Аннотация: История дочери, всё ещё ждущей встречи с отцом с начала той войны. Потому что "ПАПА ПООБЕЩАЛ"
Мы встретимся, дочка!
(почти рассказ в письмах)
Вместо предисловия
С героиней этого рассказа я познакомился случайно. Она продавала книжки за одним из лотков в центре Екатеринбурга. Ну, не совсем лоток, а столик-прилавочек, укрытый небольшой сине-жёлтой палаткой. На столике какими-то невообразимыми рядами были выстроены книги. Удивительно, что вся эта книжная "китайская стена не рассыпалась даже когда хозяйка доставала что-то из нижнего ряда. Таких бабушек, наверное, можно встретить в любом российском городе. Маленького роста, сухонькая, подвижная, отличающаяся от большинства своих ровесниц доброжелательностью к молодёжи и ясными умными глазами, категорически не согласными с возрастом их обладательницы. Я потом сильно удивился, когда узнал, что лоточнице уже за восемьдесят. Она привлекала внимание покупателей тем, что всегда знала о содержании практически всех книг, которые продавала. И не боялась высказывать своё мнение потенциальным покупателям, часто - очень нелицеприятное. Ведь большую часть она литературой не считала вообще, огромное количество - полным бредом по содержанию. Наше знакомство началось с того, что, услыхав подобный диалог (она только что, в весьма едких выражениях, покупательнице отсоветовала покупать какую-то книжонку про очередные "методики народных целителей") я спросил её: "Так ведь после вашей критики книгу, скорее всего, не купят, не боитесь?" Бабулька задорно ответила: "Ну и пусть! Должен же хоть кто-то у покупателя вкус воспитывать! А мне сам бог велел, я литературу почти пятьдесят лет в школе преподавала. Что ж мне, теперь свою профессию предать?" Вздохнув, добавила: "Всё равно сейчас книжек почти не покупают. Кто не читает совсем, кто из Интернета скачивает... Прикрывать это дело пора. Я ведь больше так, дефицит общения восполняю..."
С тех пор, проходя мимо, задерживался у лотка чуть больше, чем было нужно для рассматривания новинок. Как я понял, у бабульки таких постоянных, не то - покупателей, не то - собеседников было человек пять-шесть. Бабуська как-то похвасталась: "Даже писатель один постоянно заходит - Борис Д... Не читали? Классиком не станет, но есть у него интересные вещи. Советую поинтересоваться, совсем плеваться не будете". Бабушка оказалась личностью довольно едкой на характеристики и строгой к прохожим. Рядышком с палаткой-лотком была чаша давно высохшего заброшенного фонтана. Прохожие зачастую использовали его вместо урны, норовя бросить бумажку, обёртку от мороженого, запулить бычок. Бабулька такие попытки пресекала резко, ещё в стадии замаха, но без криков и истерик, достаточно оказывалось ровного, спокойного, но крайне безапелляционного тона. Желающих спорить и не подчиняться почему-то не находилось. Позднее она рассказала, что поначалу, когда она выбрала для торговли это местечко, фонтан был почти доверху забит мусором. "Но уж больно мне место понравилось, а рядом с помойкой стоять не хотелось. Вот и вычистила".
Обезличенное общение меня изрядно смущало. На вопрос, как к ней обращаться, бабуська ответила:
- А, зови тётей Таней, так проще будет. По имени-отчеству мне уж давно надоело. Да и татарские они у меня - ещё язык сломаешь.
Попытки убедить, что для меня правильное произношение её имени труда не составит ни к чему не привели - "тётя Таня - и всё!"
Как выяснилось, по утрам старушку с товаром и всем инвентарём на место привозил сын. Он же и забирал, он же - снабжал товаром, стараясь подбирать то, что пользуется спросом. Как раз об ассортименте товара и шли у сына с матерью бесконечные споры.
