Холостой товарищ лейтенант, в возрасте чуть за двадцать, служивший в начале 90 - х годов в Германии, представлял прямую и весьма немалую угрозу прежде всего для себя самого. Ведь что такое быть выпущенным на волю из узилища военного училища в столь нежном возрасте, да еще при полнейшем вещевом и продуктовом довольствии ? Сказка, а не жизнь. Эту благость бытия весьма органично дополняли два неплохих ежемесячных оклада, один из которых стабильно выплачивался в свободно конвертируемых немецких марках, другой же не менее регулярно копился на Родине, в Сберкассе. При таких раскладах все соблазны мира и вся бесовская рать на левом плече просто прокалывали юное естество насквозь, ежеминутно норовили заставить свернуть с пути истинного на скользкую тропинку неправедного. Cколько всего на моей памяти нами, грешными юными мудозвонами, было бесшабашно пропито, проиграно в карты, растрачено в пустоту...
Был у меня в Германии друг, командир минометной батареи нашего батальона старший лейтенант Леха Гольцман. Сдружились мы с ним как - то сразу, почувствовали друг в друге родственные души. В одной офицерской общаге жили, много чего вместе прошли и испытали. Леха, хоть он и еврей, выросший в Ленинграде, представлял из себя классический типаж совершеннейшего русского пропойцы, будучи при этом человеком в высшей степени порядочным, с очень крепкой культурной прослойкой. Как, впрочем, и полагается уроженцу города на Неве. Господь действительно не играет в кости, ничего не делает просто так, понапрасну, а по - настоящему раскрашивает мир в миллионы занятных цветовых оттенков и искренне смеется над устоявшимися людскими стереотипами.
Леха - весельчак, открытый всем ветрам мира, душа любой компании, напропалую пропивал все свои деньги и при этом всегда всех вокруг себя пытался угостить. Сопротивлялся парень как мог, не сдавался в плен стремительно зарождающемуся обществу всеобщего потребления, не разменивал радости жизни на лишние видеокассеты. Это его качество весьма ценили полковые дамы, особенно незамужние "вольняшки", то есть наемный обслуживающий персонал, продавщицы, медицинские сестры, официантки. Друга моего иногда навещало романтическое настроение, и в этот недолгий период расцвета души он некоторых из упомянутых девушек по очереди приголубливал. Да так, что они ни в чем не знали отказа в то время, когда кому - то ненадолго доводилось стать "любимой женой" старшего лейтенанта Гольцмана.
На месячную зарплату молодого офицера в Германии тогда можно было купить аж пару видеомагнитофонов. Это сейчас бытовая техника стоит сущие копейки, а что значил видеомагнитофон для советского человека в то время - уже обросло легендами, люди душу готовы были заложить за ту игрушку. Шмотки, кассеты, микроволновые печи разные, музыкальные, как тогда говорилось, "центры", продуктовый рай. Много от чего шла кругом голова у неизбалованного нашего человека, попавшего в среду всеобщего изобилия и понимающего, что сказка - не навсегда. Скоро вновь возвращаться в какой - нибудь забайкальский гарнизон, продуваемый всеми ветрами, где на полках местного военторга - шаром покати. Так что жить старались впрок, с запасом на будущие "тощие" годы.
Особым почетом пользовались машины. Перегонка машин в СССР стала неплохим способом заработать лишнюю копейку, потому как на Родине за автомобили, купленные у немцев за смешные деньги, можно было выручить очень неплохой навар.
Попал и я тогда под тлетворное потребительское влияние Запада, возмечтал о собственной BMW, влюбился в эти три органично сочетающиеся между собой буквы, а особенно - в образ материализуемого ими автомобиля. Стал для меня по молодости лет и сопутствующей тому глупости этот всего лишь кусок железа предметом Мечты. Да, именно так, с заглавной буквы. Для молодого русского парня охота всегда пуще неволи, а любовь зла. Так что под гипнозом всеобщей страсти купил себе на авторынке глубоко бывшую в употреблении "мечту", из - за чего нажил целое приключение, да еще какое. Километров триста пути на Родину моя машина еще выдержала, а затем в Польше безнадежно сломалась. Двигатель громко выругался и доброжелательно показал мне "руку дружбы" в виде шатуна, безжалостно пронзившего стенку блока цилиндров. Кое - как, не без приключений, я пристроил раненую "мечту" сотруднику советской дипмиссии в Щецине. Вышел из здания консульства, облегченно выдохнул и, не солоно хлебавши, вернулся в родной полк.
