окружения как значительную, Рейхенау с согласия Браухича и не без истерики Гитлера отвел 76-ую и 113-ую дивизии обратно на линию Антверпен - Брюссель, нивелировав, таким образом, все результаты последнего наступления вермахта.
  
  
  Интерлюдия 2
  
  Вилла Торлония, Рим, Италия, 17 июля 1940 года
  Союз Италии и Германии на самом деле никогда не был столь прочным, как его стали представлять десятилетиями позже. Кроме расового вопроса, являвшегося камнем преткновения в отношениях диктаторов, на первую строчку то и дело выходил вопрос сиюминутной политической целесообразности.
  Аншлюс Австрии, которую Муссолини много лет подряд считал территорией своего влияния, а потом приобретения в Чехословакии и Польше расставили все на свои места. Ведь не бывает равноправных союзов: кто-то везет, а кто-то погоняет. После же 1937 года иллюзий у дуче уже не осталось.
  На встрече в марте 1940 года, состоявшейся на перевале Бреннер, что в Итальянском Тироле, Муссолини пообещал вступить в войну с Францией только поле решительного ее разгрома вермахтом. Судя же по положению дел на фронтах, это самое вступление откладывается на неопределенный срок.
  Так же как не был прочным союз двух государств Оси, не были безоблачными и отношения их лидеров. Муссолини опасался реваншизма Гитлера, не хотел портить отношения с Англией и Францией и, конечно, его раздражал расовый аспект политики Третьего Рейха. Гитлер в свою очередь, видя в Муссолини на первых порах своей политической деятельности пример для подражания, быстро разочаровался в Италии, итальянцах и самом дуче. Отсутствие дисциплины в армии, порядка в делах и, главное, в головах жителей Апеннинского полуострова оказались теми факторами, которые не позволили Германии видеть в южном соседе полноправного союзника.
  Все это и многое другое прокручивал в голове фюрер германского народа, глядя из окна автомобиля на проносящиеся вокруг кварталы вечного города. Он был здесь уже не раз, однако не переставал любоваться строгими линиями, столь близкой его сердцу античной архитектуры.
  Автомобиль замедлился перед массивными воротами, за которыми, где-то в глубине парка находилась цель его поездки. Еще несколько минут, и машина окончательно встала перед высокой лестницей белого мрамора, ведущей к главному зданию жилого комплекса.
  Так как визит был сугубо неофициальный, ни о какой встрече с оркестром не могло быть и речи. Лишь черный Фиат с затемненными стеклами, доставивший немецкого лидера с римского вокзала сюда, в само сердце итальянского фашизма.
  Муссолини встречал старого "друга" на верхней ступеньке мраморной лестницы. Дуче отлично понимал, зачем к нему на этот раз пожаловал союзник и чувствовал себя хозяином положения, всем своим видом давая понять, что легких переговоров Гитлеру ждать не стоит.
  Обменявшись рукопожатиями, главы государств вошли в здание и, поднявшись на второй этаж и пропетляв слегка по коридорам, оказались в комнате для переговоров. Посередине небольшой комнаты, отделанной темными деревянными панелями, находился небольшой круглый столик, вокруг которого были расставлены четыре кресла. Кроме Муссолини и Гитлера на переговорах присутствовали Геринг и министр иностранных дел Италии Чиано. Это последнее обстоятельство - присутствие Галеацио Чиано - еще более утвердило Гитлера в опасениях насчет успешности переговоров. Граф Чиано был известен в самой Италии и за ее пределами как сторонник сближения с Англией и Францией - старыми союзниками Италии времен Первой Мировой Войны. Пока Германия набирала силу, становясь доминирующей силой в Европпе в 1937-1940 годах, эти его симпатии сдерживались простой целесообразностью, однако теперь, после начала большой войны и первых неудач вермахта на фронте, его присутствие на переговорах стало для Гитлера тревожным звоночком.
  Обменявшись несколькими протокольными фразами, стороны перешли к сути вопроса.
  - Когда Италия сможет вступить в войну против Франции? - прямо спросил фюрер, глядя в глаза итальянскому лидеру.
  Муссолини и Чиано обменялись короткими взглядами, после чего заговорил второй:
  - Как уже не раз заявляла наша сторона, темпы перевооружения армии не позволяют начать боевые действия раньше 1943-го года.
  - Однако раньше вы подтверждали готовность открыть фронт против Франции.
  - Только после решительного разгрома основных ее сил. При всем уважении, этого пока не произошло.
  - Что может приблизить дату вступления Королевства Италии в войну?
  - Не далее как в сентябре прошлого года, отвечая на этот же вопрос, правительству Третьего Рейха был направлен список необходимых Италии поставок, способных существенно сократить срок перевооружения итальянской армии, что позволило бы открыть новый фронт против Франции раньше 1943-го года. Однако на это письмо реакции не последовало. - Это уже вступил в переговоры сам Муссолини.
  На лице фюрера не дрогнул ни один мускул - он умел держать себя в руках, когда того требовала необходимость, но внутри его бушевал настоящий вулкан эмоций. Письмо, о котором говорил дуче, действительно существовало. В этом письме итальянцы затребовали в дополнение к уже существующим поставкам такое количество сырья, для перевозки которого, потребовалось бы семнадцать тысяч грузовых вагонов - около миллиона тонн различных грузов в совокупности. Сам Чиано впоследствии признавал, что данный перечень был лишь поводом для неисполнения Италией союзных обязательств.
  Продлившиеся четыре дня переговоры так ни к чему и не привели. Немцы наткнулись на стойкое нежелание итальянцев вступать в тяжелую войну с гадательным результатом. И никакие аргументы и обещания так и не смогли сдвинуть Муссолини с его позиции.
  Обещание увеличения поставок сырья, амуниции, вооружения, техники; обещание территориальных приобретений во Франции, в Средиземноморье и в Африке; обещание помощи в возможной войне с Грецией и Югославией после краха Франции - ничего не смогло поколебать итальянского лидера. Под конец переговоров Гитлер попытался было надавить на дуче, намекнув, что ненадежные союзники могут легко превратиться во врагов, что может плачевно закончиться для разных недальновидных политиков. Однако даже такие прозрачные угрозы Муссолини не впечатлили.
  - Италия вступит в войну только после разгрома Франции, - твердо стоял на своем дуче.
  Гитлер шел по отделанным белым мрамором коридорам. Переговоры полностью провалились. Нет, безусловно, вступление Италии в войну не дало бы какого-то серьезного преимущества. Максимум, на что рассчитывали в Берлине: двадцать - двадцать пять дивизий, оттянутых на юг и некоторые неудобства для англичан. Что бы не чувствовали себя в Средиземном море как дома. Однако и такая помощь, для увязшего во французской обороне вермахта могла в критический момент стать решающей.
  На лице немецкого лидера ничего не отражалось - ему хватило, на сей раз выдержки не выпускать бушующую внутри бурю наружу. Только старый соратник Геринг, знающий фюрера вот уже два десятилетия, мог видеть подлинные эмоции своего вождя.
  И вновь Гитлер рассматривал Рим сквозь стекла автомобиля. В этот день он окончательно лишился всяких иллюзий насчет отношений с Италией и Муссолини лично.
  Вокзал, личный поезд. Дорога на север, в Берлин. Заседание ОКВ насчет нового большого наступления, которое должно, наконец, склонить чашу весов в пользу Третьего Рейха.
  
  
  Глава 7
  
  Борен, Бельгия 27 июля 1940 года
  Для обер-лейтенанта Мейера новое большое наступление вермахта, названное впоследствии "Битва за Бельгию" или чаще "Мааская мясорубка", началось в субботу 27 июля.
  Курт оправился от ранения даже быстрее, чем предсказывал доктор Кейн. Уже через четыре недели, он смог уговорить своего лечащего врача в том, что полностью здоров - хотя голова еще порой побаливала - и, выписавшись из госпиталя, направился в сторону фронта.
  Прибыл в свою роту вместе с новым пополнением. В основном это были свежепризванные солдаты, едва прошедшие начальную боевую и техническую подготовку.
  Кроме людей, проблемой была техника. Немецкая промышленность явно не успевала восполнять боевые потери и производить технику для вновь создаваемых частей одновременно. Проблема накладывалась на переход вермахта на новые - Pz. III и Pz.IV - танки, что тоже не добавляло темпов производства. Плюс такие "мелочи" как регулярные налеты союзной авиации на немецкие тылы и неудачи вермахта в северной Норвегии, затрудняющие импорт сырья из нейтральной Швеции.
  Вообще, ситуация на севере Норвегии сложилась интересная. В отличие от молниеносного и бескровного захвата Дании, в Норвегии немцы столкнулись с отчаянным сопротивлением. Оккупировав в апреле 1940 года большую часть юга страны, в боях за Нарвик немцы потерпели неожиданное поражение. При чем, поражение потерпел как вермахт, так и кригсмарине. К началу французской кампании немецкие войска в районе Нарвика насчитывали порядка пяти тысяч человек, в то время как совокупная численность войск союзников была около тридцати тысяч. Единственное, что спасало немцев, это отличная поддержка с воздуха и полная неразбериха в командовании войсками союзников.
  Формально объединёнными англо-франко-польскими силами командовал британский адмирал Бойль. На деле, командующие английскими - генерал Макеси - и французскими - генерал Бетуар - силами мало в чем ему подчинялись. Польские войска находились в оперативном подчинении француза, а норвежская 6-ая дивизия действовала вообще отдельно.
  С началом же боевых действий во Франции, контингент союзников сократился в половину, что вместе с норвежцами составило около семнадцати тысяч человек. Но даже трехкратный численный перевес не позволил окончательно разгромить полуотрезанные и снабжаемые по воздуху егерские части "папаши" Дитля. Егеря были лучше подготовлены, экипированы и, заняв выгодные для обороны позиции, были полны решимости исполнять приказ фюрера "сражаться за Нарвик до последнего солдата". И, тем не менее, не смотря на всю моральную стойкость горно-стрелковых частей вермахта, к 21 мая Дитль охарактеризовал свое положение как критическое. Выбитые из Нарвика и прижатые к Шведской границе егеря были на последнем издыхании, когда события на Франко-Немецкой границе заставили союзников остановить наступление.
  В таком более-менее стабильном положении ситуация на севере континента застыла на полтора месяца. Со стороны казалось, что большезвездные командиры обеих воюющих сторон забыли про этот третьестепенный по важности, по сравнению с европейскими, фронт.
  Однако, к началу июля фронт в Европе более-менее стабилизировался по Маасу, позволив поднять генералам головы и оглядеться. А оглядевшись они увидели под Нарвиком не полных четыре тысячи уставших, морально подавленных людей, испытывающих постоянные трудности с продовольствием и боеприпасами. Последнее, кстати, егеря получали по большей части через территорию Швеции, отправляя этим же путем в обратную сторону раненных и больных. Только подкрепления живой силы Дитль получал налаженным воздушным мостом.
  Попытка установить соединения с войсками центральной Норвегии, предпринятая силами 2-ой горно-стрелковой дивизии генерала Фойерштейна успешно провалилась. Громадное по северным меркам расстояние, суровые погодные условия, тяжелый рельеф, а также господство союзников на море и в воздухе поставили на этой авантюре жирный крест.
  Все это привело к тому, что в середине июля Дитль принял решение эвакуироваться через Швецию. Нейтралитет этой скандинавской страны и так был подмочен, а попытка ухода через ее территорию нескольких тысяч солдат вермахта вызвала крупный дипломатический скандал. Союзники пригрозили Густаву V, занимающему откровенно пронемецкую позицию, войной. И правительство Швеции ничего не оставалось кроме как отдать приказ об интернировании всех военнослужащих воюющих государств на своей территории.
  Потеря Наривика, который напрямую соединялся железной дорогой со шведскими сырьевыми месторождениями, существенно усложнила доставку грузов в Третий Рейх. С политической точки зрения, удержание северной Норвегии привело к провозглашению Нарвика временной столицей королевства. В этот северный город переместился двор Хокона VII, министерства и прочие органы военного и гражданского управления.
  Все вышеописанные события привели к временному "провисанию" вермахта по тяжелому вооружению и в особенности по танкам. Для восстановления боеспособности танковых рот, их количество в батальоне пришлось временно сократить на одну - до трех. Высвободившиеся машины пошли на укомплектование до штата остальных рот.
  Именно поэтому Курт, не смотря на ожесточённые бои первых месяцев, имел в роте полный штат - двадцать две машины.
  
  - Вызывали? - обер-лейтенант заглянул в штабную палатку первого батальона.
  В последнее время в окрестностях Борена собралось такое количество войск, что с жильем возникла жуткая напряженка. Генералы, полковники, штабы дивизий и полков заняли всю доступную жилплощадь, поэтому штаб батальона был развернут "по-полевому".
  - Заходи Курт, - не оборачиваясь, махнул рукой майор Ригер.
  Над большой крупномасштабной картой, занимающей всю поверхность стола, кроме командира батальона колдовал еще и начальник штаба - гауптман Бломберг.
  На карте, отражавшей левый берег Мааса, было нанесено большое количество разноцветных меток. И синих, обозначавших войска вермахта, было значительно меньше, чем красных - войск союзников.
  - Смотри Курт, - без вступления начал майор, - это расположение французских и английских дивизий. Вернее все, что мы знаем об их расположении. Не секрет, что вермахт планирует новое большое наступление. Скрыть такую массу техники и людей практически невозможно.
  Обер-лейтенант кивнул - о скором наступлении в войсках не говорил только ленивый.
  - Однако мы столкнулись с тем, что структура обороны противника нам практически не известна. Здесь на карте, - майор хлопнул раскрытой ладонью по столу, - все, что смогли рассмотреть летуны с воздуха. Но то ли хваленые асы ослепли, то ли лягушатники научились маскироваться - много это нам не дало.
  - Две группы разведчиков не вернулись, - подал голос гауптман Бломберг, - то ли ушли глубоко в тыл, то ли... Вчера ночью на той стороне слышали интенсивную стрельбу, поэтому шансов на их возвращение мало.
  - Разведка боем?
  - Да, остается только провести разведку боем. Крайне важно вскрыть систему укреплений на данном участке фронта. Стык зон ответственности французской армии и британских сил. Одно из возможных направлений главного удара. Смотри, - указка ткнулась в карту. - Город Живе стоит на Маасе. Это один из нескольких плацдармов, которые удалось захватить и удержать за время всей летней кампании. С левой стороны высота номер 16-173. Именно с упором на нее строится вся оборона в этом месте. Нужно спровоцировать французов, заставить показать огневые точки. Для этого нужно, что бы лягушатники думали, что все по-настоящему, что началось большое наступление.
  - Для этого, - опять взял слово начальник штаба, - по высоте отработает артиллерия и штурмовики. Вообще со стороны люфтваффе обещана плотная поддержка. Они и прикроют с воздуха и сами посмотрят, как там французы окопались. Твоя задача - вломить посильнее и откатиться назад. Дохнуть под этой высотой задача не стоит.
  - Какие будут у меня силы? Одними танками атаковать высоту...
  - Конечно, одними танками давить высоту тебя никто не заставит, - кивнул Ригер, - выделим тебе роту пехоты. Кроме того, можешь рассчитывать на поддержку артиллерией. Вопросы?
  - Артиллеристы пришлют своего корректировщика с рацией, или обходится своими силами.
  - Пришлют.
  - Ну, тогда вопросов больше нет.
  - Как думаешь действовать?
  Курт еще раз внимательно оглядел разложенную на столе карту.
  - Короткая артподготовка, по уже разведанным целям, потом попытаюсь рывком преодолеть расстояние от реки до холма. Вот здесь вот, - Курт ткнул пальцем в карту, - мне кажется, может быть более слабое место. С левого фланга меня прикроет река, и если обработать вот этот лес справа - а там точно есть противотанковая батарея, слишком для нее хорошее место - то у лягушатников будет возможность вести огонь только в лоб. Если не будем мешкать - есть шанс проскочить с небольшими потерями. Ну а дальше работа для крупных калибров и штурмовиков. Передняя линия обороны не берется силами одной танковой роты.
  - Отлично, - гауптман Бломберг кивнул, добавил, - единственное, о чем хочется напомнить, это пехота. Не забывай про пехотное прикрытие. Пехотного ротного я тебе дам опытного, он в принципе сам знает, что делать, однако и ты не забывай, что главным назначили именно тебя. Соответственно, и ответственность на тебе.
  
  Утро субботы 27 июля началось рано. Еще глубокой ночью. Где-то в тылу загрохотали орудия и на передовые позиции французов посыпались первые снаряды. Вспышки разрывов на мгновения разгоняли густую темень летней ночи, уничтожая те опорные точки и узлы возможного сопротивления, которые были разведаны пешей и воздушной разведкой. Однако этого было мало. Для успеха крупной наступательной операции необходимо было составить более точное представление о структуре французской обороны, а цена в виде одной танковой и одной пехотной рот, на общем фоне не казалась хоть сколько-нибудь значительной.
  Это осознавал и обер-лейтенант Мейер. Осознавал он и то, что задание это из тех, за которые дают ордена и присваивают новые звания. Чаще всего посмертно. Единственным шансом на выживание и выполнение приказал Курт посчитал дотошную проработку всех деталей плана и четкое его выполнение. Для этой цели обер-лейтенант два раза побывал на передней линии окопов, привлек к обсуждению всех офицеров своей роты и роты приданной пехоты. В итоге, спустя три дня, бессонную ночь и несколько попыток проиграть варианты будущей атаки на бумаге, все было готово. Каждый знал свою роль и был готов отыграть ее с немецкой аккуратностью.
  Артиллерийская подготовка должна была продлиться всего полчаса и закончиться с первыми лучами восходящего солнца. Это тоже было частью плана. Курт планировал ударить вдоль реки прямо на запад. Таким образом, восходящее солнце, находясь низко над горизонтом светило бы французам прямо в глаза, мешая вести прицельный огонь.
  5:10 показали стрелки на часах. Курт еще раз огляделся вокруг: танкисты без особой суеты занимали места в своих бронированных скакунах. Приданная пехота уже находилась в передней траншее и тоже приготовилась к рывку. До рассвета оставалось десять минут, однако тьма уже отступила. Десяти минут как раз хватит, чтобы выдвинуться из глубины собственных позиций и пересечь нейтральную полосу под прикрытием разрывов. Если повезет.
  - Вперед, - коротко отдал приказ обер-лейтенант Мейер, и нырнул в люк танка, захлопывая за собой крышку. Больше никаких команд отдавать не требовалось.
  Совсем беспрепятственно преодолеть нейтральную полосу, конечно, не удалось. Впрочем, на это никто и не рассчитывал. Не смотря на все усилия саперов, на минах подорвалось два танка из третьего взвода. Несколько человек задело осколками собственных снарядов - для того, чтобы не дать французам опомнится, немцы опасно приблизились к огневому валу, местами слишком опасно.
  Сквозь танковую оптику поле боя едва просматривалось. Утренняя темнота усугублялась дымом от взрывов, густо затянувшим переднюю линию французских окопов.
  Не доезжая тридцати метров до окопов, Курт скомандовал остановку. Переть на занятые вражеской пехотой траншеи - верный способ получить гранату на МТО. Вперед рванула держащаяся ранее за стальными машинами пехота. Под прикрытием танкового огня пехотинцы вермахта ворвались в первую линию окопов, ударив врукопашную.
  - Кассета, осколочные, - перекрикивая звуки боя, крикнул Курт заряжающему.
  - Готово, - через мгновение откликнулся тот.
  - Лови, тварь, - сквозь зубы прошипел ротный, поймав в прицел огонек вражеского пулемета.
  Пламя раскрывшего свое положения пулемета мгновенно скрылось в фонтанах поднятой взрывами земли.
  Так же быстро подавили и противотанковую батарею. Французы отлично замаскировали свои орудия, однако молниеносная атака немецких танкистов поджавшихся к подножью холма спутала лягушатникам все планы. Немецкие танки попросту оказались в мертвой зоне, недоступной для огня французов.
  Французское 47-мм противотанковое орудие SA Mle 1937 заслуженно считалось одним из лучших ПТО конца тридцатых годов. Высокая скорострельность, отличные показатели бронепробития и точности, а трехстанный лафет, разработанный в 1940 году, позволял вести огонь на 360 градусов вокруг. Единственное ее проблемой (кроме технической сложности, влиявшей не на качество орудия скорее на цену и соответственно количество) была сложность в приведении ее из боевого положения в походное и обратно. Поэтому французам пришлось наплевать на опасность и на руках тащить пушки на новые позиции, которые были замаскированы не столь искусно. Все это привело к тому, что четыре орудия, которые в другой ситуации могли бы уничтожить таковую роту в полном составе, успели произвести едва ли по два выстрела. Тем не менее, свою часть кровавой жатвы французские противотанкисты собрать успели. Одна "двойка" и две "единички" ушли в размен на четыре орудия французской батареи.
  В этот момент проснулась французская артиллерия. На нейтральную полосу начали ложится первые снаряды, выпущенные откуда-то из-за холма.
  - Герр майор, - Курт связался с начальством, - задача выполнена. Вражеская артиллерия обозначила свои позиции. Пехота выбила лягушатников из передних траншей. Разрешите отход.
  - Отход не разрешаю, - отозвалась рация, - через пять минут здесь будут штурмовики. Ваша задача - закрепиться на позиции и ждать дальнейших приказов.
  - Вас понял, герр майор, - безо всякого энтузиазма отозвался обер-лейтенант.
  Тем временем от танковой роты осталось меньше половины. Несколько танков накрыло близкими взрывами французских чемоданов. Три танка подбила вражеская пехота. Шансы пережить этот день стремительно сокращались.
  Пять минут переросли в десять, а потом пятнадцать. За это время отряд Курта Мейера успел отбить первую робкую попытку отбить захваченные окопы. Впрочем, никто особо не обольщался. Сейчас лягушатники очухаются и без особых трудов выкинут наглых фрицев с выгодной позиции.
  Наконец над полем боя показались немецкие штурмовики. С воем спикировав куда-то за холм, юнкерсы отбомбились по неким только им известным целям. Впрочем, результативно. Обстрел сразу же ослабел, а после второго захода летунов и вовсе прекратился. Появилось время осмотреться.
  7:02 на часах. Прошло меньше двух часов, а показалось что утренний бой продолжался целую вечность. Две вечности.
  Курт сидел под деревом и смотрел на проезжающую мимо него сплошным потоком технику. Разведка боем неожиданно для него переросла в полноценное наступление.
  Прошедший бой измотал его полностью. До дна. Под конец он, таки, словил осколок в руку, хоть и по касательной, не опасно, однако пока его не перевязали, крови успел потерять много.
  От его роты опять остались одни ошметки. Суммарно из танков остался один взвод. И хоть по экипажам потери были меньше, роту, по сути, нужно было формировать заново. У пехоты потери получились вообще ужасными. Выжил лишь каждый пятый от списочного состава.
  И не смотря не на что настроение было скорее приподнятым, чем наоборот. Он выжил, а в данной ситуации это уже было немалое достижение. Более того он выполнил поставленную задачу. И теперь может спокойно сидеть под деревом и смотреть бесконечную колонну войск, проходящую мимо него.
  
  
  Глава 8
  
  В небе над Францией 27 июля 1940 года
  Старенький транспортно-пассажирский Potez 65 так громко ревел своими двумя двигателями, что почти заглушал мысли в голове генерала де Голля. Под крыльями самолета проносились зеленеющие поля Пикардии. С высоты в пять километров ничто не напоминало о войне.
  Военный министр, получив весть о новом кризисе на фронте, в тот же день вылетел на передовую, дабы самому в столь сложный момент командовать войсками.
  Де Голль взял было в самолет документы, чтобы не терять времени и поработать в воздухе, однако тряска, шум и сквозняки свели все его попытки к нулю. Оставалось только смотреть в иллюминатор и размышлять. Там за стеклом, чуть поодаль, параллельно транспортнику летел Моран-Солнье сопровождающей группы. Мысли невольно скользнули на авиационные проблемы, с которыми генерал столкнулся, заняв пост военного министра республики.
  Если в части пехоты и артиллерии во французской армии положение было вполне на уровне, с танковыми войсками все было плохо - танки были, просто пользоваться ими не умели, то в авиации творился просто тихий ужас. Огромное количество разномастных самолетов, слабо пригодных для использования в современной войне, отсутствие хоть какого-то понимания цели, к которой необходимо прийти в построении ВВС, пилоты, на обучении которых республика в мирное время изрядно сэкономила. Хуже всего ситуация обстояла с истребительными частями. Не смотря на все метания инженерной и производственной мысли французские авиаторы так и не получили перед войной достойных самолетов. Разбирая завалы, оставшиеся от предыдущих руководителей ведомства, де Голль непроизвольно приходил в смятение, осознавая, что будущее, предсказанное ему и теперь несостоявшееся его усилиями, вполне могло наступить. Даже удивительно, как ему удалось за столь короткий срок сделать хоть что-нибудь.
  К началу активной войны на западном направлении на вооружении ВВС Франции было 5(!) основных типов истребителей, из которых на равных с немецкими "Эмилями" могли сражаться только новейшие Девуатин D.520, которых во всю армию попало аж 76 машин. Боеспособными из них к 10 мая было 34 самолета.
  Более-мене современными так же считались стоящие на вооружении MB.152 и закупленные в Америке P-36. Вот только производство первых то и дело буксовало, а импорт вторых испытывал проблемы в связи с политическими тонкостями. Основную же массу летного парка составляли как раз Мораны-Солнье MS.406 морально устаревшие еще пару лет назад и двухмоторное недоразумение Potez 631.
  В целом, ознакомившись с цифрами, министру пришлось признать, что все далеко не так радужно, как казалось ему из башни своего командирского танка. Тогда в мае глядя с земли на то, как люфтваффе не удается завоевать преимущество в воздухе раз за разом встречаемые массой союзнических самолетов, складывалось самое положительное впечатление.
  Однако как оказалось, статистика потерь разворачивалась совсем не в пользу французских ВВС. Только в первый день войны немецкие летчики, не ожидавшие столь ожесточенного сопротивления, позволили союзникам достаточно просто сбивать свои самолеты. Далее же перевес по соотношению сбитые-потерянные неуклонно склонялся в пользу люфтваффе и, если бы не участие остальных союзников, в первую очередь англичан, самолетов у Франции могло бы уже не остаться совсем. За три месяца войны французы потеряли 1148 машин и 417 летчиков, производство же и импорт составили не полных 900 самолётов. Статистика для галлов удручающая.
  Первым делом де Голль продавил закупку более современных по сравнению с Р-36, Р-40. Самолеты были сходны по манере управления и поведению в воздухе, что давало выигрыш по времени переучивания пилотов. Первые американские истребители должны были начать разгружаться во французских портах со дня на день. С собственной промышленностью поступить столь же просто не получалось. Даже национализированные перед войной стратегические военные предприятия постоянно срывали поставки, что уже говорить про частные. Приходилось на ходу менять управляющие кадры, расширять производства, а главное жестко наказывать иногда франком, а иногда даже тюремным сроком. Меры хоть и не популярные, но эффективные постепенно начали давать результат. Так производство все тех же D.520 с тридцати штук за апрель выросло до ста двадцати. Само количество мизерное, однако, тенденция обнадеживающая.
  Истребитель по ту сторону иллюминатора качнул крыльями и взмыл вверх. Вернее, как через секунду понял де Голль, это его самолет начал снижение, оставив группу прикрытия кружить над аэродромом. Внизу можно было разглядеть строения небольшого городка Мобёж, выбранного генералом Гастоном Бийотом в качестве места дислокации своего штаба.
  Командующий 1-ой группой армий представлял собой отличную смесь опыта старых служак, командовавших на полях Первой Мировой и восприимчивости к новому, привнесенному в военное дело техническим прогрессом. В отличие от многих других французских генералов, чье виденье военной стратегии сложилось под влиянием позиционного тупика прошлой большой войны и которые не знали другого маневра кроме глухой обороны, Бийот предпочитал активно маневрировать подчиненными войсками и по праву занимал высокую должность. Военный министр не планировал самому вмешиваться в управление войсками. Де Голль лишь собирался своим авторитетом и должностным весом не дать Гамелену - главнокомандующему французской армии, о котором был не самого высокого мнения - мешать Бийоту, выполнять свое дело.
  Вообще система государственного и военного управления Третей Республики представляла собой достаточно сложный клубок взаимных вертикальных и горизонтальных связей. И если в мирное время государство, хоть и местами пробуксовывая, двигалось вперед, то в военное - рисковало уйти в болото всеми четырьмя колесами. Система эта остро нуждалась в перестройке, и оный процесс постепенно набирал обороты, вышвыривая на обочину случайные, а порой и откровенно вредные элементы.
  Самолет тряхнуло и он, быстро теряя скорость, покатился по взлетной полосе. Еще через несколько минут генерал смог выбраться наружу: как и многие другие танкисты, он с определенной долей недоверия относился к любой технике, которая весила меньше десяти тонн.
  - Добрый день, господин генерал, - козырнул подбежавший к самолету молоденький лейтенант, - машина уже ждет вас.
  Пока шли по взлетному полю, де Голль успел рассмотреть все признаки близкой войны, которые из министерского кресла в Париже были не столь заметны. Солдаты с лопатами деловито забрасывали щебнем воронки то тут то там зияющие вдоль всей полосы, рабочие в синих комбинезонах меняли стекла в окнах соседнего здания, чуть вдалеке чадил выгоревший остов какого-то не большого истребителя.
  - Сильно бомбят? - спросил генерал у своего сопровождающего.
  - Да, господин генерал, сегодня на рассвете мощный налет был. В основном 87 Юнкерсы. Хорошо дежурное звено было в воздухе над штабом - прикрыли, дали возможность поднять истребители. Иначе совсем кисло было бы.
  - И большие потери?
  - Нет, не очень, - мотнул головой лейтенант, - несколько самолетов на земле осколками посекло, но их восстановить можно. В воздухе двоих сбили. Единственное - в топливохранилище попали. Так что мы теперь на голодном пайке.
  За разговором военные добрались до конца взлетного поля, прошли через какие-то здания и вышли на улицу. Здесь перед выходом стоял черный, совершенно гражданского вида Ситроен Трекшен Авант с водителем. Покачав головой, де Голль открыл дверь, сел на заднее сидение и автомобиль тронулся.
  В штабе царила суета, однако, что обрадовало военного министра, не переходящая в панику. По коридорам туда-сюда сновали военные, хлопали двери, раздавались трели телефонных звонков.
  Бийота де Голль нашел там, где и ожидал - возле радиостанции. Тот как раз выслушивал чей-то доклад, больше похожий на истерические мольбы о помощи. Заметив появившегося в дверном проеме министра, командующий 1-ой группой армий рыкнул в трубку дежурное "держаться, помощь будет" и разорвал связь.
  - Насколько все плохо? - вместо приветствия произнес де Голль.
  - Плохо, но катастрофа еще не произошла, - генералы пожали руки и вышли из переговорной.
  - Уже хорошо, а если коротко как положение?
  - Коротко... - Бийот потер подбородок с выступившей на нем щетиной и поморщившись продолжил, - 2-ую марокканскую дивизию и 18-ую пехотную можно списывать. На них как раз пришлось острие удара. Часа через три можно будет туда же добавить и 22-ую пехотную. 22-ая сейчас ведет бой в Филлипвиле, и я никак не могу им помочь.
  Пройдя по коридорам здания, пару раз повернув, мужчины вошли в большую комнату, посреди которой стоял стол, застеленный картой. Вся карта пестрила разноцветными отметками.
  - Вот здесь сейчас 22-ая, и мне нужно что бы (???) продержался еще пять, - генерал посмотрел на часы, большая стрелка как раз подползла к двойке, - нет уже четыре с половиной часа. За это время я смогу подвести 3-й танковый корпус и еще кое-какие части для контрудара.
  - Что-то от меня требуется?
  - Да, не хватает прикрытия с воздуха, большие потери в истребительной авиации. Еще, пожалуй, зенитной артиллерии попросил бы. Той, что есть, как оказалось, не достаточно.
  Де Голль кивнул:
  - Ну, зенитную артиллерию все равно быстро не перебросишь, так что спешить смысла нет, а вот истребители... - Министр снял с головы кепи, вытер лоб платком. В здании не смотря на открытые окна, было очень душно. Июльская жара высасывала силы и заставляла мысли в голове густеть, постепенно превращая мозги в желе. - Есть у меня в рукаве две истребительные группы. Полностью на D.520. Обученные и слетанные. Как раз на такой случай в резерве держал. Сей час же отдам приказ о перебазировании. Ну и с других участков фронта снять можно кое-что.
  Когда первоочередные распоряжения были отданы, генералы вернулись к карте и де Голль попросил все же разъяснить ему положение сторон на данный момент. Указку взял в руки начальник оперативного отдела 1-ой группы армий (????).
  - Итак, сегодня на рассвете с плацдарма близ города Живе вермахт нанес удар в стык зон ответственности французской армии и британского экспедиционного корпуса. Сходу прорвав оборону подвижные соединения двинулись в сторону Филлипвиля, где как уже было сказано сейчас их держит 22-пехотная с кое-какими частями усиления. Силы противника пока оценить сложно, но по данным авиа- и радиоразведки сейчас в прорыв вошли части 18 армии. Кроме того, за ней следует 6-ая армия. Севернее Намюра одновременно ударили части 1-ой армии, но сейчас понятно, что это лишь отвлекающий удар.
  - 1-ая? Она же вроде южнее была, в районе Эльзаса.
  - Да, - кивнул (????), - однако по данным Генштаба две недели назад ее отвели в тыл, а дальше наша разведка ее потеряла.
  - Бардак, - скривился министр, - армию потеряли, как они хер свой в штанах не теряют.
  - На южном фланге прорыва оборону держат 1-ая североафриканская и 6-ая колониальная дивизии. Постепенно отходят с боями южнее, загибая фланг, чтобы не допустить окружения. Севернее то же самое делают британцы.
  
  Немецкое наступление не стало для французского командования неожиданностью. Рылись окопы, закладывались мины, тянулась колючая проволока. В целом даже место основного удара удалось предугадать. Немцев подвел шаблон: еще с прошлой войны "боши" очень любили бить в стык секторов ответственности, что часто, нужно признать, приносило им существенные дивиденды. Однако на этот раз чего-то похожего и ждали.
  Чего не ждали, так это неожиданной мощи и стремительности немецкого наступления. Всего за несколько часов немцам удалось взломать французскую оборону и, оседлав шоссе, идущее на Филиппвиль, ввести в прорыв подвижные соединения 9 танковой дивизии.
  Неожиданно для французов ожесточенно дрались истребители люфтваффе. Получив взбучку от Гитлера за большие потери и низкую эффективность немецкой авиации, толстый Геринг запустил в своем ведомстве волну нагоняевв. Последовавшие за этим точечные репрессии в виде понижения и отставки нескольких особо "отличившихся" командиров авиаполков способствовали повышению дисциплины и боевой устойчивости немецких асов, до того норовивших покинуть поле боя при угрозе быть сбитым, даже в ущерб выполнению задания.
  Привыкшие к таким осторожным действиям, когда численное преимущество почти всегда гарантировало им отступление вражеских машин, французские и английские летчики не были готовы к изменению рисунка воздушных схваток. Теперь же немцы дрались как черти, не считаясь с потерями и без оглядки на соотношение сил. Тем более что и соотношение это было на стороне люфтваффе. Большое наступление, которое по задумке ОКХ должно было, наконец, переломить ход компании и, если повезет, закончиться под стенами Парижа, прикрывали с воздуха сразу два воздушных флота - 2й и 3й.
  За первый день наступления передовые части 9 танковой продвинулись с боями в глубину чужой территории почти на десять километров, выйдя к вечеру на окраину городка Филиппвиль. Единственное, что в этот день не давало развить полную скорость немецкому наступлению - французская тяжелая артиллерия, то и дело совершавшая результативные артналеты на шоссе. Впрочем, артиллерия эта, не имея прикрытия с воздуха, была достаточно быстро обнаружена и приведена к молчанию.
  
  - Огонь, - командир орудия, уже дважды легко контуженный за этот длинный день, крикнул наводчику и продублировал команду хлопком по плечу. Противотанковая 47-миллиметровка изрыгнула огонь и сплюнула обратно стреляную гильзу. - Сворачиваемся, быстро, быстро, шевелитесь, сучьи дети.
  Четыре выстрела подряд с одной позиции - тот максимум, который мог себе позволить опытный артиллерист. Те, кто думали иначе и пренебрегали сменами позиций, уже отправились на встречу с богами.
  Действия, не одну сотню раз отработанный на тренировках и доведенный до автоматизма уже на войне: сложить станины (благо модель орудия старая с более легким лафетом), схватить зарядные ящики, прочие необходимые в пушкарском ремесле вещи и на рысях рвануть к загодя подготовленному и замаскированному окопу.
  На поле, просматривающемся с замаскированной позиции, чадило с десяток немецких танков. Не сумев опрокинуть французский заслон сходу, и не имея возможности махнуть на важный перекресток дорого рукой, вермахт принялся методично выдавливать французские войска с занимаемых позиций. За полдня от пехотной дивизии остались одни ошметки и к вечеру в строю остался едва каждый третий. Еще хуже дела обстояли с противотанковыми средствами. Потеряв большую часть 47-миллиметровок в начале боя, последние три орудия берегли как зеницу ока, понимая, что без них пехоту беспрепятственно намотают на гусеницы.
  По голове бесконечно ходили лаптежники, не стесняясь сбрасывать бомбы на минимальное движение внизу. С зенитными средствами во французских пехотных дивизиях было еще хуже, чем с противотанковыми, поэтому так перестреляли бы с воздуха жидкий французский заслон, если бы после обеда не появились неожиданно истребители с красно-бело-синими кругами на крыльях и не прикрыли бы забившуюся по щелям пехоту.
  К вечеру непрекращающиеся атаки немцев начали утихать, а за три часа до заката прекратились окончательно. Под покровом тьмы, не полный полк - все, что осталось от 22-пехотной дивизии - дождавшись приказа, покинул обильно политые своей и чужой кровью позиции и был отведен в тыл на переформирование. Его место заняли подошедшие из тыла свежие части и принялись укреплять доставшуюся им в наследство линию обороны. Ведь на следующий день атаки немцев начнутся опять.
  
