Семкова Мария Петровна. 3. О символизации насилия в поэзии скальдов

Посмотрим, как творят словом те, кто убивает. Примером такого творчество может послужить поэзия скальдов: из-за агрессивности их культуры, полного отсутствия художественного вымысла в их поизведениях (висах), жесткой метафорической, фонетической, ритмической структуры и вис и строгой определенности жанров.

Вот виса, сочиненная экспромтом - ее автору только что неудачно отрубили голову по приказу короля.

Ёкуль сын Барда

Жаркая жжет язва,
-- Жил и не тужил я --
Быстрой бьет струею,
Брызжет рана красной.
Хлещет ввысь кровища.
Вытерпит муж муку.
Князь честной отмщает
Мне великим гневом.

Никаких сложных метафор нет (на них не было времени). Как и в предыдущих текстах, яркий сенсорный ряд - резкие аллитерации, боль, движение (скорость и сила) тока крови, яркий цвет. Скальд только отразил то, что есть, отстранившись и совладав с ситуацией, и страшная картина оказалась как бы вне его. Видимо, точное и быстрое воплощение впечатления в слово хранило травмированную психику от распада.

Еще одна предсмертная виса.

Тормод Скальд Черных Бровей

Бледен я-де ликом --
Платья иве в диво.
Кровью красной рдея,
Раны нас не красят.
Стрел пурга тугая
Губит многих, люба.
Вострый вихрь вонзился,
Верно, прямо в сердце.

Эта виса обращена к женщине, которая попросила раненого принести дров и заметила его бледность. Обратим внимание, что метафорами выделены наиболее важные объекты - женщина ("платья ива") и обстоятельства получения раны. Скальд, может быть, хочет показать женщине свою твердость, и, кроме того, после битвы прошло сравнительно много времени. Имеет значение действие, стихия боя, подобная природным силам ("стрел пурга" - битва, "вострый вихрь" - наконечник стрелы). В последней висе, как и ранее цитированных прозаических отрывках, нет образа убийцы, убийство сводится к действию стихийной силы.

Следующие две висы принадлежат тем, кто находится под угрозой.

Торлейв Ярлов Скальд

Ярлов нид

Стала мгла к востоку,
Снег и град к закату.
От добра разграблена
Реет дым на бреги.

Здесь автор организует пространство, видимо, чтоб привести себя и слушателей в порядок после хаоса битвы. Нет ни жертв, ни насильников. Пространство остается неспокойным и мрачным, видится как бы издалека, оно безлюдно.

В следующей висе слегший от горя отец убитого сына отвечает второму сыну, призывающему к мести.

Квельдульв сын Бьяльви

Знаю, норна сына
Мне в битве погубила.
Рёгнир мечегромца
В рать к себе кликнул рано.
Старость, словно Тору,
Силу мне сломила,
И вотще хощу я
Честь изведать мщенья.

Хоть мщение и долженствует, речь в этой висе не совсем о ней. В первой строфе гибель сына получает новое измерение - из бесславной и случайной становится обобщенной, даже образцовой. Вторая строфа - жалоба.

Гисли, сын Кислого, много лет был вынужден скрываться от своих кровников. Прячась, он видел тревожные сны, в которых постоянно появлялись две женщины - добрая и зловещая.

Гисли сын Кислого

Ныне мне приснилось:
Надо мною Наума
Льна струила слезы,
Хлин рубахи длинной
Повила враз резво,
Ран фаты, мне раны,
Что сей сон вещает,
Сам не вем невежда.

Все метафоры этой висы обозначают женщину и построены традиционно: женщина = богиня некоторого женского атрибута (льна, длинной рубахи, фаты). Все атрибуты имеют отношение к ткани, покрову, чему-то скрывающему истинный облик. Женщина определяется тавтологически (что часто в скальдической поэзии), сама через себя, на месте сути образа остается тайна. Видимо, этот образ, несмотря на свою благосклонность. Вызывает чувство тревожного недоумения.

Сьёвн серег, мы расстались,
И слух мне вниде в ухо,
-- Порчу пиво карлов --
Попал в хоромы крови.
Клен гласа стали слышал
Схватку двух полюхов.
Стрел роса осыплет
Сурта суйма стали.

