В субботу, в десять часов вечера, Илья мыл пол. Тщательно отжимал тряпку, старался залезть шваброй в самые тёмные углы под низкими стеллажами. Закончив со складом, сменил ставшую грязно-серой воду, и перешёл в маленький торговый зал.
Зазвонил телефон. Илья содрал с руки жёлтую резиновую перчатку, выудил из кармана халата мобильник:
-- Да! Слушаю!
-- Привет! Как ты там, что поделываешь? - бодро осведомились откуда-то из далёких краёв вечного оптимизма. Ну конечно! Закадычный приятель, у которого всегда "всё о'кей".
-- На работе. Полы мою.
В ответ замешкались. Сквозь отдалённые голоса и ритмичную музыку донёсся смешок.
-- Сейчас? Н-да. Н-ну ты даёшь...
-- Ага! Вот так! Даю! Да! - рявкнул Илья, и отключился.
Холодные брызги упали на разогретую кожу, мелкими тёмными пятнышками покрыли страницу книги. Илья дёрнулся, сдвинул очки -- нарушительница его отпускного спокойствия улыбалась, щурясь от яркого турецкого солнца.
-- Что читаешь?
Он молча показал обложку.
-- Ого! Драйзер, "Финансист". Интересно?
-- Ну да -- он рассматривал девушку. Стройная, тёмноволосая, короткая стрижка "каре", миловидное личико.
-- А я думала какая-нибудь фантастика -- засмеялась она.
-- Фантастика не моё. Я реалист. Не люблю выдумки.
Оставшуюся неделю они провели вместе, и вернувшись домой решили не расставаться. Вскоре Инна перевезла вещи в недавно купленную квартиру Ильи.
Его мелкооптовый бизнес процветал, мотаться по городу приходилось много, часто до позднего вечера. Но если раньше возвращаясь домой он ужинал чаем с торопливо состряпанными бутербродами, то теперь всё стало иначе.
Спагетти карбонара на широких, тонкого стекла, тарелках, запечённая в духовке свинина, или нежная лазанья с сыром и ветчиной. Инна встречала его в элегантном приталенном сарафанчике, всегда свежая, и, разумеется, никакого макияжа, заметного неискушённому мужскому взгляду. Она умела чувствовать настроение. Не приставала с расспросами, молчала, когда нужно молчать. А могла и высказать своё мнение, очень тактично, не обидев Илью.
Инна украсила неказистый интерьер, оставшийся от прежних хозяев -- купила несколько безделушек, повесила красивые занавески и эстампы по стенам. Но жильё требовало ремонта, и вскоре он начался.
Илья хотел всё только самое лучшее, так чтобы на века -- натуральная паркетная доска, испанская плитка, венецианская штукатурка. Въехать в обновлённый интерьер не терпелось. Постепенно покупали мебель, которую Илья выбирал очень тщательно. Кухню из массива заказали в Италии, ждали полгода. Инна приспособилась готовить на маленькой плитке, пристроенной у старого обшарпанного стола, а посуду мыть в ванной. Кровати тоже не было. Спали на надувном матрасе.
Ранней весной поехали в Андорру, катались на лыжах. В бордовом комбинезоне "Спайдер", купленном Ильёй за четыреста евро, Инна смотрелась сногсшибательно на белом снегу. Ей улыбались загорелые сервисмены, а французские туристы норовили завязать разговор. Свойственного новичкам страха перед горой она не испытывала, и грациозно мчалась вниз, взяв всего несколько уроков -- художественная гимнастика, помноженная на твёрдый характер, не проходит бесследно. У Ильи получалось хуже, и он чувствовал себя неловко.
Годовщину совместной жизни отметили дома. Блестела жиром румяная, фаршированная яблоками утка. Пускал слезу французский, купленный в магазине "Гурман", сыр. Огонёк свечи отражался в вине красными искрами.
Инна тихо сказала:
- Илюш, мне уже тридцать... Надо что-то решать...
Илья промолчал. Решать не хотелось. Инна нежно коснулась его руки:
- Ты подумай месяцок, хорошо? А там посмотрим.
Через месяц "смотреть" оказалось не на что. Ясным сентябрьским утром Инна чмокнула Илью в щёку, улыбнулась, сказала: "Прощай". Кажется, её голос дрогнул. Внизу ждала машина. Илья постоял перед закрытой дверью, вздохнул, но расслабляться нельзя -- дела, дела!
Он не сильно скучал. Расставания неизбежны. Жизнь -- это проект. Любовь -- тоже проект. Союз сердца и разума. Не надо только давать обещаний, которые не намерен сдержать.
