Семкова Мария Петровна : другие произведения.

1 Дитя в мирах Психеи и Ананке

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Семену Чипееву - если б не ты, я не писала бы об этом, я бы так жила. Когда я начала писать это, то не читала Ф. Пуллмана, не знала о даймонах и альмах. О Проводниках я знаю из шаманских легенд, а легенду о медведице Гризли нашла в Указателе сказочных сюжетов Ю. Е. Березкина

1

   Представьте себе, пожалуйста, крупный провинциальный город. Здесь, рядом с центром, есть местный университет, рядом - общественная больница с большим огороженным двором. Их разделяет площадь, вымощенная серенькими бетонными кирпичиками. Сейчас май, почти июнь, позднее утро. Голубое небо, яркие лаковые листочки... Свет - он почти чересчур яркий. Все прекрасно.
   И дела у Оли весьма хороши. Ей удалось выспаться в кабинете после ночной смены, она бодра и спокойна - точнее, вроде бы должна чувствовать себя именно так. Кованые позеленевшие воротца давно открыли; девушка чуть помедлила возле них и свернула вниз, к пиццерии. Ей не нравилось, как она идет: прихрамывая, с тростью наперевес, и левая сандалия сильно и неприятно скрипит, почти пищит.
   Пиццерия была еще пуста, стеклокерамические плиты набирали жар. Она заказала что-то - "числом поболее, ценою подешевле", уселась на диванчик в уголке и стала тихо ждать. "Как же так, - думалось ей, - все вроде бы очень хорошо. Как хотелось. Почему же я ясно чувствую, что что-то очень сильно, очень сильно не так? Мне не грустно, не тревожно - как-то бдительно, что ли? Хорошо, будем думать".
   Ей двадцать три года. Она почти замужем, мужу двадцать один. Она работает там, где хочет, так, как считает нужным. Бабушка жива и здорова и в здравом уме. Дежурство прошло просто отлично, интересно и довольно спокойно, никто не умер. Больная нога почти зажила, скоро можно будет записаться на танцы... Бармен включил какое-то латиноамериканское радио.
   Танцы, фламенко, ча-ча-ча? Гвоздь в шейке бедра и металлическая пластинка в голове? Трость с вделанным в ручку фонариком, на это великолепие расщедрился ветеранский фонд. Трость очень понадобится зимой и потом, когда уберут гвоздь. Это все? Тогда хватит. Хорошо, я молода, красива, независима и ... успешна. Нет, не "успешна". Обладаю мужеством, стойкая. Рыжие волосы еще не отросли в привычное каре, с короткой стрижкой голова мерзнет даже сейчас, особенно там, где костный дефект. Мерзнет и иногда болит перед дождями...
   Я одета только в любимые вещи. Это старенький джинсовый жилетик с собственноручно сделанной вышивкой Мирового Древа. Любимая юбка-солнце из голубого шелка с золотыми жар-птицами. Эту юбку Оля очень удачно раздобыла у одной цыганки в последний день своего "Крестового похода". Сумочка покойной мамы... стоп, не сейчас.
   Белая скромнейшая блузка скреплена у ворота Знаком Ордена - эмалевой голубянкой с врисованной в нее греческой ? - так, что "трезубец" буквы похож на хоботок и усики бабочки. Знак Психеи, официальный символ хрупкой души.
   Что ж, в Орден Олю приняли без вступительного взноса - чего она и добивалась, напросившись на стажировку в N... в качестве боевого Капеллана. Капеллан - низший ранг Ордена. Кто-то до самой смерти пребывает в Капелланах, кто-то меняет специальность, но профессиональный путь каждого начинается именно отсюда. Капеллан позволяет душе покинуть тело без лишних мучений. Для этого есть разные техники, групповые и индивидуальные. Основной принцип в том, что, оставаясь с умирающим, Капеллан "отзеркаливает" его дыхание, особым образом прикасается к телу и разуму - и входит в контакт, не получая прямого доступа к переживаниям тех, кому служит. Это очень тяжело, прерывать процесс нельзя; Капеллан теряет силы, иногда - само здоровье. Восстанавливаться он волен каким угодно способом. Его атрибуты - мягкое покрывало-покров для умирающего, плоская фляга с напитком, черный воротничок вроде пасторского. Каждый волен покинуть этот мир в соответствии со своими религиозными убеждениями, вот Капеллан и хранит самые универсальные атрибуты умирания.
   Так вот и служила Оля в своей роте - чаще в пункте сортировки раненых, разрываясь между теми, кого не признали годными к оказанию помощи и транспортировке; гораздо реже - на поле боя, частенько подменяя собой санинструкторов. Короткого кинжала, знака права на эвтаназию и оборону клиента, ей, стажеру, не полагалось. Ими не пользовались по прямому назначению уже лет восемьдесят, но сохраняли как атрибут - и просто на всякий случай. Оля на тот же "всякий случай" припасла себе тяжелый походный нож с убитого тантриста.
   Бывали свободные, легкие дни, когда она вместе с солдатами - все много моложе ее - покуривала гахати. В дни трудные она прямо валилась спать - чаще одна, иногда - с ефрейтором Юрой. Юра был единственный в части сильно умный парень ее возраста, сирота, как и она.
   Это было полгода тяжелого, монотонного, часто отвратительного труда, не опасности. Оля почему-то не боялась ни смерти, ни увечья - среди Капелланов вообще не принято заговаривать о страхе. Наверное, вот почему: Капеллан живет и служит вблизи огня, в руках Бога Живого, в самом центе циклона, контролируя смерть - и вместо него всегда погибает кто-то другой. Вот и Оля не боялась.
   Их военное мероприятие окрестили потом "Крестовый поход детей в холмы" или "Чокнутый мятеж" - название зависело от сочувствия к участникам этой странной войны. Названия были верны, как ни посмотри - и для "наших", и для противника. Дело в том, что лет пятнадцать назад из-под власти Далай-Ламы XVII со скандалом вышло одно из направлений Ваджраяна-Тантры, названное "Пламенеющий Путь". Молодой одаренный настоятель Сангъе Вангчук ("Владыка Будда") решил, что он и есть воплощение последнего Будды. Он осмелился усомниться в легитимности последних трех воплощений Его Святейшества - потому что двое умерли от болезней, не дожив до окончания школы, а третья вовсе оказалась девочкой. Итак, Владыка Будда засел в монастыре, расширил и облегчил набор совсем молодых послушников, особенно привечая неприкаянных русских: самых разных неформалов, выздоравливающих наркоманов, алкоголиков и всевозможных бывших сектантов, совершавших затяжные прыжки из огня да в полымя. Сначала это было чисто медитативное направление, и движение разрасталось, возникали новые обители. Учение было эзотерическим, передавалось непосредственно от Учителя, и Оля не знала, в чем его "фишки". Потом лама Сангъе, кажется, вконец сошел с ума - и/или просто дозрел - он объявил, как полагалось Калкину (странно это, ведь "Калки-пурана" - произведение индуистов?), тотальную священную войну темным силам. Тогда под его властью было три довольно крупных монастыря и мирская община по всей России, о численности которой можно было лишь догадываться. Неплохое оружие, обученные, дисциплинированные ребята, едва достигшие или не достигшие совершеннолетия.
   Сангъе Вангчук, однако, оказался совсем дурным полководцем: его делом было декларировать и вдохновлять. "Война" и велась идиотически - партизанские вылазки под настроение, редкие правильные бои и совершенно не мотивированные, но неплохо организованные террористические акты. Это был психоз, подобный психозу самого ламы: боевые действия начинались, прерывались, возобновлялись, не завершались, повинуясь какой-то неправильной, искривленной логике. Их долго не считали настоящей войной, масштабы и цели деятельности "Пламенеющего пути" оставались загадкой. Широкомасштабную операцию разработать тоже не могли, ибо действия повстанцев не подчинялись обычной логике локальных войн. Пока это был просто мятеж, и власти не особо тревожились - решили справиться силами местных воинских частей, укомплектованных только-только обученным молодняком. Потом прибыли спецбригады федерального подчинения - вот тогда "Пламенеющий Путь" стал сражаться фанатически, начались и нападения на людей и церкви в больших городах далеко отсюда.
   Наивно было бы предполагать, что мятежники заперлись в обителях, и их пришлось осаждать. Вовсе нет - они расточились; а овраги, холмы, густые леса и таежные речки они знали прекрасно. В спокойные дни было хуже всего: дикая местность казалась безмятежно и опасно красивой - непонятно было, откуда ударят, и казалось, тревога разлита везде под тончайшим прозрачным покровом прекрасного мира. Потом, после операции, под морфием, Оля вновь пережила это ощущение хрупкого, угрожающего напряжения под блистающей оболочкой радужного покрывала Майи.
   Владыка Будда вскоре умер при таинственных обстоятельствах, и его смерть выдали за самоубийство. Его заместитель Олег Литвиненко, чье духовное имя переводилось как "Алмазный Светоч Просвещения", начал переговоры о разоружении. Чего ему там наобещали? Как бы там ни было, те, кто постарше, сдавались целыми группами, веря в то, что их оставят на свободе. Совсем юных сектантов нужно было этапировать в приюты и к родителям. Самые отчаянные воевали безо всякой связи между "бандформированиями", на свой страх и риск; таких было меньше всего. Почему-то у серьезных воротил этого мира руки не дошли сделать из этих парней наемников - может быть, не хотели связываться с явными безумцами, которых невозможно держать в узде. Литвиненко вскоре исчез. Подозрительные реалисты утверждали, что он сидит, и что никакого следствия над ним никогда не будет. Фантазеры, сведущие в Тантре, верили так: он сбежал, чтоб собрать пятьдесят учителей Дхармы и совершить перед ними обряд очищения за страшное прегрешение - внесение раскола в сангху - совершенное им дважды: пусть второй раз он и поступил так из благих побуждений, пытаясь прекратить мятеж. Следовало ему очиститься после убийства Учителя, каким бы сумасшедшим раскольником тот ни был.
   А пока федералы отлавливали и сортировали сектантов, наступил август, и срок контрактов Оли, Юры и еще нескольких ребят истек. Оля получила уведомление, что ее характеристика вполне устраивает Орден, и решила вернуться домой. Продлить контракт не захотел никто. Юра трезво рассудил, что в Олином городе у него будет больше возможностей, и они договорились возвращаться вместе - она вступит в Орден, а он создаст свою рок-группу; Юра играл на нескольких музыкальных инструментах и учился писать стихи на заочном отделении Литинститута. Воинская часть вернулась в свой городок, и контрактники стали ждать у моря погоды.
  
   Был душный неверный август, время бешеных псов. Накануне отъезда Оля решила воспользоваться правом Капеллана свободно покидать территорию части и напоследок прогуляться по этому городишке, где у окраин бродили коровы, а в центре все еще стояли обитаемые купеческие дома и старые склады. По пути ей надо было отправить письмо бабушке, которое не хотелось отдавать на растерзание цензуре. У бабы Симы бывали периоды тревожного бреда, и писать ей тогда, кроме "жива-здорова-благополучна" приходилось тоже бред, то солнечный, то грустный - "что зависело от актуальных психологических потребностей адресата".
   По дороге в центр Оле попалась Маргарита. Эта цыганочка время от времени бывала у них, продавала гахати - по божеским ценам, на что офицеры всегда закрывали глаза. Если присмотреться, можно было понять, что она не совсем цыганка, есть в чертах и что-то от сибирских аборигенов; из-за этого красивая "маркитантка" казалась еще более интересной, интригующей. Она, беременная, везла на рынок большую клетчатую сумку на колесиках.
   - Привет, красавица! - Пропела она. - В чем на гражданку поедешь?
   Оля резко пожала плечами и ущипнула себя за штанину:
   - Да в этом, в чем еще, - а был на ней ее всегдашний камуфляж.
   - Фи! В этом твоем воротнике? От тебя же люди шарахаться будут.
   - И пусть шарахаются. Заумирают - сами позовут. Или приползут. А что у тебя есть?
   Маграрита остановилась и принялась копаться в недрах своего "прицепа".
   - Вот она, в самый раз на тебя. Смотри!
   И - ах! Широкое и голубое, как небо, шелестящее, как ветер, текущее, как вода, все усеянное золотыми птичками и серебряными звездами! Пояс завязывается пышным бантом! Боже мой, какая это прелесть...
   - Ва-ай, Ритка! Да от твоих товаров невозможно отказаться! Спрячь эту роскошь, покажи чего-нибудь попроще.
   - Не покажу, от зависти затоскуешь. Твоя это, не шлюхам же вокзальным такое продавать.
   - У меня нет денег, могу только мен-на-мен.
   - А что у тебя есть?
   - Ножик в ножнах с точилкой и колечко позолоченное с топазом.
   - Колечко твое барахольное мне не надо...
   - Западло?!
   - Западло. Цыгане позолоту не уважают. А ножик покажи, авось мужу подарю.
   - Вот.
   Маргарита с трудом вытянула его из ножен, перехватила рукоять, подышала на сталь, опробовала режущий край на завалявшемся трамвайном билетике.
   - Туговато ходит, тяжелый, хорошо. Точить ты его не умеешь, спуски портишь! - И снова полезла в сумку. - На тебе еще "Злато скифов", топик и колготки, у тебя все равно ничего такого нету. Знаю тебя, хватит уже быть своим парнем, войнушки кончились; пусть все повыпадают вместе с твоим Юриком.
   - Рита, прекрати благотворительность, мне стыдно.
   - Не благотворительность. Твой ножик мастер делал, не гений, но это не ширпотреб.
   - Пошли тогда, а то опоздаешь. Телегу твою вместе покатим.
   Уложили "тряпки" в пакет и покатили. Обошли стороной потрепанный голубой грузовик.
  
