Замолчите все! Замрите, вслушайтесь! Я хочу, чтобы вы услышали. Вот этот маленький, в небе который, ну, вон он, видите? Он поет для меня! Слушайте, ну, пожалуйста, слушайте!
А теперь снова живите. Кто-то убил мою птичку, и она больше петь не будет. Сначала этот мир сделал так, чтобы она пела, а потом убил ее.
Сначала ты сделал так, чтобы я полюбила тебя, а потом бросил меня. Спасибо...
Своей походкой, с правой ноги начиная, заявляю всему миру: "По - шел - ты -...". Но вдруг услышу: тихо шепчет тополь осине: "Они еще будут вместе", как будто от грязи мне кто-то крылья очистил - взмываю в небо. Ловите меня! Тянутся руки, хотят взлететь, но не могут. А вы слышали когда-нибудь, что шепчет тополь осине? А я - да, и дайте мне летать!
Если часы вновь остановятся, показывая полночь - значит, тополь не обманул. И мне не послышалось - ты идешь ко мне. И вам не привиделось - я летала.
*****
Я здесь. Темно-синее море ласкает мои глаза своими холодными печальными волнами. Я здесь. Тоска моя снова со мной и, кажется, никогда не покинет меня. И это тяжелое небо давит на плечи. Нет сил скинуть эту тяжесть.
Я считала, что покой - медленная смерть. Раньше находила тысячи развлечений, а сейчас... Покой. Он схватил мою душу и не отдаст без боя.
Зачем ты окунул меня в покой? Зачем отдал ему? И что теперь? Закрыв глаза, бросаюсь в поисках выхода, но...
Слышу где-то чистый смех детей. Вижу ясные счастливые лица. Мне не дано ощутить их счастья.
Неясный свет льется откуда-то сверху, заполняя темную камеру моей жизни. Слишком была счастлива когда-то и так много было мне дано. Мое преступление в том, что я, играя, шутливо отшвырнула от себя все это. Прося о счастье, получала, и тут же отказывалась - становилось мало. Наказание огромно, но в душе еще жива надежда.
Маленькая пленница, в тоске, с мольбой, заламывая руки, лью слезы. Не в силах оторвать глаз от окна, в котором медленно кружатся красивые вольные птицы. Раздираю пальцы в кровь, моля у стен о пощаде. Но они смеются мне в ответ кусками осыпавшейся штукатурки.
Ты не спешишь меня спасать.
*****
Прошло столько времени с тех пор, как ты последний раз целовал мои ладони. Чьи целуешь
теперь?
Ты любил смотреть на меня, когда просыпалась по утрам. Тот, другой, что у меня сейчас. Спит долго, и когда я, просыпаясь, улыбаюсь, не видит этого. Он не целует меня по утрам. Больше всего он любит спать, а я привыкла, чтобы меня целовали еще сонную, нежно-ленивую. Ты любил меня такую, пахнущую сном.
Знаешь, я так соскучилась по твоим ласкам, по твоему телу.
Кто виноват, что мы врозь? Глупая ссора - и плечи горят без твоих поцелуев. Руки, как две безумные птицы, взлетают ночью, пытаясь обнять тебя, а встречают чужое нелюбимое тело. Падают вниз две израненные птицы. Что ты сделал со мной.
Мы любили. Мы были счастливы. А тот, другой, не даст мне счастья - я не люблю его.
НЕ МОГУ Я БОЛЬШЕ, НЕ МОГУ...
Он ушел.
Был вечер, такой тихий и добрый он, казалось, хотел примерить их, но не мог. Он уходил от нее. Она стояла и смотрела вдаль, как будто видела там что-то, что не доступно видеть никому. О чем ты думаешь, девочка? О том, что опять будешь одна, вернешься в холодный дом, сядешь, уставившись пустыми глазами в пол? "Останови его! - вдруг закричало сердце, - Останови!". Там, внутри все восстало, и поднялась другая Женщина. Она протянула к нему руки. - Останься, - зашелестели губы. И тысячи женщин на земле в один голос повторили: "Останься!". Тысячи, миллионы несчастных "останься", как один вздох. - Нет. - Это его холодное "нет". - Делай, что хочешь, но не уходи! - В боли заламывая руки, падает на колени. Женщина на коленях перед тобой! Тысячи женщин на коленях! Они ждут ответа. Посмотри в их отчаявшиеся глаза и вспомни - она была такой гордой, эта Женщина - где сейчас эта гордость? Убита ради тебя. Ведь все отдаст, только останься. Обними ее сейчас нежную, хорошую, добрую. Поцелуй в глаза, изгони из них страх. Властвуй, родной! Убереги от беды.