Эта виса о последнем сне Гисли перед гибелью. Первые четыре строки - содержание сна. Метафора женщины, как и в прошлой висе, остается пустой, тавтологичной. Однако послание ее более чем определенно. "Слух" грубо разрывает границы психики, насильственно привносит опасное содержание. "Порчу пиво Карлов" (т. е. мед поэзии) - сочиняю стихи, метафора с ощущением то ли вины, то ли досады. И неожиданно контрастен переход: "попал в хоромы крови", оказался помимо своей воли, внезапно. Чувствуется все то же болезненное недоумение. "Клен гласа стали" и "Сурт (великан) суйма (встречи) стали" - воин, сам Гисли. Часто такими метафорами описывают воина, которому суждено погибнуть. Образ стали становится навязчивым. Видимо, психика скальда приняла решение и готовится к гибели, входя в стандартный для скальдической поэзии образ обреченного воина. Того, кто убьет его, нет - это "стрел роса", превращение человеческой агрессии в силу стихии.

Следующие висы несут другое настроение и иной метафорический строй.

Торбьёрн Хорнклови

Глюмдрапа

(Драпа шума боя)

Кровью рыгали раны,
В грохоте и громе
Скёгуль -- с кем сражался
Конунг в буре копий,
Пали те -- свистели
Птицы лат, и славно
Добыл себе воитель
Бед среди победы.

"Буря копий", "Грохот и гром Скёгуль" -- битва (Скёгуль -- валькирия). "Птицы лат" -- стрелы. Воспринимается в основном звук. Раны становятся отдельными опасными сытыми существами, стрелы, в пару ранам - птицами, битва - грозой. Персонификация боя Скегуль появляется лишь намеком. Есть герой драпы - конунг, поскольку драпа создана для его прославления, находящийся в стихии грозы, в битве он из пребывающего в ней объекта делается субъектом. Те, кто пали, обезличены полностью. Такова статика боя, его остановившееся время.

Динамика сражения выглядит следующим образом. Драпа посвящена конунгу Эйрику, поэтому он - единственное в ней действующее лицо.

Эгиль Скаллагримссон

Выкуп головы

(отрывки)

Был как прибой
булатный бой,
и с круч мечей
журчал ручей.
Гремел кругом
кровавый гром,
но твой шелом
шел напролом.

Кровь

Шум боя

В видении скальда битва формирует ландшафт Морская битва и прибой становятся одним и тем же, сражение делается атрибутом самого моря. Создается целостность всего мироздания - море, грозовое небо, гора, поток.

Воины станом стали чеканным, сети из стали остры вязали. Гневалось в пене поле тюленье, блистали раны, что стяги бранны.	Взмахи оружия? Море
Лес в ливне стрел железный рдел. Эйрик с нивы жал славу пожал.	Ряд копий Поле битвы

У пространства боя создаются жесткие структуры и связи. Ярость битвы воплощает море, образ рдеющего леса копий создает стойкость этого ландшафта. Дважды появляется образ поля - таким образом, пространство в битве делается окультуренным. Раны (не уточняется, свои или противника), как стяги, мотивируют продолжать сражение.

...Железны враны
врезались в раны,
останки стали
в тарчах торчали.

Стрелы

Живыми обитателями боя стали стрелы. Железные враны - предчувствие настоящих воронов. Раны существуют как бы заранее, еще до удара стрелы. Следствие предваряет причину или слито с ним в едином моменте.

Серп жатвы сеч сек вежи с плеч, а ран рогач лил красный плач. И стали рдяны от стали льдяной доспехи в пьяной потехе бранной.	Меч Мечи
Копья кинжал клинки сражал. Эйрик с нивы жал славу пожал.	Жатва

"Ран рогач лил красный плач" может быть прочтен двояко - раненый бык, плачущий кровавыми слезами, или разящее оружие, исторгающее из жертвы кровавый поток; в этой метафоре слиты оба - и тот, кто наносит удар, и тот. Кто его принимает. Дважды появляется образ жатвы. Смертоносный процесс завершен, наступает время видеть его результат.

Багровый дрот
гнал князь в поход.
Грозу невзгод
знал скотт в тот год.
И ворон в очи
бил выти волчьей,
шла Хель меж пашен
орлиных брашен.

Падаль

Поле битвы

Воплощенным намерением Эйрика стало его оружие (дрот, копье). Противник низводится до падали, пищи.

Летели враны
на тел курганы,
кои попраны
кольями раны.
Волк в рану впился,
и ал вал взвился,
несытой пасти
достало сласти.

Гьяльпин конь скакал,
его глад пропал.
Эйрик скликал
волков на свал.

Копья

Волк

Теперь ландшафт создается\закрепляется трупами и кровью.

Далее действо боя повторяется.

Буй-дева снова
длить бой готова.
Звенят подковы
коня морского.
Жала из стали
жадно ристали,
со струн летели
ястребы к цели.

Стрелы

Стрелы, летящие с тетивы

Птиц колких сила
покой пронзила.
Напряг лук жилу,
ждет волк поживу.
Как навь ни бьется,
князь не сдается.