Ретирада моя случилась под утро, ночным поездом из Берлина, так что сразу же завалился спать. Проснулся далеко за полдень. Страшно хотелось есть и пить. Вышел из своей комнаты и сразу наткнулся на уже полупьяного Леху, который в коридоре обнимался со своим закадычным дружком - собутыльником, капитаном Петей Николаевым - командиром пехотной роты соседнего батальона, таким же горьким пьяницей. Петя постоянно ошивался у нас в общаге, в гостях у Лехи и даже иногда оставался ночевать на полу в Лехиной комнате, когда жена была не особо ласкова к нему, а такое случалось не так уж и редко.
- Леха, то, что мы с тобой сегодня нажремся - это даже не вопрос. Вопрос только в сроках, - всегда любил с утра повторять Петя с удивительно обаятельной улыбкой на лице. Предвкушал. Хороший парень, с харизмой, как сейчас модно говорить.
В тот воскресный день подвыпившие друзья уставились на меня, словно я был жутким привидением или живым мертвецом.
- Степыч, ты тут откуда взялся, ты же домой позавчера поехал ? - удивленно выдавил из себя оторопевший Леха.
- Вернулся что - ли ? - ошарашенно промолвил Петя.
- Да долго рассказывать, мужики. Машина у меня крякнула в Польше, так что вот поздравляйте с прибытием в родные стены. Не сложилось, первый автоблин комом вышел.
- Это повод, - глубокомысленно заметил капитан и тут же предложил отметить такое дело. Принципиальных возражений у меня не было, потому как в горле пересохло, а безработный, давно лишенный еды живот испытывал свои естественные муки. Сон уже будто стер все плохое, что случилось, начиная с утра пятницы, когда я весело выехал за пределы полка в направлении Бреста. Оказавшись в привычной среде, я уже воспринимал произошедшее со мной как всего лишь мелкую неприятность, не более, зато теперь на какое - то короткое время, до нового интересного происшествия, стану полковой знаменитостью, "притчей на устах у всех", как говаривал поэт.
Путь до ближайшего к полку немецкого гаштета оказался недолог, и на пути этом нам довелось встретить еще несколько удивленных знакомых. Приходилось быстро отделываться от их изумления и назойливых вопросов общими объяснениями. Гаштет звал и манил, пустой желудок торопил.
Вот уже за столом, за пивом с сосисками и вкуснейшим картофельным салатом, я рассказал всю историю моих польских злоключений в подробностях. Друзья - товарищи мне немного посочувствовали.
- Ничего, Степа, - обнял и душевно поцеловал меня в макушку Леха, - не было у тебя машины, и нахер она тебе не нужна. Не судьба, так не судьба, ходи пешком лучше.
- Не. Леха, я без машины все равно не останусь.
- Правильно, Степан, - поддержал меня Петя, - ты этого алкаша не слушай, он все равно последнее пропьет. Хорошо, что у меня жена есть, так она хотя бы собой прикрывает остатки семейного бюджета.
- Всегда говорил тебе, товарищ капитан, что ты подкаблучник обыкновенный, - язвительно заметил Леха.
- Что есть, то есть, но только немного. Зато, ребятишки, я вам так скажу - сижу вот тут с вами, спокойно пиво пью, а фурия моя дома пусть хоть стены грызет от злости. Это ничего, иногда чуть - чуть можно даже подкаблучником побыть, дисциплинирует. Зато хоть что - то увезу отсюда в наши голодные края, а ты, Леха, как босяком приехал, так шлемазлом и уедешь отсюда. Хоть бы кроссовки какие купил на память о службе здесь.
- Свободу на шмотки не меняю, - начал было заводиться Леха, а это очень опасно. Проходили, плавали, знаем, испытано на себе. Причем в этом же самом гаштете испытано, урок нам с Лехой тут был преподан хороший за юношеские буйный нрав и невоздержанность.
