Что происходит., если влияния Персоны выгодны и не влекут к конфликту? Этому посвящена сказка "Крошка Цахес по прозванию Циннобер": для Цахеса нет противоречия в том, что он - только зеркало для талантов, что находятся рядом с ним. Это не моральная проблема для него, он присваивает чужие достижения и гибнет - но Цахес никогда и не был по-настоящему ни человеком, ни магическим существом: он оставался хорошо замаскированным ущербным ребенком (то, что он человек, было обнаружено методом исключения - Проспер Альпанус и Бальтазар пытались определить его "видовую принадлежность, справляясь с изображениями магических существ в волшебной книге и не нашли подходящего изображения).
Циннобер-Цахес вполне стандартно, хотя и слишком быстро, продвигается по социальной лестнице - и, следовательно, имеет самое прямое от ношение к Персоне. Однако именно гладкость его пути странна - как можно сделаться из бурша и любителя искусств сразу министром? - для него не имеют значения никакие ограничения, никакая разница между прирожденным чиновником и прирожденным поэтом.
Он присваивает любые чужие достижении. Что это значит? Он так ведет себя только с низшими и с равными - высших не обворовывает. Это его свойство, практически непроизвольное. Эта Персона грандиозна и недифференцированна - такой глобальной успешности требуют разве что в начальной школе от очень маленьких учеников. Малышовость этого идеала подчеркивается тем, что это подарок феи, сделанный Крошке Цахесу из жалости. Волшебники-мужчины одаривают своих протеже иначе - умениями, сложными задачами, советами и помощью. Кстати, он присваивает только социально значимые достижения.
У Крошки Цахеса есть единственное достоинство весьма чудесного свойства - золотые волосы. Их ему еженедельно расчесывает его фея-крестная. В архаических сказках часто встречается мотив "привести в порядок волосы чудовища": это обязательный элемент женской индивидуации. Девушка должна расчесать чудовище и освободить его от вшей (за это монстр перевезет ее через реку или отпустит на свободу). При этом ни в коем случае нельзя раскусывать вшей. Девушка выбрасывает вшей и спасается, а ее брат проглатывает их и гибнет. Расчесывая чудовище, герой должен перевести на свой человеческий язык мысли бессознательного, находящиеся в хаосе, и при этом не отравиться ими. В "Крошке Цахесе..." своего рода инициацию проходит фея Розабельверде. Она гонима и плохо разбирается в социальных ценностях и идеалах - насколько плохо, мы видим по тому глупому дару, которым она наделила безобразного ребенка. Она должна разбираться с тем хаосом в его идеализированных представлениях, который сам а и создала - но это не добавляет ей разума, ее инициация не состоялась и сводится только к повторению одного и того же.
Сам уродец был бесперспективен - дитя нужды и обуза своей матери. Фея Розабельверде вляпалась в контрперенос и пожелала стать лучшей матерью для этого ребенка - так поступаем и мы, добиваясь от клиентов, зачастую уже давно взрослых, всех возможных социальных и духовных совершенств. Но все же золотоволосый урод кажется не столь однозначно безобразным и отвратительным и привлекает к себе внимание. Фея упорядочивает его мысли, и он не думает сам. Все остальное не меняется - это очень похоже на исход бесконечной терапии.
Почему Крошка Цахес не расчесывается сам? Почему фея не догадалась подарить ему гребень и не научила приводить волосы в порядок? Его волосы - фальшивка? Золотоволосые персонажи часто символизируют Солнце, беспощадное и ясное дневное сознание, которого Цахесу так недостает. Он может, как Солнце, ослеплять собою.Розабельверде ведет себя как милая мамочка, видя только хорошее, не давая Цахесу никакого конкретного шанса и считает его все-таки ни на что без ее помощи не годным. Какая-то выгода с этого ей есть, так как делать большие дела ей запрещено под угрозой изгнания. Только в отношениях с глупым уродцем она и может себя почувствовать настоящей доброй феей, как и прежде. Если же неблагодарный и грубый Цахес стал бы расчесываться сам, то от феи он отдалился бы - но он не может поддерживать с нею контакт никаким другим способом. Кроме того, она бы увидела его реальным - а не жалким и никчемным безобидным крошкой, для которого достаточно ничтожного и фальшивого подарка - фея может особо не напрягать себя, помогая своему протеже участвовать в настоящей жизни. Цахес - младенец в оболочке фантазий всемогущества, не им созданных.
