Аннотация: продолжение событий, описанных в 1 главе
Глава 2
Вечер девятого кресеня складывался, как обычно. На следующий вечер собирались праздновать Купалину ночь. Как всегда, кто-то уже сегодня похвалялся на торгу, что, мол, он-то обязательно и всенепременно останется на ночь в лесу и, ничего не испугавшись, добудет заветный цвет папоротника. Кто-то предлагал смельчакам указать верное место, где, якобы видел папоротник, уже пустивший бутон. Девчата по всему городу готовили наряды на завтрашний вечер. Стемид, отпустив ближних бояр по домам, повечерял в одиночестве. Сын Буйслав отчего-то к ужину не появился. Князь взялся было за книгу, осилив страницы полторы, отложил. Идти в изложницу Стемид покуда не собирался, спать не хотелось. Хотелось как-то отвлечься, а книга этого не давала. К счастью, заглянул на огонёк Отокар, поговорили немного о том, о сём, решили сыграть в тавлеи. Разложили на столе доску, поделенную на красные и белые поля, выстроили круглые плашки с вырезанными на них изображениями. Кинули жребий. Первым ходить выпало волхву, игравшего белыми. Он двинул вперёд гридня, стоящего перед правым всадником. В ответ всадник Стемида, перескочив строй гридней, занял место перед гриднем лучника. Отокар продолжал двигать вперёд гридней, выстраивая их в клин, остриём своим направленный в середину строя противника. Долгое время никто не атаковал, даже не пересекали середину поля. Наконец Стемид подставил под бой своего гридня, одновременно угрожая им лучнику Отокара. Отокар, чуть помедлив, пленил фигуру своим лучником, открывая тем самым путь в глубину своего строя князю красных. Прикрыв своего князя лучником, Стемид захватил в плен левого ратоборца белых, угрожая пленением волхву. Отокар был вынужден двинуть волхва на одно поле вперёд, жертвуя правым ратоборцем. Играли молча. Где-то невдалеке, кажется, на башне Детинца, бухнуло било, но оба, увлекшись игрой, не услышали. Стемидовы тавлеи нагло гуляли по тылам красных, выжимая их волхва к своему строю. Под белым князем уже выстроилась башня из четырёх пленённых тавлей Отокара. Увлекшись, Стемид не заметил, как Отокар провёл гридня на крайнее поле, после чего, тот, ставши ратоборцем, нацелился на белого волхва, отводить которого было некуда. Брать волхвом в плен новоявленного ратоборца красных было равнозначно проигрышу, так как следующим ходом Отокаров всадник пленил бы волхва, заканчивая игру победой красных. Стемид охнул, треснул себя ладонью по лбу. Отокар, торжествуя победу, улыбался.
Внезапно дверь горницы распахнулась, дохнуло сквозняком, внутрь ворвался Вячко Збыславич с мечом в руке. В проёме двери виднелись спины двоих гридней. Хватая воздух ртом, боярин размахивал руками, наконец, выкрикнул:
- Измена, князь! Враг в Детинце, врата открыты, по городу бой идёт!
Оба, князь и волхв вскочили. Покатились по половицам сбитые невзначай тавлеи. Рвали со стен доспехи и оружие. Вячко, уже отдышавшись, затягивал ремешок шелома, пояснял:
- Я уж до дому собрался, решил до сотников сходить, чтоб с утра отроков нарядили ломаное оружие по кузнецам на починку развести. Тут и началось всё. Сначала на воротах сполох ударили, затем и на башне. А потом и по всему городу шум пошёл. Да ещё полыхнуло в разных местах. Я сразу назад. Гридней двоих встретил, они из домов сюда бежали, с собой их взял. По пути на нас выскочил кто-то, лица не разобрал, а голова белым повязана. Сразу уронил что-то на землю, а сам в подворотню шмыгнул. Я посмотрел, а там вязка смолья лежит. Никак, жечь собирался.
Вячко наконец-то управился с застёжкой, подхватил щит, бросился вон, на ходу крикнув:
- Держитесь в тереме, я побёг гридней собирать.
- Стой! - крикнул было вслед ему Отокар.
Но боярина уж и след простыл. Волхв махнул рукой:
- Вот леший старый!
