Старые люди поговаривают, что навязчивых идей, вне зависимости от того, что они в себе несут, следует избегать. Если обычные наши мысли и контролируем мы сами, то все переживания, от которых порою может избавить лишь пуля, приходят только извне.
Новость о выставке Британского музея оказалась весьма неожиданной для меня. Хотя пару лет тому назад в наш город заезжал даже лондонский театр, событие подобного масштаба было чем-то из ряда вон выходящим. В конце концов, я мог назвать лишь несколько имён местных исследователей, которые интересовались хоть чем-то, связанным с историей древней Африки. Было особенно странно, что папирусы Древнего Египта окажутся у нас прежде столицы.
Сфера моих интересов находилась совсем в другой эпохе, однако странная игра судьбы связала её с античностью: я надеялся, что мне удастся лишний раз попрактиковаться в английском языке, и, быть может, завязать полезные контакты — зарубежная стажировка мне бы совсем не помешала. Работа над диссертацией зашла в тупик, и визит в лондонские архивы мог бы сдвинуть её с мёртвой точки.
Закончив все свои дела, я прибыл в здание старейшей городской библиотеки. По какой-то неясной причине старинная часть строения с высокими потолками простаивала, и вместо прекрасных врат, спроектированных более века назад, обычно приходилось протискиваться через стеклянную дверь, что всегда раздражало меня. Однако, к моей радости, экспонаты выставки разместили всё же в подходящем им месте.
Большую часть присутствующих составляли отчаянно зевающие студенты, однако я всё же обменялся приветствиями с несколькими знакомыми, украдкой фотографирующими зал. Когда я спросил у известного мне по университету лектора, где я могу найти представителя музея, то он отмахнулся и досадливо сказал:
— Некий мистер Абдул-Латиф сидит в конце зала, однако его английский язык оставляет желать лучшего. Честно говоря, как и его манеры: всякий раз, когда я пытался спросить его что-нибудь о методах датировки, то он лишь пристально смотрел мне в глаза, качал головой и, пришепётывая и извиняясь, говорил, что является специалистом по совсем другой эпохе.
Кинув взор на высокий стул в конце зала, я увидел сморщенную фигуру в чалме. Улыбнувшись, я подумал, что зимой она бы смотрелась ещё забавнее.
Мне подумалось, что вне зависимости от познаний британца неясного происхождения, стоит по крайней мере осведомиться у него, сколько дней будет длиться выставка. В объявлении об этом почему-то не было ни слова.
Задумчиво шагая мимо монет и статуэток, я уже почти дошёл до Абдул-Латифа, когда он резко поднялся с кресла и шагнул навстречу мне. Возможно, я слишком погрузился в себя, и был в слишком благодушном настроении, однако пристальный взор заставил меня остановиться. Странная смесь запахов ударила мне в нос, и я попятился назад, невольно отметив про себя, насколько маленькими на фоне статуй и саркофагов казались мне присутствующие. Огромные потолки лишь подчёркивали эту разницу, делая её поистине достойной эпохи фараонов.
Он заговорил первым, на прекрасном английском языке с лёгким гортанным акцентом, что и порадовало и удивило меня: мой знакомый был минимум на двадцать лет старше меня и не в его привычках было разыгрывать кого-либо, тем более, на столь особом событии.
—Мистер N! Добро пожаловать: честно говоря, сама идея этого мероприятия казалась мне сомнительной, однако я рад, что хотя бы Вы решили посетить его.
Остолбенев, я с запинкой и ошибками начал говорить, что не могу понять, откуда он меня знает, ведь мой интерес к египтологии едва ли превышает любительский, но, Абдул-Латиф, расхохотавшись, заметил:
— Всё очень просто. В вашем городе не так много молодых исследователей, пишущих о Британии, ещё меньшая их часть пишет на английском, и уж совсем почти никто не пишет со столь хорошо замаскированным желанием посетить наш музей — сказал он, лукаво посмотрев на меня.
Когда я открыл рот, чтобы возразить сам не знаю чему, он продолжил:
— Оглянитесь.
Я оглянулся.
— Посмотрите: сюда пришли студенты, несколько седых преподавателей и Вы. Угадать, кто именно из них Вы, было очень легко.
Посмотрев на моё лицо, он вздохнул и тихо сказал:
— Право, стоило бы оставить Вас в неведении, только лишь чтобы продлить ощущение чуда.