Нет. Шаги затихают. Ушел! Дайте нож мне - вырежу солнце из картины и выброшу. Пусть будет темно! Стон. Тысячи стонов по земле, как один. Ушел! Тянутся к земле красивые, гнуться славные, глупые. Конец.
Ой, веревка ты моя веревочка! Вытащу тебя я тоненькую, обовью ветку дерева, дерева ореха - мое дерево. Господи! Прими меня ты глупую, глупую, да несчастную.
Ты вонзайся, вонзайся, веревочка, в шею мою, куда целовал он меня...
*****
Незримый ни для кого стоял он на скале, и печальный его взгляд останавливал волны темного моря, бегущие к ногам. Глядя вниз, он, казалось. Спрашивал у холодного моря: "Что сделал я в этой жизни не так? Почему подруга моя Грусть?". Но молчало море, молчало небо. И уходил он от их молчания. Жизнь принимала его в свои коварные объятия, закручивала в водовороте событий. Но каждый вечер сильный порыв злого ветра гнал его к этой скале.
Она была нелюдима и прекрасна. Единственное, с кем она делилась своими мечтами, было утреннее море. Каждое утро приходила она на скалу, смотрела вниз на веселые волны, слушала крики чаек, вдыхая в себя восход солнца. Спрашивала она у моря, спрашивала она у чаек: "Что сделала я в этой жизни не так? Почему подруга моя Грусть?". Но смеялись чайки и смеялись волны. В отчаяние уходила она от их смеха.
Но однажды, забывшись, простояла она на скале слишком долго. Но однажды пришел он слишком рано. И море стало для них родным, потому что сплотило их. И полюбили они жизнь, потому что дала им друг друга.
*****
- Он звал тебя тогда, перед смертью. Но ты была далеко. - Я знаю. Я слышала. Он и сейчас зовет меня...
Солнце светило каким-то странным лунным светом. Но это было именно солнце. Равнина Белых цветов. Она не знала, как появились здесь эти миллионы нежных созданий. Они доверчиво, с тихой грустью поворачивали к ней свои головки.
Кто она была им? Гостья, чужая, родная? Но кто увидел бы ее здесь, в этом белом царстве цветов, решил бы, что она одна из них. Белые волосы летели по ветру, такой же светлой тоской были полны ее глаза. Это было место ее свиданий с любимым и давно ушедшим. Он звал ее сюда, и, только заслышав его зов, она оказывалась здесь. Время останавливалось, и появлялся он.
Это была ее основная жизнь, о которой не знал никто.
Настал день, когда она осталась в белом царстве своей любви. Ей не надо было возвращаться. Все, что она любила, было здесь. А там...
Там ее нашли утром. Она лежала на постели и улыбалась в своем вечном сне. В окно светило солнце каким-то странным лунным светом.
*****
Зажгу свечу и буду долго смотреть на маленькое пламя ее жизни. И буду ждать. Не знаю, сколько пройдет времени, но настанет час, когда начнут приходить ко мне люди из прошлого. Они будут появляться внезапно и тихо, садиться рядом со мной на кровать, брать меня за руку. Мы будем смотреть друг другу в глаза и молча вспоминать. Часто, очень часто нам будет больно от этих воспоминаний.
Люди сменяются другими, уходя также тихо и внезапно, как появились, оставляя меня с нашей общей болью и тоскою о прошлом.
Утром не вспомню, кто пришел первым, кто покинул меня последним, и сколько их было. Только застывшие слезы сгоревшей свечи скажут мне, как ей было больно.