   Письмо Оля забыла отправить, и к лучшему. Весь остаток дня ушел у нее на то, чтоб подогнать пояс по фигуре, раздобыть приличный утюг с отпариванием и в тайне от парней выгладить свое новое сокровище.
   После отбоя бдительный старлей и отчисленный когда-то из военного училища курсантик отправились патрулировать двор. Они знали, что контрактники устроились в спортзале дожидаться рассвета. Лейтенант не собирался им мешать, но это была внештатная, напряженная ситуация, и он тревожился. Оля решила посидеть немного, а потом присоединиться к патрулю - мало ли что. А пока подошли шестеро "дембелей", фельдшерица Верочка, похожая на юную учительницу младших классов, и ее санитарка, белобрысая глупая толстушка по кличке Переходящая Маруся. Медички принесли немного спирта. Как-то просочилась Маргарита, с гахати и гитарой. Явился Юра с варганом в кармане. Так что, когда прибыла с широченной улыбкой нарядная и благоухающая Оля (из ансамбля выбивались разве что ее ядовито-синие вьетнамки), теплая компания уже устроилась на матах. По рукам пошла табакерка гахати - его нюхают, когда хотят сохранить голову более или менее ясной. Верочка принялась разводить спирт.
   - Блин, О-оля! Здорово выглядишь!
   - Гран мерси, мон амур!
   Юра уселся, для него повалили на бок "козла". Маргарита расстегнула футляр, бережно достала ободранную черную семиструнку.
   - Давай-ка на волю, Зильбер Шварц! Юрик, бери, сыграй что-нибудь.
   - Хорошо.- Юра принял гитару на руки, как любимую капризную кошку; попробовал серебряные струны, - Оленька, ком цу мир, мейн либе, споём.
   - Так, мужики! Сперва мы будем играть то, что нравится нам, и будет вам небольшой музыкально-поэтический ликбез.
   И начал "Прощание с Родиной".
   - Фу-у, отстой, - выдохнул некто в тренировочных штанах.
   - Ты погоди - не спеши... Оля, вступай!

Там, за горой, цветущий край.

И где-то там, в тиши лесной

Стоит у речки синий дом родной -

Там тихий мой причал,

Там ждет меня любимая

И слышатся лишь звуки полонеза.

   Сама Оля маленькая и угловатая, но про ее голос говорят, что он раза в четыре мощнее ее самой. Низкий, глуховатый альт, почти тенор, без лишних обертонов, холодный и подвижный. Бах писал арии для подобных голосов. И Юра играет легко, таинственно - будто не одна, а две гитары звучат совсем рядом. И вот он, музыкальный взрыв под конец полонеза.

... К своим краям вернуться должны,

К спасенью души

Обязаны вернуться.

   Полонез кончился, ребята выдохнули, откашлялись. Глотнули спирта.
   - То-то же! А теперь... Простой Еврейский Вальс! Дамы приглашают кавалеров! Шевалье, оккюпе во дам, то есть наоборот - а то как дам... больно.

Думает парень целую ночь:

Кто ему, кто ему может помочь?

Как бы жениться - жены не стыдиться,

Как бы влюбиться - не ошибиться.

Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка...

   И поднялись пары, закачались на месте, пошли неуклюжими кругами и восьмеркам. Казалось, их много, и это был бал.
   - ... Кавалеры приглашают дам! В темпе, мальчики! Девочки, не суетитесь, вас все равно на всех не хватит.

... И холодно в зале суровом,

И надо бы танец менять,

Большим перемолвиться словом,

Покрепче подругу обнять...

....

   - А теперь, господа бойцы, вы услышите Голимый... Революционный... Р-ро-о-о-ок! Кому не нравятся слова, может не слушать и просто дрыгать ножками. В круг, все встаем в круг. Оля, поднапрягись, я понимаю, что ты не Шевчук - и ... "Не стреляй!"
  

...

.....

.....

Это знает моя свобода, это знает моя свобода,

Это знает мое поражение, это знает мое торжество!

Это знает мое поражение, это знает мое торжество!

   Песня уже сбила стоЯщих в плотную кучу, и можно было дальше о них особо не заботиться; страшно, в правильном ритме выбрасывались над головами кулаки и "рожки". И опять казалось, что их много, полный спортзал, полный зал импровизированного концерта.
   - Оля, драйва не терять! Давай Багрицкого.
   - Шутишь, не поймут.
   - Давай, делай.

Нас водила молодость в сабельный поход,

Нас бросала молодость на кронштадтский лед,

Боевые лошади уносили нас,

На широкой площади убивали нас...

   Тягучий проигрыш.

Но в крови горячечной подымались мы,

Но глаза незрячие открывали мы,

Чтоб земля суровая кровью изошла,

Чтобы юность новая из костей взошла.

   И частая тяжелая дробь.

Процветай, содружество ворона с бойцом.

Укрепляйся, мужество, сталью и свинцом,

Чтобы в этом крохотном теле навсегда

Так бурлила молодость, как весной вода.

   Потом длинная интермедия - вроде бы сарабанда. Распевный финал типа казачьей песни.

Так бей же по жилам, бросайся в края,

Бездомная молодость, ярость моя.

Чтоб звездами сыпалась кровь человечья,

Чтоб выстрелом рваться Вселенной навстречу.

Чтоб петь, задыхаясь на страшном просторе:

"Ай, черное море! Хорошее море!"

   - Юра, я больше не могу, хрипну.
   Он удостоил ее таким взглядом, каких она у него и перед боями не замечала - хорошо сдержанное упорное бешенство и, вторым слоем, растерянность или обида, детское что-то.
   - Хорошо, орём вдвоем. Гулять - так гулять напоследки.

Удары сердца твердят мне, что я не убит,

Сквозь обожженные веки я вижу рассвет,

Я открываю глаза - предо мною стоит

Великий ужас, которому имени нет.

   - УаааааУ!!! Йес!

Они пришли как лавина, как черный поток,

Они нас просто смели и втоптали нас в грязь,

Все наши стяги и вымпелы вбиты в песок,

Они разрушили все, они убили всех нас!

   Юрин голос высок и при напряжении визглив; Олин стал еще ниже и глубже, то и дело срываясь в рев и рык.

... Последний воин мертвой земли,

Последний воин мертвой земли,

Последний воин мертвой земли,

Последний воин Земли!

   - Еще поём?
   - Я пас, - прошипела Оля, - пойду переоденусь.
   - Народ, благодарю за внимание. Наш концерт окончен. Держи гитару, Рита.
   Удаляясь, Оля слышала, как Маргарита перестраивает гитару; слышала и начало старинной баллады о том, как молодой цыган ушел воровать коней, а его одинокая жена осталась ждать и тревожиться в зимнюю ночь...
  
   Переодевшись в каморке, где жили девушки, она направилась во двор - как и решила, помочь лишней парой глаз бдительному старлею.
   При некоторых дополнительных условиях комбинация гахати и спирта серьезно повреждает восприятие. Само ощущение, зрительное, слуховое или запах, становится очень красивым и ярким, привлекает к себе все внимание. А осмысление и узнавание происходящего не наступают. Опьяненный, большой младенец, внешне выглядит почти нормальным - пока не начнет себя вести слишком импульсивно или не застынет от растерянности на полпути. Оля была из "тормозящих".
   Когда взвыл сигнал тревоги, очень противная сирена, и, несколько минут спустя, фырчанье и скрежет тяжелой машины, а потом - мощный удар металла о металл, подобный звуку огромного бубна, она чуть не заблудилась. Пригнувшись и прикрыв уши, она выскочила в первую попавшуюся дверь и оказалась во дворе. Свет оранжевых фонарей не позволил разглядеть то, что творилось за воротами. Над забором взвился сверкающий маленький шар; он заблистал, вращаясь под ревущее нескончаемое "Ом Ваджрапани хум пе". Половина Ваджры, алмазной молнии. Автоматически, на какое-то движение, Оля обернулась - из широких дверей спортзала вырвалась небольшая толпа (кто с гитарой, кто с ножом, кто с гантелями). Тут что-то сбило ее с ног и ударило в голову. И все. А очнулась она в госпитале - с пластинкой в черепе и ногой на вытяжении.
  
   Юра, а он видел почти все, рассказывал так. "Будданутые на всю карму сектанты", которым не захотелось сдаваться, пригнали откуда-то старый-престарый голубой грузовик и попробовали протаранить ворота части. Для чего? А вот диверсия. Диверсанты должны были бы еще в школу ходить... Ворота устояли, и смятая в гармошку кабина заблокировал выход; водитель напоролся на руль. Дембеля вооружились кто чем мог и рванули на помощь. Никакой "начинки", кроме мешков с песком, чтоб усилить удар, в машине не нашли. Взрывное устройство и вправду называлось "ваджра", оно было создано в химической колбе - удивительно, как эта прелесть не сдетонировала при ударе машины о ворота. Ваджрапани был гневным боддхисаттвой - разрушителем кармических препятствий, так что использование именно его мантры выглядело очень логичным. Уже не ваджрой, а разрывом настоящей гранаты достало и убило троих дембелей и Маргариту. Пока отцы-командиры справлялись с солдатской суетой у входа, Юра спрыгнул за забор мстить за Олину, как ему показалось, смерть. Первого же "пламененющего адепта" он приложил ребром гитары по башке - и гитара распалась, гриф отделился от короба; буддист отрубился. Чтоб не путаться в струнах, Юра задушил противника грифом Зильбера Шварца, как песца в капкане, попросту сломал ему гортань. А что было потом, он помнил отрывочно - как-то добили остальных парнишек; кажется, последнего просто запинали в кругу.
  
   Что ж, Оля съела свои равиоли, сжевала какие-то луковые пончики. Кофе - и пора закругляться.
   "Что я чувствовала тогда? Однако, не помню. Сейчас мне невыносимо грустно. Мне жаль будданутых ребятишек. Чертовски жаль Маргариту. И Юра продал гитару и кларнет. Его душу затянуло песком, несколько песчинок попало и в мой душевный механизм и там мешают, истирают колесики. А я? Меня как будто нет. Капелланы не умирают, наверное, они выдыхаются. Хочу ли я быть Капелланом дальше? Вот вопрос... Что-то испортилось внутри меня в эту последнюю ночь войны, ведь этого дурацкого нападения не должно было быть. И с Юрой об этом не поговоришь, он боится".
   Девять месяцев миновало с той поры, символический срок. Назревает новое - или нет? и никогда уже не назреет? Еще до больницы Юра нашел хорошего вокалиста и нужных музыкантов, которым понравился его, скажем помягче, оригинальный репертуар. Потом у него началась тяжелейшая депрессия. Вернувшись из психушки через два месяца, Юра сделал скоропалительное предложение руки и сердца, и Оля почему-то сразу, почти автоматически, ответила "Да". В здоровье и болезни, в горе и радости - они решили погодить со свадьбой до тех пор, пока Оля не научится обходиться без трости, а Юра - без антидепрессантов; тогда можно будет пригласить бабушку и Юриного любимца, сводного брата из приемной семьи, ровесника убитых буддийских ребят. А пока Орден сделал Оле льготный кредит на комнату в общежитии, и жених с невестой поселились там. Вся их любовь заключалась в еженощном громком сексе, лазании под гахати по Интернету в поисках информации об учении "Пламенеющей Колесницы" и в воспитании двух черных котят, братца и сестрички, выловленных Юрой из канавы. Зверюшки, Клякса и Бес, тяжело болели рахитом; их податливые ребрышки были неравномерно утолщены, свисали кончики огромных ушей. Котят с пальца кормили рыбьим жиром, кололи им витамины.
   Оля оформила инвалидность, но до этого подсуетилась и нашла работу больничного Капеллана: дежурить по ночам в стационаре (что ей по болезни вообще-то было нельзя) - "Эй, Бабочка, надевай ошейник, бери свою прОстынь, клиент дозрел! Па-адъе-ом, Капеллан!", - а днем "отбалтывать" уставший от стрессов средний и младший медицинский персонал поликлиники. Орден благосклонно принял ее выбор, "старики кивали бородами, молодые говорили браво". Коллега из реанимации, грустноглазый пьяница почтенных лет, считался ее официальным наставником. Единственное, чему он учил - как правильно перерезАть ритуальным кинжалом воображаемую "пуповину смерти": в том месте, которое обеспечит наилучшее посмертие данной душе - это, кажется, был личный алкогольный бред старого Капеллана. Учитель и ученица быстро потеряли интерес другу, и Оля свела более тесное знакомство с Елизаветой Николаевной, Капелланом родильного покоя. Такой специалист сопровождает в родах обе души, слитые в единой материнско-младенческой психике, создавая условия для их медленного разделения в течение детства. Кое-что из умений этой металлически-спокойной старухи могло пригодиться в работе с родственниками умирающих.
  
   - Эй, Бабочка!
   Какой-то пьяница. Судя по шкодному тону, ничего серьезного.
   - Я слушаю.
   - Там вон собака сдохла, воняет уже, иди, проводи.
   - Иди ты в задницу... Прокляну идиота, от пьянки сдохнешь, сам завоняешь!
   - Вон ты какая, мать... Извини, не заводись. С войны, что ли?
   - С войны.
   - Прости.
   - Ладно.
   - Покурим?
   - Спасибо, не курю.
  
