Крики неслись из соседней комнаты. Проникали в мозг. Мешали восхитительному сновидению. Будто ...
'Опять не выключил', - тоскливо подумал Борис Геннадиевич. С трудом приподняв веки, он посмотрел на экран, мерцающий в дверном проёме. Ничего нового: безымянный бандит наносил герою травмы несовместимые с жизнью - добро в муках обретало кулаки. Погоди ужо... Напитавшись праведной силой, чудо-воин восстанет. Его мощные удары, показанные в эстетичных ракурсах, навсегда избавят неблагодарное отечество от подонков, и все успокоятся до следующего ремейка, - мир спасён...
Ничего общего с реальной жизнью. Сделав выбор в пользу нежелания шевелиться, он старался не обращать внимания на онемевшую руку. Ведь думал же о чём-то? Да, о реальности! Так вот...
Как-то, ещё в советские времена в колхозном саду на него набросилась собака. Прокусив предплечье немного выше запястья, она помотала головой из стороны в сторону, как это обычно делают разъярённые хищники, и тут же виновато отпустила. Но и этого было более чем достаточно. Между костями тошнотворно хрустели рвущиеся ткани, и появилось ощущение, будто сильно ударили по голове. Рука не подчинялась никаким импульсам, пальцы не работали. Один только язык, превозмогая сопротивление липкой слюны, коверкал ни к кому не относящиеся общеизвестные слова...
Характер воплей изменился - появились оптимистические нотки. Вот, уже крошит негодяев. И чего так долго ждал? Поневоле задаёшься вопросом: а не последователь ли этот атлетически сложенный мужчина некой противоестественной философии, которая полагает возможным получать удовольствие там, где его больно даже представить?
Хотя, это ещё та фишка, как теперь выражаются. Вот тебя истязают, а ты блаженствуешь - хоть до смерти запытай. У мучителей уже суставы в артрозах, а во дворе узилища толпа волнуется: кто-то в очередь не писАлся, а лезет. 'Граждане, умоляю, пропустите, - две недели не душили!'. 'Только в порядке очередности - всем нелегко!'.
Жестокие... Уже не понять, кто есть кто! Палач боится жертвы и вызывает неподдельное сочувствие. Жертва в предвкушении кайфа готова растоптать любого. Кошмар!
Он поёжился - захотелось укрыться, но с места не сдвинулся. Всё-таки пригрето, а одеяло за ночь совсем остыло. Скорей бы топить начали...
Вставать! Вставать и идти! А там холодно... Ветер порывистый, может и дождь уже пошёл да ещё злые голодные собаки, которых он боится с того памятного дня. Борис Геннадиевич потёр укушенную в молодости руку. Развелось, тварей.
И почему это, интересно, нет соответствующей службы. Вот, в Америке: охотники за головами, а у нас бы - за собакАми. Хороший слоган - хоть фирму открывай. Ударение, конечно, не на месте, зато запоминается.
Может, и не в собакАх дело? Просто всё болит. А главное - усталость, от которой не отоспишься, не отдохнёшь, никакие уикенды не помогают.
Вот раньше в выходные о диване для себя одного и мыслей не было: вылазки, девчонки, Московская - 2.87, Столичная - 3.07, плодовоягодное... А в понедельник-то на занятия - зачёты, экзамены...
И сдавали, помнили материал, а теперь в туалет пошёл и забыл зачем... Забыть бы лучше, ну, хотя бы на короткий промежуток времени, о больных суставах, тахикардии, гипертонии. За такое можно отдать многое, очень многое. Вот, если бы на самом деле... Жутковатая, не оформившаяся идейка прошмыгнула по мыслям хвостатым воришкой. Бред! О чём он думает?!
Борис Геннадиевич сделал усилие: подогнул колени и сполз с подушки. Лежать с запрокинутой головой было неудобно, и холод быстро осваивал тёплые участки тела. Теперь он был почти уверен, что скоро встанет. И вот, громко кряхтя и давя собой уставшие пружины, грузное тело приняло сидячее положение.
