Аннотация: Девушка пытается поступить в университет. Как она взрослеет
Когда я приехала, не было и пяти часов. Поезд неслышно остановился и замер. Я наскоро собрала свои пожитки и вынырнула из влажного вагона. На улице было зябко и сыро. Вокруг клубился предрассветный туман. Пассажиры, ехавшие со мной, сразу растворились в нём, и я очутилась одна.. То тут, то там вдруг проступали неверные очертания домов, деревьев, чего-то еще, кто знает... А я стояла недвижно, рядом чернела громадина поезда и туман, такой густой, что стало жутко. И мне вдруг показалось на мгновение, что я одна в целом свете, в целом мире! Стою здесь посреди чужого города, чужих улиц, чужого вокзала... Вот я! Приехала покорять этот город! Получится ли?.. Вдруг неестественно гулко прогудел за моей спиной тепловоз, где-то недалеко шлёпнулась на асфальт одинокая капля, и я очнулась. "И вовсе не одна я. Здесь моя бабушка. Квартира".
Огляделась. Недалеко виднелись призрачные силуэты высоток. "Я смогу". И сжала руки в кулаки. Я так всегда делаю, когда волнуюсь и мне надо сосредоточиться. Я знала, что в этот момент лицо у меня очень серьезное, с поджатыми губами и нахмуренными бровями. Возможно сейчас я делала самый сложный шаг своей жизни - решилась поступать в **ий университет. Провалишься - вся жизнь пойдет насмарку. Мама будет плакать, папа ничего не скажет, уйдёт в гараж. А как я себя буду чувствовать? "Не получилось", "Завалили"... Это все отговорки, главное - "не смогла". "Нет! Мысли мрачные прочь! Все у меня получится!"
На привокзальной остановке было безлюдно, только у горящего фонаря неуклюже примостился лохматый, нечёсаный пес. Автобусы в этот час ходят редко, и я приготовилась долго простоять среди промозглой улицы. Но он, однако, подошел достаточно быстро, и я побыстрее забралась в теплый светлый салон. И так торопилась, что зацепилась каблуком о ступеньку и проехалась коленом на своих новых дорогих колготках. Естественно, на "суперпрочных", как сказала продавщица, чулках поехала петля. Но меня это почему-то совсем не огорчило, слишком нереально было всё, чтобы огорчаться.
В автобусе я оказалась одна, не считая контролера - симпатичного рыжего паренька с веснушчатым лицом. Мы разговорились. Он сказал, что его зовут его Пашкой, с самой прозаической фамилией Иванов. Оказывается, он учится в том университете, в который я хотела поступить. Контролёром подрабатывает, так как стипендии хватает только на то, чтобы отметить её получение. Он, конечно, шутил. Живёт с родителями, но старается ничего у них не брать, поскольку им самим трудно. Мать у него научный сотрудник и получает мало, отец - врач-ортопед, тоже не самая высокооплачиваемая работа. Ну я тоже рассказала все как было. Про свой город, про родителей, про друзей и школу. Слушал он меня чуть улыбаясь, словно знал, что я скажу наперед. И это немножко задевало, ведь не премудрый же он старец, разговаривающий с малолетним дитятей, и я решила его удивить. Но чем? В растерянности я перебирала все мало-мальски забавные или просто интересные случаи из моей недолгой, но полной трудовых подвигов жизни. Конечно, можно было рассказать про то, как я распугала всех куриц в огороде тёти Гали, или про тот случай на реке, когда я ершей ловила. А может про мое хобби?.. Да! Это то, что надо! Дело в том, что я увлекаюсь макраме. Дома у меня все стены увешаны этими плетеными чудесами. Пашка действительно заинтересовался, стал расспрашивать подробнее. А потом сказал, что всерьез занимается оригами и даже пообещал принести показать громадного бумажного змея, за которого в прошлом году получил приз на конкурсе. Только мы начали договариваться о времени и месте встречи, как объявили мою остановку. На миг мне захотелось проехать еще одну остановку, поболтать немного, так не хотелось выйти и вновь брести средь этого пронизывающего холода, неизвестно куда... Но, естественно, я, хоть и с сожалением, но вышла.
Бабушка жила в доме Љ35 - панельной девятиэтажке с рисунком в виде звездочки. Насилу её нашла - в таком туманище даже громадины многоэтажек не видны, не то что звездочки на них. Про подъезд было сказано так: "Он находится в центре, внучка, но не совсем, а чуть-чуть левее, ближе к магазину "Лаванда", прямо под окном растут две диких розы". У мамы я узнала, что под этим подразумевался второй подъезд справа.
А ещё бабуля говорила, что живет на пятом этаже. Подниматься было долго, но другого пути не было - я панически боялась лифтов. Когда я была внутри кабинки, мне все время казалось, что трос вот-вот оборвется, и тогда... даже страшно подумать... Это как в детской страшилке:
Маленький мальчик на лифте катался,
Тоненький трос вдруг оборвался...
На лестнице было сумрачно и тихо. Лампочки не работали, и очертания терялись в зыбкой темноте. Тусклый, неверный свет, какой бывает лишь туманными утренними часами, еле пробивался сквозь запыленное стекло. И мне стало мерещиться всякое. Какое-то движение сбоку, позади, такое быстрое, что успевала ухватить только краем глаза, или наоборот, чудилось, будто на меня медленно, неуклонно ползет нечто громадное, неумолимое, пытаясь задавить. Вдруг замечала чей-то пристальный взор, блеск нечеловеческих зрачков... Невнятный шорох... Ш-ш-ш-ш-ш...
Сломя голову я кинулась на пятый этаж и в растерянности замерла перед тяжеловесной дверью с медно поблескивающей табличкой "35". Вот это дверь! Такая бы к месту пришлась в каком-нибудь почтенном купеческом доме конца 19 века, когда в моде были основательность и длинные юбки. Массивная рама была сделана в виде витых колонн, украшенных ромбами. Сама дверь была оформлена миниатюрными выступами и бордюрчиками всех сортов тоже в виде ромбов. Почти в центре располагалась литая бронзовая ручка, блестящая и немного истончившаяся от времени и многочисленных рук, однако, до сих пор сохранившая свою внушительность и соразмерность. За неё я и дернула. Как ни странно, дверь послушалась и отворилась.
В прихожей было полутемно и приятно пахло травами, в особенности чесноком. Под ногами мягко шуршал невидимый ковер. Сквозь сумрак я различила очертания тумбочки, а чуть левее виднелось ещё что-то, напоминающее пианино. Поставив сумку на пол, я шагнула вперед, в тишине раздались торопливые шелестящие шаги и голос, мягкий, чуть уставший, похожий на мамин: "Приехала! Приехала, девонька! Приехала! Проходи, проходи в комнату, только осторожно - не запнись, там ножка комода! Дай я на тебя погляжу!"
Я, естественно, заторопилась и кинулась навстречу бабушке... А зря! Иногда надо прислушиваться к словам бывалых жителей квартиры. Только носком ноги я почувствовала что-то твердое, внезапно появившееся, а сама на мгновение застыла в божественной невесомости, которая обычно предшествует падению. Еле успела подставить руки, но все равно обо что-то больно ударилась и вскрикнула. Зажегся свет. Ко мне поспешила обеспокоенная бабушка. Подняла меня, осмотрела и покачала головой:
Ну всегда так! Как новый человек появляется - обязательно упадет! Если не на входе, то на выходе уж точно!
А я только и смогла, что потереть ушибленную руку и удивлённо закрыть рот. Передо мной стояла почти точная копия моей мамы, только немного старше и, может быть, мудрее. Она также держала голову, дружелюбно склонив её, волосы были собраны в тот же непритязательный узелок, на лице были те же самые морщинки, но чуть более резкие и глубокие, и руки были мамины - мягкие и заботливые. И я тут почему-то пожалела, что не похожа на мать, а скорее пошла в отца, такая же сероглазая и чёрненькая.
Бабушка Настя, здравствуйте, - я попыталась быстро вскочить, чтобы скрыть свое смущение, из-за своего падения, но бабушка обняла меня.