Дело случилось в конце весны, когда на дворе стояла чудная погода, пахнущая ароматом майского многоцветия, а мы с Лехой заступили в тот злополучный день в наряд по комендатуре. Леха, как старший по должности и званию - дежурным, а я его помощником. Здание комендатуры, что очень важно в свете излагаемых обстоятельств нашего приключения, располагалось аккурат наискосок в пятидесяти метрах от гаштета.
Служба в наряде по комендатуре из категории "не бей лежачего". Кто служил - тот поймет. Двое из ларца, то есть приписанные к комендатуре бойцы, шныряли туда - сюда, выполняли свои нехитрые служебные обязанности, преимущественно хозяйственные. Делать нам с другом особо было нечего, гауптвахта пустовала, а значит гарнизонный караул при ней отсутствовал, что само по себе существенно облегчало нашу службу. Все доклады и телефонные звонки были сделаны своевременно, порядок бойцы обеспечили, мы по очереди в полк на ужин сходили, и вот время уже к 21.00 подходит. Вокруг нас - мир и покой, в наших душах - тоска и даже какая - то чесотка изнутри пробирает. Всего - то в полусотне метров от нас, в гаштете уже начинается жизнь, загораются манящие огоньки, нарастает движение утомленных дневным трудом бюргеров, а мы тут сидим, кукуем. Впрочем, томление духа длилось недолго, и вскоре Леха, как старший во всех смыслах, двинул заманчивую идею.
- Степа, а не пропустить ли нам по кружечке, один хрен тут делать нечего ?
- Леха, ты же знаешь, что я как в той сказке: "...полезных перспектив никогда не супротив".
- Ну а чего, а ? Бойца на телефон посадим, если что - сразу метнется к нам, трех секунд не пройдет. Эй, боец, ко мне, - резко оживившись крикнул Леха.
Бойцы при комендатуре служили отборные. Умные, добросовестные и понятливые жители крупных городов. Славяне, а потому общаться с ними после солдат - узбеков моей родной роты было чистым эстетическим наслаждением. Вызванный Лехой сержант сразу же уяснил задачу, сел на место дежурного возле телефона, предоставив нам свободное время для вечернего сибаритства.
Мы на самом деле не хотели сильно грешить, надеялись ограничиться парой кружек пива с сардельками, а вот бес взял - таки да и попутал. Нечистый тот материализовался в виде веселой компании немцев средних лет, которые добродушно пригласили нас к себе за столик. Видимо, забавным им показалось выпить с двумя русскими офицерами, да еще в форме и при оружии. Коготок увяз - всей птичке пропасть, как говаривал великий классик. Чего - то мы с немцами друг другу рассказывали на смеси языков, попивали, смеялись, боец из комендатуры не прибегал, так что расслабились окончательно.
Вечер продолжался, и компания наша постепенно разошлась, потому что степенным бюргерам вставать рано к своим трудам и заботам. Мы с Лехой вернулись за свой столик, а гаштет тем временем наполнялся другой, более молодой, энергичной, агрессивной публикой. На беду еще бармен нашел в телевизоре трансляцию футбольного матча, что меня очень увлекло. Не удивительно, ведь транслировали игру любимого "Спартака" в розыгрыше тогда еще Кубка европейских чемпионов. Конечно же, я прилип к креслу за барной стойкой, оставив не в добрый час Леху. Зря я это сделал. Тут еще, как назло, возле меня вырос здоровенный детина лет тридцати и тоже стал внимательно наблюдать за ходом игры на экране.
Разговорились, как могли. Он немного по - русски, я десять слов мог ввернуть по - немецки, но пиво со шнапсом очень сближают людей, устраняют языковые барьеры. Не помню, с кем тогда играл "Спартак", помню одно - немец болел за соперника. Все бы ничего, но в тот момент, когда обожаемая мною команда повела в счете, немец вдруг покраснел и стал грязно ругаться, перемежая свое исконное "шайзе" с русским матом. Мне стало очень обидно за любимый страной народный клуб, я заерзал на стуле, но поначалу еще терпел. Чтобы отвлечься от нарастающего негодования, глянул в зал, и взор мой зацепился за вполне пасторальную картину. Леха снова сидел за соседним столиком в окружении уже другой, куда более молодой публики, активно жестикулировал и что - то объяснял сгрудившимся вокруг него немцам.