   Мать - она и в Африке мать.
   Юру стали пугать собственные стихи, и он забросил их, перевелся на отделение литературной критики. Он положил на музыку "Жил на свете рыцарь бедный", песенку Вальсингама из "Пира во время чумы" и "Когда возвратимся домой после этой мучительной бойни"; счел, что все это никому не нравится и никуда не годится - и умолк. Не стал восстанавливать разбитого Маргаритиного Зильбера Шварца, хотя это было возможно - просто смотал с него струны; собственную гитару, Эвридику, лишил имени и продал сразу же после выписки, кларнет - чуть позже; варган и двуствольную флейту подарил, когда перестал надеяться на улучшение. Его ужас и отвращение прилипали, как трупный запах, к каждому инструменту, которого он касался, прятались в каждой его строфе. Значит, решил он, мейстерзингером ему не быть никогда. Служители Ордена способны слепить его душу заново по кускам, это может вернуть талант, а может и не вернуть - но сначала нужно снова пройти через безумие, ужас и ярость, и не раз. За минуты насилия платят годами воспоминаний. Юра не был готов платить, он счел свой прежний дар весьма сомнительным и несовершенным. Отрекся от дара - и приобрел способность вечно молчать о том, что его мучило - а заодно и обо всем, для него важном. Он стал мертв и скучен. Промедление уменьшало его шансы на возвращение души, они оба об этом знали - и помалкивали. Оля было готова нарушить важную этическую норму, рискнуть отлучением от Ордена и разрывом с Юрой, взять возлюбленного в работу - но Юра крепко "уперся рогом", "задраил люки", а тут уж при всех благих намерениях ничего не поделаешь. Он устроился в музыкальный магазин продавать и настраивать все то, что имеет струны и мембраны. Эта работа очень хорошо оплачивалась, позволяла добывать гахати - косяк-другой или нюхательную "труху" - и не предполагала тесного общения с людьми. С группой своей он распростился; это была легендарная пьянка со слезами, песнями, матом, воскресшими жуткими воспоминаниями и кошмарным похмельем. С мачете в одной руке и сотовым в другой Оля ждала, пока сойдет на нет психотический приступ - или вызывать полицию и "скорую" прямо сейчас? Парни его не бросают, все ждут, когда он прекратит маяться дурью. Скоро они найдут нового постоянного гитариста, иначе группа развалится, так и не появившись, не обретя даже имени. А Оля останется с Юрой, и Юра когда-нибудь снова сойдет с ума. Вперед, Капеллан!
  
   "Сдается мне, - думала Оля, постукивая палкой по ярким кирпичикам мощеной дорожки, - что наш брак может не дожить и до дня своего заключения. Не хотелось бы так, боевых товарищей не кидают. И еще. Когда занюхиваешь водку "трухой", результат зависит от душевного состояния. Это мы довели своими песнями дембелей до истерики, и они стали неосмотрительными и погибли. Я знаю, что мы виноваты, а Юра старается не знать, поэтому у него начались страхи. Мы еще и этим повязаны. В наказание Юра теряет талант, а я соглашаюсь выйти замуж за явного психа и будущего наркомана. Жаль, что он сходит с ума, а не я - Капелланы хотя бы знают, как с этим жить... И что?!"
   Но никак не удавалось придумать окончательный вывод.
  
   Следовало позаботиться еще об одном друге. Этот товарищ любит покушать, и она прикупила специально для него холодный чебурек в промасленной клетчатой бумажке.
   Пух, длинношерстный белый кот с серебристыми "сиамскими" отметинами, сидел на своем обычном месте, у камня, на который опиралась откинутая створка кованых ворот. Небольшой, изящный, с мягкой шерстью, похожий на облачко, он был ласков, бесстрашен и не стеснителен. Его ласково называли Кото-терапевтом, Бабочкой, Прирожденным Капелланом, Котом Психологической Разгрузки и предлагали написать прошения зачислить кота в штат больницы, поставить на довольствие, допустить в ординаторскую и принять в Орден без экзаменов и вступительного взноса. Поговаривали, что Елизавета Николаевна в силу своего буддизма принимала кота всерьез и писала-таки нечто подобное - хотя именно она жестоко пресекала все его попытки просочиться сквозь двери родового покоя. Дело было в том, что Пухи-Пухи обожал играть с детишками - и с "даунятами", и с "аутистами", опасался лишь некоторых умственно полноценных маленьких инвалидов, мающихся от осознания своей неполноценности - но такие и правда бывают жестоки. Больные дети радовались ему, пытались общаться, даже разговаривать, и он любил возиться с ними. Кот частенько заходил в хоспис - его пропускали к безнадежным - плотненько устраивался рядом с клиентом и тихонько мурлыкал. Он мог так сидеть часами. Это помогало Капеллану поддерживать контакт с умирающим, позволяло взять тайм-аут, передохнуть. Перед самой смертью кот уходил, и Капеллан знал, что настало время отдать последний поцелуй и приступить к ритуалу освобождения.
   Пух сейчас отдыхал. Он поймал майского жука и играл им. Жук снова и снова пытался взлететь; грозно гудя, поднимался на несколько сантиметров - кот метко и сильно припечатывал его к мостовой. Первым, похоже, выдохнется жук.
   - Пухи-Пухи, оставь его, он жесткий. Иди сюда, поешь.
   Жук взмыл в небеса и полетел к березам. Пух чуть помедлил и все-таки подбежал на зов. Проникновенно поднял на Олю чУдные раскосые глаза прозрачного сапфирового блеска - очень-очень просил, чтоб она извлекла мясную начинку из невкусной оболочки. Оля сделала так, как ему хотелось, и погладила кота. Он оглянулся, вежливо мурлыкнул.
   - Ладно, кушай, Пух. А мне пора. Завтра причешу тебя.

2

   "Бабочки" устраивают свои кабинеты так, чтоб можно было видеть из окна свободное небо и деревья. Они занимают маленькие служебные помещения верхних этажей, куда никто не суется без настоятельной необходимости облегчить душу. В кабинетике Оли пока не было ничего, кроме пары кресел, стеклянного столика между ними, полочек с книгами и новой коробки карандашей. Мебель собрали с миру по нитке, но результат получился весьма и весьма уютным. Высокое узкое окно-бойница и глубокий откос подоконника создавали отдаленный, как бы увиденный в бинокль ландшафт - темная крона тополя и малюсенький серовато-голубой лоскуток выцветших небес. Чтобы окружающий мир стал ближе и ярче, следовало распахнуть створки - что Оля и сделала.
   "Раз сегодня пятница, - размыслила она, - да еще предпраздничная, то все уйдут пораньше, и никаких клиентов не будет, не тем у них мозги заняты. Это хорошо. Ой, нет. Нехорошо. Пусть лучше приходят, и я привыкну, как все, работать на потоке. Однако скучно". Выглянуть в окно.
   Пух совершал обязательный ежедневный обход территории, трусил вдоль забора, Обстоятельно метил, терся щеками о низкие ветви. Вдруг, неожиданно чем-то напуганный, он метнулся к решетке и выскочил между прутьями. Странно. Следовало бы повторить духовные упражнения. Произнося привычные слова, удерживая образ и пропуская сквозь душу вереницы чувствований, она не выпускала кота из виду. Легкий, пушистый комочек, он деловито пересек площадь и скрылся в кустах. Состояние кота отвлекало, его эмоции не пропустишь через собственную душу. Но консервативный Пух очень редко покидал больничный двор - и он никогда не выбирался на площадь... Оля сосредоточилась и стала повторять неверно сделанные упражнения. Все пошло так, как надо. Внимание рассредоточилось, как правильно расставленные перед боем орудия; тесный кабинет ушел в сферу тени, и возникло некое пространство между внутренним и внешним
   Тут брякнула и задребезжала оконная створка. Натренированный в боях рефлекс тут же прервал медитацию. Конечно, если это можно назвать опасностью... Некий маленький черно-глянцевый ворон перебирал когтями по наклонному подоконнику; он вспорхнул, и его бородка смешно затряслась, когда он обратился к хозяйке кабинета:
   - С Вашего позволения, я ... Ах, какой скользкий, неприятный стол!
   По привычке некоторых одиноких людей беседовать со всеми живыми существами Оля улыбнулась ему:
   - Присаживайся, пернатый!
   Он устроился, наконец, на резном подлокотнике кресла Капеллана, и Оле это не понравилось. Никто не имеет права занимать это место в ее собственном кабинете!
   - Посмотрим! Возьмите ума совсем чуть-чуть больше среднего, добавьте летальную дозу простодушия, слегка посыпьте хладнокровием, бросьте на бетонный пол и воспитывайте так, чтобы она не была уверена, живет ли вообще на свете и нужна ли кому - и получится такая вот Оля Копытцева, Капеллан и действительный член Ордена Психе!
   - Ты кто-о-о-о?
   До нее вдруг дошло. Нормальный голос, без раскатистых согласных и скандирования; мелодичный голос, успокаивающий и ... сочувствующий... не обидный - ЭТО НЕ ПРОСТО ГОВОРЯЩАЯ ПТИЦА!!!
   - Я твой проводник. Меня зовут Лукас.
   - Я... ты...
   - Ты и не знаешь. Папесса Вероника до сих пор считает такие знания ересью, и их не преподают. У тебя какое образование?
   - Биофак Университета и параллельно Семинария.
   - Ну вот. Ты знаешь только общепринятое, я так и думал. Твой наставник - душевнобольной, он давно променял своего Проводника на алкоголь, и сам об этом даже не догадывается. Видишь, тебе стал тесноват воротничок Капеллана, и ты, еще не зная об этом, захотела чего-то другого. Чаще всего после Капеллана член Ордена Психе становится Проводником - но для этого ему нужен свой собственный проводник. Вот я и пришел.
   - Правда? Ты теперь будешь со мной всегда?
   - Возможно. Или ты станешь мудрой, обретешь имя и отпустишь меня на волю - когда научишься строить царства в Мирах Психеи и Ананке.
   - Посиди со мной, пожалуйста, Лукас!
   - Я за этим и прилетел. О чем тебе рассказать?
   - Что такое Миры Психеи и Ананке?
   - Психея - душа, подвижная и свободная, в идеале - не связанная ничем, чего она сама не выбирала. Ананке - мертвая плоть, sarx, любого свободного выбора, связанность необходимыми условиями; буддисты сказали бы - карма; не важно, хочешь ты принимать Ананке или нет.
   - Это миры чувств?
   - Да, ты права.
   - Но... это как-то безвыходно.
   - Есть и другие измерения, мы познаем их воображением. Есть высшие и низшие миры, идеальные Платоновы миры, и мы оба... Нет, ты будешь их время от времени посещать вместе с клиентами. Пока ты живешь так, как будто миром правит только Ананке, а Психее нет в нем места, и ты хочешь насильно поселить Психею в безопасной (и прескучной, кстати) обители. Иногда ты хочешь грубо победить Ананке, это уже чуть не стоило тебе жизни. Безнадежно, самонадеянно и глупо вести себя так с этими силами. Так вот. Выведя Психею в один из миров Платона, ты можешь дать ей возможность увидеть себя и мир - и она примет решение, стать ли ей свободной или еще подрасти.
   - Хочешь ко мне на плечо?
   - Пока нет. Ты начнешь меня гладить, а я к этому, как вы, бабочки, говорите, "не готов". Извини.
  