Катя! Катенька! Ничего! Не болит? Ну тогда все в порядке. В первый раз ко мне, - заметила она с укоризной, - Ну ничего, проходи! Проходи! Все наверстаем!
Я разулась, и она повела меня по длинному Г-образному коридору, мимо зеркала, мимо ванной и туалета, мимо какой-то тумбочки. Довела меня до самого конца и толкнула тяжёлую на вид, деревянную дверь.
Ну вот и твоя комната! - деловито улыбнулась бабушка - Ну как она? Нравится? Я тебе постель застелила. Ты сейчас, наверное, устала , все-таки в такую рань приехала. Ну иди спать. А поесть я тебе сготовлю, - и пропустила меня вперед.
Я стала отнекиваться, мол, совсем я не устала и свежа как огурчик, но тут же, к своему великому неудовольствию, широко и сладко зевнула. Бабушка понимающе покачала головой.
Иди спать, свеженькая как огурчик, а то где-нибудь на пол дороге упадешь и заснешь.
Бабушка, оказывается, тоже обладала маминым талантом убеждать людей. Не словами и не силой, а жестом, выражением лица. Иногда одного выразительного взгляда мамы хватало, чтобы заставить нас с папой - по своей природе лентяев и лодырей - живо взяться за пылесос и швабру и заняться генеральной уборкой. Вот поэтому я так быстро ретировалась, подумав напоследок, что поспать - тоже дело не плохое.
Тихо прикрыв за собой дверь, я окинула слипающимся взглядом комнату. У окна, прикрытого бархатной шторой, в полутени стояла большая деревянная кровать с пушистой периной на ней, и белеющим в полумраке постельным бельем. Один край одеяла был расправлен и отогнут, приглашая, другой складками спадал почти до самого пола, и чуть заколыхался, когда я вошла. В изголовье голубела кружевная подушка, с мягкой впадинкой как раз посередине, чтобы удобнее было положить голову... Как же вдруг захотелось спать! Помню, только скинула с себя лишнюю одежду, залезла на кровать и, сладко зевая, оказалась в нежных объятиях Морфея.
Проснулась я часов в десять, от того, что по комнате разнесся вкуснейший запах чего-то пекущегося. В желудке тотчас заурчало, и я вскочила на ноги.
В кухне было жарко и шумно. За плитой стояла бабушка и, весело напевая, снимала с противеня очередную ватрушку. А на подносе на столе лежало уже несколько десятков бубликов, пирожков и булочек. Услышав какой-то звук, бабушка, не оборачиваясь, оборонила:
Хозяин дома, добрый...
Я кашлянула, и только тут она повернулась и сразу же засветилась всеми складочками на добром лице.
А вот и соня проснулась! Смотрите какие мы! - и радостно обняла меня - С добрым утром, девонька! Как спалось? Как перинка?
Ой! Все замечательно было. Выспалась очень хорошо! Даже удивительно.
А-а! Это травки особые знать надо, они свежесть в сон вносят - после этого человек как новенький.
Вы наверное много трав знаете. В прихожей так пахнет приятно.
Да! Каждое лето в лес езжу, на зиму собираю. И что ты ко мне на "вы", доченька! Мы ж родные! - лицо её погрустнело.
Извини, бабушка. Не привыкла ещё. Как освоюсь, так сама не замечу, как перейду. Но я постараюсь.
Ну и ладно! Ты лучше пирожков попробуй! Эти с тмином, а вот эти с черёмухой.
Спасибо, - и откусила кусочек у пухлой ватрушки.
Потом ещё один, и ещё один. А потом очень сильно удивилась, заметив, насколько похудела гора пирожков на подносе, она до неприличия уменьшилась, превратившись, как бы это лучше назвать, - в очень маленькую кучку, состоящую из одного пирожка. Зато бабушка была, кажется, очень довольна и приговаривала:
Ешь, ешь внученька! Тебе полезно, ты такая худенькая! Давай я тебе ещё один подкину!
Но я решила, что для моей талии это будет вредно и отказалась.
Сегодня не намечалось никаких дел в институте, и я была свободна весь день, поэтому решила осмотреть квартиру. Меня уже успела поразить входная дверь, и я ожидала от внутреннего убранства тоже чего-то особенного. Честно говоря, так не хотелось разочаровываться.
И квартира, действительно, была необычная. Когда-то, давным-давно бабушка сделала несколько проемов в стенах, соединив все отдельные комнаты в соседние и начала там безраздельно властвовать. И у неё получилась не какая-нибудь среднестатистическая четырехкомнатная квартира, а целая анфилада комнат одна чуднее другой. В одной, например, размещалась гостиная, с дорогими, но вышедшими из моды обоями красноватого цвета. В самом её видном месте, напротив торжественного центрального входа, располагались большие гостиные часы, это такие, которые надо постоянно заводить и раскачивать маятник, в виде шишки. Бабушка называла их Хранителями дома, потому что на протяжении уже почти полутораста лет они исправно шли почти никогда не сбиваясь. А когда ломались, то в семье происходило что-то печальное и даже трагическое. Сами они были высотой со шкаф, из толстого рыжеватого дерева, циферблат отливал золотом, и на нем ходили позолоченные стрелки тонкой работы. Весь его ящик был покрыт полустершейся гравировкой, что-то на тему "морских баталий", как сказала бабушка. Над часами висела древняя икона. По правую сторону, у окна стоял сервант, какой любят в деревнях - массивный, тяжёлый, но надежный, тоже с гравировкой, причем в некоторых местах она сохранилась довольно хорошо и можно было разобрать несколько военных кораблей с пушками. Внутри стоял дорогой праздничный набор с золотой окаймовкой и сделанный, по словам бабушки, из "настоящего фарфора". По правую сторону от часов, метрах в двух от другой двери приютился чёрный крашеный комод на четырёх ножках и с ручками ящичков в виде тигриных лап. Бабушка шепнула мне на ухо, что комод не обычный, а с секретом. В нем де находится тайничок, в котором лежат семейные драгоценности, но вот как он открывается, она понятия не имеет. По глупости секрет замка потеряли, но не стали ломать комод - больно хорош - и решили, что в тайнике драгоценностям самое место, никто не достанет. С другой стороны комнаты развалились два мягких, вполне современных, дивана и кресло со столиком, покрытым красноватой, в цвет обоев салфеткой. Над ними висели пара маленьких пейзажей в рамках, "а-ля барокко", как я их про себя окрестила, потому что они занимали раза в два больше места, чем сами картины. В углу стоял невзрачный серый торшер, совершенно не гармонирующий с остальной обстановкой.
Далее шла небольшая комнатка, похожая на библиотеку - вдоль стены сплошь стояли шкафы с книгами. Некоторые были дорогие подписные издания, другие - просто литература, третьи казались невзрачными, но именно они являлись жемчужиной этого места - подписные альманахи, книги 19 века и даже один номер "Современника" выпущенный самим Некрасовым. Бабушка им чрезвычайно гордилась.
Третьей по счету была бабушкина спальня. С чугунной кроватью возле окна, завешенного ажурными занавесками в рюшах. У второго выхода поместился комод и трельяж. На полу лежал маленький самодельный ковер с птицами. В дальнем углу виднелся платяной шкаф, прикрытый цветастой ширмой.
Моя спальня была самой крайней из всех комнат и соединялась с бабушкиной, однако большую часть времени дверь была закрыта на ключ - не все же любят продуваемый сквозняками парад залов. Окно выглядывало на солнечную сторону. И я бесконечно жалела, что у бабушки такой высокий этаж - нельзя было увидеть зеленую листву и то, как пробивается сквозь неё озорной солнечный лучик. А это так красиво... Когда ветви деревьев почти касаются твоего балкона, закрывают его, и когда выглядывает солнце, получается твой собственный уютный мирок, где кроме ласковых лучей и зелёного марева ничего нет, быть может только счастливое пение воробья...
Сразу за дверью моей комнаты, ведущей в коридор, была ванная. Совершенно обычная, к моему большому сожалению. Туалет был маленький и кафельный и отличался стерильностью больницы. А в прихожей стояло то, из-за чего я вчера упала. Это оказался простой комод, с широко расставленными ножками. Я не выдержала и все-таки пнула его - как он смеет мне подножку ставить. Ветеран даже не скрипнул, зато большой палец у меня на ноге, ой как заболел.