  
  Глава 9
  
  Кельн, Германия 18 августа 1940 года
  Ранения, как это часто бывает, кажущиеся незначительными в горячке боя, на проверку оказались куда более серьезными. Тут и осколочное ранение руки, и вторая за короткий срок контузия, и множество мелких ссадин, ушибов и просто нервное, а еще больше - физическое истощение организма. Все в совокупности стало причиной того, что Курт снова оказался в госпитале. На этот раз для разнообразия в Кельне.
  Большой город предоставлял находящемся на излечении доблестным солдатам вермахта все возможные удовольствия, начиная от знаменитого Кёльша, ценимого всеми без исключения, заканчивая разнообразными театрами музеями и другими высококультурными заведениями. Оные, впрочем, в военной среде были куда менее популярными. На улицах города, находящегося не столь далеко от границы Рейха и всего в ста пятидесяти километрах от полосы фронта мало что напоминало о продолжающейся уже почти год большой войне.
  Частые патрули фельджандармарии, обилие людей в военной форме, редкие позиции зенитной артиллерии - ни тебе разбитых окон, пострадавших от бомбежек домов, беженцев и уж тем более надписей типа "при артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна". С определенной натяжкой можно сказать, что город жил вполне мирной жизнью. Как, впрочем, и все остальные города на территории Третьего Рейха.
  Однако, находящийся на излечении танкист, обер-лейтенант, герой, кавалер и прочее Курт Мейер был полностью лишен доступа к возможным благам, находящимися по ту сторону больничного окна.
  Выздоровление продвигалось с трудом. Осколочное ранение в руку, поначалу не казавшееся хоть сколько-нибудь серьезной, оказалась на проверку коварнее. В горячке наступления медицинские службы вермахта не справлялись с потоком раненных, заставляя врачей работать на пределе. А иногда и за ним. Не удивительно, что это приводило к частым ошибкам.
  Легкое, хоть и не приятное, осколочное ранение, не будучи должным образом обработанным, воспалилось. И если в сан поезд Курт входил еще своими ногами, то по прибытии на место его в горячке пришлось уже нести на носилках.
  Несколько дней прошли в бреду и борьбе с инфекцией. Не смотря на туманные прогнозы врачей, молодой организм справился, и Курт медленно, но верно, пошел на поправку. На десятый день пребывания в госпитале он, наконец, встал и смог самостоятельно дойти до туалета. К двадцатому - получил разрешение выходить во двор, дышать свежим воздухом.
  И хотя процесс выздоровления, как и в прошлый раз, двигался уверенно к завершению, в этот раз молодой обер-лейтенант не пытался вырваться как можно раньше из белых больничных стен. Двух ранений за не полных три месяца оказалось достаточно, чтобы радикально изменить образ мыслей офицера. Не зря говорят, что осколок, попавший в тело, очень многое меняет в мозгах. Даже если попал он в задницу.
  Продолжающаяся на фронте мясорубка поглощала людей со страшной скоростью, сплевывая обратно горы трупов, тысячи раненных и искалеченных молодых парней. Каждый день в определенное время санитарный поезд доставлял с запада очередную партию продырявленных, порванных, поломанных или обожжённых людей. Любая больница - место не очень веселое, военный же госпиталь во время тяжелых боев - тем более. Крики раненых, характерный больничный запах, тяжелая моральная атмосфера не способствуют ускоренному выздоровлению. Вот почему тех больных, которые идут на поправку постепенно отправляли дальше на восток, распределяя кого в другой госпиталь, кого по санаторно-курортное лечение, а кого и просто домой. Списанных подчистую инвалидов, не способных к дальнейшей службе, лечить было слишком накладно. В этом плане военно-медицинская машина Третьего рейха была совершенно безжалостна в своей рациональности. Кроме того, нужно освобождать койки для следующих бедолаг все прибывающих и прибывающих с запада.
  Самому Курту в ближайшее время светил перевод в другой госпиталь, а потом отпуск по ранению. А это еще минимум три недели. Теперь обер-лейтенант Мейер совсем по-другому относился к возможности побыть подальше от фронта каждый лишний день.
  
  Большое сражение в Бельгии продолжалось с непрекращающейся силой. Первый, самый сильный натиск вермахта, вылившийся в прорыв фронта хоть и с большими потерями, удалось ликвидировать. Темп немецкого наступления удалось сбить, навязав большое встречное танковое сражение. В результате многострадальная французская 3-я танковая была практически уничтожена, однако нанеся такие потери подвижным немецким соединениям, что генерал-полковнику Федору фон Боку пришлось остановить наступление, для приведения передовых частей в порядок. Эта полуторасуточная задержка позволила союзникам кое-как залатать фронт.
  В дальнейшем немцам так и не удалось повторить первый успех. Французы под мощнейшими ударами врага пятились, прогибались, но не показывали врагу спину. Разменивая территорию на время - благо территория была бельгийская - французы постепенно отступали к своей границе.
  На четвертый день наступления пал таки героический Филлипвиль, в котором под руинами домов осталось полторы пехотных дивизии. Еще через три дня немцы взяли Бомон, выйдя, наконец, на границу с Францией. Однако никаких особых дивидендов это им не принесло.
  Дальнейшее продвижение уперлось в сильные позиции, укрепленные долговременными оборонительными укреплениями. Вокруг города Мобеж, небезосновательно выбранного генералом Бийотом для размещения своего штаба, располагался под прикрытием одного из трех сильно укрепленных участков "новой Линии Мажино". Или как ее еще называют: "линии Даладье". Будучи еще дополнительно усилена в течение предыдущих четырех месяцев, она оказалась фон Боку не по зубам. После двух дней непрерывного штурма командующий группой армий "В" изменил направление удара на север, вдоль франко-бельгийской границы. Здесь на участке Жёмон-Шарлеруа-Намюр оборону держал Британский Экспедиционный Корпус.
  Английские дивизии считались в армии союзников одними из наиболее боеспособных. Во французской армии, безусловно, были и более подготовленные и лучше вооруженные части, однако были и откровенно третьеразрядные. БЭС же был в этом плане более однородный. Единственное чего не хватало англичанам - это мотивации. Осознание того, что Британии в общем-то ничего не угрожает отрицательно действовало на рядовой состав. Но эта проблема исторически присуща английским войскам на континенте и островитяне давно научились бороться с ней с помощью мощного, высокопрофессионального офицерского корпуса.
  Тем не менее, англичане тоже не смогли удержать занимаемые позиции. Сначала ими была оставлена коммуна Бенш а еще через два дня - город Ла-Лувьер.
  Фронт в центральной Бельгии приобрел причудливую S-образную форму, где части обороняющие линию Шарлеруа-Намюр образовали такой себе балкон, нависающий над атакующим клином вермахта. В такой ситуации только два типа действий могут быть правильными. Либо отойти, гарантированно избежав окружения, либо ударить самим, попытавшись "подрезать" немецкий клин, что привело бы к окружению десяти-пятнадцати дивизий. И англичане не были бы собой, если бы выбрали первое. Впрочем, в данном вопросе союзники были на редкость единогласны. Французы видели возможность повторения своего триумфа, а бельгийцы не хотели сдавать свою территорию.
  Десятого августа началось контрнаступление союзных войск. Одновременно с англичанами, ударившими от Намюра, на юг французы двинулись от Ирсона на северо-запад. Стратегический план был прост как угол дома - окружить увязшие в английской обороне дивизии, сомкнув клещи в районе Живе. Должно было получиться очень символично - где прорыв начался там он и должен был закончиться. Бельгийцы в это время должны были демонстрировать высокую активность по всей протяжённости фронта, имитируя атаки и готовность к большому наступлению, сковывая, таким образом, части 1-ой немецкой армии генерала Эрвина фон Вицлебена.
  На бумаге план выглядел вполне реализуемым, а на практике получился позорнейший разгром.
  С самого начала союзники наткнулись на мощную, хорошо продуманную и насыщенную огневыми и противотанковыми средствами оборону. Продвижение сначала замедлилось, а потом вообще сошло на нет. Ценой больших потерь - особенно пострадали танковые части, действовавшие на острие атаки - удалось продвинуться на несколько километров, но о том, чтобы сомкнуть клещи, не приходилось и мечтать. Взаимодействие между родами войск опять практически отсутствовало, а старший офицерский состав - командующие батальонами и полками - показал полную неспособность реагировать на изменение обстановки на поле боя и разумной импровизации.
  Спустя три дня безуспешных попыток продвинуться вперед и исходя из статистики потерь, которая сначала вплотную приблизилась к пиковым показателям Первой Мировой, а потом и переплюнула ее, наступление было остановлено.
  16-ого августа вермахт продолжил движение на север, а 18-ого был потерян город Монс. Над частями БЭС, находящимися в центральной Бельгии нависла угроза окружения. С другой стороны, отступление с хорошо укрепленных позиций, сильных, в том числе, естественными преградами было чревато тяжелыми арьергардными боями с гадательными результатами на успех. Никто не хотел принимать на себя тяжелое решение, которое кроме военного аспекта имело еще и аспект политический. Ведь отступление в данном случае означало бы оккупацию большей части Бельгии, от чего сами бельгийцы были естественным образом не в восторге.
  Как это часто бывает, ели ты не можешь принять решение, его принимают за тебя. 21-ого августа на бельгийские части обрушились тонны стали и взрывчатки. В духе Первой Мировой артподготовка продолжалась больше суток, после чего части 1-ой армии практически без сопротивления преодолели сначала первую линию обороны, а спустя несколько часов и вторую.
  Теперь медлить уже было нельзя. Промедление могло обернуться огромным котлом, размером с треть Бельгии, где оказались бы отрезанными полмиллиона солдат. Однако, для того чтобы переместить два десятка дивизий со всем имуществом на полсотни километров нужно время.
  Первыми удалось протолкнуть подвижные части - танковые и механизированные дивизии. Не смотря на понесённые в недавнем наступлении потери, англичане с марша атаковали прорвавшегося врага, сумев хоть и с трудом затормозить немцев. Это дало время основной части британских сил вырваться из намечающегося окружения. 24-ого числа немцы вошли в Намюр а 25-ого в Шарлеруа. Центральная Бельгия была потеряна.
  Впрочем, отступление принесло союзникам и некоторые положительные последствия. Сократив фронт, Бийот спешно перегруппировал войска, и, подтянув несколько свежих дивизий, предпринял еще одну попытку контратаки. На этот раз более успешную. Несколькими ударами союзникам удалось вытеснить вермахт за линию Антверпен-Брюссель и стабилизировать фронт.
  К середине сентября активные боевые действия на западном фронте закончились. До начала осенних дождей сохранялась напряженность. Стороны еще как-то пытались сдвинуть линию фронта, но все ограничивалось "операциями местного значения". В историографии впоследствии концом Битвы за Бельгию было принято считать 10-е октября. Генералам по обе стороны фронта (а также по обе стороны пролива) стало ясно, что закончить войну за одну летнюю кампанию не удастся.
  
  Неудачная попытка окружения частей 6 и 18 армий предпринятая в середине августа - сугубо местная по меркам большой войны неудача - обернулась в результате далеко идущими последствиями. Сложно сказать было это успехом немецкой разведки или результатом излишней шаблонности, которую фон Бок сумел предсказать. Да и не столь важно.
   Неизвестно кто бросил клич о предательстве в верхах, однако распропагандированное и антинемецки настроенное французское общество моментально подхватило эту не сложную, в общем-то, идею. В газетах сначала робко, а потом сплошной лавиной начали появляться публикации о необходимости чисток нелояльно или даже недостаточно лояльно настроенных политиков, военных, промышленников и прочих общественных деятелей. Le Figaro вышла под заголовком с призывом к "Самоочищению французской нации".
  Каждый, кто прежде был так или иначе связан с восточным соседом, почувствовал себя не уютно. Кто-то попытался спрятаться, кто-то сбежать, но многие не успели.
  
  Немолодой уже мужчина сидел за широким письменным столом и что-то усердно писал. Ручка неутомимо порхала по строчкам, лишь на секунду отрываясь для пополнения чернилами. Стопка исписанных листов, горы папок, несколько книг на столе - все указывало на чрезвычайную занятость этого человека.
  В углу комнаты горел камин. Середина сентября во Франции, даже северной Франции - еще сравнительно теплое время, однако огонь успокаивал, создавал уют и помогал упорядочивать мысли в голове. Тем более, что за окном, слева от стола стояла непроглядная темень. Даже поздний, или скорее ранний предрассветный час не заставил мужчину оторваться от своих, чрезвычайно важных дел. Ночь, огонь, тишина и лишь свои мысли в голове в качестве собеседника.
  Внезапно за окном послышался звук подъезжающего автомобиля. Достаточно неожиданный звук. Шато располагалось вдалеке от основных дорог, поэтому случайные прохожие были редкостью. Не придав этому значения, мужчина вернулся к делам. В любом случае на первом этаже есть кому встретить гостей и разобраться что к чему - именно за это люди жалование и получают.
  Тем большей неожиданностью стала распахнувшаяся с грохотом, едва не слетевшая с петель дверь кабинета. Вырванный из плена свих мыслей хозяин кабинета с удивлением встал, встречая толпу вломившихся людей. Причем все они были одеты в военную форму.
  - Гражданин Эдуард Даладье? - задал вопрос старший, по-видимому, из вошедших, имеющий капитанские погоны на плечах.
  - Да, а вы, собственно, кто, потрудитесь объясниться, - бывший премьер-министр Франции сразу перешел в наступление.
  - Второе бюро, управление контрразведки (не уверен, что арестовывать его должны были люди именно из второго бюро, но там реально без поллитры не разберешься), капитан Солье, - капитан шагнул к столу и бросил на его поверхность несколько скрепленных вместе листков бумаги.
  - И что все это означает?
  - Гражданин Эдуард Даладье, вы арестованы по обвинению в предательстве и шпионаже в пользу нацистской Германии.
  - Это смешно! - Голос политика сорвался на визг, - это грязный поклеп, меня все знают как первейшего патриота Республики!
  Однако все эти крики и возмущения на произвели на вошедших ровным счетом никакого впечатления. Двое солдат шустро обошли стол и ловко - сразу виден немалый опыт - подхватили под локти отставного политика. Тот, нужно сказать, не пытался сопротивляться: даже человеку не столь высокого ума и обширного жизненного опыта было бы понятно, что простых исполнителей переубедить не удастся. Поэтому Даладье прекратив так и не начавшуюся истерику, с гордо поднятой головой проследовал вниз по лестнице к стоящему у входа автомобилю.
  Суд над главным предателем Франции, как Даладье окрестили острые на язык и скорые на перо журналисты, начался по военному времени не откладывая. Среди эпизодов, по которым обвиняли бывшего премьер-министра, были:
  - Мюнхенский сговор, предательство союзника Чехословакии;
  - Странная война, предательство союзника Польши;
  - намеренный провал союзнических переговоров с СССР, позволивший Третьему Рейху обеспечить безопасность тылов;
  - суммарно просчеты в предвоенном планировании и организации Французской армии.
  И хотя обвинения в шпионаже в пользу нацистской Германии суд отклонил, найдя их бездоказательными, факт государственной измены, выраженной в антифранцузской деятельности на посту премьер-министра, был настолько очевиден, что ни о каком ином приговоре кроме смертной казни и речи быть не могло. В конце концов, судья был умным человеком и менять мантию судьи на арестантскую робу не желал, поэтому у него просто не было иного выхода кроме как дать обществу то, чего то желало. А общество желало крови.
  27-ого сентября на Площади Революции а Париже, где за сто пятьдесят лет до того казнили Людовика XVI был обезглавлен бывший премьер-министр, бывший военный министр, бывший министр иностранных дел Эдуард Даладье.
  За ним вскоре последовали многие другие.
  
  
  Глава 10
  
  Румыния, август 1940 года
  Пока в Бельгии разворачивалось первое крупное сражение новой большой войны, на другом конце Европы обстановка так же постепенно накалялась.
  После аннексии Советским Союзом Бессарабии и Северной Буковины, другие соседи этого государства так же зашевелились, с любопытством поглядывая на румынские территории. Впрочем, как и с уже отторгнутыми землями все было не так просто.
  Великая Румыния, образовавшаяся после Первой Мировой войны, раскинулась на землях, исторически к ней никакого отношения не имевших. Лишь по злой воле победителей, преследующих цель не восстановить справедливость, а наказать побежденных, территории, населенные другими народами, были переданы этому государству. Естественно, это обстоятельство стало миной замедленного действия, заложенной в самой середине Европейского Континента.
  Отдав часть своей территории СССР, Румыния продемонстрировала слабость, на которую моментально среагировали остальные ее соседи. Так Болгария предъявила претензии на Добруджу, а Венгрия на Трансильванию, что в совокупности составляло больше тридцати процентов площади государства. Франция же, основной гарант сложившейся после Версаля политической системы, была слишком занята, для какой-либо адекватной реакции, ограничившись формальной нотой протеста.
  Видя за спиной Венгрии тень Третьего Рейха (Венгрия присоединилась к антикоминтерновскому пакту в начале 39-го года), король Румынии Кароль II не смог безоговорочно отринуть посягательства северо-западного соседа. Были предложены переговоры.
  Делегации собрались в середине августа в Турну-Северине. Венгры настаивали на передаче им всей Трансильвании, в то время как румыны были согласны лишь на небольшие пограничные уступки. Очень скоро стало ясно, что переговоры зашли в тупик. Румынию попытались склонить к помощи стороннего арбитража Италии и Германии, однако и это предложение было отброшено.
  Сложно сказать, что заставило румынского короля принять такое непростое решение. Возможно, это было понимание того, что Германия в тот момент была полностью связана по рукам и ногам боевыми действиями на западном фронте. Возможно, дело было в том, что по военной, промышленной и мобилизационной мощи Румыния серьезно превосходила Венгрию. А может причиной стал визит к румынскому монарху советского посла Анатолия Иосифовича Лаврентьева, после которого тот и принял окончательное решение.
  Так или иначе, 27-ого августа Румыния объявила всеобщую мобилизацию. В ответ мобилизацию объявила Венгрия. Состояние вооруженного до зубов нейтралитета сохранялось два дня. Казалось, все вокруг затаили дыхание - раздастся ли первый выстрел новой войны или удастся снять напряжение мирным путем. Лишь только дипломатические корпуса всех европейских стран работали круглые сутки. Некоторые работали на то, чтобы предотвратить войну, а некоторые - наоборот.
  Ночью с 30-ого на 31-е августа группа неизвестных бомбардировщиков совершила бомбовый налет на расположение пехотной дивизии близ города Клуж. И хотя военные последствия налета были исчезающе малы - несколько раненных солдат, выбитые стекла, один уничтоженный прямым попаданием автомобиль - политические последствия стали воистину историческими. В последний день этого неспокойного лета Румыния обнародовала заявление, в котором объявляла себя находящейся в состоянии войны с Венгерским Королевством. Хоть венгры и пытались доказать, что к ним эти самые неизвестные бомбардировщики не имеют никакого отношения, было уже поздно. Войска уже пришли в движение, а первые снаряды уже покинули стволы орудий.
  1-ого сентября в годовщину начала Войны передовые части венгерской армии первыми перешли границу и даже заняли несколько населенных пунктов вдоль границы. Как оказалось, мадьяры были более организованные, чем их противники и мобилизацию сумели провести оперативнее. С другой стороны - румынская армия мирного времени была почти в два раза больше венгерской.
  Несколько дней боевые действия ограничивались эпизодическими стычками разрозненных подразделений и войной в воздухе, но уже к 5-му сентября образовалась более-менее сплошная линия фронта от границы с Югославией на юго-западе до границы с СССР на северо-востоке.
  С первых же дней войны венгры показали себя более подготовленными. Войска демонстрировали более высокую выучку и моральный дух. Война воспринималась рядовыми солдатами как справедливая, как акт возвращения незаконно отторгнутых земель.
  С другой стороны, моральный дух румын был не высок. Несмотря на то, что на словах каждый был готов сражаться до последней капли крови за Великую Румынию, на практике делать этого обычный обыватель не спешил. Мобилизацию румынские военные откровенно провалили, поэтому численное превосходство в живой силе, на которую так рассчитывали оказалось не столь значительным. Однако, румынская армия была лучше вооружена. Особенно это касалось авиации. Авиационный завод в Брашове выпускал очень неплохой даже по мировым стандартам истребитель IAR-80. Этот самолет, спроектированный на основе еще польских разработок, имел хорошие летные характеристики и очень приличное, как на начало сороковых, вооружение. В свою очередь основу венгерских ВВС составляли морально и физически устаревшие итальянские бипланы FIAT C.R.32 и C.R.42. Бипланы эти практически ничего не могли противопоставить более современным румынским истребителям и уже через десять дней войны практически исчезли. Бомбардировщики с румынским крестом на фюзеляже получили возможность беспрепятственно наносить удары по венгерским тылам и стратегическим объектам.
  На земле же ситуация развивалась если не зеркально, то уж точно не столь радужно для румынских военных. Не смотря на практически полное отсутствие современной техники в войсках, пехотные части были не плохо подготовлены, а многие офицеры получили опыт еще в Первую Мировую. Кадрированные части, составлявшие большую часть армии мирного времени были спешно доукомплектованы живой силой и брошены на передовую. Фронт начал медленно сдвигаться на юг.
  В течение недели Румынией были потеряны приграничные города: Санту-Маре, Карей, Орадя. Этнические венгры, составлявшие численное большинство в приграничной области с восторгом приветствовали приход венгерских войск, воспринимая такой поворот как освобождение от румынской оккупации.
  Нужно признать, что повод для такой реакции у румынских венгров был. Последние двадцать лет их всячески притесняли новые власти, проводя политику румынизации новообретенных территорий.
  Кроме приграничных городов, Румыния вследствие отступления потеряла важную рокадную дорогу, проходящую вдоль границы. Теперь, и без того невеликие возможности маневра войсками стали еще более ограниченными. Часто для того, чтобы перекинуть часть на расстояние в сотню километров вдоль фронта, необходимо было сделать крюк во все триста.
  Единственным участком фронта, где румынам, уцепившимся за землю буквально зубами, удалось отбить первый натиск врага, был район Тимишоары. Тут преобладало румынское население, поэтому обороняли его с особым упорством.
  Вообще если посмотреть на столкновение Венгрии и Румынии со стороны, как бы сверху, то можно было бы сказать, что характер войны больше напоминал боевые действия Первой Мировой войны. Большие массы пехоты, небольшое количество техники, мало влияющие на непосредственный ход боевых действий, некая неторопливость, присущая эпохе гужевого транспорта. Единственное, что давало понять, что на календаре середина века, а не его начало - румынская авиация в небе. Казалось, что и в стратегическом аспекте история повторяется. Венгерские войска постепенно выдавливали румын в центральные области Трансильвании, беря верх за счет лучшей организации действующей армии и снабжения. Если проводить параллель, то война должна была закончиться ближе к декабрю с падением румынской столицы. Однако на практике получилось совсем не так.
  
  Капитан Василий Орлов неспешно осматривал местность в стереотрубу. По ту сторону оптических линз находились передовые позиции Венгерской армии. На этом участке фронта уже две недели продолжалось затишье, поэтому особых шевелений не наблюдалось. Поняв, что румыны в Тимишоаре закрепились на совесть, венгры не стали пытаться пробить бетонную стену головой, а просто перекинули большую часть атакующей группировки на более перспективные участки фронта. И это, нужно сказать принесло определенную пользу.
   К концу сентября линия фронта сдвинулась от границы на шестьдесят-восемьдесят километров и проходила по линии Тимишоара-Дева-Клуж-Быстрица, упираясь правым флангом в Карпаты, а левым - в границу с Югославией. Так, не потерпев ни одного большого поражения, Румыния лишилась пятой части своей территории.
  Теперь же румыны готовили мадьярам сюрприз, который должен был бы решить исход войны.
  Капитан оторвался от окуляров и что-то записал в планшетке, отложил карандаш и раздраженно попел плечами. Непривычная и не обмявшаяся форма отвлекала и раздражала. Застегнув планшетку, капитан присел на лавку и, откинувшись на стенку блиндажа, мысленно вернулся к событиям, ставшим прологом к его настоящему.
  Тяжелое военное детство - сначала Империалистическая потом Гражданская - семь классов школы, армия, которая выгодно отличалась от жизни дома тем, что тут хотя бы кормили каждый день. Потом командирские курсы, обучение танковым премудростям, первый кубарь в петлице. Перевод на Дальний Восток, за отличия в боевой подготовке - внеочередное звание. Потом была Монголия: бои на Халхин-Голе, ранение, легкое правда, и третий кубарь. На Финскую попал уже под конец, поэтому самые трудные недели не застал, но и тут сумел выделиться, за что "отважную" медаль.
  Капитана получил совсем неожиданно. Он как раз вернулся из Харькова с паровозостроительного, где принимал новые танки - Т-34, первым во всей дивизии, и, не успев даже переодеться, был вызван к командиру полка, который и огорошил его командировкой в Румынию. И званием. Звание авансом. А основной причиной, по которой выбор пал на него, как оказалось впоследствии, было то, что, будучи родом из Одессы и имея мать румынку по национальности, сам не плохо "шпрехал" на соответствующем языке. Да и лицом был похож.
  Сколько их таких вот наблюдателей-консультантов, переодетых в чужую форму, было направленно в Румынию он, конечно, не знал. С одной стороны: вряд ли много - СССР официально держал нейтралитет и статус самого капитана был по началу под вопросом. Сошлись на том, что его временно принимают в состав румынской армии на правах добровольца.
  После недолгой бюрократической волокиты, которая свойственна любой большой организации, его зачислили в штат танкового батальона на эфемерную должность "инструктора по боевой подготовке". На практике это означало, что никем командовать он не мог, а мог лишь советовать командиру подразделения. Пятое колесо у телеги, в общем.
  Тем не менее, не смотря на неопределенный статус, советский командир своими знаниями и опытом сумел быстро заслужить уважение новых коллег. К нему стали прислушиваться, появилась возможность отстаивать свое мнение и продавливать некоторые свои решения.
  Для контрнаступления румыны выделили наиболее боеспособные свои части. В первую очередь это единственная в румынской армии танковая бригада, которая по замыслу штабистов должна была стать тем лезвием, которое взрежет венгерские порядки. Кроме того, участвовали четыре кавалерийские бригады, одна из которых гвардейская, две моторизованных пехотных дивизии, объединив все это богатство в конно-механизированный корпус. Не удивительно, что румыны отступали по всему фронту - наиболее обученные и лучше вооруженные части, являющиеся хребтом любой армии, были выдернуты из боевых порядков, что заметно снизило устойчивость остальной армии.
  На правом фланге в наступление должны были перейти горнострелковые бригады. Эти элитные части, созданные после Первой Мировой по образцу итальянских, имели достаточно приличную подготовку и что важно - отлично знали местность. По плану четыре бригады горных стрелков должны были совершить обходной маневр и ударить во фланг венграм, уверенным, что их левое крыло надежно прикрыто Карпатами.
  В общем, румынский генштаб поставил все фишки на один удар, который должен был решить исход войны. Либо пан, либо пропал.
  
  1-ого октября, уже традиционно на рассвете заговорили большие калибры румынской артиллерии. Для такого дела сюда стянули все что было. Не то что бы получилась очень внушительная сила, особенно по меркам "больших игроков", но венграм хватило. Увлекшись перманентным наступлением в центре, мадьяры постепенно оголяли фланги, истончая и без того тонкие боевые порядки. Ошибка не новая (Ганнибал не даст соврать), но от того не менее распространенная. Действительно, какой смысл держать дивизии под полу окруженной и отчаянно сражающейся Тимишоарой, когда в другом месте ими можно подкрепить наступление и захватить еще кусок территории.
  Орлов, в этот утренний час сидел на башне своего танка и дымил папиросой, задумчиво наблюдая за заревом от разрывов снарядов на передней полосе венгерских траншей. Все вокруг него суетились, бегали, что-то орали друг другу, перекрикивая раскаты, насылаемые богом войны. Капитан же, приписанный вместе со своим танком к взводу управления, прямых подчиненных не имел и мог спокойно наблюдать за суетой с высоты башни танка БТ-7. Партия советских танков, позволившая в ограниченное время развернуть единственный румынский танковый полк в бригаду, шла в комплекте с инструкторами. Или инструкторы шли в комплекте с танками, что, в общем-то, одно и то же.
  К восьми часам утра большие калибры смолкли, и танкисты получили приказ выдвигаться. Быстро развернувшись в боевой порядок, бронированные машины поползли по нейтральной полосе. Благо сентябрь выдался теплым и сухим и осенние дожди еще не превратили скошенные уже поля в топкую жижу.
  На первой линии окопов не встретили сопротивления вообще. Здесь практически не осталось целых оборонительных сооружений. Не зря разведка уделяла этому участку особое внимание: все потенциальные цели были загодя нанесены на карты и уничтожены в первую очередь. Единственное, что затрудняло движение - сама перепаханная и разбитая тяжелыми снарядами местность.
   Вторая линия укреплений, отрытая венграми в полукилометре дальше, пострадала меньше. Здесь уже танкистов встретили свинцом и огнем, пытаясь оказать достойное сопротивление. Несколько машин встали, получив порцию металла в корпус, однако этого было мало. Смяв жиденькую оборону пехотного полка, у которого, как оказалось впоследствии, из противотанковых средств была лишь одна 37-и миллиметровая батарея и та уничтоженная прилетевшим сверху "чемоданом", бригада вырвалась на оперативный простор.
  Через несколько часов передовые части корпуса подошли к городу Арад. Про прорыв тут уже знали и готовились. Не смотря на несопоставимость сил, венгры, а здесь была какая-то тыловая часть и зенитчики, прикрывающие важный железнодорожный узел, стали насмерть, демонстрируя чудеса мужества и отваги. В итоге зенитчикам удалось даже сжечь полтора десятка бронированных машин, прежде чем защитников смяли, и румыны смогли отбить город. Вскоре пришлось прекращать движение и останавливаться на ночевку. За первый день румынам удалось пройти добрых двадцать километров, создав угрозу всему правому флангу венгерской армии.
  На следующий день движение продолжили с самого утра. Первое время дорога была совершенно пуста. Как будто и не по оккупированной местности двигались. Над головой то и дело мелькали небольшие бипланы с румынским крестом на крыльях. Иногда от самолета отделялся контейнер, обозначенный ярким вымпелом, передавая, таким образом, движущимся внизу войскам разведданные. Ни о каких рациях на устаревших самолетиках, конечно, и речи не было, поэтому выкручивались, как могли. Иногда такой самолетик, кружащий над колонной, внезапно уходил в пологое пике и сбрасывал бомбы куда-то по одному ему видимой цели.
  Такой марш, казалось бы, в полигонных условиях, тем не менее, жестоко сказывался на технике. То и дело на обочине дороги, вдоль которой двигался румынский клин, замирали из-за поломок бронированные машины. Часть из них удавалось починить на месте и вернуть в строй, но большинство нуждались в более сложном оборудовании, нежели лом и кувалда. Такие приходилось оставлять в надежде на расторопность тыловых служб.
  Ближе к обеду очередной крылатый разведчик сообщил о выставленном на дороге заслоне. Численность противника летун точно оценить не смог: по нему отработала зенитная артиллерия, но не меньше пехотной дивизии. Генерал Думитреску, которого поставили командующим над 1-ым корпусом, не стал атаковать сходу, предпочтя остановится и выслать вперед разведку. Заодно дали солдатам возможность передохнуть и пообедать.
  Капитан Орлов внимательно наблюдал за румынами. Он, собственно говоря, это делал и весь предыдущий месяц, но одно дело учеба, а другое - боевая обстановка. Одним из заданий, полученных перед отбытием в командировку, было оценить румынские войска изнутри. Ведь сухие цифры - это одно, а реальное положение вещей - зачастую совершенно другое. Вот и сейчас он, жуя галету, аккуратно записывал свои наблюдения в тетрадь.
  - Тыловые службы работают плохо. Солдаты второй день едят сухпай. А его выдали всего на три дня. Сомнительно, что завтра что-то изменится. Чем командование собирается кормить личный состав через два дня неизвестно. Это при том, что двигаем вперед практически без сопротивления.
  - То же самое с топливом. Топливо у румынских LT vz.35 выработано наполовину, а заправщики явно не успевают. Благо запас хода у БТшек в два раза больше. Но вопрос заправки стоит остро.
  - Моральный дух высок. Впрочем, это не удивительно, пока все идет хорошо.
  - Нужно вводить в состав подвижных соединений ремонтные подразделения, которые смогли бы ставить встрой поломанные машины как можно быстрее. Не дело нести такие жуткие небоевые потери (подчеркнуто).
  - Рации на разведчиках нужны. Все эти сбрасываемые сообщения - прошлый век. Очень неудобно.
  Так тезисно переносил капитан свои мысли на бумагу, уже мысленно прокручивая то, что нужно будет упомянуть в отчете по возвращении домой.
  Быстро сбить заслон не получилось. Пока вернулась разведка, пока составили план, пока довели его до офицеров - начало темнеть. Атаку решили отложить на утро.
  Весь следующий день танкисты долбили венгерский заслон. После первой неудачной атаки командование догадалось пустить кавалерийские бригады в обход по флангам, что и принесло результат. Однако даже будучи окруженными со всех сторон мадьяры мужественно сражались, отстреливаясь до последнего патрона. В плен удалось взять лишь полторы сотни раненных, контуженных и по большей части безоружных солдат. От них удалось узнать, что это была 4-ая пехотная дивизия, укомплектованная по большей части кадровыми офицерами, солдатами довоенного призыва и лишь немного разбавленная свежими призывниками. В момент получения известий о румынском прорыве дивизия как раз двигалась по железной дороге на фронт в соответствии с планом ротации частей первой линии. Чрезвычайная опасность заставила венгерский Генштаб выгрузить дивизию прямо посреди перегона и дать приказ держаться до последнего. Патрона или человека. Время порой бывает ценнее человеческих жизней.
  И нужно сказать, венгры со своей задачей справились на все сто процентов, задержав румынское наступление почти на двое суток. Эта задержка привела к тому, что, когда передовые части 1-ого корпуса подошли к Ордае, вокруг города уже была организована какая-никакая оборона.
  Понимая, что быстро взять город не получится, методичный штурм выльется в большие потери, а главное в потерю темпа, Думитреску принял решение обойти город с юга, оставив часть пехоты для блокады гарнизона. Задумано было с умом, вот только реализация как это часто бывает, подкачала. Быстро обойти город не получилось. Осень, наконец, показала свое истинное лицо, зарядив непрекращающимися дождями. Дороги мгновенно раскисли, и совершать хоть какие-то вменяемые маневры по бездорожью стало решительно невозможно. Наступление заглохло.
  Несмотря на то, что полностью отрезать венгров не получилось - на это на самом деле мало, кто рассчитывал - правый фланг венгерской армии фактически перестал существовать. Попав в полуокружение, не имея железнодорожной связи с тылом, под постоянными налетами вражеской авиации, в тяжелых условиях нехватки топлива и боеприпасов венгры попытались отступать в пешем порядке, "загибая" фланг и вырываясь из грозящего полного окружения. Получилось ожидаемо плохо. Пять дивизий фактически перестали существовать как организованная сила. Из солдат сумевших выйти к своим можно было в лучшем случае сформировать две. И это без тяжелого вооружения, брошенного при отступлении. Можно было, но только на бумаге: надломленных морально и истощенных физически людей не было никакого смысла бросать в бой.
  В свою очередь румыны, освободив часть своей страны, были полны решимости сражаться до победного конца. Конные бригады - конница была самой боеспособной частью румынской армии - неуловимыми шершнями набросились на оставшиеся беззащитными вражеские коммуникации. Не вступая в серьезные столкновения, кавалеристы практически парализовали венгерскую армию в южной части страны.
  Видя бедственное положение венгров, на севере зашевелились словаки, не забывшие прошлогоднюю войну. А когда восстало население отторгнутой у Чехословакии Подкарпатской Руси, за год венгерской власти хлебнувшее немало лиха, стало казаться, что венгры вот-вот сдадутся и запросят мира.
  Однако исход войны решили не пули и сабли румынской конницы, а большие калибры. На этот раз дипломатические.
  
  
  Глава 11
  
  Берлин, Германия 17 сентября 1940 года
  Из Берлинского госпиталя Курта отпустили в середине сентября. Оттуда, нагруженный лишь небольшим чемоданчиком, он первым же делом отправился на вокзал. Положенные ему три недели отпуска по ранению он собирался провести в Штутгарте. Здесь будущий офицер прожил первые восемнадцать лет своей жизни до поступления в военное училище. Здесь же жили его родители и прочая многочисленная родня.
  Пассажирские поезда, по военному времени ходили не часто, особенно в направлении фронта. Железная дорога была загружена военными перевозками, поэтому урвать себе место в вагоне оказалось той еще задачей. В кассе вокзала Курт ожидаемо услышал ответ:
  - Мест нет.
  Пришлось идти к начальнику поезда. Им оказался колоритный старик лет шестидесяти, бодро прыгающий на деревянном протезе и покуривающий голландскую трубку-носогрейку. Такой себе герой со страниц авантюрных романов о пиратах карибского моря. Не хватало лишь попугая на плече, кричащего: "Пиастры, пиастры!" Однако, приглядевшись внимательнее, Курт понял, что перед ним, скорее всего, бывший офицер - годы хоть и сморщили старика, но не смогли его согнуть. Военная выправка вовсю проглядывала сквозь железнодорожную форму.
  Поздоровавшись, обер-лейтенант изложил суть проблемы. Старик окинул молодого офицера внимательным взглядом хитро прищуренных глаз, зацепившись на секунду глазами за висящую на перевязи раненную руку. Подумал несколько секунд, а потом, видимо приняв какое-то решение, звонко пристукнул деревяшкой по брусчатке.
  - По ранению?
  - Да, - кивнул Курт, - осколочное, полтора месяца в госпитале. А теперь три недели отпуска. Домой пытаюсь уехать.
  - Хорошо, стой здесь, сейчас что-нибудь придумаем.
  Железнодорожник ловко - как будто действительно всю жизнь лазил по реям - заскочил по ступенькам в вагон.
  Ожидание продлилось всего несколько минут, после чего к Курту подошла молодая девушка в форме проводника и отвела его к свободному месту в соседнем вагоне.
  Двенадцать часов в поезде пролетели практически мгновенно. Проспав всю дорогу, и проснувшись лишь раз для того, чтобы поесть, утром следующего дня обер-лейтенант вышел на вокзале родного города.
  Привокзальная площадь, обычно бурлящая жизнью, с первого взгляда поразила Курта непривычной пустотой. Не было таксистов, наперебой предлагающих свои услуги, не было торговцев, громко расхваливающих свой товар, а пассажиры, приезжающие или наоборот уезжающие из города, казалось, пытались покинуть неуютное место как можно скорей.
  Зато здесь появилось то, чего не было раньше. Посреди площади, чуть в стороне от основных людских потоков располагались длинноствольные зенитные орудия, подозрительно задравшие свои хоботы в небеса и обложенные вокруг мешками с песком.
  Картина внезапно сложилась в голове молодого офицера. Ведь Штутгарт находится всего в каких-то пятидесяти километрах от границы. Не удивительно, что такой крупный промышленный центр регулярно подвергается налетам вражеской авиации.
  Добравшись на автобусе домой, Курт был подхвачен стремительным вихрем семейного торжества: по многу раз поцелован, обнят, накормлен, выслушан, познакомлен с новыми соседями и новыми родственниками, появившимся благодаря вышедшей замуж сестре и наконец, полностью сбит с толку попыткой матери в первый же день отпуска познакомить его с "замечательной девушкой", "красавицей, умницей и чистокровной немкой".
  Курт, отвыкший за последние несколько лет армейской жизни от всей этой семейной круговерти, был ошарашен, выбит из колеи и где-то уже в середине дня вообще перестал понимать, что происходит. Вырваться удалось лишь спустя три дня. Следующим номером программы после соблюдения всех семейных ритуалов была встреча со старыми школьными друзьями. Или скорее приятелями теперь по прошествии шести лет после окончания школы.
  Сидя за кружечкой пива с непременной жареной колбаской в пивной, собравшиеся неторопливо перебрасывались фразами о прошлых годах, женщинах и конечно войне, которая, так или иначе, вошла в жизнь каждого немца.
  - Так вот, - отхлебнув из бокала продолжил свою мысль Отто, - хотя и пытаются лягушатники бомбить корпуса завода Порше, но получается у них не очень хорошо. Город большой - где что находится не враз и разберешь. Поэтому бросают куда получится. Особенно после того, как ночью стали бомбить. Часто на жилые кварталы бросают. Через день выезжаем туда пожары тушить.
  Отто работал в пожарном департаменте Штутгарта, поэтому хорошо представлял, как обстоят дела с бомбежками города.
  - И что, много людей гибнет?
  - Да нет, - пожарный пожал плечами, - можно сказать почти не гибнет совсем. Бомбоубежищ построили не мало, да и воздушное оповещение работает хорошо. Бывает, лягушатники в темноте вообще в чистое поле вывалят бомбы да улетят обратно. Единственное, что город близко к границе находится, поэтому заблудится сложнее.
  - Ну да, - поддакнул Ганс, - говорят, когда англичане попытались устроить большой налет на Гамбург с острова, так вообще город не нашли и по морю отбомбились.
  - Ага, я слышал, селедка выдвинула официальный протест.
  Сидящие за столом мужчины задорно захохотали. А после того, как пышногрудая официантка принесла еще по бокалу, разговор окончательно свернул в сторону обсуждения прекрасной половины человечества.
  Курт же незаметно для себя ушел мысленно в сторону. Он, наконец, смог сформулировать для себя, то неуловимое и непонятное ощущение, которое терзало его последние несколько дней: поменялось общее настроение людей. В свой прошлый приезд домой после окончания польской кампании, он отметил общее приподнятое настроение, переполнявшее каждого встречного прохожего. Теперь же на смену воодушевлению пришла растерянность. Никто не желал долгой, затяжной войны, слишком сильна была в памяти народа горечь прошлого поражения. И теперь, испытывая легкое чувство дежавю, обыватели с опаской смотрели в будущее. Причем в Берлине, где ПВО работало максимально эффективно и на головы людям бомбы не сыпались, такого ощущения не было. Там вообще мало что напоминало о войне.
   Из задумчивости Курта вывел очередной тост. Отбросив невеселые мысли, он решительно ухватил пивной бокал. В этот вечер Курт Мейер в первый раз за последние пару лет напился вдрабадан.
  