   Неловкая пауза. Если б птичья мимика была побогаче, то Лукас заулыбался бы.
   - Я рад тебе.
   - Я тоже. А ты откуда?
   - Из "бардо". Ты, наверное, слышала этот термин на войне. Это состояние перехода между разными слоями Вселенной - бардо смерти, сна, внутриутробного состояния, реальности, становления и медитации. Ты работала в бардо смерти, оно довольно предсказуемо - да и ламы работают с ним лучше вас. Сейчас, медитируя, ты создала бардо медитации - и появился я. Время подошло.
   - А почему ты ворон?
   - Ах, Оля! Я, знаешь ли, не очень хороший проводник. В воде я бываю аммонитом и зависаю вниз головой, под землей - медведкой, на поверхности - сумчатым дьяволом. Все они, кроме ворона, глупы и агрессивны. Я, как и ты, боюсь светлых миров и хорошо чувствую себя в темных.
   - Что с тобой происходит?
   - Помнишь, какой испуганной и подозрительной ты стала под морфием? В светлом мире мне так же не по себе, мне кажется, что прекрасная иллюзия вот-вот развеется, и останется одна хищная пустота. Но я могу бывать во всех мирах, не волнуйся - не смогу только поддержать тебя в некоторых наиболее возвышенных.
   - Кем я стану после Проводника?
   - Не знаю, дружок. Если б и знал, не имел бы права сказать.
   - А почему ты мой Проводник?
   - Я чувствую тебя с самого твоего рождения.
   - А дальше что будет?
   - Мы поработаем с тобой. Даже если ты меня когда-нибудь отпустишь, я приду к твоей душе в момент смерти и выведу ее за пределы известных миров, сколько бы времени это ни заняло.
   - Куда? Так душа бессмертна?
   - Я не знаю. Ведь душа не приспособлена окончательно ни к смерти, ни к бессмертию. Проводники уходят за своими душами разными путями и никогда не возвращаются назад.
   - Бардо создается мною или это я в него попадаю? Бардо и Платоновы миры - это разные вещи?
   - Погоди, не гони коней, на оба вопроса до сих пор не нашли ответа. Дело было так. Когда князь Всеслав решил выбрать католиков, пошли разногласия о том, какова мера власти правителя. Ваша местность до 18 века была свободна, в ней менялись влияния разных степных государств, несториан, буддистов, торговой культуры Сибири. Орден Психе не был особо популярен здесь, поэтому и приживается с таким трудом. Он для вас - формальность, а ты крайне серьезно относишься к своей идеологии и к обязанностям.
   - Ну да.
   - А в Европе было иначе. В 14 веке Каспар Проклятый (его потом прозвали Созерцателем) доказал, что создать философский камень невозможно. Выискивая доказательства, он создал Ключ - методику, то ли зелье, то ли духовную процедуру, позволяющую выйти за пределы воображения и реальности. Он открыл существование новых миров - более тонких, чувствительных к нашим влияниям, более логичных и менее хаотичных и вязких, чем так называемая реальность. Было доказано, что дух и душа есть. Это дало свободу познавать Бога, не завися от догматов. Преследования, конечно, были, но Орден устоял. Использовали эллинские названия, так как подходящих христианских просто не было. Организация оказалась невероятно живучей, и кто-то очень влиятельный даже организовал побег Джордано Бруно почти накануне казни. Надо знать Бруно - он бы не согласился бежать, если б чувствовал, что бросает идею на произвол судьбы, он был готов утвердить ее своей смертью. Следовательно, он знал, что мысль о множестве миров попадет вместе с ним в хорошие руки. Так, Каспар Созерцатель умер, а он жил очень долго, и разразилась Реформация. Двести лет омерзительных войн, но противники не трогали Орден Психе - каждый видел в нем резерв - свой или врага, в зависимости от обстоятельств. Короли начали, как говорит ваш Президент, "укрупнение" и "централизацию". Они фактически возвели на престол тайного адепта Психеи, кардинала Филиппо Салао. После смерти дряхлого Павла VI он вступил на папский престол под именем Томаса I, выбрав имя, естественно, в честь преданного, не блестящего, недоверчивого апостола Фомы, который так боялся быть очарованным зря. Новый Папа ничьей игрушкой быть не пожелал и расписал в энциклике и самых первых посланиях доктрину о курации душ независимо от их религиозной принадлежности. Обязанности Ордена Психеи были им обозначены так: забота о душах, особенно невоцерковленных, под эгидой Церкви и прекращение обвинений в ереси. Если б не поддержка королевского союза, ему б не выстоять. Подряд несколько пап этой линии, то есть те, кого звали Томас, всячески утесняли Инквизицию, пока ее не упразднил Павел VШ - за абсолютной неэффективностью. Он же допустил женщин в члены адептов Психеи и к рукоположению - с условием соблюдения целибата. Покойного Павла на престоле сменила его любовница, молодая Хедвиг Гудсмит, Ее Святейшество Агнесса, первая Папесса после легендарной Иоанны. Через три года ее отравили. Видимо, покойник создал ей хорошее лобби, которое за это время вымерло от старости. Вероника, значит, третья по счету. Видишь, женщинам на Святом Престоле до сих пор не присваивают номера. Феминисткам не нравится название "Папесса" - это, видите ли, дискриминация по признаку пола. А Вероника правит себе и в ус не дует.
   - Усы у нее не растут. Историю Церкви и Ордена я прогуляла...
   - Папы, кстати, бреются, и усов у них тоже нет... Скучно? Хочешь знать, почему сошел с ума Сангъе Вангчук? Я к этому и клоню. Восстанови пространство медитации.
   Есть. Равнина без границ, чувствуется, что квадратная, сотканная из бирюзового и золотистого полупрозрачного света. Двое на мягком холме занимаются любовью: мужчина прочно сидит в позе лотоса, а женщина, лицом к нему, обняла его талию бедрами и протягивает костяную чашу. Радостный покой мужчины, сосредоточенная нежность женщины.
   Лукас с трудом, хрипло зашептал:
   - Это Будда с супругой. Не важно, какого семейства. Он - пустотная природа, она - его творческая активность. Сейчас...
   Мужчина чуть откинулся назад и прикрыл глаза. Женщина сместилась вперед и мягко двинула бедрами, чаша в ее руке дрогнула. Он перехватил чашу и, не открывая глаз, предложил супруге отпить.
   - Он... э-э-э-э... кончил, и теперь пришло ее время. Он должен восстановиться.
   Видение угасло. Лукас отдышался и продолжил.
   - Вот и все в Платоновом мире. Пара легких движений. А у вас получился бессмысленный на вид хаос - как и всегда в вашей реальности. Что, по-твоему, произошло?
   - Власть перешла к женщине.
   - Да, и вполне естественно. Сангъе это почувствовал по рождению святейшей девочки, испугался и решил сохранить традицию любой ценой. Это обычные колебания, но сангъе этого мира прямолинейны. Видишь ли, Псевдо-Калкин, как и его прототип, думает, что все кончено, раз учение омрачено. Он думает, что защищает учение, сохраняя его старый дух, и что он подобен этому пустотному Будде-мужчине. Но в самом деле он действует активно и творчески, как возлюбленная супруга Будды, и тем приближает конец старых догм. Может быть, его убило именно это понимание.
   - Но его...
   - Не важно. Его могила была готова, он и свалился в нее.
   - Какое мне дело до крезанутого ламы и трахающихся Будд?!
   - Что ж, злись. Ты пошла на эту войну сама. Зачем тебе это надо, мы с тобой пока не знаем. Мы оба любим темные миры и принимаем жесткие формы. Ты же не видела других путей стать адептом Психеи, зациклившись именно на этом, единственном...
   - Ладно, ладно. Может, смысл вообще в будущем, а не в прошлом...
   Лукас решил почистить перышки, и Оля вспомнила, что он - птица.
   - Лукас, ты есть хочешь? У меня есть шкурка от чебурека...
   - Спасибо, но мы не можем питаться в этой реальности, только в бардо.
   - А что тебе самому до наших идеологий?
   - Мы видим происходящее в Платоновых мирах, но не знаем, что первично. Если материя, то ваш мир нуждается в особой поддержке - иначе идеи погибнут безвозвратно.
   - Похоже, ты любишь идеи больше нас.
   - Наверное, да. - Сейчас он показался Оле самодовольным. Знает ли он об этом своем высокомерии? - Мне пора. Возьми вон то мое перо и спрячь.
   - Спасибо.
   - Пока оно у тебя, ты будешь знать, жив ли я и что со мной. Когда захочешь меня отпустить, сожжешь, а пепел пустишь по ветру.
   - Мне нужно дать тебе мой волос?
   - Нет, я и так тебя всегда вижу.
   Ворон захлопал крыльями.
   - Подожди! А что ты делал до сих пор?
   - Жил, дружил, учился, охотился, странствовал. И дальше так будет. Видишь ли, я существую не только для тебя, я сам. Кстати, за такое на тебя будут обижаться некоторые клиенты.
   - А сколько тебе лет?
   - Я был изначально. Когда тебя зачали, для меня появилось время, и я стал меняться и обретать формы. Когда ты родилась, я решил стать вороном.
   - У всех есть Проводники или только у бабочек?
   - Не скажу, сама поймешь, когда будешь работать. До свидания!
   - С Богом, я жду тебя!
   Он улетел, и Оля заметила - вечер; в раскрытой створке расплескалось розовое пламя заката.

3

   Пух не вернулся ни сразу после праздников, ни на следующий день. За площадью его тоже не было. Оля не представляла себе, где он может быть, и решила немного подождать, пока он не вернется сам.
   - Лукас, я тут думаю себе, - спросила Оля, вернувшись в кабинет, - ведь Капелланы служат Ананке, так?
   - Угу. Что может быть необходимее и в то же время случайнее - смерть, рождение, зачатие... Капелланы не видят Психеи, для них она не обязательна, но и вслепую они служат все-таки ей, любя умирающих - и поэтому носят бабочку.
   - Зачатие?
   - Да. Это мутный промысел. Создание ребенка с определенными свойствами, аборты, бесплодие. Слишком много ограничений и очень уж таинственны эти силы.
   - У Ананке есть эмблемы?
   - Нет, о ней даже не упоминают. Вспомни Софокла: ей не строили храмов. Ее не любят и хотят отбросить или переделать. Ну что ж, ей посвящен капелланский воротник - он символизирует удушение, узы, груз на шее. Раньше Капелланы носили цепь. Теперь тебе, Проводнику, будет напоминать об Ананке черная кайма на крыльях твоей бабочки.
   - Значит, важнее Психея?
   - Решай сама. Кстати, пора заканчивать упражнения, к тебе идет клиент.
   - Ты что, ясновидящий?
   - Нет. Я узрел его у регистратуры; я пролетал мимо, а он читал твое расписание.
   - Погоди с клиентом. Как мне работать с душой Пуха, если он уже погиб, и я не знаю, где тело?
   - В ваших Текстах Умирания об этом ничего не говорится, они чертовски антропоцентричны. Если хочешь, посмотри Тибетскую Книгу Мертвых и комментарии Юнга к ней. Я думаю, это нужнее тебе, чем Пуху - вот и ищи способ его правильно оплакать.
   - Ты не понимаешь...
   - Не сейчас, Оля. Клиент идет, я слышу.
   Он постучал и вошел, толстый блондин, интеллектуальный барин в рубашке цвета лаванды. На его щеках, казалось, никогда не росла борода - так тщательно он побрился. По сути, это был большой безобидный ребенок, который сейчас надежно спрятался за взрослым фасадом.
   - Здравствуйте, Ольга Леонидовна!
   - Доброе утро.
   - Я вижу Вашу бабочку, но где же Ваш Помощник? Не тот ли ворон, что был внизу?
   Хм-м, он знает о Проводниках и, кажется, может их видеть - но не знает, как их правильно называть. Странно.
   - Вот он, на гардине.
   - Вижу, но смутно - это вороненок? Ольга Леонидовна, можно, чтобы он слетел поближе?
   - Лукас, ты согласен? - и ворон слетел на спинку клиентского кресла. Словно ожидая этого, клиент уселся в кресло.
   - Меня зовут Михаил Петрович, - и замолк, отведя глаза.
   Так-так.
   - Расскажите, пожалуйста, что привело Вас сюда.
   - С чего бы начать...
   - Судя по Вашему интересу к Лукасу, Вам нужен не Капеллан, а Проводник?
   - Именно Проводник мне и нужен. Сейчас.
   Михаил Петрович был доцентом кафедры культурологии и сравнительной теологии. Защитившись в первый раз десять лет назад (темой была зависимость вида зла от структуры мира в фэнтези), он созрел, наконец, до написания докторской диссертации. Задумка была интереснейшая - систематический указатель сказочных сюжетов авторской сказки: от графини де Сегюр и Шарля Перро до Джоан Роулинг, Станислава Лема - и дальше. Он создал небольшой коллектив бесплатных трудоголиков - два аспиранта и восемь дипломантов читали сказки и только сказки и вычленяли сюжетные ходы. Михаил Петрович анализировал и сопоставлял. Возникло, однако, неожиданное препятствие - увлекаясь то одним, то другим сюжетным ходом, он углублялся в них, а работа над систематизацией застопорилась. Неужели он не готов интеллектуально к такой работе и обречен на веки вечные мыслить как пусть блестящий, но все же магистр?
   - Вы оказались в тупике...
   Вот именно, в тупике, да еще в каком! Он нечаянно "перебил" сюжет о герое-ребенке, травмированном очень рано, сюжет о псевдовзрослом, который лежал в основе диссертации его аспирантки Танечки - она как раз занималась книгами о Гарри Поттере. Танечка кротко укорила его за плагиат и стала искать другого научного руководителя - но ведь она талантливее всех в команде, лучше самого Михаила!
   - Какой помощи Вы хотите от меня? Это про отношения с Танечкой, про Вашу неготовность мыслить по-докторски или о том, почему Вы увлекаетесь определенными сюжетами? Почувствуйте, пожалуйста, что зацепило Вас больше.
   - Последнее. Чем меня влекут они.
   - Хорошо. Но наше время кончается. Давайте определимся с запросом.
   Михаил подписал договор на десять встреч, которые он оплатит в конце, "по результату". Серьезный контракт.
   Когда он ушел, Лукас рассмеялся, так, что из хлопающих крыльев взлетело пылевое облачко:
   - Он и не знает, какого подходящего Проводника нашел. Смотри: он морально все еще юноша или даже ребенок, как и ты. Его Таня - твоя ровесница. Он принесет тебе много "материала переноса", чувствуя, что ты Таня, что ты - это его Альтер-эго. И еще - ты сирота, сильно травмированная и детством, и войной, как и его любимые герои. Держись, начинается большая игра!
   - Обалдеть! И со всем этим мне, грешной, придется работать. Я боюсь, Лукас, что будет больно.
   - Что поделаешь. Я буду помогать тебе.
  
