...Не следует ожидать ничего дурного от смерти, и уж если что принимать за верное, так это то, что с человеком хорошим не бывает ничего дурного ни при жизни, ни после смерти и что боги не перестают заботиться о его делах.
Сократ
Не стоило все-таки спорить с Агафоном. Да кто же знал, что он вдруг схватит этот камень и...
В общем, лежу я на спине, а со мной возятся старухи. Обтерли, завернули в простую некрашеную ткань, а потом сунули под язык тяжелую позеленевшую монету. Где они ее нашли, такую древнюю? До сих пор у меня во рту этот мерзкий медный привкус. Я даже чувствовал, что одна сторона неровного металлического диска сгладилась до неразборчивости, а на другой едва проступает лицо с выпуклым носом, натертым бесчисленными пальцами. И не выплюнешь!
- А теперь лепешку, - сказала кому-то тетка Гекатерина. Это наша соседка, немало она моей крови попила при жизни, поэтому я сразу узнал ее голос. Гекатерина старая и страшная, как... ну, как она сама. Другой такой Гекатерины нет во всей ойкумене. Может, и не будет никогда, если боги смилостивятся.
Взяв лепешку, тетка Гекатерина вложила ее в мою остывшую ладонь. Стало как-то тепло. Свеженькая, подумал я, лепешка-то. Это для Кербера. Удержаться бы, не слопать самому, а то ведь не пустит. Что тогда делать буду, у врат сидеть веки вечные? Скучно как-то.
Семья решила захоронить меня в земле. Да, я был уже достаточно взрослый и даже мог бы участвовать в битвах - хотя бы подносить что-то. Однако никакой войны на мой век не пришлось, поэтому я так и остался мальчишкой, ребенком, а детей у нас в городке провожают без особых почестей. Не напасешься на всех. Мрут как мухи, особенно маленькие. Не держится в них жизнь. Да и что сказать, во мне вон тоже не удержалась. Ох, не стоило спорить с этим дураком Агафоном, а уж тем более драться с ним... Ладно, не буду, все равно ничего уже не изменишь.
Вынесли меня еще затемно. Не хотят люди огорчать божественное Солнце видом покойника. Моим, стало быть, видом. Может, оно и правильно, пусть день будет для живых, а ночь останется мертвым. Есть в этом какой-то смысл. Да и чего на меня смотреть - я и при жизни-то не был красавцем, а теперь, с проломленным черепом, и подавно.
Смерть для нас - ничто, ведь все - и хорошее, и дурное, заключается в ощущениях, а смерть есть лишение ощущений. Самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то уже нет нас.
Вроде как Эпикур так сказал. Я почему-то вспомнил эти его слова, когда меня закапывать несли. Но по всему выходит, что есть смерть. Не прав Эпикур, голова садовая. Есть она, братцы. Значит, и все остальное есть - река Стикс, и лодочник Харон, и царство мертвых... И Кербер, который охраняет врата в это самое царство. Интересно, сколько у него все-таки голов? Разные есть версии. Ну, скоро узнаем.
---
Некрополь у нас старинный, большой. Улыбающиеся куросы и коры на могилах знатных горожан, пыль, тишина. Небо алеет, но еще не жарко... Были, конечно, цветы, были слезы. Мне даже стало немного жаль мать и сестер, расчувствовался. Но взял себя в руки (или что там у меня теперь вместо рук).
То да се, гляжу - откуда-то широкая река взялась передо мной. Пологие холмы кругом, мягкий неяркий свет. Вроде как сумерки, только воздух будто бы сам собой светится. Хорошо, подхожу я к берегу Стикса. От воды зимним холодом тянет, медленные волны тускло поблескивают. И вроде как лодка с того берега плывет ко мне. Когда она поближе оказалась, разглядел я в лодке седобородого старичка.
Ткнулась лодка в прибрежный песок. Старичок говорит мне:
- Залезай, парень, не задерживай.
Вошел я ледяную воду, а старик мне руку протягивает, вроде как помочь.
- Нет, - говорю, - не надо. Сам справлюсь.
- Нечасто в последнее время мертвые сами ко мне в лодку прыгают, - усмехаясь в белую бороду, говорит старичок. - Иных даже подталкивать приходится. Молодец!
- Утром был молодец, - отвечаю, - а к вечеру - мертвец.
Кивнул согласно старичок и повез меня на тот берег. Когда я уже собрался вылезать, он вдруг спохватился:
- Слушай, заболтался я с тобой, парень... Ты деньги-то гони за перевоз.
- Вот, - подаю ему свою монету.
Старичок взял ее с сомнением, тщательно вытер о хитон, осмотрел со всех сторон.
- Древняя вещь, - говорит. - Я, знаешь, коллекционирую... Вот дорога, по ней иди, не заблудишься. Тут недалеко.
Поблагодарил я его и пошел. Иду себе меж холмов. В общем, задумался и сожрал лепешку.
И заметил это, когда последний кусочек в рот отправил. Со мной и при жизни такое частенько случалось, если честно. Пойдешь так в лавку на соседнюю улицу, задумаешься - глядь, ты уже за городом.
Вот ведь незадача какая! Встал я на дороге, значит, и стою. Не знаю, что дальше делать. Просить старичка, чтобы он назад меня переправил? Нет, нельзя мне назад. Эх, ладно, думаю, прошмыгну как-нибудь мимо Кербера. Зевс не выдаст, Кербер не съест.
Пошел дальше, а в душе сомнение. Ноженьки не идут.
Вот и они, врата. Вокруг одного из каменных столбов цепь закреплена, а на цепи ходит пес Кербер. И голов у него не три, а куда больше. И все разные. Страшенные такие! И одна голова, на львиную похожа, вроде как мной интересуется.
Чувствую, коснулся меня кто-то. Смотрю - надо же, Гекатерина, соседка-то наша.
Ну, думаю, неужели и старой карге конец пришел? Откинула, наверное, копыта аккурат во время моих похорон.
А тетка Гекатерина медленно-медленно так поднимает руку и протягивает мне что-то.