  Пятого октября центральные немецкие газеты вышли с опубликованным на передовицах официальным обращением Венгерского Королевства к Третьему Рейху о предоставлении военной помощи в войне с Румынией. Нельзя сказать, что новость произвела эффект разорвавшейся бомбы. Новости, поступающие с Балканского фронта, как войну между южными соседями обозвали писаки, были туманными и малоинтересными для простого работяги. А вот для офицера вермахта это означало еще одну потенциальную точку, где можно сложить голову.
  Однако Германия не спешила объявлять войну Румынии. Хотя бы потому, что импортировала из этой балканской страны треть потребляемой нефти, и такой опрометчивый шаг стал бы серьезным ударом по собственной боеспособности. Однако и бросить союзника на произвол судьбы Гитлер не мог, поэтому было принято половинчатое решение. В Венгрию были направлены три дивизии - свежесформированная 11-ая танковая, 15-ая и 30-ая пехотные с расплывчатым приказом "уберечь гражданское население Венгрии от ужасов войны и защитить венгерский суверенитет".
  Одновременно Риббентроп сделал заявление с призывом вернуться к status quo ante bellum. Понятно, что ни Румыния, переломившая ход войны, ни Словакия, тихой сапой, без открытия боевых действий, начавшая возвращение утраченных ранее земель, ни уж тем более Подкарпатская Русь, понимающая, что предательства ей не простят, такого развития событий не желали.
  На несколько дней все зависло в неопределенности. Боевые действия вынужденно прекратились, зато тихие дипломатические баталии развернулись в полную мощь.
  11-ого октября неожиданно для всех, ну или почти всех, Народное Собрание Подкарпатской Руси официально попросилось в состав УССР. После чего на бывшую Венгерскую территорию были мгновенно введены советские дивизии из числа КОВО, как будто только и ждущие приказа на перевалах Карпат.
  Такой поворот может показаться неожиданным, однако, если посмотреть внимательнее, ничего странного нет. Ведущими политическими силами здесь были коммунисты (порядка трети активного населения), сторонники независимости (около 10%) и автономисты. Последние желали видеть свой край в составе Чехословакии, Венгрии или УССР, но обладающим широкой автономией. Однако, Чехословакия к 1940 году приказала долго жить, венгры за год своей власти показали себя далеко не с самой лучшей стороны, поэтому оставался Советский Союз. В возможность же полной независимости русины в массе разумно не верили.
  Так или иначе, советские войска за Карпатским перевалами позволили СССР включится в дипломатический процесс. НКИД Советского Союза со страниц газет обратился к сторонам конфликта с призывом начать мирные переговоры. В этом начинании он был активно поддержан румынскими коллегами, а спустя пару дней согласие на переговоры дали словаки.
  Мирные переговоры по составу участников больше напоминавшие конференцию начались 17-ого октября в Бухаресте и проходили ожидаемо тяжело. С одной стороны находились венгры, уже понявшие, что приобрести в этой своей авантюре уже ничего не удастся, но еще не готовые отдавать свое. Вернее то, что считали своим. Венгров серой глыбой за спиной поддерживала Германия в лице министра иностранных дел Риббентропа.
  По другую сторону баррикад были румыны. Румын также представлял глава МИДа - Григоре Гафенку. Позиция этой балканской страны была максимально умеренной. Румыния не претендовала ни на какие земли поверженного, или скорее, если пользоваться боксерской терминологией - отправленного в тяжелый нокдаун соперника, однако настаивала на денежной компенсации военных издержек, полутора месяцев оккупации своей территории и небольшой контрибуции сверх того. Румын поддерживал Молотов, при этом тему Подкарпатской Руси молчаливо обходя стороной. Впрочем, это вопрос даже сами венгры, попробовавшие сначала заикнуться о подавлении восстания, быстро спустили на тормозах. Даже дураку было ясно, что такой жирный кусок, попавший в когти красного медведя, обратно вырвать без большой войны уже не получится. На большую войну ни венгры, ни их покровители немцы в тот момент не были готовы. Вернее, немцы не были готовы к открытию второго фронта из-за авантюр каких-то там мадьяров.
  Словакии пришлось на переговорах труднее всего. Будучи, по сути, марионеткой Третьего Рейха, эта страна не имела возможности какого-то политического маневра. Сначала Войтех Тука настаивал на возвращении всех территорий, отторгнутых у Словакии венграми, однако после нажима со стороны Германии, умерили аппетиты до полоски земли по линии Стачкин-Собранце, которую потеряли в результате войны в марте 1939 года.
  Бухарестская конференция, как переговоры обозвали в англоязычной прессе, продлилась до середины ноября. В итоге венгерская делегация, никак не желавшая соглашаться на предложенные условия, была поставлена перед ультиматумом. В ином случае румыны угрожали закончить войну в Будапеште. Германия, же, нуждавшаяся в спокойных тылах для ведения войны на западе, рекомендовала мадьярам согласиться на предложенные условия и подписать итоговый протокол в предложенном виде.
  14-ого ноября Румыно-Венгерская война закончилась.
  
  Курт Мейер вернулся из отпуска в первой декаде октября. Свою родную 9-ую танковую дивизию он нашел в Бельгии. Ее расквартировали в городе Шарлеруа, в десяти километрах от линии фронта. Благо танкистам в окопах на передовой сидеть не положено, и офицер рассчитывал более-менее спокойную службу на ближайшие зимние месяцы. Однако после приезда в часть, стало ясно, что спокойствие откладывается. Его роту перевооружали на новейшие Pz. 4 и, что естественно, обер-лейтенанту пришлось включиться в процесс по полной.
  - Смотри какой красавец! - Курт с любовью погладил бортовую броню своего нового железного коня. Или скорее боевого слона. - Какая броня, орудие! Не то, что "единички" и "двойки".
  - Ну да, пятьдесят миллиметров это вам не двадцать уж тем более не восемь. Серьезная машина.
  - Наконец там наверху, - обер-лейтенант взглядом указал, где именно, - додумались, что воевать на танкетках против французских тяжелых танков равноценно самоубийству.
  - Ходит слух, что "двойку" снимают с производства, или уже сняли. Давно пора.
  Курт еще раз любовно погладил отдающую холодом броню танка и глубоко вздохнул. Пахло осенью: сыростью, опавшими листьями и конечно бензином. Куда без запаха бензина в расположении танкового полка. 33-ий танковый полк стоял севернее города, комфортно расположившись на берегу канала Брюссель-Шарлеруа. По берегам канала густо росли какие-то кусты по- осеннему окрасившиеся в желтые цвета. С затянутого свинцовыми тучами неба то и дело срывались мелкие капли дождя, окрашивая все вокруг в серые тона. Впрочем, температура держалась на отметке в пятнадцать градусов, и на улице было еще достаточно тепло.
  33-ий танковый полк в полном составе перевооружали на новые танки. "Тройки", отданные под начало Курта, были последней модификации с новой 50 мм пушкой длинной в шестьдесят калибров и усиленной броней. По слухам на таком длинноствольном орудии настоял сам фюрер немецкого народа, уставший от стенаний военных, которые с самого начала войны жаловались на непробиваемые французские танки. А уж когда и у британцев в массовом порядке начала появляться твердолобая "Матильда", понимание необходимости такого усовершенствования стало очевидным каждому.
  - Воевали же, и ничего, живы, как видишь. - Вилли, без сомнения завидовал старшему товарищу. Ему "троек" не досталось, производство новейших танков все еще не удовлетворяло запросы армии.
  Впрочем, и про устаревшие Pz. 1 можно было забыть. Из действующей армии танкетки, лишь божьим попустительством называемые танками, изымались и передавались частично в учебные отряды, а частично на переплавку. Хотя последних было не так много. Все же большая часть этих легкобронированных машин уже покинули войска ранее, пополнив статистику боевых потерь. Лейтенант же Вильгельм Краус теперь командовал ротой чешских тридцать восьмёрок и ждал, присвоения очередного звания обер-лейтенанта.
  Вакансия командира роты открылась, после того как наверху было принято решение о формировании еще двух танковых дивизий - 14-ой и 15-ой. Командование вовсю пользовалось осенним затишьем на фронте для приведения войск в порядок. Для этой цели из уже существующих частей были выдернуты отдельные батальоны с техникой и личным составом. Образовавшиеся же прорехи в штатном расписании заняли офицеры ступенькой, стоящие ниже.
  Теперь первый батальон 33-его танкового полка выглядел так: две роты легких чешских танков и одна рота средних танков, которой и командовал обер-лейтенант Курт Мейер.
  - Ага, сколько танков потерял, скажем, наш батальон за полгода боев, можешь подсчитать?
  - Это сложно, - Вильгельм почесал затылок, - до хрена.
  - Именно, только наша рота, то есть теперь моя, потеряла почти сорок машин! Два штатных состава. Нет, конечно, часть из них отремонтировали, а часть заменили новыми, но кто заменит мне опытных танкистов, которые и Польшу прошли Бельгию с Голландией, да и просто знают с какой стороны снаряд в пушку совать.
  - Это ты к чему?
  - К чему? А вот представь, что мы с самого начала на нормальных машинах кататься стали бы. Сколько толковых ребят удалось бы сохранить. У меня половина личного состава окончила курсы в этом году, половина! А хорошего танкиста нужно не один год готовить, сам знаешь. - Курт в сердцах махнул рукой, - да что там говорить: я сам в госпитале за не полных шесть месяцев два раза побывал.
  - Хм... тут ты, пожалуй, прав, всех, конечно, это не уберегло бы, но не мало парней сейчас были бы живы... - Вилли замолчал на секунду, а потом без перехода добавил, - А слышал, говорят сюда хотят длинноствольную 75-миллиметровку засунуть.
  - Было бы не плохо, а то у этой пушки фугасный снаряд слабоват.
  - Тебе не угодишь, - хохотнул младший приятель, - только что ему 20-ти миллиметров хватало, а теперь 50-ти мало.
  - Это да, к хорошему быстро привыкаешь, - улыбнулся в ответ Курт, - а откуда, кстати, слухи?
  - Эмм, да так... сорока на хвосте принесла...
  - Ну-ну, смотри не отхвати из-за этих сорок себе проблем.
  - Да ладно тебе, все будет хорошо.
  Кампания 1940 года для танкистов закончилась. Можно было спокойно отдыхать, тренировать пополнение, обкатывать технику и ждать приближения весны.
  
  
  Глава 12
  
  Зима принесла воюющим сторонам долгожданную передышку. В конце Ноября столбик термометра опустился ниже отметки в ноль градусов, поставив перед военными дополнительный вопрос об обеспечении личного состава теплой одеждой, а технику соответствующими погоде горюче-смазочными материалами. Так или иначе, активность на Западном Фронте практически прекратилась. Солдаты активно закапывались в землю и утеплялись, готовясь к переменчивой французской зиме, когда снег и мороз может в любую минуту смениться оттепелью и дождем. Только артиллерия изредка перебрасывалась снарядами, не давая пехоте совсем уж впасть в спящее состояние.
  Чуть "веселее" было в глубине континента, где франко-германский фронт проходил по укреплениям линии Мажино. В ноябре 1940-го года немцы переправили сюда первую из серии монструозных мортир Карл, под именем "Адам". Снаряды калибра в шестьсот миллиметров как раз предназначались для уничтожения французских укреплений и фортов.
  Первый упавший на французской стороне снаряд вызвал тихую панику среди солдат и офицеров, оставив в земле воронку глубиной в пять и диаметром в пятнадцать метров. Однако низкая скорострельность - порядка четырех-пяти выстрелов в сутки - и еще более отвратительная точность - стрелять из этого орудия можно было только "куда-то в сторону противника" - по сути, свели всю опасность мортиры к минимуму. Ну а никакая надежность - мортира ломалась после каждых нескольких выпущенных снарядов - и вовсе сделали ее посмешищем, как среди немцев, так и среди союзников.
  До конца зимы "Адам" и еще два его брата-близнеца переданных в армию чуть позже сделали в сумме около ста выстрелов. Нельзя сказать, что все они ушли "в молоко". Было разрушено несколько дотов, заметный урон получила инфраструктура в районе обстрела, сгорело несколько складов и даже одним "золотым" попаданием был выведен из строя артиллерийский форт.
  Еще хуже проявили себя тяжелые железнодорожные орудия. Не имея возможности маневрировать и, будучи накрепко привязанными к путям, эти монстры жестоко страдали от налетов вражеской штурмовой авиации. Так 694-ая артиллерийская батарея, состоящая из двух пушек модели "Курц Бруно" была уничтожена вследствие авианалёта, не успев сделать и выстрела. Была ли это случайность или успех союзных разведок - неизвестно, однако событие это имело далеко идущие последствия. Узнавший об этом Гитлер, всегда трепетно относившийся к разного рода большим стальным игрушкам, устроил армейцам разнос, приказав использовать осадную артиллерию осторожнее.
  Усиленные меры маскировки, частая смена позиций существенно снизили потери от вражеской авиации, но и область применения орудий снизили соответственно. Однако, в целом, подсчет затрат, проведённый в последствии, показал, что игра даже близко не стоила свечей. Построить на те же деньги бомбардировщики и закидать врага бомбами с воздуха было бы намного дешевле и эффективней.
  Пока на суше царило затишье, акцент в боевых действиях сместился в небо и на море. В дни, когда погода позволяла, с аэродромов по обе стороны фронта поднимались десятки эскадрилий что бы сойтись в смертельной круговерти над линией фронта или вывалить смертоносный груз врагу на голову.
  Воздушная мясорубка не прекращалась с ноября по март, когда стало окончательно ясно, что ни одна из сторон не может взять верх. Численное превосходство союзников немцы парировали более высокой выучкой экипажей и совершенством техники, разменивая в среднем два своих истребителя на три вражеских.
  Французы наконец смогли наладить выпуск более-менее современных D.520 в товарных количествах, существенно, впрочем, отставая в этом отношении как от англичан, так и от немцев. К осени удалось довести производство лучших французских истребителей до полутора сотен штук в месяц, при этом выпуск всего прочего "летающего зоопарка" волевым решением военного министра прекратили. Впрочем, никто об мертворожденных MS.406 не жалел. Пилоты с удовольствием пересаживались на 520-ые, так как они были быстрее и лучше вооружены, проигрывая, с другой стороны, немного в скороподъемности. Так же продолжались попытки модернизировать серийный истребитель. Основные усилия галльские инженеры бросили на поиск нового мотора. Основных вариантов было два: американский Аллисон V-1710-C15 мощностью 1040 л. с. и новая Испано-Сюиза 12Z89. Последняя была перспективнее, с ней на планере серийного D.520 рассчитывали достичь скорости в 615 км/ч. А это было уже больше чем у "боевой" модификации мессершмита Bf.109Е-3. Однако мотор был сырой и требовал серьезного доведения "напильником". Американские же производители не могли удовлетворить заказ французского военного министерства количественно.
  Англичане же спешно наращивали впуск первых Спитфайеров. У островитян не было проблем с количеством выпускаемых истребителей, зато были серьёзные проблемы с качеством. Основной истребитель королевских ВВС на 1940 год - Hawker Hurricane - во всем проигрывал своему основному оппоненту. Чуть медленнее, чуть хуже вооружение и скороподъемность. Spitfire должен был нивелировать отставание в качестве, однако пока полностью "пересесть" на новые машины англичанам не удавалось.
  Проблема союзников была еще в том, что к концу осени арена воздушного противостояния сместилась на территорию тевтонов, сведя на нет тем самым основной недостаток 109-ого - маленький боевой радиус. Англичане при поддержке французов начали регулярные налеты на тылы вермахта, реализуя преимущество в тяжелых бомбардировщиках. В итоге сбитые и выпрыгнувшие с парашютом летчики в массе своей оказывались в немецком плену, пополняя и так обширную статистику потерь. Немцы же без проблем пересаживались на новые машины и возвращались в воздух, продолжая сражаться за фюрера и Германию.
  Таким образом, если по потерянным истребителям соотношение было примерно 2 к 3 в пользу немцев, но по погибшим пилотам уже 1 к 2 с тенденцией к еще большему перекосу в пользу люфтваффе, что объяснялось очень просто. Пока союзники гибли и попадали в плен, германцы набирались опыта воюя в воздухе все более и более эффективно.
  Чуть иначе дело обстояло в бомбардировочной авиации. Здесь преимущество было целиком на стороне союзников. При чем, как в количестве, так и в качестве. Основные бомбардировщики люфтваффе Ju-88 и He-111 несли две-три тонны бомб в зависимости от модификаций, то есть по британской классификации были в лучшем случае средними. В это же время сами англичане использовали машины "пообъемнее". Так, например, основной на конец 1940-го года британский тяжелый бомбардировщик "Шорт Стирлинг" мог нести больше шести тонн бомбовой нагрузки. Аналогично поднимал появившийся на фронте после Нового Года "Галифакс", а "Ланкастер", принявший боевое крещение уже в начале марта мог в перегруз "тащить" более десяти тонн!
  Первые более-менее массовые налеты бомбардировочной авиации на немецкие тылы начались еще осенью в самый разгар "Битвы за Бельгию". Однако тогда, не будучи надлежащим образом подготовленными они особых проблем вермахту не доставили. Большая часть бомб попала по меткому выражению кого-то из офицеров RAF "точно в землю".
  К концу ноября союзники смогли, наконец, нащупать более-менее работающую тактику: высота, скорость полета, выхода на цель и бомбардировки, плотность строя, массирование защитного огня и прочие мелочи, отличающие боеспособную армию от небоеспособной. Дополнительная подготовка штурманов позволила сократить количество провальных вылетов, когда самолеты просто не могли выйти на цель и сбрасывали бомбы куда придется. Пригодились, считавшиеся уж было совсем негодными двухмоторные истребители, способные сопровождать бомберов на всем продолжении полета. Впрочем, потери продолжали оставаться стабильно высокими. Особенно среди тех самых двухмоторных истребителей, не способных сражаться с "эмилями" на равных.
  В среднем война в воздухе стоила немцам порядка тридцати истребителей и десяти самолетов других классов (бомбардировщиков, транспортников, штурмовиков) в сутки. Союзники теряли же срок два и пятнадцать соответственно.
  Зимнее сражение в небе над Европой стало олицетворением позиционного тупика сходного с таковым проявившемся на двадцать лет раньше и на два километра ниже. Ни одна из сторон не смогла удивить врага, победить за счет силы мысли, предложить новое видение на стратегию воздушного боя, которая свелась к попытке передавить врага силой станка и стойкостью к потерям.
  По силе же станка союзники были явно впереди. Если же добавить к производящимся собственными силами самолетам еще и поступающие из-за океана, то и подавно.
  
  Боевые действия продолжались также в Норвегии. И хотя по европейским меркам фронт этот был третьестепенной важности, некоторые интересные события случались и здесь.
  После того, как егерям Дитля пришлось интернироваться в Швеции, боевые действия непосредственно на суше практически прекратились. Расстояние от Нарвика до захваченного немцами Тронхейма, составляло около девятисот километров. В условиях гор, высоких широт и почти полного отсутствия дорог, установление хоть какой-то стабильной линии фронта было просто невозможно. Стороны в таких условиях перешли к действиям малыми - до роты - группами солдат. Такая группа, состоящая из отлично подготовленных к действиям в гористой местности егерей, имела высокую мобильность и автономность, что позволяло хотя бы создавать видимость военного присутствия в этих суровых краях.
  На практике фронт определялся не сухопутными частями, действия которых имели более демонстративный характер и напоминали мышиную возню, а радиусом эффективного действия авиации.
  По началу, именно с авиацией у союзников на этом театре военных действий было достаточно туго. В Нарвике просто не оказалось подготовленной площадки, которой могли бы взлетать самолеты. И если по зимнему времени в качестве ВВП использовали лед замерзшего озера Хартвиг, то летом это было по понятным причинам невозможно. Устройство полноценного же аэродрома усложнялось все той же гористой местностью. Пока же велись взрывные работы, воздушную поддержку осуществляла палубная авиация. Авианосец "Глориес" почти полтора месяца стоял на рейде Нарвика, превратившись из-за суровой необходимости в эдакий стационер. Здесь его и поймали немецкие линкоры. Вернее, не в самом Нарвике а на пути обратно.
  Достоверно не известно, стало это результатом отличных действий немецкой разведки либо просто случайностью, однако 13-ого августа два немецких линкора "Шарнхорст" и "Гнейзенау" настигли авианосец в трехстах милях к западу от Тромсе. На авианосце не сразу заметили силуэты на горизонте, а когда заметили, было, в общем-то, уже поздно. Идущий экономичным ходом "Глориес", убежать от немецких кораблей не мог даже теоретически. Самое интересное, что и самолеты сразу выпустить капитан Одли-Хьюз не мог. Для этого ему пришлось отдавать приказ о развороте. Северо-западный ветер делал взлет и посадку самолетов при прежнем курсе не возможным. Этим же объясняется и отсутствие воздушной разведки при движении корабля сквозь кишащие подводными лодками врага воды.
  Впрочем, даже сумей англичане поднять в воздух всю авиагруппу, это им бы не сильно помогло. Возвращающийся в метрополию авианосец нес только пять торпедоносцев "Сувордфиш", которые теоретически могли бы нанести хоть какой-нибудь урон немецким стальным гигантам. Остальная часть авиагруппы состояла из палубных истребителей, часть из которых к тому же были повреждены за время боев. Два эсминца, сопровождавших авианосец ничем своему большому брату помочь не смогли.
  Бой, вернее форменное избиение, продолжалось меньше часа. В результате авианосец и один из эсминцев были потоплены, второй эсминец смог оторваться и уйти в сторону британских островов.
  Потопление "Глориеса" стало последним крупным успехом немцев в Норвегии. После передислоцирования в Нарвик частей базовой авиации ситуация окончательно зашла в тупик. Война была сведена к охоте на транспорты и малые корабли противника, а также борьбе в воздухе.
  Единственный раз, когда немцы решились на рейд большими кораблями на английские коммуникации, едва не закончился совсем плачевно. 17-ого мая все та же парочка "Шарнхорст" и "Гнейзенау", усиленная парой легких крейсеров вышла из Киля и направилась на север к берегам Норвегии для перехвата английских транспортных конвоев.
  С самого начала все пошло наперекосяк. Эскадра была замечена шведскими патрульными силами, от которых информация просочилась к англичанам. Те подняли в небо дополнительных разведчиков и 22-ого мая сумели установить местоположение и курс немецкой эскадры.
  К этому времени немцы уже успели записать на свой счет пару одиночных транспортов и даже подводную лодку, командир которой неудачно попытался выйти на рубеж атаки и, будучи замечен с гидросамолета, был потоплен легкими крейсерами. На этом успехи немецких моряков и закончились. Первый же налет английских торпедоносцев привел к попаданию в Шарнхорст.
  Подрыв торпеды в районе кормы привел к тяжелым повреждениям. Два из трех гребных валов вышли из строя, корабль принял много воды осел кормой на три метра. Командующему эскадрой Адмиралу Маршаллу пришлось командовать разворот и следовать в сторону Тронхейма. Однако без потерь уйти не удалось. Легкий крейсер "Нюрнберг" словил торпеду от английской подводной лодки уже на подходе к норвежскому порту. Сначала казалось, что удастся дотянуть корабль до порта, однако поднявшееся волнение свело все усилия на нет. Экипаж организованно покинул корабль, после чего тот был добит торпедой, выпущенной с однотипного "Лейпцига"
  Если рассматривать сложившуюся на севере Норвегии ситуацию в целом, то, конечно, поражение под Нарвиком стало для вермахта и тем более для кригсмарине тяжелым ударом. Можно сказать, что стратегически потеря этого города обернулась если не поражением в норвежской операции, то как минимум - ничьей.
  После того, как в Нарвике обосновалась английская базовая авиация, выход тяжелых судов в северную Атлантику стал практически невозможен. Разведывательные самолеты, взлетающие из Норвегии, севера Британии, Фарерских островов и Исландии с солидным перекрытием просматривали все возможные пути следования немецких кораблей. Провальная попытка рейда немецких линкоров лишь эмпирически подтвердила то, что и так было понятно.
  Как часто бывает - от любви до ненависти один шаг. Еще недавно увлеченный стальными гигантами Гитлер был горько разочарован, враз переменив свое отношение к ним на резко отрицательное. Фюрер, взбешенный неудовлетворительным соотношением затрат и достигнутого результата, приказал сосредоточиться на малых кораблях флота: эсминцах, тральщиках, подводных лодках.
  С осени 1940 года линкоры кригсмарине прочно обосновались у причальных стенок, лишь иногда выходя в море для тренировки экипажа. Впрочем, как показала впоследствии история, и это было не панацеей.
  С политической точки зрения эти события привели к кадровым перестановкам в руководстве Кригсмарине. Недовольный решением Гитлера в отношении кораблей надводного флота гросс-адмирал Эрих Редер подал в отставку, которая и была принята в конце сентября 1940 года. На его место был назначен Карл Дениц, командовавший до этого подводными силами Третьего Рейха.
  Первым же делом новый командующий бросил все силы на наращивание скорости производства подводных лодок. Если до этого в месяц верфи Германии выпускали по пять подводных лодок, то за следующие полгода удалось нарастить их выпуск почти в шесть раз. В марте 1941 года на воду было спущено рекордных 12 стальных акул.
  
  
  
  
  Документ 1
  
  История второй мировой войны 1939-1947 гг. М. Воениздат 1973 г.
  Таблица No 12
  Сравнение потерь в живой силе стран участниц конфликта в 1940г. (Европейский ТВД)
  Страна Убитые(1) Раненные(2) Пленные
  Германия 421931 703871 56150
  Франция 191782 302943 11934
  Великобритания 79893 104891 5893
  Бельгия 121761 278451 12892
  Нидерланды 60183 37394 81843
  Румыния(3) 29745 41728 3163
  Венгрия(3) 24952 31839 37901
  Норвегия 3101 2711 60129
  Словакия(3) 209 341 19
  Финляндия(4) 31791 45790 601
  СССР(4) 35408 102357 1207
  Дания(5) 16 20 -
  Австралия 2398 3124 27
  ЮАС 28 51 -
  Новая Зеландия 843 1578 18
  
  1- Убитые, умершие от ран, пропавшие без вести;
  2- Из количества раненных вычитаются те, которые впоследствии умерли от ран или попали в плен;
  3- Имеется в виду Румыно-Венгерская война как эпизод ВМВ;
  4- Имеется в виду Советско-Финская война как эпизод ВМВ;
  5- Отсутствие данных по пленным военнослужащим датской армии объясняется тем, что технически правительство капитулировало до начала боевых действий. Некоторые историки рассматривают этот вопрос под другим углом, записывая в пленные весь состав датских ВС;
  
  
  Конец первой части
  
  Часть II
  
  Глава 13
  
  Париж, Франция 3 января 1941 года
  В небольшом, но по-своему уютном кабинете, отделанном черным деревом и слоновой костью, в этот предрассветный час творилась история. В углу тихо потрескивал камин, окрашивая комнату в теплые цвета и слегка разгоняя темноту. Других источников освещения не было.
  Рядом с камином была расположена пара массивных, обтянутых мягкой кожей, кресел. Своей монументальностью два предмета мебели напоминали средневековые осадные башни, неотвратимо накатывающие на вражеские стены. Характерные же потертости на подлокотниках, не ускользнувшие от внимательного взгляда постороннего человека, могли бы рассказать о годах, десятилетиях, а может веках, прошедших с момента появления на свет из недр мастерских этих произведений столярного искусства. С другой стороны - посторонних глаз в этом месте не бывало.
  Здесь в самом сердце Елисейского дворца под покровом ночи совет держали два французских политика в этот момент имеющие реальную власть в стране. Премьер-министр, исполняющий так же обязанности министра иностранных дел и военный министр, собравший под свое начало разрозненные до войны военно-морское и авиационное министерство. Эту пару тихо, шепотом, но все чаще стали называть дуумвиратом, сравнивая политиков с консулами Древнего Рима.
  Впрочем, "держали совет", вероятно, не самое точное определение. Два коньячных бокала и опустошенная на две трети бутылка того же напитка на журнальном столике намекали на приватный формат встречи.
  - Я думаю, Гамелена нужно снимать. Он не справляется.
  - Мне казалось, что мы это уже обсуждали. Не так ли?
  - Обсуждали.
  - И, помнится, три месяца назад сошлись на том, что его некем заменить, - премьер-министр сделал небольшой глоток янтарного напитка, - что-то изменилось?
  - Не то что бы изменилось, - де Голль в задумчивости потер подбородок, - скорее все те причины, которые стали основанием для того осеннего разговора, стали видны еще более отчетливо.
  - Подробнее если можно, ты же знаешь, я стараюсь твой армейский гадюшник не ворошить без надобности. Во всяком случае, пока армия справляется.
  - Подробнее... Морис вместо того, чтобы заниматься планированием, логистикой, кадрами: всем тем, чем должен заниматься начальник генерального штаба, занимается мелочной политикой, стравливая между собой генералов. Ты знал, что он практически отстранил Жоржа от руководства армией?
  - Знал, конечно. Другой вопрос - почему он это позволил? Может нужно не Гамелена снимать, а Жоржа? Какой нам толк от бездействующего командующего армией?
  - Я думал над этим, - кивнул генерал, - вот только проблему это никак не решает. Гамелен предпочитает заниматься политикой, а не армией. Летом в разгар боев это было не так заметно. Когда боши начинают прижаривать пятки, хочешь не хочешь, а работать нужно. Сейчас штабная работа им полностью завалена.
  - Ладно, - согласился Рейно, - в том, что Гамелен, кхм, не очень подходит для занимаемой должности, ты меня, предположим, убедил. У тебя есть конкретные предложения по кандидатурам? Прошлый раз, кажется, мы остановились на этом.
  - Да, на этот раз есть. Я подготовился лучше, - де Голль криво усмехнулся и полез в кожаный портфель, стоящий рядом с креслом.
  В тишине кабинета щелчок защелки показался очень громким. На свет, или вернее - на полумрак, показалась пачка отпечатанных на машинке листов.
  - Вот здесь мое предложение по кадровым перестановкам, - военный министр протянул документы своему шефу и наставнику. Тот принял бумаги и аккуратно положил на столик. - При таком освещении прочитать не смогу, зрение уже не то. Расскажи пока кратко, что ты задумал.
  - Вкратце... Вкратце - Гамелен идет к чертям, Жорж туда же - ты прав такой безвольный командующий нам не нужен. На место Жоржа я предлагаю поставить Бийота. Он опытен, инициативен. Отлично себя показал в этом году, когда боши прорвали фронт. Я думаю, он потянет. А на место Гамелена можно выдернуть из Сирии Максима Вейгана.
  - Интересная мысль. Помнится, он был тесно связан с Далладье и едва не последовал за ним этой осенью. Почему Вейган?
  - Именно поэтому, - де Голль кивнул и отпил из бокала. - Эта связь делает его слабым в политическом плане. То есть можно не беспокоиться о том, что начальник генерального штаба вместо работы будет заниматься интригами. Кроме того, у Вейгана солидный опыт штабной работы, он уже занимал должность начальника генштаба, и был на этом поприще далеко не худшим.
  - Хм... - премьер-министр покачал головой, обдумывая услышанное. И не услышанное. - Ну а в случае неудачи...
  - Да, он может быть полезен и в случае неудачи.
  - Думаешь, он согласится?
  - Поль, - военный министр широко улыбнулся, - ты все время забываешь, что армия - это не правительство. Здесь нельзя отказаться. Тем более в военное время. Тем более, когда за тобой уже числятся грехи. Собственноручно подписать себе приговор? Нет, такую глупость он не сделает.
   - Будем считать, что ты меня убедил. А кого ты планируешь поставить на место Бийота?
  - Тут сложнее. Но есть у меня на примете один генерал. Де Латр де Тассиньи. Имеет опыт штабной работы, отлично показал себя во главе 14-ой пехотной дивизии. Пятьдесят два года. Молод, умен, храбр. Сослуживцы о нем отзываются только в положительном ключе.
  - Молод? Пятьдесят два года. С каких пор пять десятков - это молодость.
  - Ха! - Де Голль громко пристукнул кулаком по подлокотнику, - да по сравнению со всем нашим генералитетом времен Первой Мировой, де Тассиньи действительно молод.
  - Вот оно что! - Рейно аж привстал от внезапно посетившей его мысли, - дело даже не в самом Гамелене. Ты просто собираешь выпроводить всех стариков на пенсию.
  - Не буду спорить, - кивнул де Голль, - есть такая мысль. Ну давай на чистоту: ну что может накомандовать семидесятилетняя развалина. Будь она даже трижды опытной и четырежды заслуженной?
  - А я? Мне уже шестьдесят два. Меня тоже на пенсию отправить собираешься? - Рейно с хитрым прищуром посмотрел на друга.
  Де Голль окинул собеседника не менее хитрым взглядом:
  - Да нет, думаю, еще годков десять ты протянешь.
  Друзья громко рассмеялись.
  - Предлагаю за это и выпить, - янтарная жидкость окончательно перекочевала из бутылки в бокалы.
  На несколько мнут разговор затих, только треск дров в камине нарушал тишину в комнате.
  - Что у нас с переговорами с красными? Какие шансы, что они вступят в войну? Могли бы закончить все вот это, - военный министр неопределенно покрутил бокалом в руке, - за два-три месяца.
  - Да какие там переговоры. Советы совершенно не видят причин нарушать подписанный полтора года пакт с нацистами.
  - Можем им что-то предложить?
  - В том то и проблема, что красным от нас по факту ничего не нужно. Кроме того, после всей этой истории с Чехословакией, дядюшка Джо нам просто не верит. И его в общем-то можно понять. Да и с Польшей опять же...
  - А что с Польшей?
  - Ах мой генерал! Сразу видно, что ты вояка, а не политик. Давай я тебе кое-что расскажу. Но сперва ответь мне на вопрос - почему мы не вступились за чехов. И советам не позволили, дали Гитлеру съесть сначала Судеты, а потом - все остальное, а перед этим присоединить Австрию.
  - Ммм... Что бы не начинать большую войну?
  - Нет! В том-то и дело, что мы подкармливали бошей для того, чтобы войну начать. Если бы Франция не хотела начала большой войны, мы б ударили немцам в спину еще в сентябре 1939, когда те разбирали на части поляков. У нашей границы тогда стояло всего семь дивизий второго эшелона. Уж поверь, с ними бы мы справились. Да более того, нужно было не дать присоединить Австрию в 1938. В то время вермахт был нам совершенно не противник. На самом деле, все было сделано именно для того, чтобы большая война началась, война между Гитлером и Сталиным, Германией и Советским Союзом. Именно для этого мы с островитянами как могли откармливали бошей, чтобы те пошли дальше на восток и взаимоуничтожились с коммунистами.
  - Что же пошло не так? - вставил де Голль.
  - Да все! По правде говоря, мы сами виноваты. После подписания договора между немцами и русскими в августе 39-ого нужно было понять, что бешенный ефрейтор обеспечивает себе тылы и на восток не пойдет. Нужно было срочно менять план. Но Даладье... Впрочем этот свое уже получил.
  - Интересная история, - генерал-майор опрокинул в себя последний глоток янтарной жидкости и поставил бокал на столик. - Только как это связанно с теперешней реальностью? С переговорами, ну или возможными переговорами с советами?
  - Напрямую. Сталин, что бы про него не говорили умный сукин сын, и все что я тебе только что рассказал, тоже понимает. А значит мы просим помощи у того, кого сами год назад готовили на заклание. Теперь нам его возможная помощь обойдется очень дорого. Возможно чересчур.
  - Не думаю, что в этом деле может быть слишком дорого. Дьявол! Да я им Эйфелеву башню отдал бы если б они попросили.
  - Черт с ней с башней. Проблема в том, что нам действительно нечего предложить.
  - Списание царских долгов? - военный министр пожал плечами.
  - Слишком мелко. А уж учитывая, что красные их и не признают, вернее увязывают с компенсацией за интервенцию - тем более.
  - Поставки ресурсов? Можем построить им какой-нибудь большой корабль. Или даже продать по дешевке один из имеющихся. В этой войне они нам вряд ли пригодятся.
  - Это уже лучше, - Рейно кивнул, подтверждая свою мысль, - Сталин вроде как трепетно относится к большим стальным игрушкам. Купил крейсер у немцев. Опять же по слухам, советы собираются строить свои большие линкоры. Или уже строят - у них там как обычно все секретно. Но этого мало. Слишком у нас слабая позиция. Нужна морковка, на которую бы они повелись.
  - Проливы?
  - Да проливы могут быть такой морковкой. Но здесь нужно с англичанами общаться, их согласие будет определяющим. Это дело нужно будет хорошо обдумать, - взгляд премьер-министра Третьей республики остановился на языках пламени в камине, а мысли устремились куда-то в даль. В уме он уже прокручивал разные варианты. Проливы были не плохой идеей - именно ею удалось соблазнить Николая 2 на участие в предыдущей войне. Вот только как раз пример Николая, которому эта авантюра не пошла впрок... Да и Сталин явно умнее последнего российского императора.
  Из размышлений главу государства вырвал скрип соседнего кресла. Он бросил взгляд налево - друг, соратник и подчиненный внимательно смотрел на него. Пламя камина отражалось в уголках глаз де Голля.
  - Поль, если есть возможность хоть как-то привлечь советы на нашу сторону - сделай это. Хоть что-нибудь. Если не готовы воевать - пусть подвинут к границе побольше войск: это заставит Гитлера нервничать. Может отвлечет от нашего фронта пяток лишних дивизий. Нам любая помощь пригодится. Я тебе скажу как человек, который заведует сейчас всем этим дурдомом, под названием армия: у меня нет уверенности, что мы отобьемся в эту летнюю кампанию. Сделай все что можешь. Если нужно будет заложить душу дьяволу - сделай это!
  