   В следующий раз, через неделю, они перешли на "Ольга" и "Михаил".
   Он рассказал, что происходит из старого рода, и многие его родственники профессионально занимаются сказками. Он единственный, очень поздний сын одинокой матери, которая задолго до его рождения заболела шизофренией. Несмотря на это, она вступила в Гильдию Сказочников и вот-вот могла бы обрести имя, но...
   Тут вступил Лукас:
   - Разрешите мне. Члены Гильдии Сказочников сочиняют сказки по случаю, для разрешения каких-то проблем и кризисов души. Поскольку так они служат Психее, то обретают Проводника - из другой области бардо, эти Проводники нежнее нас и, кажется, имеют только одну форму. В Гильдии Сказочников почитают Гофмана и терпеть не могут Андерсена. Они говорят, что он писал нравоучительные фальшивки...
   Мишу слегка перекосило. Он заторопился, как показалось Оле, останавливая Лукаса:
   - Ну да. Проводником самого Платона был лебедь, появившийся в момент его смерти. А моя мама... она и сейчас жива, у нее больше нет приступов... Но она... Не может сочинить связной сказки. Да, я за все детство не услышал от нее ни одной истории до конца и всегда додумывал конец сам, но у меня никогда не получалось так интересно... Ого! Наверное, я думаю, что у сказок нет логики, а только хаос. Вот почему я занялся своим Указателем!
   - Вы пытались построить из хаоса порядок...
   - Именно! Только тогда мамины сказки потеряют всю свою прелесть, если я это сделаю. В них не будет тайны.
   - Вы не хотите предавать мамины сказки.
   - Да.
   - Что же с этим делать?
   - Так. Я возьму творческий отпуск. Систематизацией пусть займется Иван, у Тани своя защита на подходе. Вернусь - все равно его стряпню переделаю. Попрошу прощения у Тани. Попробую составить указатель маминых сюжетов - для себя и для нее. Если б это помогло ей поправиться!
   - Вы хотите спасти Вашу маму.
   - Она меня очень любит, называет Мишенькой. Очень хочу!
   - А Вы сами чего хотите для себя?
   - Что я? Со мной все в порядке, особенно теперь. Спасибо Вам!
   Он кинул в кружку для оплаты какую-то купюру. Его суетливое возбуждение показалось Оле подозрительным, и она захотела остановить это странное бегство или, по крайней мере, понять, чем оно вызвано.
   - Я растеряна, Михаил. Вы так внезапно засуетились. Что с Вами сейчас происходит?
   - Я спокоен, - кроткое недоумение в голосе. Маленький Мишенька не понял, за что его ругают. Держись, Проводник, это противостояние!
   - Вот почему я растеряна. Вы имеете отношение к сказкам, но не сказочник. Вы можете общаться с Лукасом, но не знаете, как называется его должность. Вашего Проводника я не вижу...
   - Да, я не смог обрести Помощника. Вам этого надо?! Извините, я пойду. Через полчаса заседание кафедры.
   Он не попрощался, не потребовал вернуть деньги. Мишенька попросту сбежал.
   Лукас издал рычащий стон.
   - Оля, Оля, это именно тот ключевой вопрос, который НАДО было задать. Но не сейчас! Гораздо, гораздо позже! Если б он сам об этом заговорил... Пойми, это не война, Мишенька не солдат, не боевой товарищ, и он не начнет доверять тебе быстро. Это обыкновенный цивильный клиент, он боится.
   - Черт, я уже поняла. Что теперь делать?
   - Ничего. Он или придет, или не придет. Я думаю, придет, но позже, когда ему станет совсем худо.
   - Деньги брать?
   - Как хочешь. Не бежать же за ним в университет, размахивая купюрой.
  
   Пух так и не вернулся; объявления о пропаже кота не сработали. Значит, Пух погиб. Оле казалось, что в воздухе стоит прозрачная холодная боль, которую Пух не может больше переживать. Следовательно, эту боль должна переживать она - до тех пор, пока Пух не освободится. Плакать и страдать нет смысла, Пух не услышит, а Ананке не изменит решения, если она вообще что-то решала. Поэтому воротничок Ананке оставался на ней.

...

   Мишенька тоже не возвращался, освобожденное им время зияло, как дыра в разбитом стекле. Лукас решил, что его неплохо было бы потратить на образование своей подопечной. Он рассказывал о важных временах и давал увидеть, чем это сказывалось в Платоновых мирах.
   - Итак, любой Папа принимает апостольское имя, кроме, разумеется, имени Иуды. Петр тоже отпадает, потому что так должны звать только первого и последнего Пап. Значит, с Павлом получается одиннадцать линий. Для женщин пока ничего не установилось. Так вот, наиболее влиятельны линии "Иоанн", "Иаков" - они занимаются авторитетом Церкви, - "Павел" и "Томас" - эти посвящают себя мирским делам. Значит, и Папесса Жанна относилась к линии "Иоанн"...
   В воздухе нарисовался крест в круге. Его вертикальный столб оказался много мощнее легкой перекладины и готов был выпустить листья.
   - Видишь, усилились мирские линии, чисто духовные, догматические, омертвели.
   - Скоро это будет не крест, а веха или просто дубина. Можно предсказать, что будет дальше?
   - Скорее, что требуется - радикальное очищение догмы. Смотри еще.
   Так, дальше уже буддизм. Из прекрасных мирных статуй вылупляются жуткие трехглазые демоны с множеством рук. В своем танце они становятся легче и грациознее... Но нет, метаморфоза не удавалась.
   - Они превращаются. В женщин?
   - Да. Думаю, теперь божества будут иметь не только мирную и гневную формы, но обязательно должны обрести мужскую и женскую ипостаси. Это очень трудно и сложно, ибо миры не симметричны и не уравновешены...

...

   - В конце девятнадцатого века Магистр Ордена Психеи Людвиг Гаусс и сказочник Ян Прохазка создали первую в мире медитативную игру для нескольких участников. Они установили, что психическое здоровье клиента зависит от его способности построить самостоятельно живущий сказочный мирок. От этого же зависит и прогноз работы. Кстати, шедевр Мастера-сказочника и Мастера-бабочки - это жизнеспособное большое и сложное царство в мире идей. Тогда Мастер обретает имя, а его сюжеты уходят в другие сказки. Это про Сказочников. Мастер-бабочка создает пути и связки между мирами; караванные пути из царства в царство.
   - Смотри-ка ты, они работают с принцем. Хотят извлечь его из этого овощехранилища.
   - Это сумасшедший король Баварии Людвиг Второй - тот самый, покровитель Рихарда Вагнера. Вагнер, кстати, завершил очень живучий мир. Как бы король ни поддерживал композитора, какой бы странный дворец себе ни построил, в Платоновом мире у него получался абсолютно непроницаемый бункер, полный тухлых овощей. Он отчаялся и сбежал в смерть, обманув своего Капеллана. Через месяц после этого он как бы случайно утонул. Он стремился к воде, чтоб заново выносить свою почти разрушенную душу в околоплодной жидкости - но перепутал: исцеление возможно лишь в изменчивых водах бардо, а не в ближайшем реальном водоеме. Это и есть основная разница между психозом и относительно нормальным состоянием - психотик перестает различать разницу слоев нашей Вселенной.
   - У него был Проводник?
   - Он не был знаком с ним. Считал своим Проводником Вагнера, поэтому очень любил его.

...

   - Все равно мы, Лукас, так или иначе вспоминаем о Мишеньке.
   - Он хочет Проводника, и ему понравился я. Как-то он своего Проводника... э-э-э... профукал, и, наверное, сейчас завидует тебе.
   - Он хороший мальчик и никогда в этом не признается.
   - Браво! Точное попадание! И еще - он виновен перед своим Проводником, и это вполне реальная вина.
   - Ты очень хорошо знаешь историю...
   - Там, у себя, я один из Хранителей Сети Хроноса - связности времен в разных мирах. У нас это проблема, времена легко распадаются.
   - А что это значит для меня? Ты меня все учишь и учишь - но для чего?
   - Фрагментация во времени - твоя беда. Время и память - это связь с живыми и мертвыми, а у тебя есть воспоминания, для которых ты не находишь смысла. Твои мама, папа и бабушка преподавали историю, а потом гибель родителей и "Крестовый поход" раскололи твое время на ничем не связанные неподвижные куски - детство, учеба, война... Ты живешь в нелинейном времени, дружок - в отличие от родителей.
   - Не поняла, это хорошо или плохо?
   - Для Проводника - нормально, для историка - плохо. Кстати, о Сказочной Гильдии. Лет сорок назад Иаков XII начал преследовать членов Гильдии, это казалось совершенно не мотивированным, его, так сказать, личной паранойей. Адептов Психеи он тоже не жаловал, а зря: ведь он видел это.
   Некто безликий погасил мир и сделал его черным и однородным. Отрезая часть за частью, он сопоставлял их и строил абсолютную машину.
   - "Такое ощущение, что мы собираем машину, которая всех нас раздавит".
   - Это она и есть. Это рациональное, но малоосознанное Я, которое строит примитивный упорядоченный мир для себя одного. Этот злодей напуган, он так преодолевает ужас. Тогда же была создана теория объектных отношений, посвященная чувству ужаса, распаду Я и контролю. И тогда же в сказках появился подобный злодей. Самая известная сказка об этом, конечно же, "Гарри Поттер"; есть и другие, "Мерзейшая мощь", например. Папа считал, что все это угрожает авторитету Церкви и его собственному авторитету первосвященника. Он бессознательно считал себя, Папу, таким всесильным контролером, которому дана власть над самим Богом... Сам Иаков был глубоким шизоидом, и было в нем много от этого злодея. Он и запустил охоту на ведьм.
   - Как?
   - По мелочам, не сожжения. Отлучение от Церкви, ограничение преподавать и публиковаться, запрет принимать бабочек и Сказочников на работу. Уголовные обвинения, наконец - в основном, "умственное растление". Он хотел воскресить понятие ереси как уголовного преступления, но не успел. Убит или покончил с собой. Видишь, у Мишиной мамы и твоей бабушки были все основания для страха. Паранойя плодит паранойю. Папа искал символа для Ананке, хотел строить ее духовный храм. Но не для поклонения, а ради контроля над нею. Психея такое терпит достаточно долго, а Ананке мстит исподтишка, но оперативно.
   - Он видел бред?
   - Нет. Это очень серьезно - Ананке, наконец, прорвалась в Мир Психеи и потребовала там своего представительства. Для нее создается символ, но пока слишком человеческий - техника да младенческие переживания - Иаков чувствовал недостаточность этой символической формы. Ему казалось, что сказка усиливает героя, и из-за этого настоящая сила делается злодеем...