А ты поговори с ним, - послышался сзади тихий бабушкин голос - Попроси его убрать свои ножки, чтобы не запинаться.
Я бы улыбнулась в другой раз, услышав такую глупость, но сейчас... было в её голосе что-то правдивое, настоящее. И я поверила ей. И поэтому почувствовала смущение, вдруг все это смешно. Я хотела сделать это одна.
Бабушка... - я оглянулась, но её уже не было рядом. Она поняла. Я встала на колени, как раз напротив комода, и пристально посмотрела на него. И мне показалось на мгновение, что увидела в рисунке дерева проступившие черты лица.
Комод...- я запнулась - милый комод...
И тут мне стало дико смешно, поскольку я представила себя и "милый комод", сидящих в обнимку, и как я прошу его больше не ставить мне подножек. "Господи! Как же я глупо выгляжу!" Но все же продолжила:
Комод... Я тебя очень прошу... пусть я не буду запинаться о твои ножки...
И тут же вскочила, воровато озираясь по сторонам. Мне почему-то подумалось, что все соседи слышали этот, можно сказать, монолог и теперь посмеиваются про себя.
На следующий день я собралась в университет. Он находился в, так сказать, пожилой части города. То есть не совсем ещё старой, как особнячки 18-19веков, но уже и не современной, как стеклянные многоэтажки. Здесь были широкие аллеи, засаженные тополями, шумное движение и, конечно здания: жёлтые, зелёные, оранжевые, с колоннами и вытянутыми окнами. Университет находился чуть в стороне от дороги и занимал сразу четыре корпуса, соединенных переходами.
Я вошла через центральный вход. Университет встретил меня тишиной. Это было странно. Большие стеклянные окна, чуть стертые мраморные полы, солнечный свет, и только старик-охранник при входе. Сначала я даже не заметила его, прошла мимо, но он окликнул меня:
Девушка, ваш студенческий! - попросил он негромко, но эхо его голоса прокатилось по всему холлу.
Я не студентка, - сказала я, и поспешно добавила, - пока ещё...
А-а-а... - протянул он, утрачивая ко мне интерес, и лениво, словно сидел в полдень на самом солнцепеке, пробормотал, - Значит абитуриентка...
Я согласно закивала, несмотря на то, что не совсем его поняла. Слово "абитуриент" было для меня новым, не то чтобы я его не слышала, но, как говорят, "смысл ускользал от меня". Видя, что он уже совсем засыпает, я поторопилась спросить, где я могу записаться на университетские краткосрочные курсы. Охранник, помолчав с полминуты, словно собираясь своими, изжаренными солнцем, мыслями, промолвил:
Это вам в приемную комиссию надо, на втором этаже, слева - и отвернулся.
Я поняла, что разговор окончен. А странно! Мне всегда казалось, что охранники - люди разговорчивые и весёлые. Такие, как дядя Серёжа - мой единственный знакомый охранник из минимаркета напротив нашего дома. Наверное этот, какой-то неправильный охранник.
Я посмотрела вверх, увидела широкую лестницу и вдруг почувствовала себя очень-очень неуверенно. Обернулась, но охранник демонстративно прикрыл лицо фуражкой и похрапывал.
Ну что ж, идти так идти!
Я сделала шаг, он гулко отозвался от стен, потолка, почему-то задрожала. Потом сделала ещё один шаг, ещё... "Вот здесь я, может, буду учиться. Университет. Какой ты большой... величественный. Ну, здравствуй! Я надеюсь я буду достойной студенткой. Как бы я хотела поступить! Приходить сюда по праву. Уверенно. Твердой походкой. Ты станешь частью меня, а я - частью тебя. Быть может, когда-нибудь я буду приходить сюда не замечая твоей красоты, перескакивать через несколько ступенек, болтать с друзьями. Но я буду здесь. Школа уже позади. Я надеюсь- ты мое будущее". Необычайная тоска, по чему-то, чему я не могла дать определения, возможно, тоска стремления человека быть частичкой чего-то большого, целого, а не стоять у обочины в одиночестве, не быть отверженным... Внезапно солнечный зайчик ослепил меня и заиграл на моём лице. Я рассмеялась, сочтя это за доброе предзнаменование. Робость ушла, и я вприпрыжку побежала на второй этаж. Там, сразу налево, на двери висела табличка "Приёмная комиссия". Грузная тётенька свысока посмотрела на меня сквозь очки, провела рукой по роскошному "конскому хвосту", и недоумённо спросила:
Вам кого?
Наверное, я совсем растерялась, начала нести какую-то чушь про то, как я волнуюсь, как мне важно поступить, как обрадуются родители... В конце концов, она поняла, что я хочу, и, улыбаясь, вручила мне анкету.
Ну и болтушка же ты, садись - заполняй - и указала место напротив себя.
Когда с формальностями было покончено, Наталья Анатольевна, так звали секретаря, дала мне бумажку с моей фотографией, предварительно поставив на моём чёрно-белом лице кляксу, в которой, если постараться, можно было разглядеть надпись "**ий университет".
Естественно, я её за это поблагодарила и, не удержавшись, спросила:
Извините, Наталья Анатольевна, а что значит "абитуриентка"?
Брови секретаря чуть дернулись, и я, честно говоря, пожалела, что спросила. Однако оказалось, напрасно. Она доброжелательно пояснила:
Абитуриент - это то, кем ты являешься. Тот человек, который пытается поступить в высшее учебное заведение. А тебе, кстати приходить через четыре дня, в 418 аудиторию. Это на четвёртом этаже, в левом крыле.
Я сказала "Спасибо" и выскользнула.
Мне бы уйти домой, к бабушке, но что-то меня останавливало. Словно своды университета каким-то волшебством притягивали к себе. Тишина была, но мне показалось, будто он весь наполнен звуками, смехом, шумом, топотом, и сами широкие переходы полны людей, и я, забыв обо всём, кинулась за ними. Сам университет вёл меня куда-то. Шершавые стены, деревянные лакированные двери, скрип паркета под ногами, запах мастики...
Я обошла всё здание, даже нашла свою аудиторию, подошла к окну. Светило солнце, небо было чистое-чистое, высокое-высокое. На крыльце кто-то стоял. Мне даже показалось, что стояли и ждали меня. Смешно, правда?
Медленно-медленно я покидала здание, каждый шаг давался с тяжестью. Мне не хотелось уходить. Я почему-то поняла, что обязана поступить. Ведь университет принял меня...
А вы знаете, я почти угадала. Стояли и ждали на крыльце, можно сказать, почти меня. Представьте себе, выхожу я, а на ступеньках стоит Павел. Я страшно обрадовалась. Хоть одно знакомое, ну... почти знакомое лицо. А он сначала меня не узнал, провёл равнодушным взглядом и отвернул голову. Но я не такова, чтобы позволить себя не замечать, и поэтому окликнула его:
Паша? - получилось у меня это, как назло, не очень уверенно, даже как-то просяще.
Я с досады тряхнула волосами. Зачем вообще обращать на себя внимание людей, которые при встрече тебя игнорируют? И при этом таким тоном... Как мне кажется, уже один он заставляет человека морщиться и думать, если таково вступление, то каким же нудным будет продолжение! Н-да, неприятно. И мне самой стало неприятно, как я себе это всё представила. И поэтому почти не обиделась, случайно заметив гримаску на лице молодого человека.
Да? - натянуто произнёс он, с плохо замаскированным намёком.
Такое "да" стукнуло меня по голове не хуже кирпича. Вот такого обращения я не заслужила, даже за свой тон. Что бы ни случилось. Ведь если человека называют по имени, то его знают, с ним знакомы, а со знакомыми так не поступают! И уже подняла свой подбородок, и открыла рот, чтобы сказать "Ничего", как в его глазах, как будто, мелькнуло узнавание. Рот так и остался полуоткрытым, я ждала, что он скажет. А Павел забавно нахмурил лоб и, наконец, пробормотал, то ли для себя, то ли для меня:
Мы с тобой уже встречались - и растерянно улыбнулся, подняв одну бровь.