Хотелось чего-то нового. Перемен. Хоть фотографии в прихожей повесить. Выбрал самые удачные -- пейзажи, виды, флора и фауна. Приёмщица в фотосалоне похвалила:
-- Цвета очень красивые! У фотографа цепкий глаз. Ваши?
-- Мои.
-- Прямо хоть в журналах печатай.
Зубы у неё росли криво -- двум верхним резцам не хватило места, и один слегка заступал за спину соседа. Но это не портило. Наоборот, придавало трогательный оттенок смущения сдержанной полуулыбке.
Илья приносил фотографии ещё дважды, и они мило беседовали о премудростях выбора экспозиции и построения кадра. А потом пригласил Алёну в театр.
Он заехал за ней вечером. В салоне новенькой "Шкоды" играло романтическое "Рондо Венециано". Илья, при галстуке, одетый в длинный плащ цвета мокрый асфальт, был галантен -- открывал дверь, подавал руку, и при этом несколько скован, отстранён, как показалось Алёне. По его светлокожему лицу, с уже наметившимся резкими морщинками от крыльев носа к уголкам губ, выражению бледно-голубых глаз она не могла понять: "Нравлюсь? Или..." А что "или"?
Провинциальный драмтеатр, съехавший в угоду почтеннейшей публике к фарсу на грани приличий - не бог весть что, но в перерыве для посетителей ложи подавали шампанское, и потому действие второго акта было явно более живым, а местами даже захватывающим. Актёры играли, шампанское кружило голову. Ах, хорошо!
Так начались их отношения. Поначалу совершенно приятельские, ни к чему не обязывающие. Обоих это устраивало. Илья красиво ухаживал. Приходя на встречу усталым от дневных дел, он всегда выглядел и вёл себя безупречно, обволакивая вниманием, но нигде не переступая черты, за которой опека оборачивается навязчивостью. И всегда эта его фирменная нордическая отстранённость.
С некоторых пор он стал дарить розы. Приносил на свидание только одну, но обязательно совершенную, с длинным стеблем, живыми листочками, и полураскрывшимся нежным цветком розового или алого цвета. Розой можно было любоваться долго, что Алёна и делала, а потом, не в силах кинуть увядающую красоту в мусорное ведро, засушивала и помещала в широкогорлую керамическую вазу, собирая своеобразный букет развивающегося знакомства.
Когда Илья пригласил её зайти в гости на кофе, Алёна уже примерно знала, что может увидеть. Квартира ещё хранила исчезающие следы заботливой женской руки, но холостяцкий стиль жизни уже доминировал. Фигурки на полках покрылись пылью, гардины просили стирки, а посреди зала, на двухцветном, в тон стенам, ковре, громоздилась наклонная скамья и валялись гантели. Алёна поняла о хозяине квартиры всё -- его недалёкое прошлое, и настоящее. А также возможное своё близкое будущее. Кофе оказался в самом деле хорош. Мелкого помола, с едва уловимым запахом миндаля. Илья варил его в медной турке, и аккуратно разливал по тонкостенным маленьким чашечкам. Был ещё купленный в кафе на вынос тирамису, и французский коньяк, от которого Алёна вежливо отказалась, и привезённый Ильёй из турпоездки "Бэйлис", и возможность уйти... И приглушённый свет спальни, и графитово блестящие простыни, холодившие тело.
После новогодних праздников отправились на Красное море. Илья увлёкся дайвингом, неожиданно почувствовав -- это его. Спокойное плавание в молчаливой голубой толще, причудливые обитатели которой заняты своей, понятной им одним жизнью. А у Алёны никак не получалось правильно задержать дыхание. Ей становилось не по себе от одной только мысли оказаться отрезанной от живого воздуха атмосферы. Для обычного купания вода была чересчур холодна, и пока Илья плавал, Алёна гуляла, наслаждаясь совершенно апрельскими ощущениями ветра, солнца, цветов.
Их совместная жизнь протекала размеренно. Илья сменил почти новую "Шкоду" на совсем новый "Фольксваген". Алёна уволилась, взяв на себя заботы по дому, стала ходить в фитнес-клуб -- йога, пилатес. Ей, привыкшей быть днями среди людей, не хватало общения. Хотела взять у знакомых породистого котёнка, "перса", но Илья запростестовал: "Обдерёт мебель!" И предложил взамен: "Может, аквариум? У меня в детстве был, круглый."