Как-то раз они предложили мне составить список интересующих меня книг, вплоть до букинистики и отдать им вместе с номером телефона. мол, ежели что отыщется, то сразу позвонят. Так, благодаря этим тихим книжникам, мне удалось раздобыть несколько очень интересных вещей. А порой они сами звонили, спрашивали, не заинтересует ли меня то-то или то-то.
Пожалуй, знакомство читателей с героиней рассказа стоит заканчивать и переходить к тому, ради чего, собственно я взялся про неё писать.
Как-то раз тётя Таня спросила меня:
- Игорь, вот вы всё по истории книги берёте, сборники документов всякие, в основном - про войну. Так интересуетесь? Или, похоже, сами что-то пишете, я права?
Пришлось признаться:
- Ну так... Не совсем пишу... Скорее, знакомые пишут, а я немножко помочь им решил. Вот и ищу всё, что с этим связано. Ну, и просто нашей историей увлекаюсь.
- Я так понимаю, вас больше начало войны интересует: где-то с июня до ноября?
- Так точно! - я в очередной раз поразился бабуськиной наблюдательности и памяти.
- А я начало войны хорошо помню. Мы тогда в самом центре жили, на набережной Рабочей молодёжи. Которая раньше Гимназической набережной была. Знаете? Вот, в третьем дом и жили, где больница. Не в самом, конечно, а во флигельке у ворот. Папа там конюхом работал. У нас и школа рядышком была - в соседнем доме. Да вы знаете, наверное, там теперь опять гимназия. Прямо под нашим окном столб стоял с репродуктором - своего радио не надо. Вот из этого репродуктора я про то, что война началась и узнала. Мы как раз с папой коней чистили... Мы-то с сестрёнкой сразу и не поняли ничего. А папа вдруг взял ведро с водой и вылил на себя с размаху. Мы рассмеялись, думали, что это он от жары. А папа волосы пригладил, и, как был мокрый, обнял нас и говорит: "Вот и всё, доченьки. Война. Собираться мне пора. А вы с мамой останетесь. Теперь только после войны встретимся". Потом лошадей обнял, погладил. Домой зашёл, переоделся, с мамой попрощался и сразу в военкомат ушёл. Сказал, что провожать не надо. Мама спорить пыталась, а он вдруг на неё накричал: "Нечего тебе на пьяные морды глядеть и на баб воющих! А то ещё сама выть начнёшь!" Никогда раньше на маму не кричал... Больше мы его не видели...
Тётя Таня замолчала, глядя куда-то вдаль. Руки бездумно перебирали-перекладывали книжки, лежащие на прилавке. Затем продолжила:
- Мы с сестрой вообще были - папины дочки. Если не в школе, то у папы в конюшне. Мама даже обижалась. Да и папа порой прогонял: "Хватит здесь торчать, лучше маме помогите!" А мы хитрые: в дом заглянем: "Мама, тебе ничего не надо?" - и сразу назад, в конюшню. И с лошадьми возиться нравилось, и папа много интересного рассказывал. Он вообще большой выдумщик был. И нас очень любил, своими звёздочками маленькими называл. Баловал, конечно. Не наказывал никогда. И перед мамой за нас заступался. Только всегда просил, чтобы учились хорошо. Мы и учились... Обе отличницами были. А как же! Папа же расстроится! - Для нас это самое страшное было - папу огорчить. наше образование для папы было самым главным вопросом. Наверное, потому, что сам только писать да читать умел. А мама у нас вообще неграмотная была. Мы с сестрой даже пытались её научить, но у нас ничего не получилось. Буквы она все выучила, а слова из них складывать так и не смогла. Она перед войной уборщицей в библиотеке имени Ленина работала... Не знаете? Была у нас такая - прямо напротив дома, через речку. Вот-вот! - авиазавод-то туда в войну переехал, да так и остался. И мама там осталась, на заводе, только уже в цехе, где какие-то приборы испытывали. Там камеры с высокой температурой, и надо внутри находиться, смотреть. А мужчинам туда нельзя было - слишком вредно. А были другие, где холодно, так там наоборот, только мужчины работали... Летом через Плотинку надо, а зимой вообще рукой подать - напрямик по льду...Ой, извините, заболтала я вас! Вам, наверное, и не интересно совсем.