Я уже почти простила его, однако продолжала изображать оскорблённую невинность. Вскинув голову, и постаравшись придать взгляду нужную твёрдость, я промолвила, сама удивившись своему судейскому тону:
Конечно встречались. Как ты мог забыть, - я закатила глаза и сделала изящный жест рукой такой, который по моему, весьма скромному и неопытному мнению, должен был принадлежать великосветской девице. И томно( не судите строго - я старалась как могла) взглянув ему в глаза продолжила - Конечно, встречались? Ты разве не помнишь?
Глаза всех людей на планете не умеют лгать. Так вот и его милые глаза тоже не сумели. В них было немного замешательства и ... насмешка. Меня раскусили. Было даже немного обидно, что так быстро. Неужели у меня совсем нет театрального таланта? А может я сыграла слишком напыщенно? Надо над этим подумать.
Здравствуй, Катя - довольно сдержанно сказал Павел.
Я просияла. Всё таки добилась своего. Меня вспомнили!
Здравствуй. Я очень рада, что ты меня узнал.
Знаешь, - улыбнулся он - а я тоже...
Дни полетели, завертелись в суете. Не заметила я, как пробежала неделя. Перезнакомилась со всеми на курсах, а особенно подружилась со своей тёзкой - Катюшкой. Она - умная девчонка. Задачки щёлкала, как орешки, по литературе тоже не уступала. И ещё, к особой моей радости, каждый день встречалась с Пашкой. Ненароком, конечно. У него в университете дела, у меня, так почему же нам не встретиться? Но всё же появлялась откуда-то мыслишка - а что же это можно каждый день делать в университете, причём именно в то время, когда у меня заканчивались занятия? Пару раз я от неё отмахивалась, но она, как назойливая муха, всё жужжала и жужжала неподалёку. Я отгоняла её, а она вновь прилетала, незаметно вкрадывалась в мысли, и я начинала улыбаться, забрасывала учёбу, отодвигала от себя книжки и смотрела в окно, где парами летали стрижи. Наш математик, Алексей Иванович, добрый пожилой мужчина, невысокого роста, но зато с замечательными усами и животом, стал недовольно коситься на меня. И, правда, было за что. Если первые дни я слёту решала почти все задачки, проблемы у меня были лишь с теорией, то сейчас... ну очень трудно сосредоточиться. И вот, как-то после занятия, он подозвал меня к себе и, озабоченно посмотрев, сказал:
Кузнецова, я заметил, что в последнее время вы не очень внимательно относитесь к занятиям. Может быть вас что-то беспокоит? Расслабившись сейчас, вы можете пролететь на экзаменах. Возможно вам кажется, что вы и так всё знаете, но, поверьте, это не так. Вы умный человек, и, думаю, вам бы понравилось учиться в нашем университете.
Ну что я могла ответить на это? Мне было мучительно стыдно, и я не смела поднять глаза. Я пролепетала, что-то вроде "Постараюсь", и быстро юркнула в коридор.
Меня раздирало сомнение. Думать о Пашке было очень приятно, что-то словно сладостно замирало в груди, и хотелось закрыть глаза, представить его. Но и слова этого почтенного человека тоже не давали покоя. Я знала, что он прав. Точнее, рассудком понимала, что он, безусловно, прав, но всё равно настроения заниматься не было. Ах, как мне хотелось сейчас встретить Пашку, поговорить с ним. Казалось, что если он будет рядом, правильное решение придёт само, не потребуется длительных размышлений, колебаний. Но вместе с тем, я уже заранее знала, каково оно будет. И меня оно не устраивало. По счастью, а может, по несчастью, я его сегодня не встретила. Возможно, он сегодня не пришел, а, возможно, прихотливая судьба просто развела наши дороги, чтобы дать мне возможность подумать. Сегодня было облачно. Утром на траве не образовалась роса. "К дождю" - лишь промолвила бабушка. А сейчас, когда я вышла, небо уже плакало. Его, синеокое, бережно застелила от посторонних глаз туча, уже не летняя, воздушная и пышная, как пена, а усталая, рваная клочьями, печальная. Скоро осень. Подъехал автобус, я забралась внутрь. Слышно было, как капли ударялись о стекло автобуса. А потом дождик уже с силой забарабанил по крыше. Тук-тук-тук... И мне вдруг захотелось плакать. С чего бы это? "Слезовыжимательное настроение напало" - пошутил бы папа, понимающе вздохнула бы мама, а Пашка, что бы он сказал?.. А вообще, причем здесь он! Я возмутилась, и плакать тотчас расхотелось. О нём, думать нельзя, иначе так и влюбиться можно, некоторые дурочки так и поступают, а потом вылетают, не набрав и 2х баллов на экзаменах. А я буду заниматься! Все!
На следующий день я была уже твёрдо уверена, чего я хочу. До этого весь день занималась аутотрейнингом. Бабушка смотрела на меня с любопытством, но не мешала. Перед началом занятий я села на первую парту вместе с Катюшкой, а потом решала, решала, решала... ни на что не отвлекаясь, и не думая ни о чём кроме будет ли икс равняться игреку, и при каких значениях параметров это может произойти. Решали с Катюшкой наперегонки. Дело в том, что перед началом мы поспорили, кто больше задачек нарешает, тот получает от проигравшего шоколадку. А вы, наверное, не знаете, какая я сладкоежка! И кроме шоколада, ещё я так люблю, только мороженное, большой-пребольшой брикет, желательно, с шоколадным наполнителем. В результате, ушли мы далеко вперёд от всей группы. Математик смотрел на нас с одобрением и только успевал подсовывать новые задачки. К концу мы были уставшие, но удовлетворённые. Особенно я. Ведь все ж таки обогнала Катюшку на повороте. Впрочем, и она было не сильно удручена, потому что знала, что эту шоколадку мы съедим вместе, и ещё не известно, кому достанется больше. Ведь, в отличие от меня, у шоколад у моей подружки был её единственной слабостью, которой она отдавалась временами безмерно. Итак, шоколадка уже была заказана, оставалась единственная проблема - какая? Дело в том, что вот здесь наши вкусы немного различались. Я люблю молочный шоколад с орехами и изюмом. Моя подружка предпочитает чёрный горький или белый. В конце концов мы решили, что раз выиграла я то, чтобы уж совсем не огорчать Катюшку, мы купим чёрный горький. Только мы пришли к соглашению, как Катюшка резко повернулась и беспокойно взяла меня под руку. "Что? Что?" - спросила я, поняв, что она пытается скрыться от кого-то. "Женька Муратова" - одними губами прошептала подружка, и мы пошли чинной, неспешной походкой в направлении, противоположном направлению Женьки. Дело в том, что Женька - очень энергичный человек, всегда полный энтузиазма и безумных идей, которые она всегда старалась реализовать, но, самое главное, не одна, а, обязательно, с кем-нибудь. Мы не имели ничего против Женьки, но сегодня, когда после последовательного многочасового нарешивания в голове немного шумело и страшно хотелось покоя, а не Муратовой с её шумной акцентированной речью. Но всё обошлось, и Катюшка ушла искать свою любимую шоколадку, а я пошла в маленький скверик рядом с университетом, подождать её. День был солнечный, весёлый, а небо высокое и голубое. Листва на деревьях сочная, зелёно-золотая от света. Мне не хотелось шума и людского общества, и поэтому я постаралась найти самый глухой уголок. Не люблю быть на виду у людей, скорее, мне самой нравится за ними наблюдать, ведь иногда они бывают такие смешные. Например, позавчера ехала я в автобусе и на одной из остановок заметила молоденького панка с ершом на голове. Естественно, он был весь увешан цепями, и куда же панкам без косухи. Сидел так, развалившись на скамеечке, как ему казалось, с абсолютно наплевательским выражением лица. Но вот это то у него и не получилось. Вся его поза, несмотря на видимость вальяжности, была напряжена до предела, а взгляд, который он то и дело упирал то в одного, то в другого прохожего прямо вопил: "Только попробуйте косо на меня посмотреть, тогда я вам задам!". Как же он хотел привлечь к себе внимание, но с другой стороны, ему, наверное, даже более хотелось бы оказаться самым обычным и... услышанным.
