А про Настю и ее игрушки Вощев уже забыл. Не она теперь нуждается в игрушках, а будущая сволочь - в памятных предметах. То ли Вощев настолько эгоцентрик, что помнит одни свои мысли, то ли Настя спит (и он о ней забыл) - или по-крестьянски прагматично решил, что умирающей игрушки ни к чему. Вообще в колхозе Вощев или что-то свое чувствует, или переживает постоянную утрату истины, но контакт с людьми как с партнерами ему не нужен, он об этом просто не помнит. В последний раз он использовал Чиклина - сторожить его засыпание, защищать от угрозы распада. Сейчас тонкий, симпатичный Вощев совершит бездушный поступок:
"Наклонившись, Вощев стал собирать вынутые Настей ветхие вещи, необходимые для будущего отмщения, в свой мешок. Чиклин поднял Настю на руки, о она открыла опавшие свои, высохшие, как листья, смолкшие глаза...
- Вощев, а медведя ты тоже в утильсырье понесешь? - озаботилась Настя.
- А то куда же? Я прах и то берегу, а тут ведь бедное существо!
- А их? - Настя протянула свою тонкую, как овечья ножка, занемогшую руку к лежащему на дворе колхозу.
Вощев хозяйственно поглядел на дворовое место и, отвернувшись оттуда, еще более поник своей скучающей по истине головой".
Предметам Настя не придала определенного значения и легко расстается с ними - в реальности это было бы показателем дефицитарности психики, отсутствием константности объекта.. У нее есть единственная привязанность - Чиклин, но это он инициирует привязанность. Психологически Насте может быть и меньше 7-8 месяцев, так как она все-таки остается с Жачевым. Чего-то или кого-то хотеть для нее смысла - покинут, отнимут, надарят эрзацев, нагрузят своими потребностями. Хорошо, что Чиклин подхватил ее на руки - а то могло быть и так, что это дитя старого мира оказалось бы в мешке Вощева вместе с утилем - потому что ветхая и превращается в прах. Вощев сберегает весь этот хлам, потому что нет надежды оживить его, придать смысл прямо сейчас. Странно выглядит в его мыслях слово "отмщение" - он не кажется агрессивным, сам не мстит. Кто-то другой должен отомстить в будущем? Или же отмщение мирное - воскрешение?
Вощев наводит понятный ему порядок, убирает все, чего уже быть не может. Предполагается, что он сможет оставить то, из совокупности чего получится истина. Но Настю он убрать не может, она принадлежит Чиклину. А ни живой-ни мертвый колхоз убрать нельзя, власть будет явно против. Если поступить так, останутся только землекопы. Если добиваться именно истины в ее трансцендентности, в ее идеальном состоянии, то нужно убрать вообще все, победить материю и освободиться - об этом писал не только А. Платонов в ранних своих произведениях, но и молодой М. Горький. Вощев жалостлив и слаб, он будет скучать по истине, но не домогаться ее так.
"Активист по-прежнему неподвижно молчал на полу, пока задумавшийся Вощев не согнулся над ним и не пошевелил из чувства любопытства перед всяким ущербом жизни. Но активист, притаясь или умерев, ничем не ответил Вощеву. Тогда Вощев присел близ человека и долго смотрел в его слепое открытое лицо, унесенное в глубь своего грустного сознания".
Уход в себя позволяет Вощеву не то чтобы почувствовать, но побыть причастным активисту. Мертв он или жив? Непонятно или неважно. Он спокоен, он в себе, и Вощев, кажется, не счел его утилем. Теперь это человек, тайна, а не суетливый и боязливый функционер. С ним уютно было бы Чиклину.
"Медведь помолчал немного, а потом вновь заскулил, и на его голос весь колхоз пришел с Оргдвора в дом".
