"Люблю грозу в начале мая..." - помните это, Тютчеву он по нраву! Злые и задорные капли с небес очистительным напалмом смывают все дерьмо с улиц: мусор и людей. Нескончаемый конвейер бесконечной спешки на минуту замер. Лишь редкий товар ползет по ленте тротуара, стыдливо прикрывшись зонтом от грохочущих небес.
Люди боятся дождя, когда-то он хотел от них избавиться, лил с небес не прекращаясь, в надежде, что человечество захлебнется в собственной спеси. Дерьмо не тонет. Свидетельство этого не только в Библии, но и у древних шумеров. В каждой уважающей себя древней цивилизации есть история о том, как мудрое божество решило спасти свой прекрасный сад от заведшихся паразитов. Чтож, паразиты и нынче тут.
Но с тех самых пор, заслышав гневный рев небес, человечишка спешит забиться в теплый уютный угол, пока Перун, Индра, Зевс или Всемилостивый Господь не вонзил ему в зад свою громовую ваджару!
Вода знает, как обстоят дела, она всюду, слышала все сокровенные тайны, перевидала уйму грязного белья и хранит бездну скелетов в шкафу, эти скелеты болтаются вместе с водорослями, сверкая оголенными ребрами, с ногами, забетонированными в тазик. Поэтому, я не могу винить ее за наводнения и цунами.
Цунами это кулак мужа, вышвыривающий тебя прочь из постели, но дождь... Дождь не такой, это ласковые руки любовницы. Дерзкие струи воды, забирающиеся под одежду.
Я промок до нитки. Можно обоссаться, никто не заметит. Хляби небесные разверзлись, заливая все, в том числе мои ботинки, которым полагалось бы быть водостойкими. Можно идти по лужам. Прыгать в них разбрасывая брызги, как веселый имбицил. Вода пропитала волосы, стекала по лицу, норовя залить нос и рот, будто ты не идешь по улице, а плывешь в открытой воде.
Пусть спешат неуклюже, пешеходы по лужам... А я веселюсь, будто все рано или поздно утонут и нужно доиграть быстрее остаток жизни, а дождь - решение всех проблем мира, хотя бы моего. Временно, так оно есть.
Меня забавляет, как расстраиваются прохожие, обрызганные сморчком из-под колес авто, ступившие в выбоину до краев наполненную водой, пытающиеся жалко отгородиться от непогоды хрупким барьером, который все равно не спасет, раз уж с неба упал тихий океан.
Люблю дождь, люблю мокрые белые маечки, облепившие аппетитные сиськи. Люблю лужи, в которых отражается небо, потоки, уносящие грязь, стук капель, сперва, взрастающий в крещендо, потом, ниспадающий в диминуэндо...
Она стоит предо мной одинокая, боясь погрузить изящные ножки в легких туфельках в мутный поток Хуанхэ, нерешительно переминается перед бушующим потоком. Промокшая и трогательная с бесполезным зонтиком в руке, который рвут из рук шквальные хулиганы ветра. Его поры спутали темные русые волосы, пряди прилипли к щекам, обрамляя огромные голубые глаза.
Это была особая музыка, дождь задавал ритм, а у красоты была сольная партия, я запечатлел бы ее на холсте, знай я в какой руке держится кисть.
Я не делал такого с самой школьной скамьи, с тех самых пор, когда в юную голову вдалбливали, что нужно быть джентльменом. Подхватил девушку на руки, не говоря ни слова, и сразу же ступил в воду. Терять нечего - вода давно хлюпала в ботинках. Она даже не стала вырываться, от растерянности ли, от страха ли что я уроню или брошу ее в грязную, бурную реку, из хитрости притворившуюся лужей, через которую нес. Значит ли быть джентльменом - прижимать к себе горячее девичье тело и хватать его за гибкую талию, ощупав попутно изумительную упругую задницу? Иногда, видимо, значит. Я пронес ее намного дольше, чем это требовалось для форсирования брода, пока девочка не опомнилась.
- Спасибо, поставьте меня, - она улыбнулась несколько застенчивой улыбкой.
Мне не хотелось ее ставить, мне хотелось на руках отнести ее к кровати и бросить на простыни и трахнуть. Нести было далеко, поэтому я, все же, поставил.
- Вы замерзли, - сказал я ей.
Она утвердительно шмыгнула носом. Девушка, и верно, продрогла, под порывами ветра. Я стянул с себя кожаную куртку и накинул ей на плечи - единственная вещь на мне, что осталась сколько-нибудь сухой.
- Я вас провожу.
Идти было не далеко, болтать особо не о чем. Я подглядывал за тем, как звезды купаются в лужах, а ветер забавляется с зонтом и волосами моей спутницы, потихоньку зверея от холода. Промокшие волосы на руках безрезультатно силились стать дыбом.
Она попрощалась со мной, отдала куртку, и, чмокнув в щеку, убежала в подъезд. Я постоял еще немного под окнами и побрел прочь.
Легко любить дождь, только слыша его стук в окно, с дымящей чашкой в руке или же гипотетический дождь в который, будто-бы, не видно слез. Самое оно для пронзительного ветра, выдувающего остатки тепла из промокшей и продрогшей тушки, моя любимая романтика с сопливым носом и гипотетическим воспалением легких.
Трудно любить дождь, стоя под ним, под этим самым ветром, настойчивым как солдат в увольнении, и грубым, как налакавшийся портовой грузчик с задержкой зарплаты.
А я люблю дождь, он смывает все дерьмо, ах да, я уже говорил...
Я видел нечто, во что вы, люди, просто не поверите. Горящие боевые корабли на подступах к Ориону. Я видел Си-лучи, мерцающие во тьме близ врат Тангейзера. И все эти мгновения исчезнут во времени как слёзы под дождём...
Дышится легко, будто кто-то снял на время стальной обруч с моей груди, разодрал грудную клетку, распорол этот врожденный корсет и надул легкие как воздушные шарики.