4

   Жара воздвигла над городом толстый тяжелый купол, сущую духовку; заклясть жару, сделать воздух подвижным пока никому не удалось - так было уже пять последних лет. Мишенька все-таки пришел - через пять недель, похудевший, неумытый и небритый, кажется, нетрезвый или не спавший - и стало видно, что борода у него все-таки растет, но жиденькая и бесцветная. Самым странным элементом его костюма оказались очень старые джинсы с дерматиновой заплаткой на колене - в сочетании с затасканной голубой рубашкой от какого-то известного модельера.
   - Моя девушка покончила с собой, - сказал он и провалился в кресло.
   - Как? Когда?
   - Вчера. Двадцать лет назад. Она стала законченной "синявкой"...
   - Простите?
   - Она спилась. Я приходил иногда, подкармливал ее. Вчера она не открыла, отравилась лекарствами. Скажу Вам... Никому другому такого сказать не смогу - когда она умерла, мне стало легче.
   - Да-да...
   - Вчера вернулся Помощник моей матери, Паучиха. Она спряталась за системный блок и сплела очень странную паутину, потом ушла...
   - К Вашей маме вернулся Проводник...
   Миша замолчал. Он молчал очень долго и нудно, его челюсть слегка отвисла, а яркие серые глаз, готовые заплакать, стали стеклянными. Он двигал челюстью, будто пытался что-то пережевать или справиться со рвотой.
   - Миша, где Вы сейчас?
   - К черту! Я дал обет молчать об этом до конца жизни. Наверное, хватит! Оля, я должен рассказать Вам, как потерял своего Помощника, но в этом замешан не только я...
   - Вам трудно говорить об этом, вы не хотите скомпрометировать...
   - Настю, да Настю же! Она была моей невестой. Я, наверное, отдал его ей. Я знал, что у нее бывают приступы депрессии весной и осенью, когда она не могла ничего делать, не могла чувствовать, но я все равно был готов на ней жениться. Ее били дома...
   Он опять умолк.
   ["А я, значит, для тебя в роли Тласольтеотль, пожирательници ментального дерьма" - пошутила про себя Оля]
   - Все равно, она мертва! Так вот, ее оскорбляли сексуально, моя мама всегда боялась ее, но я пошел бы на все, чтоб вытащить ее оттуда - и из депрессии, чтоб она забыла об этом. И когда в тот год депрессия не пришла, я был рад, я шел у нее на поводу.- Миша чего-то испугался, оцепенел, и у него сбилось дыхание. - У-уфф, я видел настоящее богоявление, теофанию. Я не скажу, как звали богиню - это околобуддийский персонаж, она разрушает кармические препятствия, порождает и поглощает. Мать Рождающая и Мать-Смерть в одном лице. Богиня типа львиноголовой Сехмет, но не она.
   - Вас так пугает богиня, что Вы не назвали ее имя.
   - Я обману ее, пусть думает, что я не нарушил обета молчания. Она была соблазнительна, сексуальна - ну, у кого из пацанов моих лет была такая любовница?1 Я сочинял для нее возвеличивающие лживые сказки. Я виноват, и я понял это только после ее смерти!
   - Богиня!
   - Вот именно. Я хотел и ненавидел богиню, это были огромные чувства. И я забыл о реальной Настеньке, а она в это время мучилась и сходила с ума. Я кормил собою и ею ненавистную богиню. Потом началось обострение у моей мамы, ее Паучиха ушла, я занялся мамой, и Настенька нашла повод порвать со мной. Черт, я так мучился, чуть не спился, едва ее не изнасиловал, и она перестала вообще разговаривать со мной. Тогда я увидел, что ее душа разрушена, и сказал, что отдам ей свою взамен. Она послала меня подальше - а душу, Помощника моего, все-таки как-то забрала, он не пришел ко мне в должный срок.
   Настя ушла спасаться, бежала от меня и от моей похотливой веры; она видела, что я совращаю ее, толкаю в лапы богини. Лет пять она прожила в монастыре Белой Тары, потом рассорилась с настоятелем и вернулась. Я тогда как раз разводился, у жены с мамой не заладилось. С тех пор Настя все пила, а я таскал ее по Анонимным Алкоголикам. Потом я как-то изменился - из-за Вас, - и она вообще перестала себя контролировать. Получилось, что я пятнадцать лет таскал на себе труп и еще и кормил его. Ненавижу! По этому дурацкому обету я занялся сравнительной теологией и бросил сказки, и мне страшно.
   - Вы променяли свою душу, и сами не знаете, на Настю или на богиню. Я не боюсь, я скорблю.
   - Точно, ужас и скорбь. Насте больше не нужна моя душа, это и раньше было бесполезно. Ах я, дурак... Все бесполезно, как бы я ни любил ее... Я хочу ее вернуть, мою душу. Можно, я договорюсь с Вами как с Капелланом проводить Настю?
   - Поздно, агония давно закончилась, мне ее не догнать. Сейчас лучше обратиться к ламам, они начинают разговаривать с умершим, кажется, на третий день. Миша, - Оля назидательно подняла палец, - обратите внимание: Вы начали о своем желании и незаметно для себя переключились на Настеньку.
   - Да, да. Если даже и поздно, я хочу спасти моего Помощника.
   - Хорошо. Принято. Лукас, тебе надо будет включиться.
   - Конечно, Путники. Оля, командуй. Миша, мне Вас очень, очень жаль, и очень жаль Вашу Настеньку.
   - Спасибо.
   Мише дали выплакаться, утерли его слезы и начали планировать. Эта работа займет не меньше дня. Извлекли на свет Божий опросник Свешникова, апробированный еще при Магистре Шмерцере и Папе Томасе Х и вновь утвержденный Ее Святейшеством Вероникой. Опросник определял готовность клиента к восприятию Благодати Божией и много лет считался еретическим. Несмотря на свою невинность и бело-розовость, Мишенька не был способен восприять Благодать. Значит, путь не был определен заранее, не предвиделось возможности застать его Помощника в расцвете силы в одном из Небесных Градов. Путь, возможно, будет проложен через бардо к самым Темным мирам. Во всяком случае, что-то очень древнее... Оля принялась за упражнения.
   - Готово, - отрапортовал Лукас, - сейчас мы пойдем. Идти придется долго, это проблема, связанная с твердью, поэтому придется пешком. Я меняю ипостась.
   Пространство медитации повторяло город, но он был тускл и безлюден. Лукас трусил впереди, неуклюжий и лаково-черный сумчатый дьявол с рыжими подпалинами по краям широкой пасти.
   Скучный город, утомительный город. Дорога направлялась под гору, к деревянной слободе Нахаловке, лишенной хлевов и огородов. Уставший Лукас рассказывал бесконечный скучный анекдот об адепте Ордена, чьим Проводником был - ничего себе! - аж целый бронтозавр. Менять ипостаси бронтозавр не умел, имени не приобрел, интересовался только сном, едой и самками, и то редко. Его Путник, некто Беев по прозвищу Раздолбеев, много лет сидел на двух стульях - декана Университета и главы попечительского совета Семинарии - и сидел очень крепко. Миша изредка презрительно шипел, он знал Раздолбеева. Тот был совершенно безобиден, совершенно бездарен, невероятно исполнителен и очень осторожен. На Раздолбееве испытывали всякие законодательные новшества - пересидит их или навернется. Он спокойно пережил приказ, из которого следовало, что чиновники должны изучать компьютер и два иностранных языка - он все это освоил, но направо-налево применять не стал. В ответ на легализацию однополых браков он узаконил свои отношения с давним любовником, завкафом-антропологом, талантливым хитрецом - и под этот брак смог выбить кредит на новую большую квартиру. Все убедились - Раздолбеев сидит очень крепко, и всякие законы ему только на пользу.
   - А откуда я это знаю, - потявкивал Лукас, - так все вороны кормятся на этом бронтозавре, чистят его от паразитов. Поэтому у Беева не возникает никаких своих мыслей - ни плохих, ни хороших.
   - Лукас, ты тупишь. Это и правда твоя самая глупая форма. - Оля начала сердиться. - Смотри, мы идем, а Нахаловка не кончается. Смени ипостась, прошу тебя.
   - Ладно. Еще не самая глупая, аммонит гораздо хуже. Типа того бронтозавра.
   - Так ты комплексуешь, друг мой?
   Ворон испугал ее, шумно спикировав на плечо.
   - Это алкогольное болото тут не просто так.
   - Мы здесь жили тогда, я и Настя, - мутно сказал Мишенька. - Она и умерла здесь.
   - Так вот оно что! Сейчас, еще чуть-чуть, и мы выйдем.
   - Нет, - Миша бросился в переулок, - мне надо туда.
   Туда - это маленький ветхий домик бурого цвета с грубой копией "Сатурна, пожирающего своих детей" и жирной красной надписью "Осторожно, голодные студенты!" на воротцах. Мишенька сбросил веревочную петлю и нерешительно вошел. Вошли и остальные. В центре единственной комнатки стоял широкий диванчик. Кто-то темноволосый, завернувшись в простыню, как в кокон, казалось, спал - если бы не слабый запах испорченного сырого мяса и загнившей крови.
   - Настя?!
   Он опоздал. Перевернув тело, он увидел засохшее кровавое пятно на матрасе. Девушка перерезала себе бедренную артерию, это смерть верная и быстрая. Скальпель валялся тут же, под одеялом.
   - Не успел... этого я и боялся.
   Миша больше не мог плакать. Он поцеловал труп в голову, прикрыл его с головой и вяло вышел в дверь.
   Оля задержалась. Она шепнула:
   - Что это, Лукас?
   - Это? Ньютонов мир, мир-эталон, мир без иллюзий, подчиненный даже не Ананке, а только механике причин и следствий. Это не сам этот мир, у него нет прямых связей с бардо, а его отражение в душах Насти и Миши, ее тоски, его страха. Этот мир катится по пути наименьшего сопротивления - и там Настя покончила с собой, никакая богиня ей на помощь не пришла. В нашем мире Настя жила уже мертвой.
   - Как ужасно, - расплакалась Оля. Она прикрыла дверь и рухнула на лавочку у ворот, рядом с безучастным Мишей. Наплакавшись, услышала резкое "подь-полоть" коростеля.
   - Оля, Миша, идем. Здесь опасно, время может остановиться для вас.
   - Вот, значит, как. - Миша нехорошо оскалился, его посеревшие глаза совсем потеряли цвет, остались только зрачки и темное кольцо вокруг радужки. Врубелевский Пан, вот на кого он похож! - Это была зомби, а я, буддизм и алкоголь держали ее на плаву. Что ж, идем, сделаем эту херову богиню!
   - Не зарывайтесь, Миша, она только этого и ждет! Не забывайтесь, она по-своему помогала Насте, как и Вы! - Это Лукас, его не слышат.
   - Она сделала из нее марионетку, она ее съела!!! Ну, сейча-ас...
   Оля неловко подпрыгнула и от всей души врезала ему сбоку по шее.
   - Пре-кратить истерику! - взревела она своим знаменитым "артиллерийским" басом. Ей даже понравилось - избить этого теленка, вдруг возомнившего себя быком; Миша согнулся и закрыл шею руками. - Еще один такой закидон, и мы идем обратно за твои же деньги.
   - Хорошо, хорошо, прости.
   Коростель все кричал и кричал, ждал себе невесту, указывал путь.
   Домик Миши и Насти отмечал границу Нахаловки, непосредственно за ним было поле, расчерченное каналами для осушения. Его миновали без приключений, и Лукас повел их к лесу.

...