  Капитан с рабоче-крестьянским именем Василий и вполне графской фамилией Орлов сидел за столом и писал. Это стало его основным занятием в последние два месяца. Впрочем, по порядку.
  После подписания Бухарестского мирного договора и окончания войны всех советских военных специалистов отозвали на родину. Мавр, как говорится, сделал свое дело и может идти.
  Дорога назад заняла больше четырех суток. Сначала на перекладных из Клужа где стояла их часть до Черновцов. На границе хмурые пограничники долго и придирчиво изучали документы. Ловля шпионов - традиционное и любимое занятие НКВД-шников, а уж в свете вовсю пылающей европейской войны...
  Из Черновцов удалось купить билет на поезд до Киева, у уж из столицы Советской Украины добраться до первопрестольного особого труда не составило.
  Получив по командировочному билеты в вагон второго класса - купейный - и затарившись пирожками на вокзале, капитан погрузился в поезд и приготовился провести следующие сутки за медитативным разглядыванием мелькающих деревьев за окном. От постоянных переездов за последние несколько суток уже тошнило. Впрочем, можно было потратить время с пользой - например дописать отчет о командировке. Его деятельная натура где-то глубоко внутри боролась с накопившейся за последние пару месяцев усталостью, когда клацнула отъезжающая входная дверь купе.
  В проем просунулась мужская голова. Лысая. Очки с толстыми стеклами на носу и лицо, обезображенное интеллектом, выдавали в ее владельце работника умственного труда. А характерный семитский профиль не менее явно выдавал одного из сынов Иакова.
  - Добрый день, молодой человек, одиннадцатое место здесь, я не ошибся?
  - Добрый, не ошиблись.
  - Тогда я к вам, меня зовут Сергей Яковлевич, - мужчины обменялись рукопожатиями, потом вошедший сунул свой чемодан в нишу под нижней полкой, после чего опустился на нее сам. Достал из сумки пачку газет, бутылку с водой и кулек с печеньем. Меж тем вагон тряхнуло и перрон с все увеличивающейся скоростью стал уплывать назад. Остальные два места в купе видимо останутся незанятыми.
  - Капитан Орлов. Василий.
  - По служебной надобности путешествуете? - Капитан кивнул, особо распространяться о своих делах в военной среде было не принято. Впрочем, похоже, что его собеседника это не смутило.
  - Вот и я - по служебным. В командировку в первопрестольную отправили. А вы, молодой человек, в каких войсках служите, если не секрет?
  Василий поморщился. Во-первых, обращение молодой человек от того, кто старше тебя лет на пятнадцать в лучшем случае - сомнительный комплемент. А во-вторых, ну какой может быть секрет, если у него эмблема танковых войск в петлицах присутствует. О втором обстоятельстве капитан и сообщил попутчику.
  - Ну, молодой человек, я, знаете ли, лицо сугубо гражданское, поэтому куда мне такие мелочи подмечать, - смешинка в глазах еврея при этом говорила об обратном. - Как вы смотрите на то, чтобы перекусить. Пообедать я не успел, зато вот благоверная мне с собой положила. Наверное, не часто удается домашнего поесть?
  На столике словно по мановению волшебной палочки оказались яйца, котлеты и прочая не хитрая снедь. Орлов не стал выказывать ложную скромность и согласился разделить трапезу.
  - А может по пятьдесят? - Сергей Яковлевич вопросительно изогнул бровь. - Исключительно для улучшения пищеварения.
  - Ну разве что по пятьдесят. Мне завтра на службу. Нужно быть в форме.
  - Так и я не в отпуск еду. Злоупотреблять не будем.
  Разговор двух мужчин за едой и алкоголем сам собой свернул к боевым действиям, разворачивающимся на западе.
  - А вы, молодой человек, что думаете об этом?
  - Война - это всегда боль и страдания, с другой стороны - стреляют капиталисты друг в друга и пусть стреляют. Нам легче жить будет.
  - А как же классовая солидарность? Там не капиталисты гибнут, а простые рабочие и крестьяне, - с усмешкой поддел капитана еврей.
  - Видел уже эту классовую солидарность, - пятьюдесятью граммами коньяка они, конечно, не ограничились и теперь Орлов был чуть более откровенен чем обычно, - сквозь прицел, в основном.
  - Воевали? Финская?
  Капитан кивнул.
  - В том числе.
  - Тогда понятно. Действительно, как показывает практика, наиболее воинственно настроены обычно те, кто сам в этом деле не участвовал. Те же кто уже понюхали пороху и успели насмотреться разного, те, как правило, более миролюбивы. Лично мне, знаете ли, ваша позиция импонирует. Чем дольше война продлится ТАМ, - еврей выделил интонацией последнее слово, - тем позже она начнется ЗДЕСЬ.
  - А вы думаете, что СССР втянут в войну?
  - Боюсь, что да, молодой человек, боюсь, что да. Когда я читаю международные новости, мне все больше вспоминается высказывание Столыпина Петра Аркадьевича. Знаете такого?
  - Эмм. Министр, вроде, при царе. Но точно не помню.
  - Да, Премьер-Министр, а того министр Внутренних дел, - кивнул Сергей Яковлевич. - Обстановка тогда была чем-то похожа. Уже пахло большой войной, но никто точно не знал когда она начнется. Так вот, он говорил, что ему нужно двадцать лет без войны на то, чтобы преобразовать Россию.
  - И что?
  - Ничего. Война началась через четыре.
  
  Прямо с вокзала капитан направился в ГУ кадрами РККА. Там его огорошили двумя новостями. Первая - безусловно приятная. Его действия в Румынии были высоко оценены командованием и, видимо, с подачи той стороны его представили к ордену. Красная Звезда - не Бог весть какая награда, но все равно приятно, когда тебя ценят.
  Вторая новость была непосредственно связана с тем, что впоследствии ручка и бумага стали для него более привычным инструментом чем пистолет или скажем танк. Если танк можно назвать инструментом.
  Оказалось, что капитану Орлову уже определили новое место службы - его откомандировали в состав комиссии по изучению отечественного и зарубежного опыта боевых действий по итогам последних кампаний при Автобронетанковом управлении РККА. Благо он успел и на дальнем востоке побывать, и Финскую зацепить и по Европе на танке попутешествовать. Кроме того, их щедро знакомили с материалами, добытыми с полей Бельгии и Франции.
  Целью работы комиссии определили выработку предложений по внесению изменений в уставы, штатное расписание частей, определение перспективных путей развития бронетанковой техники и прочее. В общем - предстояло плотно зарыться в бумаги.
  Всего их таких успевших повоевать в разных концах света в комиссию собрали пятнадцать человек. Все боевые командиры, знающие чем пахнет танк и с какой стороны в ствол совать снаряд. Практики, что называется. С кем-то капитан пересекался до этого, а кого-то видел в первый раз.
  Сначала заслушивали отчеты каждого из присутствующих. Можно сказать, что каждый поделился своим опытом. Потом рассмотрели предложения и пожелания каждого из собравшихся. С некоторыми пунктами были согласны все. Например, о необходимости радиофикации всех танков никто не спорил. То, что танковый взвод каждая машина которого оснащена рациями по эффективности равен роте, которой в бою командир управляет флажками - это очевидно. Вспомнил Василий и о взаимодействии с авиацией, которую по радио гораздо проще налаживать чем пользуясь подручными средствами.
  Другие же вопросы вызывали ожесточенные споры. В общем, работа кипела.
  
  
  
  Глава 14
  
  Окрестности г. Безансона, Франция 12 января 1941 года.
  Зима 1940-1941 годов выдалась на редкость холодной. Даже на юге Франции температура держалась стабильно ниже ноля градусов по цельсию. Для зимующих в траншеях солдат, находящихся еще на добрых пятьсот-шестьсот километров севернее, мороз, доходивший порой до минус пятнадцати, стал настоящим бедствием. По обе стороны фронта войска страдали от нехватки зимнего обмундирования, обуви, топлива. Еще больше страдала техника. Ведь если человека можно заставить работать при минус пятнадцать, даже если он будет от этого не в восторге, то двигатель, в котором застыла смазка, ни на какие уговоры или проклятья не поведется и не запустится.
  - Да уж, не завидую я этим парням, - по ту сторону остекления кабины в свете прожекторов пара аэродромных техников на тележке токала тысячефунтовку. С неба неторопливо кружась сыпались крупные хлопья снега, красиво подсвечивались в лучах искусственного освещения и беззвучно ложились на бетон.
  - Что? - Второй пилот оторвался от планшета, в котором что-то сосредоточенно черкал.
  - Говорю, что тягать бомбы на морозе под снегом - удовольствие крайне сомнительное.
  - Зато по тебе не стреляют, - пожал плечами второй пилот, - по нам правда последнее время тоже не особо. Но да, нужно признать, что я не поменялся бы.
  - Вот и я об этом.
  По первой союзники пытались бомбить точечно стратегические промышленные и военные объекты: заводы, железнодорожные узлы, мосты плотины. Однако дневные налеты показали такой уровень потерь, что от них пришлось быстро отказаться. Ночью же попасть в цель размером меньше, чем "город" было практически невозможно. По правде говоря, и в город попадали не всегда.
  - Что у нас сегодня, Стив? - Второй пилот кивнул на конверт с полетным заданием на предстоящий вылет.
  - Штутгарт, - командир экипажа флайт-лейтенант Стив Ирвинг сунул конверт в нишу за штурвалом и вернулся к предполетной проверке систем бомбовоза.
  - Понятно, поэтому и тащат дополнительные бомбы. В перегрузе пойдем.
  "Паспортная" боевая нагрузка новейшего четырехмоторного Стирлинга составляла внушительные шесть с половиной тонн. Ну или четырнадцать тысяч фунтов, если в имперской системе мер. Впрочем, здесь на землях Франции, пользовались метрической системой, так что не привыкшие к этому подданые британского короля постоянно матерились и перемножали в уме килограммы в фунты, километры в мили, а литры в галлоны.
  Шесть с половиной тонн эта машина могла отвезти на расстояние в тысячу километров, вывалить над целью и, если повезет, вернуться обратно. До Штутгарта же лететь было меньше двухсот, а значит вместо лишнего топлива можно было взять пару-другую лишних пузатых подарочков для усатого ефрейтора. Благо и повод имелся. 12 января - крещение.
  В свете фонарей мелькнула цистерна топливозаправщика. Ребята в черных комбинезонах БАО споро начали разворачивать рукава и вот стрелка показателя уровня топлива потихоньку поползла вправо.
  Сами французы и их союзники налетов почти не опасались, поэтому даже тут - сравнительно недалеко от фронта - светомаскировкой никто не заморачивался. Во-первых, у бошей было все плохо в дальней авиации, а во-вторых, британцы в конце осени таки поставили французам свои радары и теперь о приближении вражеских самолетов, они узнавали заранее.
  Наконец все приготовления были закончены, предполетная подготовка завершена, и рация голосом командира полка дала команду на взлет. Машины начали степенно выруливать на взлетную, выстраиваясь в длинную колонну. Рев двигателей, выходящих на максимальные обороты, длинная бетонная полоса, снежинки, бьющие в лобовое стекло. Штурвал на себя - отрыв.
  Из-за опасности столкновения в воздухе при таких коротких ночных налетах в плотный строй бомбардировщики не собирались. Действовали по-отдельности, благо лететь не далеко.
  Забравшись пологой спиралью на максимальную для себя высоту, стали на курс. От Безансона, на который базировалась их эскадрилья, до цели - чуть больше трехсот километров, из них над вражеской территорией - половина. Пятьдесят пять минут полета - даже заскучать не успеешь.
  По ту сторону стекла стояла абсолютная непроглядная тьма. Молодая луна давала совсем мало света и лишь звезды все так же мерцали в вышине.
  Ближе к фронту низкая облачность рассеялась. Где-то далеко внизу можно было разглядеть отдельные огоньки. Сложно сказать, были ли это горящие поздним светом окна, фары автомобилей или одинокие фонари, подобно маякам обозначающие путь припозднившимся гулякам.
  - Да, не хотел бы я жить около линии фронта. Того и гляди какая-нибудь гадость на голову прилетит, - голос второго пилота вырвал командира экипажа из медитативной задумчивости.
  - Тридцать миль это еще ничего, - флайт-лейтенант напряженно вглядывался в черный океан под ними. - А вот как существовать тем, кто жил прямо у границы - не очень понятно. Страсбург вот у лягушатников или, например Фрайбург у бошей. Он как раз где-то под нами должен быть. Ага! Вот оно.
  Снизу из точки далеко внизу и немного сзади ударил длинный узкий как рапира луч света. Тут же ожило переговорное устройство:
  - Командир вижу световое целеуказание. Пересекаем линию фронта. Курс верный, если не будем менять скорость, то до выхода на цель двадцать одна минута.
  - Принял, - и уже всему экипажу, - парни, идем над немцами, всем внимательно, нас могут встречать.
  Ночных истребителей у люфтваффе было совсем мало, зенитчики в темноте тоже особо не настреляют, но и совсем расслабляться на боевом задании - последнее дело.
  Двигатели ровно гудели, пожирая километр за километром, стрелка хронометра также неторопливо отсчитывала секунды и минуты подлетного времени. Точность бомбометания завесила в этот раз исключительно от мастерства штурмана. Немцы после первых же ночных налетов озаботились светомаскировкой и теперь определить, что находится под тобой - город или пустое заснеженное поле стало решительно невозможно. Поэтому и летали бомбить только прифронтовые цели - больше шансов хоть куда-то попасть.
  - Время! Приготовиться к сбросу бомб. Пошли родимые!
  Восемнадцать тысячефунтовок одна за одной ушли в темноту под самолетом. Самолет, избавившись от смертоносного груза вздрогнул всем фюзеляжем и дернулся вверх.
  - Поворачиваем домой, парни, курс двести семьдесят три, не расслабляться. Сейчас они зашевелятся от такой побудки.
   И действительно: первые бомбы достигли земли - где-то далеко внизу вспухали и тухли кажущиеся с такого расстояния совсем крошечными шары разрывов. Одновременно с этим впереди и чуть левее курса самолета в небо ударил луч зенитного прожектора. Потом еще один. И еще несколько штук.
  Корпус самолета накренился влево, закладывая пологую дугу. Обратно, согласно полетному плану, следовало лететь другим маршрутом - напрямую к фронту и уже над своей территорией в спокойной обстановке выходить к аэродрому. К этому моменту должно было начать светать, а значит проще было найти свой аэродром и сесть без происшествий.
  Но до линии фронта еще нужно было долететь. Немцы же, явно были против. Лучи прожекторов, до того беспорядочно шарившие по ночному небу вдруг скрестились в одной точке. Зенитчики кого-то рассмотрели, хорошо, что не их самолет. В том месте начали густо-густо мелькать вспышки разрывов зенитных снарядов. Оставалось, только пожелать немцам промазать. Ничем другим помочь брату-бомбардировщику в этой ситуации было невозможно.
  Однако самолет продолжал поворачивать, оставляя немецкий город, негостеприимных зенитчиков с их прожекторами и ахт-ахтами за кормой. На этот раз им удалось уйти не замеченными. Еще спустя пять минут, убедившись, что по ним никто не стреляет и волноваться не о чем, командир спросил скорость до крейсерской - что бы не насиловать двигатели - и достав из внутреннего кармана жестяную фляжку сделал пару глотков. Шотландский виски опалил горло и ухнул в желудок. Прислушался к ощущениям, решил, что пока достаточно и молча передал флягу второму пилоту. Тот так же молча - в каждом экипаже со временем вырабатывались свои мелкие традиции и можно даже сказать ритуалы - сделал глоток, завинтил крышку и передал обратно. У экипажа самолета Шорт Стирлинг, бортовой номер ST 49 сложилась традиция после разворота домой пить по глотку виски. По одному - самолет все же еще требовалось довести до базы и посадить, желательно одним куском.
  Внезапно в равномерный гул двигателей ворвался другой звук. Звук удара металла об металл. Со стороны правого крыла полыхнула вспышка, остекление кабины опять же с правой стороны взорвалось осколками, а второй пилот как-то неестественно дернулся и повис на привязных ремнях. Все это заняло буквально несколько секунд, в течение которых флайт-лейтенант впал в какое-то оцепенение. Вернул его в себя ледяной воздух, враз заморозивший лицо и выдувший большую часть кислорода из кабины. На высоте в пятнадцать тысяч футов на открытом воздухе без дополнительного притока воздухе весьма неуютно.
  Придя в себя, Ирвинг отработанным движением натянул на лицо кислородную маску. На перчатке поле этого показались пятна крови. Пара касаний лица - так и есть вылетевшее, вернее влетевшее внутрь стекло нанесло несколько порезов на лбу и щеке. Впрочем, это была сейчас самая маленькая из его проблем.
  - Экипаж доклад!
  - Хвостовой стрелок в порядке. Вижу несколько дырок в фюзеляже.
  - Верхний стрелок - ранен в ногу. Осколком, судя по всему. Командир, у нас крыло горит!
  - Бортинженер в порядке. Мы лишились двух двигателей. Горит крыло. Я перекрыл подачу топлива, сейчас потухнет. Гидравлическая система теряет давление. Командир мы в жопе.
  Штурман и носовой стрелок не отозвались.
  - План такой: перелетаем линию фронта и прыгаем. Шансов сесть у нас нет. Помогите, кто-нибудь раненному, посмотрите, что с остальными. Роджер, - второй пилот, - кажется все.
  Флайт-лейтенант бросил взгляд на приборы. Машина постепенно начала терять высоту. Но это не страшно. С высоты в пятнадцать тысяч футов, они могли до своей территории допланировать вообще без двигателей. А вот то, что изменившаяся аэродинамика и двигатели, работающие только с одной стороны, тянули самолет на циркуляцию было хуже. Он попытался парировать отклонение штурвалом, но, судя по всему, пробоина в гидравлической системе оказалась больше, чем докладывал бортинженер, и самолет едва откликнулся на движение органом управления.
  Вновь ожило переговорное устройство.
  - Командир, штурман и стрелок убиты. Какие будут приказания?
  Стив Иринг бросил взгляд на часы. Они летели от Штутгарта к фронту уже пятнадцать минут. Пусть средняя скорость около двухсот миль, то есть пролетели примерно пятьдесят. А там как раз где-то пятьдесят и есть. Нужно еще минут десять протянуть для надежности и прыгать. О том, чтобы пытаться сажать самолет, вернее то, что от него осталось, не могло быть и речи.
  Эти же мысли он и озвучил экипажу. Вернее, тем кто остался от его экипажа.
  На этом можно сказать приключения новейшего английского бомбардировщика Short Stirling, бортовой номер ST 49, закончились. Ну почти. Прыжок с парашютом с высоты в десять тысяч тысяч ночью, приземление на заснеженное поле, "прогулка" через поля в поисках цивилизации. Все это с порезанным осколками лицом... Ну а сам самолет пролетев еще почти восемьдесят миль, оставив чуть в стороне город Нанси, воткнулся в землю. Ту самую на которой никто не знал, что такое мили. Потому что использовали метрическую систему.
  "Как же, черт побери нас подловили-то? Ночью, на высоте в пятнадцать сраных тысяч футов. Неужели боши смогли поставить радар на истребитель. Если так, то ночные бомбардировки станут еще более бессмысленными, чем даже считались до этого.
  В 1941 году на вооружении люфтваффе появились ночные истребители на основе тяжелого двухмоторного Bf.110. У него на борту монтировали теплопеленгатор - такой себе дедушка радиолокатора. При всей своей сомнительной эффективности, этот прибор позволял хоть как-то находить вражеские самолеты в ночном небе. Особенно хорошо находились большие многомоторные летающие левиафаны. Четыре мотора и тепла излучают в четыре раза больше.
  Впоследствии много копий было сломано при обсуждении эффективности бомбардировок немецких городов, во время стратегической паузы конца 1940, начала 1941 года. С точки зрения военного результата, то он был исчезающе мал. Для того, чтобы нанести Третьему рейху существенный урон, союзникам пришлось впоследствии построить тысячи тяжелых бомбовозов, плюс совершенствование прицелов, радаров и другой технической части, а также тактики и стратегии применения этого вида оружия. До этого оставалось еще два-три года.
  Если же британцы надеялись сломить немецкий дух редкими бомбами, падающими на спящие города, и убивающие гражданское населения, то добились скорее противоположного эффекта.
  
  
  Документ 2
  
  Речь, произнесённая в берлинском Дворце спорта 18 февраля 1941 года.
  Йозеф Геббельс
  [...]
  Я не знаю, сколько миллионов людей слушает меня по радио в этот вечер - в тылу и на фронте. Я хочу обратиться ко всем вам из глубин моего сердца и затронуть глубины ваших сердец. Я полагаю, что весь немецкий народ горячо интересует, что я скажу сегодня вечером. Поэтому я буду говорить со всей серьёзностью и открытостью, как того требует данная минута. Немецкий народ - пробуждённый, воспитанный и обученный национал-социализмом, - в состоянии вынести всю правду. Он знает всю серьёзность положения, и поэтому его руководство может требовать от него необходимых жёстких и даже жесточайших мер. Мы, немцы, вооружены на случай слабости и нерешительности. Удары и несчастья войны только придадут нам дополнительные силы, твёрдую решимость, а также духовную и боевую волю для преодоления всех трудностей и преград с революционным натиском.
  [...]
  Теперь после стольких налетов на мирно спящие немецкие города, можно с уверенностью сказать, что мы видим новый тип войны. Нет! Это не война армии против армии, не война одного вооруженного винтовкой человека против другого. Это война против самого народа Германии. Против женщин, детей, стариков. Против нашей культуры, истории, против нашего естества.
  [...]
  Я обращаюсь прежде всего к мировой общественности и провозглашаю три тезиса относительно нашей борьбы с бесчеловечной угрозой плутократов на западе.
  Первый тезис: если бы немецкая армия была не в состоянии уничтожить угрозу с запада, Рейх пал бы перед плутократическим капитализмом, а вскоре после него - и вся Европа.
  Второй: только немецкая армия, немецкий народ и их союзники могут спасти Европу от этой угрозы.
  Третий: нам угрожает опасность. Мы должны действовать быстро и решительно, или же будет слишком поздно.
  [...]
  Цель плутократов - всемирное господство ростовщиков. Они хотят ввергнуть Рейх и Европу в хаос, используя последующие за этим безнадёжность и отчаяние, чтобы установить свою международную, скрывающуюся за маской демократии капиталистическую тиранию.
  [...]
  Как бы то ни было, немецкий народ не желает склоняться перед лицом этой опасности. Позади приближающихся французских и английских дивизий мы видим еврейские отряды по уничтожению, а позади них - террор, призрак массового голода и полную анархию. Международное еврейство - это дьявольская разлагающая закваска, которая получает циничное удовлетворение от того, что она ввергает мир в глубочайший хаос и разрушает древние культуры, в создании которых она не принимала никакого участия.
  [...]
  Позвольте мне ещё раз подчеркнуть, что чем больше жертвы, на которые должен пойти немецкий народ, тем больше необходимость справедливо их поделить. Именно этого хочет народ. Никто не против того, чтобы возложить на себя даже самое тяжелое бремя войны. Однако народ сильно возмущается, когда кто-то пытается уклониться от своего бремени. Моральный и политический долг национал-социалистического правительства -препятствовать таким попыткам, если необходимо - при помощи драконовских наказаний. (Одобрение.) Мягкость здесь совершенно неуместна; со временем она только приведёт к смятению народных чувств и народного отношения, что будет представлять серьёзную опасность для боевого духа нашего общества.
  [...]
  В последние дни английская и американская пресса много писала об отношении немецкого народа во время кризиса. Похоже, англичане думают, что они знают немецкий народ гораздо лучше, чем мы, его руководство. Они дают лицемерные советы насчёт того, чтó нам делать и чтó не делать. Они думают, что сегодняшний немецкий народ - это тот же немецкий народ, что и в ноябре 1918 года, который пал жертвой их убедительной лжи. Мне нет нужды доказывать лживость их утверждений. Это сделает сражающийся и трудящийся немецкий народ.
  [...]
  Сегодняшний день для каждого истинного национал-социалиста поразительно напоминает период борьбы. Мы всегда действовали именно так. Мы шли с народом сквозь огонь и воду, и именно поэтому народ следовал за нами. Мы всегда несли наше бремя вместе с народом, и поэтому оно было для нас не тяжёлым, а лёгким. Народ хочет, чтобы его вели. Никогда ещё в истории народ не подводил отважное и решительное руководство в критический момент.
  [...]
  Я твёрдо убеждён, что немецкий народ был глубоко потрясён этими актами безжалостного убийства невинных женщин и детей. Он взглянул в лицо суровой и безжалостной войны. Теперь он знает страшную правду и полон решимости следовать за Фюрером сквозь огонь и воду!
   [...]
  Великие кризисы и потрясения в народной жизни показывают, кто настоящий мужчина и кто настоящая женщина. У нас больше нет права говорить о слабом поле, ибо оба пола проявляют ту же решимость и ту же духовную мощь. Народ готов на всё. Фюрер приказал, и мы последуем за ним. В этот час национальных раздумий и размышлений мы твёрдо и непоколебимо верим в победу. Мы видим её перед собой; нам нужно только протянуть к ней руку. Мы должны научиться подчинять ей всё. Таков долг данной минуты. И наш лозунг должен быть таким: "Воспрянь, народ, и пусть грянет буря!"
  
  
  Глава 15
  
  Ленинград, СССР, 11 апреля 1941 года
  Василий Гаврилович Грабин прибыл из Горького в Ленинград всего на несколько дней. Его пригласили на научную конференцию в институт повышения квалификации инженерно-технических работников, посвященную скоростным методам проектирования. Как впоследствии в своих мемуарах вспоминал сам Грабин, в то время все, к чему было применено слово "скоростной" вызывало живейший интерес. Именно для передачи опыта, конструктора, известного своими высокими темпами работы пригласили в город трех революций.
  Во время доклада в зал зашел человек, подошел к кафедре, за которой стоял Грабин и негромко произнес:
  - Вас просят к телефону.
  Удивленный (ведь никто из знакомых не знал о его приезде в город и тем более не знал о готовящейся конференции) конструктор попросил председательствующего о перерыве.
  - Куда мне идти, - спросил конструктор незнакомца.
  - Оденьтесь и пойдемте со мной, - таков был ответ.
  Грабин со своим провожатым вышли из здания и погрузились в автомобиль. Спустя несколько минут машина вырулила на Невский и спустя еще некоторое время остановилось у Смольного. В здании бывшего штаба революции Грабина провели к кабинету секретаря обкома. В кабинете еще один незнакомый ему человек, увидев вошедших, поднял трубку и набрал номер. Любопытство, терзающее конструктора, достигло своего апогея.
  - Передаю трубку Грабину, - после нескольких секунд молчания произнес незнакомец, после чего и совершил озвученное действие.
  В трубке голос Поскребышева сообщил, что к телефону сейчас подойдет Сталин.
  - Здравствуйте, товарищ Грабин, - поздоровался генеральный секретарь, - вы следите за боевыми действиями на франко-германском фронте?
  - Да, товарищ Сталин. В основном отслеживаю информацию, своего артиллерийского профиля.
  - То есть вы в курсе результатов знакомства немцев с французскими тяжелыми танками?
  - Да, товарищ Сталин, - еще раз утвердительно ответил Грабин, - меня знакомили с анализом боевых действий.
  - В связи с этим я хотел с вами посоветоваться. Есть мнение, что наш тяжелый танк вооружен маломощной пушкой. Пушкой, которая не отвечает задачам тяжелого танка. В настоящее время мы рассматриваем вариант замены 76-мм орудия на орудие калибром 107 мм. Вам, возможно, трудно будет дать заключение по этому поводу, так как танк вооружен именно вашей 76-мм пушкой, однако хотелось бы знать ваше мнение по этому вопросу.
  - Я готов высказать свое мнение по этому вопросу, - ответил конструктор. - Еще когда мы получили техническое задание на пушку для тяжелого танка, наше КБ изучив вопрос пришло к выводу, что 76-мм орудие не только не перспективно, но и не соответствует текущему моменту. По нашему мнению, орудие танка должно пробивать собственную лобовую броню с расстояния в 1000 метров. Однако ГАУ не согласилось с нашими выводами, поэтому мы создали заказанную пушку, которую и установили в танк КВ-1.
  - Значит, у вас уже давно сложилось мнение о недостаточности орудия Ф-32 для тяжелого танка?
  - Да, товарищ Сталин.
  - Очень жаль, что я раньше не знал об этом. Значит, наши мнения по этому вопросу совпадают. Скажите, пожалуйста, можно ли в тяжелый танк поставить мощную 107-миллиметровую пушку?
  - Можно, товарищ Сталин.
  - Вы уверены?
  - Вполне уверен, что 107-миллиметровую мощную пушку можно поставить в тяжелый танк. Это подтверждается тем, что мы уже установили 107-миллиметровую Ф-42 в танк КВ-2. При этом КВ-2 по конструкции башни наше КБ считает неприемлемым. Габариты башни велики, и по своей форме башня неконструктивна. Такие габариты для 107-миллиметровой пушки и не потребовались.
  - Значит, вы утверждаете, что мощную 107-миллиметровую пушку можно установить в тяжелый танк? - повторил Сталин.
  Грабин хорошо знал, что если Сталин задает несколько раз один и тот же вопрос, то это означает проверку, насколько глубоко проработан вопрос собеседником и насколько убежден человек в своем мнении.
  - Да, я глубоко убежден, что мощную 107-миллиметровую пушку можно поставить в тяжелый танк. Если я правильно вас понял, эта пушка по своей мощности должна быть выше 107-миллиметровой модернизированной?
  - Вы правильно меня поняли, - подтвердил Сталин. - То, что вы уже имеете опыт по установке 107-миллиметровой пушки в тяжелый танк, прекрасно. Значит, мощную 107-миллиметровую пушку мы установим в тяжелый танк?
  - Да, товарищ Сталин.
  - Это очень важно, товарищ Грабин. До тех пор, пока мы не вооружим тяжелый танк такой пушкой, чувствовать себя спокойно мы не можем. Задачу нужно решать как можно быстрее. Этого требует международная обстановка. Скажите, не смогли бы вы быть завтра в Москве? - продолжал Сталин.- Вы нам здесь очень нужны.
  - Слушаюсь, завтра я буду в Москве.
  107-мм пушка ЗИС-6 была создана в кратчайшие сроки. Уже спустя 40 дней после этого разговора опытный образец произвел свой первый выстрел на полигоне. В течение лета 1941 года ленинградское СКБ-2 доводило конструкцию тяжелого танка, способного эффективно использовать возросшую мощь орудия. Новый танк, а это был именно новый танк, - новая башня, орудие, другие множественные доработки в двигателе и ходовой - был отправлен на испытания в середине августа, а уже в сентябре принят на вооружение под индексом КВ-3.
  
  1941 год стал годом рождения еще одного танка, ставшего воистину легендарным. Рождение его, как это часто бывает с шедеврами, происходило в муках, иногда даже казалось, что ничего путного из нового проекта не выйдет.
  Впрочем, нельзя сказать, что танк появился совсем с нуля. Его старший (по срокам появления на свет) брат Т-34 к 1941 году успел зарекомендовать себя как удачная машина и за год эксплуатации избавиться от ряда детских болезней, повысить надежность агрегатов и улучшить технологичность их производства.
  Однако некоторые недостатки путем малой модернизации изжить было просто невозможно. Тесная башня, ненадежная пружинная подвеска, отвратительный обзор и явно неудачная коробка передач намекали на необходимость глубокой переработки проекта перспективного среднего танка.
  Первые наметки новой машины вышли из-под рейсфедера КБ завода No183 еще в конце 1940 года. Будущий Т-34М стал чуть шире, короче и ниже. Вместо мотора В-2 ставился более мощный В-5. Подвеска Кристи заменялась на торсионную, что повышало надежность и освобождало место внутри танка. Кроме того, ему полагалась просторная трехместная башня, увенчанная командирской башенкой по виду, напоминающей оную немецкого танка Т-3. Проблема невероятно тугой коробки передач решалась установкой демультипликатора, разбивающего прежние четыре передачи на восемь.
  В апреле 1941 года была собрана специальная макетная комиссия, которая вчерне утвердила разработанный харьковчанами проект. И замечаний к переделке отмечались недостаточный обзор с места механика-водителя, неудачная форма кормы танка, габариты которой выходят за ведущие катки, снижая тем самым проходимость машины и еще некоторое количество несущественных моментов.
  В итоговом докладе комиссии говорились, что предложенный заводом No183 проект и макет танка отвечает заданным тактико-техническим характеристикам и может быть принят для производства опытных образцов при условии, что замечания и пожелания комиссии будут учтены.
  Нужно заметить, авторитет харьковского КБ, воплотившего в жизнь целую серию удачных танков, и вера руководства наркомата и ГАБТУ в новую машину была столь высока, что пустить танк в серию планировали уже в 1941 году. В постановлении СНК СССР о производстве танков Т-34 на 1941 год были заложены планы по производству не менее пяти сотен модернизированных машин до конца года, что при общем плане в три тысячи бронированных машин составило одну шестую. Более того, тем же постановлением заводу No183 было разрешено пускать танк в серию, не ожидая окончания его испытания на гарантийный километраж.
  Уже в мае были сварены первые пять корпусов и к началу лета два танка были практически готовы. Не хватало только двигателя.
  Двигатель В-5 был идейным потомком уже эксплуатировавшегося В-2, и, имея на целую сотню лошадей внутри больше, давал будущему среднему танку необходимую подвижность. Однако довести до ума двигатель к сроку не успевали.
  Сначала крайним сроком было 25 мая, потом 15 июня. Когда же и к этой дате двигателисты не уложились, им был выставлен "крайний крайний" срок - 25 июня, за которым должны были последовать соответствующие оргвыводы.
  Административный нажим принес свои плоды и к концу июня два первых танка были сданы для проведения испытаний. Для этого обе машины были доставлены на танковый полигон в Кубинку.
  18 августа на полигоне ожидали прибытие больших гостей. Летнее солнце нещадно жарило с небес, температура воздуха стабильно держалось за отметкой в тридцать градусов. Жаркое лето, бедное на дожди высушило траву, окрасив пейзаж в желтоватые тона, а ветерок, то и дело, то поднимающийся, то стухающий опять, не приносил ни капли облегчения. Лишь горсти мелкой пыли от разбитой танковыми траками земли полигона вздымались в воздух, делая нахождение на улице еще более невыносимым.
  Основной цикл испытаний к середине августа был закончен. Был обнаружен целый список недочетов, характерный, впрочем, для любой новой техники. Особо проблемным оказался двигатель. Будучи идеологическим приемником двигателя В-2, В-5 перенял у него и все "узкие" места, такие как, например, чувствительность к качеству фильтров, а необычное для советского танкостроения поперечное расположение двигателя добавило немало седых волос, как полигонным техникам, так и представителям завода-изготовителя. С другой стороны, справедливости ради, стоит отметить, что большинство проблем устранялись на месте и лишь некоторые потребовали существенных переделок.
   Так, более узкие траки шириной в 450 мм себя не оправдали. Возросшее давление на грунт съело не малую часть запаса подвижности, предоставленную более мощным двигателем. Пришлось практически на ходу переделывать ходовую под использование более широких 500мм траков. Впрочем, они уже были хорошо освоены промышленностью, что давало приятный бонус унификации со старшими моделями.
  И вот на понедельник был назначен смотр техники с участием руководства наркомата обороны и автобронетанкового управления РККА.
  В 10 часов утра на площадку, где стояли танки, и уже был выстроен личный состав, подъехали три "эмки", из которых в полголоса перекидываясь фразами, выгрузились высокие гости. Встречающих возглавлял сам директор полигона с совсем не коммунистической фамилией Романов.
  - Здравия желаю, товарищ маршал, - поприветствовал он старшего по званию из прибывших - заместителя НКО Кулика.
  - Добрый день Игорь Константинович, чем порадуешь?
  - Полный отчет о проведенных испытаниях еще не готов. Еще не проводились испытания на гарантийный километраж и на износ отдельных узлов и механизмов.
  - Но свое мнение вы, конечно, о машине составили? - Это подошел Морозов, представлявший свое КБ и завод No183 как производителя танка.
  - Конечно, - кивнул Романов, - как-никак полтора месяца эти аппараты гоняем.
  - Вот и расскажите нам, неофициально пока, что вы обо всем этом думаете. А мы с товарищами пока посмотрим, как машины себя на дистанции ведут.
  Правильно поняв слова маршала, начальник полигона скомандовал стоящему рядом старлею начать показательный заезд. Раздалась команда "по машинам" и танкисты шустро полезли внутрь своих броневых колесниц.
  Делегация меж тем поднялась на специально сколоченный деревянный помост, с которого открывался отличный вид на полигон. Там два испытуемых танка как раз вышли на первый круг. Разгон, торможение, повороты, общая управляемость, - первая часть запланированного представления.
  - Начну с конца, - меж тем начальник полигона делился своим мнением, - общее впечатление - сугубо положительное. Получился не танк, а мечта. Александр Александрович примите мои самые искренние слова восхищения. Ничего лучше я еще не видел и своими руками не трогал.
  Морозов, расплывшись в улыбке довольно кивнул. Даже его вспотевшая на солнце лысина, казалось, засверкала самодовольством.
  - Благодарю на добром слове, - сумев вернуть уголки губ на место, ответил конструктор.
  - Дальше, товарищи, по порядку: ходовая. Повторюсь все, что вы слышите от меня, это не только мое личное мнение, это совокупное мнение специалистов полигона, которое пойдет в финальный отчет, - подчеркнул Романов. - Так вот, после увеличения ширины гусениц, никаких замечаний к ходовой нет. Торсионная подвеска выше всяких похвал. Имеется солидный запас прочности, есть простор для модернизации и увеличения веса машины. Уж как мы над машинами тут издеваемся, поверьте на слово, но эти узлы показали потрясающую надежность.
   Молчавший до этого Федоренко Яков Николаевич, начальник главного автобронетанкового управления РККА, оторвался от бинокля и задал вопрос:
  - А вот нам тут товарищ Морозов предложил проект доработки новой тридцатьчетверки. Заводчане предлагают сдвинуть башню чуть назад и толщину верхнего бронелиста довести до шестидесяти миллиметров. Как думаете, выдержит ходовая еще пару тонн веса? Не посыпится?
  - Уверен, что выдержит, товарищ генерал, да вы сами посмотрите, - полковник махнул рукой в сторону полигона. Там танки как раз преодолевали своеобразную полосу препятствий.
  Сначала тридцатьчетверка проезжала по череде невысоких поперечных холмиков, потом шел ров, заполненный водой, глубиной метра в полтора и длиной с плавательный бассейн, крутая горка, ров, стенка и эффектный прыжок на завершение. Танк достаточно легко преодолел все заготовленные для него препятствия. С другой стороны, было бы странно, если бы сплоховали уже полтора месяца обкатывающие машины экипажи. Понятно, что никаких заведомо сложных препятствий тут быть не могло.
  - Впечатляюще, - тихо пробормотал начальник ГАБТУ. И уже громче, - хотя та же БТшка может не хуже.
  - Так БТшка и легче более чем в два раза, - заступился за свой танк Морозов.
  - Ладно, - маршал дернул плечом, - мы поняли, что ходовая в норме. Что еще можешь сказать о машине, Игорь Константинович?
  - Что сказать... Внутри удобнее, просторнее чем в предыдущей модели, управлять теперь легче, не надо при переключении передачи всем телом на рычаг наваливаться. Ну и вообще коробка передач понравилась, хоть и ломалась пару раз. Обзор у командира отличный, а вот у мехвода так себе. Хотя качество оптики, конечно, оставляет желать лучшего. Боекомплект большой. Единственное слабое место, на мой взгляд - двигатель. Вернее, его надежность.
  Федоренко, внимательно слушающий начальника полигона, перевел взгляд на вытирающего платком лысину конструктора.
  - Что вы можете нам сказать по поводу двигателя, товарищ Морозов. Видите, испытатели жалуются.
  - Работаем, товарищ генерал. Двигатель еще сырой, это так. Мы сейчас бросили основные усилия на его доводку. Очень уж перспективный агрегат, думаю, месяца-двух нам хватит для того, чтобы поднять его надежность на нужный уровень.
  - Так может пока старым обойтись, как его В-2? Пожертвовать сотней лошадей в пользу надежности?
  - Не получится, - Морозов мотнул головой, - мы корпус специально под В-5ый проектировали. Второй просто по высоте не пройдет.
  На некоторое время на помосте воцарилась тишина. Все заинтересованные лица внимательно следили за эволюциями на полигоне. Там обе машины вышли на директрису и выпустили по мишеням по десятку снарядов. Сначала с места, потом в движении, и с коротких остановок. На этом показательная часть была окончена. Танки неспешно подползли на исходную. Последовала команда: "к машинам", после чего личный состав выстроился перед танками.
  - Ну что, товарищи, пойдемте, посмотрим на танки вблизи, - вновь взял на себя обязанности радушного хозяина полковник Романов.
  За этот длинный день члены комиссии успели еще многое: пообщались с личным составом, участвующим в испытаниях, изучили машины внутри и снаружи, попробовали себя в качестве членов экипажа.
  - Что думаешь, Яков Николаевич, - Кулик перехватил начальника ГАБТУ перед возвращением в Москву. - Мне Хозяину докладывать, на этой неделе. Что автобронетанковое управление думает по поводу нового танка?
  - Управление, товарищ маршал, думает, что... - Федоренко ответил, немного подумав, - что танк можно рекомендовать к принятию на вооружение. Хорошая машина.
  - Отлично, - улыбнулся Кулик, - я тоже так думаю.
  Кавалькада из трех черных "эмок" отправилась в обратный путь.
  Танк Т-34М был принят на вооружение РККА в октябре 1941 года после внесение некоторых изменений и улучшений по результатам испытаний. Конечно, до конца года пять сотен запланированных машин выпустить не удалось, однако уже в следующем 1942 году заводы начали переходить на выпуск модернизированной 34-ки. Последняя Т-34 не модернизированного образца сошла с конвейера в 17 июля 1942 года.
  