Говорят, у всех одиноких людей есть странности - у Бориса Геннадиевича их почти не было. Разве только за долгую трудовую жизнь возникла привычка вставать раньше будильника. Просто из ненависти к механизму и, в особенности, к его издевательскому сигналу.
Он потянулся, посмотрел на циферблат - лени как не бывало. Поправляя на ходу тапочек, мститель ринулся к столу и в последнюю секунду лишил зловредное изобретение извращённой радости. Чтобы полнее ощутить сладость победы, немного постоял, нависая над посрамлённым супостатом. Заодно выключил телевизор: добро подобно дорожному катку уже несколько раз прошлось по злодеям, и по экрану ползли титры в сопровождении позитивной мелодии.
Компенсируя недостаток кислорода, Борис Геннадиевич зевнул, достал из холодильника подготовленный с вечера завтрак и запрограммировал микроволновку. Посетил санузел и, пофыркивая, с удовольствием умылся, - он любил воду. Скрупулёзно вычистил зубы и снова умылся. Побрился... и умылся ещё раз.
Закончив с личной гигиеной, Борис Геннадиевич поел. Медленно манипулируя вилкой и ножом, он отделял небольшие кусочки пищи, после чего тщательно их пережёвывал.
После завтрака посидел немного без движения, слушая обиженное тиканье. Вымыл посуду. Потом подошёл к витринке с небольшим собранием старинных вещей. Он совершал этот ритуал каждое утро. Понятно, конечно, не все экспонаты однозначны. Однако за каждым таилась своя история, и он гордился коллекцией. Работая в ломбарде, Борис Геннадиевич свято верил, что помогает людям избавиться от вещей, ценности которых они не осознают, то есть для них бесполезных.
Для этого требовалось мастерство и терпение. Этими качествами он обладал в полной мере. По молодости даже бывали случаи, когда одинокие старушки, убеждённые в том, что молодой человек, регулярно захаживающий на чай и обсуждающий с ними новый сезон бразильского сериала, есть не кто иной, как воплощение не родившегося сына, отдавали на добрую память всё, что оставил им прадедушка.
Один только раз Борис Геннадиевич сделал глупость и зашёл вместе с товарищем к вдове всеми забытого талантливого художника, которую обрабатывал в течение полугода. После этого двери её дома для него навсегда закрылись, а товарищ 'поимел' коллекцию картин и теперь крупный бизнесмен. С тех пор, разочаровавшись в людях, он вёл замкнутый образ жизни, общаясь лишь с соседом - одиноким пенсионером, потратившим молодость на борьбу с опасными преступниками.
Антиквар ещё раз со вздохом окинул взглядом свою коллекцию, запер дверь и стал спускаться по лестнице. Улица встретила пением сигнализаций, визгом тормозов и промозглым ветерком с запахом бензинового перегара. Изредка, заглушая все остальные звуки, его обгоняли торопливо цокающие каблучки, старающиеся не уронить зябнущих девиц.
Он вспомнил о лете, когда, изнывая от жары, эти самые девицы бродили по городу в ассоциатах распашонок и балетных пачек, обречённо подал милостыню молодому неопрятному человеку, вероятно, профессиональному нищему. Как только можно так опуститься. Лично он отдал бы что угодно, только не попрошайничать. Ну, да ладно... Просит - значит, нуждается. Время такое: каждый крутится, как может. И прибавил шаг.
Место службы, где он дорабатывал последние годы заинтересованности в нём государства, находилось недалеко. Однако необходимость погасить задолженность за коммунальные услуги, требовала сделать небольшой крюк.
Наконец, пережив небольшую одышку, Борис Геннадиевич вошёл в переполненное учреждение и уже готовился впасть в уныние, как заметил вдалеке окошко, возле которого находилась всего одна женщина.
Он поспешил и теперь, дожидаясь очереди, разглядывал посетителей. Собственно говоря, только одного, который притягивал взгляд, вызывая при этом смешанные чувства.