Подошел я к той веселой компании и застыл в изумлении. Пистолет моего друга с полной обоймой патронов лежал посредине стола, а сам товарищ старший лейтенант на русском языке старательно втолковывал озадаченным немцам теорию и правила стрельбы из миномета. Весь этот интернациональный всеобуч он возбужденно сопровождал резкими движениями рук, написанием каких - то формул и траекторий на листе бумаги, уже изрядно замызганном пивом. Периодически Леха вращал пистолет, словно играя в бутылочку, а окружавшие моего друга молодые люди при этом ежились, согласно и сосредоточенно кивали головами, будто генетическая память поколения прошедшей войны в них проснулась.
С недобрым предчувствием в душе я вернулся к барной стойке, где мой новый немецкий приятель, уже явно чего - то хлебнул без меня и неожиданно начал энергично, как в припадке, тыкать пальцем в экран телевизора и время от времени громко орать "Спартак - шайзе". Так продолжалось минут пять, ибо больше держать себя в руках уже не было никаких сил. Система ценностей моих подвергалась грубейшему глумлению, и душа фаната отпустила руки офицера в свободное плавание.
- Ты сам шайзе, мудила, выплеснул я скопившееся негодование и зачем - то сильно надавил большим пальцем правой руки в жирную грудь бюргера, - а "Спартак" - чемпион !
Заверещал немец, попытался схватить меня за грудки. Здоровый был, крупный и на половину головы выше меня. Резко влепил ему с левой в ухо, и это оказалось последним действием, которое мне впоследствии вспоминалось более - менее отчетливо. Через мгновение в меня вцепились руки сразу нескольких посетителей заведения и грубо поволокли к выходу. На помощь бросился Леха, но тоже был мгновенно схвачен и скручен, и только отчаянно звучащий трехэтажный мат сопровождал его личное отношение ко всему происходящему.
Нас быстро выволокли из гаштета. Не знаю как, но уже на улице друг ухитрился ужом извернуться и красивым, поставленным ударом в челюсть сбить с ног одного из державших его молодых немцев. Зря он так, не следовало испытывать судьбу на прочность, не наш расклад был в тот вечер. Немцы, разумеется, ответили Лехе парой крепких тумаков, я стал рваться на помощь, и даже смог вырваться из вцепившихся меня рук, после чего десяток секунд исполнял русский боевой танец в стиле "раззудись плечо, размахнись рука". Даже какие - то потери в виде пары неплохих хуков нанес супостатам. Все это, конечно, было совершенно напрасно, и чей - то четкий, выверенный прямой удар в лоб опрокинул наконец меня на асфальт.
Очнулся. Ночь, улица, фонарь, гаштет. Тишина вокруг, какая бывает только на кладбищах да в маленьких немецких городках с наступлением сумерек. Голова жутко трещит, круги перед глазами, на лбу что - то больное и неприятное пульсирующе набухает, но в целом можно жить, двигаться и даже немного соображать. Вдруг как разрядом тока раненый мой мозг пронзила мысль - оружие. В панике, судорожно хлопнул рукой по тому месту, где должна быть кобура. Отлегло, пистолет на месте. Вытащил, проверил обойму, патроны тоже в целости и сохранности. Все в главном нормально, а шишка на лбу что, шишка пройдет. Сам виноват, чего стал в немца пальцем тыкать не по делу.
Как мог, привел себя в порядок отряхнулся, огладил форму руками, подтянул ремень портупеи, надвинул фуражку аккурат на растущую шишку. Больно, но хоть прикрыл как - то, а за козырьком и вообще не должно быть заметно. Через полуосвещенные окна гаштета было видно, что в заведении уже почти никого не осталось, все посетители разбрелись. Где Леха ? Не мог же он уйти, бросив меня на асфальте. Такого просто быть не может, это против законов мироздания и принципов глубокой личной порядочности старшего лейтенанта Гольцмана. Нет, что - то тут не так.
Пулей добежал до комендатуры, даже думать забыв про трещащую от боли голову и саднящую шишку. Не было там Лехи, только испуганный моим возбужденным видом сержант продолжал аккуратно дежурить у телефона. Мысли в голове завихрились. Что делать ? Докладывать ? О чем ? Как два мудозвона в офицерских погонах погулевали всласть во время несения службы, понеся при этом боевые потери в виде одного гулены ? Не вариант, доложить всегда успею, подождать надо. Хорошо хоть, что шишку прикрыл низко надвинутым козырьком, сержант в комендатуре вроде бы ничего и не заметил.