В дугу лук гнется,
стальной гул вьется.

Князь туг лук брал,
пчел рой в бой гнал.
Эйрик скликал
волков на свал.

В дугу лук гнется,
стальной гул вьется.

Стрелы

Противник

Стрелы

Появляется женская персонификация сражения (выалькирия). Лук и стрелы оживают все больше и больше. Создается впечатление, что цикл боя может продолжаться вечно.

Интересно описание действий Эйрика. В первой строфе автор обращается к нему на ты, но Эйрика мы видим по движению его шлема. В последующих строфах его именуют в третьем лице, и он выступает как целеполагающая и организующая сражение сила, словно бы находящаяся не в гуще боя, а над ним. При этом персонификацией боя, его стихией становится валькирия, и мы видим здесь парный принцип, структурирующий психику - женская стихийная среда и мужской целеполагающий субъект.

Эйнар Звон Весов

Недостаток золота

Сами асы снова --
Смелый князь умело
Красный круг сраженья
Крепит -- стали прежни.
Земли зрим -- как ране
Зелены и ныне.
Ярл, как встарь, святыни
Не тайно почитает.

Щит

Ньёрд сраженья жирну
Жертву дал, гадая,
Другу дротов было
Девы-буй виденье.
Зрил хозяин боя
Зельных вранов бранных.
Нес погибель гаутам
Грома Тюр погромный.

Ярл

Ярл своих вел воев
Вечем звонким сечи,
Шел под круглым кровом
Красным к гаутам ратно.
Вглубь от моря к свеям
Воин вторгся с боем,
Гаутов повергая
В гроб булатом грозным.

В этой висе речь идет о восстановлении язычества и избиении христиан-гаутов. Символ щита оказывается одновременно символом земли и защитной силы, образуя теменос - непроницаемое для опасности священное пространство, мандалу. Ярл здесь - тот, кто структурирует пространство, выделяя этот теменос. Щит ярла = земля является еще и символом, вполне жизнеспособным, древней языческой психики, перестроить которую по-христиански так и не удалось.

И мы плавно переходим от символики пространства в висах к символике главного героя.

Эйвинд Погубитель Скальдов

Знаю, житель клети
весла невеликий
пострадал от острой
искры визга стали.
Славный недруг данов
мечом золоченым,
тополь вепря Али,
колол кудрей скалы.

Мореплаватель

Меч

Вепрь Али - шлем героя. Тополь вепря Али - тополь шлема - сам герой. Кудрей скалы - головы.

Стандартная метафора дерева, увенчанная шлемом. Шлем - вечное, подобное черепу, духовное состояние героя, его голова защищена. Раскалывание голов подобно уничтожению скал - деянию демиурга. Головы его врагов, их духовность, защищены не столь надежно.

Эйвинд Погубитель Скальдов

Речи Хакона
(отрывки)

Гёндуль и Скёгуль
послал Гаутатюр
избрать из рода
Ингви конунга,
чтобы оного
увлечь в Вальгаллу.

Имена валькирий

... Кликал халейгов,
кликал хольмрюгов
яростный ясень битвы,
губитель ярлов.
Шел под шлемом медным
щедрый шест сраженья
со дружиной доброй
грозою на данов.

Хакон

Броню бранную
брякнул оземь
вождь полнощных воев
пред битвой велией.
Взбодрял отряды
король сей радостно,
злат шелом его
сиял преславно.

Символика шлема - ориентира, мандалы, воплощения солнечного дневного сознания в этой висе имеет огромное значение.

Халльфред Трудный Скальд

Драпа о Хаконе Ярле

Стойко ясень Санна Стал, в бою блистая, Лесом листьевласым Льдин, опасных панцирям.	Хакон Холодное оружие, мечи или копья
Стал речами стали Суттунг храбрый судна Другиню хвойновласу Вавудову сватать.	Хакон Завоевывать землю, покрытую лесом.

В метафоре леса вооруженная сила Хакона подобна лесному покрову нужной ему земли. Ярл символизируется ясенем (жертвенное дерево Одина, обеспечивающее связь земли, неба и подземного мира). Он же метафоризируется с помощью власти над судном, единством воды и тверди. Возможно, образ такого воина является символом Самости, символом, интегрирующим психику того времени. Видение битвы как священного брака делает эту мысль очень вероятной.

Торд сын Кольбейна

Драпа о Гуннлауге Змеиный Язык

Рушил Олава в брани
Раньше, нежели Храфна,
Гуннлауг -- и Грима тоже --
Громом стали грозным.
Так, покрытый кровью
Кряж мечей моряны
Трех бесстрашно-храбрых
Предал сестре Змея.