Субъекту молодых лет, общавшемуся посреди зала с воплощением своей противоположности, нельзя было отказать в умении одеваться, но вся его одежда носила неистребимый отпечаток крайнего выпендрёжа. В лучшие времена Борис Геннадиевич имел счастье посещать западные страны, но даже среди европейцев, с их желанием одеваться заметно, молодой человек всё равно бы выделялся. Нет-нет, о том, чтобы он шокировал невообразимым цветом волос или обтрёпанными и порезанными, как говорится, на британский флаг джинсами, речи не было. Выпендрёж был другого рода.
В обрамлении тщательно промытых тёмных волос, оформленных в короткую стрижку, сходивших сзади на нет и немного глубже обычного наползавших на шею, блистало чистотой вызывающе ухоженное лицо. Тесноватый костюмчик цвета металлик пускал сценические блики и напоминал о сдержанных шалостях во времена британского рок-вторжения.
Весь образ крепко стоял на дорогой в тон костюму комбинированной обуви с перфорацией и развитием цвета в сдержанный коричневый тон. Изощрённая вычурность в создании крикливого облика и бесконечное пренебрежение старого аристократа на почти детском лице.
Наконец, работница банка освободилась. Борис Геннадиевич расплывшись в улыбке, собрался было открыть рот, как недавний объект его любопытства возник у окошка.
- Разрешите по очереди, - с вызовом выдохнул он алкогольным душком.
- Так вас же здесь не было?! - опешил тот.
- А спрашивать не учили! Между прочим, я тут не один стою!
Наглая бесцеремонность переходила всякие границы.
- Да что вы?! - возмутился Борис Геннадиевич. - И где же эти люди? Подозреваю, что это ваш собеседник, который стоит, почему-то метрах в пятнадцати от своей очереди.
Неопрятный, покрытый возрастными прыщами молодой человек подобострастно улыбнулся издалека. И Борис Геннадиевич вдруг узнал недавнего попрошайку, но сарказм, нажитый за годы застоя, забродил и рвался наружу. Сделав в ответ издевательски ручкой, он возобновил наступление.
- А скажите, - подчёркнуто вежливо обратился он к моднику. - Там дальше по коридору кто стоит? - Тот в недоумении повернулся в сторону, куда указывал Борис Геннадиевич. - Может мне пойти и там поспрашивать, как вы советуете. Или, пока вы наговоритесь да нагуляетесь, лучше сразу на остановку... Узнать, не занял ли кто очередь и на автобус заодно?!
Аккуратист смешался. Он уже готов был пропустить Бориса Геннадиевича, снисходительно простив тому все грехи пожилого возраста, но гнев незлобивого в основе своей победителя уже схлынул. Отступив назад, Борис Геннадиевич устало произнёс:
- Да ладно! Идите уж...
Справедливости ради надо сказать - его не задержали надолго. Обоим дали какие-то анкеты, и они еще раз сошлись возле столика. Молодой человек, как показалось, виновато улыбнулся и, блеснув лунным светом своего рукава, предложил авторучку для заполнения квитанции. Борис Геннадиевич принял любезность и краем глаза успел заметить безжалостный маникюр.
На короткое время он отключился от действительности, настроив разум на волну банковской казуистики. Когда же поднял голову, собираясь вернуть ручку, рядом никого не оказалось. Покрутив головой. Он в растерянности подошёл к девушке в окошке.
- Простите, вы не скажете, тот молодой человек... он что, ушёл? У меня его авторучка осталась...
- Да, ушёл, - она метнула хищный взор в сторону опалесцирующего аксессуара. - Да вы оставьте, я при случае передам...
Ну, уж нет! Не найдя нужных слов, он, надувшись подобно детсадовской жадине, пробурчал нечто нечленораздельное, крепко зажал ручку в кулаке и поспешил к выходу.
Рабочий день выдался суетливым. Борис Геннадиевич принимал и провожал посетителей, стараясь со всеми быть одинаково вежливым. К четырём пополудни наплыв клиентов спал, и, оставшись один, он получил возможность лучше рассмотреть трофей. Дорогая вещица! Странно, но утром она такой не показалась - спешил, наверное, нервничал...
