Единственное время, которое есть у вас - сейчас; единственное место - здесь.
Ошо
Хонгор продолжал стрелять. Каждая стрела била точно в глаз, но широкие боевые наконечники раскалывали хрупкие черепа, и зверьки лежали вокруг потемневшими от крови кучками. Но белок становилось все больше. Выпустив последнюю стрелу, гремевшую в колчане, Хонгор ударил верного коня по крутым бокам и направил его туда, где стена деревьев казалась не такой монолитной.
Белки, как дисциплинированный монгольский тумен, разом бросились за Хонгором - которые верхушками деревьев, которые низом. Тонкие ветви хлестали Хонгора по плечам и лицу. Хонгор оглянулся - позади бушевал лесной пожар, только пламя было живое, состоявшее из сотен разъяренных зверьков, готовых вцепиться в горло. Лес скрипел и заходился в визге, издаваемом взбесившимися белками.
- Проклятая Русь, - прошипел Хонгор и ударил плетью коня.
Терпи, конь, терпи! Это все попы-колдуны, а кто же еще... Хонгор, как не пытался, никак не мог стереть из памяти тела боевых товарищей, лежащие в густой лесной траве - изуродованных до неузнаваемости, без ушей и носов, без глаз.
Следы маленьких и острых, как бритва, зубов, и запекшаяся кровь на ткани одежд, на доспехах. Наверное, эти маленькие злобные духи застали воинов врасплох. Их сотни, сотни. Набросились все сразу, кусали туда, где тело не было защищено сталью. Не помогла сталь. Ничего бы не помогло, только бегство. Лететь отсюда прочь, чтобы ветер свистел в ушах. Иначе смерть.
А Хонгор совсем не хотел умирать, нет. Хонгор хотел богатства и славы. Жемчуга хотел, серебра и мехов. И белых женщин с глазами, как озера. Непокорных, светловолосых. Конечно, он был готов умереть в бою, как и любой другой, это в порядке вещей. Но чтобы вот так...
Он зарычал и сшиб с плеча упавшую откуда-то сверху белку. Великий Тенгри, помоги выехать живым из этого северного леса, полного злых демонов!
Хонгору нестерпимо захотелось домой, в родные степи, где на пологих бархатных холмах колышется под ветром ковыль, где синие тени ложатся на землю с приходом сумерек, а рассветы розовеют, как китайский шелк. Юрты стоят в долинах, и медленно катятся со склона на склон отары овец, и...
Взгляд Хонгора затуманился, и он не заметил толстой ветви. А может, демоны леса нарочно опустили этот сук перед ним? Как бы то ни было, ветвь и голова Хонгора встретились, и дерево победило, выдернув человека из седла. Хонгор полетел вверх ногами в сырой мрак чужого леса, и темные воды беспамятства сомкнулись над ним.
---
- Гляди, дядя Мирон! Это я в беличьем гнезде нашел, - сказал Осьмуша.
Мирон взял из рук мальчишки непонятный предмет.
- Эвона, - сказал он с удивлением. - Так это же шапка! Такие вот шапки, Осьмуша, татары носят. Татарская шапка, стало быть.
- Как же она в дупле-то оказалась?
- Кто ж ее знает, - пожал плечами Мирон. - Может, проезжал татарин какой да обронил. А белка нашла да в гнездо снесла.
- Это я, значит, полез в дупло-то, - сказал Осмьмуша. - Там все белочка крутилась... Очень хотелось мне бельчат посмотреть.
- Ишь ты, - улыбнулся Мирон и покачал головой.
- Полез я в дупло, а там шапка. И белка-то, дядя Мирон, все рядом мечется, пищит недовольно.
- Это она дом свой защищала, - пояснил Мирон.
- Известное дело, - согласился Осьмуша. - Сама облезлая такая, страховидная! Глаза злые, а на лбу отметина, будто приложил кто.