* * *
Отроки, ведомые Рачем, ворвались во двор княжьего терема, с ходу врезались в ямурлачьий строй, преградивший дорогу к крыльцу, опрокинули передний ряд, наткнулись на копья следующего, откатились, роняя кровь. Рач пробежался вдоль строя, выравнивая, кричал:
- Строй держать! Щиты подвысь! Копья ставь! Вперёд! - и сам побежал на врага, маленький, сухой. Всполохами сверкал его меч, свистел смертную песню клинок.
Вот Рач уже проскользнул меж копьями, неведомо как оказался за спинами копейщиков. Взлетел пару-другую раз меч сотника, и вот Рач уже шагах в пяти правее. И снова взлетает меч, и опускаются клинки для ответного удара, но падают в пустоту, а сотник уже вот он - шагах в трёх левее того места, где был только что. И снова сверкнёт меч Рача, и вновь падают в пустоту ответные удары. Обернулся на миг к своим, завопил:
- Что встали?! Копья ставь, навались!
Отроки поспешно выстроили ряд, ударили дружно раз-второй. Отбросили застрявшие копья, сошлись грудь с грудью. Ломили вперёд, били сверху, упавшие резались ножами, не обращая внимания на топтавшихся сверху. Порою кто-то, умирая уже, вздымал кверху руки, тянул на себя врага из всех своих оставшихся сил. И если удавалась попытка, наваливался, всаживая нож поглубже, смыкая руки на вражьем горле, а то и вовсе - впиваясь зубами в ненавистное лицо. Многие, столкнувшись с противником, вновь напрочь позабыли всё, чему учили их. Бились как могли, не умением больше, а яростью своей выдирая победу. И гибли, порою нелепо, но всё же прокладывая дорогу соратникам своим, шедшим следом. А, впрочем, можно ли назвать нелепой смерть, принятую в бою?
Вадим после первой схватки оправился, старался держать себя под контролем, не терять головы, использовать всё, чему учили его и здесь, и когда-то давно, в другом мире. Столкнувшись с противником, старался с места не двигаться, прикрываясь щитом, методично расчищал пространство вокруг себя, постепенно увеличивая сектор наносимых ударов. Больше всего боялся упасть. Вскоре и эту мысль отбросил, как мешавшую. Рогатиной чаще колол, поскольку рубящие удары освоить ещё не успел. Правда, вскоре кто-то изловчился и сильным ударом отсёк навершие от ратовища. Ямурлак за это поплатился тем, что Вадим что есть силы вогнал обрубок ратовища прямо в широко раззявленный рот. Тут же выпустил обрубок из рук и взялся за меч. Снизу вынырнул какой-то ямурлак с разбитой всмятку рожей, вцепился рукой в пояс, тянул вниз. Вадим ударил сверху яблоком меча, разбивая череп. Пинком отбросил в сторону уже мёртвого противника. Ямурлаки, понимая что пощады не будет, дрались отчаянно, никто не сдавался, не пытался бежать, даже если уже и не верил в свою победу. Рач закричал:
- Отходи!
На несколько мгновений дружинники отхлынули, переводя дух. Рач, по-прежнему без единой царапины, скомандовал к перестроению, отвел серьёзно раненых назад, вывел вперёд тех, у кого ещё оставались копья. Сотник не обольщался малым числом противника, опасаясь, что внутри терема может ждать ещё большое количество ямурлаков. Оставшиеся в живых ямурлаки, числом не более десятка, жались к крыльцу терема, попыток прорваться не делали. Один из самых молодых отроков, Озарко, не выдержал, закричал:
- Чего мы встали, там сейчас князя убивают! - и бросился вперёд.
- Назад, щенок! - заорал Рач, бросаясь следом, но было поздно.
Озарко всё-таки прорвался, успел ударить, рассекая клинком шейные позвонки ближайшего противника, как тут же врубились в него два меча, отбросили назад. Озарко рухнул на спину, гаснущие глаза выхватили на небе небольшую звёздочку, и юноша, умирая, прошептал:
- А ты чего мне подмигиваешь, а?
Через тело Озарка в тот же миг молнией Перуновой перемахнул Рач, сверкали смертными сполохами в его руках два меча. Рассвирепевший сотник в считанные мгновения посёк троих ямурлаков, проскочил на крыльцо, развернулся, ударил на едва успевших развернутся противников.
