Прохлада благородного шелка дарит сонное забытье. Скользят ладони по покрывалу - вверх, вниз. Красивое покрывало - не мое! Большая, удобная кровать, увенчанная темными коваными прутьями, - не моя! Четыре картины на стене. Красная, белая, синяя и черная. Время суток. Экспрессионизм. Объясняла безумному художнику замысел три дня. Дошло, рисовал больше года. Картины тоже не мои! На потолке цветные окошечки зеркал, готовые при любом освещении отражать сюрреализм и реализм. Долго подбирала цвета. Двадцать семь зеркал ежедневно видят - не мое лицо! Эта огромная спальня продумана моей головой и собран моими руками. И она - не моя!
Татка вглядывалась в собственное отражение. "Лицо. Плотно сжатые губы с опущенными вниз уголками, французская помада не скрывает их бледности. Эти губы - не мои! Носик был маленьким, веснушчатым и дерзким. Сейчас - среднестатистический нос на выбеленном косметическими процедурами ухоженном лице. Глаза... из маняще-ореховых превратились в две капли "цвета виски". Водянистые, пустые, холодные и чужие! А волосы!? Непослушная, огромная, шелковистая копна... цвета меди! Хм... Зеркало рисует глянцевую стрижку модного цвета "горький шоколад". И волосы - не мои! Руки, ноги, грудь? Чужое! Где потерялась смешливая, неугомонная девчонка? Сколько мне? Семьдесят? Пятьдесят? А может, только двадцать?" От резкой боли в висках мрамор лица покрылся мелкими трещинками морщин. "Хватит задумываться о вечном! Так головная боль никогда не пройдет. Расслабиться. Дышать ровно. Сейчас подействует таблетка. Хмм... какие могут быть таблетки от тоски и мигрени?" Вдох-выдох. Едва слышный гул кондиционера незаметно покачивал сиреневую тишину спальни. Вдох...
Десять лет назад не устояв перед нескончаемым потоком слез кукольной Светки, Татка приняла участие во всеобщем убеждении приятеля Игоря, что он и Светка созданы друг для друга. Став "ангелом хранителем", собственная, зыбкая привязанность к Игорю окончилась в день бракосочетания, даже не начавшись, зато началась дружба. Сколько себя помнит, с самого детства, так было всегда. Тата дружила, помогала, жалела. Кому-то писала реферат, у кого-то лечила кошку. Кому-то дарила свои варежки, отдавала последнюю десятку. Чаще в ущерб себе, никогда не считаясь с собственными желаниями. Мама часто говорила: "Танюша, твои друзья пользуются тобой! Подумай!" Но отзывчивая девчонка летела на помощь, не слушая мамины увещевания. И сегодня, несмотря на грозящую лопнуть голову, пришла на юбилей. Появилась возможность трудоустройства двух безработных мужей приятельниц. Закадычный друг и финансовый директор крупного банка Игорь собирал у себя в доме влиятельных и полезных людей. На таком рауте запросто можно было договариваются о непыльной, денежной работе с нужными людьми.
Голова - примерный гимназист - разделила боль на составные части и складывала в нужном порядке. Вдох-выдох. Вдох... уловила несвойственный для спальни запах: неяркий, со специфическим сладковатым оттенком. "Так пахло... что?" Разум, нацеленный на положительный результат, заставил отодвинуть мешавший вопрос. Вдох-выдох. Боль уходит. Вдох... "ОЧЕНЬ знакомое. Далекое. Родное. Страстное, томное". Вдох-выдох. Приоткрылась дверь, в тихую спальню, как через трещину ворвались хаотичные звуки большого праздника. В проеме возникло озабоченное лицо хозяина, невысокий смуглый мужчина тихо скользнул внутрь, быстро прикрыв за собой дверь. Снова воцарилась приятная тишина. Игорь остановился у двери, прислушался, внимательно глядя на лежащую женщину, тихонько двинулся по комнате. Тата открыла глаза, посмотрела, щурясь, на крадущегося партизана. Заметив открытые глаза, Игорь смущенно улыбаясь, зашептал: - Лежи, лежи. Не хотел тебя тревожить, но она спрятана тут. Я только заберу и улетучусь.
Прикрыв веки, Тата тихо спросила: - Как идет веселье?