Это очень динамичная виса, в отличие от прочих, подчеркивающих статику, особое состояние воина. Здесь воин действует сейчас, и его образ имеет отношение к жесткому, катящемуся, подвижному морскому валу.

Висы о погибших имеют свои особенности. В этьих висах речь идет не о коллективной стихийной силе битвы, а об индивидуальной смерти, поэтому метафор природных сил здесь нет.

Эйвинд Погубитель Скальдов

Перечень Халейгов
(отрывок)

А Гудлауг
изведал лихо,
повис на суку
по воле свеев.
Знать, сильны
сыны Ингви,
что он оседлал
лошадь Сигара.

Здесь обыгрывается как бы произвольное действие погибшего ("повис", "оседлал лошаль Сигара" - оказался на дереве). и благодаря этой псевдопроизвольности он воспринимается только как объект чужих действий.

И на мысу
машет ветвями,
гнется под трупом
смертное древо.
Стал знаменит
Страумейрарнес,
меченный камнем
в память князя.

Сам труп остается на заднем плане, а на первый план выступают символы дерева и камня, увековечивающих его смерть.

И Хакон,
посох Хильд,
принял бой
неприкрытый.
Головой
у Фьялира
поплатился
отпрыск Фрейра.

В сече той
кровь людская
Ставанесс
затопила,
когда в грозе
друга Лодура
полегли
люди ярла.

Здесь Хакона описывают через его божественное происхождение и как функцию надчеловеческой силы (посох валькирии Хильд). Погибший - нечеловек - его божественный статус как бы переносится назад, во время его жизни. Его смерть, таким образом, существует изначально вместе с жизнью, и его биографическое время больше не имеет значения, оно становится единым вечным мигом всех боев и гибели.

И того,
кто птиц Грима
сам поил
питьем бакланов
Тюра груза, --
Сигурда
конунги
сгубили в Эгло.

И господин
льдины пальца
был спален
в лихе леса,
когда вожди
потомка Тюра,
обеты поправ,
убить решили.

Здесь погибший тоже причастен божественному, делается частью стихии сражения, поящей живые стрелы кровью пораженных жертв.

Тормод сын Тревиля

Речи ворона

Пал в поле брани
Певень, чей гребень
Высился веско:
Вигфусом звали.
Рвали там рьяно
Крови вороны
Кости и кожу
Вскормыша Бьёрна.

Эта виса построена на резком контрасте. В первом четверостишии гибель героя предельно обобщена, и он сам выступает в олицетворении. Второе четверостишие увлекает погибшего героя в бесформенности чистой плоти, крови, трупа - не зря оружие воплощено в образ ворон крови. Скальд возвращает погибшего вспять., его семейную связанность, и тем сильнее контраст абстрактной гибели абстрактного героя, каковым он стал по смерти, и реального плотского, от кого-то произошедшего человека. Следующая виса построена на том же контрасте.

Тьодольв сын Арнора

Драпа о Харальде Суровом

Воевав без вена,
Вяз булата сватал
Грудь подруги Видрира,
А трус бежал прежалко.
Сразу брег с народом
Храбрый царь арапский
Дочь предивну Онара
Дал добром и даром.

Ворог глада волчья
Выжег оба ока
Ставшу на престоле.
Стался бой немалый.
Дурны пробил дерзко
Дыры князь агдирский.
Храбр владыка греков
Не рад был сему сраму.

Первая строфа посвящена успеху завоеваний Харальда. Волчьи гладом, бессознательной силой боя, был, возможно, сам Харальд - и тем разительнее контраст его обезображенного лица с его прежней почти божественностью. Вторая опять подчеркивает безобразие ран, превращение глаз в бессмысленные дыры.

Храфн сын Энунда

Мнилось мне, что одр наш
Мокр в росе от сечи,
Ведь от крови Храфна
Кровать твоя кровава.
Разве Ньёрун браги
Раны лечит бранны?
Видно липе лука
Любы муки мужа.

Чья победа будет
В битве, скальд не скажет.
Кости, словно класы,
Скосит серп на сече.
Вдовая и дева
Дело двоих смелых,
Сколь прияли стали,
Сведает от веча.

Был ал мой меч, но мету
Мне нанес мой недруг.
Змеи тарчей за морем
Зельно били в цели.
Ран гусенок красный
Брел по долу крови,
Кружил кровожадный
Коршун кровожорный.

