Когда я тебя полюбил ты пил виски с содовой как обычную воду, тебе было плевать - какая погода, какого пола, расы, породы напротив сидит человек, он для тебя по сути был не больше, чем прошлогодний снег - такой же серый, никчемный, ненужный. Ты тогда ужинал отчего-то грибным жульеном, а я думать не мог ни о чем, кроме того, как в моих венах тесно становится крови, как она норовит выйти наружу, как голова кружится, как покалывает в висках, как я расплескал свою колу. Это было во вторник, я как раз прогуливал школу...сидел тонок и неуклюж, а по столу растекалась лимонадная лужа. И мне надо, наверное, было просто уйти, но я решил задержаться еще и просидел с двух до шести, весь обратившись в слух, почти что в сплошное ухо, только б не пропустить ни одного твоего слова, а ты снова и снова свой повторял заказ, пил ледяное виски, не открывая глаз... И мне виделось все тогда в свете малиново-красном...минуты казались длинными-длинными, тянущимися нитями пластилиновыми. Нервы, подточенные адреналином, заставили подойти к тебе первым. О, святой Мерлин! Какой же ты показал себя стервой... Пропитанный темным сарказмом. Я подумал тогда, что лучше бы ты убил меня сразу, чем слушать твои откровенья, стоять полузадушенным с дрожью в коленях. А ты был похожим на бога, с бледной и гладкой кожей, хотя не эталонно красив, литературно изысканным слогом с придыханием сладким небрежно спросил, что я изволю, как удав парализовав мою кроличью волю, и я понял - плен неизбежен, а ты нежно, с надрывом и болью произнес свое имя... Я запомнил его пронзительный вкус, терпкий как уксус с запахом лилий... ты посмотрел на меня взглядом снайпера на мишень, отточенным как движение лезвия при харакири, и произнес по слогам с нажимом слегка "хэй, меня зовут Хири".