Борис Геннадиевич надел 'сильные' очки. Золотой кончик и само перо, сделанное из неизвестного металла, напоминавшего кованый булат в миниатюре, защищалось высоким костяным колпачком искусной работы. Всю его поверхность покрывала тончайшая резьба, изображающая одну и ту же обнажённую модель в сливающихся в орнамент невероятных позах, которые при детальном рассмотрении обнаруживали всё новые приятные подробности.
Колпачок, как и корпус, был изготовлен из беловатого грустно переливающегося материала. Поначалу Борис Геннадиевич подумал, что это какой-то сорт пластмассы, по привычке приписав её изобретение западным фирмам, но тщательная полировка позволила заметить нежную текстуру благородной кости, непохожей на бивень мамонта, тем более слона, с которыми, работая в ломбарде, он был хорошо знаком.
Исследуя изделие, Борис Геннадиевич неожиданно нащупал миниатюрную размером с пшенинку кнопочку и надавил на неё. Полированный корпус со щелчком подскочил вверх, освободив цилиндр, заполненный густоватой мутной жидкостью источающей слабый свет. Внутри что-то находилось, и он стал пристально вглядываться.
Унылое сияние, исходившее от суспензии, моментально парализовало волю. Хотелось погрузиться в этот свет, плыть по течению, не двигаясь, не дыша и ничего не желая. Постепенно туман внутри цилиндра рассеялся и, о чудо, она предстала перед ним, щедро даря чувственную красоту, первобытного танца, ритм которого явственно звучал у него в голове.
Забыть всё... Лишь смотреть на неё, ту самую, изображенную на колпачке рукой неизвестного гения, а теперь ожившую в волшебном мареве.
Борис Геннадиевич схватил лупу - оказывается, она была рыжеволосой. Можно было разглядеть даже зеленые глаза, и жемчужные зубы, прикрытые кривоватой, многообещающей ухмылкой. Вцепившись в авторучку, он, не мигая, следил за движениями совершенного тела.
Напряжение достигло апогея. Руки тряслись, на правом виске колотилась венка. В этот момент у входной двери звякнул колокольчик. Борис Геннадиевич вздрогнул, и бесценный колпачок запрыгал по полированной столешнице. Скрывая великолепие, корпус захлопнулся, но исследователь этого не заметил - преследовал скакавшее по столу произведение искусства.
Силясь поймать, он чересчур резко дёрнулся и вместо того, чтобы схватить - подтолкнул сокровище к самому краю. Теперь оставалось только смотреть и ждать, когда, встретившись с затоптанным керамогранитом, сверкнут разлетающиеся обломки, оставив только воспоминание о чуде.
- Ах, какая прелесть, - рука в тонкой перчатке надёжно удерживала колпачок, пойманный в миллиметре от пропасти.
- Дайте! Это уникальный экспонат, его надо... в сейф положить, - покраснев от ревности, торопливо соврал Борис Геннадиевич.
- Конечно, конечно... Вот, возьмите. - Присев в кресло напротив, она протянула руку, и Борис Геннадиевич почувствовал будоражащий аромат духов.
- Мне рекомендовали вас, как эксперта по старым ювелирам, - она сдержанно улыбнулась.
- Ну, уж..., - приятно смутился Борис Геннадиевич.
- У меня есть одна вещица, от дедушки, которую нет необходимости закладывать...
Она повернулась в профиль и, будто доверяя интимную тайну, показала безупречное ухо, которое пронзала серьга, созданная в столь отдалённые времена, что слово дедушка следовало бы употреблять слитно с предлогом 'пра', возведенным в степень 'n'. - Но очень хотелось бы узнать её истинную ценность, во всех, так сказать трёх ипостасях.
- То есть? - Борис Геннадиевич непонимающе улыбнулся в ответ.
- Ну как же?! Художественная, историческая и, как итог, материальная...
- Да, да, действительно, - он рассмеялся. - Кстати, спасибо большое, вы спасли меня от больших неприятностей, - обратив её внимание на авторучку, опять соврал Борис Геннадиевич и, сделав наивное лицо, посмотрел в её изумрудно зелёные глаза.