Обе метафоры первой строфы означают женщину - важный предмет раздора. Зачин висы - кровавая роса боя в постели - делает реальным уже сейчас предстояций бой, и время этой висы замыкается в цикл; это пока еще индивидуальное предостережение. Вторая строфа построена на контрасте традиционного коллективного образа боя-жатвы (этот образ прост, не скрыт слоями двойных-тройных метафор- значит, основная сила строфы не в нем) и на личном переживании соперничества и неведения исхода битвы, которое названо прямо. Третья строфа наиболее метафорична, она порождает не совсем традиционный образ "ран гусенок красный
брел по долу крови", оставляющий ощущение слабости, детской беспомощности, боли и отказа понимать ужасное.

Виса о собственном убитом враге замалчивает само убийство (о нем следует догадаться и воронам, и слушателям).

Торд сын Кольбейна

Отдельная виса

Вьетесь, черны вороны,
Вы куда же в дали?
Видно, выти ищете
Во песках и скалах.
Бьёрн лежит там. Жадно
Жрут жеравы трупны
В Хитном доле долго.
Дуб шелома сломан.

Это похвальба превращением врага в воронью пищу и распоряжение его телом, как будто враг никогда и не был живым. Традиционное "дуб шелома" - воин выглядит довольно скудно.

Особенности обращения с опытом травм в скальдической поэзии таковы.

-- Единственная виса без метафор сочинена на эшафоте скальдом, которому неудачно отрубили голову. Ехидный юмор о количестве "кровищи". У скальда нет времени на построение защитных слоев метафор, однако он тут же вступает в схватку с ужасом, и описание получает похожим на то, как писали писатели гражданской войны.

-- Типичные висы построены на аллитерациях и красочном зрительном ряде (ощущения). Ритм очень жесток, традиционно задан, требует точности и внимательности. Метафора существует раньше стиха, привносится туда и очень редко создается стихом. Метафоры обычно традиционны, двойные и тройные, тавтологичные - как будто одного метпафорического слоя не хватает для выражения смысла. Кажется, слои метафор обязаны своим происхождением тому, что психика снова и снова вступает в схватку с разрушительным травмирующим переживанием: когда первый слой становится обкатанным и эмоционально не воздействует, возникают второй и, далее, третий.

-- В висах не восхваляющего характера создается стабильное, монотонное настроение, и чувство выглядит как внутреннее незавершенное длящееся действие (тщетно надеюсь отомстить, не понимаю смысла сна).

-- В висах об убитых с помощью контраста обобщенной гибели и натуралистически описанных обстоятельств гибели просто воспроизводится шоковое впечатление травмы.

-- Убитые противники упоминаются очень кратко и формально.

-- В хвалебных драпах и висах возникает бодрое и победоносное, несколько туповатое настроение. Но не садистическое, скальд не смакует подробности, воин не идентифицируется, кажется, с "убойной силой", как это делают в "Илиаде" Диомед и Аякс в одноименной трагедии Софокла.

-- Вождь битвы находится как бы вне ее, организуя, управляя, целеполагая. Он является прежде всего духовной силой 9см. символику шлема).

-- Часто складывается символика брака с землей либо вождь оказывается в паре с женственным воплощением битвы. Образы валькирий могут появится в драпе не сразу, и это свидетельствует о формировании парного символа Самости (герой-валькирия или герой-территория). От стихии битвы герой дистанциирован, ее воплощают валькирии - женственные образы, Иное тогдашней мужской психики.

-- Образ битвы становится образом формирования пространства или ландшафта - следовательно, это образ формирования психики того времени. Битва как стихия является силой, формирующей психику. А восхваляемый конунг или ярл ею успешно управляет.

-- Битва стихийна. Скальды намеренно выводят людей из действия. Действующими лицами битвы становятся одушевленные оружие и раны.

-- Создание символики Героя и ландшафта битвы задана традиционно, не рефлексируются и не ставится как проблема, она просто есть.

-- Время висы статично, это и процесс, и результат насилия в их слиянии. Даже если виса говорит о динамике сражения, каждый отдельный эпизод кажется застывшим во времени.

-- Таким образом, символика скальдической поэзии противоречива. С одной стороны, она служит целям интеграции психики, с другой стороны, подчиняется закономерностям, связанным с травмой - воспроизведение шоковых впечатлений, выведение героя в положение вне стихии боя, полная деперсонализация жертв.

Оставить комментарий © Copyright Семкова Мария Петровна (mari_sem76@mail.ru) Размещен: 11/08/2011, изменен: 11/08/2011. 43k. Статистика. Эссе: Символизация_насилия_и_травмы		Ваша оценка:

Семкова Мария Петровна : другие произведения.

3. О символизации насилия в поэзии скальдов