- Короче, сержант, я обход территории сделаю тут в окрестности, мало ли что. Ты продолжай дежурить, а когда вернусь, пойдешь отдыхать.
- Есть, товарищ лейтенант, - ответил он с немного испуганным видом человека, не cовсем понимающего происходящее вокруг.
Вышел на улицу, нарезал небольшой круг возле близлежащих зданий. Лехой нигде и не пахло. Может в полк ушел, в общагу, следы боевых ран зализывать ? До КПП полка метров триста, до общаги с полкилометра. Рванул быстрее лани, да вот и в общаге друга не было. Вернулся в комендатуру озадаченным, но виду не подавал, а только, не снимая фуражки дабы не отсвечивать налившейся синевой шишкой, приказал сержанту идти отдыхать.
Хмель быстро улетучился, голова начала напряженно работать. Обстановка складывалась малоинтересная. Если Леху куда - то дели немцы, то надо срочно докладывать коменданту, несмотря на ночное время, поднимать на уши дежурного по полку, обращаться в полицию. Для начала - сбегать еще раз в гаштет, на разведку. Позвал второго бойца, уже успевшего прикорнуть в своей биндюге, посадил к телефону, сам бегом наискосок марш бросок на дистанцию пятьдесят метров.
В заведении остался только бармен, который под легкую музыку вальяжно вытирал барную стойку. На пальцах, способом исконной русской лексики и через небогатый словарный запас немецкого языка попытался у него выяснить судьбу Лехи. Не дает ответа, гад, твердит все одно - "их вайс нихт", руками разводит и как - то глумливо улыбается. Как говаривал шикарный писатель Зощенко - держится, гад, индифферентно. Все он знал, городок в полторы улицы, каждая местная собака обо всем ведает. Очень мне тогда захотелось даже пистолет достать и попугать глумливого фрица, но внутренним чутьем, спинным мозгом осознавал, что не надо умножать сущность без необходимости, ибо чревато.
Не солоно хлебавши, вернулся в комендатуру, отправил солдата спать. Делать нечего, надо докладывать наверх о пропаже дежурного по комендатуре старшего лейтенанта Гольцмана. Как вот только о таком докладывать ? Это же все обстоятельства произошедшего изложить следует и чего тогда ? Одно утешало - свой пистолет не прощелкал, иначе вообще беда. Так хоть просто отдерут по всем линиям и откомандируют во внутренний округ, а за утрату оружия во время несения службы да еще при таких обстоятельствах... Тут уж пиши пропало, трибуналом пахнет. Куда тот Леха делся ?
Часы показывали час ночи. В помещении комендатуры царил мир и покой. Звонить и докладывать - ноги к телефону не несли, будто подкашивались. Можно, конечно, и до утра подождать, авось Леха явится, а если нет ? Так хоть дежурный по полку с немецкой полицией свяжется, поиски начнутся, бармена того же допросят, он - то наверняка своих клиентов знает. Вдруг с другом моим сейчас что - то недоброе творят молодые немецкие злодеи ?
Друг появился резко и внезапно, как тень отца Гамлета, какой - то весь перекособоченный, но внешне при этом выглядел вполне удовлетворенным, хотя и с огромным фингалом на пол - лица и бешено вращающимися зрачками глаз.
- Степыч, выпить есть ?
Ну вот не изменял себе человек, всегда был последователен и предсказуем в своих желаниях. От восторга я готов был расцеловать его в тот момент, потому как невероятно огромную каменную глыбу сомнений и терзаний снял своим появлением друг с моей души.
- Леха, ты главное сначала скажи - оружие не утратил ? У тебя пистолет в гаштете на столе валялся.
- Да ты чего, больной что ли ? - похлопал он себя по кобуре, - все до единого патрона на месте, уберег.
- Тогда живем. Куда тебя носило, я тут уже хотел всю немецкую полицию на уши ставить.
- Ну, хорошо, что не поставил. Эти суки, молодняк фашистский, меня в машину запихали, разоружили, из города вывезли и попинали немного. Деньги вытащили какие были. Хорошо хоть они ими с гаштетом рассчитались, сам видел, когда уже в машине сидел повязанный.