Только теперь он обратил внимание на то, что стройная незнакомка тоже была огненно-рыжей. А ведь похожа! Хотя после такого любая рыжая покажется 'той самой'. Но, экспертиза, оценка!? Уж не хотят ли его подставить перед пенсией? Зачем?! Да кто знает? Просто так, например, или из зависти..., да и мало ли ещё как. У хозяина заведения был пунктик, и подобные консультации строго запрещались. Однако, добротная одежда эффектной женщины, которая (женщина, конечно) всё больше ему нравилась, обещала хорошее вознаграждение, и он рискнул.
- Я бы с удовольствием, - понизив голос, проговорил он, - Вот только здесь это будет не совсем качественно: всю необходимую литературу я держу дома...
Борис Геннадиевич хотел добавить, что ему не вполне удобно приглашать сразу, вот так, но она его опередила.
- А давайте к вам и пойдём! Заглянем в магазин по старинке. Я сегодня целый день на ногах - перекусим чего-нибудь? - на лице появилось озорное выражение.
Конечно же! Провести вечер в компании с очаровательной дамой, за бокалом вина и приятной беседой, тем более что в этой беседе ему отводилась главная роль!
Одобряемый улыбками спутницы, Борис Геннадиевич хлопотал подле стеллажей супермаркета, нагружая корзинку разнообразными вкусностями. И наконец, немного задержавшись у винных полок, удачно объединил композицию бутылкой южноафриканского вина, в марках которого, по случаю, также был искушён.
Его новая знакомая назвалась Лидой. Они шли по вечернему городу, весело болтая и, как дети, раскачивали сумками.
Смеясь над очередным анекдотом, Лида обогнала его на шаг и, пятясь, вдруг предложила срезать путь.
- Помните, как в детстве?!
Еще бы?! Загораясь озорством, он нырнул вслед за ней, в узкий проход между гаражами. Ему даже не показалось подозрительным, что она знает, как добраться до его дома, и, что такая, совсем уж молодая женщина может помнить его детство. Тут же он очутился на той стороне.
- Сюда, сюда! - звучал издалека её голос. Борис Геннадиевич в растерянности остановился. Хорошо известная ему местность казалась незнакомой.
- Лида! - позвал он. - Где вы?
Вместо ответа по застывшим гаражам запрыгало короткое мокрое эхо и сразу затихло. Ни ветерка, ни постороннего звука. Небо цвета посуды 'Цептер' заляпанное ржавыми облаками было также неподвижно.
Но, в конце концов, он знает куда идти, а Лида видимо просто решила пошутить - где-нибудь по дороге появится. С этими бодрыми мыслями он уже совсем собрался продолжить путь, но внезапно перед ним возник здоровенный голубой дог. Удостоив Бориса Геннадиевича косым взглядом водянистых глаз, он тут же переключил своё внимание на авоськи с едой.
- Пошла, пошла вон? - Борис Геннадиевич отпрянул в сторону.
Шерсть на холке пса встала дыбом и, заметно прибавив в росте, он стал медленно наступать. Эксперт попятился - собака приблизилась. Так могло продолжаться бесконечно, но кобелю быстро надоело. Одним прыжком он преодолел расстояние, отделявшее его от Бориса Геннадиевича.
Оскалив клыки, бестия уже собиралась преподать урок непокорной жертве, но страх творит с человеком чудеса. Выхватив из пакета палку дорогущей итальянской колбасы, он засунул её в разверстую пасть зверя.
Животное поперхнулось, тем не менее, сумело откусить изрядный кусок деликатеса. Теперь, отскочив в сторону, ненасытная гадина, давясь и рыча, пожирала сыровяленый продукт, многообещающе поглядывая в его сторону и портя ароматы изысканных специй смрадным дыханием.
- Собака, - выругался Борис Геннадиевич.
Он сделал несколько приставных шагов, потом ещё и когда оглянулся, то, к удивлению заметил, что отошел уже на приличное расстояние. Приободрившись, он развернулся и, чтобы не привлекать внимание чудища лишними движениями, побежал семенящим шагом.