  
  Глава 16
  
  Москва, СССР, 23 апреля 1941 года.
  Очередное заседание комиссии продолжалось шестой час. Длинный кабинет с высоким потолком, под которым клубился дым от полутора десятка одновременно тлеющих папирос. До времен борьбы с курением и пропаганды здорового образа жизни еще лет пятьдесят, а то и шестьдесят. Длинный же стол, застеленный скатертью, которую, впрочем, почти не видно из-за кучи папок, справочников, блокнотов и отдельных листов бумаги равномерным слоем, покрывающих всю поверхность этого массивного предмета мебели.
  Работа комиссии была максимально плодотворна, на сколько это вообще возможно. За прошедшие два месяца были составлены рекомендации по техническому оснащению перспективных машин. Повоевав на устаревших Т-26, БТ-7, Т-28 - а каждый из присутствующих был практиком, знающим с какой стороны подходить к бронированной машине - танковые командиры хотели воплотить свой опыт во что-то осязаемое. Много говорили о рациях и связи вообще. Поминали не добрым словом танковую оптику, выпускаемую советскими заводами, обсуждали перспективные орудия, двигатели. Спорили о важности брони, подвижности и прочее, прочее, прочее.
  Сегодня рассматривали рекомендации по внесению изменений в штатное расписание подвижных частей.
  Вообще метание советской танковой мысли в предвоенные годы достойны отдельного рассказа.
  Первые танковые части начали создаваться вначале тридцатых годов. Вначале это был опытный механизированный полк, развернутый вскоре в механизированную бригаду. В 1932 году были созданы первые механизированные корпуса - 11-й и 45-й (такая странная нумерация происходит оттого, что формировали их на основе стрелковых дивизий 11-ой и 45-ой соответственно).
  В следующие несколько лет корпуса тасовали как попало - создавали новые, расформировывали, переформировывали, пытаясь поспеть за развитием военной мысли. В 1938 году мехкорпуса перешли на новые штаты - вместо трех танков во взводе стало пять, а общее их количество выросло с четырех сотен до шести. Теперь эти корпуса назывались танковыми.
  Однако уже в конце 1939 года в руководстве РККА решили, что такие корпуса избыточны и расформировали их к известной матери. Основой же бронетанковых войск теперь была бригада. И вот теперь полтора десятка танкистов-практиков должны были решить, нужны ли в РККА более крупные бронетанковые соединения или отдельных бригад достаточно.
  - Румынский опыт показывает, что одной танковой дивизии для решения задач оперативного уровня недостаточно. Немцы приняли за стандарт такового корпуса в две танковые и одну мотопехотную дивизии. Французы, судя по всему, тоже двигаются в этом направлении, - вещал докладчик.
  - Важнейшим элементом в повышении боеспособности такого соединения видится наличие сильной и многочисленной ремонтной службы. Как показывает практический опыт, потери на марше могут быть сопоставимы или даже превышать боевые.
  - Наличие артиллерийского полка, способного поддерживать общую скорость движения такого корпуса - обязательно. Комиссия предлагает поставить вопрос о разработке самоходной артиллерии.
  - По данным, предоставленным по линии военной разведки, до тридцати процентов потерь французских танков приходится на действия вражеской авиации. Особенно от этого страдают тяжелые танки. Интересным комиссия считает вопрос применения малокалиберной зенитной артиллерии в самоходном исполнении. В качестве платформы можно использовать либо бронеавтомобиль, либо танк семейства БТ со снятой башней.
  Часть предложений комиссии в итоге были принты, часть, к сожалению - нет. В мае 1941 года танковые войска РККА перешли на новые штаты. Механизированный корпус - основной вид танкового соединения - теперь состоял из:
  - Штаб корпуса;
  - Танковая дивизия;
  - Две механизированных дивизии;
  - Два самоходно-артиллерийских полка;
  - Зенитный полк;
  - Истребительно-противотанковый артиллерийский полк;
  - Части обеспечения.
  Тяжелые танки объединили в тяжелые бригады прорыва и вывели за штат мехкорпусов.
  
  Красные командиры стояли под козырьком, курили и разговаривали о всяком. Редкий весенний дождь, неожиданно пришедший в столицу, распугал с улиц праздношающихся прохожих. Влажная еще после зимы земля с неохотой принимал новые порции воды и по тротуарам весело бежали мутноватые потоки то собираясь в реки, по опять разделяясь на ручейки.
  - Как думаете, - кто-то бросил в воздух. Среди военных любой разговор так или иначе сворачивал к продолжающимся боевым действиям на западе континента. - Американцы вступят в войну или ограничатся этим своим ленд-лизом?
  - Каким ленд-лизом?
  - Эээ брат, ты совсем не следишь за политическим моментом, - тут же последовала дружеская поддевка, - не хорошо, это не по-коммунистически.
  - А ему Манька из заводской столовой, небось в три раза интереснее чем Рузвельт и весь политический момент вместе взятые, - поддержал шутку второй.
  - Ты Маньку не трожь! Это наша гордость. Я на нее никакого Рузвельта не поменяю, - компания дружно заржала.
  - Так что там с ленд-лизом? - Отсмеявшись переспросил молодой лейтенант.
  - В Правде писали, - это уже Орлов взял слово, - что Американцы договорились с союзниками поставлять им помощь, для борьбы с Гитлером. Типа бесплатно. Ну или почти бесплатно.
  
  В конце марта 1941 года Конгресс США принял предложенный президентом Рузвельтом закон о ленд-лизе. Первыми странами, на которые распространялась эта программа, были Франция, Британия и Китай. Европа Европой, но стратегическое соперничество с Империей Восходящего Солнца, в Тихоокеанском регионе занимало немалое место в умах и сердцах политиков звездно-полосатой цитадели демократии. Этот день впоследствии традиционно считают днем окончательного отказа Соединенных Штатов от политики изоляционизма.
  Обсуждение закона в Конгрессе вызвало широкий резонанс в обществе. Далеко не все считали, что Америке необходимо вмешиваться в идущую за океаном войну. Особенно это относилось к простым американцам, которые никакой выгоды от участия в европейских делах не видели. Тем не менее, пропагандистская машина сделала свое дело. В не малой степени одобрению масс закона о ленд-лизе поспособствовала позиция президента Рузвельта.
  ФДР пользовался заслуженной популярностью, что подтверждалось переизбранием президента на третий по счету срок в предыдущем 1940-м году. Сумевший вывести страну из кризиса "Великой депрессии", Рузвельт олицетворял собой идеального лидера: сильного, целеустремленного, объединяющего нацию. Именно его позиция по вопросу ленд-лиза стала решающей, а его сравнение военной помощи со шлангом, переданным соседу для борьбы с пожаром, вошло в учебники истории.
  Так или иначе, первые транспорты с военным имуществом, поставляемым на столь необычных условиях, покинули порты уже в апреле. Не стоит, однако думать, что Американская помощь моментально существенно повлияла на расклад сил. Экономика была еще не готова выполнять заявки, поступающие из-за океана, маховик военного производства лишь начал со скрипом проворачиваться. Объемы же этого производства были местами просто смехотворны.
  Так, в марте 1941 года в Соединенных Штатах Америки было выпущено целых 16 танков! Впрочем, не танками едиными, как говорится. Грузовики, продовольствие, оборудование, прочие материалы, поставляемые из-за океана, позволили снять напряжение в "узких" местах экономики, позволили сосредоточиться на том, что собственная промышленность могла делать хорошо самостоятельно. Танки, же французы могли делать неплохо и сами. Уж точно лучше, чем основной штатовский М3 Ли.
  Тонким ручейком через океан начали прибывать на континент американские добровольцы. В первую очередь пилоты истребительной авиации, техники, медики - разного рода отчаянные сорвиголовы, определенный процент которых рождается в любом обществе. Понятное дело, что в военном отношении хоть как-то повлиять на сложившийся баланс сил немногочисленные добровольцы не могли, зато могли в идеологическом. Боевая работа североамериканцев широко освещалась в прессе, исподволь внедряя в сознание обывателей мысль о возможном вступлении США в войну. Ну сама мысль о вступлении США в войну пахла победой. Просто по образцу событий двадцатилетней давности. И пусть обстановка была сейчас совсем другая, но с паршивой овцы хоть шерсти клок, как говорится.
  
  Второй месяц весны принес очередную информационную "бомбу" - подписание пакта о ненападении между СССР и Японией. Понятно, что для советских людей эта новость была важнее какого-то далекого для них ленд-лиза, но и в остальном мире это соглашение не осталось не замеченным. И далеко не все были рады его появлению. Так или иначе, история появления на свет этого документа интересна сама по себе.
  В течение зимы 1940-1941 года между СССР и Японской Империей шли активные переговоры. Отношения между двумя империями были весьма сложными еще со времен Портсмутского мира 1905 года. Тогда, после поражения в войне Российскую империю принудили к подписанию грабительски не выгодного для нее договора. Спустя три десятка лет новое государство почувствовало в себе силы для пересмотра унизительного наследия. Тем более что и момент с политической и военной сторон сложился как нельзя более удачный.
  Западные границы страны были в безопасности - там шла своя война. Японцы же, получив болезненную оплеуху на Халхин-Голе двумя годами ранее, переориентировали направление своей экспансии на юг. Там лежал раздираемый гражданской войной всех со всеми Китай и богатая нефтью, каучуком и оловом Юго-Восточная Азия. При этом понимая, что движение на юг однозначно приведет к столкновению с США и союзниками по антигитлеровской коалиции, еще и СССР в противниках японцы видеть совершенно не желали.
  Японский военно-морской министр Оикава с нескрываемой тревогой говорил: "Флот уверен в своих силах в случае войны только с Соединенными Штатами, Британией и Францией, но выражает опасения по поводу столкновения одновременно с Соединенными Штатами, Британией, Францией и Советским Союзом".
  В апреле 1941 года в Москву прибыл глава японского МИДа Ёсукэ Мацуока с целью подписать договор о ненападении, который бы обезопасил северные рубежи Японской Империи и позволил бы сосредоточиться на других направлениях. Понимая силу своей позиции, Молотов вначале выкатил тяжелые для Японцев условия - отказаться от концессий на Северном Сахалине, продать СССР южную часть острова, гарантировать территориальную целостность Монголии, признать Западную часть Китая зоной исключительных интересов СССР. Кроме того, предполагая возможность образования затруднений в отношениях с США - американцы после заключения пакта Молотова-Риббентропа уже ввели односторонние санкции в отношении страны советов - и Китаем, Советский Союз настаивал на компенсации для СССР возможных негативных моментов.
  Со своей стороны Японский министр сам был не прочь купить у СССР северную часть острова Сахалин. Более того идея покупки северных территорий у СССР была весьма популярна среди японских политиков. Впоследствии достоянием общественности стала записка японского дипломата Тосио Сиратори направленная в 1935 г. министру иностранных дел Хатиро Арита. В ней крое всего прочего были такие строки: "Прежде всего Россия должна... разоружить Владивосток и т.д., закончить вывод своих войск из Внешней Монголии... не оставив ни одного солдата в районе озера Байкал... Вопрос о передаче Северного Сахалина по умеренной цене включается сюда тоже. В будущем надо иметь также в виду покупку Приморской области Сибири".
  Кроме того, Ёсукэ Мацуока пытался добиться прекращения военной помощи Гоминьдану, увеличения квот на вылов рыбы в северных водах Охотского моря и сохранения японских нефтяных концессий на севере Сахалина.
  Переговоры проходили ожидаемо тяжело. С одной стороны - Японцам нужен был договор как воздух, с другой - отдавать то, что уже почти полвека считали своим - не было никакого желания.
  В какой-то момент, когда Ёсукэ Мацуока телеграфировал в Токио, о том, что переговоры провалены и договор о ненападении с СССР подписать не удастся, японского министра пригласили в Кремль для разговора непосредственно со Сталиным.
  Некоторое время стороны общались насчет боевых действий между союзником Японии по Тройственному пакту Германией и "новой Антаной". Особенно в свете того, что Япония давила на Францию с целью закрытия канала поставок оружия в Китай через колонии Третей Республики в Юго-Восточной Азии.
  Потом перешли непосредственно к предполагаемому пакту о ненападении. Самым простым был вопрос о взаимном признании и уважении границ Монголии и Манчжоу-Го. Консенсус в этом вопросе договорились закрепить отдельным документом. Дальше Ёсукэ Мацуока вновь осторожно предложил Сталину выкупить север Сахалина. На что получил жесткий ответ.
  - Япония держит в руках все выходы советского Приморья в океан - пролив Курильский у южного мыса Камчатки, пролив Лаперуза к югу от Сахалина, пролив Цусимский у Кореи. Такое положение не может быть базой для крепкой дружбы. Это неприемлемо. - Сталин пожевал трубку и продолжил, - СССР планомерно будет решать те проблемы, которые достались нам в наследство от Российской империи. Позорный Портсмутский мир воспринимается в нашей стране подобно тому, как в Германии воспринимают Версальский договор. Наша страна со всей серьезностью нацелена на пересмотр положений Портсмутского мира. Советский союз совершенно определенно намерен пересмотреть условия этого договора. Тем или иным способом.
  Сталин внимательно посмотрел на японца пока тому переводили его слова. Однако на лице того не дрогнул ни один мускул - самураи всегда умели держать удар.
  В переводе с дипломатического на общий, Сталин практически прямо пригрозил военными действиями в случае, если вопрос с Сахалином не будет решен.
  - В свою очередь, наша страна может протянуть руку помощи в случае перехода разногласий между Японией и западными Союзниками в более острое состояние. Например, нам известно, что большую часть нефти необходимой для японской промышленности и вооруженных сил, вы получаете из США. В случае возникновения осложнений во взаимоотношениях между вашими странами, Советский Союз мог бы поставлять вам этот вид стратегического сырья.
   "Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон", - как говорил Остап Бендер. В данном случае, если обе стороны остро желают договориться, они договорятся.
  В итоге Пакт о Ненападении между СССР и Японией был подписан. Основной документ содержал стандартные для таких договоров положения: обязательство не нападать, не поддерживать нападения третьих стран, уважать границы и прочее. Срок действия договора установили на пять лет.
  Гораздо интереснее были положения секретного дополнения к двустороннему договору.
  Первым пунктом шло разделение исключительных сфер влияния в Азии. Так Советский Союз признавал право Японской Империи защищать свои интересы в Китае восточнее 110 меридиана и южнее 30 параллели. То есть почти на всей территории Китая кроме северо-запада. К зоне интересов Японской Империи соглашение относило территории Французского Индокитая, Сиама, Бирмы и части Британской Индии вплоть до 90 меридиана.
  Следующим пунктом шло обязательство передать СССР Южный Сахалин, в случае если Японская Империя окажется в состоянии войны с США. В качестве компенсации за эту территориальную уступку СССР будет обязан поставить Японии 10 млн. тонн нефти в течении пяти лет. При годовом объёме добычи нефти в СССР в 30-33 млн. тонн, Советский Союз мог позволить расстаться с 6% в год.
  В отдельном протоколе Японская Империя взяла на себя обязательство закрыть концессии на севере острова, получив в качестве компенсации лучшие условия по договору о рыбной ловли в территориальных водах Советского Союза.
  Подписание Пакта о ненападении открыло дорогу переговорам о большом торговом соглашении, подобно тому, которое было заключено между СССР и Германией. После долгих переговоров, осложнённых тем, что Японская Империя, достаточно широко понимая термин "несколько месяцев" все время затягивала сворачивание концессий на севере Сахалина, в конце лета 1941 торговое соглашение в итоге было подписано. По нему СССР закупал на островах продукцию японского судостроения, также японцы обещались поучаствовать в расширении и модернизации верфей на Дальнем Востоке. В обмен СССР поставлял на острова нефть, металлопрокат и сельхозпродукцию.
  
  
  Интерлюдия 3
  
  Москва, СССР, 27 апреля 1941 года
  - Добрый вечер, товарищ Меркулов. Проходите, присаживайтесь.
  За столом в кабинете Сталина, кроме самого хозяина, находились глава НКИДа Молотов, глава НКВД Берия и маршал Тимошенко как народный комиссар обороны.
  - Мы ознакомились с вашей запиской о состоянии вооруженных сил Турецкой республики. Хотелось бы выслушать ваше мнение лично. Насколько османы могут угрожать южным рубежам нашей страны?
  Об истории советско-турецких взаимоотношений написана не одна диссертация. Являясь во многом продолжением отношений двух империй - Российской и Османской - они переживали как взлеты, так и падения.
  В 1938 году в швейцарском городе Монтре была подписана конвенция о статусе Черноморских проливов. Она возвращала Турции суверенитет над проливами в том числе и в плане закрытия этой важнейшей артерии во время войны.
  Советский Союз претендовал на особый статус и даже выдвигал требования о передачи ему участка земли под строительство военно-морской базы в районе мраморного моря. Проливы "пеплом Клааса" стучали в сердцах правителей России вот уже три сотни лет, и то, что Россия стала называться Советским Союзом в этом отношении ничего не поменяло.
  Никакой военной базы первому в мире государству рабочих и крестьян, конечно же, не досталось. Но и то, что большинство стран отвергли предложение Англии о предоставлении Черному морю статуса "открытого" - в таком случае военные корабли любой (читай Английские) страны могли бы беспрепятственно шастать через Босфор и Дарданеллы туда и обратно - уже можно было назвать дипломатической победой.
  После смерти Ататюрка в конце 1938 года к власти в Турецкой республике пришел Исмет Иненю, ориентированный на сотрудничество с западными странами. Отношения с Советской Россией постепенно стали охлаждаться. Особенно это стало заметно годом позже с началом Большой Войны. Отдельные лица в правящей верхушке Турции считали СССР агрессором по отношению в Польше, позволяя себе отнюдь не дружелюбные высказывания в адрес северного соседа. В проправительственной газете "Тан" СССР прямо назвали главным ответственным за начало войны. Ведь не подпиши русские пакта, немцы бы не решились напасть на Польшу.
  Более того 10 октября 1939 года Турция подписала оборонительный пакт с Францией и Англией, документально закрепив свой поворот во внешней политике. В Германии, против которой этот документ был направлен, отреагировали весьма нервно, едва не доведя градус истерики до разрыва дипломатических отношений. Особой пикантности добавляет тот факт, что с Советским Союзом Англия и Франция аналогичное соглашение так и не подписали, не смотря на переговоры, продлившиеся всю весну и лето 1939 года.
  После начала Советской агрессии против Финляндии и исключения его из Лиги Наций отношения с Турций испортились окончательно. Наследники Османской империи и тревогой смотрели на то, как Россия буквально за два года вернула большую часть потерянного в следствии Мировой войны, гражданской и иностранной интервенции. Сначала Польша, потом Финляндия, прибалтийские страны, Румыния. Есть из-за чего почувствовать себя неуютно, учитывая, что в 1921 году небольшой кусок российского Закавказья достался туркам. Ну и про проливы никогда не стоит забывать. Когда же стало ясно, что война в Европе затягивается, а значит ни Франция, ни Великобритания помочь туркам иначе как политически не смогут, просто по причине отсутствия валентных войск, жаренным запахло совсем отчетливо.
  На советско-турецкой границе с осени 1940 года участились различного рода инциденты, случаи нарушения границы и то, что на языке военной агитации называют недружественными провокациями. Несколько раз советские самолёты "сбивались с курса", залетая вглубь территории Турецкой республики. Ну и конечно то, что они совершенно случайно пролетали именно над расположениями войск, аэродромами, узлами дорог, прочими стратегически важными объектами ничем другим кроме как совпадением объяснить было решительно невозможно.
  Впрочем, пришла зима, перевалы Кавказа засыпало снегом, на черном море, начались зимние шторма. Кавказ, конечно, это не Карелия, но и здесь воевать зимой отнюдь не сахар. Хотя бы с точки зрения логистики. А потому на холодные четыре, а скорее пять месяцев турецкое руководство могло чувствовать себя спокойно.
  В апреле 1941 года конфликт получил новый толчок. Средневосточный отдел 1-ого управления НКГБ подготовил доклад о вооруженных силах Турецкой республики, которые, по сути, проводили скрытую мобилизацию.
  - Турки разворачивают свою армию до штата военного времени. Сейчас это примерно 60 дивизий. Больше полумиллиона человек уже в строю. И видимо это не конец. Они продолжают осторожно призывать резервистов, якобы на сборы, после чего оставляют призванных в войсках. Так же идет скрытая мобилизация конского состава и техники. Однозначных сведений против кого направлены эти действия у разведки нет. Но антисоветские настроения в верхах этой страны не являются секретом. Как я уже докладывал раньше секретное дополнение к англо-франко-турецкому пакту, разрешает при необходимости союзникам проход войск по территории Турции и даже создание военных баз.
  - Семен Константинович, как вы оцениваете боеспособность турецкой армии.
  - Народный комиссариат обороны оценивает турецкую боеспособность как низкую. Увеличение армии в 3-4 раза за полгода никогда не приводит к росту качества. Согласно тем данным, которые предоставляет нам разведка, - Тимошенко кивнул главе советской разведки, - а также сведениям, собранным самостоятельно, все боевые наставления и уставы основаны на опыте Великой войны. Кроме того, большие вопросы вызывает техническая часть. В войсках практически отсутствует авто-бронетехника, а та, что есть не закрывал потребности и армии мирного времени, не говоря уже о мобилизации. Об авиации и говорить не приходится. Из примерно 300 самолетов хоть сколько-нибудь современными можно назвать едва половину, а пилоты имеют квалификацию в лучшем случае среднюю.
  - То есть вы не расцениваете угрозу для нашего Закавказья как значительную? - Сталин внимательно посмотрел на своего народного комиссара обороны. Хозяин любил, когда подчиненные брали на себя ответственность за свои слова и поступки.
  Тимошенко уловил посыл руководителя страны.
  - Наступательный потенциал оцениваю как низкий.
  - А оборонительный?
  Тимошенко бросил быстрый взгляд на присутствующих. Ни у кого вопрос про оборонительный потенциал удивления не вызвал.
  - Оборонительный - выше. Во многом из-за сложного рельефа на этом театре. Горы, отсутствие качественных дорог, слабо развитая инфраструктура. Нам будет тяжело реализовать преимущество в маневренных соединениях.
  - Благодарю вас, товарищ маршал, этот вопрос прояснили. Далее я бы хотел обсудить...
  
  
  
  Глава 17
  
  Окрестности г. Шарлеруа, Бельгия, 17 апреля 1941 г.
  С громким хлюпом правый сапог угодил в лужу.
  - Шайсе! Только почистил перед выходом.
  Курт со злостью пару раз притопнул "пострадавшей" ногой стряхивая капли и грязь с обуви.
  - Как же эта сырость надоела. Когда уже лето. Хочу тепла.
  - Да, лето, жара, пляж, холодное пиво, девушки в сарафанах, - Вилли мечтательно закатил глаза. - Боюсь только, что лето для нас с тобой будет жаркое по-другому. Да так, что зиму еще с ностальгией вспомним.
  Курт закончил отряхивать сапог и толкнул дверь пивной. Собственно, именно она и была конечной целью двух офицеров танкистов, выбравшихся в город что бы немного расслабиться. И именно на пороге увеселительного заведения Курт Мейер вступил в лужу.
  Внутри царил полумрак - хозяин экономил на освещении, большинство столиков пустовали, лишь у дальней стены сидела пара пехотных лейтенантов, увлечена разговором и собственно пивом.
  С грохотом отодвинув массивный стул, Курт плюхнулся сверху - стул заскрипел, но выдержал. Вся мебель в кабаке была сколочена из расчёта на разные житейские ситуации, сломать ее было не так-то просто.
  - Два эля и орешков, - верхняя часть хозяина заведения, торчащая из-за стойки, кивнула и принялась звенеть посудой.
  - Слушай, я что хотел спросить, ты же из Штутгарта, я правильно помню? Как там твои? Что вообще пишут? А то из того, что передают по радио непонятно ничего - то ли там британцы все с землей перемешали, то ли посбивали их всех.
  - Не знаю, на самом деле. - Курт замолчал: хозяин принес две кружки с тарелку с орешками. Отдав должное напитку - в Бельгии конечно же правильно пить красный фламандский эль, который тут был выше всяких похвал, танкист в полголоса продолжил. - Мама старается в письмах этой темы не касаться. Наверное боится, что военная цензура не пропусти.
  - А и не пропустит, - кивнул товарищ.
  - По косвенным оговоркам я понял, что бомбят часто. По ночам в основном, сбрасывают на жилые кварталы и вообще - куда Бог пошлет.
  - Понятно. Ну да все-таки шестьдесят километров от фронта это не Брюссель и не Антверпен. Сто пятьдесят миллиметров там не добросишь.
  - Это да.
  Линия фронта, установившаяся в Бельгии в конце 1940 года, прошла по предместьям сразу двух главных городов этой страны. Идея штурма их в лоб никого не привлекала, а попытка проскочить между ними, учитывая ширину эго "бутылочного горлышка" в каких-то тридцать километров сорвалась из-за угрозы получить удар во фланг как раз из этих самых городов. Поэтому всю зиму вермахт, вернее пехотная его часть, в лице первой армии - 24-ого и 30-ого армейских корпусов штурмовали бельгийские города. Вернее, штурмом это назвать было сложно. Городские кварталы с немецкой педантичностью сравнивали с землей, предпочитая тратить снаряды, а не солдат. Такая тактика, если это можно назвать тактикой, работала хоть и медленно, зато надежно. К началу весны бельгийцы оставили восточную половину Антверпена, отступив на другой берег Шельды. В Брюсселе союзники попытались зацепиться за берег Центрального канала, но не получилось. Немцы в итоге смогли переправиться и закрепиться в нескольких местах, создав весьма перспективные для будущего наступления плацдармы. А в том, что наступление будет, не сомневался никто.
  - Как тебе новый Штуг с длинной 75-миллиметровкой?
  Одну из рот второго батальона вместо положенных троек укомплектовали самоходами, что в общем-то было не редкостью в немецких пацерфаффе, но именно такой модификации до того не встречалось.
  - Внушает. Единственное: я не понимаю, почему нельзя засунуть такую же пушку мне в четверку? - Курт закинул, горсть орехов себе в рот, прожевал и продолжил мысль, - Мне было бы гораздо спокойнее, по правде говоря. А с этим окурком...
  - Вероятнее всего их просто не хватает, - Вилли проявил тут не свойственную ему рассудительность. Возможно два бокала пива настроили его, а философский лад. - Когда там последний танк пришёл, чтобы штат закрыть?
  - В конце февраля, кажется, в третьем батальоне дольше всего машин не хватало.
  - Ну вот, - кивнул лейтенант, - а боевые действия, по сути, в октябре закончились, активные я имею ввиду. Вот и считай.
  После боев начала-середины осени после стабилизации фронта их полк отвели во вторую линию и казалось про них забыли. Впрочем, это касалось не только их полка или дивизии. Война, которую планировали завершить за одну летнюю кампанию неожиданно затянулась. Вермахт утер разбитый нос и был со всей решимостью готов показать, что все произошедшее в прошлом году - это лишь случайность. Спешно пополнялись до штата старые дивизии, формировались новые. В течение ноября-декабря сформировали еще три новых танковых дивизий. Промышленность с трудом успевала выпускать технику для все возрастающих аппетитов армейцев.
  Всю зиму они по мере поступления техники и личного состава гоняли пополнение. Опытных кадров отчаянно не хватало. Командиры танков, окончившие скорые курсы, офицерский состав, до того служивший в пехоте, стрелки из резервистов, мехводы, которые до того только и сидели за рычагами трактора. Все это требовалось за зиму превратить в боеспособное подразделение. Получилось, по правде говоря, средне. Впрочем, как показывала практика, только настоящий бой способен показать, кто чего стоит.
  И все же, такая служба гораздо лучше, ем постоянные бои, когда смерть постоянно ходит рядом, поэтому никто особо не жаловался. Так продолжалось до конца апреля, когда в войсках началась характерная суета - предвестник большого наступления.
  
  По длинной глубокой транше двигалась представительная делегация. Не каждый день на передовой увидишь столько генералов и старших офицеров. Встречающиеся на пути солдаты почтительно уступали дорогу, прижимаясь к стенкам окопа, хотя глаза их отнюдь не светились радостью - генералы на переднем крае - верная примета будущего наступления. Впрочем, для того чтобы предсказать само наступление - не нужно было быть Нострадамусом: заканчивался апрель, весенняя грязь постепенно покрывалась зеленой травой, делая возможным перемещения больших масс пехоты и техники.
  Впереди решительно шел невысокий, суховатый мужчина в форме со знаками различия генерала пехоты. Своего рода казус - хотя разного рода несуразицы в вермахте было более чем достаточно, как, наверное, и в любой другой армии мира - генерал пехоты командовал первой танковой группой. После позорной отставки Клейста - кто-то должен был ответить за окружение и гибель целого такового корпуса - именно его - Германа Гота - назначили на место последнего. Благо именно его корпус показал себя хорошо в то непростое время. Ему удалось форсировать Маас, закрепиться на французском берегу, отбросив заслон и даже продвинуться на десяток километров вглубь вражеской обороны, когда пришла весть о разгроме Гудериана, который был у него на правом фланге. В дальнейшем ему удалось не только удержать плацдарм, но даже расширить его, облегчая вермахту будущее продвижение вперёд. Ну а о том, что это продвижение будет никто не сомневался.
  - Господин генерал! - молодой лейтенант вытянулся в воинском приветствии. Вермахт - оплот прусских военных традиций принимал нацистские нововведения крайне неохотно. - Лейтенант Отто Граубе!
  - Не тянись лейтенант, не на плацу. Показывай лучше свое хозяйство.
  - Вот наш передовой наблюдательный пост, можно рассмотреть передовую через стереотрубу. - лейтенант обернулся указал на позицию за изгибом окопа, над которой действительно торчали "рога" стереотрубы.
  Танковый генерал жестом показал сопровождающим ждать на месте, а сам прильнул к окулярам. Несколько минут он, кряхтя и матерясь в полголоса рассматривал передний край вражеской обороны, хорошо подсвеченный утренним солнцем.
  - А, дьявол, фуух. Не видно ни черта. - Гот отодвинулся от стереотрубы, распрямился после чего сделал несколько поворотных движений разминая затекшую спину. - Однако припекает.
  Командующий 1-ой танковой группой снял фуражку и достав носовой платок вытер со лба выступивший пот. Не смотря на раннее утро, солнце припекало совсем не по-весеннему.
  - А что, Отто, стреляют у тебя тут часто? Или прилично ведут себя лайми?
  - Постреливают, господин генерал. Но не Верден.
  - Да? А ну давай тогда так сделаем, - генерал жестом позвал совсем еще молодого солдата, стоящего в нескольких метрах дальше по траншее. - Поменяешься со своим генералом? Ты мне каску, а я тебе фуражку.
  Рядовой бросил взгляд на своего лейтенанта - тот кивнул. Тогда рядовой снял шлем и протянул генералу, под шлемом оказались коротко остриженные пшеничного цвета волосы. В ответ тот отдал свою фуражку.
  - Смотри не потеряй, - усмехнулся генерал. - Ариец.
  После этого подхватил висящий на груди бинокль и легко заскочил на пирамиду патронных ящиков и аккуратно высунул голову над бруствером. Слева виднелся взорванный мост через канал, небольшой лесок. Напротив - ровная как стол местность, пересеченная несколькими рядами английских окопов. Правее - какая-то деревушка. Генерал бросил взгляд вниз, на карту в правой руке, как бы привязывая увиденное к условным обозначениям.
  - Ага. Пети-Рёль-лес-Брен. Хорошее название.
  Плоская местность идеально подходила для танкового удара. Одна беда - англичане тоже это понимали, поэтому всю зиму усиленно закапывались в землю.
  - Ну что ж, - еще несколько минут спустя генерал спрыгнул на дно траншеи, достал карандаш и наскоро нанес на карту несколько пометок, - пожалуй, тут все. Возвращай фуражку, держи свой шлем, не пригодился он, к счастью.
  Рядовой, все это время державший генеральский головной убор в руках, протянул его для обратного обмена.
  - Ну что господа, - после того, как все желающие по очереди осмотрели передовой позиции врага, - тут мне все ясно. Предлагаю двигаться на следующий участок. И не стесняйтесь пригибать голову, еще не хватало, что бы нас тут англичане срисовали!
  Тугая пружина вермахта ощутимо сжималась, накапливая потенциальную энергию, чтобы в нужный момент выпустить еще и смять врагов Третьего рейха.
  
  Даже если бы он не знал, что именно на сегодня запланировано наступление - первое большое в 1941 году и призванное окончательно скинуть фигуру Бельгии с этой кровавой шахматной доски, Курт понял бы это гулу самолетных двигателей, давящих с неба на них, ползающих по бренной земле. Вернее, конечно, давили они в первую очередь на тех, кто находился по ту сторону фронта. Это на них сейчас начнут падать бомбы, делая это прекрасное майское утро совершенно отвратительным.
  Обер-лейтенант глянул на часы. Подверчивающиеся стрелки показывали три часа ночи. Сна не было ни в одном глазу. С северо-запада стал доносится громовые раскаты. Понятное, дело что погода тут не причем. Там на узлы дорог, штабы, укрепления начали падать взрывающиеся посылки. Арт подготовка переднего края должна была начаться в четыре.
   У него за спиной потихоньку начинало белеть небо. Это будет очень длинный день.
  