Наконец, я нашла понравившееся место, в стороне от суеты, под дикой яблоней. Вкусно пахло травой и яблоками, даже немного разморило от этого сочетания тепла и сладостного аромата. Как странно вдыхать недвижный, прогретый воздух. Он не приносит облегчения от зноя, а как бы обволакивает тебя теплым одеялом, дуновение ветерка ласково, как прикосновение матери к спящему ребёнку. Но, Боже мой, как жарко! Слишком жарко, чтобы двигаться... Слишком... А лучше всего быть ветром. Он свободен, неуловим. Дует тебе в руки, а ты его хлоп... и закрываешь ладонь, открываешь - но нет его там, он уже в кроне деревьев, шевелит листья, играет с волнами в луже, и смеётся над тобой. Но бывает и сильный ветер, разгневанный, и тогда - берегись всё живое! У-у-у-х! И я открыла глаза. Действительно, подул откуда-то из северных краёв холодный пронизывающий ветер, такой, что я невольно вздрогнула, почудилось в нём что-то зловещее. И небо что-то потемнело. Мой маленький уголок вдруг перестал казаться таким уж уютным. Я пошла в университет, посидеть там. Мне вдруг подумалось, а хорошо бы сейчас встретить Пашку. Я почему-то сильно соскучилась по его рыжей шевелюре. Но, конечно, такого совпадения не может случиться...
- Катя! - услышала я знакомый голос, и внутри всё прямо замерло, а потом перевернулось:
Пашка! Привет! Ты что здесь делаешь?.. Ой! Ты же здесь учишься! Прости! Не обращай внимание на глупые вопросы! - затараторила я.
Привет, барышня. Вообще-то я зашел забрать кое-какие документы. И проверить, как там поживает одна моя знакомая.
Какая такая знакомая? - я удивленно приподняла брови и изобразила такое вопросительное лицо, что Пашка рассмеялся. Но потом спросил серьезно:
Ну как дела-то? Все хорошо?
Да вроде неплохо... - мне вдруг захотелось хихикнуть, так по-глупому, по-глупому. Но я себя пересилила. - Сейчас усиленно занимаюсь. Вот ходила узнавала насчет экзаменов.
Когда будут? - поинтересовался Пашка.
В конце июля. Меньше двух недель осталось. Страшновато! Но надеюсь сдать - не зря же столько времени провозилась над задачками. Задачки! Великие задачки! - и театрально подняла руки вверх.
Потом мы на время замолчали. Мне почему-то стало неловко, я маялась, не зная о чем спросить, а ведь совсем недавно так свободно болтала с ним о том о сём... Он тоже как-то притих, тогда я нерешительно пробормотала:
Может пойдем куда? - и подняла глаза прямо на Павла. Он тоже смотрел на меня. Но как то не так. Странно. По-новому. Я почувствовала... почувствовала, что необычное смущение почему-то ещё сильней захватило меня и я... отвела взгляд в сторону и произнесла, почти моля:
Куда пойдем? Куда?
Может...
Я не выдержала и снова посмотрела ему в глаза, а он в мои. И... время замерло.
Какие они у него красивые! Смотришь в них и тонешь. Но лишь бы только смотреть в них, смотреть всегда... Тут меня несколько грубо толкнули в плечо и заорали прямо над ухом:
- Слушай, Катька! Там рейтинги специальностей вывесили и конкурс! Вот классно! Ко мне - один из самых больших! Вот клево! Я оказывается на престижную специальность поступила! Во даю! Я и у тебя посмотрела. Все нормально. Вполне популярная профессия. А там еще такая фишка! Да! Пойдем посмотрим! Со своим кавалером еще успеешь поболтать! - и неугомонная Муратова потянула меня за руку, нагло и резко разрушив то невозможное, трепетное и чистое, что вдруг появилось между нами...
Павел покачал головой. Почему же он не сказал ей, что должен уехать из города? В семь у него электричка. И вернется он только через месяц. Почему?..
На днях Катюша дала мне книжку почитать. Ну, знаете, фэнтези, волшебники, драконы, всякое такое... Вообще я люблю читать, но сейчас такое время ответственное, что даже засомневалась. Ведь я, если книжкой увлекусь, то ничего не вижу вокруг, на другое меня отвлечь невозможно. А учебники и методички отложатся до завтра, а то и послезавтра. Но Катюша, так меня убеждала, так говорила, что книга - "просто супер", что я не выдержала и согласилась.
Был полдень, на улице теплынь, солнышко, а я в душной комнате сижу. Надо прогуляться бы. Взяла с собой, конечно, и книжку - куда теперь без неё, пока не дочитаю не оторвусь. И пошла. Я хотела в парк - он далеко, десять остановок, да еще два квартала пешком. Пока доедешь - засмотришься. Везде незнакомые места. Многоэтажки перемежаются с дореволюционными двухэтажными особняками, и чем ближе к парку, тем больше таких домов. И кажется, невольно, что проносишься ты не сквозь коридор дорог, а сквозь толщу времён. Меньше становится на улицах машин, затихает шум, столетние яблони приветливо протягивают вам свои руки, выглядывающие из-за старомодных заборов. Вдруг слышатся аккорды пианино, переплетающиеся с трелью птицы. Как же хороши эти уголки! В них есть что-то такое, что заставляет меня жалеть о тех, прошедших, днях.
Я вышла за одну остановку до нужной. Хотелось побродить немного, подышать этой атмосферой, и... немного развеяться. Куда же делся Пашка? Почему его нет в институте? Может... что нехорошее произошло. Меня вдруг накрыл холодный порыв ветра, а внутри всё задрожало, и я охватила себя руками, чтобы согреться. Даже книжка показалась не столь интересной. О чем там было? Ах, да, что-то про Изольду...
Но мало-помалу очарование тихих улиц улетучило мои страхи, и я непроизвольно улыбнулась. Было так спокойно, так по-домашнему. С ним все хорошо, не может быть ничего плохого. Я снова взялась за книжку и полностью погрузилась в сказочный мир...
...Я шла, увлечённая книгой. Случайно подняла глаза и почему-то увидела прямо перед собой машину, а в ней водителя, почему-то с белым как мел лицом. А потом я полетела, совсем как Изольда в книжке. И было немного странно... И ветер свистел в ушах, и я летела... к солнцу...
Я очнулась. Все болело, как будто меня переехал автомобиль. Белый потолок слепил глаза, и вообще было слишком много света. Почему так светло, ведь на окнах дома плотные шторы. Может, я их не задернула, когда пришла домой? А когда я пришла домой? Не помню. Почему не помню? Что с мной? Попробовала оглянуться, голова - словно не моя. Кое-как склонила голову. И увидела бабушку. Маленькую, сухонькую, сжавшуюся на крошечном стульчике. Она спала. Я хотела окрикнуть её, разбудить. Нельзя ей так, на неудобном стуле-то. Но не смогла, ни звука выжать из себя не смогла. А вместо вдруг накатилась на меня страшная слабость, голова закружилась, и я вновь полетела...
...Гордо, красиво парил белоголовый, белокрылый орел. Зорким взглядом видел любое животное на Земле, каждую птаху в поднебесье, за всем следил Властитель Неба. Соблюдал порядок и справедливость... И увидел однажды странное существо, ходящее о двух ногах, со странной палкой, смотрящей в небо. Никогда не видел мудрый орёл этого существа и сильно снизился, и кружил над ним. Кружил, пока черная палка не посмотрела на него. "Лети! Лети отсюда, вольная птица! Улетай, покуда дерзкий охотник не нажал на курок! Улетай! Улетай!" - кричала я, со всех сил. Но он меня не услышал... Гордо, красиво летал белоголовый, белокрылый орел, гордо падал...
Только-только задавался новый день. Новое утро. Новое - всегда приносит надежду. Так почему, почему же столько тоски в моём сердце? Где-то далеко-далеко за серо-голубым окном, в серо-голубом небе печально кричали галки. В утреннем сонном полумраке ледяным казался больничный потолок, а моя постель была холодна, как равнодушный человек. Сейчас было сумрачно и очень тихо. Шторы пропускали серый пасмурный свет. Жизнь, казалось, замерла, затихла, заснула... Кроме иссиня-чёрных галок где-то за окном... Они о чём-то жалобно кричали... Моя рука отбросила тёмно-синюю тень на покрывало, когда поднялась. Да и сама, безжалостным художником была замалёвана в землистые, блёклые тона... А ещё она была тяжёлой, очень тяжёлой...