Цахес не понимает, что его "жертвы" - это его ресурс, что они ему необходимы. Он не думает о том, откуда взялись его успехи, которые он принимает как должное. Он совершенно пассивен, ничего не знает о себе и не желает знать; его полностью делает окружение. - Это удобно: проще запомнить одного удобного универсального гения, который к тому же пассивен и довольно угодлив, чем считаться с целой группой молодых и амбициозных дилетантов и чиновников.
Мы привыкли к всякого рода сказочным девушкам-златовласкам. Таковы, например, Рапунцель; изнасилованная и убитая девушка, из чьих волос вырастает золотой поющий тростник, изобличивший убийцу; золотоволосые принцы обычно являются близнецами сереброволосых принцесс и в сказках действуют как пара. Вернемся к Рапунцели и к убитой девушке. Обе живут в изоляции, в лесу, вне социума и до последнего остаются беззаботными и наивными - как и Циннобер, который не мог защитить три красных волоса у себя на макушке, основу его жизни - кажется, он и не знал. насколько они важны. Обе златовласых красавицы нагружены важными тайнами - и Цахес тоже: никто не должен знать, что он не субъект, а только воплощение Персоны, чего-то вроде "американской мечты". Именно волосы этих красавиц вступают в контакт с внешним миром - и для Крошки Цахеса это тоже важно, не будь этих волос, и о нем бы с отвращением и быстро забывали.
В работе В. Мершавки о символике имени "Циннобер" говорится о его связи с камедью или киноварью, с Красным Львом алхимии. На макушке Крошки Цахеса растут три красных волоска - если их вырвать, он умрет. Эти волоски возвращают его к истинно природе - алчной природе киновари. Возвращение к себе означает для него позорное падение и гибель в ночном горшке. Можно предположить, что Крошка Цахес воплощает собою пассивное умершее частичное эго (может быть, в слиянии со столь же позорным и скрываемым либидинозным эго).
Мы видим, что представления о Персоне у Гофмана очень сложны. Есть не только нарциссического типа Персона, формируемая окружением, но и время ее формирования (раннее детство), и условия ее возникновения - слабое материнское имаго и его около-архетипическая компенсация, и то мучительное расщепление совершенно вне сознания, которое Цахес все время пытается унять. насытить, но не преодолеть.
2
Разоблачение учителя Тинте
"Божественное Дитя"
--
Диспозиция. Идиллическая деревня. Живет семья: муж, Бракен (сильно обедневший барон), его жена, дети - Феликс ("Счастливый") и Христлиба ("Христова любовь" или "Любящая Христа/Любимая Христом"?), близкие по возрасту. По образу жизни барон и его семья почти ничем не отличаются от четырех своих крепостных. Мы видим четверицу - хорошо организованную в отношениях, подвижную во времени (так как это удвоенная детско-родительская пара) и подчеркнутую зависимой, может быть, теневой крестьянской четверицей. Поскольку они живут по-крестьянски и уединенно, можно предположить, что возникнет проблема Персоны.
--
Конфликт. Приезжают знатные гости. Детям велено сидеть дома и беречь платье. Прибывает новая четверица, родственники баронов Бракелей: отец с матерью и их дети, брат и сестра. Встретились две детско-родительские четверицы - одна естественная, а вторая создана с помощью норм того времени. Кроме того, взрослые и дети теперь смогут сепарироваться друг от друга - возникнут две детские и две родительские четверицы. Дети-гости носят подчеркнуто национальные имена (Герман и Альдегунда) - они имеют явное отношение к Персоне. Однако приезжие имеют проблемы с инстинктами - им запрещено есть пирог, и они трусливы. Персона дядюшки тоже гипертрофирована, но она хотя бы привычная. Феликс явно нару3шает этикет, и мы не знаем, почему - "из невинности" или просто из вредности. Чувства Феликса и Христлибы к приезжим детям пока искренни: девочка испытывает сострадание, а мальчик - недоумение. Однако барон Тваддеус Бракен, кажется, завидует такой воспитанности детей брата, и сам нетверд в своих педагогических руссоистских предпочтениях.