  По полю неспешно ползли стальные коробки, то и дело выплевывая в окопавшихся впереди людей огненные приветы. Вокруг них прикрываясь броней, пригибаясь, а иногда залегая и постреливая в сторону врага бежали другие люди в серой форме. Изредка то тут, то там, в их порядках вставали султаны взрывов, кто-то падал, потом вставал. А кто-то оставался лежать на земле
  Вот где-то впереди застрекотал пулемет - несколько человек в мышиной форме как будто натолкнулись на невидимую стену и неуклюже рухнули в траву. Танк, едущий в двадцати шагах левее останвился, довернул башню с коротким, но оттого не менее смертоносным дулом, и бахнул.
  - Фугас, - перекрывая грохот выстрела, крикнул Курт заряжающему, - еще один туда же.
  Это уже наводчику.
  Неизвестно накрыли они пулемет, или его успели утащить, но с этой позиции французы больше не стреляли.
  - Давай вперед понемногу.
  Наступление продолжалось уже неделю. Вермахт медленно, но неотвратимо прогрызал одну оборонительную линию за другой, но конца им все не было. На фронте в пять сотен километров - а если не считать две сотни из них занимающих линией Мажино, штурмовать которую в лоб дураков не было - с каждой стороны толкались по полтора миллиона человек. Это создавало дичайшую плотность обороны, умножая на ноль мечты о стремительных танковых прорывах и маневренной войне.
  По броне то и дело снаружи "стучали" - шальные пули по началу заставляли каждый раз вздрагивать, но человек ко всему привыкает.
  Это был уже второй заход на укреплённый пункт бельгийцев за сегодня. О первом напоминали несколько застывших и чадящих коробок первой роты. Им сегодня с утра не повезло. После этого последовал методичный артналет по всем выявленным огневым точкам и вторая попытка.
  До первой линии окопов оставалось около ста метров, когда пехота по свистку сержантов поднялась и одним рывком преодолела расстояние, ворвалась в траншеи. Танки остались сзади, прикрывая и гася огневые точки. Дураков, пытающихся вырваться вперед и давить врага гусеницами, риску получить гранату или бутылку с зажигательной смесью на МТО не было. Просто закончились за два года войны.
  Первую линию, вернее то, что от нее осталось заняли почти без сопротивления. Танки медленно двинулись дальше, на полпути их обогнала еще одна волна пехоты.
  Вдруг в наушниках раздалось несколько паническое:
  - Первый я седьмой. Меня подбили. На правом фланге танки лягушатников. До роты. Обходят!
  Танк по команде начал разворачиваться лбом к новой угрозе. Однако в таком положении он опасно подставлял левый борт. И если там впереди найдется неподавленная батарея...
  Снаружи по броне врезало как будто здоровенным молотом, отдавая звоном прямо в мозг.
  - Не пробило!
  "Сейчас нас с двух сторон как куропаток расстреляют, и пикнуть не успеем", - пронеслась в голове паническая мысль. Одновременно он прильнул к перископу, пытаясь высмотреть, где там впереди может быть замаскировано вражеское орудие. Однако разобрать что-то там было решительно невозможно - разрывы от снарядов, гранат, стрельба винтовок и пулеметов: там творился натуральный ад. Единственное что удалось рассмотреть: пехота уже ворвалась во вторую траншею и ожесточенно рубилась с лягушатниками накоротке.
  Внезапно бредовая мысль ворвалась в мозг. А бредовая ли?
  - Рота слушай мою команду. В атаку! Вперед на полной скорости. Найдите мне эту сраную батарею, пока она нас всех здесь не перещёлкала.
  Машину как будто пнули под зад. Мехвод с места рванул вперед, сокращая время нахождения под обстрелом. Не удержавшись, обер-лейтенант чувствительно приложился лбом об окуляр перископа.
  Неожиданно танк бросило вниз, заставив танкиста выматериться просьба. В высокой траве осталась незамеченной какая-то яма. Однако именно это их и спасло. В тот же момент по башне опять ударило молотом. Снаряд опять не пробил броню и рикошетом ушел вверх.
  Дальше все окончательно слилось в кровавом калейдоскопе. Они куда-то ехали, посылали снаряд за снарядом в любое подозрительное место, стрелок- радист безостановочно садил из пулемета по только ему одному видимым целям. В какой-то момент башенный вентилятор окончательно перестал справляться с продуктами горения пороха и боевое отделение заволокло дымом. Он еще пытался командовать, что-то кричал в рацию, по бой вошел в ту стадию, когда целостная картина распалась на сотни маленьких противостояний. Когда желание вцепиться в горло именно этого врага стало важнее чем команды, тактика и стратегия.
  А потом как-то неожиданно враги закончились. Перевалив за очередную линию кустов и намотав на гусеницы минометный расчет, который в пылу боя про зевал такое изменение обстановки, Курт обнаружил, что впереди окопов нет. И вообще врагов нет. И по нему почему-то никто не стреляет.
  Об этом он немедленно доложил вышестоящему офицеру. Оберст-лейтенант Ригер ответил почти сразу. Сначала обматерил подчиненного, за безрассудность, потом похвалил за то, что остался жив.
  - Сколько у тебя осталось танков?
  - Четыре коробки. И отделение пехоты. Это те, кто непосредственно рядом со мной. Остальных сейчас не соберу.
  - Отлично! Так, слушай сюда. Похоже у нас получилось продавить основную линию обороны лягушатников.
  - Так точно, господин оберст-лейтенант, я понимаю.
  - Карта в руках?
  - Одну секунду, - он торопливо развернул карту на колене, - в руках.
  - Смотри, где-то справа от тебя должна быть дорога на Лессин. Оттуда десять километров до городка Ронсе. Это такой себе перекресток сразу трех дорог, одна из которых очень важная рокада. Задача встать там и никого не пускать сколько сможешь. Сейчас мы зачищаем края прорыва, так, чтобы снаряд никакой в борт не прилетел, а за тобой сразу идет вся 16 дивизия. Так что считай себя передовым охранением. Давай Курт, выживешь, обещаю железный крест.
  На этой жизнеутверждающей ноте комбат отключился. Погипнотизировав пару минут карту - так осталась к его усилиям совершенно равнодушна - Курт высунулся из люка и крикнул пехоте, жавшейся к танкам.
  - Эй пехотные! Кто старший?
  - Ефрейтор Штольц, господин обер-лейтенат.
  - Сколько с тобой бойцов?
  - Тринадцать человек вместе со мной, господин обер-лейтенант.
  - Все живы? Кому-то помощь нужна?
  - Никак нет, - ефрейтор отрицательно мотнул головой, - сюда дошли те, кто может переставлять ноги без чужой помощи. А мелкие царапины мы уже перевязали.
  Курт присмотрелся: действительно, двое солдат щеголяли белыми "нарукавниками", еще у одного была забинтована голова.
  - Ну хорошо тогда, но прогулка своими ногами отменяется на сегодня. Рассаживай свою чертову дюжину на броню. Прокатим вас с ветерком. - Увидев, что все на него смотрят, в том числе высунувшиеся из люков танкисты, он чуть приподнял тон голоса и добавил в него уверенности, которую сам не чувствовал. - Там в десятке километров на северо-запад раздают железные кресты. Нужно только поехать и забрать.
  
  
  Глава 18
  
  О том, что немцы прорвали фронт де Голль узнал одним из первых, благо за год войны систему прохождения важных сообщений по цепочке сумели не плохо отработать. В этот раз сообщение было больше похоже на панический призыв о помощи.
  15 июня в шесть часов утра Министра Обороны разбудил адъютант, огорошив сообщением, что в Эльзасе начался армагеддон. А ведь только недавно казалось, что дела у союзников идут не плохо. Ну как не плохо? Плохо, но в рамках ожидаемого.
  Когда началось большое весеннее наступление немцев во все той же многострадальной Бельгии, поначалу казалось, что фронт стабилен и немцы увязли в обороне. Но на седьмой день аккуратного прощупывания, немецкое командование, очевидно, нашло слабое место во вражеских порядках, и немцы обрушили туда все что у них было. В пятикилометровой полосе наступления атаковали два танковых корпуса - больше пяти сотен танков и самоходок. Кроме того, на участке прорыва вермахт сосредоточил четыре сотни орудий среднего и большого калибра, а с воздуха все это дело прикрывал весь второй воздушный флот.
  Не удивительно, что фронт рухнул и в прорыв устремились подвижные части 4-ой и 5-ой дивизий. Французы попытались заткнуть прорыв бросив навстречу танковому клину все что было под рукой, но вот тут им наглядно показали, кто на самом деле является законодателем мод в оперировании стратегией блицкрига - молниеносной войны.
  Сложно сказать, что союзники делали не так, однако на каждый выложенный ими на стол козырь у немцев находился свой. У них была выше оперативная самостоятельность отдельных частей и соединений: там, где французы становились в статичную оборону, немцы предпринимали обходной маневр и заходили противнику во фланг. У них чуть лучше было обучено низовое звено офицеров - взводного и ротного уровней, а значит там, где французский лейтенант связывался с командованием и просил поддержку, немецкий - проявлял инициативу и часто справлялся сам, выигрывая темп. Немцы в среднем были более опытные и обладали более высоким боевым духом.
  А еще в германской армии гораздо лучше было налажено взаимодействие между родами войск. Так самые большие потери в танках французы несли не от своих тевтонских визави, а от налетов вражеской авиации. Орлы Геринга мастерски ловили колонны врага на марше, не только нанося потери в технике, ни в целом затрудняя маневр силами.
  Что позволяло французам держаться перед превосходящим в мастерстве противником? В первую очередь - численное превосходство. Как в живой силе, так и в танках, артиллерии и в авиации. Во вторую - глубокая оборона, которую укрепляли последние полгода.
  Так или иначе, 23 мая передовые части вермахта вышли на побережье Ла-Манша в районе города Остенде, отрезав таким образом, полтора десятка дивизий английской, бельгийской и голландской армий. Вернее, по факту меньше, часть дивизий понесла в контратаках такие потери, что больше соответствовали полкам, а то и батальонам.
  В течение следующих двух недель противники играли в увлекательную игру в эвакуацию отрезанных частей морем в условиях вражеского превосходства в воздухе. Вернее, британцы играли, а немцы всячески им мешали.
  Из почти 110 тысяч отрезанных солдат британцы смогли в итоге эвакуировать чуть больше половины. В первую очередь, конечно, вывезли подданых британского монарха, а потом уж и Бельгийцев с Голландцами - кого смогли.
  В это время французы оперативно закрыли образовавшуюся дырку у себя на левом фланге, перекинув части с более спокойных участков. Особо ожесточенных попыток прорвать окружение и отбросить немцев от берега Канала французское командование не предпринимало. Генерал Бийот здраво посчитал, что сидеть под защитой укреплений на своей границе - оно будет надежнее, чем ломиться вперед с гадательными шансами на успех, ну а то, что немцы окончательно оккупировали Бельгию - оно, по правде говоря, чужое и не сильно жалко.
  На некоторое время фронт стабилизировался - сначала немцы ликвидировали балкон, нависающий над их позициями, потом попробовали на зуб свежеобустроенную линию обороны, но получив по сусалам, на продолжении настаивать не стали. И именно тогда, когда союзникам показалось, что "обошлось", немцы ударили там, где их не ждали.
  С самого начала войны как-то само собой разумеющимся считался тот факт, что прорываться через старую часть Линии Мажино в лоб германцы не полезут. Нет, никто не считал эти укрепления принципиально непроходимыми, однако при наличии более удобных мест для наступления смысла пытаться пробить лбом стену не было совершенно. И в течение первого года войны немецкое командование в полной мере оправдывало французские ожидания. Однако, нельзя сказать, что про этот участок фронта начисто забыли и отсюда убрали войска.
  С немецкой стороны фронт держали 1-ая 5-ая и 7-ая полевые армии, потом правда 5-ую забрали в Бельгию, но какая разница, если французы за Рейн и носа не кажут.
  Укрепления на левом берегу Рейна занимала третья группа армий под командованием генерала Бессона. Сначала им отводили участок фронта от Швейцарии до Страсбурга, но потом продлили зону ответственности на всю "старую" Линию Мажино. При этом в тылу у них, создавая глубину построения вторым эшелоном стояли части 4 группы армий.
  4-ую группу армий сформировали в конце осени 1940 года в качестве резерва. Именно сюда в первую очередь направляли мобилизованных для первичного обучения, сюда направляли легкораненых до выздоровления и т. д. Ну а поскольку и тяжелым вооружением их снабжали по остаточному принципу - его как обычно не хватало, да и не планировалось использовать эти дивизии в таком виде - то боеспособность этой группы армий была не велика.
  Однако, если больших наступлений в Эльзасе немцы не проводили, это не значит, что боевые действия не велись совсем. На этом участке ОКХ сосредоточило большую часть осадной артиллерии, которая потихоньку обстреливала позиции французской армии. Действовали диверсанты, пехота то и дело пробовала бдительность гарнизонов проводя ночные разведки боем. По выявленным позициям ДОТов работала бомбардировочная авиация.
  Так незаметно неделя за неделей, месяц за месяцем оборонительная способность Линии Мажино снижалась. Иногда отсюда снимались самые боеспособные части и перебрасывались на север, в Бельгию, чтобы заткнуть очередной прорыв или наоборот пойти в атаку за очередное безымянное бельгийское селение. Взамен на этот "курорт" присылали части укомплектованные сплошь новобранцами, третьеразрядными частями без тяжелой техники или частями колониальных сил, состав которых в массе своем совсем не горел желанием сложить голову за белого господина.
  Ну и как водится в таких случаях на разведку, которая согласно уставу, должна вестись постоянно и непрерывно, тоже положили болт, поэтому появление в районе Фрайбурга двух танковых корпусов осталось незамеченным.
  Про танки в Эльзасе французское командование узнало утром 15-го июня из панических донесений тыловых частей расположенных в районе города Эпиналь.
  
  Министр обороны далеко не сразу понял, что от него хотят. Будучи по натуре совой, он любил поработать допоздна, а утром поспать подольше, на сколько дела позволяли, конечно. Прошлой ночью он слегка засиделся за бумагами и лег во втором часу, поэтому ему понадобилось некоторое время, чтобы проснуться.
  - Соедини с генералом Бессоном, - бросил де Голль, спешно натягивая штаны.
  Какую-то внятную информацию получить удалось далеко не сразу. Штаб третей группы армий сам не располагал актуальными сведениями, поэтому де Голль, предполагая худшее, отдал распоряжение выдвинуть резервы, прикрывающие столицу на запад, чтобы заткнуть вражеский прорыв.
  Попытка добыть информацию о положении вещей звонком в 4 группу армий так же успеха не принесла. Если генерал Бессон, не имел точной информации о том, где находится враг, но был настроен решительно и по-боевому, докладывая о намерениях контратаковать зону прорыва, то в штабе генерала Бланшара царил полный бедлам. Волны паники проходили по проводам и изливались на де Голля сквозь трубку телефона.
  Туман войны немного рассеялся к полудню. Стало ясно, что линию укреплений немцам удалось взломать в районе города Кольмар. Попытки контратаковать его сходу - провалились и теперь перед немецкими танками находились только резервные дивизии, а на то, чтобы перебросить боевые части с севера, нужно по меньшей мере несколько дней.
  15-ого числа немцы захватили город Нанси, а 16-ого попытались сходу взять Везуль. Однако за два дня генерал Бланшар успел создать заслон, и попытка провалилась. Впрочем, Везуль немцам был и не нужен, направление их стратегического замысла находилось совсем в другой стороне. Ну а если бы получилось прижать левофланговые дивизии к границе со Швейцарией, это прошло бы по разряду приятных бонусов.
  Этот самый замысел стал предельно ясен, когда 17-ого июня вермахт ударил от Монмеди на юго-восток через небольшую речку Шьер.
  Сходу прорвав оборону, 4-ая танковая группа генерала Гепнера на всех парах двинулась строго на юг, отрезая таким маневром большую часть годами выстраиваемой обороны на Линии Мажино. Части прорвавшиеся севернее границы со Швейцарией, соответственно, двигались на север, чтобы 18-ого июня замкнуть окружение северо-западнее Нанси. В окружение попала большая часть третей группы армий в составе восьми дивизий и некоторые части относящиеся к четвертой группе армий. Всего около ста тридцати тысяч человек.
  Сформировав внешнее кольцо окружения, Гепнер попытался атаковать окруженные части сходу, пока там не приготовились к круговой обороне. Однако, попытка ликвидировать окруженную группировку "в лоб" обернулась для вермахта большими потерями. Имея в достатке вооружения, боеприпасов и продовольствия и опираясь на долговременные укрепления части третей группы армий оказались неожиданно крепким орешком.
  Ситуация вышла патовая. На то, чтобы прорвать кольцо окружения у французов сил не было. Прорваться из окружения гарнизонные части, не имеющие ни транспорта, ни тяжелого вооружения (вернее оно было стационарно вмонтировано в бетонные форты) тоже не могли. С другой стороны - немцы оказались в положении охотника, который поймал медведя, но тащить его не может. Вырвавшиеся вперед части столкнулись с жесткой нехваткой буквально всего. Тяжелые орудия с Линии Мажино простреливали как южную, так и северную точки прорыва. Бомбардировщики союзников каждую ночь бомбили переправы через Рейн и Маас, регулярно уничтожая наведенные через реки мосты.
  Получилось, что даже будучи окруженной и отрезанной от остальной части страны цепочка укреплений, в которую вложили добрую часть военного бюджета Третей Республики 20-х и 30-х годов, продолжала делать свою работу.
  В этой ситуации де Голль принял решение выехать из Парижа а Шомон, где сейчас находился штаб четвертой группы армий. А перед этим, он имел неприятный разговор с генералом Джоном Гортом, командующим британскими экспедиционными силами на континенте.
  Когда немцы прорвали фронт, де Голль обратился к союзникам за помощью. Француз настаивал на скорейшей переброске дополнительных соединений с острова, чтобы британцы могли полноценно взять на себя участок фронта вдоль бельгийской границы, высвободив таким образом французские части для контрудара.
  Однако в дело вмешалась политика, при чем не высокая, а самая что ни на есть мелочная. После майского поражения в Бельгии и больших потерь с ним связанных, кресло командующего под Гортом явственно зашаталось, поэтому он был больше сосредоточен на своих проблемах, чем не какой-то там войне.
  В итоге, разругавшись с английским генералом в пух и прах, французский министр не постеснялся обратиться напрямую к английскому главнокомандованию в Лондоне. Те отреагировали неожиданно оперативно, хотя и не совсем так, как де Голль рассчитывал. Горта сняли с командования экспедиционным корпусом, а на его место поставили молодого генерала Монтгомери. Ну как молодого. Как для командующего армией молодого, и то - спорно. Так-то британец был старше самого де Голля всего на три года и лишь на год был моложе Джона Горта.
  Новый командующий быстро взялся за дело. Он быстро организовал переброску войск, эвакуированных с Антверпенского балкона на 150 километров западнее на другую сторону франко-германского фронта. Плюс с острова британцы переправили несколько свежих дивизий в том числе одну танковую, что позволило французам снять наиболее боеспособные части, чтобы переправить их южнее и сначала закрыть прорыв, а потом все-таки попробовать деблокировать окруженную группу армий. А может и самим отрезать пару немецких танковых дивизий.
  Однако как показала история - время было уже упущено. Как писал сам де Голль в мемуарах после войны, отказ от попытки контратаковать сразу, пусть даже слабо обученными соединениями, был большой ошибкой. Возможно, именно эта ошибка стала в итоге роковой. Да, потери были бы огромными, но дав пять дней немцам на укрепление внешнего кольца обороны, он тем самым обрек Францию на еще большие потери. А еще это в итоге привело в потерю Эльзаса.
  Эльзас - один из наиболее промышленно-развитых регионов Третьей республики. Поэтому с началом войны, предполагая возможность потери приграничных областей, французское правительство постаралось перенести все что возможно в глубь страны. После захвата Бельгии и выхода вермахта к границам Франции на севере, та же участь постигла промышленность Лотарингии, Пикардии и Шампани.
  Именно в эти дни в двадцати километрах западнее Меца произошло самое масштабное встречное танковое сражение Западного фронта. С Французской стороны попытку прорвать кольцо окружения предпринял второй танковый корпус генерала (?????). Имея под командованием две танковые дивизии и одну отдельную тяжелую танковую бригаду - всего почти восемь сотен машин - он действительно прорвал внешнее кольцо окружения, однако нарвался на контратаку танков Гепнера.
  При этом встречное танковое сражение не входило в планы обоих военачальников, однако француза как всегда подвела разведка - французские истребители хоть и прикрыли на этот раз свои танки с воздуха, но взаимодействие между авиаторами и танкистами было все еще на достаточно низком уровне и информация полученная от воздушной разведки порой шла наземным частям несколько суток, успевая при этом стать совершенно неактуальной. Немецкий же генерал просто не успевал парировать вражеский удар никаким другим образом кроме как бросив свои танки вперед. Гепнер попытался было сманеврировать и зайти французам во фланг, но тут уж не сплоховала наземная разведка вовремя уведомив (?????) о подходе немецких танков.
  Так или иначе в танковом сражении под Жарни приняли участие около полутора тысяч танков и САУ с обеих сторон. Побоище продолжавшееся два дня принесло тактическую победу французам. По количеству подпитых танков, они оказались впереди с небольшим преимуществом, да и само поле битвы осталось за галлами. С другой стороны, со стратегической точки зрения Гепнер свою задачу выполнил - сдержал прорыв французской армии, нанес ей значительные потери, выиграл время для обустройства новых рубежей обороны. Правда при этом 4-я танковая группа как боеспособное соединение существовать перестало. Остатки дивизий пришлось выводить в тыл для пополнения.
  Фронт замер в неустойчивом равновесии. Так получилось, что в данный конкретный момент времени, н у одной из сторон не было резервов для продолжения активных действий. Вермахт не мог наступать, хотя хоть сколько-то обустроенной обороны впереди не было. Слишком много дивизий нужно было что бы держать кольцо окружения.
  24 июня на совещании в ставке Гитлер рвал и метал, требовал продолжать наступления в глубь Франции, требовал добить истекающего кровью подранка. Присутствующие генералы, в первую очередь Гальдер и Йодль с большим трудом убедили фюрера придержать коней.
  В таком равновесии линия фронта стабилизировалась на ближайшие три недели. Французы все резервы бросали на затыкание той дыры, которая возникла у них на правом фланге и пытались снабжать окруженную группировку по воздуху. Получалось ожидаемо плохо, благо в долговременных укреплениях Линии Мажино были в том числе и склады, поэтому критической ситуация для окруженных дивизий стала далеко не сразу.
  Немцы продолжали потихоньку укреплять внешнее кольцо и медленно, но безостановочно сжимали внутреннее. День за днем на позиции французов падали тонны снарядов и бомб, уничтожая один узел обороны за другим. Территория, которую контролировали окруженные войска сжималась каждый день подобно шагреневой коже. Капитуляция была вопросом времени.
  К концу первой декады июля в войсках осталось по одному комплекту боеприпасов, без возможности их пополнить, а норма питания была урезана вдвое французским Генеральным штабом было принято решение организовать еще одну - последнюю попытку прорыва.
  
  
  
  Глава 19
  
  Попытки вовлечь Советский Союз в войну против Германии начались почти сразу после вторжения немцев во Францию и Бенилюкс. Однако тогда, в мае 1940 года Сталин предпочел взять паузу. Было совершенно не понятно, чего вообще стоит Франция как союзник, и имеет ли смысл ввязываться с большую войну.
  Потом паника во Французских верхах отступила, и возникла мысль, что переплачивать не стоит. Вот если бы СССР сам ударил в спину Третьему Рейху и ни о чем не просил... Там можно было бы поиграть в любимую европейскую игру - бить скопом русских на дипломатическом поле после того, как они выиграли войну и к новой не готовы.
  Сталин же окончательно решил уподобиться той мудрой обезьяне из китайской притчи, которая сидит на ветке и наблюдает за схваткой тигра и дракона на земле. Так продолжалось в течение осени, зимы и весны 1941. За это время союзники потеряли Антверпен и Брюссель, но проблемы индейцев - в данном случае бельгийцев - шерифа, как известно, мало интересуют.
  Более того, то что происходило на за западными границами СССР подходило первому в мире государству рабочих и крестьян как можно лучше. Пока империалисты дерутся за раздел мира, Советский Союз мог спокойно развиваться и становиться сильнее, торговать с обоими сторонами воплощая в жизнь известный постулат Ленина о том, что капиталисты сами продадут веревку, на которой их повесят. А значит нападать на Германию, нарушая собственноручно подписанный договор и заканчивая войну в Берлине не было никакого смысла. Более того не было никакой гарантии, что на следующий день после объявления войны Третьему рейху, там не подпишут сепаратный мир с "новой Антантой" и не объединяться против Советского Союза дабы "защитить Европу от красных орд".
  
  В Эльзасе же события развивались своим чередом. Там французы решились-таки идти на прорыв.
  На этот раз операция была хорошо подготовлена и обеспечена. Южнее города Безансон французы скрытно сосредоточили 7-ой танковый корпус, который должен был стать тем "шилом", которое проткнет немецкий фронт. Кроме того, было сосредоточено большое количество артиллерии, в том числе крупных калибров, с которыми у галлов традиционно была напряжёнка, а также авиации. В плане авиации помогли британцы, перебросив на юг несколько авиаполков - истребительных и бомбардировочных.
  А главное - все это было проделано скрытно и незаметно для глаз с другой стороны фронта. Передвижение масс техники производили ночью, а передовые позиции танков и артиллерии тщательно маскировали.
  
  С высоты в пять тысяч метров уже видно, как земля на пределе видимости начинает закругляться. Если бы философы в темные века могли взлететь на самолете над облаками, никаких идей о плоской земле не возникло бы. Впрочем, человеческая тупость порой игнорирует любые факты.
  Где-то там на востоке из-за горизонта начали пробиваться первые солнечные лучи нового дня, символично подкрашивая небо в алый цвет. Очередной кровавый день Большой войны. Сегодняшний день будет гораздо более кровавый чем другие.
  Четыре двигателя натужно и как-то с возмущением гудели, разгоняя тяжелый самолет по бетонной взлетной полосе. Техники опять загрузили Стирлинг по максимуму, разменяв дальность полета на увеличившуюся боевую нагрузку.
  На высоте в пять километров самолеты без суеты выстроились в боевой порядок и встали на курс.
  Английское командование в лице свеженазначенного генерала Монтгомери живо откликнулось на призыв союзников о помощи. Поскольку у окруженных частей 3 группы армий с артиллерией было совсем плохо, а переть в атаку совсем без подготовки означало избрать просто другой вид самоубийства, задачу по разрушению укреплений внутреннего кольца окружения возложили на авиацию. Преимущественно английскую.
  - Отрыв, - Стив озвучивал свои действия в переговорное устройство.
  16 июля еще затемно с аэродромов Лиона в небо начали подниматься бомбардировщики. Почти все тяжелые машины, которые союзники смогли наскрести - почти три сотни машин. Невиданная доселе сила. Никогда до того в истории авиации не производились бомбардировочные налеты одновременно таким количеством машин. Впрочем, триста машин, как покажет история в недалеком будущем - это совсем не предел. Пройдет еще буквально два-три года и громадные армады из более чем тысячи бомбовозов будут стирать с лица Земли целые города. Но это будет в будущем, а пока наземные службы сбивались с ног, чтобы подготовить к вылету, обеспечить всем необходимым, а главное правильно вывести на цель армию летающих ангелов смерти.
  - Высота девять тысяч футов. Тангаж восемь градусов. Продолжаем набор, - это уже второй пилот следит за приборами.
  Собственно, именно с тем, чтобы вывести на цель и была основная проблема. Даже по крупным целям, хорошо различимым с воздуха, таким как мосты, железнодорожные станции или заводы, авиаторы порой промахивались. Что же говорить о конкретной точке на линии обороны, которая особых примет не имеет.
  Всю неделю до начала прорыва авиационное командование жестоко гоняло штурманов и пилотов, натаскивая их по картам, составленным с помощью фоторазведки.
  - Курс 40, - голос штурмана в переговорном устройстве.
  - Принял курс 40. - В этот день у всех настроение было максимально серьезным. Слишком многое, много человеческих жизней сегодня зависело от четкости их действий.
  Кроме того, по всему маршруту пролета от Лиона до точки прорыва в районе города Люр были расположены станции целеуказания, которые с помощью прожекторов и ракетниц должны были корректировать направление. Ну и на финальном участке, конкретную току сброса, уже со стороны прорывающихся тоже должны были указать залпами ракетниц.
  Ну а чтобы еще увеличить процент бомб, попавших в цель, а не просто в землю, бомбометание предполагалось производить на снижении, с высоты в две тысячи метров.
  Сверху открывался шикарный вид. Желтые прямоугольники полей, на которых уже созревало зерно, зеленные кляксы небольших рощиц, черно-зеленные "зебры" виноградников. Справа на границе видимости над горизонтом торчали заснеженные вершины Альп, а чуть ближе, там, где граница Франции и Швейцарии, вполне можно было разглядеть жирную голубую гусеницу Женевского озера.
  Сто пятьдесят километров лёта - полчаса на крейсерской скорости. Штурман через каждые пять минут отчитывался о прохождении станций целеуказания.
  - Курс 40 тангаж минус девять. Семь минут до выхода на цель, - в очередной раз прорезался голос штурмана. Стив бросил взгляд на приборы и аккуратно потянул штурвал от себя. Самолет послушно опустил нос, а стрелка высотомера поползла влево.
  - Курс 42, тангаж 0, выходим на цель. Так держать.
  - Минута до цели.
  - Есть целеуказание? - С тревогой в голосе переспросил командир. Ему с места пилота, то, что происходит непосредственно под самолетом было не видно.
  Через десяток показавшихся очень долгими секунд, штурман ответил:
  - Так точно! Вижу целеуказание. Курс 39, тангаж 0. Пятнадцать секунд до сброса. - И через указанное время, - пошли родимые.
  Толстые стальные сигары, начиненные взрывчаткой, отделились от фюзеляжа и устремились вниз. Там, где их ждал конец их короткой, но яркой жизни.
  
  В назначенный день едва на востоке посветлело небо, на спящие головы немецких солдат обрушился ливень из снарядов и бомб. Привыкшие к пассивности союзников и убаюканные тишиной на фронте немецкие генералы откровенно проспали вражеское наступление. Тем более, что попытки деблокировать ждали скорее на северном участке, в районе Вердена, где французы демонстрировали повышенную активность. Как потом оказалось - гоняли туда-обратно одни и те же танки и грузовики: днем в направлении фронта, а ночью обратно.
  В общем, способность французского штаба к импровизации и стратегической хитрости оказалась для ОКХ полным сюрпризом.
  Так или иначе, но после короткой, но крайне интенсивной артподготовки французам удалось прорвать линию обороны. Изнутри же в тот же день на прорыв пошли все способные еще ходить. У окруженных к этому моменту практически не осталось снарядов к артиллерии, а патронов к винтовкам было в среднем два десятка на ствол. Чего было в достатке, так это злости и желания добраться до врага и вцепиться ему в горло.
  Немцы среагировали не сразу. В штабе группы армий С сначала не могли понять, основной это удар или вспомогательный, потом пытались ответить на два извечных русских (а порой и интернациональных) вопроса - кто виноват, и что делать - и только на следующий день, когда стало понятно, что на передовых позициях остались только раненные, которые тормозили бы уходящие в прорыв войска и оставленные что бы постреливать иногда в сторону фронта и имитировать бурную деятельность, был отдан приказ о наступлении со всех сторон на позиции окруженной группировки.
  В итоге части солдат 3-ей французской группы армий прорваться удалось. Потери, конечно, были ужасающими - из ста тридцати тысяч попавших за месяц до того в окружение прорваться к своим удалось менее двадцати тысячам. Еще чуть более тридцати попали в плен. Остальные погибли - кто-то в течение месяца, отбивая вражеские атаки, кто-то под бомбами и снарядами, кто-то, оставшись и принеся себя, по сути, в жертву. Но главные потери пришлись на сам прорыв. Не имея тяжелого вооружения, да и легкого почти тоже, французы шли вперед на неподавленные огневые точки, по которым едва отработали бомбардировщики. В некоторых местах трупы в голубой французской форме лежали горой, почти как это было за двадцать пять лет до того на полях сражений прошлой Великой Войны.
  И тем не менее, моральная победа полностью досталась союзникам. Они сумели сделать то, во что уже никто не верил. Более того, прорвав фронт, и выйдя в тыл частям, держащим внутреннее кольцо окружения, французы сумели бонусом разгромить три немецких пехотных дивизии, а остатки 555-ой пехотной дивизии численностью в полк, прижатые к границе со Швейцарией, вынуждены были перейти за пограничные столбы и интернироваться в стране часов и сыра.
  Сражение за Эльзас закончилось 24 июля, когда вермахт окончательно взял под контроль восточные провинции Третьей республики. Франция потеряла почти двести пятьдесят тысяч человек убитыми и пленными и еще порядка сорока тысяч - раненными. Безвозвратные потери Германии в этот раз были гораздо скромнее - около ста семидесяти тысяч.
  Фронт установился по линии Мобельяр - Эпиналь - Нанси - Мец. Иронично, что Верден, могучая крепость, ставшая символом стойкости в прошлую войну, и в этот раз устоял, несмотря на несколько немецких попыток продолжить наступление через него в глубь Франции. Ближе всего в тому, то бы спустить флаг эта крепость была во время танковой мясорубки, которая происходила буквально в нескольких километрах восточнее.
  В целом такая конфигурация фронта ничего хорошего в перспективе галлам не предвещала. В руках вермахта осталась крайне важная рокадная дорога Мец-Нанси-Эпиналь, поэтому маневрировать силами вдоль фронта тевтонам в дальнейшем будет гораздо проще, чем их противникам.
  
  Пока стороны приводили свои силы в порядок - французы строили оборону, а немцы подтягивали тылы - британцы успели провернуть наступательную операцию местного значения в Норвегии. Неожиданным десантом - одновременно морским и воздушным был взят город Будё а линия соприкосновения оттеснена, таким образом, на сто километров южнее.
  После возвращения Хокона 7 на родную землю и провозглашения Нарвика временной столицей королевства, на севере страны начали формироваться новые вооруженные силы. Кроме местного призывного контингента, Король Норвегии добился от Швеции пропуска в район Нарвика той части военных гражданских, которые годом ранее сбежали в соседнюю страну, спасаясь от немецкой оккупации. За год норвежцам удалось сколотить и сносно обучить две пехотные дивизии. С вооружением и инструкторами помогла Британия. Именно эти дивизии и поучаствовали в качестве десанта в операции по захвату Будё.
  Всего у немцев в Норвегии находилось семь пехотных дивизий, общей численностью чуть больше ста тысяч человек. При этом большая часть находилось в южной, самой развитой и густонаселенной, если это слово вообще применимо к такой стране как Норвегия, ее части. По дивизии стояло в Бергене, Осло, Тронхейме. Остальные были разбросаны побатальонно по городам побережья.
  В самом Буде стоял 349 гренадерский полк. Во время Норвежской операции он входил в 181 пехотную дивизию, но потом дивизию перебросили на континент, а 349 полк остался на севере в составе оккупационных сил.
  Сама десантная операция прошла на удивление гладко. Все внимание немецкого командования было сосредоточенно на событиях во Франции, поэтому этот ход немцы банально прохлопали.
  13 июля на рассвете ко входу ко входу в бухту подошли десантные корабли под прикрытием линкоров Рамилес и Нельсон, воздушно прикрытие обеспечивали самолеты с авианосца Арк Роял.
  Первые выстрелы раздались, когда транспорты уже подошли к причалам и начали высаживать десант. Союзники сами не ожидали, такой расхлябанности от немцев, которые в свою очередь вдали от цивилизации и от начальства соответственно, несли службу откровенно спустя рукава.
  Так или иначе, норвежцы, которые шли в первой волне десанта, без проблем закрепились в порту и обеспечили беспроблемную высадку тяжелого вооружения. Ну а когда на норвежский берег выкатилась рота Матильд, сопротивление бойцов вермахта и вовсе перестало носить хоть сколько-нибудь организованный характер.
  Еще несколько дней норвежцы вылавливали остатки 349 гренадерского в самом городишке и окрестных селениях. Самая упорная часть сумела оторваться от преследователей и пешим образом. До Тронхейма, где стоял большой немецкий гарнизон, пешком нужно было пройти не много не мало - 700 километров. Удалось это кому-то или нет история умалчивает.
  
  Череда поражений союзников вызвала активизацию действий Японской Империи в Юго-Восточной Азии. Еще весной Японцы начали давить на правительство Рейно с целью закрыть канал поставки оружия и снаряжения, который шел в Китай чрез Французскую колонию. Тогда Франции пришлось уступить. Сил что бы противостоять молодому азиатскому хищнику у Франции не хватило бы и в лучшие времена, а уж когда все хоть сколько-нибудь боеспособные части уже перебросили в Европу - тем более.
  Соглашение подписали, однако выполнять его не торопились. Нет, формально, грузы через Французский Индокитай действительно не шли, но на деле - мало что поменялось. С молчаливого попустительства властей пограничники просто отворачивались когда нужно, и канал поставки продолжал исправно работать.
  Теперь же, японцы потребовали дать согласие на введение частей императорской армии для контроля пограничных районов Французского Индокитая. По сути, они планировали аннексировать эту территорию, лишь слегка прикрываясь невыполнением подписанного весной договора.
  И вновь Парижу пришлось уступить.
  18 июля в порту Хайфон начал высаживаться японский экспедиционный корпус численностью в шесть тысяч штыков под командованием генерала Такума Насимура.
  И казалось, что все прошло для японцев безнаказанно, однако немного просчитались. В ответ на японские действия США ввело эмбарго против Японского государства, прекратив поставки на острова целого перечня жизненно-важных товаров, включая технику, станки, металл и резко ограничив поставки нефтепродуктов.
  С этого дня приход большой войны на Тихий Океан стал неизбежен.
  
  
  Глава 20
  
  29 июля торопясь развить успех, что бы не потерять темп и не дать противнику прийти в себя, немцы вновь перешли в наступление. И вот в этот момент показалось, что французы посыпались и осталось нанести лишь последний удар. Удар в самое сердце.
  Право поставить жирную точку в войне, а в ОКХ именно так смотрели на предстоящее наступление, и в общем-то не без оснований, досталось свежесформированному 1 танковому корпусу СС в составе трех моторизованных дивизий "Лейбштандарт Адольф Гитлер", "Райх" и "Мертвая Голова". С одной стороны это было очень выгодно с пропагандистской точки зрения, а с другой - другого мощного танкового соединения, не потрепанного в боях за весенне-летнюю кампанию, просто не было.
  План с военной точки зрения был прост и туп как угол дома: длинным рапирным уколом пробить хлипкую оборону западнее Седана и прорвавшись по дороге через Реймс взять Париж. Повторить таким образом, на новом конечно уровне развития техники, маршрут великого Мольтке.
  
  Седан - город великого позора Французской армии и всего Французского государства, как бы оно не называлось, империя или республика. Именно тут семьдесят лет назад войска Прусского королевства разгромили французскую армию, взяли в плен императора Наполеона 3, что привело к очередной революции, Парижской коммуне, восстановлению республики, поражению, унижению, потери части восточных территорий и огромным репарациям. С тех пор это название стало нарицательным.
  И так было до прошлого года. После второй битве при Седане, так окрестили французские, да и не только французские, газеты разгром корпуса Гудериана, этот город превратился в символ победы и надежды на лучшее.
  Вот только для самого города как населенного пункта все было совсем не так радужно. Последний год линия фронта проходила тут по Маасу, разделяя город на две неравные части. При чем, из-за того, что река делала тут петлю, "французская" часть города оказывалась как-бы в полуокружении и легко простреливалась немцами с трех сторон. Понятное дело, что ни жить, ни обороняться в таких условиях практически невозможно. Город больше напоминал скелет исполинского животного, зияя дырами-глазницами в стенах домов.
  30 июня этому многострадальному городу вновь пришлось увидеть, как нога захватчика топчет земли прекрасной Франции. С плацдармов на левом берегу Мааса, которые еще годом ранее захватили дивизии генерала Гота, и на которые скрытно переправили мощный танковый кулак, СС-овцы двинулись на северо-запад, вдоль реки, мимо самого Седана, разгромив по ходу ударом во фланг дела 19-ю 21-ю пехотные дивизии, которые занимали этот участок фронта.
  Продвинувшись в этом направлении за два дня, не смотря на бешенное сопротивление французской армии, на почти 25 километров 1-ый корпус СС к вечеру 31 июня оседлал шоссе Шарлевиль-Мазьер - Реймс.
  И вновь оказалось, что резервов для затыкания обороны под рукой нет. По правде говоря, с резервами у французов вообще было плохо. Население Европейской части Франции, без колоний составляло около 40 миллионов человек. Население Трерьего же Рейха в границах 1940 года вплотную приблизилось к отметке в сто миллионов. Понятное дело, что были еще и британские войска - население Британии без колоний составляло тоже около сорока миллионов - и колониальные, но одно дело, когда человек сражается за свой дом, другое - когда приехал "в командировку". Ко всему прочему потеря Эльзаса заставила французов затыкать дыры и "растягивать" фронт, ослабляя соответственно другие участки. Все это делало стратегические перспективы союзников на континенте безрадостными. Требовался какой-то перелом, но пока ситуация "ломалась" только в пользу вермахта.
  Уже 5 августа пал Реймс - древний город, в котором веками короновались французские правители. От него до Парижа - чуть больше ста километров.
  А еще Реймс - очень важный узел автомобильных и железнодорожных дорог. Взятие вермахтом этого города значительно усложнило французам маневр войсками и переброску сил с фланга на фланг. Впрочем, не это было проблемой, а то, что между передовыми частями СС-освких дивизий и Парижем был совсем жидкий заслон, который Французский генеральный штаб пытался нарастить всеми возможными силами.
  Вдоль берега Марны в двадцати километрах от предместий Парижа почти как в 1914 году спешно копались траншеи и устраивались артиллерийские позиции. В Париже де Голль объявил о создании дивизий национальной гвардии для защиты столицы. По сути, это было ополчение - попытка заткнуть мясом прорыв немецких войск.
  Дивизии национальной гвардии формировались исключительно на добровольной основе и было объявлено, что она будет распущена, как только минует угроза Парижу. В состав принимали мужчин от 16 до 65 лет, вооружали тем, что было под рукой - если легкого стрелкового оружия было в целом достаточно, то тяжелого оружия практически не было - и отправляли в окопы на рубеж обороны. Более того правительство привлекло к рытью этих самых окопов женщин и вообще всех не занятых в производстве и жизнеобеспечении людей.
  Парижане шутили, что окопы, вырытые руками парижских проституток - были бы самыми дорогими окопами в мире, если бы правительство платило тем по стандартной таксе.
  8 августа передовые части вермахта были уже в 30 километрах от Парижа, а на последнюю перед ним линию обороны начали падать первые бомбы. Парижане, кто мог - постарался уехать из обреченного города, а кто не мог - застыл в ужасе и ожидании худшего. Все должно было решиться в ближайшие несколько дней. И решилось. Вот только как оказалось, судьба Парижа решилась отнюдь не на полях Иль-де-Франс, а совсем в другом месте.
  
