По горной тропе поднимался человек в оборванной, обожженной форме служащего железной дороги. Шаг за шагом, покрытая пылью каменистая дорога вела его вверх по склону. Она проходила меж остовов сухих, обгорелых деревьев, уныло раскинувших изломанные ветви. Казалось, что над этими местами пронеслась невиданная буря, опустошившая все окрест, что здесь разразилась гроза, испепелившая все деревья и травы в округе. Но бедствие, настигшее эти места, проистекало не от природных стихий: несколько дней назад на расположенные у подножия гор поселения обрушился огненный дождь артиллерийского обстрела.
Путник не стал заходить в оставшиеся позади изувеченные, покосившиеся дома - любой из них мог быть заминирован. Но усталость после нескольких бессонных ночей лишала его сил. В утомленных глазах вспыхивали разноцветные искры, извилистая лента тропы дрожала и расплывалась перед затуманенным взором. Ему хотелось сойти с дороги, и припав к земле, лечь в сожженную траву, закрыть глаза и забыться, лежать здесь неподвижно, до тех пор, пока к нему не вернутся силы... Но он знал, что окрестности могут патрулироваться вертолетами; что в горах бродят многочисленные беженцы и мародеры, промышляющие грабежом.
Он не был военным, из оружия у него с собой имелся один только ржавый штык от автомата, из ценностей - только фляга с родниковой водой. Но именно от этих простых вещей теперь могла зависеть его дальнейшая судьба.
Поднявшись на широкое плато, он внимательно осмотрел грунт и обнаружил пятна пролитого горючего. Их присутствие могло означать, что где-то по близости находится пригодная для транспорта дорога, идущая вдоль горного склона. Вскоре ему удалось обнаружить скрытую за колючими зарослями терновника автомобильную колею; он решил разведать, куда ведет этот путь. Пройдя немалое расстояние по открывшемуся перед ним горному серпантину, он увидел, как из-за утесов появляются очертания низкого строения с разбитыми окнами и ветхой кровлей из проржавевших листов железа.
Остановившись перед зданием, он некоторое время размышлял, стоит ли заходить внутрь, обследовать эти руины. Интуиция подсказывала, что они могут быть, по крайней мере, свободны от мин - ведь в эти места люди заходили крайне редко, а ведущая к ним дорога, по всей видимости - аварийная, в мирное время она и вовсе не использовалась. Он пытался рассуждать, следуя логике, но все разумные доводы не принесли пользы и не подвигли к решению. Доверяясь милости судьбы, он в очередной раз совершил рискованный выбор, доверив предчувствию...
* * *
Заброшенное здание метеостанции стало его приютом на ближайшую ночь. И он был благодарен судьбе за то, что сегодня не придется ночевать на улице, в брошенных окопах, или на каменном полу пещеры. Внутри строения ему удалось найти стопки написанных от руки метеорологических сводок, сложенных в мешки из грубого холста. Из мешков он сделал себе постель, рукописи вместе с обломками оконных рам и фанерой из внутренней обшивки пошли на растопку костра.
Уже стемнело, когда, греясь у огня, он полировал мелким песком свой штык, пытаясь отчистить его от ржавчины. Впервые за много дней ему удалось найти тихое и безопасное пристанище, что вселяло определенные надежды: теперь он мог вдоволь выспаться, восстановить истощенные силы а наутро продолжить путь, перейдя горную цепь, и спуститься по северному склону - на другой стороне гор он рассчитывал встретиться с войсками дружественного народа и найти службу по своей специальности.