Отроки, спохватившись, наставив копья, рванули вперёд, подняли на рогатины троих ещё живых ямурлаков. В каждого вонзилось по три-четыре копья. Дюжий ямурлак, рванулся вперёд, глубже насаживал себя на копья, помогая себе рукой, кричал что-то, брызгая изо рта густой чёрной кровью. Добрался и успел-таки насмерть посечь двоих дружинников, Брежника и Грибана. И ещё бы бился, не чувствуя боли в ярости боя, да отсекли ему руку, сжимавшую иззубренную тяжеленную саблю.
Ворвались в терем. Замерли на миг, в сенях было темным-темно. Парни стали шарить по стенам, отыскивая закреплённые там факелы. Тут же прилетевшие из темноты стрелы унесли жизни ещё троих, Всполоха, Дубравы да Смаги, упал на пол со стрелой, засевшей в животе, десятник Рюма.
- Щиты! - завопил Рач, - Задние, факелы жги!
Прикрылись щитами, запалили факелы, осторожно двинулись вперёд. При свете увидели, что всход на второй поверх был перекрыт завалом из скамей, за ним, прикрываясь щитами схоронились ямурлаки. Перед завалом, с ножом в спине, плавал в луже собственной крови воевода Стойгнев. Изнутри, через распахнутые двери, доносился шум боя. Ямурлаки стрелы пускали сноровисто, сыпали как горохом. Одна такая, ударившись в щит Двинцова, пробила толстую турью кожу, вышла с другой стороны, выставив обессилившее жало с шипами. Обрубив снаружи, чтоб не мешалась, Вадим вытянул обломок, поразившись наконечнику: Такой из тела попробуй вытащи, только вырезать надо.
Рач, не желая даром терять людей, крикнул:
- Ломи, хлопцы!
Кинулись вперёд, вскочили на завал, били сверху лучников, в упор получая последние страшные стрелы, прошибавшие навылет тела и кольчуги, уходившие в потолок и там застревавшие. Проход освободили быстро, побежали наверх. Двинцов бежал рядом с Рачем, налетел на что-то, катящееся по ступеням, упал, ткнувшись руками в липкое, горячее. Не рассматривая, отбросил в сторону, выматерился, вскочил, побежал снова.
* * *
Три десятка отроков, ведомых Бусом подбегали к конюшне, не встретив на своем пути никого. Вдоль стен метались с факелами несколько человек с повязками на шлемах - белыми с чёрным кругом, ярко выделявшимися в ночи. Поджигателей порубили быстро, к удивлению своему обнаружив средь них парня, пару дней назад принятого конюхом. Даже имени его никто не смог вспомнить. Своих потеряли только двух. У входа в конюшню лежал с рассеченной головой старый Сашко, серебрились редкие волосы. Рядом с вилами в груди лежал ямурлак. В конюшне гремело. Кони рвались в бой, разбивали брусья, перегораживающие им выходы из стойл, били копытами, яростно грызли зубами. Коней с трудом успокоили. Недалеко от входа обнаружили ещё одного мёртвого ямурлака. Крупный рыжеватый пёс, с ножом в груди, сжал зубы на вражеском горле, почти перекусив шею. Рядом лежал неподвижно ещё один пёс - небольшого роста, курчавый, вислоухий, белый с чёрными пятнами. Ран на нём не обнаружили. В сомкнутых челюстях был зажат клок человечьей кожи, покрытой щетиной. Бус догадался, что пёс, целя в горло, промахнулся, ухватив щёку ямурлака, и в падении получил удар ногой или в горло, или под сердце. Сотник нагнулся над псом, выдрал клок из зубов, отбросил в сторону, затем принялся резко вдувать воздух ртом в нос собаки, одновременно надавливая на грудную клетку. Через некоторое время пёс сделал первый вдох, приоткрыл глаза. Поднялся на ноги, огляделся, и стрелой вылетел из конюшни, умчавшись в сторону гридницких изб. Следом рванул, чуть не сшибая дружинников, крупный рыжий жеребец.
- Своего человека искать кинулись, с таким не пропадёт, - удовлетворённо кивнул Бус.