--
Завязка. Кузены дарят Феликсу и Христлибе игрушки. Занявшись новыми игрушками, дети на время перестают гулять в лесу. Эти игрушки имеют четкую гендерную специфичность. В них можно играть только дома. Это эрзацы, но они предполагают социальное творчество, а не только естественную жизнь. Феликс отвергает привнесенное, настаивает на естественном. Соблазн подчиниться персоне возникает не только у барона Таддеуса, но и у его детей.
--
Проблема. Феликс пытается совместить бессознательную естественность леса и то новое, что внесли в их жизнь игрушки. Игрушки оказываются непригодными: они не имеют нужных функций у Феликса и слишком хрупкие у Христлибы. Брат и сестра разочаровываются и возвращаются к привычной беготне.Барон одобрил то, что Феликс изломал и выбросил игрушки. Те гендерные навыки, что начали осваивать феликс и Христлиба, нестойки, непонятны и поэтому отвергаются. Феликс не принимает никаких эрзацев и хочет быть настоящим; позиция Христлибы не так определенна. Это не дает возможности обучения, как происходит с почти всеми детьми. Детям остается только развиваться по типу своего отца и казаться людьми с совершенно нефункциональной и "пустой" Персоной. Вроде бы позиция барона Таддеуса принципиальна, но он зависит воспитанности своих племянников. Жена барона разделяет позиции социума, но явного конфликта между супругами не происходит. Видимо, при дефицитарной Персоне четкие границы между членами семьи не развиваются, и поэтому явный конфликт невозможен, противоречия не осознаются и даже не ощущаются. Феликс и Христлиба опечалены. Им приоткрылся иной способ адаптации, выход в иное общество, где больше и ресурсов, и возможных связей - но они так и не смогли приспособиться. Они не могут осваивать гендерные и другие социальные роли, только ведя себя естественно или фантазируя. Наверное, их устроили бы живые игрушки, повторения их фантазий. или воображаемые друзья. И брат с сестрой уходят в грезы.
--
Осознание проблемы. Феликсу и Христлибе больше не удаются прежние игры, в которых они подражали животным. Так терпит крах их иллюзорное лесное всемогущество. И сменяется переживаниями ущербности и утраты - мы видим классический нарциссический конфликт, связанный с раскачиванием маятника всемогущества и беспомощности\безнадежности. Может быть, дети далеко не глупы и не слепы - они поняли ограничения Персоны своего времени и переживают ее ограничения как утраты.
--
Предварительное разрешение проблемы. Сначала она была разрешена в воображении (оно захватывало персонажей, они его не контролировали). Появилось Чудесное Дитя: для Феликса оно было мальчиком, для Христлибы - девочкой. Появление Дитяти делает утрату и игрушек и лесной вольности неважной. Дитя предлагает строить замок из камней и раковин, управляет ростом цветов и родниками, творит оживающие игрушки. Детская психическая жизнь уходит внутрь; Феликс и Христлиба начинают понимать, что фантазии можно контролировать, вызывать их или направлять. Но пока они не могут делать этого сами. Позиции барона и баронессы по отношению к детским фантазиям не совсем определились: неясно, верит или не верит им отец, но не мешает, а мать грубо отвергает воображаемое. Именно дома выяснилось, что Дитя было мальчиком для феликса и девочкой для Христлибы. Именно тогда брат и сестра отделились друг от друга, обрели границы и смогли вступить в диалог. До сих пор дети жили в симбиозе друг с другом и не отличали мужское и женское.
--
Развитие контакта. Божественное Дитя рассказывает Феликсу и Христлибу о своей стране. С собою он их взять не готов, так как его родина далека, отделена от обычных стран горами и вдобавок смертельно опасна. Путь открыт лишь оттуда сюда. Речь здесь идет о коллективном бессознательном, а лес - это пограничная зона для безопасных встреч: образ, скорее, семейного, чем личного бессознательного.