Я, как мог, убедил старушку, что мне очень интересно и попросил продолжить рассказ. Мне и действительно было очень интересно. Не так уж много осталось тех, кто всё это помнит.
- Мы тогда старались ни одной сводки Совинформбюро не пропускать. Там ведь и фамилии красноармейцев называли. Прижмёмся к самому столбу с репродуктором и слушаем: вдруг про папу расскажут... А письма папа с фронта нам с сестрой писал. Каждую неделю писал. По очереди: одно - мне, другое - Гуле. Мама-то неграмотная, мы ей читали, что папа пишет. Сначала по-русски, потом ещё раз - по-татарски пересказывали. Ей так больше нравилось. Да и понимала лучше. Один раз даже поссорились из-за этих писем. Почта-то по-разному работала. Война ведь, всякое было... - тётя Таня вздохнула, - Вот и получилось, что Гуля два письма подряд получила. Ой, как я тогда расстраивалась! Всё гадала, чем я папу огорчила. А потом сама два письма сразу получила. Числа сравнили и успокоились обе...
Тётя Таня замолчала. Губы её слегка задрожали, пальцы одной руки стиснули другую. Старушка сделала глубокий вдох:
- Папа нам в каждом письме повторял: "Мы обязательно встретимся!" У нас даже сомнений не было никаких. Это ведь папа сказал! А, как он сказал, так всегда и будет... А потом пришла похоронка. Сначала писем долго не было. Последнее письмо от папы я получила в феврале сорок второго. А похоронку получили уже летом. Написали, что папа ещё в марте погиб, первого марта. Смоленская область, деревня, кажется, Износинская, там и похоронен. Мама-то сразу поверила. Ещё когда почтальон принёс извещение. Прочесть не могла, но и так всё поняла. Мы в школе были, хоть и в выходной, подарки для фронта собирали. А мы с Гулей не поверили, что папы больше нет. Мама нас обняла, к себе прижала и плачет. молча плачет, ни звука нет, только слёзы текут. И прижимает нас всё сильнее и сильнее, так, что нам даже больно стало. А мы наперебой ей: "Мамочка, это ошибка, так бывает! Папа обещал вернуться и он обязательно вернётся!" А мама молчит и плачет. Мы и потом не раз маме говорили, что папа вернётся. Потом и мама с нами соглашаться стала. Улыбнётся криво так и кивает: "Вернётся, доченьки, обязательно вернётся". Гуля хотела похоронку порвать и выбросить. Мама не дала. Сказала: "Пусть лежит. Папа приедет, почитает и вместе посмеёмся". Она уже в семидесятые умерла. Перед смертью сказала нам: "Теперь скоро с вашим отцом увижусь".
А мы с сестрой, когда выросли, стали могилу папину искать. Куда только запросы не делали! И всё безрезультатно. Вроде и ясно всё, ведь в похоронке место гибели указано, сказано, что похоронен там же. А найти ничего не смогли. Сестра пять лет назад умерла. А я всё ищу... Ведь папа сказал, что мы обязательно ещё встретимся. Значит, так оно и будет! Значит, найду его могилу, съезжу к нему... Он ведь теперь мне во внуки бы сгодился... Тут мне кто-то сказал, что уже на том свете увидимся. А я не верю. Папа неверующий был. Да и я не больно-то верю. Значит, ещё при жизни я его увижу... пусть и хоть могилку. Вот сама уж старая, а всё, как маленькая, верю, что папа никогда не ошибается... Думаете, совсем бабка из ума выжила?.. Может, и так оно... А всё равно - верю. И искать не перестану... Совсем я вас заболтала, уж извините...
Тогда я ушёл, бросив скомканное "до свидания". И спешить уже надо было по своим делам. Да и просто не знал, что сказать старушке.