Пух с Рудом отыскали Двинцова уже под утро, когда его сотня, точнее, то что от неё осталось, да примкнувшие к ней горожане, вычищали от попрятавшихся ямурлаков слободу. О гибели Фомы Вадим узнал уже утром.
* * *
Вячко кинулся ко всходу, споткнулся, кубарем скатился вниз, к счастью ничего себе не свернув. Поднялся, выругавшись, побежал к выходу, на ходу бормоча:
- Принесла нелёгкая напасть. Боярин, словно отрок по лестницам скачет. Помереть спокойно не дадут! Ужо я им, вражинам!
На крыльце чуть не сбил с ног поднимавшегося в терем Буйслава. Княжич был бледен, одет в полный доспех, с мечом в руке. Следом поднимались десятка два воинов. Буйслав отшатнулся, схватился за перила, зашипел на Вячко:
- Ослеп, старый! Куда несёшься?
- Гридь собирать!
- Отец где?
- В горнице с Отокаром. Я их уж упредил, что измена в городе.
Вячко собрался бежать вниз, но Буйслав остановил его:
- Да погоди ты! Гридней и без тебя соберут, я уж послал людей. Веди к князю.
Боярин кивнул согласно, направился к лестнице, ведущей в горницу, на ходу обращаясь к Буйславу:
- То-то лепее будет! Не гоже мне-то, в мои года по городу зайцем сигать. А ты молодец, княжич! Я, грешным делом, всё мыслил, что Стемиду с сыном не повезло. Ты уж не обижайся на старика. Только сам посуди: ты ж ведь днями болтался без дела, невесть с кем бражничал, в думу сидеть не ходил, суд вести отцу не помогал. Что ж было думать-то про тебя. А тут, смотри-ка! Как припекло по-настоящему, так и собрался, и воинов привёл.
Старик остановился, оглянулся, всматриваясь в лица:
- А кто это с тобой? Что-то не видал таких раньше.
Лицо Буйслава искривилось:
- И не увидишь больше! - нож сверкнул в руке княжича, рассекая кольчугу, вошёл в левый бок боярина, впился в сердце.
Вячко беззвучно осел на пол, гаснущие глаза старика удивлённо замерли на Буйславе. Княжич осторожно, чтоб не загремела о пол кольчуга, выпустил боярина. Подошёл Яшемир, зашептал зло:
- Не мог успокоить старика, дурак? Так бы он без шума нас к Стемиду привёл! Сказал бы что-нибудь!
Буйслав огрызнулся:
- Я его знаю. Старик лжу за версту чует. Враз бы понял и шум поднял. Да и рожи у твоих не те, чтоб за дружинных приняли.
- Не чует, а чуял, - неизвестно зачем поправил Яшемир, - Веди давай, время дорого. Поспешай, коли на стол сесть желаешь.
Сверху окликнули:
- Кто идёт?
Буйслав откликнулся:
- Княжич Буйслав с ратниками!
- Поднимайся!
Буйслав, опережая ямурлаков, взбежал по ступеням, разругал гридня:
- Почто лук наставил? По голосу не спознал? Своих перестреляешь! Или не слыхал ещё, что ямурлаки белым головы повязали.
- Учить он меня будет! Тряпицу с шелома и снять можно, голоса и похожие бывают. Сам-то не шибко делу учился.
Второй одёрнул:
- Да будет тебе, Неждан! Вячко только что выскочил. Он бы и мёртвый тревогу поднял.
Буйслав, поджидая своих остановился в двух шагах от входа в горницу, передние ямурлаки миновали половину лестницы, как вдруг Неждан воскликнул:
- Вячко вернулся! Что это с ним?
Ямурлаки обернулись. К лестнице медленно, но твёрдо приближался старый боярин, белый, как мел, с обнажённым мечом в руке. Ямурлак, шедший позади, отшатнулся, растерянно прикрываясь рукой, уже понимая, что пришла его гибель. Меч в единственной, всё ещё сильной, руке боярина взлетел, отсекая запястье, врубился в плечо. Вячко, вложив в удар последние силы, увлекаемый собственным ударом вперёд, повалился на свою жертву, крикнул, выплескивая изо рта вместе с криком поток крови:
- Стемид! Берегись сына!