   Пронеслись всадники, продребезжали мотоциклы со стрелкАми; их догоняло несколько овчарок чепрачного окраса. Потом туча ушла, и золотистый свет растворился в листве. Тропа, поворот, поляна.
   - Господи, как хорошо! - вздохнула Оля и потянулась, - не надо догонять эту часть, можно спокойно себе идти. Не беспокойтесь, Миша, это были мои всадники и собаки.
   Миша ласково улыбнулся; тут он стал взрослым, а Оля почувствовала себя дитем:
   - Крестовый поход детей...
   - Откуда Вы знаете?
   - Вы так эффективно деретесь и ругаетесь, я догадался.
   - Ну да, поход окончен, можно просто идти.
   Лукас осматривался. Поворот тропы налево выглядел более перспективно, был нахоженным; прямая стежка терялась в траве.
   - Эй, Путники, как чувствуете, куда нам?
   - Давай подождем. Я пока ничего не чувствую, и свет такой мягкий.
   - Что ж, посидим.
   Двое уселись прямо в траву; Ворон пристроился на кусте смородины.
   - Когда-то, сразу после возвращения от Белой Тары, Настя сожгла свои четки: сказала, что ей не нужно больше остановившееся время, и она меняет покой созерцания на мою бренную любовь. Я ей поверил. Но здесь время тоже остановилось, и это так прекрасно...
   - Да, это настоящий покой. Никто внезапно не прорвется, не устроит дурацкий бой.
   - Что ж, когда Каспар Созерцатель впервые попал в Платонов мир, он застал там такой же покой, а навстречу ему вышла рысь. Увидев алхимика, рысь очень удивилась.
   ... Вот выходит крупная рысь в ярко-серебристой шерсти, она поет. "Когда Предвечный создавал мир, сначала он послал самых простых существ, дав им только способность к страданию. Потом он творил все более и более сложных - и отпускал, не задерживая, чтоб никто из них не понял, каково их будущее. Когда Господь сотворил людей, он поступил иначе: их души он оставил при себе. Большинство из душ засыпают после детства и пробуждаются лишь на краткие времена - на любовь к супругу, ребенку или внуку. А те, что не могут спать, принимают разум ангелов и внешность зверей. И находят своих людей. Вот я пришла к тебе. Каково мое имя?"
   - И Каспару пришлось подарить ей имя, а она, Олимпия, стала его Проводником. У нас были по-разному разумные существа, от животных до божеств (тут Миша дернулся) типа того бога пустыни, что управлял молодым агрессивным народом и только и мог, что чередовать страх уничтожения, зависимость и отвержение; но у нас не было самосознания и искусства ставить цели. Когда возникла связь Проводника и Путника, появились смыслы и доступ к Платоновым мирам.
   Мечтательная нежность осеняла троих, и два белых маленьких существа вышли из кустов на левую тропу, ободренные их покоем.
   - Пух! Милый мой!!! Ты здесь, ты живой!
   Она схватила его, обняла и поцеловала в темя. Пух самозабвенно терся мордочкой о ее пальцы.
   - Нет, Оленька, я умер. В твоем мире меня разорвали собаки. Здесь остался Пух-Капеллан, Пух-Проводник, которого вы так любили. Понимаешь, для меня были важны кошки, мыши, драки, ваш двор и снег зимой, твои чебуреки, а с детьми я играл походя, они мне просто нравились. Я тут не совсем я, но мне тут хорошо.
   - Идем на ручки, поглажу.
   - Мррр, хорошо...
   - Белый Кролик? Ты?
   Миша напрягся и застыл. Второе существо, крупнее Пуха, с трудом проковыляло к нему. Это был крупный белый кролик с розовыми глазами, которых разводят ради мяса и шкурок, из тех, которые "не только ценный мех", а до поры до времени - домашние любимцы. Задние лапы кролика, до середины стопы, кто-то освежевал, и виднелись перламутрово-розовые влажные кости. Миша осторожно взял его на руки.
   - Ты не умер? Она упустила тебя?
   Кролик молчал.
   - Это он, тот самый. Однажды, когда мне было три или четыре года, мы с мамой поехали в огород, а там наша соседка разводила кроликов. Я помню, была осень, на мне было голубое пальтишко. Я увидел, что бабка Семеновна подвесила его вниз головой и снимает шкурку с лап. Это было даже красиво - розовое на белом - и я остановился посмотреть. И тут он вдруг открыл глаза и посмотрел на меня. Такие розовые радужки и красный зрачок. Медленно посмотрел и глаз не закрыл... Я оцепенел, а хотел было крикнуть. Потом пришла моя мама, закрыла мне глаза ладонью и увела. Все это было молча. Знаете, кролик все смотрел на меня и молчал. Я хотел, чтоб он закричал, тогда я бы сдвинулся с места! Я даже не думал о том, чтоб спасти его.
   - Поздно было спасать, Мишенька, - вдруг ответил Белый Кролик; у него оказался какой-то бесцветный басок, - я умирал от шока, я был уже старый и от меня не получалось крольчат. Я просто увидел новое пятно и испугался его, я не обвинял тебя. Я умер, а от меня здесь осталось лишь то, чего ты боишься. Это очень несправедливо, я ведь никогда не был страшным. Я был спокойным и глупым.
   - Тебя надо перевязать. Ах, черт, тебе до сих пор больно?
   - Ты и сейчас боишься, верно, вон как напрягся?
   - Я не боюсь, я вообще ничего не чувствую и... здесь ужасная тайна.
   - Тайна? Не знаю, не знаю. Сейчас Пух проводит нас, и ты меня перевяжешь. Я потерплю.
   Пух спрыгнул с рук и побежал по прямой незаметной стежке; она вывела к шалашику под тремя соснами.
   - Мы пришли.
   Миша уложил кролика поудобнее в подстилку из моха, оторвал рукава своей рубашки и закутал кроличьи лапки в толстые грязно-голубые коконы.
   - Так лучше?
   - Конечно, спасибо тебе. Мишенька, я очень хочу пить.
   Оля вмешалась:
   - Это хорошо, отходит шок.
   И отцепила от пояска юбки "флягу мертвых". Фляга была пуста.
   - Я провожу. Идем, Михаил. Речка недалеко.
   Неутомимый Пух опять потрусил вперед. Он уже не был ранен, лишь шерсть сбоку от горла и на брюшке была выдрана. Бедный, хороший, ласковый Пух! Он помогает Кролику, но кто поможет ему?
   - Вы недооценили Пуха, - прошептал Белый Кролик, - он - мастер территорий и отчасти знаток путей, в этом его призвание.
   - Да. Наш двор всегда был таким уютным. Там толпились пенсионеры и подростки, но почему-то особо никогда не гадили. И собак почти не гуляли.
   - Это все благодаря ему. Он ежедневно, в любую погоду, обегал ваш двор по периметру. Это место создал тоже он, здесь было совсем не так уютно.
   Миша вернулся. Кролик осторожно сел и долго пил из подставленной ладони.
   Миша вдруг растерялся.
   - Что я здесь делаю? Кролик, это ты - мой Помощник?
   Он пригладил волосы мокрой рукой, и его отросший "ежик" смешно встопорщился.
   - Нет, Мишенька, я не твой Проводник.
   - Здесь, кроме нас с Кроликом, - включился Пух, - нет никого достаточно разумного. Я бы увидел.
   - Но где тогда мой Проводник?
   - Это не так просто, - отозвался с сосновой ветки Лукас, и в его голосе впервые послышалось карканье.
   Пух потерся о Мишины ноги, успокаивая:
   - Кажется, я знаю. Наверное, Медведица пришла к тебе.
   - Медведица? мой проводник?
   - Я вижу ее, - уточнил Лукас, - она сейчас пасется далеко за рекой. С ней маленькая девочка.
   - Так во-от оно что, - злобно прошипел Миша, - не богиня, даже не Сехмет, а эта сумасшедшая Гризли!
   - Какая Гризли?
   - Гризли из индейской сказки, я ее хорошо помню, изучал.
   - Рядом - тот из Платоновых миров, который имеет отношение к тебе. Михаил, - спокойно продолжил Лукас, - но пока тебе не надо туда ходить.
   Кролик заговорил как мудрый Сказочник, нараспев.
   - Пока туда не пришла твоя Гризли, Смерть в этом мире была похожа на старуху Семеновну - убивала, потому что ей надо поесть или одеться; она не понимала, что умирать очень больно и страшно, поэтому ничего и не чувствовала. "Смерть - ничто, канцеляристка, дура", ты знаешь. Гризли не такая, она наслаждается убийством и страхом...
   - Пьет его, - мрачно подхватил Миша. - Она выпила и меня, сука. Если это правда Гризли, я знаю, как ее убить. И сделаю это. Оля, у Вас есть нож?
   - Нет.
   - Это плохо. Надо было взять тот скальпель.
   Оля ясно видела, что Миша внезапно стал слишком - самодовольным? самоуверенным? не то - просто слишком "само". Она знала - так необстрелянный пацан перед боем пытается срочно стать бывалым солдатом. Тот, кто выживал после такого, оставался с отсеченными и упрятанными подальше чувствами, и жил так месяцы и годы, пока его не "взрывало" извне или изнутри. Мишина психика не должна быть расчленена - ни в коем случае! И Оля попросила его:
   - Миша, я не знаю сказку про Гризли. Расскажите, пожалуйста!
   - Хорошо. Итак, дети одного индейского племени играли, а старшие были на охоте. Девочку-подростка сексуально оскорбили - тут индейцы выражаются очень целомудренно - ее толкнули то ли в зад, то ли в бедра. Он рассвирепела и превратилась в Гризли. Она убила всех, пощадила только младшую сестренку и сделала ее своей служанкой. К тому времени старшие братья вернулись с охоты. Младшая сестренка передала им, что смерть Гризли - в мизинце ее левой стопы. Братья стали сражаться, и Гризли убила всех, кроме старшего. Тот отстрелил ей мизинец и вынул косточку - ее душу. Младшая сестренка кровью медведицы оживила всех убитых, чьи сердца красовались в ожерелье Гризли. Вот так.
   - Как же Вы найдете Проводника, ведь в сказке об этом...
   - ... ничего нет? Не знаю. Думаю, он как-то связан с ожерельем Гризли. Мне казалось, что Настя готова подпоясаться моей душой, как сброшенной змеиной шкуркой. У Гризли нет пояса, но есть ожерелье.
   - Но как...?
   - Я не умею стрелять из лука. Ножа у нас нет. Может быть, я смогу проколоть ей палец щепкой. Пока не знаю.
   - Но это значит, Вам надо подобраться очень близко.
   - Вот именно.
   Не самодовольство - его лицо теперь казалось расслоенным, как картинка в некоторых графических редакторах. На поверхности - хладнокровная скука, дальше - обида избалованного ребенка; глубже - ужас, отчаяние, стремление к действию. Он дышит легко, редко и очень поверхностно, его пальцы напряжены.
   Заговорил Лукас, и кот с кроликом согласно закивали головами.
   - Миша, ни в коем случае не вступайте на ее территорию, стойте у границы, пусть сама подойдет.
   - Но это река?
   - Нет, граница ближе к нам. Видите?
   Да, она была заметна, но открывалась взгляду внимательному и сосредоточенному, не сразу. На "той стороне" огромные сосны на склонах, бледно-голубое небо и высокие сероватые травы, казалось, сотворил совсем юный бог - таким новым и свежим духом веяло от американского пейзажа. Ближе к нам трава плавно теряла в росте, и только чуть заметный перепад высоты стеблей указывал - граница здесь. С "нашей" стороны там резко заканчивались ползучие заросли цветущей земляники, и намечала границу узкая полоска редкого клевера.
   Трава в десятке метров от границы беззвучно шевельнулась; показалась черноволосая детская головка, и девочка в кожаной одежонке, заляпанной кровью и зеленью у подола, подбежала к шалашу.
   - Старший братец!
   - Здравствуй, сестренка, - ответил напряженно-внимательный Миша.
   Лицо и руки девочки казались сероватыми, черные волосы - тусклыми; и еще одна странность - не понять, сколько ей лет (может быть, шесть, может быть, девять) и какой она национальности (индеанка? японка? цыганка?). Она выглядела не голодной, печальной и испуганной - нет, она казалась нереально-блеклой на фоне своего сочного мира.
   Она села на корточки.
   - Старший братец, ты дашь мне поесть? У тебя есть кролик.
   Белый Кролик прижал длинные уши и крепко зажмурился.
   - Нет, сестренка, кролика я тебе не отдам.
   Девочка молча подождала, потом сказала:
   - Трудно тебе будет. Ты не умеешь охотиться.
   Миша покраснел:
   - Лукас, Пух, что делать? я схожу на рыбалку?
   - Нельзя на ту сторону сейчас, - ответил ворон.
   - Мы сходим. Пошли, Лукас! - отозвался кот.
   Кот легко помчался к реке, ворон сорвался с дерева и полетел следом.
   - Спасибо. - Белый Кролик осмелился открыть глаза. - Ты был таким упрямым, и я боялся, что ты отдашь меня.
   - Конечно, нет, что ты!
   - Если б ты меня отдал, Проводник никогда не смог бы вернуться. Ты поступил правильно. - Ушки кролик так и не поднял.
   - Я. Тебя. Не отдам. Ни-ко-му. Не бойся!
   Оля подумала: "А ведь он всерьез прикидывал, не обменять ли кролика на помощь девочки. Он смущен". Белый Кролик отвернулся и вроде бы задремал. Миша очень заботливо уложил его под кустик.
   Девочка все сидела и сидела, молча глядела на Мишу. Не отводя глаз, как бы сквозь него. Взгляд ее был темен, неподвижен, лишен блеска. Мише было неловко под этим трупным взглядом, он отворачивался - то к кролику, то в сторону Оли.
   - Старший братец!
   - Да?
   - Знаешь, где душа моей старшей сестры?
   - В мизинце левой стопы.
   - Ты плохой охотник.
   - Ну да!
   - Так вот, ты не сможешь одолеть мою старшую сестру.
   - Почему?!
   - Твои звери-духи слабые, а кролик искалечен.
   - Тогда посоветуй что-нибудь!
   - Накорми меня, потом я скажу, может быть.
   "Угу, - думает Оля, - ей надо, чтоб он заботился о ней лучше, чем сестра. Она решает, кого и кому ей предать. Сучка травмированная".
   - Слушай, сестренка, - Оля кляла себя за не к месту разинутый рот, но все равно задиристо продолжала, - зачем ты предаешь свою сестру? Она же тебя защищает.
   Девочка слегка повернула голову и важно ответила:
   - Я ее рабыня. Потом, когда другие люди кончатся, она сожрет и меня.
   - Понятно.
   Девочка снова отвернулась. Подобно высокомерной кошке.
   Пух и Лукас прибыли с двумя плоскими рыбинами величиной с ладонь. Миша собрал хворост, Оля развела костер (благо в кармане завалялась старая зажигалка). Рыба грелась под землей, толсто укутанная в смородиновые листья и глину.

...

   Наевшись и облизав пальцы, девочка решила расстаться с тайной.
   - Старший братец, ты знаешь, где мизинец у Гризли?
   - Говори!
   - У людей мизинец - у наружного края стопы. У медведей все наоборот - самый маленький палец там, где у нас большой. Не забудь!
   - Спасибо, младшая сестренка! Буду помнить!
   Девочка вышла за границу, отошла чуть подальше и замерла, присматриваясь. Медведица идет сюда, она еще далеко. Она идет на четвереньках, "кабаном", мерно и плавно, и ее каштановая шерсть расходится и ниспадает медленными темными волнами. Миша на негнущихся ногах двинулся навстречу.
   Кот полез в шалаш, к кролику. Лукас начал распоряжаться:
   - Оля, за дерево! Сиди там и НИКУДА, ни-ку-да не высовывайся! Это его поединок, не мешай ему!
   - А если...
   - Я сказал, сидеть!
   Усадив Олю, он завис в воздухе чуть выше ее лица, и она чувствовала сухой запах перьев и трав, судорожные хлопки его крыльев.
   - Я полечу, и ты все увидишь моими глазами!
   Он описал небольшой круг:
   - Все увидишь! В этом мире я Трикстер и Творец, я - Ворон! Йя-а-ха-ха-ха! - он подпрыгнул, как поплавок, в воздушном потоке, снизился и расширил круг.
   Ольге очень мешало дерево. Она видела только Мишину светлую спину и за ней, почти вровень с его головой, медведица на четвереньках анфас. Солнце стояло еще высоко, било прямо в глаза - значит, слепило и Мишу. Миша лицезрел только тьму, почти черную шерсть - и узкую берестяную полоску, на которой болталось что-то маленькое, коричневое и округлое. Оно качалось, как маятник, и Миша прилепился взглядом именно к нему. Медведица приближалась, и из огромной Гризли постепенно превращалась в знакомого Мише обыкновенного бурого медведя.
   Она почти у границы. Маленькая Сестренка встала перед нею. Медведица обнюхала, пофыркивая, ее лицо и заговорила:
   - Кто дал тебе рыбу? - ее голос оказался неожиданно легким, гибким, почти летучим - и завораживающим. Девочка промолчала и уставилась в землю, как любой нашкодивший ребенок на ее месте. - Отойди, младшая сестренка!
   И Миша шагнул к границе, когда девочка отошла:
   - Это я накормил ее!
   - Ты кто? - спросил из медвежьего тела голос пэри.
   Он бесцветно выдавил:
   - Ты убила Настю.
   - Я? А разве не она сама?
   - Неважно. Моя душа... Ты ее украла! Верни ее!
   Медведица сердито наморщила губы, но на ее голосе это совершенно не сказалось.
   - Ты отдал ее сам...
   - Не тебе!
   - Я берегла ее и берегу сейчас.
   - Ты не даешь ей жить!
   Мишу явно трясло. Точно так же за сосной потряхивало Олю.
   - Что я слышу? Это твоя сумасшедшая мать не давала тебе жить, и ты сбежал от нее ко мне.
   - К Насте!
   - Она была такой же пустой формой, как и твоя безумная мать - она только боялась и пряталась. Жила Я и была твоей любовницей. Разве и сейчас у тебя в штанах все спокойно?
   Медведица взглянула влево, намереваясь изменить направление.
   - Разве не передо мною ты стоял на коленях ...
   Мишу встряхнуло еще и от злобной похоти.
   - Ты боялась, что тебя опять трахнут, так? И решила опередить события. Я не назову тебя шлюхой, - загремел Михаил, - не скажу, что ты воровка и ненасытная самка - это для тебя чересчур большая честь. Ты, испуганная малявка, фригидная сука, которая никогда не бывает довольна! Ты, голодный дух, прета несчастная!
   - И кого же ты вылизывал, пресмыкаясь передо мной, - оскалилась вдруг выросшая и потемневшая Гризли, - кому ты поклонялся, пыль? Твое естество - жалкий кровавый червяк, который умеет гордо надуваться...
   - Ты, сука!
   - Иди же сюда, солнышко! Покажи, на что ты способен. Оттрахай меня, ну!
   "О черт, что за обмен любезностями! - Оля сжимает дрожащие кулаки, - у него же все встало, сейчас он потеряет голову, и она..."
   Гризли рыкнула, и вонючий теплый ветер овеял Мишино лицо.
  