- Все как обычно. А ты? Как твоя мигрень?
Игорь обошел кровать, нагнулся, достал большой плоский пакет и стал его разворачивать.
- Скоро пройдет. Еще немного полежу и спущусь к вам.
- Лежи, лежи! Там все равно ничего интересного.
Татка поморщилась от резкого звука шуршащей бумаги.
- Прости, я быстро, только разверну подарок и уйду.
- Что там?
- Картина. Светке на юбилей нашей свадьбы. Она, правда, не оценит. Ну и плевать. Хороший повод ее наконец-то повесить, а то лежит почти месяц.
Профессионально упакованная картина усилиями мужских рук обнажилась. И! Запах, освобожденный от множества толстых и тонких покрывал, заскользил по комнате, заполняя сладким, пряным туманом все пространство.
-Где ты ее взял? - похолодевшими губами, прошептала застывшая женщина.
- В Германии, на выставке. Представляешь, на выставке современной немецкой живописи купил картину русского художника! Увидел ее и понял - хочу!
Хозяин не обращая внимания на перемену в несчастной подружке, довольно улыбаясь, смотрел на полотно в своих руках.
- Очень талантливый, модный художник. Говорил: "Она принадлежит только мне. Не продам!" Но я тоже упрямый! В последний день познакомился с агентом. Милая такая немка, кажется, его невеста. Предложил хорошую цену. Продала! Думаю, скорее - избавилась.
Держа двумя руками картину, Игорь медленно двигался к выходу. У Татки закружилась голова. Её липкая тоска - садистка, ехидно улыбаясь, медленно расправила плечи, и вышла на своих тонких каблучках из самого темного угла души.
- Знаешь, - произнес задумчиво, уже на пороге, - как она называется?
-...уююю...- стиснув зубы, простонала Тата.
-"Золотое руно"! Смотрю, а на душе словно солнечные зайчики скользят, так хорошо делается. Она стоит и не таких денег! Это точно, мастер!
Дверь захлопнулась. Тата неподвижно смотрела в потолок, а память услужливым официантом, не раздумывая, расставляла тщательно спрятанные умом от раненного сердца воспоминания о первой и единственной любви.
Познакомились они в колхозе, на сборе самого вкусного в мире винограда. Демьян оканчивал художественное училище, слыл среди однокурсников законченным ловеласом, Танечка только поступила на первый курс, была наивна, восторженна и доверчива. Её улыбчивое лицо и круглые плечи так и просились на холст. От навязчивых предложений она отшучивалась, оставаясь для всех просто хорошим другом. И вот кем-то предопределенная хмельная ночь под огромной южной луной. Безумные слова: "Татка, ты будешь только моей!" Не дававшие опомниться: страстные объятья, поцелуи и разорванная футболка. До конца колхоза прожили на старой даче. Однажды утром, когда дурашливо капризная, не выспавшаяся и ленивая Тата сидела в кровати, Демьян решил писать ее портрет. "Рисование" длилось долго. Татка ругалась, злилась, засыпала, сбегала, мучилась любопытством, нудила и смеялась. Демьян был строг, сосредоточен и увлечен. Только к вечеру "мучение" закончилось. Довольно улыбающийся чему-то своему счастливый художник упал к ней в кровать, и Татка впервые узнала, что значит "улететь на седьмое небо". Проснувшись к обеду, первым делом девченка подошла к холсту. Портрет ей не понравился. На нее смотрела самая настоящая она - сонная, глупо улыбающаяся, растрепанная и не одетая. От злости тут же решила "все испортить". Налепила на не застывшее масло рассыпанный по столу табак из-под сигарет "Золотое руно". За этим занятием ее застал Демьян. Он молча посмотрел на "улучшенную" картину, взял Тату за руки и, увлекая к кровати, прошептал: - Запомни! Ты и она принадлежат только мне! Ты не сможешь быть с другими. Никогда!