  Вечером 2 августа посол Франции в Советском Союзе попросил главу НКИДа о срочной встрече. Молотов не стал мучать француза ожиданием и пригласил того приехать немедленно. Этой просьбы в советском правительстве ждали - было бы странно, если бы союзники не попытались использовать любые ресурсы, когда до падения Парижа и возможно - поражения в войне остался один шаг.
  Поль-Эмиль Нагиарр перебывал в качестве посла в Советском Союзе уже два года. Это были очень насыщенные два года. Пока его Ситроен выезжал из гаража дома купца Игумнова, где располагалось посольство, сворачивал на Большую Якиманку и неспеша двигал в сторону центра, ему было о чем подумать.
  Несколько часов назад он получил сообщение из Парижа. Вермахт наступает на Реймс, шансов удержать его нет, ну а дальше дорога на столицу будет открыта. И теперь судьба Третей Республики во многом находилась в его руках. Послу предписывалось любыми способами склонить Советы к активным действиям. В идеале к удару в спину Третьему Рейху.
  - Забавная все-таки штука история, - пробормотал Нагиарр себе под нос. Наверное, два года назад польские послы так же ехали к министрам в Париже и Лондоне и пытались уговорить их исполнить союзнический долг.
  Справа мелькнули деревья сквера, машина переехала сначала через один мост, потом через другой.
  В сообщении из Парижа было сказано соглашаться на любые условия. Нет, торговаться не запрещалось, но в итоге так или иначе придется соглашаться на любые условия.
  Красные стены кремля и башни с рубиновыми звездами.
  Посол бросил взгляд на часы: почти десять вечера. Он перевел взгляд на ладонь: пальцы заметно дрожали. Он несколько раз сжал-расжал кулак, сделала несколько глубоких вздохов.
  "Нужно собраться, успокоиться, - мысленно уговаривал посол себя. Ему оппонировал второй внутренний голос. - Успокоишься тут, с такой-то работой. С другой стороны, солдатам в окопах явно хуже приходится".
  Машина проехала по Охотному ряду, свернула на Неглинную.
  "А еще есть вопрос англичан. И хотя с ними вроде как согласовали позиции, но ведь это англичане, они никогда не откажутся сыграть в свою игру".
  Еще через пару минут автомобиль свернул на площадь Воровского и остановился перед зданием НКИДа. На входе его уже ждали и без промедления пригласили к народному комиссару. После кроткого приветствия тот пригласил посла присаживаться.
  - Итак, - первым начал нарком, - не буду спрашивать, что привело вас ко мне сегодня. Видимо, вы получили свежие новости с фронта. Я, признаться, сводку за сегодня еще не читал - был занят.
  Народный комиссар был расслаблен и в некой мере даже добродушен. "Господин "Нет" чувствовал силу своей позиции и не пытался это скрыть.
  - Господин Молотов, в связи со сложившейся тяжелейшей обстановкой на фронте, мое правительство уполномочило меня возобновить переговоры об участии Советского Союза на стороне антигитлеровской коалиции. Мы готовы обсуждать возможность размещения военно-морской базы в проливах. Насколько я помню именно это условие было главным камнем преткновения в прошлый раз.
  - Хорошо, что вы готовы продолжить переговоры в этом направлении, - Молотов снял пенсне и потер двумя пальцами переносицу, - жаль только, что для этого должна была ситуация сложиться именно таким образом. Однако насколько вы свободны в заключении таких соглашений?
  - У меня есть все полномочия.
  - Я не про вас. Я имею в виду наших островных друзей. Не будут ли они против? Если мне не изменяет память, то англо-франко-турецкий пакт подписывали все же три стороны. И если осман, предположим вы уговорить сможете, то...
  - Согласие английской стороны мы берем на себя.
  - Нет так не пойдет, - Молотов отрицательно покачал головой, - по проливам мы готовы вести переговоры только в трёхстороннем формате. Мы даже не будем против приглашения турецкой стороны и оформления этого в виде новой конференции. В конце концов еще в 1938 году наша страна заявляла, что положения конвенции Монтрё нас устраивают далеко не в полном объеме.
  Нарком откинулся на спинку кресла и слегка прищурившись глянул на французского посла. Тот медленно покрывался красными пятнами.
  - Боюсь для созыва конференции мы несколько ограничены во времени, - после небольшой паузы ответил посол. - Мне поручено решить этот вопрос в кратчайшие сроки.
  - Так или иначе без представителя Великобритании обсуждать вопрос проливов нет смысла. Во многом только благодаря калибрам их кораблей Стамбул называется Стамбулом последнюю сотню лет.
  - На сколько мне сообщили из Парижа, - очень осторожно ответил Нагиарр, - позиции наших правительств согласованы.
  - Прекрасно! В таком случае давайте пригласим господина Криппса присоединиться к нам. Опять же, если вы не готовы сейчас к трехсторонним переговорам, можем перенести их. На следующую неделю, например.
  - О нет! Я не против того, чтобы пригласить английскую сторону.
  - Отлично, - Молотов поднял трубку телефона и отдал распоряжение, - соедините меня с послом Великобритании. Срочно. Да, жду.
  И обращаясь к послу:
  - Может быть чаю или кофе? Или может быть чего-нибудь покрепче? У меня есть прекрасный армянский коньяк. Ах да, не коньяк - бренди конечно!
  Молотов был в прекрасном настроении.
  
  Английский посол прибыл в почти в половину двенадцатого. За прошедшие время французская сторона вчерне обозначила свою позицию.
  Франция предлагала закрытие вопроса по царским долгам, вернее двусторонний отказ от претензий, дипломатическую помощь в получении места под военно-морскую базу в проливах, помощь в возвращении Советского Союза в Лигу Наций. Кроме того, доступ к кое-каким технологиям и помощь в постройке больших линкоров или даже продажа по крайне выгодной цене своих, благо в этой войне они Франции вряд ли пригодятся. От Советского союза французы хотели не много не мало удара всеми силами в спину Третьему Рейху, при чем желательно уже вчера.
  От этого списка так и веяло кидком. По сути, здесь и сейчас предлагали только закрытие царских долгов, которые СССР в общем то и не признавал. Все остальное отодвигалось на потом. На "после объявление войны". Ну а там можно будет посмотреть. Когда Германия будет повержена, глядишь обстоятельства поменяются и прежние договора станут неактуальными. Все это было очевидно и понятно и не учитывало только одного - именно французы сейчас находились в известной позе, а потому условия в этот день диктовать не им.
  - Итак, господа, - Молотов отработанным движением нацепил пенсне, - те предложения, которые вы нам передали, Советский Союз не устраивают.
  Послы украдкой переглянулись. Вряд ли бы глава Советского НКИДа вызывал бы англичанина только что бы сказать "нет". А значит далее последуют какие-то встречные предложения. Так и произошло.
  Народный комиссар взял две папки и протянул их послам.
  - Вот те условия, на которых мы готовы помочь союзникам. Сразу обозначу позицию, наша страна не намеренна нарушать подписанный в августе 1939 года пакт о ненападении с Германией. Все что будет обсуждаться дальше - это демонстрация на границе, призванная заставить немцев снять часть дивизий с французского фронта, ослабить давление и позволить вашим войскам стабилизировать фронт.
  Сердце Нариарра пропустило удар, а потом забилось в бешенном ритме. То, что будет не просто, было понятно изначально, но вот в этот момент он понял, что его сегодня знатно поимеют. А вместе с ним и всю Францию.
  - Поэтому, - продолжал Молотов, - все мы, а вы в первую очередь, заинтересованы в соблюдении тайны. Без этого хорошего блефа не удастся.
  Посол Франции открыл папку, пробежал глазами по пунктам, которые советская сторона предлагала обсуждать. Если отбросить всю мишуру, то платой за спасение его страны было признание Турции как государства вводящего в сферу влияния Советского Союза. В переводе с дипломатического на общий - об одной базе в проливах речь уже не шла.
  Все остальное - списание долгов и подписание нового торгового соглашения шло довеском.
  Переговоры продолжались всю ночь. То, что "Париж стоит мессы", а спасение Парижа стоит предательства союзника было всем понятно изначально. Камнем преткновения стало требование советской стороны оформления этого соглашения в виде секретного протокола с подписями трех сторон. То, что Советские войска справятся физически с турецкой армией никто из присутствующих не сомневался - слишком разные весовые категории. И понятно, что ни Англия, ни Франция помочь османам в условиях тяжелой войны не могли никак.
  Вопрос стоял в другом - рано или поздно войны заканчиваются и наступает черед садиться за стол политикам и дипломатам. И вот такой протокол вполне тянул на козырного туза, отдавать которого в руки противнику никто, конечно, не хочет. Само опубликование такой договоренности вызвало бы жутчайший скандал. Правительства слетали и от меньшего.
  Однако в итоге представителям союзников пришлось сдаться, без подписания документа - по сути своеобразной купчей на всю Турецкую Республику - СССР не собирался и пальцем шевелить.
  В 6.30 утра, когда Солнце уже полностью поднялось над горизонтом, и новый день вступил в свои права, под окончательным текстом договора поставили свои подписи все заинтересованные стороны.
  Открытая часть договора состояла из нескольких пунктов:
  1. Англия и Франция признают территориальные приращения СССР последних двух лет;
  2. Стороны отказываются от взаимных претензий по долгам, связанным с займами царского правительства и интервенции в Россию 1918-1920 годов;
  3. Стороны договариваются воздержаться от агрессии в отношении друг друга;
  4. Стороны договариваются соблюдать благожелательный нейтралитет по отношению друг к другу в случае конфликта с третьими странами;
  5. Стороны договариваются углубить научно-техническое сотрудничество и взаимодействие в военной сфере.
  6. Стороны договариваются заключить в кратчайшие сроки новое торговое соглашение, направленное на увеличение товарооборота.
  Закрытая, секретная часть была короче:
  1. Союзники признают Турецкую республику относящейся к сфере интересов СССР.
  2. СССР предпринимает все возможные шаги для помощи союзникам на франко-германском фронте, без нарушения пакта о ненападении между СССР и Третьим Рейхом от 1939 года.
  
  Кроме подписания соглашения стороны договорились о проведении операции прикрытия. Ведь для того, чтобы немцы поверили, в разыгрываемый перед ними спектакль, каждый актер должен сыграть убедительно. Наиболее убедительно и достоверно же люди склонны себя вести тогда, когда сами верят в то, что говорят и делают. А значит, круг людей, которые будут знать, что СССР не планирует объявлять Германии войну нужно сократить до минимума. В идеале до нескольких человек. Остальные пускай думают, что союзникам действительно удалось купить коммунистов.
  В итоге в течение первой половины августа, была развернута грандиозная кампания по дезинформации. Буквально все были уверенны, что со дня на день Советы воткнут Тевтонам в нож спину. Ну а Советский Союз не спешил разочаровывать благодарных зрителей, сидящих в партере с разинутыми от удивления ртами.
  
  
  Глава 21
  
   СССР - Турецкая Республика, август 1941 год
  3 августа газета "Правда" вышла с разгромной статьей в адрес турецкого правительства на первой странице. Под заголовком "Презлым заплатил за предоброе!" турков обвиняли в проведении скрытой мобилизации, недружественных действиях по отношению к СССР, пантюркистской риторике правительства и агрессивных внешних военно-политических планах. Одновременно с этим посла Турции в Советском Союзе вызвали в НКИД и потребовали разъяснений, о том, с кем собирается воевать его страна.
  5 августа советские газеты взорвались в истерике, опубликовав неизвестно как попавший в руки красной разведке подробности операции "Пайк" - плана англо-французской бомбардировки Бакинский нефтепромыслов. То, что документ относился к прошедшему уже 1940 году и летом 1941 был совершенно не актуален, газетчики аккуратно умалчивали. Зато не забыли напомнить о том, что по англо-франко-турецкому пакту, последние разрешали союзникам проход по своей территории. А после того, как откуда-то всплыли данные о разведывательных полетах английских самолетов в минувшем году над Закавказьем, против кого мобилизует войска Турция стало понятно последнему идиоту.
  6 августа НКИД СССР выдвинул Турецкой Республике ультиматум. В нем, если отбросить словесную шелуху, содержалось три пункта:
  1. Передать СССР земли входящие в состав Российской Империи до 1917 года;
  2. Сократить армию до штата мирного времени;
  3. Предоставить в аренду на 99 лет участок земли в Мраморном море для строительства Военно-Морской Базы.
  Одновременно с этим Советский Союз объявил частичную мобилизацию Закавказкого, Одесского, Северо-Кавазского и почему-то Прибалтийского, Киевского и Западного особых военных округов. На раздумья туркам давалось пять дней.
  Мобилизацию же западных округов в советском НКИДе объяснили проведением больших внеплановых маневров, направленных на проверку боеспособности дивизий первой линии.
  По сценарию игр, спущенному в войска, "Красные" должны были атаковать "Синих" используя большие массы техники, прорвать оборону, окружить и разгромить обороняющихся.
  Так же в войска были отправлены специальные представители ставки с некими опечатанными пакетами, содержание которых было помечено отметкой "ОВ" - секретные Особой Важности.
  Нет, никто про войну с Германией не говорил, никаких ультиматумов Германии выставлено не было. Но желающий видеть - увидит.
  
  11 августа, когда стало ясно, что никакого ответа на свой ультиматум русские не получат, советский посол в Анкаре Виноградов позвонил в канцелярию МИДа и сообщил, что ему нужно безотлагательно видеть руководителя министерства Шюркю Сараджоглу. Всем все было понятно, однако даже в таком деле как объявление войны нужно соблюдать приличия.
  Виноградова приняли, когда солнце уже склонялось за горизонт. После недолгого ожидания в приемной секретарь пригласил посла зайти. Сергей Александрович, с определенной внутренней дрожью переступил порог - не каждый день объявляешь войну.
  - Добрый день, господин Виноградов, - министр поприветствовал его, поднявшись из-за стола.
  - Добрый день. В первую очередь я хотел сказать, что мне очень жаль, что все сложилось именно так. Но для начала - каков будет ответ?
  - Для Турецкой Республики ваш ультиматум неприемлем. Мы без сомнения полностью его отвергаем.
  - В таком случае, - Виноградов открыл папку, которую держал в руках, достал оттуда бумагу и протянул ее Сараджоглу, - с завтрашнего дня, а именно с ноль-ноль часов 12 августа Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Турецкой Республикой.
  И добавил чуть менее торжественно:
  - Мне действительно очень жаль, что так получилось.
  - Мне тоже, господин Виноградов, - министр кивнул, за несколько секунд пробежался по документу глазами, отложил его на край стола и, в свою очередь, передал советскому послу пачку бумаг в ответ. - Это предписание Вам и сотрудникам посольства покинуть пределы страны в 24-х часовой срок.
  
  Эпоха перемен состоит по большей части из маленьких трагедий. В круговерти большой войны почти никто и не вспомнил, что Турция является союзником Англии и Франции, и те воде как гарантировали неприкосновенность ее границ. Вот только жизнь диктует свои условия и на робкий турецкий запрос о помощи союзники по "новой Антанте" ответили ожидаемым отказом. Вероятно, что даже если бы они собственноручно не продали Турцию за несколько дней до этого, то ответ бы не изменился. Глупо проигрывая войну с одним мощным в военном плане государством ввязываться в войну с еще одним. Ну а Турция, что Турция? Говорят, у Британии нет вечных союзников, а есть только вечные интересы. Вот это как раз тот случай.
  
  В три часа ночи с аэродромов Кавказа, Крыма и Кубани в воздух поднялись сотни советских самолетов. В первый же день войны ударам подверглись как цели на линии соприкосновения, так и важные промышленные и политические центры, узлы дорого, аэродромы и порты. Особенное внимание сталинские соколы уделили Турецким аэродромам. Попытка же турецких ВВС как-то помешать привела к тому, что эти самые ВВС, по сути, существовать перестали.
  С рассветом войска Закавказского округа, вернее теперь Закавказского фронта, развернутые у границы перешли в наступление по всем доступным дорогам. Целью на первом этапе был захват более ровной части северо-востока Турции и выход в предгорья.
  Вся Малая Азия - это горы. Не Гималаи и даже не Альпы, конечно, но и то что есть, совсем не упрощает планирование боевых действий.
  13 августа Черноморскй флот осуществил масштабную операцию по высадке десанта на северном побережье полуострова. Десантникам удалось сходу взять Трабзон.
  Как обычно не обошлось без удачи, глупости и тонкого расчета.
  После объявления войны большая и наиболее боеспособная, конечно, часть войск, расквартированных в районе Трабзона, выдвинулись на восток для прикрытия границы. При этом на марше их подловила советская авиация и знатно потрепала.
  В самом порту же остались части укомплектованные в основном свежемобилизованными резервистами и призывниками второй очереди. Поэтому, когда в порт под прикрытием залпов крейсеров Черноморкого Флота - командование флотом выделило для прикрытия десанта бригаду "красных" крейсеров Красный Кавказ, Красный Крым и Червона Украина - начал высаживаться десант, встретить его было особо некому. Советские моряки применили новую, неожиданную тактику - передовые части на торпедных катерах и других кораблях с малой осадкой сходу прорвались в порт и высадили передовые роты морпехов прямо на пристани. Суда с малой осадкой использовали чтобы проскочить над минами, прикрывающими вход в порт, однако как оказалось мин там и не было вовсе. Для многих в Турции война еще, в общем-то, не началась, поэтому они жили категориями мирного времени, где вражеский десант в эту самую картину мира вписывается плохо.
  Так или иначе Трабзон пал почти мгновенно - поле полутора суток городских боев, оставшиеся немногочисленные защитники побережья отступили на юг в горы.
  Восточные рубежи Турецкой Республики прикрывала 3-я армия, состоящая из 4-х корпусов и двенадцати дивизий, а также войск двух укрепленных районов - Карского и Эрзерумского. Всего около ста пятидесяти тысяч человек. Или примерно пятая часть всех вооружённых сил. Еще до начала войны, с получением советского ультиматума, турецкое командование постаралось перегруппировать силы и укрепить именно это направление как наиболее угрожающее. Вторым предполагаемым метом удара были проливы и сам город Стамбул. Как показала практика переместить большое количество войск в условиях слаборазвитой логистики не так просто. Впрочем, все это выяснилось позже. А пока турок ждала еще одна "домашняя заготовка" от советского Генштаба.
  Отличились части третьего воздушно десантного корпуса.
  В воздушно-десантные части в Советском Союзе в предвоенные годы отбирали наиболее подготовленных призывников. Это были поголовно спортсмены, участники парашютных и авиакружков, обладатели отличительных знаков "Ворошиловский стрелок" и ГТО. Цвет и краса вооруженных сил. Теперь им на практике пришлось показать свою исключительность.
  3-ий вдк был сформирован из отдельных частей только в середине весны 1941 года и последующие месяцы провел в постоянных тренировках. По задумке Генерального штаба, десантников предполагалось выбрасывать в тылу противника, где они должны будут захватить какой-то важный объект - мост, аэродром, перекресток дорог - и удерживать его до подхода главных сил. Десантников выбросили в окрестностях небольшого турецкого города Байбут. Город не большой, однако представлял из себя важный перекресток дорог, и его захват позволял с одной стороны резко усложнить переброску войск в направлении фронта, а с другой - обеспечивал прикрытие фланга морского десанта, захватившего Трабзон. В общем, советский Генштаб задумал охват противника с земли, воды и с воздуха - все по теории.
  Поэтому 15 августа, вместе с бомбардировщиками с аэродромов Одесского военного округа в небо поднялись и два транспортных авиационных полка, увозя с собой почти восемь тысяч человек десанта.
  Нельзя сказать, что все прошло идеально. В темноте некоторые экипажи сбились с курса и выбросили десант в стороне от намеченной точки. Не обошлось без поломанных ног, потерянного самым что ни на есть армейским способом оружия, дружественного огня уже на земле и прочих проявлений военного бардака. Два транспортных самолета сбили турецкие истребители до того, как их самих не поспускали на землю прикрывающие десант сталинские соколы. Но в целом, первый боевой опыт десантирования крупных частей в тыл противника можно было признать успешным.
  Воздушного десанта у себя в тылу турки явно не ожидали. Командующий 3 армией Казым Орбай приказал в срочном порядке выдвигаться к образовавшейся пробке частям 9 корпуса, которые были развернуты в районе Мерфизона. Кроме того, он затребовал переподчинения ему 17 корпуса, прикрывавшего сирийскую границу.
  Войска Закавказского фронта тем временем используя тяжелые танковые бригады прорыва, полностью сформированные из тяжелых танков КВ-1 и КВ-2, с неуклонностью парового катка двигались вперед. По сути, темп наступления определялся максимальным темпом движения тяжелых танков по гористой местности.
  Не смотря на отчаянное сопротивление турецкой пехоты, на четвёртый день войны Красная армия взяла Карс. Этот город прикрывали три турецкие пехотные дивизии из состава 18 корпуса, отступить же из города и оторваться от преследования получилось только у одной - 48 пехотной. 51 и 67 пехотные дивизии советские танки растерзали буквально за три дня.
  Советские дивизии двигались вперед, борясь в первую очередь не с турецкой армией, а с отвратительной логистикой этого Богом забытого угла Земли. Никаких железных дорог тут не было и в помине.
  На 1941 год железнодорожной связи между советским Закавказьем и Турцией не было. С советской стороны границы ветка подходила до Ленинакана в Армянской ССР и до Батуми в Грузинской ССР, поэтому имея далекоидущие планы части железнодорожный войск РККА буквально с первых же дней войны развернули бурную деятельность по продлению вышеупомянутых веток на новые территории. Так, от Батуми предполагалось бросить ветку вдоль побережья Черного моря до Трабзонспора, а через Ленинакан присоединить Карс, Эрзерум и таким образом получить прямое сообщение с железнодорожной сетью Малой Азии.
  Но это все были планы на будущее. Пока же все снабжение уходящих вглубь вражеской территории дивизий висело на тонких нитках автомобильных дорог, петляющих по причуде природы по извилистым ущельям Армянского нагорья. Тут во всей красоте проявились недостатки тяжелых танков КВ с их родовой травмой в виде слабой трансмиссии и перетяжеленной подвески. Что такое стальная машина весом в 45 тонн вставшая на дороге посреди поля? Это мелкая неприятность. А что такое та же машина, вставшая на узкой горной дороге и перегородившая проезд для целого корпуса? Это катастрофа.
  Не один раз советские танкисты прокляли конструкторов, которые спроектировали трансмиссию тяжелого танка. Сначала они проклинали их в попытках чинить стальных гигантов, потом проклинали просто сталкивая их с дороги, чтобы разблокировать движение.
  В итоге потери от поломок на порядок превзошли потери танков в бою. Такая статистика уже после окончания "Последней русско-турецкой" войны, как впоследствии метко назвали ее историки, вызвала резонное недоумение у руководства страны. Особенно в свете того, что как раз в это время в серию готовилась новая модификация танка КВ под номером 3. И масса новой машины за счет более тяжелой башни, орудия и брони должна была превышать 60 тонн. Встал вполне понятный вопрос - а что будет с коробкой передач и подвеской при таком утяжелении машины? Ответ в общем-то напрашивался - ничего хорошего.
  В итоге постановку на конвейер КВ-3 отложили и отправили на доработку, которая длилась всю осень. Была усилена коробка передач, по поводу брони решили "урезать осетра" по толщине, но зато расположить бронеплиты под более рациональным углом. Спроектировали башню другой, более оптимальной формы. Все это привело к тому, что массу машины получилось удержать в пределах 50 тонн. На конвейер танк КВ-3 попал уже после нового года.
  Но это все было в будущем. Здесь и сейчас танки, не выдерживая тяжкой доли выбывали из строя один за одним, и именно проблемами в технической части объяснялись, мягко говоря, не рекордные темпы наступления РККА.
  24 августа красная армия подошла к Эрзеруму, где оборону заняли две турецкие пехотные дивизии. Путь в двести километров удалось преодолеть за 8 дней. Этот город русские войска уже брали летом 1916 года. Тогда правда штурма не вышло. Турки бежали, а жившие тут греки и армяне приветствовали приход русского солдата. Сейчас же противник был настроен более решительно и бежать не собирался.
  Пока советские танки ползли по горным дорогам, группировки захватившие плацдармы на черноморском побережье тоже не сидели без дела. Уже 14 августа взяли город Ризе, 18 - Гюмюшхане, а 21 августа - установили наземный контакт с десантом, удерживающим Байбут. Десант хоть и понес большие потери, но свою задачу выполнил: сковал на неделю целый пехотный корпус, который был вынужден долбиться лбом в подготовленную оборону, жестоко страдая одновременно от налетов авиации без возможности хоть как-то от нее спрятаться.
  В этом была еще одна проблема, которую природа подкинула многострадальной турецкой пехоте. Горы в Малой Азии покрыты растительностью не очень густо. Отельные деревья, кусты. А кое где и вовсе торчат лысые скалы. То есть совсем не Полесье, где можно прошагать сотню километров, не выйдя из-под сени старого леса. В таких условиях турецкий 8 корпус упершийся в Байбут и ограниченный справа и слева горами и не имея досочного зенитного прикрытия растаял за десять дней как снег под лучами тёплого весеннего солнца. Кто-то погиб, кто-то бежал, а кто-то, решив, что с него войны хватит, - сдался.
  
  Советская интервенция в Турцию прошла в мире почти незамеченной. Нет, конечно, в газетах многих стран отметили неумолимую "поступь коммунизма", который грозит всему свободному миру, однако большого интереса она не вызвала. С одной стороны, война в Европе по "статусу" стояла гораздо выше, с другой - французы с немцами регулярно поставляли достаточной объем свежих военных новостей, что бы не нужно было искать чего-нибудь другого. А еще газетчикам за освещение данного театра военных действий никто не заплатил, а значит и писать про него было не так выгодно.
  
  
  Документ 3
  
  Дневник Начальника штаба ОКХ Франца Гальдера
  8 августа 1941 года, 454 день войны
  На фронте день прошел удовлетворительно. Наши войска прорвали заслон у Шато-Тьерри. Продвинулись в сторону Парижа еще на пять- семь километров. Части 1 и 7 армий заканчивают зачистку Эльзаса от прячущихся окруженцев. Потом видимо придется отводить их на отдых. Чувствуется нехватка транспорта. Большая нехватка танков.
  Британские части предприняли попытку наступления вдоль побережья.
  Рейхенау пришлось оставить Коксейде и занять оборону в районе Ньивпорт.
  Большие потери от налетов вражеских бомбардировщиков и штурмовиков. Люфтваффе не справляется. Необходимо увеличения количества зенитной артиллерии в войсках.
  На остальных участках фронта без существенных изменений.
  12.00 Совещание у Гитлера. Советский Союз объявил мобилизацию в западных и причерноморских военных округах. Официальная причина - мобилизация в Турции. Войска советов приведены в полную боевую готовность. Разведка сообщает о выдвижении их танковых корпусов к нашей восточной границе.
  13.30 Канарис доложил, что по его данным советы подписали с французами и англичанами тайное дополнение уже опубликованному на днях. Есть информация, что СССР планирует ударить всеми силами по генерал-губернаторству.
  Гитлер в бешенстве. Все время кричал о коварных большевиках и мировом большевизме, который пытается отобрать победу германского народа.
  На границе с СССР у нас 17 пехотных дивизий - в основном третьеразрядного качества, составленные из свежего пополнения и выздоравливающих.
  У советов по нашим данным (информация Канариса дает примерно схожую картину) от 80 до 90 дивизий. Из них не менее пятнадцати танковых. От границы с генера-губернаторством до Берлина по прямой 750 км. Две недели, если ничего не предпринять.
  Фюрер спросил сколько нужно перебросить дивизий на восток, чтобы в случае, если большевики все-таки напали, их можно было бы задержать и не пустить на территорию Третьего Рейха.
  Решили, что не меньше 20 дивизий. Это ставит крест на наступлении на запад. Придется выравнивать фронт, чтобы заткнуть дыры.
  Сообщить Венгрии и Словакии о возможном нападении. Желательно использовать их дивизии на русской границе.
  Придержать на своей территории вагоны, подвижной состав, временно заморозить поставки в Россию в оплату за ее ресурсы.
  В случае войны с советами во весь рост становится вопрос обеспечения армии горюче-смазочными материалами. Сейчас поставки с востока закрывают около 23% наших потребностей.
  
  
  Глава 22
  
  Шанлыурфа, Турецкая Республика, август 1941 год
  20-я пехотная дивизия по мирному времени базировалась на город Шанлыурфа что на юге Турции на сирийской границе. Собственно, именно для прикрытия этой границы дивизию здесь и расположили.
  20-я пехотная - одна из старейших дивизий Турецкой армии. Солдаты под ее знаменем учувствовали во многих войнах - в Великой войне, в войне с Грецией, войне с Арменией, а 1938 году приняли участие в аннексии Искандеруна.
  Хоть войну с СССР ждали, ждали и готовились - призвали резервистов, мобилизовали технику и вообще держали порох сухим - она все равно началась неожиданно.
  6 августа, в день получения Турецкой республикой ультиматума, генерал Ерсин Атлай получил приказ на выдвижение на северо-восток к советской границе. Однако сказать это было гораздо проще чем сделать.
  Дело в том, что в Турции существовала серьёзная проблема железных дорог. Вернее, их количества. Еще в Великую войну Османская империя жестоко страдала от краха логистики из-за невозможности использования морского транспорта. Так уголь из Зонгулдака в Стамбул приходилось перевозить на телегах, потому что железной дороги не существовало в природе, любую посудину же, показывающую нос в Черном море, сразу топили, а больше его взять было негде.
  В послевоенное время правительство Ататюрка серьезно взялось за этот вопрос, но сплошная гористая местность Малой Азии отнюдь не способствовали быстрому развитию этого вида транспорта. По правде говоря - любого вида транспорта.
  Тем не менее в 1930 году к железнодорожной сети подключили Сивас, в 1931 - Малатью, в 1933 - Ниде, в 1935 - Диярбакыр а в 1938 году ветка дотянулся до Эрзерума. Вот именно в Эрзерум и нужно было в кратчайшее время дивизию и перекинуть.
  Вот только до Шанлыурфа железную дорогу так и не дотянули, а значит 20-й дивизии предстояло ногами дойти до Диярбакыра, а это не много не мало 180 километров, а уж оттуда, погрузившись в вагоны, двинуться с относительным комфортом в сторону фронта. С относительным - потому что люксовых вагонов пехоте, понятное дело никто не даст, но все же комфортом - потому что лучше плохо ехать, чем хорошо идти.
  Что такое 180 километров для пехотной дивизии, все обозы и артиллерия которой передвигаются исключительно гужевым способом. Интересно, что за последние 150 лет в этом деле мало что поменялось. Дивизии Наполеона, Кутузова и Веллингтона проходили в день 30 километров. Ускоренным маршем можно было преодолеть 50, но долго такой темп держать было невозможно.
  Для турецкой дивизии, наполовину укомплектованной резервистами, некомплектом в конном составе и учитывая гористость местности, и семь дней, за которые она преодолела 180 километров были вполне приемлемым результатом.
  13 августа дивизия добралась до Диярбакыра, где они почти сутки ждали отправки. Война вносила свои коррективы, и на железных дорогах творился форменный бедлам. Советская авиация беспрестанно бомбила железнодорожные узлы, мосты и прочую инфраструктуру. Более того, почувствовав свою полную безнаказанность, советские летчики не брезговали охотой за отдельными поездами и даже локомотивами, сокращая и так не богатый подвижной парк турецких железных дорог.
  От Диарбакыра железная дорога была построена только на запад, поэтому для того, чтобы попасть на северо-восток, нужно было сделать приличный крюк.
  Почти сутки составы - а дивизия со всеми обозами и артиллерией в среднем помещается в четыре-пять составов - с постоянными остановками ползли до Элязыга. Генерал Елсин Алтай нервничал: судя по темпам движения транспортную систему страны накрыл самый настоящий коллапс.
  16 августа они прибыли в Дивриги. Отсюда колея поворачивала строго на восток - именно туда, куда было нужно - на Эринжан и дальше на Эрзерум. И все было бы хорошо, если бы подлые гяуры не разбомбили днем ранее железнодорожный мост через Чалтисую - правый приток Ефрата. Сроки восстановления моста генералу, пытавшемуся разобраться в ситуации, никто назвать не мог. От недели до бесконечности. При чем судя по положению, складывающемуся вокруг вторжения русских, второй срок был куда более вероятен.
  Пикантности ситуации добавлял тот факт, что от Дивирги на восток железная дорого была, а вот нормальной автомобильной - де было. Через город проходила одна более-менее приличная дорога и шла она, что характерно с северо-запада на юго-восток. То есть, если идти по дороге, то опять нужно давать крюка.
  Забавно было еще то, что из Диабакыра, где они погрузились в вагоны до Эрзерума, было пешком примерно 320 километров. А отсюда, из Дивирги - 370. То есть за двое суток поездки 20-я дивизия мало того, что не приблизилась к фронту, она еще и отдалилась на 50 километров.
  Перед генералом в полный рост встало два традиционных русских вопроса - даже несмотря на то, что он не знал, что они традиционные и русские - "кто виноват?" и "что делать?". При этом, если на вопрос "кто виноват?" было как минимум два ответа - в зависимости от того, кого командование посчитает необходимым выставить козлом отпущения, то что делать оставалось совершенно непонятно.
  Кроме движения по автодороге и ожидания починки моста, был еще вариант двинуться в пешем порядке по железнодорожному полотну. Это давало выигрыш в почти 100 километров расстояния, вот только обоз и артиллерию в таком случае пришлось бы бросить. Дилемма.
  Что делает военный, когда не знает, как поступить? Правильно! Обращается к вышестоящему командованию. Генерал отправился в местную комендатуру, где и затребовал связь с командованием.
  Как оказалось, в центре потеряли их дивизию. Как это возможно генерал Алтай не очень понял, но видимо бардак в верхах уже достиг совершенно впечатляющих размахов. Более того советы по последним данным перебросили штурмовую и бомбардировочную авиацию на плацдарм в район Трабзона и уже оттуда продолжили кошмарить тылы турецких войск. И не только тылы. Налетам подверглись крупные города Турецкой республики, включая Анкару и Стамбул. При этом Стамбул бомбили не фугасными бомбами, а агитационными. На древний город вывалили сотни тысяч листовок, в которых мирному населению предлагалось покинуть город во избежание ненужных жертв. При этом не понятно было, собираются ли красные высаживать десант - морской или воздушный - или планируют дойти до Стамбула пешком. Только намекалось, что война придет в город со дня на день.
  Наверное, сбрасывай русские настоящие бомбы, начиненные взрывчаткой, такого значительного эффекта это бы не возымело. Из старой столицы на азиатский берег потянулся тонкий ручеек беженцев, не рискующих проверять на сколько, враг точен в своих обещаниях. И это дополнительно ударило по пропускной способности дорог, мешая перебрасывать силы с одного края страны на другой.
  Такие новости больно резанули, но не удивили, генерал, где-то так себе обстановку и представлял.
  Что же касается 20-й дивизии, то соединению было приказано двигаться пешим порядком до города Илич, обойти таким образом поврежденный мост и уже оттуда по железной дороге двигаться на восток.
  От Дивирги до Илича по горной дороге - 80 километров. Полдня потребовалось, чтобы выгрузиться, привести полки в порядок и выдвинуться. Шли максимально быстро и дошли до нового промежуточного пункта назначения вечером третьего дня. Календарь меж тем показал 19 число. Седьмой день войны. Еще до начала непосредственных боестолкновений дивизия уже потеряла 217 человек травмированными, заболевшими и отставшими. А может - дезертировавшими.
  В городе Илич дивизию самым неожиданным образом ждал транспорт - в кой это веки штаб отработал как надо и новой проволочки не случилось. Генерал планировал по началу грузится и выезжать утром, чтобы в темноте не ломать себе ноги, но служащие железной дороги его переубедили. Ночью гораздо проще прорваться.
  - В каком смысле прорваться? - удивился Елсин Алтай.
  - Днем мы ехать не будем, - уверенно заявил главный в поездной бригаде. - Русские уже близко, их самолеты днем регулярно летают вдоль путей и охотятся на локомотивы. Да и вагоны обстреливают. А ночью можем проскочить до Эрзинджана. Там хоть какое-то зенитное прикрытие. Поэтому грузитесь как можно быстрее, господин генерал. И да хранит нас всех Аллах.
  Аллах не сохранил: проскочить не получилось. Да и, по правде говоря, шансов было мало. Ветка Илич-Эрзинждан петляя вдоль Ефрата, текущего по дну длинного ущелья, на своем пути с десяток раз этот самый Ефрат пересекала, и вероятность того, что все эти небольшие мосты окажутся целыми, была не слишком велика. Разрушенным оказался небольшой мост недалеко от селения Сурек в полутора десятках километрах от Эрзинджана.
  Выгружаться на насыпь посреди поля - то еще приключение. Если пехоте особой разницы нет, то выгружать артиллерию и особенно лошадей задача не из простых. Впрочем, и ее решили: нашли местных, реквизировали доски, сделали пандусы. При этом, однако, повредили одно орудие - не критично, но в поле не починить, поэтому пришлось бросить - и несколько лошадей из мобилизованных перед войной чего-то испугались, бросились вперед и закономерно поломали ноги, скатившись с насыпи.
  Выгрузка заняла весь день. Уставшие люди, уже две недели, находящиеся в пути, ползали под палящим августовским солнцем как разморенные мухи и только близость к промежуточному пункту назначения, коим являлся крупный (относительно) город Эринджан, и где можно было поесть горячей пищи, помыться, почиститься и отдохнуть, хоть как-то стимулировала солдат шевелить руками и ногами.
  Генерал стоял в отдалении, благо самому командовать выгрузкой необходимости не было, смотрел на все это и ужасался. Заканчивался восьмой день войны, а он с подчиненной дивизией даже до фронта не может добраться. Две недели он воюет с дорогами и не понятно выигрывает или проигрывает. В любом случае весь этот бардак действует на людей деморализующее.
  Из задумчивости генерала вывели крики людей. Стоящие вокруг офицеры что-то пытались рассмотреть в небе, Алтай тоже обратил свой взор ввысь. Там на фоне голубого безоблачного неба виднелась две черных точки самолетов. Сомнений в том, чьи это могут быть самолеты у окружающих не было, поэтому генералу только и оставалось как отдать приказ:
  - Приготовиться к отражению воздушной атаки.
  Вряд ли разведчики летают парами.
  Вот только какими зенитными средствами обладала турецкая пехотная дивизия в 1941 году? Прямо скажем - небогатыми. Кроме пулеметов Максим - или его немецкого аналога MG08 - на зенитном станке, зенитный дивизион артиллерийского полка был укомплектован десятью 40мм орудиями Bofors L60. Вот только выгружено из них было только четыре, да и находились они в хвосте состава, то есть почти в километре от штаба.
  - Надо было Бофорсы первыми выгружать, - озвучил начштаба мысль, пришедшую в голову каждому из присутствующих офицеров.
  Тем временем пара самолетов увеличилась в размерах достаточно, чтобы их можно было опознать.
  - Кто-нибудь знает, что это за самолеты?
  - Что-то с двигателем жидкостного охлаждения. Значит не Рата. Возможно, ЯК или ЛаГГ.
  - И чем это нам грозит? - генерал повернул голову к одному из штабных, неожиданно оказавшемуся знатоком вражеской авиации.
  - Пулеметы, пушки 20 миллиметров, бомб быть не должно, - пожал плечами тот.
  Истребители сделали круг над головой растянувшейся по ущелью дивизии, а потом резко пошли на снижение. На консолях крыльев загорелись огоньки, и спустя секунду донеслись звуки длинных пулеметных очередей.
  Пехота внизу начала в панике разбегаться. Генерал покачал головой: качество личного состава оставляло желать лучшего. Впрочем, он был прав лишь отчасти - побежали далеко не все. Большая часть повинуясь приказам офицеров задрали винтовки в небо и принялись по команде залпами отправлять порции свинца навстречу штурмующим их самолетам.
  Как бы подтверждая, что не все так плохо снизу заработал зенитный пулемет, а еще через несколько секунд откуда-то из хвоста дивизии в направлении русских рванула очередь зенитных снарядов бофорсов. Попасть с такого расстояния было, конечно, сложно, но с курса русских сбить удалось. Пара истребителей вильнула в сторону, после чего развернувшись на 180 градусов отправилась восвояси.
  - Доложите о потерях, - бросил генерал, когда самолеты скрылись за вершинами соседней гряды. - Плохо все это.
  - Что плохо, господин генерал? Вроде нормально отбились.
  - Плохо то, - генерал повернулся к своему начштаба, - что теперь русские знают, что мы здесь. Выгрузиться мы до темноты не успеваем, идти ночью - половина людей поломает ноги. А завтра утром нас могут поймать на марше. И это будет уже не пара истребителей.
  - Заканчиваем с выгрузкой как можно быстрее и сразу устраиваемся на ночлег. Всем отдыхать. Завтра подъем до рассвета, чтобы выступить с первыми лучами солнца. Попробуем проскочить. Вдруг на этот раз повезет больше.
  И действительно повезло.
  В этот вечер 20-ю дивизию больше никто не потревожил. Турки спокойно закончили выгрузку обозов, и, переночевав выдвинулись дальше. Начали движение еще, по сути, в темноте. Пятнадцать километров до Эрзинджана прошли за не полных пять часов.
  Эскадрилья штурмовиков, направленных для нанесения удара по разведанной пехотной дивизии и прилетевшая на место за час до полудня, оную не обнаружила. Покрутившись над ущельем, штурмовики прошлись огнем по аэродрому соседнего города - который и до того по правде уже был в плачевном состоянии - разбомбили пару мелких мостов и отправились назад, подловив на обратном пути какую-то небольшую группу турецких военных, двигавших по им одним известным делам. Можно сказать, что турки оказались не в то время не в том месте. 12 штурмовиков Ил-2, заходящих на тебя, когда тебе и укрыться негде - вокруг голые склоны - это страшно.
  Расстреляв боекомплект самолеты удалились, оставив после себя только трупы, но солдаты 20-й дивизии всего этого не знали. Не знали они и то, что отдых, на который они так рассчитывали откладывается. Или скорее отменяется. На фронте был полнейший армагеддон.
  Карс пал на третий день войны. Где-то там в районе границы остались 51 и 67 дивизии. Русские на востоке уже вплотную подошли к Эрзеруму и обстреливают укрепления города из ствольной артиллерии. По другому направлению они уже вышли к берегу озера Ван. На севере с Трабзонского плацдарма, на который были высажены тяжелые танки, стальные реки растеклись во все стороны. На берегу, зажатая с двух сторон советскими войсками, а с моря обстреливаемая кораблями Черноморского флота капитулировала 48 пехотная дивизия.
  Ко всему прочему Советы, видимо впечатлившись успехом Трабзонского десанта, попытались провернуть аналогичный трюк в Самсуне и Зонгулдаке. В Самсуне получилось почти так же легко, как и прошлый раз. Береговая оборона была подавлена с воды и с воздуха и советские морпехи прошли как по проспекту.
  А вот в Зонгулдаке красные здорово умылись кровью. Этот порт всегда был стратегически важным сначала для Османской империи, а потом и для Турецкой республика, поэтому и береговая оборона там была покрепче и войск побольше и служба была поставлена лучше. А минное поле было управляемым. Поэтому полюбившийся советским морякам трюк с прорывом прямо к пирсам на мелкосидящих скоростных катерах тут провалился.
  В итоге порт удалось отстоять, да еще и нанести врагу чувствительные потери, о чем и поведали общественности все вышедшие сегодня газеты.
  Тем не менее общее настроение среди военных в Эрзинджане было не столь радужным, как хотелось бы. Успешный десант на Самсун ставил в очень уязвимое положение все части расположенные вдоль побережья между двумя захваченными черноморскими портами. Сбросить же десант в воду было нечем.
  8 пехотный корпус по мирному времени базировавшийся на Мерфизон уже убыл на восток и как раз сейчас медленно таял под советскими снарядами в Эрзеруме. Части же находящиеся в западной части страны - вся первая и вторая армия, то есть почти половина всех вооруженных сил Турецкой Республики и нужно сказать самая ее боеспособная половина - перебросить ближе к фронту оказалось практически невозможно. Своими налетами на железные дороги, мосты, виадуки и разного рода транспортные узлы фактически заперли западные дивизии вдалеке от фронта. И теперь советы громят турецкие дивизии по-отдельности, без возможности хоть как-то оказать достойное сопротивление. Вся отмобилизованная, почти миллионная турецкая армия оказалась парализована и не способна дать врагу отпор.
  Вопрос "что делать?" снова встал в полный рост. Как можно было догадаться, железнодорожного сообщения с Эрзерумаом не было уже несколько дней. Ветка Эрзинджан-Эрзерум на своем пути имеет с десяток небольших мостов через реки Фират, Бас и Карасу и сколько из них разрушены одному Аллаху известно. Вернее, в данном случае правильнее было спросить - сколько осталось целыми.
  В итоге командование отдало приказ выдвигаться на восток, но не в Эрзерум - этот пункт похоже уже списали и шансов прийти туда вовремя, то есть до того, как советы раскатают последнего защитника в тонкий блин, не было - а к селению Терджан, где с опорой на берег одноименного озера выстраивалась новая линия обороны. Три гибнущие в Эрзеруме дивизии теперь должны были выиграть как можно больше времени, чтобы дать остальным закопаться в землю. Вернее, задолбиться в скалы.
  Впрочем, все понимали, что и это - миссия для смертников. Никакого особого шанса сдержать русские танки у них не было. Просто и они в свою очередь должны были выиграть еще немного времени, что бы командование придумало что-то с войсками, застрявшими во Фракии и в зоне проливов. А иначе, им придется делать то, для чего их туда поставили - оборонять Стамбул. Вот только никто не предполагал, что оборонять его придется с азиатской стороны а не с европейской.
  Еще одним преимуществом выбранной позиции для обороны было то, что до Терджана можно было доехать на поезде. Ну почти можно. Ближайший разрушенный мост - через Карсау - был всего в каких-то десяти километрах от точки назначения.
  И опять выдвинулись ночью. Ни о каком отдыхе не могло быть и речи - каждый час, выигранный при обороне Эрзерума, следовало потратить с пользой.
  Третий раз за последнюю неделю дивизия грузилась в вагоны. Надо сказать, что такие частые "тренировки" принесли свои плоды - третий раз получилось гораздо быстрее чем два предыдущих. Даже несмотря на то, что в дивизии добавилось техники. Генерал Алтай сумел убедить командование, что без хоть сколько-нибудь плотного зенитного прикрытия оборону построить не удастся, и ему выделили еще один дивизион Бофорсов и даже дивизион французских 75-миллимитровых пушек Шнедера, которые были в турецкой армии большой редкостью.
  На удивление, финальный отрезок пути 20 дивизии прошел без приключений. Несколько раз в воздухе висели советские разведчики, но к счастью - без последствий.
  23 августа они вышли к озеру Терджан и принялись окапываться. 25 августа к ним подошла 39 пехотная дивизия, ей повезло меньше. На пути к фронту ее два раза ловили советские штурмовики и прилично потрепали. Много убитых, раненных. Появились первые случаи дезертирства. В течение еще трех дней к рубежу подходили отдельные части, подвозили стройматериалы и боеприпасы.
  А 26 августа пришла весть о том, то Эрзерум пал.
  