"Что же со мной будет? Что со мной будет? Как там бабушка? Что с ней? Что же она скажет мне? А что скажет Пашка? Пашка! Паша! Где ты? Может я просто не тогда прихожу... чтобы встретить тебя? А может... может ты и не хочешь больше видеть меня, избегаешь? А я, можно сказать, навязываюсь. Нет! Не может быть! Я не верю! Не верю! Не может быть такого! Не верю. Не верю... Ну почему? Почему? За что? Сейчас было бы всё по-другому. И почему? Почему тебя нигде нет? Может с тобой тоже что-нибудь случилось? Нет, не дай Бог! Прошу Тебя! Что бы ни было, защити тебя! Прошу! Что бы ты не думал, что ни делал. Защити. И меня защити". Слеза обожгла мою щёку, скатилась до подбородка и защипала на ссадине. А у меня даже не хватило сил её смахнуть. Почему? Это не справедливо.
А когда зашла медсестра и посмотрела на меня как на неживую, как на предмет обстановки, мне захотелось крикнуть ей: "Эй! Ты! Почему ты так на меня смотришь!? Как будто я не человек вовсе, как будто я не чувствую ничего, как будто я ничего не значу для тебя! Как будто я ничто! Как будто тебе сложно хотя бы улыбкой подбодрить меня! Как ты смеешь, как ты смеешь заходить сюда, и не хотеть помочь. Никто не давал тебе права быть равнодушной. Может быть где-нибудь, но не здесь"
А медсестра неслышной походкой прошлась по палате, посмотрела в окно, постояла, взяла в руки чайник, поднесла его к цветку на окне, наклонила. Из него также неслышно потекла ручейком ледяная вода. Я содрогнулась, словно сама почувствовала, как она просочилась сквозь землю, и заморозила беззащитные нежные корешки, как они вздрогнули и сжались от её неласкового прикосновения. Потом струйка вдруг перестала течь. Это медсестра опустила руку и поставила чайничек на место. А потом она посмотрела на меня. А я посмотрела на неё. Она, наверное, поняла, что я проснулась, вымученно улыбнулась и быстро вышла. Если бы мне хватило сил, я бы швырнула в неё подушку. А ещё лучше - подстерегла бы её у двери и напугала бы до смерти. Чтоб она больше никогда не приходила.
Минут через десять, а может и меньше, я не уверена, ведь часов-то у меня не было, вошла доктор. Она была высокой и худой, а может даже не столько высокой, сколько худой, со впалыми щеками и жилистыми руками, в очках. Свои светлые волосы она забирала в пучок сзади и скрепляла, наверное, невидимками. Интересно, почему у большинства докторов именно такие причёски? Подобранные, ничего лишнего. Видимо, чтобы волосы не мешались. Впрочем, причёска ей шла, чего уж точно не скажешь о её очках. Ну зачем женщине с хрупкими чертами лица такая тяжёлая оправа, да ещё на пол лица, выглядящая лишь немногим изящнее маски аквалангиста. Но по крайней мере от неё не веяло таким холодом, как от медсестры. Глаза из-под очков смотрели участливо, хотя и устало. Видимо, у неё была ночная смена. И несмотря на это, ей всё же хватило сил мне улыбнуться. А, вообще, сколько сил требуется, чтобы улыбнуться? Иногда, особенно, когда настроение не ахти, неподатливые уголки губ поднять тяжелее, чем тонну и перетащить её на сотый этаж. А иногда улыбка сама рвётся у тебя, расплывается на губах прекрасным цветком. Ты смеёшься. Ты рада. Почему? Никто в целом свете не знает, даже ты. И так вот я почувствовала, что злость на медсестру проходит. Меня спрашивали недолго, сказали диагноз: оказалось сломано ребро, много ушибов (как будто я этого не знала) и сотрясение мозга. Врач сказала, что пробуду я у них примерно 3 недели. Я не стала протестовать, но какая-то непонятная тревога пробудилась во мне. Что-то, что-то я забыла, что-то очень важное. Но мне не дали вспомнить. Успокаивая, сделали укол, сказали, что мне надо спать...
Вечером, когда я проснулась, я поняла, что было не так, что я забыла. Университет! Экзамены меньше чем через три недели... Что же делать? Я лежала, и мне хотелось плакать.
Тут подошла бабушка, чуть сердитая, поскольку мой лечащий врач долго отказывалась от применения разных настоек, которые, по словам бабули, быстро поднимали на ноги даже безнадёжных больных. Но и она в конце концов не устояла перед бабушкиным обаянием. Я была так рада её увидеть. Бабушка, как же всё-таки ты напоминаешь мне маму. Ты добрая, заботливая, а ведь я только в первый раз у тебя, в первый раз за свои полных семнадцать лет. Как много я упустила, не общаясь с тобой. Много чему я не научилась, не приезжая к тебе. Смогу ли я это нагнать?
А тем временем бабушка стянула с меня больничную рубашку и начала осторожно втирать в места, где были синяки, какую-то мазь, от которой веяло мятой и гвоздикой.
Что это такое? - спросила я у бабушки, чувствуя, как приятно охлаждаются и перестают болеть ссадины и ушибы.
Это мазь против синяков, мне её ещё бабушка показала. Хочешь, и тебе покажу, когда-нибудь.
Она так приятно пахнет. Хочется вдыхать и вдыхать её полной грудью, - я неосторожно сделала глубокий вдох и тут же скрючилась от боли, но сумела найти в себе силы улыбнуться и закончить - но это развлечение тоже оставим на когда-нибудь.
Но бабушка забеспокоилась:
Сильно болит-то?
Да нет, если глубоко не вдыхать. Не беспокойся, доктор сказала, что так оно и должно быть пока не заживёт. Всё хорошо, бабушка, - я замолчала, собираясь с силами, - только можно тебя попросить, принеси мне пожалуйста учебники. Особенно тот, старый. В нём нужная теория...
Хорошо. Принесу, - на редкость миролюбиво согласилась бабушка.
Просидела она у меня ещё часа два, надавала разных снадобий, отчего я себя почувствовала гораздо лучше, и даже начала верить, что всё будет хорошо.
На следующий день она, как и обещала, принесла учебники, опять натёрла меня, дала выпить какое-то средство для заживления, поболтала со мной, и ушла. А я сразу решила сесть за теорию. Хоть задачи-то я и умела решать, но вот с теорией была слабинка, да и свойства логарифмов стоило повторить. Но лишь я открыла учебник, как глаза сразу стали закрываться, минут пять я боролась с этой сонной силой, но так и заснула, зажав в руке учебник.
Проснулась только вечером, чтобы покушать. Снова пришла бабушка, и после её ухода, я опять заснула. И так продолжалось целую неделю: чуть я за учебники - голова клонилась, клонилась, и я засыпала. В конце недели, я была уже вся в слезах и сильно нервничала. Пять дней до экзаменов, пять дней. Конечно, я чувствовала себя гораздо лучше. Доктор говорила, что заживает всё у меня очень быстро, и даже спрашивала у бабушки рецепт одной из мазей.
Но тут случилось радостное событие, которое немного подняло мой дух. Меня навестить пришла Катюша. Спросила как идут дела, что болит, посоветовала что надо пить для восстановления сил, я со смехом ей рассказала, чем меня потчует бабушка, как она из-за этого ругалась с Марией Петровной, моим врачом. И я была очень благодарна ей за то, что она ни словом не обмолвилась о предстоящем экзамене...
На следующий день мне уже не сиделось в постели и я попробовала встать. Это у меня почти получилось, а не получилось лишь потому, что в тот момент, когда я была уже готова решительно спрыгнуть с кровати, вошла бабушка... покачала головой и загнала меня обратно в постель. Было обидно до слёз. Но, по крайней мере, сегодня я не заснула мёртвым сном сразу после ухода бабушки, как обычно, а продержалась целых три часа, в течение которых пыталась усердно повторять теорию. А потом всё же задремала...