Его размышления о завтрашнем дне прервали доносящиеся с улицы звуки - он услышал шаги на дороге, ведущей к станции. Прислушавшись, сквозь тихий шум костра, он смог различить, что к его убежищу приближаются, как минимум, три человека. Вскоре послышались их голоса, но слова были неразличимы. Он умышленно не стал разводить огонь на улице, чтобы не привлекать к себе внимания - пришлось мириться с чадящим внутри комнаты костром, для вентиляции с кровли были сорваны несколько листов железа. Теперь он наделся, что идущие по горной тропе люди не заметят его, либо побоятся входить в занятое помещение. Но шаги неумолимо приближались, он поднялся на ноги и стал у стены возле дверного проема, сжимая в руках свое единственное оружие... Шаги приблизились вплотную, с улицы донесся мужской голос, произносящий слова на знакомом, но вызывающем неприязнь языке... Стало очевидно, что рядом с ним находятся люди из враждебного народа.
* * *
Время текло томительно медленно, он сидел перед угасающим костром на своей импровизированной постели и мелкими глотками отпивал воду из фляги. Напротив него расположились, боязливо прижавшись к стене, трое чужих людей - высокой юноша, девушка, выглядящая его ровесницей, и еще одна, на вид гораздо младше. Они не обмолвился с ними ни словом ни жестом, их взгляды ни разу не пересеклись - он делал вид, что даже не смотрит в их сторону, не замечает присутствия.
Все трое пришедших были, как один - смуглые, темноволосые, с глубоко посажеными глазами. Они, в свою очередь, не предпринимали никаких попыток заговорить с ним, лишь вполголоса обменивались между собой непонятными словами.
Было очевидно, что они - беженцы, пытающиеся перейти через горную гряду, их страна лежала южнее скал, на подступах к ней находились лагеря временных поселений. Не трудно было догадаться, что идущий с ними широкоплечий парень - дезертир, покинувший войска, для того, чтобы перевести через опасную территорию этих двух девушек; оставалось непонятно лишь кем они ему приходятся.
Итак, перед ним - солдат вражеской армии, живая угроза и цель для поражения?
Нет, нет, это всего лишь несчастный, раздавленный горем человек, одна из тысяч жертв бессмысленного конфликта, разразившегося в этом горном краю. На нем нет униформы, нет знаков различия и осанка его не хранит следы военной выправки. Кажется, он даже не вооружен - в его кобуре вместо пистолета находится бинт и перочинный ножик. Он перевязывает сбитые колени своей спутницы, успокаивает ее тихими, благозвучными словами... Нет, этот образ никак не подходит для ненавистного врага.
Между встретившимися здесь людьми нет вражды, но не бывать меж ними и дружбе. Он сидят по разные стороны очага, разделенные стеной молчания, оградившиеся друг от друга страхом и недоверием. Им хочется спать, их веки смыкаются, но они боятся уснуть, доверив свою жизнь прихоти человека из враждебного народа. Все четверо борются со сном и со своими опасениями, пытаются взбодрить себя, чтобы продержаться всю ночь, не смыкая глаз, охраняя свой сомнительный покой...
Но сон сильнее, его волны мчатся из ночных глубин, словно прилив темного моря - они монотонно накатывают на берег бодрствующего сознания, размывая его грань; люди утрачивают силу воли и уже ни один из них не способен думать и рассуждать, их мысли спутываются, рассудок слабеет. Один за другим, они опускаются на пол; их ждут распростертые объятия ночного забвения.
* * *
В последние ночи ему не приходилось спать более трех часов - видимо, от этого перестали сниться нормальные сны. Вместо них перед его внутренним взором проносились вереницы тревожных, пугающих образов - пожары и взрывы, бегства и погони, толпы беженцев, белые палатки полевых госпиталей, носилки с ранеными и тела убитых, накрытые черным брезентом... Краткие часы сна лишь отражали дневные кошмары, искажая их сцены и преувеличивая масштабы.
Но теперь он провалился в невероятно глубокий сон, и его покой уже не могли нарушить никакие тревоги. Сон окутал его черной пеленой и погасил все краски былых переживаний, опустошил сознание, оставив его наедине с самыми глубокими и древними силами, что лежат в основании психики.
Когда он засыпал, ему казалось, что через все его тело пробегает стремительный поток - словно он лежал в горном ручье, омываемый холодной водой, и эти воды каким-то чудесным образом проникли внутрь, подобно сахару в них растворилось все тело, и частицы его унеслись бурном потоке.
