Этим утром в понедельник, как обычно, Вадим проснулся от громкого "мыра" над ухом. Кошка по имени "Чижик", удобно устроившись на подушке над головой Двинцова, старательно, по всем правилам, массировала Вадимову голову, то поглаживая мягкими лапками, то почёсывая когтями кожу, то на мгновение запуская точечным уколом когти в голову и тут же втягивая их обратно, умиротворяюще при этом мурлыча. Слева, головой на подушке, вытянувшись вдоль дивана, смотрел на Двинцова, приоткрыв один глаз, Пух - помесь русского спаниеля и эрдельтерьера, маленькое, холерическое, абсолютно бесстрашное, но, тем не менее, очень разумное существо. Подошёл Фома, фыркнул, проворчал что-то вроде "Пора вставать, пошли на улицу!", в подкрепление своего ворчания шмякнул Вадима лапой по носу.
Вадим встал с постели, согнал на пол Пуха, по давней дурацкой привычке пошёл натощак курить на кухню, затем отправился умываться. На часах было половина шестого. Галина ещё спала на кровати во второй комнате. Будить её в эти часы отважился бы только человек, желающий познакомиться с разъярённой пантерой и услышать вдобавок о себе много нового и не совсем лестного.
На крыше холодильника, у самой кромке сидел таракан средних размеров. Он приседал, выпрямлялся, временами чуть-чуть пятился, затем вновь приближался к краю. При этом отчаянно пытался распустить свои крылья, явно пытаясь взлететь. И было ему, в общем-то наплевать на то, что крылья у его предков, в отличие от заокеанских собратьев, атрофировались ещё в незапамятные времена, чуть ли не при динозаврах. Ему хотелось лететь, и всё! Тараканьему Икару наплевать было даже на то, что подошёл злейший враг его - человек, склонился и смотрит, усмехаясь, наплевать на то, что его вот-вот могут раздавить. Мечта о полёте буквально застила глаза. Даже когда Вадим лениво махнул ладонью перед тараканьей мордой, реакции не последовало. Таракан упорно продолжал попытки распустить жёсткие надкрылья с перламутровым отливом, злился, психовал, подпрыгивал на месте. Вообще-то, данных насекомых Двинцов, мягко говоря, недолюбливал и уничтожал при каждом удобном случае, не считая регулярных химических атак, проводимых Галиной и жильцами соседних квартир. Тараканы затихали на какое-то время, затем разводились вновь, благо люмпенов-таракановодов в доме хватало. Но этого убивать как-то не хотелось, уж больно он был осмысленный, что ли. У него имелась Мечта. А после такого таракан уже просто насекомым не воспринимался. Потому Вадим, прикуривая, добродушно и вполне искренне буркнул: "Давай-давай, может, и полетишь," - и отошёл в сторону.
Со времени странной поездки на кауринскую заимку прошло уже больше двух лет. Валера к тому времени с завода уволился, почти окончательно переселился в лес. Дедкин ушёл из агентства, какое-то время проработал в фирме у Борисова (которого с завода всё-таки "ушли", он, впрочем, быстро организовал своё производство, переманил туда инженеров и часть рабочих, клепал аналогичные аппараты и не бедствовал), некоторое время носился с идеей организации в Екатеринбурге собачьих бегов, затем вновь подался в сферу охранного бизнеса, изредка по выходным навещая Каурина. Сам Вадим, разбежавшись с Нежиным в разные стороны, успел попробовать свои силы в издательском деле. Правда Генеральный директор журнала оказалась алкоголиком, систематически уходящим в запой, причём в паре с редактором, снимая предварительно со счета деньги, полученные от рекламодателей. Выпустить успели только один номер отвратительного качества. Народ через пару месяцев разбежался. Коммерческий директор - Дима Носик вместе со своей женой Леной заупрямились, зациклившись на идее журнала, попытались сначала бороться с боссшей, потом, плюнув, зарегистрировали собственный журнал того же направления и потихоньку, перебиваясь с хлеба на воду, стали выползать на рынок, отбив у своего бывшего работодателя почти всех постоянных рекламодателей и партнеров. После ухода из журнала Вадим недолго просидел в одной из коммерческих фирм, переругался с руководством, поголовно, по мнению Двинцова, больным шпиономанией. И снова подался в уже привычную заводскую среду, устроившись на один из екатеринбуржских заводов начальником юридического отдела. Атмосфера на заводе была обычной для большинства бывших оборонщиков, пытающихся выплыть за счет кредитов, сдачи в аренду большинства своих помещений, выпуска товаров народного потребления (конверсия, однако!) и создания множества различных предприятий. Вся жизнь продолжалась по инерции. По инерции шла работа, по инерции - быт. Изредка и обоюдно скучно встречался с одногруппниками по институту. С Кауриным больше не виделся, в гости к нему не ездил, дабы не травить душу. Выпивка, причём в любой компании, давно уже не привлекала. Любовь, ярко