Колхоз - и впрямь человеческая машина без двигателя. Сейчас его "завел" медведь - голосом подразумевающей смысл тоски. Во время ликвидации кулаков как класса всех двигал активист, но теперь он мертв. Крестьяне требуют, чтобы новый актив горевал за них, потому что самим крестьянам зимой "чувствовать нечего". Что это значит? Горевал в буквальном смысле - может быть, чтобы утрата не мешала и работать позволяла. Или жалел бы, сочувствовал, как-то эмоционально развлекал? Вероятно, прежде всего им нужен контейнер для совершенно невыносимых переживаний, а также двигатель, выводящий из привычной теперь для них апатии. Прежде хозяйство было расширением даже не психики, а тела, о нем заботились. Теперь у Елисея остается тревога о большом обобществленном хозяйстве, он понимает ее, но переносить не может - оттого, видимо, и апатия: тревога и горе утраты слишком уж велики.
Вощеву непрерывно нужна истина, но ее здесь нет, и он действует неожиданно - так, как обычно делал Чиклин:
"Вощев снова прилег к телу активиста, некогда действовавшему с таким хищным значением, что вся всемирная истина, весь смысл жизни помещались только в нем и более нигде, а уж Вощеву ничего не досталось, кроме мученья ума, кроме бессознательности в несущемся потоке существования и покорности слепого элемента.
- Ах ты гад! - прошептал Вощев над этим безмолвным туловищем. - Так вот отчего я смысла не знал! Ты, должно быть, не меня, а весь класс испил, сухая душа, а мы бродим, как тихая гуща, и не знаем ничего!
И Вощев ударил активиста в лоб - для прочности его гибели и для собственного сознательного счастья.
Почувствовав полный ум, хотя не умея еще произнести или выдвинуть в действие его первоначальную силу, Вощев стал на ноги и сказал колхозу:
- Теперь я буду за вас горевать!
- Просим! - единогласно выразился колхоз.
Вощев отворил дверь Оргдома в пространство и узнал желанье жить в эту разгороженную даль, где сердце может биться не только отодного холодного воздуха, но и от истинной радости одоленья всего смутного вещества земли".
Вот произошло и преображение Вощева. Как и в начале, в бараке, его осенило - в реальной жизни такое озарение можно было бы посчитать началом бреда. Истина - то, что можно узурпировать, не поделиться. Ее тут не едят, а пьют. Едой делятся, а сухая душа изводит питье только на себя. Обнадеживает то, что появился глагол "испить": вода истины как образ выше и духовнее, чем какая бы то ни было пища. "Бродить, как тихая гуща", могут и странники, и брага. "Истина" досталась активисту - но это были всего лишь власть и статус. По сравнению с тем, у кого это есть, шизоид чувствует свое исчезновение. Вощев не ценит, что ему дано: умение ждать и искать в неведении, смирение, ощущение потока жизни, умение чувствовать и быть сопричастным. Неизвестно, поймет ли он это, оценит ли, но наверняка воспользуется для своих новых подопечных.
В этот момент озарения Вощев впервые сделал что-то для себя: ударил активиста, словно бы второй раз убил его, уже окончательно. Самоутвердился наконец. Это обогатило его, сделало сильнее, но не привело к падению. Одновременно с его преображением изменило вид и само пространство, обрело структуру. И теперь он, Вощев, уже не терялся в нем, а мог бороться с бесформенной материей (примерно такой же, как и в представлениях гностиков) и не бояться, что его выдует ветром. Истина оказалась связана с нарциссизмом, но не заключена только в нем. Истина - это способность преобразовывать то в мире, что еще не имеет ни формы, ни смысла, ни отношения к человеку. Верный этому чувству, он начал с организации похорон активиста, и того было решено сплавить по реке, как кулака.
В колхозе решил остаться и второй человек, для котлована вроде бы лишний: "Прушевский идти не захотел, сказал, что он всю здешнюю юность должен сначала поучить, иначе она может в будущем погибнуть, а ему ее жалко"; это он сказал не сам даже, а передал через Елисея.
И жуткая история коллективизации закончилась сказочно, по-доброму - теперь вместо абсурдных директив власть будет руководствоваться разумом и чувством сопричастности. Хорошо бы так.