Так прошёл год, и два, и три, и пять свободного союза двух свободных людей, который называют гражданским браком. Они укротили время, замкнув прямую событий в кольцо вечного возвращения. Даже своенравное отражение в зеркале смирилось, повинуясь разумной организованности бытия.
Только встречая на улице подросших соседских детей, Алёна вспоминала -- время обязательно отомстит. И тело, которое вот лишь недавно могло, вдруг уже окончательно и бесповоротно не сможет. Высохнет как безупречная роза в керамической вазе с широким горлом.
Тема эта была между ними табу. Детей Илья не любил, раз и навсегда прервав разговор так, что Алёна оторопела:
-- Я эмоциональный урод. Калека. Не хочу уродов плодить.
Но из глубины холодных голубых глаз вдруг выглянул маленький мальчик, сидящий на полу возле аквариума с золотыми рыбками. И нестерпимо, до боли, до слёз захотелось обнять его, прижать к себе, погладить по головке, утешить, и сказать что всё обязательно будет хорошо. Сделать это сейчас было никак невозможно, поэтому Алёна просто ткнулась лицом в грудь Ильи, а он деревянным движением сомкнул вокруг неё руки, будто бы согревая. Только это не он согревал её.
А потом кольцо дало трещину. На рынок, где работал Илья, пришли крупные игроки. Вездесущие сети, со своими каналами, отлаженной логистикой, и совершенно убойными для мелких оптовиков ценами. Отдельчики, куда Илья поставлял товар, закрывались один за другим. Доход падал. Нужно было перестраивать бизнес. Илья держал маленькую торговую точку, на бойком вроде бы месте, но она совершенно не приносила дохода. Всё уходило на оплату аренды, да на заработок продавца, которым был школьный приятель, когда-то моливший о помощи: "Выручай - денег нет, работы тоже, семью кормить нечем". Вот Илья и поставил его на точку, а теперь чуть ли не предателем себя чувствовал. Бизнес есть бизнес, конечно, а как-то не по-человечески выходит. Всё мучился, думал -- как сказать? Как подсластить горькую пилюлю? Хотел даже домой на чай пригласить, как-бы по старой памяти. Но продавец неприятную новость воспринял спокойно. И даже будто обрадовался. Илья подумал: "Вот молодец мужик, видимо сам понимает, что не по силам мне его содержать больше". С облегчением закрыл аренду, вывез остатки товара, удивившись в очередной раз низким спросом, и лишь через две недели, приводя документы в порядок, заподозрил неладное.
Нанятый аудитор тут же раскрыл нехитрую схему -- продавец не торговал товаром патрона. С немалой прибылью он продавал свой, заключив в обход благодетеля договора с теми же поставщиками. А теперь уже и аренда была на него оформлена.
В тот вечер Илья не пришёл домой вовремя. Поначалу Алёна не сильно встревожилась, но оборвав телефон, монотонно бубнивший об отсутствии абонента в сети, уже не могла найти себе места. Несчастный случай? Авария? Батарейка в мобильнике села? Несколько раз был согрет, и несколько раз остыл приготовленный ужин. Кусок в горло не лез. Выходит, любит она его? Нет? Но почему же тогда так тревожно и страшно за этого холодного... и родного ей человека? Всплывшая в сознании фраза "обзванивать больницы и морги" пугала невообразимой дикостью. Вконец измученная, заснула в кресле под не выключенным торшером.
Илья вернулся под утро. Трезв, как обычно спокоен, и лишь до чрезвычайности бледен. "Был на работе. Думал." - исчерпывающий ответ, который переварить умом невозможно. Только "понять и простить", как советуют глумливые автомобильные надписи. Алёна простила, но не поняла.
Через месяц итогом ночных раздумий прозвучал марш Мендельсона в пустом зале ЗАГСа. "Не предам" - сказало тоненькое золотое колечко с бриллиантовыми искорками, плотно севшее на безымянный палец правой руки. Знакомые, ошеломлённые новостью, шутили про "подпольный брак", и усмехались: "Алёнка Илюху измором взяла".
Медовый месяц прошёл в полуподвальном помещении склада, часть которого пришлось теперь выгородить и переоборудовать под торговый зал. Впрочем, сначала Алёне даже понравилось. Словосочетание "семейный бизнес" грело. Устав от долгого домохозяйствования, она увлечённо систематизировала товар, раскладывала по полкам и натирала стёкла в витринах. Масса идей кружилась в её голове -- куда дать рекламу, какие повесить растяжки, как организовать скидки для постоянных клиентов. Место было неподалёку от центра, но на тихой, непроходной улочке. Алёна, гордясь находчивостью, сделала макет объявления, и разместила заказ в типографии. Но Илья бесцеремонно наступил на горло не спетой песне:
-- Ты что себе позволяешь?! - Кричал он. - Это моё дело! Мой корабль! И только я сам буду прокладывать курс!