Неждан успел практически в упор выпустить стрелу в живот ближайшему ямурлаку, и тут же на него обрушились сразу два меча. Дружинник выронил лук, в последнем рывке обхватил обоих противников, сталкивая их вниз. По лестнице покатились трое, следом, завывая, сползал ямурлак со стрелой в животе. Гибель Неждана дала возможность второму гридню перекрыть лестницу.
Буйслав кинулся было к последнему дружиннику, но в это время из горницы выскочили Стемид и Отокар, и княжич бросился им наперехват.
Стемид замер на пороге:
- Буйслав! Стой! Что удумал?
Княжич с рычанием бросился на отца:
- Мой час пришёл!
Стемид остановил Отокара:
- Мне оставь! Держите всход с Кукшей!
Князь опустил меч, выставил навстречу сыну левую, безоружную руку:
- Стой!
Буйслав, кинувшийся было вперёд, словно наткнулся на незримую стену. Ещё миг - и он был отброшен на шаг назад. Побледнев ещё больше, княжич попытался обогнуть преграду, но не смог сделать и шагу в сторону. Попятился было, но путь к отступлению был перекрыт невидимой преградой.
Стемид стоял спокойно, некоторое время молча смотрел сыну в глаза. Медленно спросил:
- Ты кого в дом привёл? Чего хотел? Власти, стола княжьего? Так не мы под себя землю берём, она нас в князья принимает и держит, покуда мы о земле думаем более, чем о благе своём. Как править хотел, чем власть твоя держалась бы? Мечами ямурлачьими? Силой чёрной? Много бы счастья тебе принесла та власть, такое княжение? Какой бы ложью не прикрывал гибель мою, правда бы всё одно наружу вышла. За что душу свою тьме продал? Стоишь теперь предо мной столбом немощным. Сам ведь учиться не пожелал в своё время. Иначе бы знал, что я с тобой делаю, знал бы и как избавиться от пут невидимых. Я думал, что князь из тебя никудышный выходит, а ты и купцом никаким оказался. Продешевил ты, душу свою продавая. Она ведь непродажная была! Долго ль ты, Буйслав, проданным ходишь, Землю нашу марая? Опомнись, покуда жив, не поздно это! Вернись к Правде, поверни меч свой на врагов, тобою приведённых. Не говорил бы тебе того, да чую, что и моя вина в том есть. Памятью о матери твоей заклинаю тебя: опомнись! Что ж молчишь ты? Нет в словах моих подвоха. Видно, долго ты с мразью всякой якшался, коли в отцовских словах лжу искать пытаешься. Ведь не прощенья полного сулю тебе. Народ тебе судьёй будет. Но возврат твой к Правде всяк во вниманье возьмёт. Делами своими после и прощенье заслужить сможешь. Не веришь мне? Смотри, отпускаю я тебя.
Почувствовав, что свободен, Буйслав некоторое время продолжал оставаться на месте, лишь шевелил слегка руками, проверяя достоверность своего освобождения. Затем неуверенно сделал шажок влево, остановился, спросил:
- Отец, ты что, мне поверил, ты и вправду меня выпустил?
- А с каких пор славы неправдничают? - сердито отозвался Стемид.
- Ну и дурак! - яростно выкрикнул Буйслав, в глубоком выпаде целя мечом в отцовскую грудь.
Казалось, клинок неминуемо достигнет цели, вот-вот будет вбит по самую крестовину в грудь князя. Однако Стемид каким-то образом оказался в шаге левее, одновременно перехватывая рукой запястье Буйслава и заворачивая руку княжича, выламывая плечо. Затрещал выламываемый сустав, загремел о половицы выскользнувший из враз обессилившей руки меч, вскрикнул, теряя сознание, Буйслав, упал на колени, завалился лицом вниз.
Стемид сорвал с сына пояс, сноровисто завернул руки Буйслава за спину и притянул к ногам, связав вместе. Распрямился, вздохнул:
- Похоже, сын, что не я, а ты дураком оказался. Чести нет в тебе, вот и отрешаю тебя от пояса твоего.