--
Иное царство. Божественное Дитя - ребенок королевы чудесной страны. Значит, символ Самости тут еще очень инфантилен (Мать/Дитя). Это не пара Деметра/Персефона, так как речь идет не о сепарации, обязательной утрате и обновлении, а, похоже, о вечном симбиозе. Это и не пара Кибела/Адонис, так как симбиоз не усиливается инцестуозным томлением сына; нет и убийственных аспектов матери. Это более ранний вариант, младенческий или эмбриональный. Странно. что психика при этом выглядит довольно зрелой, в ней есть управляющая структура - у королевы есть министры. Волшебное царство при этом не теряет связей с детством и природой. Кажется, что оно должно быть таким же сентиментальным и сладким, как в "Щелкунчике", но этого нет. Видимо, речь идет не о реальном симбиозе, а о его романтической идеальной реконструкции, где не теряется возможность развития. В этом царстве есть и зло. так как оно может быть смертоносным. Это зло только уравновешивает абсолютную красоту иного мира.
--
Границы. Прежде весь мир был безопасен для Чудесного Дитяти. Теперь оно может приходить в наш мир только тайком. Злой министр сторожит его. Это состояние - параллель тому, как Феликса и Христлибу поставил на место визит высокопоставленных родственников, и их мир оказался ограниченным и обрел очень неприятный светский антипод. Министр царицы фей подобен дяде-графу. Следовательно, Персона для Феликса и Христлибы как то связана с жесткой коллективной маскулинностью. Этот маскулинный принцип связан с жесткими границами, готовыми знаниями и стереотипами. Может быть, опасность в царстве фей связана и с предчувствием сексуальности, когда партнер позволяет возлюбленному перерасти материнские влияния и разлучиться с нею. Есть и намек на разрешенную эдипову ситуацию: министр противостоит не столько Царице фей, сколько ее ребенку. Он садист, его выходки направлены против детей и детства вообще. Наверное, только так можно принять человеческие ограничения - психика отступает о принципа удовольствия и от раннего всемогущества. Тогда наступает депрессия.
--
Зло в идеальном мире. Злой министр принимает вид огромной мухи. Его образ отражает склонность к инфляции, мелочность ("делать из мухи слона"), принципиальное неразличение Эго и Персоны и стремление такой Персоны стать над всей психикой. Министр Пепсер происходит из гномов. Гномы имеют отношение к земле и к опоре. Значит, министр Пепсер компенсирует идеализацию, заземляя и портя, обесценивая инфантильное царство фей. Кажется, в новелле все перевернулось вверх дном. Тень и бессознательное имеют мужскую, а не женскую стать и особенности не Тени, а Персоны. Психика же интегрирована символом Матери и Дитяти. Интересно, что информация об ограничениях психики и о природе реальности приходит к детям из коллективного бессознательного.
--
Зло в нашем мире. Земная параллель министру Пепсеру - новый учитель Феликса и Христлибы, нудный, жесткий и очень скучный Тинтэ. Это образ рассудка. ограниченного и овлеченного от внешней и от психической реальности. Точно так же выглядит и Персона барона, никак не применимая в его реальной жизни. Позиция барона опять двойственна - он и признает, и отвергает нового учителя. Божественное Дитя божественно, пока не отделилось от Матери. Пепсер, сам того не желая, помогает детям понять божественность их тайного друга, и это происходит опять в пограничной области леса.
--
Победа? Выгнал учителя, и весьма комично, отец.
--
Страх. Победа над докучливостью разума - это половина проблемы. Вторая половина связана со страхом. После появления не совсем адекватной Персоны прежний бесконфликтный контакт с бессознательным больше невозможен, и лес встречает детей грозой. Победа была неполной: во-первых, дети ограничтились только разоблачением Пепсера; во-вторых, она была шутовской и безопасной; в-третьих, была совершена не самими детьми, а их относительно слабым отцом. И тогда, в лесу, учитель Тинтэ стал фигурой, интегрирующей влияния Персоны, и эта Персона стала страшной. Но эта встреча кончилась ничем, отрицанием. Знание противника без средств победить его может ввергнут в ужас или как минимум вызвать сильную тревогу. Пепсер стал Пепразилио и приобрел архетипическое измерение. Такой персонаж гораздо страшнее и опаснее комического Тинтэ. Дети больше не ходят в лес - они побеждены; в реальности они могли бы заболеть неврозом страха.