Оставшаяся неделя прошла скучной серой чередой, я потихоньку выздоравливала, читала книги, катастрофически не успевая. Пару раз забегала Катюшка, стараясь поддерживать мой моральный дух, хотя как можно поддерживать лужу воды, растёкшуюся по асфальту, ума не приложу.
Наступил день экзамена. Бабушка собрала мои пожитки, сунула в сумочку обезболивающее, перекрестила перед дорогой и отправила на эту славную битву светлых умов с тёмными задачками.
Я пришла на экзамен, дрожащая и несчастная, как амёба во враждебной среде, и примерно с такими же знаниями. Много чего не успела повторить, кое-что даже не прочитала. Встретила Катюшу. Она участливо поинтересовалась, как я себя чувствую. Я лишь скривилась. Хотя синяки и сошли, но сломанное ребро ещё болело, а голова из-за сотрясения работала не важно. И это экзамен... Да-а, не таким я представляла этот день.
Но вот нас пригласили зайти в большую аудиторию. Незнакомая женщина очень торжественно говорила нам какую-то речь, но значение слов ускользало от меня: от волнения сильнее заболела голова, пропала сосредоточенность. Наконец-то, мы расселись, и нам раздали задания. Увидев своё, я похолодела. На экзаменационном листочке было, как нас заранее и предупредили, 4 задания: одно теоретическое и три практических. Два относительно простых, и одно - с повышенным уровнем сложности, но за него и давали больше всего баллов. Но как, помилуйте, как можно было решить это четырёхэтажное уравнение? Очень нервничала я и из-за теоретического вопроса. Дискриминант. И вроде как знаю, как по нему считать, но как выводить формулы? Ну, будь что будет, начну с самого сложного, его главное решить... Как не люблю эти параметры... С чего бы здесь начать? Ага! Вот она, ниточка... Хм...
А время текло, текло незаметно... Предательское... Наконец-то я справилась с этим примером и на немного расслабилась, я была собой горда. Только голова теперь уже не просто болела, она раскалывалась. Мой взгляд остановился на часах - нет, они наверное неправильно идут, не может быть, чтобы осталось двадцать минут до конца экзамена. Не может быть... Я бы заметила...Соберись! Сейчас же. Ещё целых двадцать минут. Это много. Хоть бы успеть! Хоть бы успеть! И начала поспешно решать остальные задания. Минут на десяток затянула время и, в итоге, сдала последней. Экзаменатор посмотрела на меня неодобрительно и покачала головой. Но мне было не до этого. Я оперлась о стену, потому что у меня перед глазами всё было подёрнуто мерцающей тёмной сеткой. Да, сдавать вступительные экзамены для непоправившегося человека действительно сложновато. Сейчас бабушка казалась мне необычайно правой. Ну ничего, это сейчас пройдёт. Ко мне подошла Катя, вид у неё был встревоженный.
Что с тобой? Ты себя плохо чувствуешь?
Я бы сказала не важно - и попробовала улыбнуться, однако, видимо, это у меня плохо получилось, поскольку Катя поморщилась.
Вопрос только один: тебя надо дотащить или донести до места, где можно присесть?
А что, всё так плохо?
Ну кроме мертвенно-бледной кожи и несчастных глаз, вроде всё в порядке. Ну пошли, горемыка. Тут есть великолепная аудитория, конечно без кровати, но удобные стулья нам обеспечены.
Когда мы уселись, и голова немного отошла, Катюша меня спросила:
Ну как? Как решила? Когда я к тебе подошла, у меня было ощущение, что ты вот-вот в обморок упадёшь. Не переживай, если не всё. Последнее задание было очень сложным. Я его сама недорешала.
Последнее, то как раз...- и потянула руки к своей сумочке.
В ней были обезболивающие и успокаивающие таблетки. Перед экзаменом я решила их не принимать, поскольку после их приёма я, извините, чувствовала себя как полено: никаких мыслей, а средняя длина предложений становилась три-четыре слова. Сейчас они были бы очень кстати, но зудящая голова не давала сосредоточиться, и я почти бесцельно рылась в своей сумочке, всё время забывая, что же я хотела оттуда достать? Пару раз я даже держала их в руке и ... клала обратно. Катюшка, заметив мои неловкие движения, спросила, что я так усердно ищу.
Таблетки... обезболивающие. Мне их надо принять...
Давай лучше я, а ты пока посиди - и пододвинула мою сумочку к себе.
Мой взгляд бессмысленно поблуждал по комнате, попытался подняться вверх, к потолку, однако каждый раз бессильно опускался вниз, на пол. И даже не просто на пол, а на одну и ту же доску на этом полу. Она была коричневая и сильно обшарпанная, поскольку немного выступала над остальными. Я так упорно возвращалась к ней, что, пока Катюшка искала мои таблетки, успела придумать к ней целую теорию. "Наверное, она главная среди всех досок в этой аудитории" - подумалось мне. А почему она главная? Чем она отличается от других досок? Вот вопрос! Наверное, потому что выше всех. А к чему это она приподнята? Наверняка, под ней что-то есть. Тайник! Точно, поэтому она и лежит неровно. А в нём что-то ценное. Может под ней мешочек с бриллиантами, дожидающимися своего часа, а может старинный ларец, полный золотых дублонов, лежащий здесь с давних времён, со времён испанского нашествия. Мои глаза алчно блеснули. Вот бы взять сейчас ломик...
Кать, я нашла! - воскликнула Катюшка, протягивая мне синие пилюли, спасительницы от моего начинающегося бреда - Кать, что с тобой?
Ничего... - я в последний раз с сожалением посмотрела на доску и проглотила таблетку. Со мной не произошло ничего такого кардинального, какое случилось с Нео в Матрице, однако через некоторое время навязчивое желание найти ломик стало утихать.
На время мне даже удалось забыться сном. Когда я очнулась, рядом со мной сидела бабушка и о чём-то шёпотом переговаривалась с Катюшкой. Заметив моё пробуждение, они, не сговариваясь, взяли меня под руки и повели прочь из института. Пашку я так нигде и не увидела.
Через несколько дней в университете вывесили результаты. Катя обещала посмотреть и мои, поскольку разъезжать из одного конца города в другой для меня всё же было ещё накладно. После экзамена я вновь почувствовала себя хуже, давало знать о себе сотрясение мозга. Бабушка безоговорочно приговорила меня к строгому постельному режиму и ничегонеделанью.
В этот день я очень сильно нервничала и постоянно вскакивала с постели, чуть завидев в окно человека, хоть чуть-чуть похожего на Катюшку. Хотя как я умудрилась принять за неё весьма грузную даму с маленьким чёрным пуделем, в очках и шапке ( в такую жару-то! ), я до сих пор не понимаю.
Наконец-то появилась и Катя. Она шла быстро и сосредоточенно, временами подпрыгивая от нетерпения. Увидев её в окно, я стала по её походке гадать, хорошую она мне новость несёт или плохую. Идёт сосредоточенно, даже напряжённо, а если бы новость была хорошей, то тогда похока была бы легче, раскованней. Но с другой стороны, она чуть подпрыгивает, как будто от ликования, значит новость не такая уж и плохая. Я запуталась, что ж это за новость ни хорошая, ни плохая. Однако зря я сомневалась в своих наблюдательских способностях, известие действительно было ни то ни сё: я не прошла по конкурсу, однако набрала полупроходной балл, а значит мне предстояло собеседование. Честно говоря, мне не хотелось на него идти - уже слишком много нервов было потрачено из-за этого поступления. Хотелось раз и навсегда провалиться. Возникла даже мысль не ходить снова в университет, "забить" и спокойно уехать к маме с папой. А потом я вспомнила своды университета, преподавателей, Пашку... Учиться вместе с ним... Ну где же, где же он? Почему ни разу не пришел? Не проведал? Поиграл и Забыл? Больно.