Скорее всего, именно так должен был выглядеть двор его многоэтажки после экстренной эвакуации. Противоестественная тишина усиливала гнетущее впечатление. Казалось, что весь город накрыт кастрюльной крышкой гигантских размеров, на которой и нарисовано темнеющее небо. Пора зажигать фонари, но об этом никто не думает. Вокруг ни души, ни звука и окна - тёмные дыры. Кроме одного, светившегося на фоне безжизненной стены, окна его квартиры.
Неужели утром не выключил? Борис Геннадиевич всё ещё мыслил привычными категориями. Но тут же вспомнил обступившее безмолвие. Навалились тяжёлые предчувствия, и сердце упало. Не ожидая ничего хорошего, он поплёлся к подъезду.
Стемнело настолько, что подниматься по лестнице пришлось на ощупь. Лишь добравшись до своего этажа, Борис Геннадиевич вспомнил про маленький светодиодный фонарик-брелок. Поставив продукты перед дверью, он достал его вместе с ключами и нажал на выключатель.
В кромешной темноте вспышка произвела эффект световой гранаты, и тут же всё вокруг изменилось, мгновенно наполнившись смыслом.
Он с наслаждением вдыхал казённый запах быстросупа, слушал беззлобные матерки соседа и эротический шёпот влюблённой парочки, оккупировавшей лестничную площадку над его головой.
- Жизнь прекрасна, - патетически прошептал он, поглаживая облупившуюся прохладную стену. Потом облегченно вздохнул и повернул ключ.
Лампочка горела на кухне. Борис Геннадиевич не спеша разделся, подхватил пакеты и двинулся к свету. Он вспомнил про купленный недавно бинокулярный микроскоп - мрачные мысли оставили его, и теперь он планировал посвятить вечер детальному изучению уникальной авторучки.
Тихонько напевая какую-то мелодию, он думал, что так даже лучше. Романтический ужин не состоялся и хорошо: чувствовал бы себя неуклюже - отвык от женского общества.
Вдруг он посчитает, что может надеяться на что-то такое, которое с ней даже не представлял себе конкретно и попадёт впросак. Еще хуже: она проявит инициативу, и придут мысли, например, о разнице в возрасте и кем бы она могла ему стать. И всё, и...
На этом месте плавное течение мыслей оборвалось. Дойдя до конца коридора, Борис Геннадиевич повернул в кухню и обомлел - Лида сидела за столом в компании юнца из сберкассы. Они перешёптывались, а этот наглец мял её руку и при этом недвусмысленно улыбался.
Фрукты, так и посыпались на пол. Увесистый ананас укрылся под табуреткой, а лимоны и апельсины, разбежавшись по всей кухне, попрятались в самых, что ни на есть, труднодоступных местах. Последней с мокрым шлепком упала хурма, но спрятаться не смогла.
Борис Геннадиевич ничего не сказал. И даже не потому, что был удивлён до крайности - он просто не успел.
- А вот и наш спаситель, - обрадовалась Лида. - Ну, где же вы запропастились? Мы тут чуть с голода не умерли.
Серебристый иронически хмыкнул и недоумённо посмотрел на неё. Потом повернулся к Борису Геннадиевичу.
- Что же это вы даму бросили? - произнёс он неожиданным сиплым шёпотом. Вас что, не учили, типа, провожать, защищать..., - он постарался прочистить голос. - Послушайте, у вас нет чего-нибудь - мне бы компресс?!
Менторский тон и бесцеремонная наглость вывели Бориса Геннадиевича из оцепенения.
- Какой ещё компресс?! Да вы как вообще сюда попали?! Немедленно уходите! Я, я... У меня сосед - следователь убойного отдела.
- Ну, уж нет..., - незваный гость откинулся на спинку стула и обиженно произнёс: - Сначала ручку не возвращает, а теперь ещё гонит и грозит!? А сосед ваш, кстати говоря, давно на пенсии. Кроме того, из ума выжил: он даже сам с собой матом разговаривает.