вспыхнув на последнем курсе института, доведшая Двинцова до исступления, выплеснувшись несколькими десятками стихотворений, до обидного глупо сгорела, оставшись болезненной точкой в памяти. Временами вспоминались, как самые прекрасные мгновения жизни, и единственный набег в тихое кафе, и совместная поездка на неделю в Архангельск, и боль прощального вечера с надеждой, что расстаются не навсегда, и пребывание на грани помешательства вечером после отлета Лики, когда в каждой встречной женщине мерещилась она, и глупая по-детски обида на отсутствие ответов на письма, и последующее желание поскорее забыть, если не забыть, так сжечь за собой мосты, повлекшее идиотски поспешный брак, и полученное запоздалое нежное письмо, так и оставшееся без ответа, письмо, при взгляде на которое, кажется, что-то оборвалось в груди одновременно со страшной мыслью: "Поздно". В браке что есть силы пытался заставить себя полюбить жену, в огромнейшей мере того заслуживающую, обманывал самого себя. Она, по всей видимости, сразу почувствовала "что-то не то", поэтому и была категорически против брака с Вадимом с самого начала. И только феноменальное таранное упрямство Двинцова дотащило их с Галиной до дверей ЗАГСа. Семья, так толком и не сложившись, развалилась через полгода. Брак остался зарегистрированным, так как бумажка для обоих ровным счетом ничего не значила. Жить по инерции продолжали в одной квартире, превратив её в подобие общежития. Друг другу практически не мешали, оба пока и не помышляя о создании новых семей, поставив крест на такой возможности. Детей, к счастью, завести не успели, так что травмировать разрывом, кроме самих себя, было некого. Временами даже дружески общались, обсуждая интересные обоим темы. Заведённых животных считали общими. Оставшееся совместным хозяйство свелось к поочерёдному приготовлению полуфабрикатных ужинов с раздельным употреблением последних.
Вадим наспех (накрапывал нудный дождь) выгулял своих "зверусов", переоделся и, как всегда не завтракая, поехал на работу, предварительно выбрав на стеллажах книгу для чтения в трамвае. По дороге, невзирая на ранний час, совершая набеги на трамвай через каждые четыре-пять остановок, свирепствовали "банды" контролёров, человек по пять каждая, вытягивая несчастных безбилетников на улицу. Свой проездной Вадим держал в руке, проверяли всякий раз, придирчиво рассматривая водяные знаки и каждую печать на билете. Недавно были пущены в обращение новые абонементы, по количеству степеней защиты далеко позади оставившие большинство разновидностей ценных бумаг и изрядную часть иностранной валюты.
Появился на проходной около половины седьмого. Не заходя на завод, Вадим загрузился в машину, заказанную с пятницы, и отправился на "третье производство", расположенное у чёрта-на-куличках, где-то аж за Северотуринском. Точнее представить себе расположение филиала Двинцов не мог, ехал туда впервые. Цель "визита" в полузабытый всеми угол области (где когда-то выпускали разновсякие спутники-луноходы) была до зевоты скучной: обязательные ежемесячные юридические консультации для рабочих цеха.
Заводская "Тойота", (приобретённая ещё после получения заводами разрешения тратить часть валютной выручки на собственные нужды) бодро скакала по дорожным ухабам. Водитель рассуждал о хреновом качестве российских автомашин, предавался ностальгическим воспоминаниям о славном прошлом завода, подчёркивая былое "московское снабжение" и астрономическое количество ежедневно вывозимой в аэропорт продукции, зло матерился на зарплату, задерживаемую по полгода и частично выдаваемую консервами, видиками и прочей фигнёй. Вадим читал книжку, слушал вполуха, временами вежливо поддакивая (не потому, что не сочувствовал, а просто за последние годы подобной информации уже переел до тошноты и на эмоции уже раскручивался слабо). Полускрытый туманом, майский, манящий зеленеющей свежей молодой листвой, лес за окном перемежался городками с обязательными для Урала заводскими трубами, деревеньками, уродливыми массивами садово-дачных участков, лысинами полей. По этой трассе населенных пунктов было раз-два - и обчёлся, шансы нарваться на "гаишников" соответственно были минимальными. Выйдя на гладкое (по российским меркам) полотно, Николай вскоре разогнал машину до ста тридцати. При таком раскладе доехать должны были часам к десяти. По радио станция передавала рекламно-концертный винегрет. Мяуканья однообразных певичек (разнящихся только именами) сменялось блатным завыванием эстрадных апологетов лагерной тематики, всё это творчество щедро сдабривалось плоскими комментариями дискжокеев с потугами на юмор и призывами купить очередной "Сникерс" с антипригарным покрытием, обеспечив себе тем самым постоянное ощущение сухости даже в критические дни.