- Леха, половина с меня, не переживай.
- Да брось ты... Все им припомню, особенно холокост. Они, падлы, чего придумали - в лесу один гансик самый мелкий на дерево влез, пистолет к ветке подвесил, портупеей обвязал в два узла, так я потом еле распутал. Как сам еще на дерево забрался в таком состоянии. Замучился доставать. Эти, понятное дело, прыгнули в машину и все, ауфвидерзеен, а я пока пешком до города дочапал. Хреново мне, выпить бы чего.
Опухшая половина лица у Лехи действительно представляла из себя какой - то калейдоскоп всех цветов радуги с оттенками. Без слез не взглянешь, без смеха - тоже. Трагикомедию ходячую являл собою мой друг.
- Леха, а ты коменданту завтра как докладывать будешь утром ? Ты ему тут своим глазом все засветишь, как лучом от паровоза.
- Бляха, главное пистолет с боеприпасами на месте, а глаз - дело наживное. Может, замазать чем можно ?
- Ну да, сейчас в роту писарю позвоню, он белую краску принесет, - съязвил я, после чего предложил дельное:
- Иди - ка ты, Леха, в общагу, скручивайся в три погибели, страдай, а я тут сам доложу и объясню, что чем - то ты сильно отравился, продолжать службу не можешь, обязанности дежурного я взял на себя, а помощником назначил местного сержанта. Фуражку с шишки снимать не буду, продержусь как - нибудь.
- Прокатит, думаешь ?
- Ты, главное, перед сном вроде как стакан водки с горстью соли накати, для верности легенды. У меня отец так всегда лечится, когда с животом чего случится. Верное средство. Для правдоподобности соль с водкой на столе оставь, вроде как народными средствами лечился. Водка у тебя всегда есть, а соль - то хоть найдется в комнате ?
- Да есть вроде.
- Ну давай, только быстрее, комендантским бойцам тебе нельзя показываться на глаза, вложат сразу.
- Да понял я. С меня причитается.
- Ну, не без этого, но это потом, сейчас фуражку козырьком пониже надвинь и околицей в полк. Ты только через КПП не ходи, засветишься. Дырки в заборе сам знаешь. Да, и еще - проставляться друг другу будем вместе, все - таки я того фрица первым в ухо зарядил.
- Ну уж про дырки мог бы и не говорить, не дурак я. Даже рад, что у нас с тобой, Степыч, так вышло. Давно здесь служу и вот в душе прямо чесалось начистить кому - нибудь из этих рыло. Сам понимаешь, мне могендовид бабушкин грудь жжет, будто что - то в генах засело. Даже весело было - достойно мы с тобой постояли, как под Москвой и Сталинградом, не уронили памяти. Так что и не возражай - я проставляюсь.
- Ты это вообще зря, парни молодые, причем они и война ?
- Ну, им только волю дай, враз все повторят. Вот мы отсюда скоро уходим, так помяни мое слово - разбушлатятся парняги без надзора, ох, разбушлатятся очень скоро, опять всю Европу раком поставят.
- Так надо будет - вернемся. Все - таки мы три раза уже Берлин брали, а они Москву - ни разу.
- Да если так - на первой самоходке своего дивизиона с красным флагом в руках туда въеду. Отвечаю ! Ладно, пойду я потихоньку.
- Давай, Леха, дуй, нормально все будет. Ты, главное, под утро еще стакан водочки хряпни, а следы соли обязательно оставь на столе, не упусти, башку чем - нибудь обмотай или под простыню заползи. Скрючься, от санчасти отказывайся, типа народные средства спасут. Держись. Мало ли, навестить тебя кто захочет после моего доклада коменданту. Начальник паники точно прибежит, когда утром узнает обстановку.
"Начальником паники" мы звали нашего командира батальона, высокого и стройного подполковника Баранаускаса, красивого литовца средних лет с ранней сединой, уже пробивающейся на фоне его строгой, аккуратной армейской прически. Человек исключительной личной деликатности, он все - таки не был создан для командования интернациональным по сути пехотным батальоном, слишком мягок что ли, но при этом обладал высочайшей ответственностью за все вокруг него происходящее. Страшно требовательный к себе, все дела батальонные он воспринимал избыточно тревожно, за что и удостоился от нас такого вот забавного прозвища.
