Кочегар Пшеничников подумывал, а не покончить ли ему жизнь самоубийством. Лишь одна причина удерживала его от этого: необратимость подобного шага. Подбросив в топку очередную порцию угля, он, утерев со лба пот, сел на чурбан и начал размышлять: "Пожалуй, если я совершу такой шаг, вернуться назад будет трудновато. Время необратимо, - продолжал напряженно думать Пшеничников, смотря на щелку дверцы, за которой неукротимо бесновался огонь. - Человек находится в плену у времени. Так зачем же еще увеличивать эту временную зависимость человека своим своеволием", - пронзила кочегара мысль, когда он посмотрел на паутину в дальнем верхнем углу котельной. При этом он также подумал, как давно он не вытирал пыль на своем рабочем месте и не мыл полы. И все это из-за того, что у него либеральный начальник. "Либеральный демократ, - с ожесточением подумал о нем Пшеничников, смотря на этот раз на свои засаленные брюки. - А впрочем, пусть живет. Ведь если бы он приказал смести паутину, я бы не помыслил бы о том, о чем помыслил и наверняка ушел бы из жизни. Как трудно помыслить! Оказывается, для этого надо развесить паутину везде, где только можно, - обрадовано прошептал кочегар, нащупывая в это время дырку в кармане. - Надо бы зашить ее, хотя удобно чесаться, не буду зашивать." Пшеничников встал, расправил затекшие члены, походил по котельной. Затем залез на бункер с углем, патетически протянул руку вперед, на всякий случай оглянулся по сторонам, нет ли кого вокруг, и громовым голосом произнес:
- Вся сознательная деятельность человека как раз и направлена на то, чтобы ослабить свою зависимость от времени, освободиться от него, вырваться из его плена.
После этого Пшеничников, кряхтя, слез вниз, сел опять на свой чурбан, вынул из верхнего ящика письменного стола иголку с ниткой и стал зашивать дырку: прирожденная тяга к порядку превысила сомнительные соображения удобства.