На заднем сиденье, всеми забытый, похрапывал в обнимку с портфелем начальник заводского ВОХРа - отставной майор Пал Саныч Мохрютин, по лицу его блуждала блаженная улыбка, вероятно снилась былая его служба в доблестном советском стройбате, которую Мохрютин искренне считал воинской. Пал Саныч ехал с делом архиважным - внезапной проверкой службы охраны и состояния табельных наганов. Попса, вопящая из динамиков, Мохрютинской сонной идиллии не тревожила. По боковому стеклу вверх упорно полз какой-то жучок. Проходил несколько сантиметров, срывался, снова карабкался, падал, страшно матерился по-жучиному, отдыхал, стоя на уплотнителе и снова лез по стеклу. Порода жука была, вероятно, "Жукус Сизифус". Вадим, посозерцав страдальца за неизвестные науке грехи минут пять, подвёл под жука клочок бумажки, подтащил к кромке приоткрытого для курения окна: "Лети!". Жук халяву гордо отверг, шмякнулся вниз и снова, пыхтя и отдуваясь (зато сам!) продолжил свой бесконечный подъём. Ехать, как сообщил Николай, оставалось еще минут десять-пятнадцать.
Дорога шла по гребню: слева лес поднимался вверх, справа - отлого падал вниз, скрываемый туманом, которого на дороге уже не было. Впереди пылил и хрипел оранжевый "скотовоз" (или, по научному, автобус марки "ЛИАЗ"). Синишин, готовясь к обгону, прибавил газу, взял левее. Вдруг лицо Николая перекосилось, ругаясь, он нажал на педаль тормоза, одновременно дёргая рычаг скоростей. Вадим глянул вперёд: навстречу, из-за автобуса, показалась широкая морда БЕЛАЗа. Проехать между ним и автобусом было невозможно. Встречной машины на этом тихом участке Синишин явно не ожидал. Педаль тормоза буквально провалилась вниз под ногой Николая. Тормозить "скоростями" Синишин не успевал. Правее автобуса дороги не было, под резким углом вниз уходил склон, поросший деревьями, отделенный от дороги редкими перекошенными столбиками былого ограждения. Сворачивать туда было самоубийством чистой воды. От водительского вопля проснулся Мохрютин, поймал через лобовик испуганный взгляд БЕЛАЗиста, заорал: "Прыгайте!", метнувшись по салону к двери, цепляя дверную ручку, оттягивая дверь назад. Николай всё же БЕЛАЗу и автобусу предпочёл столкновение с деревьями, резко вывернул руль вправо. "Тойота" под углом вломилась в малинник, снесла пару мелких берёзок, приостановилась на мгновение, ткнувшись бампером в пенёк, и медленно стала переворачиваться через "голову". Вадим за всё это время успел только с неожиданным для себя спокойствием подумать: "Вот и всё." Его выбросило через открытую дверь, ударило больно обо что-то плечом, затем - головой. Дальше Двинцов падал уже будучи без сознания.
Мохрютин успел выпрыгнуть из машины еще до кувырка, старательно накопленные жиры помогли самортизировать при падении, природная цепкость к жизни дала команду рукам вцепиться в куст в нужное время и в нужном месте. Так что отделался Пал Саныч испугом , вывихнутой правой ногой, да несколькими неглубокими царапинами. Николая перепуганный водитель БЕЛАЗа" нашёл в помятой "Тойоте" с переломом основания свода черепа, раздробленными от удара о баранку рёбрами, без сознания, но живого. Оклемался он после семи недель лежания в больнице без каких либо неприятных последствий для здоровья, отделавшись по суду "условным" наказанием.
Двинцова искали долго. И БЕЛАЗист, и многочисленные пассажиры "скотовоза", и прибывшие вскоре "гаишники" вместе с бригадой "Скорой". Обнаружили в машине левый туфель, клок пиджака на кусте у самой дороги. В самом низу наткнулись на небольшое, но глубокое озерцо. Вызывали водолазов, два дня шарили по дну, но безрезультатно. Составили соответствующие акты и уехали.
Спустя полгода, Кировским районным судом Екатеринбурга на основании статьи сорок пятой Гражданского Кодекса Российской Федерации гражданин Двинцов Вадим Игоревич, одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения, не судимый, разведённый и прочая был официально объявлен умершим, как исчезнувший при обстоятельствах, дающих человечеству все основания исключить его из списков ныне живущих.
На заводе вывесили плакат с фотографией в траурной рамке. Иных расходов Двинцов не принёс, так как хоронить было нечего. Фома с Пухом вечером в день исчезновения Вадима по странной случайности куда-то смотались и пропали. Расклеенные Галиной объявления о пропаже собак результатов не принесли. Узнав об исчезновении Двинцова, она минут с двадцать проплакала: всё-таки жили вместе несколько лет.
Через три месяца после судебного решения об объявлении Вадима умершим Галина, совершенно неожиданно для себя влюбилась, вышла замуж, быстро забеременела, затем родила. В счастье новой семьи и заботах о сыне, она Двинцова вспоминала всё реже и реже, понимая, что вскоре забудет окончательно.
Родители Вадима умерли ещё пару лет назад, в точности следуя своей мечте жить дружно и счастливо и умереть в один день. Правда сбыться их мечте совсем не по сказочному помог обкурившийся анаши придурок, средь бела дня высунувшийся в окошко и открывший стрельбу из автомата по окнам дома напротив.
Одногруппники, во время очередной встречи выпускников, Двинцова вспоминали, помянули рюмкой водки под шашлыки.