Через несколько дней состоялось собеседование. Оно пронеслось надо мной в виде гигантской серой тени. Сухие вопросы, свои, на удивление, односложные ответы. Комиссия выслушала мой рассказ о том, откуда я приехала, где сейчас живу, как попала в аварию, как сдавала. Мне задавали странные вопросы о том, чего я хочу, почему же я хотела поступить именно в этот ВУЗ, почему выбрала именно эту специальность. Я растерялась. Ведь изначально у меня не было желания поступать сюда, я ехала, чтобы доказать себе, что я способна, что я всё смогу. Я никогда особо не интересовалась техникой. ВУЗ выбирала случайно, методом тыка, чьё название больше понравилось, примерно также выбиралась специальность. Но не показывать же им эту неопределённость, эти сомнения. Сейчас я могла сказать - да, я хочу учиться здесь, но как объяснить мотивы? Голова соображала плохо. Я задумалась, не заметив случайно, что пауза затянулась на несколько минут. На меня смотрели удивлённо. Потом было ещё несколько незначительных вопросов и...
Вы свободны, Екатерина Михайловна, - сухо сказали мне - позовите следующего.
Сердце упало, но мне ничего больше не оставалось, как выйти...
Я не знала, куда мне идти, куда деваться, чем заниматься. У меня не получилось, я не смогла, не хватило меня.
Сегодня мне дали это хорошо почувствовать. Пару часов я ходила по улицам, чтобы развеяться и не приходить к бабушке с заплаканными глазами, у нее сердце плохое. Пока я бродила, всякие мысли лезли в голову, пришла даже одна о самоубийстве, но я рассмеялась ей. Нет, я не окончу свою жизнь, даже не начав ее. Я не буду такой глупой.
По иронии судьбы, сегодня был такой же густой туман, как и в день моего приезда. Прогоняет меня город, не любит он меня... Решение зрело в глубине, как бы независимо от меня, но когда я открывала ключами расписную, с потертостью в виде свернувшегося котенка, дверь, то знала, что делать. Бабушке я скажу перед самым отъездом, чтобы не смогла меня остановить. Благо сейчас ее не должно быть дома.
В прихожей было темно и по-прежнему чуть пахло чесноком. У меня навернулись слезы. Запах ставший таким родным... Я легко проскользнула между двумя старинными комодами. А помнится, не так давно все время запиналась о ножку "подлого зайца". Пробралась в свою комнату и достала из-под кровати дорожную сумку. Ой, как сейчас помню день приезда. Улыбающуюся бабушку с пирожками и ... дрожь. От страха.
Я сильно нервничала, по десяти раз перекладывала из одного места в другое носки, юбки..., никак не могла найти свои черные перчатки. Ну где же они, эти чёртовы штуковины!
Внученька! - неожиданно раздался позади мягкий, встревоженный голос, от которого всё задрожало внутри, - Что случилось? Что ты делаешь?
Собираюсь, - очень тихо, невнятно промямлила я, и слезы, казалось уже высохшие, вновь жарко подступили к самым глазам. "Зачем я вообще сюда приехала? Лучше бы спокойно поступила во техникум, никаких нервов, это уж точно! И не встретила бы Пашу... Лучше бы и не встречала! Никогда!!"
Куда ты собираешься? Куда пойдешь? - допытывалась бабушка, грозно прищурив глаза
Я только покачала головой, потому что уже не было сил говорить. И тут не сдержалась и разревелась, совсем как маленькая.
- Мне не надо... не надо было приезжать... Пашка... Добрый милый друг! Исчез! Растворился! Поиграл и ушёл! Козёл!.. - и закусила губу чтобы не наговорить лишнего - с экзаменами каюк... Хорошо!.. Отлично!.. Семейная гордость!.. - я сощурила глаза и издевательски продолжила - Провалила экзамены... Все прекрасно!.. Замечательно! Ве-ли-ко-леп-но!!! А его... видеть не хочу! Ненавижу! Ненавижу!!! И главное... таким влюбленным прикидывался... таким... "Катюша! Катенька!" Какое... - и снова закрыла рот, нечего. И так еще мучительно долго сидела, чувствуя сердцем тикание тминных часов. Бабушка подошла ко мне, ласково обняла и прижала к себе. Я даже удивилась, как это она поняла мою жажду, которую я даже сама не осознавала?... После того, как я выговорилась, стало вроде бы легче, свободнее задышалось, и в то же время стало пусто где-то внутри, в самой сердцевине, пусто и нехорошо... Даже слёзы пропали, и я сидела так, в тишине, на руках у бабушки, чуть покачиваясь, с широко открытыми пустыми глазами... Без единой мысли... Без единого чувства... И словно время остановилось, словно глуше стали эти невероятно тяжелые, больные душе удары старых больших часов, хранителей этого дома... Хранителей Мира в этом доме, этом чудесном доме...
...Павел сошел с электрички, глубоко вздохнул. Как давно он не видел Катюшу? Месяц? Полтора? Так соскучился! Наверное, сейчас она уже поступила, гордая ходит небось. Радостная. А он ей своего змея подарит, для удачи. И, наверное, поцелует...
... Когда мне стало легче, когда перестали подрагивать плечи, бабушка сказала:
Не бойся, доченька, сердечко поболит-поболит и переболит. Нового себе найдешь, ещё лучше... А что касается учебы, что ж там не так было?
Да какие-то полбалла не хватило, и то из-за дискриминанта, я их повторить не успела... Черт, ну ведь колебалась же, что повторить, дискриминант или прогрессии... Дура, дура!
А как же другие люди поступают после?
Да на апелляцию подают... Да что толку, три четверти ж ведь все равно пролетают...
А остальная четверть?
Поступает. Но мне так не повезет. Вижу я, как мне здесь везет...
А почему бы не попытаться?...
А зачем? - вопрос как-то повис. Ни я ни бабушка не знали на него ответа. Не того прямого ответа, что надо, дескать, для учебы, для справедливости. А для того, зачем вообще всё это делать, если не веришь? Идти несмотря ни на что, сквозь все препятствия, может лишь человек с верой в победу. Ну почему, почему же у меня её нет?! Не осталось?! Что случилось со мной?! Почему мне все равно?! Очнись, Катя, очнись! Это небытие, страшный сон! Очнись!
"Мало очнуться-то. Делать надо что-то. А то все люди мастаки себе всякие вопросы задавать, о жизни, о смысле бытия! Делом надо заниматься, а не чепухой!" - раздался скрипучий недовольный бас. "Кто это?"- я оглянулась. Голос шел откуда-то из-под кровати. "Кто-кто! Домовой - вот кто!" - уныло передразнил меня голос. "Домовой?" - я чуть не рассмеялась - "Чего выдумал! Хватит притворяться! А ну вылезай из-под кровати! Кто бы то ни был!" И он вылез. Старичок, с рыжей бородкой, - мне по колено. В белой залатанной рубахе, портах, лаптях и драной шапке, весь словно покрытый пухом, мякенький на вид, но с угрюмыми глазами. "Ну, чего! Рот разинула! Не для этого Настасья Матвеевна меня со старого дома в новый переманивала. Я не му-зеиный эк-экспо-нат. А тебе, красавица, хочу сказать - уж больно ты мне своими стонами да вздохами надоела. Все горюешь да кручинишься - нет, чтобы за дело взяться. За ним веселее! И говорю тебе сразу - все у тебя будет хорошо, не плачь" - тут глаза деда потеплели ко мне - "Ты уж не торопись уезжать. Лучше дела закончи. И все у тебя будет хорошо!" - тут домовой посильнее нахлобучил на себя шапку, взглянул на меня пристально, и что потом было - не помню, заснула я мертвецким сном.
Проснулась - и впрямь полегчало на душе, тоска, изводившая меня последние дни, исчезла. Я прислушалась. Радостно, гулко, как мое сердце, стучали часы. Они говорили мне мудрые вещи, то, к чему я раньше не прислушивалась, но теперь я вторила им:
Да! Да! Все верно! Еще не все потеряно! Я подам на апелляцию. Я подам, и ничего они со мной не сделают! Примут! Обязательно примут! - и закрыла глаза, обессиленная, но ободренная надеждой.
Сейчас мне надо отдохнуть. Набраться сил. А завтра ... завтра я снова ринусь в бой... и добьюсь своего, обязательно.