--
Смерть отца. Барон Таддеус заболел после поединка с Тинтэ. Может быть, Тинтэ воплощал теневые черты и особенности персоны барона и победил его. Чудесное дитя раньше было тайной барона Таддеуса Бракеля. Кто знает - может быть, страх перед лесом был задан семейным секретом.
--
Конец. Подручные Тинтэ, чиновники, сделали благое дело, выгнав Феликса и Христлибу в реальный мир - ведь перед ними снова появилось Чудесное Дитя.
Тень
Образ Тени здесь весьма сложен и имеет оба значения - "лжеца" (той части Персоны, которая не подходит ни к одной из ситуаций, описанных в новелле) и "честного зла".
"Лжец" - не только бездарный учитель Тинте, обучающий неизвестно кого и неизвестно для чего, но и волшебник, министр Пепразилио, взявший себе ложное имя, действующий под маской. Если учитель может просто скучать, выгорать и не любить поэтому своих учеников, то Пепразилио устроился в раю и измазал там почти все едкой черной краской. Он занимается тем, что обесценивает важные духовные переживания, которые очень легко принять за иллюзии (собственно, иллюзиями, поддерживающими целостное бытие психики, они и являются). Пепразилио и Тинте - такие лжецы, которые выдают свой скучный взгляд на вещи за единственно возможную истину. Рай - место очень хрупкое, а то, что не может устоять, то, что можно испортить, по мнению таких персонажей, и не достойно того, чтобы быть (см. Винникот: "Здравствуй, объект! Я тебя уничтожил, а ты цел").
Но у черной краски есть и иные коннотации, куда более печальные: таким может быть переживание депрессии от встречи с идеальным, от невозможности ничего более пожелать; кроме того, это ответ на утрату невинности - но не оплакивание ее, а агрессивное очернение. Может быть, Пепсер-Пепразилио, да и Тинте. страдают от того, что этот рай им просто не подходит - волшебный или детский.
Когда Пепразилио разоблачили, сбросили вниз и там его спасла Жаба, то хрупкий рай получил новое измерение - глубину. Только рай перестал быть раем, а стал миром волшебства, где возможна не только добрая и беззащитная невинность - ведь Пепсер, что носил имя Пепразилио - настоящий король гномов. Действительно, рай. двумерный и милый, строился на лжи, и в нем не было места истинной земляной силе, приходилось даже называться весьма вычурно. Мало, однако, надежд на обогащение волшебного мира - ведь Пепсер скрылся из виду, Жаба спрятала его.
Кажется, что волшебное царство архетипично. Оно похоже, близко, но не совсем таково - слишком уж милое, вроде кондитерского царства в "Щелкунчике". Тпак это новелла о знакомстве с архетипическим и об отмирании иллюзий?
В человеческой реальности Тинте двойствен, он олицетворяет собою как бы тень Персоны того времени. Но когда он превращается в Муху, его удается разоблачить по-настоящему - его страсть к сладкому, его жадность, неправдоподобно большие размеры (именно такое огромное значение до сих пор придается тем требованиям, которые должны соблюдать дети).
Новелла интересна еще и тем, что это "перевертыш" привычных нам сказок. В сказке герой обычно оказывается одержим Тенью (или Тень ему помогает), и она учит его новому и непривычному, а Персона ставит границы.
У Гофмана (или вообще в романтической традиции?) персона сливается с Тенью, воспринимается как помеха, и герой оказывается одержим ею, нередко незаметно для себя. Могут появляться теневые персонажи - таким был Повелитель Блох в одноименной новелле - которые ставят границы Персоне и помогают главным героям. Так "поступила" и Муха, благодаря которой Тинте оценили правильно.
Я видит Тень и Персону как пару или комбинированный образ (вроде Тинте) и отвергает оба влияния. Феликсу и Христлибе повезло, потому что муха улетела - но зато потом им пришлось разбираться с теми же, но куда как более серьезными проблемами в царстве чудесного Дитяти. Кстати, прежде столь важный Тинте был обесценен, и совершенно зря: пусть он - не что иное, как Муха, но Муха эта огромна и явно волшебна. Семейство барона поступило легкомысленно, и ничего в их жизни не изменилось, мудрости не прибавилось. Протагонист теряет ресурсы и остается слабым и невинным - так Феликс и Христлиба оставались в деревне, пока не умер их отец.
