На широком тракте, ведущим в глубины Влашеских земель, путник повстречался с обозом, едущим из северных стран. Разговорившись с торговцами, хорошо владеющими немецким языком, он получил тревожные вести из родных краев - все острее становилось противостояние между слугами понтифика и сторонниками церковного обновления. Узнав, что благородный юноша совершает путь в одиночестве, без охраны и каких-либо существенных средств, добродушные торговцы взяли его в свой обоз, и последующие несколько суток он ехал на телеге, расположившись по соседству с бочонками и мешками.
Тем временем, ночи становились все холоднее, выпадавший снег уже не таял, покрывая землю белым пологом. Ночевать у костра под открытым небом стало крайне неприятно, и на время очередной ночевки купцы заехали в одно из крупных селений. Трудно было сказать, город это или же деревня - ведь здесь роскошные терма местной знати окружали крестьянские избы самого убогого вида. Подъехав ко двору высоких палат, торговцы встретили знакомых бояр, и были размещены на ночлег в домах местных жителей, многие из которых оказались весьма зажиточными. Путник несколько удивился внешнему виду их жилищ - они чем-то напоминали огромные печи - очевидно, такое сходство предавали остовы зданий, сложенные из камня и побеленные известью; некоторые терема имели вторые этажи, выстроенные из древесины и обшитые тонкими рейками.
Оставив свои вещи возле отведенной ему кровати на верхнем этаже, путник спустился вниз и поспешил присоединиться к совместной трапезе купцов и хозяев дома. Владелец этого жилища, имеющий в распоряжении немалое количество крестьян, рассказывал о своих подопечных, сетуя на то, что с ними происходит какая-то чертовщина. Уроженец Фландрии не мог разобрать слов его языка, лишь отдаленно напоминающего латынь, но впоследствии один из купцов пересказал ему суть дела.
По его словам, крестьяне в этом уделе гибнут от неведомых недугов - и, судя по всему, здесь не обошлось без вмешательства нечистой силы. Но хуже всего то, что многие жертвы не могут упокоиться в своих могилах - по ночам они восстают из земли и отправляются на поиски свежей крови, жаждая наполнить ею свои пустые, холодные вены. Такое существо - не живое и не почившее - называют выразительным словом "Морой". Эти неприкаянные души не могут расстаться со своими телами, продолжая цепляться за смертную плоть в тщетной надежде вновь наполнить ее жизненной силой. Когда чужая кровь остывает в их венах, они впадают в сон смертного забвения, но на следующую ночь нестерпимый голод и ужас окончательной гибели заставляет их вновь идти на нечестивую охоту.
Собственно говоря, такие легенды были уже давно известны страннику, прошедшему Мадьярию и Седьмиградские земли. Во многих странах людей пугали историями о беспокойных мертвецах, называя их по-разному. Однако, используемое в этих местах наименование "Морой" было, пожалуй, наиболее красноречивым. Путник сразу же вспомнил свою книжную юность - в одном из трактатов Франческо Петрарки ему доводилось читать о том, что даже сами звуки слова "Смерть" искони кажутся человеку жестокими и отталкивающим. Более того, ему вспомнились легенды о зловредных духах, нападавших на человека во сне - они назывались "Марами", их наименование восходило все к той же латинской или еще более древней идиоме, обозначающей "смерть" или "мор".
Тем временем, купец пересказал ему одну из жутких историй, преподнесенную хозяином в качестве чистой правды.
- Доминул Стефан утверждает, что один из его крестьян три дня назад был найден на краю близлежащего леса бездыханным - очевидно, тот насмерть замерз, лишившись чувств от обпития хмельным зельем. Предшествующие несколько недель он продолжал безотчетно заливать себе глаза вином, брагой и всем, что только мог достать. Накануне он устроил дома пьяное бесчинство, за что супруга выгнала его прочь, невзирая на наступление морозной ночи. После обнаружения мертвеца его в спешке отпели, вырыли могилу на сельском погосте, но что-то насторожило местного священника. Несмотря на то, что почивший замерз, уподобившись каменной статуе, и впоследствии лежал неподвижно, не являя признаков дыхания, лицом он не был похож на мертвеца - в чертах его сохранялась напряженность, свойственная скорее человеку живому и страждущему. Насторожила местных жителей и дурная слава, сопровождавшая этого крестьянина. Говорили, что он обеднел, пропив подчистую все деньги и все ценное имущество, и за это господь наслал на него беду, сделав добычей мороев. Другие же рассказывали, что нечестивец сам предпочел стать одним из них, пойдя на своего рода сделку с нечистой силой - ведь в мире живых его уже ничто не привлекало. Не прошли мимо внимания и следы от укусов на руках покойника - впрочем, эти шрамы были старыми и уже основательно зажили. Их можно было приписывать любому зверю - либо даже счесть их обычными следами от порезов по неосторожности, но люди как всегда видят в таких вещах именно то, что хотят увидеть. Так или иначе, крестьяне по совету священника решили по истечении небольшого срока со смерти вскрыть могилу и осмотреть подозрительное тело - лишь после этого они могли спать спокойно.