  Генерал Алтай с тоской посмотрел на последние лучи закатного солнца, прятавшегося за соседнюю безымянную вершину. В горах темнеет быстро - как будто выключают свет - нужно давать команду отбой. Работать в темноте - только ноги ломать, лучше отдохнуть. Завтра будет тяжелый день, для многих из находящихся здесь, он станет последним.
  
  
  
  Глава 23
  
  Окрестности Лейпцига, Германия, август 1941 год.
  События июня-июля, стремительно развивающиеся в Эльзасе, прошли по большей части мимо Курта. Для него боевые действия закончились 12 мая, когда остатки его 33-его танкового полка вывели в тыл на пополнение. На этот раз их забросили аж в Лейпциг: подальше от фронта и поближе к танковому производству. Впрочем, сделать это было не так сложно. Из двухсот сорока бронированных машин, числившихся в составе полка еще неделю назад, в строю осталось меньше сотни. Война продолжала собирать налог, как кровью, так и сталью.
  В понедельник 9 июня полковник Крабер вызвал Курта в штаб полка. Вызов к начальству в понедельник, тем более, после бурно проведенных выходных - что может быть противнее.
  Прибыв в штаб - полк занял пустующие казармы одной из убывших на фронт пехотных дивизий, поэтому в кой это веки можно было расположиться достаточно свободно - Курт обратился к дежурному и тот провел его к кабинету командира 33-его танкового.
  Полковник обнаружился тут же. Большой стол, обтянутый зеленым сукном, был завален бумажными папками так, что за ним едва виднелась лысина самого полковника.
  - Здравия желаю, господин полковник! По вашему приказанию прибыл.
  - Доброе утро, Курт, - полковник поднял уставший взгляд на зашедшего обер-лейтенанта. - Проходи, садись. Пять минут. Вот разбираюсь личными делами пополнения.
  Судя по кругам под глазами Крабера, этим он занимается уже не первый час. Скорее всего все выходные были проведены именно таким образом.
  - На сколько все плохо? - Курт мотнул подбородком, указывая на бумажные горы.
  Полковник поморщился.
  - Могло быть хуже. Однако, с офицерами просто беда. Понятно, что хорошего танкиста за полгода не подготовишь. - Крабер снял очки с переносицы, и парой наклонов размял затекшую шею. Где-то внутри отчетливо щелкнуло. - Так вот я по какому поводу тебя вызвал: принимай первый батальон. Судя по всему, других офицеров нам не пришлют, а из того, что есть, ты самый лучший.
  - Есть принимать батальон! - Курт подскочил на ноги вытянувшись по стойке смирно.
  - Сиди не мельтеши, и без тебя тошно, - полковник скривился. Взял стоящую на столе кружку, заглянул в нее и, видимо, не удовлетворившись результатом крикнул, - Ганс! Ганс, мать твою, где тебя носит.
  Дверь кабинета открылась - внутрь зашел молодой обер-ефрейтор.
  - Ганс, сделай еще чаю, - полковник бросил вопросительный взгляд на Кура, тот одними глазами кивнул. - Два чая и пожрать чего-нибудь сообрази.
  Когда дверь закрылась полковник продолжил:
  - Так на чем я остановился? Ах да, принимай батальон. Есть у меня пару толковых фельдфебелей - будет тебе в помощь. Сколько тебе нужно ротных?
  - Мне в роту однозначно нужно - у меня взводным еще рано роту давать. Во второй роте, можно поставить командира второго взвода, он, собственно, сейчас там и командует, после того как Вилли загремел в госпиталь. А в четвертой... - Курт задумался, - по правде говоря не очень тесно общался со ребятами из четвертой роты. Нужно смотреть. Не могу так сразу ответ дать. И еще есть замечания по поводу нового пополнения.
  - Да?
  - Девять прибывших водителей не имеют лицензий на управление гусеничной техникой.
  - Как это? - Не понял Крабер.
  - Не могу знать, господин полковник. Они, судя по всему, вообще не проходили обучение. Вернее, по их словам, их "назначили" водителями после двухкилометрового заезда. Более того, они не знают материальной части. Вообще. Как будто первых попавшихся из пехоты выдернули и прислали.
  - Бардак! Ладно, с людьми решим. Теперь с техникой. Поедешь на завод в Магдебург, примешь танки. Возьмешь с собой пару техников, чтобы там все осмотреть.
  - Сколько машин?
  - Пока двадцать семь. Это "четверки". Вроде еще "штуги" должны быть. Но не сейчас, сейчас в первую очередь пополняют дивизии, которые в Эльзасе дерутся. И судя по всему, потери там... А еще ходит слух, что там наверху, - полковник ткнул пальцем в потолок, - решили снять чехов с производства. А вместо них выпускать какие-то самоходы на том же шасси. Потому как шасси от "единичек" уже закончились, а противотанковая самоходка армии нужна.
  - Дано пора. По правде говоря, не хотел бы я кататься на этой консервной банке. А так - может что-нибудь дельное сообразят. Вот только, господин полковник, - Курт выразительно скосил взгляд на свой правый погон, где располагалась одна звезда обер-лейтенанта, - мне по званию батальоном командовать не положено.
  Тут вошел сержант с подносом, на котором стояли пара стаканов с чаем, тарелка с бутербродами, печенье и розетка с вареньем. Дождавшись, когда сержант расставит все это богатство на столе и выйдет, полковник ответил:
  - Да, и это вторая причина, по которой я тебя сегодня вызвал. "Вот приказ, - Крабер протянул через стол лист бумаги, - поздравляю гауптманом".
  Второй раз за утро теперь уже гауптман Мейер подскочил по стойке смирно.
  - Сиди, это тебе вместо железного креста. Награду ты себе еще заработаешь, а звание... Просто некого на батальон ставить. Считай это авансом.
  - Постараюсь оправдать ваше доверие, господин полковник, - от свалившихся новостей голова шла кругом.
  - Уж постарайся. Расти в званиях, - полковник усмехнулся, - так до конца войны генералом станешь. - И снова став серьезным, - а если будут вопросы какие-нибудь или проблемы, не стесняйся обращаться. Всегда помогу чем смогу.
  Полковник Эвальд Крабер был отличным офицером, кайзеровской еще школы. Он погибнет в 1943 году во время налета английской авиации, когда его танковая дивизия будет выбивать остатки британских частей с Синайского полуострова.
  
  Поездка на заводы Круппа в Магдебург принесла двойственные впечатления. С одной стороны - вид танкового конвейера, выпускающего по две машины в день внушал уважение. С другой - прикинув объем потерь танковых войск хотя бы даже на примере их дивизии, даже такому доморощенному стратегу как Курт стало понятно, что производство за потерями не успевает. Понятно, что много машин ремонтируются и опять вводятся в строй, что это не один завод в Германии - и в Австрии, вернее в Остмарке, есть и в протекторате - но тем не менее. Когда их дивизия ждет пополнения машинами по полтора-два месяца, а зимой, когда формировали новые танковые дивизии, так вообще - четыре месяца ждали, такая ситуация навевает грустные мысли.
  Из хорошего - теперь все "четверки" шли с завода с длинноствольным орудием. Но на этом хорошие новости заканчивались. Когда в дивизию смогут отгрузить следящую партию танков никто не знал. Более того, после большого танкового сражения под Жарни, о котором, как о большой победе трубили из каждого утюга, с танками на фронте стало совсем плохо. Победа-победой, но поле битвы в итоге осталось за французами, а значит все поврежденные машины, которые еще можно было теоретически спасти, достались врагу. А это не много не мало почти пять сотен танков и самоходов. Пошел слух, что теперь выпускаемые танки будут распределять по дивизиям в ручном режиме, исключительно по личному указанию Гальдера, что хоть звучало совсем фантастически, однако наталкивало на совсем определенные мысли.
  В конце июля танкисты, как и все в Третьем Рейхе праздновали большую победу в Эльзасе. Возврат потерянных двадцать пять лет территорий вызвал подъем общих настроений и стал повод для большой пьянки.
  
  А вначале августа Курта вызвали на совещание в штаб дивизии, где полковник Бломберг огорошил всех новостью о том, что отпуск закончился и дивизию в срочном порядке перебрасывают. Это при том, что до штатной численности за два с хвостиком месяца их так и не довели.
  За два года почти все офицеры дивизии выросли в чинах и в должностях. Все, кто выжил. Вот и Бломберг, начавший войну начальником штаба батальона, перескочив через ступень стал руководить штабом целой танковой дивизии. Предыдущего начштаба забрали еще прошлой осенью в свежеформируемую 14 танковую командиром.
  Всех удивила не новость о передислокации, в конце концов война идет, а они уже два месяца прохлаждаются, а географическое направление. Вместо запада дивизию отправляли на восток.
  - Советы объявили мобилизацию западных округов. Выдвинули свои самые боеспособные корпуса к границе. Официально - у них большие маневры, но командование предпочитает готовиться к худшему.
  В комнате как будто подуло морозным ветром. Крупные мурашки пробежали по спине Курта, он внезапно почувствовал себя очень неуютно. Ничего хорошего вступление красных в войну не предвещало.
  - Господин полковник, - раздался чей-то голос справа. Курт повернул голову: это командир разведбата дивизии - какими силами обладает противник? Хм... Потенциальный противник. Чего нам ждать?
  - Так тебе и рассказали все. Может еще карты из Генштаба красных тебе показать? - Начальство было ожидаемо не в духе, - нас перебрасывают в район Варшавы. В случае возникновения, хм... осложнений, будем работать из глубины пожарной командой. На этом все, пакуем вещи и грузимся. Транспорт будет подан завтра в 12 часам. К этому времени подготовить технику и личный состав.
  
  Все подготовить вовремя конечно не успели. Как обычно, в последний момент что-то сломалось, что-то потерялось - два с половиной месяца в тылу расслабили людей и вот так с места включиться в работу получалось далеко не у каждого. Так или иначе к вечеру десятого августа полк вместе с матчастью загрузился в эшелон и двинул на восток.
  Что такое пять сотен километров для знаменитых своим порядком немецких железных дорог? Двенадцать часов пути и вновь выгружать танки с платформ.
  Полк разместили не в самом городе, а на другой стороне Вислы в предместье, которое почему-то называется также как столица протектората - Прага.
  Потянулись дни неспокойного ожидания. Казалось, воздух был наэлектризован от плохих предчувствий, но на деле ничего не происходило. 14 августа со скоростью лесного пожара по частям вермахта на этой окраине Германии распространилась новость, что зенитчики сбили самолет с красными звездами на крыльях. Дальше версии расходились - то ли на борту нашли разведывательное оборудование, то ли самолет вообще оказался транспортным, сбившимся с курса.
  В полку начали шептаться: "сегодня", говорили одни. "Нет сегодня не успеют, завтра", - отвечали другие. Была объявлена повышенная готовность.
  В такой обстановке прошло еще несколько дней. Закончилась вторая декада августа, а красные так и не напали. Они объявили об окончании маневров на границе и отвели войска. Угроза войны на два фронта, еще вчера столь явная, что ее можно было буквально потрогать руками, испарилась, оставив вермахт в дураках. Ведь пока почти три десятка дивизий прохлаждались на востоке, на западе обстановка разительно изменилась. А она и не могла не измениться. Нельзя снять с фронта такое количество войск - два десятка пехотных немецких дивизий - это примерно триста тысяч человек - и не заиметь дыр в боевых порядках.
  Но вернемся не пару недель назад.
  
  11 августа давление на Марнскую линию обороны неожиданно ослабло. Прямые атаки прекратились, куда-то исчезли танки и лишь прилетающие иногда снаряды напоминали, что враг тут и никуда не делся.
  На следующий день высланная для прояснения обстановки воздушная разведка обнаружила отступающие части СС, покидающие Парижский выступ. Агентурная же разведка транзитом через Лондон принесла в Париж информацию о переброске части пехотных дивизий на восток для прикрытия границы от возможного советского удара. А значит Париж устоял и поражение в войне откладывается на неопределенное время. Англо-франко-советский блеф удался.
  13 августа Ле Фигаро вышла с заголовком - "Второе чудо на Марне!", сравнивая ситуацию 1941 года с ситуацией года 1914. Тогда тоже удалось остановить стальную поступь немецкой армии в преддверье Парижа. Новость вызвала всеобщее ликование. Уставшие от плохих новостей и общей гнетущей обстановки, люди выходили на улицы, праздновали, радовались как дети.
  Французский генштаб в этот момент попытался закрепить успех и контрударом с двух сторон подсечь немецкий клин, окружив таким образом войска СС под Парижем. Благо после переброски двух десятков дивизий наступательная способность вермахта явно снизилась на столько, чтобы не ожидать от немцев каких- либо сюрпризов.
  На самом деле этот контрудар планировался союзниками в независимости от успеха обороны на Марне и состоялся бы даже если бы немцы вошли в Париж. В некотором смысле это было бы даже лучше - чес дальше отрываются танковые части от своих тылов, тем проще их отсечь. Впрочем, намеренно отдавать столицу де Голль, конечно, не собирался. Париж не Москва, а де Голль не Кутузов.
  Утром 15 августа союзники перешли в контратаку по всему фронту. Основной удар с юга наносили третий и четвертый танковые корпуса, объединенные в качестве эксперимента в первую танковую армию. По сути, сюда собрали все танки, которые получилось достать. Второй корпус после Жарни представлял из себя одни ошметки, а первый еще с майских боев в Бельгии пополнить танками до штата так и не получилось. Как бы французы не старались, но их промышленность не успевала удовлетворить все потребности армии в боевой технике.
  1 танковая армия наступала от Шалон-ан-Шампань на север, в попытке отрезать немцев восточнее Реймса.
  На встречу ей наступали англичане. В их распоряжении из подвижных соединений было всего три танковых и одна моторизованная дивизия - по сути крупный танковый корпус. Англичане ударили от Ирсона на юго-восток в сторону Седана.
  Отличный план, и, если бы он удался в огромный котел в районе Реймса угодил бы не только 1 танковый корпус СС - а это не много не мало почти 60 тысяч человек - но и несколько пехотных дивизий вермахта, державших фланги прорыва. Отличный, но слишком уж читающийся. А, как говорил Александр Васильевич Суворов - что бы победить, нужно удивить. На этот раз удивить не получилось.
  Немцы начали отводить вырвавшиеся вперед части еще за четыре дня до начала французского наступления, поэтому к 15 августа подвижные части уже успели проскочить Реймс и непосредственно принять участие в отражении контратаки союзников. Вместо окружения, получилось еще одно встречное танковое сражение. Вот только здесь и сейчас союзников было просто больше: больше танков, только самолетов и больше пехоты. А Бог, как известно на стороне больших батальонов.
  В итоге, контрнаступление, которое могло бы переломить ход войны окончилось, по сути, пшиком. СС-овский корпус успел проскочить, до того, как клешни сомкнулись. Удалось разгромить и окружить остатки двух пехотных дивизий, которые после непродолжительного сопротивление успешно сдались.
  Боевые действия закончились в середине сентября, когда линия фронта практически вернулась туда, откуда началось последнее немецкое наступление. Почти. Километров тридцать вермахт сумел за собой оставить. Огромное достижение по меркам Великой Войны, которое в стратегическом плане значение имело около нулевое.
  На этом активная война на Западном фронте в 1941 году закончилась. В течении октября, вернув отдохнувшие в Генерал-губернаторстве дивизии, немцы провели ряд "операций местного значения", который значительно на общую картину не влияли. Обе стороны выдохлись и нуждались в передышке. В ноябре зарядили дожди, а потом земля укрылась белым покрывалом. Снег скрыл следы шрамы от войны, реки покрылись льдом, плохая погода приковала к земле самолеты.
  В ближайшие месяцы самые интересные события будут происходить не здесь, но об этом еще никто не знал.
  
  
  Глава 24
  
  Турецкая республика, сентябрь-октябрь 1941 год
  По улице гремя траками и выпуская черные облака дыма, катились тяжелые танки с красными звездами на башнях. Дула орудий недоверчиво заглядывали в окна домов, выискивая там потенциальных врагов, но все было спокойно. На сколько вообще может быть в городе, в который входит вражеская армия, после того как оттуда бежало правительство и части, которые этот самый город должны были оборонять. На броне танков, прикрывая стальные машины от всяких неожиданностей типа противотанковой гранаты, брошенной из подковырни, сидела пехота. Сидеть на броне, под которой работает могучий дизель, а сверху дополнительно пригревает вполне горячее еще в это время года солнце - то еще удовольствие. Но все же лучше, чем идти пешком.
  Улицы были совершенно пусты. Все, кто не сбежал - попрятались, не ожидая ничего хорошего от захватчиков. Однако Красная армия их в этом деле разочаровала. Никаких грабежей или других непотребств не последовала. Советская пехота последовательно брала под контроль город. Согласно заветам Ильича - телеграф, вокзалы - мостов в городе не было - правительственные учреждения, банки, арсенал, прочие критично важные точки.
  21 сентября советские танки вошли в Анкару. Вместе с танками в столицу свежеобразованной Турецкой Народной Республики въехало правительство этого государства. В этот же день между ТНР и СССР было подписано перемирие.
  Новый глава республики и первый секретарь Коммунистической партии Турции Шефик Хюнсю Деймер обратился к войскам с призывом остановить бойню и сложить оружие. Нельзя сказать, что это привело к моментальной остановке боевых действий. Исмет Иненю, переехавший с правительством в Стамбул выступил по радио с призывом не подчиняться "русским марионеткам", сражаться до конца и не жалеть ни своей не вражеской жизни. И хотя всем было понятно, что война потихоньку двигается к своей логической развязке, "законное правительство" капитулировать не желало. Возможно, они действительно верили в вероятность если не выиграть войну, то по примеру финнов нанести врагам такой урон, который позволил бы заключить мир на более-менее приемлемых условиях. А возможно, все дело было в эмиссарах одной островной страны, которые обещали разобраться с СССР после окончания войны с Германией, а до того предлагали убежище и возможность сформировать правительство в изгнании, но требовали, в свою очередь, бороться с красными до последней капли крови турецкого солдата.
  Таким образом, война продолжалась. Но теперь это как бы была не Советско-Турецкая война, а как бы внутренняя, гражданская война между ТНР и ТР. Из пленных захваченных ранее под присмотром советских инструкторов сформировали две легкопехотные бригады - 1 и 2 народные и отправили их на передовую.
  Вот только из турецких войск, которые все еще оставались лояльными Исмету Иненю и Турецкой Республики как будто вытащили стержень. Уже совсем не так стойко они оборонялись, практически перестали ходить в контратаки, участились случаи дезертирства, а то и просто перехода на сторону ТНР.
  Собственно, последнему ефрейтору стало понятно, к чему идет война, и сколь исчезающе малы шансы на победу. Ну а патриотизм - что же, перефразируя известное выражение: он приходит и уходит, а жить хочется всегда.
  28 сентября красная армия вышла к Средиземному морю в районе Мерсин. На этом направлении противник уже почти не оказывал сопротивления. Все те, кто сильно хотел сложить голову уже сложил в боях за столицу. Те, кто хотел сбежать - имел недалеко сирийскую границу, контроль за которой со стороны Франции вследствие нехватки сил был ослаблен до предела. Те же кто еще на что-то надеялся сейчас двигались на северо-запад, в сторону Стамбула. Дабы не дать утвердить крест над Айа Софией.
  А 1 октября история сделала причудливый поворот. Войну Турецкой республике объявила Греция, под шумок решившая откусить кусочек и себе.
  Согласно Гегелю, история повторяется дважды, первый раз в виде трагедии, второй - в виде фарса. Это был как раз тот случай, когда все с самого начала превратилось в фарс.
  Попытка ударить всеми силами по Стамбулу провалилась - именно здесь во Фракии с самого начала войны находилась самая боеспособная часть турецкой армии, включая одну из двух бронетанковых бригад. При чем после того, как вторую советские штурмовики сожгли на марше еще месяц назад, первую командование решило не дергать и оставить в европейской части страны. От греха подальше, как говорится.
  Объявление Афинами войны Турецкой республике не прошло незамеченным в Москве. МИД эллинов на следующий же день получил из советского посольства ноту, в которой эллинам предлагалось не уподобляться падальщикам и не разевать рот на чужой кусок. Потому как можно и подавиться. В Афинах все поняли правильно и больше попыток продвинуться дальше не предпринимали.
  9 же октября красная армия вышла на азиатский берег мраморного моря, без боя взяв Бурсу. Все оставшиеся лояльными президенту Иненю военные части отступили за Босфор и, укрепившись в проливе, принялись ждать штурма древнего города, который бы поставил точку в войне. Какой будет эта точка никто не сомневался, но остатки турецкой армии был и полны решимости воевать до последней капли крови.
  Советский Генштаб со своей стороны лезть на штурм такого не маленького города как Стамбул в лоб не желал совершенно. Кроме больших потерь это грозило еще и значительными разрушениями в древнем городе, который в Москве уже считали своим. Поэтому было решено "идти в обход".
  11 октября части красной армии перепарились через Дарданеллы на европейскую сторону пролива и используя преимущество в огневой мощи и бронетехники буквально за три дня оттеснили последние сражающиеся части армии Турецкой Республики за Чаталджинские позиции.
  Теперь в городе на Босфоре сосредоточилось больше двухсот пятидесяти тысяч штыков. Отступившие из Азии, части Чаталджинского района и просто мобилизованные мужчины Стамбула, призванные оборонять свой город. Войск много, оружия и боеприпасов много, а вот продовольствия - мало. До войны население Стамбула составляло примерно восемьсот тысяч человек. Часть из них сбежала на азиатский берег, но еще больше беженцев в этот самый город пришло по мере приближения советских войск. Тут турецкая пропаганда, изображавшая русских настоящими людоедами, сыграла против них. А если добавить еще и двести пятьдесят тысяч солдат, то общее количество людей, оказавшихся в осажденном городе, стремительно перевалило за миллион. Каждый из которых хотел есть.
  Понимая всю безнадежность своего положения и обреченность оставленной союзниками на произвол судьбы Турции в ночь 17 на 18 октября из города тайно на самолете бежит правительство. Сначала на территорию соседней Болгарии, а потом через Югославию морем в Лондон, где 21 октября по радио объявляет себя единственным легитимным правительством в изгнании. В Лондоне к этому моменту уже собралась "теплая" компания: польское правительство Сикорского (эти, чувствуя, что Франция стоит на пороге, поражения переехали на остров летом 1941), голландское правительство во главе с королевой Вильгельминой, Бельгийское же правительство и вот теперь турецкое.
  23 октября Стамбул капитулировал. Оставшиеся без командования солдаты предпочли поражение голодной смерти. Буквально на следующий день в Анкаре был подписаны двусторонние договора между СССР и ТНР, определяющие будущие взаимоотношения этих двух стран.
  В первую очередь был подписан мирный договор. По нему Советский Союз получал северо-восточный "угол" Турции, по линии близкой к утвержденной так и не вступившим в силу Севрским мирным договором. Граница устанавливалась западнее линии Трабзон-Байбурт-Эрзерум-Эрджиш. Новоприсоединённую территорию разделили между Грузинской и Армянской ССР. Грузинам досталось все побережье вместе с Трабзоном, а Армяне получили все остальное. При этом последние остались недовольны тем, что Армянская ССР не получила входа к морю, и это при том, что территория ее увеличилась, по сути, вдвое.
  Советский Союз так же аннексировал Фракию и Зону Проливов включая зону безопасности вглубь Малой Азии на 100 километров. Эта область получила автономный статус и была включена непосредственно в РСФСР.
  Кроме того, Советский Союз брал на в аренду на 99 лет участок земли в районе города Искендерун (бывшая Александретта) под строительство военно-морской базы.
  Дальше стороны договаривались обменяться пленными, а также провести взаимный обмен гражданским населением.
  Следующим документом стал "договор о дружбе и сотрудничестве". Высокие договаривающиеся стороны согласны уважать взаимные границы, не нападать друг на друга, а в случае агрессии третьих стран - стороны договорились оказывать друг другу поддержку всеми силами.
  И последим договором, подписанным в этот день было соглашение о обмене населением.
  Советскому союзу абсолютно без надобности были почти три миллиона мусульман-турков, которые достались ему на отторгнутых территориях. Ну а для самой Турции 3 миллиона человек - это примерно 15% населения. Пускай теперь у нового союзного правительства голова болит, куда этих людей девать.
  
  На свежесколоченной трибуне стояло все руководство Советского Союза. По тому, кто где располагался даже человеку, не искушенному в политике "красной империи", как все чаще Советский Союз начали называть западные газетные писаки, было понятно, кто чего стоит.
  Вот по центру стоит Сталин, машет рукой проходящим перед ним парадным "коробкам". Он тут самый главный. Не по должности, а по реальной власти.
  Справа от него стоит Молотов - близкий друг и старый соратник Сталина, который за последние годы руководя внешними сношениями набрал политический вес. И, по правде говоря, не зря: очень многому, чего Советский Союз добился в плане территориально расширения и укрепления своих позиций в мире, страна обязана этому человеку.
  Тут же рядом Берия - это не его триумф, но и пропустить парад он не мог.
  Чуть дальше Калинин. Он формальный глава государства, хотя и не имеющий в руках никакой реальной власти. Зато именно в его честь переименован город, в котором они сейчас находятся.
  Вообще, вопрос о том, как назвать новоприсоединенный город оказался весьма сложным. Оставлять Стамбулом - как-то неправильно в историко-культурном плане. Константинополь? Тоже странно. Где Советский Союз а где император Константин. Царьград? Ну вот взял бы Николашка проливы в 1917 году, был бы город Царьградом. А так - решили уважить старика. Всесоюзного старосту.
  Еще в центре стоит Тимошенко. Он нарком обороны. Вот это вот все - это его триумф. И еще, конечно, Жукова - главы советского генштаба. Жуков тоже тут.
  Военных моряков сегодня представляет Нарком ВМФ Кузнецов. Ему всего лишь 37 лет, и он - самый молодой из присутствующих. Его стараниями Черноморский флот в этой войне проявил себя только с лучшей стороны. И пусть Турция тот еще противник, да и провал десанта по Зонгулдак повесили на моряков, Кузнецов по праву стоял на этой трибуне.
  Кроме советских лидеров на трибуне присутствуют иностранные гости. Германская делегация ограничивается временным поверенным. Посол Шуленбург временно отозван в Берлин. Там крайне недовольны всем тем, что происходит у них за спиной, пока вермахт занят во Франции.
  Зато присутствуют послы Англии и Франции. Молотов на это мероприятие пригласил их лично. Однако на сколько им приятно тут находиться - не известно. Многие шепчутся практически не таясь, что союзники продали Турцию. Ну и ладно, зато немцев от Парижа отбросили.
  Тут же делегации балканских стран. Болгарии, Греции, Румынии, Югославии. В этом регионе резко поменялся расклад сил, а значит для дипломатов самая работа.
  Перед трибуной ползут тяжелые танки, олицетворяя собой военную мощь Советской страны. Их с удивлением и восхищением разглядывают иностранные гости. Танки КВ первый раз участвуют в парадах и закономерно интересуют тех, кто их еще не видел. Особенно активно перешептывается немецкая делегация. В Берлине будет теперь, о чем поломать голову. До сих пор французский В2 был самым "тяжелым" встреченным противником, а этот будет явно помощнее.
  - Что думаешь, Вячеслав, впечатлились немцы? - Сталин продолжая махать тихонько обратился к Молотову.
  - Думаю, что за последний год - это далеко не первое, чем мы их удивили. Уверен, Турцию он нам не простит. Да и наш приход на Балканы в целом. Они сюда столько сил вложили. - Так же одними губами ответил наркоминдел.
  - Вот и я думаю, что нужно нам от Гитлера всяких неприятностей ждать. Хотел тебя попросить прикинуть, где он нам подгадить может, пока с Франций не разберётся.
  - А разберется?
  - По всему так выходит, - кивнул Сталин, - а без нас и в этом году кончились бы галлы. Что у тебя по югославам?
  - Работаем, товарищ Сталин. Есть там надежные товарищи. Но за подробностями это нужно Меркулова спрашивать. Мой наркомат, только дипломатической стороной занимается, в подробности я не лезу. Знаю только, что процесс идет.
  - Хорошо. Югославия - это важно. Присматривай там, если что - сразу сигнализируй.
  - Французы проснулись, - после небольшой паузы сменил тему разговора глава НКИД.
  - Что хотят?
  - Предлагают у них линкор купить. Говорят, что по хорошей цене отдадут.
  - Это нужно с флотскими обсуждать. У нас так-то и у самих большие линкоры строятся.
  - Я предварительно дал согласие, рассмотреть их предложение подробнее.
  - Добро. Вернемся в Москву, обсудим с товарищами.
  В это время внизу трёхосные ГАЗы тянули дивизионные пушки УСВ, а в другой части трибуны происходил другой разговор. Тут стояли военные: Тимошенко, Жуков и Козлов - командующий закавказским округом и соответственно фронтом последние месяцы.
  - Очень не хватает мобильного орудия, товарищ маршал. Такого, что бы от танков не отставало и калибром было побольше трехдюймовки, - генерал-лейтенант "жаловался" наркому по результатам прошедшей кампании.
  - Будет скоро М60. 107 миллиметров и всего в два раза тяжелее трехдюймовки.
  - Нет, товарищ маршал, я не это имел ввиду. Нужно поставить орудие на гусеницы. Что бы от танков не отставало. Вместо КВ-2. 152 миллиметра и гаубичный ствол, чтобы по крутой траектории снаряды забрасывать. А про КВ-2 забыть, как про страшный сон.
  - Все так плохо? - Это Жуков присоединился. Ему как танкисту это было интересно.
  - Да, - Козлов кивнул, - слишком тяжелая машина. Абсолютно для маршей не предназначена. Мы их чинили больше, чем использовали.
  - Плохо.
  - Что? - Нарком вопросительно приподнял бровь
  - Значит, мы остались без нового тяжелого танка. Он-то еще тяжелее должен был быть.
  - Это да, - нарком кивнул и перевел взгляд на комфронта, - так какая машина нужна?
  - МЛ-20 поставить на шасси от Т-34М и прикрыть это дело противопульными экранами. Как-то так.
  - Не перебор?
  - Никак нет, товарищ маршал, - Козлов отрицательно мотнул головой, - очень повысит огневую мощь наших танковых корпусов, если такой полк придать. А может даже на уровень дивизий... Просто прошедшая кампания - не показательна. У нас было полное преимущество в воздухе и большую часть той работы, которую не успевала делать артиллерия делали штурмовики и бомбардировщики. Если бы в воздухе у турков авиация была сравнима с нашей, мы бы до сих пор от Эрзерума ползли бы и любое укрепление на пути нас бы тормозило на несколько дней - как раз пока тяжелая артиллерия не подтянется.
  - Принял, - кивнул маршал, - поставим вопрос о такой машине на обсуждение. Посмотрим, что артиллеристы скажут, что производственники. Не факт, что шасси от Т-34М потянет МЛ-20. Там же отдача - мама не горюй.
  Над трибуной пролетели тройки истребителей ЛаГГ-3. Парад перешел к воздушно - завершающей части.
  Турецкая кампания много дала в плане осмысления направлений, в которых следует двигаться Красной Армии в обозримом будущем.
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"