*****
Наверное, я просто хочу расслабиться. Просто отдохнуть. Завянуть. Молчать. Долго молчать. Закрыть глаза, лечь, вытянуться на кровати и о чем-то молчать. А потом встать и делать, видеть, говорить.
А может просто посмотреть вокруг, увидеть эту невидимую веревку, взять ее, обмотать вокруг шеи и - повеситься. Я буду работать, приходить домой уставшая и буду видеть в левом углу комнаты свое безжизненное тело. Мне станет легче, ведь я мертва.
Я вернусь домой с дискотеки веселая и слегка безумная от этого веселья, случайно посмотрю в левый угол и успокоюсь, ведь я мертва.
И везде, в любом доме, в каждой комнате, куда бы я ни заходила, в левом углу будет висеть, слегка покачиваясь, мертвое мое тело. Только я буду его видеть.
Но однажды приду к тебе и, когда тела наши соприкоснуться. А губы встретятся, ты вздрогнешь от холода, исходящего от меня, отстранишься и посмотришь с ужасом в мои глаза. А я молча улыбнусь тебе, и спокойно укажу рукой на левый угол твоей комнаты. Ты быстро обернешься и увидишь холодное висящее мое тело. Вдруг веревка перетрется, и оно рухнет на пол. Ты отскочишь от него. Глаза твои расширятся, ты обернешься и дико посмотришь на меня. А я, бледная, глаза закрою и двинусь к телу своему. Ты схватишь меня за руку. Но моя рука выльется из твоей. Ты не сможешь меня удержать. Я сольюсь со своим мертвым телом.
Похорони меня, пожалуйста, среди незабудок.
Скрипка.
Мастер подарил миру чудо - новое тело-скрипку женщины. То есть женщиной она еще не была. Она была юной и чистой, блестела свежим лаком и непорочностью. Глаза наивно и доверчиво смотрели на мир. Ей нравились взгляды мужчин, ведь еще ни одного из них пальцы не касались ее струн. А ей так хотелось запеть всем телом. Скрипка думала: "Я так прекрасна! Все они смотрят на меня, все они хотят меня. Я полюблю одного из них и буду петь только для него! Мы будем самыми счастливыми, ведь иначе не бывает". Она восхищенно вглядывалась в лица, глаза ее кричали: "Возьми меня! Я так прекрасна, я буду любить тебя!". И мужчины поняли, что перед ними опять наивное юное тело, которое через некоторое время станет таким же, как тела сидящие напротив. Они сделают это. И руки потянулись к струнам. Скрипка запела, теряя голову, первые слова любви первому своему мужчине. Но только никто не видел струн и не слышал прекрасной музыки женского тела. И вскоре Скрипка зарыдала, взмолилась, но смычок за смычком рвал нежные струны. Никто из них не умел играть на струнах женщины-скрипки и песни-слезы уносились в пустоту. Но Скрипка верила. И вырастали новые струны, пелись новые песни любви. Музыка все также была прекрасна, но больше слышалось в ней минорных нот. Смех стал как рыдание, слово как мольба.
Мастер все видел. Он все знал заранее. Много его скрипок было разбито, многие остались корчиться в неумелых руках навечно. Но некоторым скрипкам он дарил чудо, и они жили, и пели только прекрасные счастливые песни любви.
Однажды, когда опять порвали струны, Скрипке не удалось родить новых, замолчала она и покрылась пылью. Мало кто уже обращал внимания на поломанную Скрипку. Мужчины любят смеющихся женщин, Скрипка же смеяться уже не могла.
Мастер все видел. Вздохнул тяжело и махнул рукой.
Виртуоз вдруг обернулся и увидел ее. И понял, что это она - его Скрипка. Он взял ее в руки, усталую, разбитую, вытер с нее пыль. Провел рукой, и порванные струны срослись. Он настроил их для себя. Скрипка очнулась, и, все также по-детски, наивно вскинула глаза. Губы раскрылись, и первые ноты белыми птицами ринулись в окна. Люди, отбросив дела, заслушались. Что это? Чудо!
А Виртуоз все играл, а Скрипка все пела. А Мастер все видел.