Что же касается путника, то в ближайшую ночь его покой был испорчен совершенно. Едва уснув, он оказался повержен в сплошной поток кошмаров. Сперва ему казалось, что просторный дом, приютивший его этой ночью, становится подобным раскаленной печи - дым и языки пламени, поднимающиеся вверх из лестничного просвета, заставляли его искать спасения, выбрасываясь в окно второго этажа. После мгновенного падения он обнаружил себя лежащим на снегу и, открыв глаза, понял что теперь видит окружающее каким-то другим взглядом - весь зримый мир утратил яркие краски, стал сумрачным и туманным. Рожденная в спящем сознании догадка наполнила его ужасом - он решил, что так можно видеть лишь через мертвые глаза, против естественного закона открыв их после смерти. Моментально проснувшись, он осенил себя крестом и постарался заснуть вновь, но кошмары не прекращались - теперь он ощущал, как в его груди замерло дыхание, сердце перестало биться и кровь в сосудах начала остывать, разнося могильный холод по всему телу. Еще раз он пробудился с криком, но на этом злорадная щедрость Морфея вовсе не окончилась - до скончания утра ему снились ярко-красные цветы, вырастающие из пятен разлитой на снегу крови.
Утром его разбудили доносящиеся с первого этажа крики. Сквозь сон удалось различить отдельные слова - "преоц", "мормантэ", "ингроапэ". Скорее интуитивно, нежели осознанно, он понял, что речь идет о кладбище и священнике.
Облачившись в одежду и наспех умывшись, путник вышел во двор терема, где столпились бояре и купцы. Здесь ему рассказали, что сегодня истекает трехдневный срок после смерти злополучного крестьянина - и священнослужитель, заручившись помощью местного кузнеца, на полном серьезе собирается разрыть свежую могилу, дабы узнать участь почившего. Все присутствующие собирались идти на погост, желая стать свидетелями столь необычного зрелища. Только путник не спешил разделять их намерения. Ведь ему и так довелось лицезреть немало ужасов и бедствий, и еще одна жуткая сцена могла окончательно лишить его душевного покоя. Некоторое время он пребывал в нерешительности, но постепенно им овладевало то исконное любопытство, что в свое время подтолкнуло его к совершению столь дальнего путешествия. Наконец, он надел меховую шапку, дружелюбно предоставленную ему купцами, и вместе с толпой поселян направился к кладбищу.
Увиденное зрелище превзошло самые худшие опасения, надолго поселив в его душе недоверие и презрение к окружающим людям с их дикими суевериями. Он стал свидетелем бесцеремонного вскрытия могилы, творимого в сопровождении молитв и песнопений. Сельский кузнец орудовал тяжелым заступом - ему отводилась особая роль в этом ритуале. Отчего-то издревле считалась, что кузнецы обладают особой властью, позволяющей им бороться со всякого рода нежитью. Очевидно, эти суждения проистекали от древнего благоговения человека перед огненной стихией и перед теми, кто смог ее приручить.
На глазах у окружившей могилу толпы кузнец разрыл яму и откинул едва прилаженную крышку гроба. Вид тела, обнаруженного в могиле заставил большинство собравшихся прийти в суеверный ужас - несмотря на мертвенную бледность и худобу, на нем не было заметных следов тления, к тому же, голова мертвеца оказалась повернута набок, что никак не могло произойти вовремя похорон.
В первые секунды путник поддался всеобщему настроению, решив, что перед ним в действительности находится морой, одно тех нечестивых существ, что не спешат уходить из мира живых, хотя уже и не принадлежат ему. Но на смену испугу быстро пришло здравое рассуждение. Он вспомнил известные современной ему медицине случаи впадения в каталепсию - состояние, по внешней видимости близкое к смерти. При этом у жертвы приступа ослаблялось и замедлялось до крайности сердцебиение, дыхание становилось практически неощутимым, но тело продолжало жить примитивнейшей жизнью - по выражению ученых докторов, в нем еще действовала "Anima vegetabilis" - растительная часть троичной души. И пока жизненная сила не покидала плоть в полной мере, пока не начинался распад, еще было возможно оживление. В особенности это касалось случаев замерзания на лютом холоде - спасенные из снежного плена люди могли не являть признаков жизни долгое время, но доктора советовали не спешить с похоронами до появления явных признаков распада. И теперь путник был почти уверен в том, что перед ним лишь несчастная жертва преждевременных похорон.
- Стойте! - в волнении закричал юноша, стараясь заглушить шум толпы - Он еще жив! Его еще можно спасти! Достаньте его из холодной земли, отнесите в дом!