- Да уж, этот точно придет. Хрен с ним, спящим притворюсь и калачиком свернусь. Денек поваляюсь, а там уже придумаю чего - нибудь, мало ли - по нужде захотел, внезапно ослаб, упал, глазом об стол ударился. Всякое бывает.
- Думай, Леха, думай, - напутствовал я его.
Ушел Леха, а мне довелось наконец - то снять фуражку и позволить себе хоть немного расслабиться. Стрелки часов перевалили за отметку в два часа ночи, комендант ожидался где - то к восьми утра. Телефон молчал, вокруг царили мир и покой. Почитал какую - то книгу, полистал немецкие журналы. Сморило. Спать хотелось так, что хоть спички в веки вставляй, все напряжение минувшего вечера, душевная встряска, да и остатки хмеля не могли не оставить следов. Но нужно, обязательно нужно было вытерпеть хотя бы до 4 - х часов, чтобы потом разбудить здешнего младшего сержанта, ввести его в курс дела, возложить на него в связи с внезапной болезнью дежурного обязанности помощника, после чего на три с половиной часа позволить поспать и себе в преддверии наступающего хлопотного дня.
Трудной была эта ночь, только кофе и спасал, да еще короткие прогулки по городку. Но до четырех утра добросовестно дотерпел, потом растолкал сержанта, ввел в обстановку согласно легенде и приказал до прихода коменданта исполнять обязанности помощника дежурного. После чего завалился на кровать в комнате отдыха в совершенном блаженстве, даже не раздеваясь, в сапогах, обмотав голову полотенцем для маскировки.
Сержант растолкал меня минут за двадцать до прибытия начальника. Умылся, фуражку на лоб, глотнул свежего воздуха, кофе, прогулка по ожившей улице городка - и вот уже в 8.00, возрожденный к жизни, освежившийся, четко докладываю коменданту обстановку. Предварительно, минут за десять до того, позвонил дежурному по полку. Теперь лишь бы Леха не прокололся.
Комендант воспринял все нормально, даже не стал возражать против того, что я привлек к несению службы его штатного бойца. Дал мне несколько указаний по поводу дня наступившего, а далее началась обычная служебная рутина. День выдался интересным, насыщенным.
Сначала в комендатуру каким - то попутным ветром занесло несколько подвыпивших немецких морячков. На смеси международных языков я понял, что они служат в военном флоте, зашли в Гамбург, получили увольнительную и вот теперь с любопытством осматривают неведомую им близлежащую территорию Восточной Германии. Пообщались мы весело, морячки угостили меня пивом и подарили настоящую, просто роскошную форменную флотскую тельняшку. Маленькую на мой размер, по правде говоря, но дареному коню в зубы не смотрят.
Затем, когда я вышел с очередным бокалом кофе на крыльцо подышать воздухом, ко мне подошел какой - то дедок, хорошо одетый, импозантный, пахнущий приятным парфюмом и на приличном русском, хотя и с небольшим акцентом, неожиданно произнес:
- Как дела, герр лейтенант ?
- Идут потихоньку, - озадаченно ответил я, не понимая намерений старичка, но очень удивленный его стройной русской речью.
- Хорошо тут, в этом славном городке, тихо, спокойно. Очень люблю такие маленькие немецкие городки с историей.
- Так Вы сами не местный ?
- Живу в Гамбурге, это очень большой город, шумный. Суета, как у вас говорят.
- Вы очень хорошо говорите по - русски. Откуда это у Вас ?
- Ничего удивительного. Разные были времена в моей жизни. Было время, меня Гитлер в Россию посылал. Потом времена поменялись, меня Сталин десять лет из России не отпускал. За десять лет всему научишься, а у вас в России хорошие, добрые люди, особенно женщины. Может быть, когда - нибудь еще поеду туда в путешествие. Сейчас это стало гораздо проще.
- Где Вы воевали ?
- Под Курском, там и в плен попал.
- Что Вы в России делали все эти десять лет в плену ?
- Строили. Дома, дороги. Много работали, тяжело. Не все мои товарищи дожили до возвращения в Германию, - ответил старик, и лицо его как - то вдруг погрустнело.