Так и остались пряно пахнущие табачные ниточки на медных волосах портрета. Картину окрестили - "Золотое руно". После колхоза разъехались по домам. К началу семестра Демьян не приехал. Не было ни писем, ни вестей. Прошел месяц. "Добрые" подружки, на чьих глазах развивался роман, притворно вздыхая, вынесли свой жалящий вердикт: "прошла любовь, повяли Винограды"! Нужно было срочно решать, что делать с "плодом любви", безжалостно напоминающим о себе утренней рвотой. Ехать домой и каяться в легкомысленной страсти было стыдно. Гордость не позволяла признать свою беспечность, недальновидность и безоглядную страсть. Было невыносимо горько за свое короткое счастье. Поддержки ждать было неоткуда. Избавление от "нежелательной беременности" проходило так же мучительно, как и забывание причины. В больнице Татка познакомилась с медиками-практикантами, благодаря их неиссякаемому оптимизму и заботе ее пошатнувшееся здоровье и душа были реанимированы. Выйдя из больницы, девушка теперь часто пропадала с новыми друзьями. Девчонки снова завидовали. Медики нравились всем. А после Нового года случилось ЭТО. На кухне случайно услышала, что вернулся Демьян и уже второй день в общаге. Тата бежала к нему в комнату, как сумасшедшая, хотелось быстрее увидеть, обнять, пожаловаться, рассказать...
- Что здесь делает это шлюха? - приветственная фраза криво улыбающегося, пьяного Демьяна хлестнула наотмашь, пригвоздив на пороге. - Меня не было всего три месяца, а вы, барышня, уже гуляете с медиками и делаете от них аборты? Сука!
В глазах потемнело, и звонкая пощечина, которую Татка залепила скорее от испуга по дорогому ей лицу, было последнее, что она помнила о любви. Демьян уехал. Говорили, диплом сдавал с помощью папы, как-то хитро. Других объяснений между ними не было. Урок был пройден. Время ретушировало боль сиюминутными заботами. Только слова "Ты не сможешь быть с другими... Никогда!" - стали пророческими.
И вот через столько лет неожиданные воспоминания прошлого. Желание снова увидеть картину, написанную руками единственного любимого в этой жизни мужчины, вынесло Татку из спальни. Спускаясь по лестнице, услышала непривычные для гламурных вечеринок громкие крики. В низу что-то падало, там ругались и кричали.
- Она не имела право продавать ее!
- ... Света, не нужно милицию, мы разберемся.
- Я готов заплатить за нее вдвое больше. Продайте.
В большом, празднично убранном холле был заметен разгром: валялись стулья, перевернутая подставка для мольберта, стекла от бокалов. Гости удивленно жались по углам, наблюдая за перепалкой. Тата схватилась за косяк, пытаясь устоять на ослабевших ногах. Перед Игорем, к ней лицом, стоял Демьян.
- Эта картина не может принадлежать никому, кроме меня! Понимаете? Для меня ЭТО больше, чем портрет!
Все такой же загадочный, и по мужски красивый Демьян, разгорячено жестикулировал руками. Растерянный Игорь с красными пятнами на лице, смотрелся рядом с художником маленьким суетящимся клерком.
-Хорошо, я вас понимаю, это действительно не обычная картина. Пойдемте в кабинет, все обсудим. Мужчины направились к арке, у которой стояла Татка. "Это не я. Это не он. Так тому и ..." - прикрывая веки, думала оглушенная женщина.
- Татка! Мы тебя разбудили? Прости!- проходящий мимо нее Игорь ласково коснулся ее руки. - Тут приехал художник, требует назад картину. Я сейчас все улажу. Иди к гостям.
Художник медленно повернул лицо к женщине. Пристальные, горящие голубые глаза вмиг стали темно-синими. Руки сжались в кулаки. Медленно разворачиваясь в сторону Игоря, он глухо выдавил: - Вы купили эту картину для своей жены?
- Да, это мой подарок на юбилей.
- Вы сделали правильный подарок... - медленно и жестко чеканя каждое слово, ответил Демьян.
Художник исподлобья бросил пронзительный взгляд на Тату, хлестко рубанул неожиданную фразу: - Раз вы ее купили для своей жены, пусть она остается у настоящей владелицы. Все правильно. Извините за мою глупую выходку.
Резко развернулся и быстро пошел к выходу. Тата медленно съезжала по стене. Борясь с собственной слабостью и непонятными ей чувствами, почти выкрикнула в след решительно марширующему к выходу Демьяну: - Жену юбиляра зовут Светлана!
И уже чуть тише: - Я и она принадлежат только тебе...