Слова, слетевшие с его уст, были произнесены по-фламандски, так что их не поняли даже знакомые купцы. Но даже если бы смысл этих слов достиг скудных умов собравшихся здесь поселян, вряд ли что-либо изменилось, ведь кузнец уже был готов совершить ритуал.
Толпа была настроена решительно, и собравшееся священство одобряло задуманное действо. Только супруга погребенного, и его дети, также присутствующие у отверстой могилы, пытались этого не допустить. В толпе разразился жаркий спор, люди кричали и дергали друг друга за рукава. С трудом пробив себе дорогу, путник пробрался к родственникам несчастного поселянина, вместе они стали препятствовать проведению изуверства, хотя и не понимали слов друг друга. Им удалось оттянуть время, но они никак не могли убедить жителей отказаться от замысленного. Священство молча и величаво взирало на затенявшийся спор, ожидая его исхода.
Наконец, кто-то принялся усмирять расшумевшийся народ. Окруживший могилу люд расступился, пропустив пришедшего монаха, который был здесь весьма в высоком почете, так как являлся знатным лекарем, и принимал больных в монастырской богадельне. Говоря понятными народу словами, он увещевал собравшиеся замолчать и проверить, что все же произошло с погребенным - есть ли в его устах дыхание, бьется ли сердце. Для этого кто-либо должен был спуститься к нему во гроб. Желающих, естественно, не нашлось, кузнец был готов сойти туда только для того, чтобы вогнать в его грудь приготовленный кол из осиновой ветви. Тогда лекарь сам отважился спуститься в промерзшую могилу и люди замолчали, затаив дух от ужаса и восхищения его мужеством.
Перекрестившись, он соскользнул в яму, и наклонился к телу, распростершемуся на гробовых досках. Еще несколько минут стояла тишина, наконец, он выпрямился и спокойным голосом заявил, что лежащий пред ним человек дышит, хотя и очень слабо, его сердце бьется, а кожа еще немного тепла.
В ту же минуту возобновилось беснование в толпе, окружившей могилу. Весть о том, что похороненный еще жив, была воспринята всеми по-своему. Большинство именно в этом и видели доказательства его перерождения в нечистую силу. И лишь немногие стали догадываться о том, что похороны оказались преждевременными. Монах принялся вновь успокаивать людей, требуя тишины. Когда шум затих, он обратился к собравшимся:
- Что же творите вы, зачем побуждаете к окаянству? Разве не видите, что сей человек просто обмер, от холода или обпития. Но теперь он начал дышать и его, быть может, еще можно вернуть к жизни, а вы хотите пронзить его грудь острием! Боитесь нежити? Смотрите, я не боюсь, уповая на Господа. Давайте же заберем этого беднягу и отнесем его богадельню! Не впервой мне приходится приводить в чувства замерзших по зиме бродяг, быть может и этому посчастливится...
Неизвестно, чем закончилась бы эта история, если бы не вмешалось присутствующее духовенство. Еще недавно готовые благословить расправу священники встали на сторону своего ученого собрата, и увещевали людей отменить обряд. С досадой бросив кувалду, кузнец опустился в могилу и принялся, не слишком бережно, извлекать из нее замерзшего беднягу. При этом его голова начала дергаться, он едва слышно застонал, и люди в страхе встрепенулись - но вскоре они перестали боятся. Затем обмерший селянин был положен на подогнанные полозья и его, в сопровождении семьи, повезли в богадельню.
После всего увиденного, несчастный странник совершенно обессилил. Он едва дошел до терема приютивших его хозяев и, сев за стол, принялся безотчетно заливать свои муки хмельным напитком. Его даже не радовал благополучный исход, одна мысль о том, что чуть не сделали суеверные поселяне, вызывала оторопь. Весь последующий день он был мрачнее тени, и ни с кем не обмолвился даже словом - хотя окружающие с интересом обсуждали несостоявшуюся расправу с мороем. 'Зря чернец взялся спасть эту нежить, она еще натворит бед в его богадельни!' - таков был общий вердикт по этому случаю. После обеда собранный обоз тронулся в путь, и странствующий юноша с полным безразличием сел в одну из телег, даже не спрашивая, куда теперь держат путь купцы. Он сидел на тюках с холстами и пряжей, меланхолично раскачиваясь из стороны в сторону. Из-под колес убегали версты обледеневших дорог, на обочинах мелькали пограничные столбы, и впереди лежал еще длинный путь - а этот человек уже чувствовал себя полностью обессиленным. Ему казалось, что теперь он подобен той сказочной нежити, которой нет места в мире живых людей, что вместо природной жизненной силы его телом управляет какая-то злобная воля.
- Неживой... - монотонно повторял он - Что же меня воскресит?...