Когда Феликс и Христлиба поняли, что он - не кто иной, как огромная, жадная. смешная и противная муха, они перестали воспринимать его всерьез. Свободное, юмористическое (а не пассивно-агрессивное, как прежде) отношение позволило легко, слишком легко изгнать его из владений Барона.
Что же в этом такого смешного? - противоречие в Персоне непереносимо: прежде он был серьезным учителем, а стал хоть и очень большим, но насекомым. Здесь мы видим, как Гофман открывает нам механизм создания его странных персонажей-триад, чьи части не подходят друг к другу, не понятны сами носителям этих ипостасей и как-то удерживаются вместе, несмотря на отсутствие явных связей. а если связь создает восприятие зрителя? Злодеи Гофмана, и крупные, и более мелкие - это нарциссы, и связность им обеспечивают протагонисты: так, Песочник в своей тройственной ипостаси существует только для психически заболевающего Натанаэля. Тинтэ-Муха существует для Феликса, Христлибы и Божественного Дитяти - все они изолированы и дики. Видимо, взгляд условно нормального взрослого человека не позволит уже уловить столь странных и тонких противоречий, не сможет скомбинировать то, что внешне несовместимо. Точку зрения и Натанаэлю, и Феликсу с Христлибой предлагает некто третий: подзорную трубу Натанаэлю продал Коппола, а о Пепразилио дети узнали от Чудесного Дитяти. Значит, понимание таких образов исходит из областей, близких коллективному бессознательному, но, возможно, не из самого коллективного бессознательного.
3
Проблематикой Персоны, соотношениям формы и сути, принципиально неконгруэнтных, пронизаны практически все произведения Э.-Т.-А. Гофмана. Даже архетипеические персонажи имеют оболочку, затрудняющую или облегчающую их опознание и понимание.
Коппелиус поналалу идентичен своей Персоне; Дроссельмейер принципиально с нею не совпадает, а Иоганнес Крейслер теряет ее ("Крейслериана" и "Житейские воззрения кота Мурра").
Особенно зловещей выглядит расщепленная Персона - сам писатель мучился этой проблемой всю жизнь и полностью разрешить ее не смог. В его произведениях чиновник противопоставляется поэту или музыканту. Страшно бывает, если выбор в пользу одного из вариантов должен совершить протагонист. Как правило, он выбирает в пользу чиновнической Персоны и хоронит все свои надежды на отношения с Анимой, на творчество - так происходит с протагонистами новелл "Майорат", "Выбор невесты" и, возможно, "Советник Креспель". В эго-состояние, связанном с Персоной юриста, гаснут переживания и фантазия, и сам персонаж, воплощающий это эго-состояние, делается ленивым и сонным - так спит адвокат Ф. в новелле "Майорат". Предел этих гасящих влияний - поведение Коппелиуса за столом: все цепенеют, все его боятся и переполняются отвращением ("Песочный человек"). Именно этот персонаж диктует психике новые мертвящие законы.
Функциями Персоны, по Гофману, являются:
--
Создание и разрушение социального лица.
--
Это оболочка, поддающаяся опознанию и наименованию, сначала вроде бы непротиворечивая.
--
Сохранение иллюзии стабильности, неизменности и целостности Я - и следовательно, возрастание тревоги, когда осознается несоответствие. Персона у Гофмана создает очень жесткие границы, и это сближает ее функции с функциями Теневой Самости.
--
Возникает проблема имени: имя Проспера Альпануса хорошо ему подходит, но имя Альбан маскирует суть опасного магнетизера. Тождество персонажа самому себе то подчеркивается, то оспаривается - даже кота Мурра можно счесть и гением (если он в первую очередь кот), или почти графоманом (если считать его прежде всего поэтом) - это зависит от прихотливого взгляда Гофмана и его читателей.
--
Если конфликт внутри Персоны не может быть разрешен или даже осознан, то возникают двойники. Тождество таких двойников далеко не полное: мы видим, что Песочник и Коппелиус связаны посредством травматического детского опыта Натанаэля, Коппелиус и Коппола - сходством имени, а образы Песочника и Копполы связаны не столь тесно - через представление о глазах (именно интерес к глазам Натанаэля Копполе необходимо скрывать) и их искусственных аналогах.