Однажды, в сухой август, чуть после полудня, Хейлгар и Меркурий сидели бок о бок на скамеечке писца - он ушел пообедать и оставил их вместо себя - и делились впечатлениями от старческих недугов. Оба решили, что эти болячки не опасны, но крайне надоедливы, и болит у них все, кроме зубов, которых они совершенно не растеряли. Меркурий счел, что таково действие весьма аскетической пищи жрецов, и Хейлгар, у которого не было собственного объяснения, согласился.
- А больше всего мне мешает боль в той ране от копья, да еще и пальцы сковывает, пожалуй...
- Да... А у меня временами шумит в голове, и иногда я ничего не слышу и пропускаю что-то мимо ушей - надеюсь, что это было важное, и оно меня не касается.
Старый Хейлгар далеко вытянул ноги в домотканых синих штанах (сидеть ему было больно, он ожидал дождя) и расшнуровал очередной свой колет из свиной кожи; он давно остригся, длинные волосы были слишком тяжелы для усталой шеи, и теперь казалось, что он нахлобучил кудрявую серую шапку из шкуры степной овцы. Подобравшись и хмурясь, сидел Меркурий; теперь он не казался присыпанным перцем, оброс коротким белым пухом и теперь, желтоглазый, напоминал северную сову или королевского сокола.
Было тихо; храмовую площадь давно расширили, убрав целый квартал попрошаек; теперь она была вымощена разноцветным камнем и изображала карту всех известных на тот момент земель, с надписью в самом центре: "Все пути ведут к Храму". Площадь эту переписчики именовали Громкой - если паломники ехали в телеге, на конях или ослах, грохот раздавался издалека, и дремлющий дежурный писец мог проснуться заблаговременно.
И сейчас у дальней границы площади затарахтела телега. В городе такая была только одна - большая и черная, наподобие погребальных дрог, но с узкими сидениями для нескольких человек. Это обыкновенная позорная телега, в ней возили приговоренных к казни или к продаже в рабство в Храм на покаяние. Сейчас на козлах сидел кто-то маленький и шарообразный - старики знали, это был Кей, прОклятый сын палача, карлик, - сидел, расслабив возжи. Телега везла единственного преступника - высокого старика в черном.
***
Позорная телега гремела, как барабан, бодро тащила ее пара белых кобыл палача. Старец сидел, как бы оцепенев, и лица его было пока не видно. Старец очень знакомо вытянул шпильку из жидкого узла над правым виском, и несколько седых прядей упало на плечи
- Подожди! Он - при мече! - заторопился следом Хейлгар.
- Ваше Величество, кто Вас казнит?
Король Аластер похлопал Кея по плечу, и тот остановил кобылиц. Восковое лицо карлика, словно бы треснувшее под кожей, посередине - проваленный нос, слишком выпуклые лобные бугры, торчащие зубы - выглядело тревожным и недовольным.
- Успокойтесь, Ваше преосвященство, никто меня не приговорил. Просто я не могу влезть на коня и приехал в телеге.
Зеленый Король медленно выбрался из телеги. Меч его действительно был при нем. Меркурий сменил аллюр и ступал теперь широким быстрым шагом.
- Что Вы сделали с посланием купца?
- Прочел и передал внучке Пуйхла - она все равно не наследует.
- Так ты снял проклятие, Аластер Гвардхайдвад? - вопросили сразу оба.
- Да, красные стрелы давно преломлены.
- Так каких же богов, - медленно прошипел разъяренный Меркурий, - ты не уведомил об этом меня?
- Ты и мне ничего не говорил, Аластер!
- Прости, но не должен же был я сам ехать к тебе. Вот если бы ты пришел...
- И меня бы пристрелили, как бешеного пса?
Зеленый король грустно рассмеялся:
- Я знал, что делаю, Ваше бывшее преосвященство! Я не хотел, чтобы столь беспокойное создание утопило бы в Сердце Мира что-нибудь еще менее предсказуемое.
Вот и злись после этого на короля!