А потом вспомнил: есть же на свете товарищ по Самиздату - Виталий Антонов. Мало того, что поисковик, так ещё и смоленский, каждый угол там знает. Должен же он знать: где какие воинские захоронения, где братские могилы с войны, где уже после войны перезахоранивали. Вернулся к бабульке. Записал под её диктовку данные отца, попросил принести похоронку (или копию), чтобы точнее было. В тот же вечер позвонил Виталию, надиктовал, предупредив о возможных неточностях.
Порылся в Интернете. Братских могил в Износинском оказалось целых три. Это обнадёживало.
Через несколько дней тётя Таня принесла похоронку. Место гибели оказалось немножко другим:
"Барышевой Ганжаман. Ваш муж красноармеец Барышев Салахутдин, уроженец Свердловска Набережн. Рабочей Молодежи,3 убит под дер.Степаника Износинск, района Смоленской области "1" марта 1942 г. Похоронен тамже.
Командир - подпись (без фамилии)
Печать
Военный комиссар - подпись
Гор.Свердловск. 1942 г. июня 13 дня"
Об изменениях сообщил Антонову. Тот, в отличие от меня, догадался заглянуть в архивные данные. И обнаружил донесение о безвозвратных потерях по сто десятой стрелковой дивизии: список N 9 на 387 человек. По номером 154 в этом списке нашёлся и красноармеец 1289 стрелкового полка Барышев Салахудин, 1909 года рождения, призванный Молотовским РВК Свердловска. "Убит в бою 1.3-42г. под дер.Степаники Темкинского района Смоленской области. Оставлен на поле боя".
Вот и оказалось, что не был боец Барышев похоронен после своего последнего боя. Не до того было его товарищам. В слишком сложной ситуации оказалась тогда сто десятая стрелковая дивизия. Да и вся армия генерал-лейтенанта М.Г. Ефремова. В тот день, 1 марта 1942 года, 1289-й стрелковый полк во взаимодействии с 24-м лыжным батальоном, прорывая кольцо окружения, вёл бой по овладению д. Степаники и к 15 часам достиг восточной окраины деревни.
Большая часть погибших в тех боях так и осталась на поле боя. А, когда начали таять снега, местные жители по приказу немецкого командования, стаскивали баграми тела в ближайшие овраги и воронки и наспех присыпали землёй... Кого-то потом перезахоронили, кто-то так и остался лежать...
Уже никто и никогда не узнает, как встретил свою гибель красноармеец Барышев. Я не знаю, можно ли будет установить место, где похоронен боец. А дочь хранит его письма с фронта и верит, что они ещё встретятся... Потому что ПАПА ПООБЕЩАЛ, а он всегда выполнял обещанное доченькам... А он обещал это в каждом своём письме.
Передо мной лежат письма красноармейца Барышева своей младшей дочери. Пусть он сам расскажет о себе, о войне... обо всём... (я выбрал несколько писем, потому что они во многом повторяют друг друга, и ничего не менял в них, только исправил орфографию и расставил знаки препинания).
"Здравствуй, милая моя доченька!
У меня всё очень хорошо. Кормят нас очень хорошо, я так дома никогда не ел, мясо каждый день и всего много. Это вам теперь тяжело, всё по карточкам. А за меня беспокоиться не нужно. Я теперь пулемётчик, почти большой начальник, потому что у меня даже есть подчинённый второй номер. Очень хороший парень, зовут Коля. Только очень стеснительный. Вот вырастешь, отдам тебя за него замуж. Я шучу, ты не пугайся. И будут у меня русские внуки. Теперь мы все и так русские. Все родные. А после войны все совсем русскими станем - всей страной. А пулемёт у меня "Максим", как в кино про Чапаева. Очень хороший пулемёт. И немцы моего пулемёта сильно боятся. Вот скоро после войны встретимся, я долго рассказывать буду, как они от моего пулемёта убегали. Только пулемёт ещё капризнее лошадей и за ним больше ухаживать надо. И пьёт больше, особенно в бою. Он почти живой, я перед тем как стрелять, всегда его поглажу и он меня не подводит. Даже когда пить хочет, а воды мало осталось, попрошу потерпеть немного и он терпит. Всё понимает, хоть и машина. А ты учись хорошо и писать мне не ленись. И маме помогайте обе, она теперь сильно устаёт".