Затем он внезапно спросил
- Герр лейтенант, Вы знаете как по - немецки "я Вас люблю" ?
- Да, знаю.
- Это очень красивая фраза. "Их либе дих". Уверен, эта фраза красиво звучит на всех языках. Любите и не повторяйте наших ошибок, герр лейтенант. Удачи Вам в службе.
Старик похлопал меня по плечу и неторопливой, расслабленной походкой пошел дальше. Мне, ошарашенному внезапной встречей, пересечением времен, да к тому же влюбленному в военную историю, хотелось догнать его и устроить настоящий допрос, выпытать все, что можно, но где - то интуитивно, на уровне подсознания я прекрасно осознавал границы деликатности и чувствовал настроение старика. Вряд ли сейчас он был расположен делиться личной мемуаристикой. Фронтовики вообще не любят вспоминать о войне.
Потом день как день, служба, дела, рутина, звонки, указания... Вечером, когда сдал дежурство и удостоился благодарности коменданта, первым делом навестил Леху, который к тому времени уже и лыка не вязал. Пустая бутылка из - под водки валялась на столе, соль для отвода глаз небрежно рассыпана вокруг. Хорошо ему зашел первый ночной стакан, ну а уж дальше, разумеется, процесс пошел сам собой.
- Как оно ничего, Леха, - спросил у него, - навещал кто, интересовался ?
Друг мой еще соображал, но языком уже ворочал с трудом.
- Да, комбат забегал, я отвернулся, в подушку зарылся, похрапел для порядка. Сосед мой по комнате растрепал по общаге что надо, так что дежурная комбату слово в слово передала. Вроде ничего, прокатило.
- Сосед не проболтается ?
- Не должен, хороший парень да и зачем ему ?
- Чего делать дальше будешь ?
- Завтра еще поваляюсь, замажу глаз чем могу, а уж послезавтра обязательно на службу. Иначе бока отлежу. Наплету комбату cказку. Эка невидаль - глаз подбитый, - полубессвязно бормотал мой друг, - ну действительно, напился, упал, ударился о шкаф, с кем не бывает ?
История эта на самом деле получила вполне благополучное завершение. Над другом моим немного посмеялись, но в его версию о падении на предмет комнатного интерьера в пьяном угаре никто, конечно же, не поверил. Все знали о том, какой Леха великий ходок налево. Грешен был, устраивал он иногда, помимо вольняшек, романы и с замужними дамами гарнизона, так что вывод все сделали однозначный, фривольный. Да Леха и не возражал, ему немного даже льстило такое мнение о себе. Главное - обошлось без серьезного залета, а глаз его сам по себе зажил в отведенный срок.
Правда, через пару месяцев полковой народ все - таки узнал об истинной причине Лехиной травмы. Друг Петя ли спьяну кому проболтался, сосед ли по общежитию, либо сам Леха не сдержал где язык - Бог весть. Главное - к тому времени эпизод уже был "заигран" временем, так что старшему лейтенанту Гольцману это знание никаким боком не вышло, если не считать ехидных подначек от друзей и начальников. Да и те скоро сошли на нет, иные поводы для обсуждения бурная полковая жизнь нам регулярно подбрасывала.
Вообще Леха в своих проявлениях оставался верным себе до конца - перед выездом из Германии пропил последнее и единственное, что им за границей было куплено - дешевый корейский видеоплейер. Даже эту немудреную вещицу он купил каким - то чудом, в долг и то только потому что по природе своей не мог не вернуть долг. Лучше не допьет или застрелится, а деньги вернет. Плейер же купил потому что так принято было - хоть что - то привезти из Германии.
Но не сложилось даже такой малости, не судьба была Лехиному плейеру дожить до светлых дней выезда в Питер. На выручку от проданной видеоигрушки угощал старший лейтенант Гольцман общагу широко, два дня море разливанное с шумящим по берегу камышом в его комнате бурлило. Не мог он иначе, по складу широкой своей русско - еврейской души хотел на прощание всех, с кем судьба его в Германии свела, в себя вместить напоследок, на всю оставшуюся жизнь. Так что как с одним потрепанным чемоданом приехал Леха в Германию, так с ним же и уехал, уверяя при этом себя и окружающих в том, что раз не был никогда сребролюбцем, то и становиться им не следует.