Какое-то время пыталась стоять за прилавком, но и тут Илью не устраивала её работа: Не так ответила одному, слишком долго возилась с другим. Он стал очень жёстким боссом. Хуже всего, что этот спёртый полуподвальный воздух отравлял атмосферу дома. Вечерами они почти не разговаривали друг с другом, и всё чаще засыпали спина к спине, каждый у своего края широкой испанской кровати.
Оба понимали, что так дальше нельзя, и с "семейным бизнесом" было покончено. Вздохнув, Илья нанял помощника. Без оформления, вчёрную, и пристально следил за каждым его шагом. Алёне сказал коротко: "Устраивайся на работу".
В фирму дальних знакомых её взяли специалистом по кадрам. Платили не много, но и не особенно нагружали, так что она вполне успевала прийти домой раньше, чтобы встретить Илью традиционным семейным ужином.
Постепенно всё как-то наладилось, вновь замкнувшись кольцом. Правда, о Красном море приходилось только мечтать -- ни средств не хватало ни времени. Илья позволял себе лишь короткие двух-трёхдневные выходные, изо всех сил стараясь превратить рабочее время в деньги. Неподъёмным якорем повис на шее кредит за полуподвал. Илья упорно надеялся, что когда-нибудь корабль его бизнеса залатает пробоины, развернёт паруса, и доставит их в ту почти несбыточную страну, где преуспевающие добропорядочные бизнесмены занимаются меценатством, и радуются успехам отпрысков, сидя в глубоких креслах у каминов в своих крепких трёхэтажных особняках.
В конце концов -- а почему бы и нет? Тем более, что после свадьбы они с Алёной больше не предохранялись. Сейчас, правда, Илья уже почти жалел о принятом на волне чувств решении. Два года прошло -- и ничего не получалось. В глубине души он точно знал отчего, по чьей вине. Но с другой стороны -- зато все взятки гладки.
А потом уронили рубль. Клиентуру как ветром сдуло. Остались самые преданные, но они не делали кассу. Да и закупать он мог теперь отнюдь не "Европу", как прежде, только "Китай", и не из самого лучшего. Оборотный капитал был нужен как воздух, и квартира пошла в залог...
Илья закончил уборку. Вымыл лицо и руки, переоделся. Ехать домой не хотелось. Он бы, наверное, и заночевал здесь, если бы не Алёна. Придётся звонить, что-то придумывать, объяснять, растолковывать... Нервно накинул куртку, погасил свет, закрыл одну дверь, вторую, поставил на сигнализацию.
Серый комок метнулся под ноги в сумраке узкой лестницы. Илья поддал ногой пронзительно вякнувшее живое нечто. Оно отлетело во тьму, с глухим стуком ударившись в стену. "Кошка! Неужели убил?!" - бросился следом, не отдавая отчёта взял на руки почти невесомое мягкое тельце. Котёнок был жив, только часто, по-собачьи, дышал, высовывая маленький розовый язычок. Илью трясло. Он упёрся лбом в холодный кирпич стены, и почувствовал, как катятся по щекам горячие слёзы. Сел в машину, бережно положил зверька на переднее сиденье, поехал домой.
Алёна открыла дверь.
-- Вот, котёнок... У него, кажется, лапка сломана...
-- Господи! Кисонька! Бедненький! Кто это так с ним? Где ты его нашёл?!
-- Там... На лестнице... - не своим голосом ответил Илья, подавляя подступивший к горлу ком жалости и стыда.
Прошло два месяца. Пушок выздоровел, и весело скакал по квартире. Он уже успел основательно ободрать диван, совершенно игнорируя специально купленную когтеточку, и с любопытством присматривался к двум крупным вуалехвостам, беспечно плавающим за аквариумным стеклом.
Корабль лишился гавани, но всё ещё боролся с волнами, хотя шансов уцелеть у него было мало.
В изящно-мраморной ванной витал слабый, но стойкий кошачий запах. Пасмурным зимним утром Алёна разглядывала на свежераспакованном Evitest две уверенных красных полоски.
Кольцо лопнуло, и свернулось в спираль.
Настоящее продолженное время - в английском языке обозначает действие, которое происходит в данный момент.