Князь поспешил на подмогу волхву и Кукше, которые, перекрыв лестницу, отбивали натиск ямурлаков. Кукша, подобрав лук погибшего Неждана, уже успел выпустить весь запас стрел в туле и теперь орудовал мечом. Дружинник был уже дважды ранен, силы уходили вместе с кровью, поэтому Кукша двигался скупо, все движения свои сводя к минимуму. Отокар поначалу действовал "накатом", остановил тем одного за другим пару противников, сбросив обоих затем вниз. Вскоре убедился, что лестница слишком широка, чтобы остановить противника таким образом, и взялся за меч.
Внизу тоже дрались, гремело о доспехи оружие, кричали раненные, хрипели умирающие.
Яшемир прорвался вперёд, сломал саблю о меч Отокара, отпрянул, выхватил из-за пояса топор, завертел в руках, мощным ударом ошеломил, бросил на колени Кукшу, добивая воина, занёс топор ещё раз. Лезвие заскрежетало, в полутьме посыпало искрами, встретившись с мечом Отокара. Ямурлак зарычал:
- Умри, волхв! - ударил, целя по шее, прикрытой бармицей, уже представляя, как топор рассекает кольчужные звенья, входит в плоть, отделяя голову ненавистного своим служением светлым Богам волхва. Но пальцы, такие сильные всегда, почему-то разжались, выпуская топорище, ноги вдруг подогнулись. Яшемир, ещё не чувствуя боли, удивлённо посмотрел вниз: кольчуга в верхней части живота была просечена, щель всё ширилась и ширилась, пока, наконец, верхняя часть туловища Яшемира медленно, неохотно, сползла в сторону, свалилась вниз, покатившись по ступеням, щедро заливая их кровью, посылаемой всё ещё работающим сердцем. Мгновением позже упала и нижняя часть туловища, пузырясь вываливающимся кишечником. По лестнице, уже свободной, вверх бежали дружинники, ведомые Рачем. Стемид последним ударом развалил надвое, от плеча до паха, последнего ямурлака, опустил оружие, отдуваясь, вытер обильный пот со лба.
Рач, поднявшись, спросил:
- Успели?
- Как видишь, - ответил князь, - Засиделся я, Рач, в палатах, вишь как одышка одолевает. Впору к тебе в выученики подаваться. Возьмёшь в отроки-то?
- И возьму! Кабы сам не сбежал! - пошутил в ответ сотник.
- Стойгнева не видел?
- Внизу воевода. В спину его, - сумрачно ответил Рач.
- Мало. А дело не окончено. Пошли город чистить от этой мрази. Отокар! Помоги отрокам правильно раны перемотать.
Князь обернулся:
- Кукша, живой что ли?
Ратник, ещё пошатываясь, утирал кровь, вытекавшую из ноздрей, струящуюся по длинным усам, улыбнулся:
- А куда я денусь. Мамка всё ругалась, что дурнем расту, а оно пригодилось. А то были б мозги, так и вышибли бы напрочь.
- Ну, коли шутить можешь, стало быть, помирать не собираешься! - хлопнул его по плечу Рач.
- С сыном что делать будешь? - спросил Отокар.
- А что с сыном, Стемид? - вмешался Рач.
- Вон, лежит. Он свору вражью в город привёл. Пусть его народ судит.
- Он ли? - усомнился Рач.
- Ну, не он один, были и ещё радетели, сам видел. Только, думаю я, зараза чёрная чрез него к нам проникла. Сам ведаешь, с какого места рыба гнить начинает.
- То ведаю, - помрачнел сотник, - А всё ж разобраться во всём нужно будет без спешки, дабы лишних вин на Буйслава не взваливать.
- И без лишнего вин на нём в достатке будет, сердце моё чует. А чрез него - и на мне, я сына проглядел, мне и отвечать вместе с ним.
- Не дури, князь! - оборвал его Рач, - Нам твоя голова ещё не раз понадобится, так что не вздумай её из-за сыновьих вывертов терять!
Дружинники наскоро перевязались, снесли наверх тяжело раненых со двора и нижнего поверха, оставили двоих с ранами средней тяжести стеречь связанного Буйслава да беречь раненых. К неудовольствию выбранных, которыми оказались Юрка и Шостак. Остальные поспешили вниз, работы предстояло ещё много.