"Здравствуй, моя младшая звёздочка!
Вот уже выпал снег. Теперь моему пулемёту всегда вода есть. Дашь ему снега и он доволен. Патроны мы с ним зря не тратим. Потому что их люди делали, трудились, старались. Нельзя чужой труд просто так раскидывать, только в цель стрелять надо. Поэтому командиры нами довольны. Мой труд сейчас - немцев бить, чтобы мы поскорее встретились. А твой труд учиться хорошо. Это твой фронт. Я если бы учился, мне бы танк дали или даже самолёт. Грамотный человек и воюют лучше, и работает лучше. А ты письмо с ошибками мне прислала. Я ошибки не вижу, но я твои письма политруку показывал, он очень грамотный, до войны учителем был. Старайся без ошибок писать. А то попрошу политрука ошибки красным карандашом исправить и так тебе обратно пришлю. И тебе стыдно станет. А то мне за твои ошибки перед другими бойцами стыдно. И маме помогай. С сестрой не ругайся, мирно живите. Мы встретимся и будем всегда вместе".
"Здравствуй, доченька милая моя!
У нас совсем зима. И у вас тоже. Снега здесь много. Мы одеты тепло, а немцы сильно мёрзнут. И никому их не жалко. Мы силы накопили и бьём их. Они бегут и в плен сдаются. Поэтому очень скоро уже встретимся. Здесь очень много зайцев по полям бегают. Больше, чем у нас. Зайцы очень умные. Они знают, когда будут немцы стрелять и прячутся. А когда тихо, бегают и нас не боятся. Один заяц даже ко мне подходил, я ему дал сухарь. Очень умный заяц. И хитрый как Гуля. Когда встретимся, обязательно принесу домой зайца, пусть у нас живёт. Всем веселее будет. Поцелуй за меня маму и Гулю. А, когда встретимся, я вас всех обниму и прижму крепко и долго отпускать не буду".
"Здравствуй, моя звёздочка!
Получил письмо с твоими рисунками про войну. Спасибо, мне очень понравилось. Только ты больше про войну для меня не рисуй. Войну я и так здесь вижу каждый день. Лучше нарисуй мне, как вы дома живёте. Город нарисуй, наш дом нарисуй, маму, сестру. Очень меня порадуешь. Я твои рисунки все сохраню и привезу домой. Отдам назад тебе, когда встретимся. Даже на стену их повесим, чтобы дома красиво было. А мне здесь их вешать негде. Пусть пока так полежат. Учись хорошо. Когда встретимся, мне дневник покажешь. А у меня всё хорошо, беспокоиться не надо".
Последнее письмо красноармейца Барышева, намного короче прежних:
"С 31 декабря до 20 января 1942 г. пехота и артиллерия каждый день. По Смоленской области война страшная.
Встретимся мы.
Почему письмо не напишешь? Напиши.
Времени нет даже в баню пойти, уже месяц, как не мылся.
До свидания, пиши письма
п/п -2 -50-129 татарин
45 Барашов Салах
Таньжиан, смотри на адрес и пиши".
Салах Барашов
со старшей дочерью Гулей и женой.
Фотография 1937 года, сделанная на праздник 7 ноября в ателье на ул.Малышева в Свердловске - самом старом фотоателье города. Обычные советские люди. И до войны ещё целых четыре года. Будущему пулемётчику сто десятой стрелковой дивизии Барышеву пока всего 28 лет.
Это единственная сохранившаяся фотография Барышева. Да и других, по словам дочери, вроде как и не было вовсе.
![Барашов с женой и старшей дочерью. Довоенное фото []](/img/s/semenow_igorx/dochenka/baryshew2.jpg)