- А вы... Я хотел отдать, но вас не было, - Борис Геннадиевич покраснел. - Вот, сейчас ..., - он поставил пакеты и стал шарить по карманам.
- Не трудитесь. Такая мне не нужна!
- Какая ещё 'такая'?! - от удивления Борис Геннадиевич перестал себя обыскивать.
- Да вот такая, эдакая! Вы её сегодня ещё на работе использовали, а теперь в кусты!? За удовольствие надо платить, между прочим.
- Подумаешь, разок взглянул! А откуда вам всё это известно? Следили...? И ручку...? - Борис Геннадиевич понимающе покачал головой. - Подставили, всё-таки. Бы-ла такая мысль..., - Он посмотрел на женщину. - Это же вы были там, в банке, и побирушка этот прыщавый, так ведь? Что ж, век живи - век учись...
Несмотря на то, что он никак не отреагировал на замечание об оплате, подобный вариант развития событий допускался. У Бориса Геннадиевича имелась некоторая сумма в условных единицах, появившаяся в результате несанкционированных консультаций, а также специфических услуг приёмщика, о которых не принято распространяться.
Теперь он думал, что вполне может потратить часть денег на прекрасную вещь для себя. Мальчишка, конечно, наглый, но по молодости горяч, а у него выдержки хоть отбавляй - возможно, удастся ещё и цену сбить.
- Ну что, папаша? - просипел молодчик, бесстыдно оглаживая коленку Лиды, которая, казалось, и не замечала фривольных прикосновений.
- Ну, у меня есть некоторые средства... Но, надо понимать, что они ограничены, и вам не следует засматриваться на журавля в небе.
- Ваши деньги меня не интересуют, - резко парировал хозяин ручки. - Сколько бы у вас их ни было, это не покроет нанесённого ущерба и, тем более, не восстановит артефакт.
- Да какой ущерб, какой артефакт!? Так, поделка похабная, - Борис Геннадиевич спрятался за безразлично-пренебрежительной гримасой оценщика. - Уж и не знаю чем вам помочь, единственно обмен какой-нибудь?
- Это уже ближе, - субъект потёр воспалённое горло. - Неужели ничего нет?! Как дерёт! Ну, хоть чего-нибудь дайте!
Борис Геннадиевич смягчился. Он перешагнул через останки хурмы, достал из буфета водку и оказал первую помощь больному, который тут же схватил 'лекарство' и жадно отпил полстакана.
- Где же вас эдак просвистело, - покосился в сторону простуженного Борис Геннадиевич.
- Да есть места..., - в голосе гостя чувствовалось нежелание отвечать.
- Присядьте, - заговорила Лида. - Надо всё обсудить спокойно.
Борис Геннадиевич хотел сказать, что нечего тут обсуждать, поскольку предъявленные претензии выглядят нелепо. Всем известно - за посмотр денег не берут. Но вместо этого, вдруг, покорно опустился на табурет: при мысли о том, что ему придётся расстаться с авторучкой, стало невыносимо грустно. 'Кто вы?', - глухо произнёс он. Бесцеремонное вторжение в его жизнь возымело своё разрушающее действие, и уныние быстро расползалось по всем уголкам тела.
- Вы вполне можете считать нас учёными-медиками, - просипел немного захмелевший типчик.
- Ага, значит я тоже медработник! - развеселилась Лида. - Типа, сестра милосердия.
Шутка понравилась. Бесцеремонный субъект рассмеялся и с благодарностью взглянул на свою подельницу. Именно подельницу, теперь в этом не было никаких сомнений.
- Но деньги, как уже отмечалось, нас не интересуют, - он ещё раз посмотрел на Лиду и в очередной раз крепко сжал её колено.
- На общественных началах работаете? - мрачно ухмыльнулся Борис Геннадиевич.
- Зачем же!? Просто нам требуется нечто другое, - серебряный почесал горло и ещё немного выпил.
- Неужели натурой берёте? - не упустил случая съязвить Борис Геннадиевич и красноречиво покосился на бутылку.