   Потом, глазами ворона, Оля увидела многое сразу. Гризли взвилась на дыбы и махнула когтистыми лапами. Миша кинулся в ноги своей противнице, быстро, мягким движением ласки прополз вперед - и ткнулся лицом в ее когти? Нет, он зубами вцепился в мизинец ее левой стопы и по-собачьи затряс головой, сосредоточено шипя. Гризли начала оседать, отмахнулась куда-то в сторону правой задней лапой и потеряла равновесие. Казалось, у нее болит, раскалывается голова. Она вонзила когти обеих передних лап себе в затылок и резко рванула. Голова, сочащаяся черной кровью, полетела, кувыркаясь, вперед и слегка задела Мишу по заднице. Он тут же проворно откатился и встал на четвереньки, отплевываясь кровью и шерстью.
   Туловище Гризли еще стояло, пошатываясь. Светлая кровь хлынула на грудь, залила белую отметину ниже горла и странный кулон на берестяной тесемке. Обезглавленное тело рухнуло и громко ударилось оземь. Земля под Мишей вздрогнула, и его вырвало. Кровь Гризли обернулась язычками синего пламени и исчезла, не оставив следа.
   Внешние покровы черепа начали таять, превращаясь в желтый призрачный огонь. Из этого пламени свилась маленькая, примерно с локоть, маленькая обезглавленная женщина. Она была столь прекрасна, что и обрубок шеи не казался уродливым. Эта пэри, дакини, йогини, сильфида (или Бог знает кто еще) самозабвенно кружась, танцевала, жонглируя собственной головой и серповидным острым ножом. В воздухе беззвучно звенели тончайшие стеклянные колокольчики, не слышимые грубым ухом. Когда все внешнее было смыто пламенем и танцем женщины, она исчезла, оставив лежать в траве старый иссохший медвежий череп. Ничего этого Миша не видел и не слышал. Его мучительно рвало зеленой желчью.
   Он встал и, цепляясь взглядом за странный "кулон" на берестяной тесемке, подошел и присел на корточки рядом с трупом...

5

   ...Вдруг девочка, взвизгнув, бросилась к реке. На бегу, рыдая в голос, она не сбивалась с дыхания и мчалась так, что и с собаками не догонишь. Не раздумывая. Оля метнулась следом, забыв о Мише, не слыша встревоженных криков Лукаса.
   - Сестренка, стой! Да стой же...
   Маленькая индеанка исчезла в высокой траве на своей территории. Оля, чье колено словно бы набили стеклом, почти не отставала.
   - Оля, Оля, нет!!!
   Трава подсекла больную ногу, и Оля с размаху рухнула на спину. Трава спружинила, и больно совсем не было.
   Как упруго. Какое высокое небо, и все еще день. вечный белый полдень. И земля дрожит под копытами бизонов... Потом в памяти вдруг всплыл мертвый жаворонок. Он, видимо, упал вниз головой в рожь и не смог выпутаться из стеблей. Так и висел, и от него пованивало. Девочка Оля, а она тогда возвращалась с прополки брюквы в сельхозкоммуне, закинула в рожь новый складной ножик и быстро убежала...
   Оля-взрослая чувствует, что тело стало легче. и вот его уже резко подбрасывают стебли, и она вниз головой все падает, падает в травы...
   Тут ее схватили поперек туловища чем-то вроде большого пинцета и плавно понесли куда-то. А потом тихо опустили наземь.
   - Ты с ума сошла!
   - Что?
   - Ты стала жаворонком, и я тебя едва успел вытащить.
   Лукас больно клюнул ее в зад.
   - Ты чего?!
   - Это же Платонов мир, ты... слов нет! Здесь фантазировать нельзя, все тут же делается настоящим.
   - А-а... Спасибо, Лукас.
   - То-то же. Полежи.
   У Оли сильно болела и кружилась голова.
   - С девочкой все будет нормально, - как-то мутно отозвался Миша. - Я знаю эту сказку.

...

   Очень долго не происходило ничего. а потом солнечный свет стал розовым. Оля наконец-то смогла встать, не опасаясь, что ее вырвет. Миша все так же следил за неподвижным коконом, облокотясь о медвежий бок. Что-то он там видел, ибо глаза его сверкали все так же остро, как глазки Пана на знаменитой картине. Как я могу видеть его взгляд? Он же далеко? И Лукас дремал на дереве. Из-под дерева наблюдал Пух.
  
   К Ольге крепко привязалась песенка, что сочинил когда-то Юра (в честь их Крестового похода) на слова нищего воина Ду Фу:
   - Ду-фу! Ду-фу! Ду-фу!
   Ать-два! Ать-два! Ать-два!
   В поход за Великую Стену!
   Стон стоит над простором Китая.
   А зачем Императору надо
   Жить, границы свои расширяя?
   Мы и так не страна, а громада ...
   Идем, идем, идем, не па-да-ем, не блю-ем!. Как они далеко, но я почему-то вижу. что кокон уже потрескался... Скоро, скоро, скоро - вот так, вот-так...
   - ... Марш-марш левой! Марш-марш правой!
   Я не видел толпы страшней,
   Чем толпа цвета ха-аки!
  
   И у ног оказался Пух, почти прилег на обувь, мягко и невесомо.
   - Оленька, не пой солдатское, иначе будет истерика. Тебя закрутит, и ты до нас не дойдешь, пока не успокоишься. Пойдем же, пойдем со мной!
   Кот вился, вился у ног, и Оля очнулась, нагнулась погладить его.
   - Ну вот и хорошо, вот мы и пойдем.
   - Веди, Пухи, я иду!
   Кот побежал длинными скачками. А ведь и правда ее далеко занесло. Ей захотелось идти медленно, и она поплелась следом, загребая ногами низкие травы "нашей" стороны, оставляя за собою широкие колеи. Пух обернулся, и его сапфировые глаза улыбались хитро. Да и тех, высоких индейских трав, уже не было. Просто обычная опушка леса и луг, вот и все. Мы дома.
  
   Пока они добирались, а это заняло минуты две-три, полянку уже поглотили густые серые сумерки. Миша все так же сосредоточенно всматривался, и улыбка его была тонка и нежна - на треснувшем коконе уже совсем обсох и расправил крылья большой мотылек, чьи крылья расписаны серовато-зеленым и розовым.
   - Оля, посмотрите, - прошептал он торжественно и радостно, - это бражник! Я так и знал.
   Сказочник неожиданно легко поднялся на колени, резко встал. Бражник взлетел невысоко. Лукас, видимо, услыхал его и открыл глаза.
   - Добрый вечер!
   - Я София, - отозвался тонким голосом бражник.
   Миша стоит с протянутой рукой, уже довольно долго, а София как будто его и не видит. А если она...? Ну, так и есть. Сорвалось странствие... а гонорар? Тихо!
   - София, - Мишин голос все так же нежен. - я очень прошу, простите меня...
   - Спасибо Вам за медведицу, - звучит холодно и сухо, уши режет.
   Странная какая-то бабочка, лихорадочно и в то же время тупо прикидывает Оля. Не очень-то она похожа на Помощника Сказочника - больше на чиновницу либо учительницу. Что-то явно не так...
   - Летите ко мне! Ну, пожалуйста.
   - Нет, не могу.
   - Но почему?! Я же...
   - Вы меня освободили...
   "Вот зануда", - думает Ольга.
   - ... Но я не Ваша. Я должна найти мою хозяйку. Как можно быстрее.
   - Настю? Но она же умерла. Останьтесь, прошу Вас!
   - Тем более, - с вежливостью королевы отозвалась бабочка, - я должна вывести ее за пределы миров.
   - Но она..., - не выдержала Оля.
   - Я знаю, - София предельно терпеливо отвела последнее возражение. - Она умерла одурманенной - и тем проще ей заблудиться в бардо. Прощайте!
   Ольга не знала, что бражники жужжат в полете. Страшновато жужжат. Ей на миг почудилось что-то военное - не то пуля, не то самолет. Но это была София ("Софи, фи-фи-фи, выбор Софи" - раз уж сходили зря, можно и позлопыхать, так?), она взмыла в серый воздух, вонзилась в едва заметный лесной просвет - и все, нет ее.
   Миша с размаху сложился втрое, осел, охватил голову руками и закачался - мерно, как идиот или восточный плакальщик.
   - Все зря, - только и смог выдохнуть - и заплакал. Громко. Слезы капали сквозь пальцы, падали на листья земляники, и были они крупнее пятирублевых монет, так показалось Ольге.
   Сказать ей было нечего. Она села, бессильно привалившись к ребрам Гризли. Ждать, пока клиент выплачется. Голова болела еще сильнее, и она ужасно устала. Все зря. Провал. Истощение.
   Пух прыгнул к ней на колени.
   - Пухи, у меня нет сил его утешать. Может быть, ты?
   - И не надо, Оленька. У него накопилось много хороших слез. Пусть плачет. И я люблю тебя, а не его.
   - Спасибо, котенька.
   Ольга обняла кота. Он свернулся клубочком и замурлыкал - тихо-тихо, как всегда. Ее уносило в дрему, но этого было нельзя.
   С громким шорохом приземлился на тушу Лукас.
   - Она его не замечала.
   - Лукас, она на него обиделась?
   - Так мы не обижаемся. Его для нее просто нет. Она сменила хозяина.
   - Слушай, она нарочно вела себя так, как будто у нее нет свободы воли? Или она в самом деле... э-э, как джинн, который служит всякому, кто потрет лампу?
   - Наверное, - решил, подумав, Лукас, - то, и другое.
   - Мне она сильно не понравилась. Стоило из-за нее...
   - Вижу. Ты просто в ярости.
   - Ага, самое то слово. Хочется всех вас обозвать рабами.
   - Что-о!!!
   А Миша, оказывается, уже не плакал, он слушал.
   - Я знаю, почему Софии такая.
   - Ну? (Это Оля) Почему же ? (это Лукас).
   - У Насти была шизофрения. Она... вроде бы... играла в то, что свободы воли у нее нет.
   - Я не совсем поняла...
   - Ну, - хмуро объяснил Миша, - она впадала в бред там, где могла бы сама противостоять жизни. Давайте пойдем отсюда. Мы закончили?
   Лукас молчал, поглядывая на Ольгу то одним глазом, то другим; видимо, предоставлял решение ей - или устраивал небольшой экзамен. Ольга думала о Белом Кролике, о Мишиной обиде на Настю (хорошо хоть не на богиню) и о страхе перед чем-то; она тоже помалкивала - кролика жаль, но он не имеет отношения к ней. Увы.
  
   ... Что-то случилось с ее зрением - желто-голубые пятна вокруг предметов, туман, и боль наклевывается там, где обычно в глазах бывают блики. Миша мнется у порога с кроликом, завернутым в рубашку, на руках.
   - Я деньги принесу потом... сейчас мне надо с ним к ветеринару.
   - Хорошо.
   Что ж, не так плохо. Кролик норный, он может помочь копаться в сказках...
   - Я завтра принесу - Вы когда на работе?
   - Весь день...
   Бывший клиент ушел, и Оля как-то обвисла в кресле. Закат так пышет в стекла, будто до них хочет добраться огнедышащий дракон - очень старается расплавить стекло, но пока не в силах.
   Лукас внезапно вылетел в окно, но не так, как обычно, не с разлету - а осторожно вспорхнул сначала на край открытой форточки, потом нырнул прямо в огненную пасть.
   Оля все сидела в кресле, грезя, что она еще где-то в другом месте, на плотном влажном песке, в темных прохладных сумерках. Время шло - сначала часы, потом дни, недели, но Лукас почему-то не мог вернуться, и Оля ждала, не закрывая окна.
   ...Когда начался густой, словно дождь, листопад, кто-то ударил в фанерную дверь, остро и твердо. Ольга отворила, не вставая с кресла, и Лукас ворвался, громко шурша, сел на запястье - осторожно, на широкий ремень для часов - так, как он не делал никогда.
   - Ты! Наконец-то... А я думала - ты, как Пух!
   Она гладила перья, сухие и словно пропитанные пылью, ее глаза заныли снова и появились радужные круги.
   - Нет, не как Пух. Я заблудился. Наверное, я не смогу больше быть Проводником.
   - НО КАК?!!
   Ворон повернулся так, чтоб свет падал на его роговицу, скользя.
   - А вот так, - отечная роговица с голубоватым оттенком перламутра, и в глубине какое-то опаловое мерцание, - И с другим глазом то же самое.
   - И у меня глаза. Черт.
   Она поцеловала уязвимый шелковый затылок - тоже никогда этого прежде не делала.
   - Что же делать?
   - Я не знаю. Но, думаю, нам надо найти сумасшедшего ламу.
   - Кого?
   - Сангъе, Сангъе Ванчука, террориста. Тебе придется вести...
   - Черт, он же умер!
   - А кто же его знает? И какая, в конце концов, разница...
   - Ты соображаешь, как я его найду?
   - Он нанес тебе травму. И у вас... похожие увечья.
   - Ты уверен, что этого хватит?
   - Ты что, не хочешь? - резко зашевелился ворон.
   - Погоди, - встрепенулась Оля, привстав, - Думаешь, ему нужны услуги Капеллана?
   - А вдруг да?
   - Погоди, - она вытащила за ремень укладку, та уже успела запылиться под креслом, - я сейчас.
   Оля села в позу для медитаций, предписанную правилами, и Лукас легко перепорхнул ей на левое плечо. Радужные ореолы рассосались, остались только солнечные пятна. Осталось прикрыть глаза - и возникла серая земля, покрытая шлаком и цементной пылью. Возник дикий камень у дальнего правого края поля зрения.
   - Ну что ж, мы пройдем дурные земли и найдем Короля-Рыбака... (Оля).
   - И прекрасная дева укажет нам замок (Лукас).
   - Мы постучим, и нам ответит голос...
   - "А никого нет дома!"
   - "А кто это тогда говорит?
   - "Ну, точно не я..."
   - "И кто же ты?"
   Дурная земля обрела сухой запах шлака и плотность, достаточную, чтобы стать опорой.
   - Нам пора.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"