Зеленый Король осел на скамеечку для паломников, двое уселись напротив - и напоминали сейчас двух охотничьих псов, что ждут команды хозяина.
- Но все-таки, Аластер, - начал Хейлгар, - ты бы не приехал просто так, верно?
- Увы, да. Теперь, когда я не могу быть рыцарем, не могу усидеть на коне, мне пришла пора умирать, и я сам себя приговорил.
- А Броселиана? - ахнул Хейлгар.
- Она знает. Она подарила мне долгий век, но не может остановить старость. Я хочу, чтобы вы оба проводили меня домой, отпраздновали мое упокоение, а дальше я отправлюсь сам.
Двое покосились друг на друга и встали одновременно.
- Подожди, мы скоро вернемся.
За воротами побратимы разошлись: Хейлгар Зрячий направился в скрипторий, а Меркурий - в свой старый домишко. Он выложил на стол изображение Сэнмурва на листе и оставил предложение для правящего епископа, Панкратия - толстяк Амброзий давно скончался от удара: начеканить Царя Птиц на дверце, через которую пилигримы покидают Храм, подписался и мирским, и храмовым именами. Не подписанный свидетелями, этот документ не мог бы считаться.
У зеркального входа Хейлгар Зрячий, Мастер-Зима, и епископ Герма встретились снова и степенно отправились к воротам.
- Что ты сделал? - спросил епископ.
- Сунул мое перо за ухо преемнику: сладит он с ним - прекрасно! нет - его беда... Простецы врут, будто бы Синее перо нашептывает мне советы прямо в ухо, и мастер Дункан в это верит - но советует лишь бог в моей крови. Знаешь, преосвященный, мы все равно теперь почти не трудимся и всем мешаем...
- Верно. Последние сорок лет только и слышу, что лезу в дела, которые совсем меня не касаются!
- Если и заметят, что нас нет, вздохнут свободно!
- Угу, - и стал епископ Герма совсем похож на сову.
- Я бы все равно скоро ушел - и так слишком сильно задержался. Аннуин сейчас у Броселианы, все их родственницы собрались, чтобы как-то справиться с бешенством. А меня, - усмехнулся Хейлгар, - они отправили подальше, чтобы бедного лисоньку никто не покусал! И верно, я стар и помочь им теперь не могу. Аннуин послала мне весть, приглашает к Броселиане...
Оба миновали надгробие Махона-Ваятеля, над которым тот трудился сам, доверяя ученикам только грубую работу: сильный каменный старец сидел на краю глубокой ниши с резцом в руке и насекал в глубине ее медвежью голову. Надгробие это так примелькалось, что епископ Герма на сей раз его и не заметил.
***
Король Аластер уже сидел в телеге, теперь спиной к вознице. Живописец видел - тот сильно ссутулился и потерял гибкость; длиннее и реже стала белая легкая бородка, стали узловатыми суставы пальцев. "Как Бессмертный Мудрец с родины шаха Луна..." - подумал епископ Герма.
Король дождался, пока рассядутся в телеге его провожатые и кротко попросил возницу:
- Кей, покатай нас по городу подольше.
- Хорошо, - буркнул тот. Он не был невежлив, просто горло его было постоянно затянуто липкой мокротой, и она мешала ему говорить.
Кей уехал на широкие улицы купцов и возил позорную телегу туда-сюда, как ткацкий челнок; семьи оптовых торговцев и посланников уважали улицы прямые, кварталы квадратные и небольшие, чтобы удобнее было бы подвозить товары.
Небо сплошь затянули высокие перламутровые облака; монотонно громыхала телега; камни мостовой и стен начали отдавать накопленный за день запас солнечного жара.
- Странно! - сказал Хейлгар, неподвижно глядя в небеса. - Нигде нет никаких людей - и солнце снова неподвижно?
Сын палача скрипуче захихикал и замолк, не сказав ничего.
- Но все-таки, Аластер, почему ты решил умереть именно сейчас?