Во сне он ощутил себя бесплотным духом, не имеющем ни тела, ни образа: он чувствовал свободу и легкость, его невесомая сущность вознеслась в воздух и закружилась в темноте под потолком заброшенной метеостанции, над остывающим пеплом костра. Но здесь он был не один, рядом с ним находилась иная жизнь, чувствующая и разумная. Он приблизился к источнику этих ощущений и почувствовал, что рядом с ним находятся люди, такие же, как он - свободные и невесомые, чистые души без тел. Ему казалось, что он способен чувствовать их мысли, быть может - их сны или желания. В черном пространстве вокруг них текли потоки мыслей и образов, и, прикасаясь к ним, он начинал понимать, не зная слов их языка... Или только воображал, что понимает? Или же только тешил себя этой иллюзией? Неважно... Немыслимая яркость ощущений заставила позабыть все разумные доводы и всецело проникнуться мистикой сновидения. Хотелось верить, что теперь жизнь продолжается за пределами плоти, за границей вражды и отчуждения, что он сможет увидеть души этих людей такими, какими они и должны быть: без страхов и предрассудков, без злобы и неприязни.
И на месте каждого из них возникали яркие эмоциональные образы, появлялись благообразные картины. Он словно видел чужую жизнь незнакомого народа, с которым его страна пребывала в многолетней вражде. Казалось, что он может ощущать печали и радости, что пережили эти люди в своей простой, но искренней жизни. И ему было невыразимо приятно воспринимать эти откровения, он проникался симпатией и уважением к этим людям; казалось, что они знакомы уже давно, что они дружили с самого детства...
Проникнувшись этими ощущениями, он почувствовал, как сознание словно растворяется в стремительном потоке вечного разума и вечной жизни. Эта река вселенских масштабов протекала сквозь бесчисленные эпохи и земли. И отдельные жизни лишь на краткий миг отрывались от ее поверхности, воспаряли над ней подобно брызгам, чтобы вскоре упасть и слиться воедино с породившей их стихией, с великим, не иссякающим потоком...
* * *
Наутро он проснулся с большим трудом, крепкие объятия сна долго не хотели отпускать его на свет. Открыв глаза, он повернулся набок и, осмотрев комнату, обнаружил, что кроме него здесь никого больше нет. Незнакомцы ушли, костер был аккуратно погашен, зола сметена с пола.
От иллюзий блаженного сна пришлось вернулся к безрадостной действительности. Но теперь, как никогда, он осознавал бессмысленность вражды между народами, искусственно разжигаемой дорвавшимися до власти преступниками. Они сталкивают людей ради своих корыстных целей, умело используя для этого религиозные и культурные различия, заставляя забыть о круге общечеловеческих ценностей, которых не вправе отменять ни одна идеология.
Поднявшись на ноги, он прошелся по комнате, вышел на улицу, придирчиво осмотрел все окрестности приютившей его станции. Нигде не было следов вчерашних посетителей. Пожалуй, такой исход был наилучшим - они тихо поднялись и ушли своей дорогой, не став его будить. Они не тронули его, не попытались отнять у него оружие, не стали вымещать на нем злобу, распаленную давней враждой народов, исповедующих разную веру. В эту ночь чужестранцы не стали его врагами. Но, памятуя о своем сновидении, он задавался вопросом - быть может, они стали друзьями? Тогда должен остаться хоть какой-то знак, небольшое выражение признательности... Он еще раз внимательно осмотрел помещение, и вскоре ему удалось найти искомое: на полу возле стены лежала стопка из мелких монет родной ему страны, попасть в которую он стремился. Подобрав с пола, он прижал их к груди - эта мелочь, ничего не стоящая у него на родине, стала ему неизмерима дорога. Казалось что среди этих стен, на забытом людьми горном перевале свершилось чудо - на безжизненном камне вырос и распустился цветок, в очерствевших, измученных злобой и страхом сердцах поселилось тепло благодарности и сострадания.