- Ох, преосвященный, это очень дурная история. Может быть, и ты в ней каким-то образом повинен. Погибла Медуза, позавчера...
- Да ты что?! Как?! - изумился Хейлгар, - Так вот почему вернулась Аннуин!
- Медузу убил не слепец и не хитрец, как предвидела она. Это был самый обыкновенный лучник - не знаю, меднолицый ли, наш или человек Пуйхла, он раскрасил лицо глиной. Я его не догнал. Ему понадобились глаза Горгоны... Он спрятался за одним из окаменевших и выстрелил ей в затылок. Потом загнал до смерти одного из морских коней, когда я преследовал его по воде. В кусты на берегу он ушел пешком, и я погнался за ним по следам - и не догнал, разбил колени. Теперь не могу сесть на коня и поэтому больше не рыцарь. По закону Леса меня должен теперь вызвать и убить кто-то из зеленых рыцарей, но я уж лучше сам.
- Да, что-то сильно меняется, - пригладил кудри Хейлгар. - Младший Индрик носит ребенка.
- Кто должен умереть? - спросил епископ.
- Они пока не знают - это будет ясно лет через двести.
- Да, Броселиана поэтому все чаще ходит повидаться с ними... Кей, уезжаем.
Пока телега добиралась до ворот, разговор стал еще более странным, еще более печальным. Зеленый Король начал так:
- Вот, братья! Каждый из нас совершил по два великих дела, а потом трудился весь остаток жизни, чтобы они не пропали втуне. И что же из этого вышло? Мы не можем продолжать труды вечно.
- Что вышло? - отвечал епископ Герма, - Картотека служит всем землям Запада. А вот охота на богов, увы, годится не для всех. Так, сколько их пришло к нам - тысяч десять всего за сорок лет? Да, примерно столько. К Сердцу Мира отправились тысячи три-четыре из них, не больше: в основном, больные, поэты, еще больше цыган - они хотят творить волшебство с помощью богов; рабы - раз ты, Хейлгар, освободился, то и они обретают свободу, но таких рабов немного; и сотрудники Картотеки - вот и все. Эти поиски Кровоточащего Копья, видимо, отвлекают людей. Говорят, оно у Пуйхла, он якобы ранен им. А что с него течет - кровь Сердца Мира или же человеческая, об этом не думает никто! Теперь вот решили, что эту кровь надо собрать в какую-то чашу. Один паломник пришел для того, чтобы украсть нашу, алтарную - и говорит, что она раскалилась в его руках...
- Он не лжет? - спросил король Аластер.
- Да нет, просто заблуждается, его совесть мучает. Обыкновенная драгоценная чаша, не реликвия... Так что пусть теперь послужит нам на рудниках годок-другой, а потом пусть себе идет к Сердцу Мира за свободой, - злобно рассмеялся епископ.
- Верно, - сказал Зеленый Король, - про это Копье много чего говорят, но никто его никогда не видел.
- Слышали звон, да не знают, где он, - проворчал Зрячий Хейлгар, - это они про Копье Мрака, что проткнуло меня! Так это теперь Лестница, а Чаша - само Море Крови!
- И еще, - продолжал Зеленый Король Аластер Гвардхайдвад, - наши паломники, около тысячи человек, нашедших своих богов, ушли в земли Чернокнижников. Там они присмотрели себе холм, вроде троянского, хотят его откупить и построить себе городок. Но герцог Гавейн, мой зять, медлит, и переговоры продолжаются вот уже пятнадцать лет - и все без результата.
- Правильно, - заявил епископ Герма, - новая ересь всегда опасна, и епископ Панкратий тоже не собирается помогать им. Зря - стоило бы приручить их.
Телега давно уже катилась через яблочные сады за городом; кое-где яблоки ярко зеленели, редко и плотно стукала о землю падалица.
- И как его выдумал братец мой Борс, в каком сне увидел?
- А помнишь, Аластер, как лесные существа и некоторые из Детей Божьих стали перехватывать пилигримов да расспрашивать о напутствиях?
- Ну да. Первое время некоторых даже пытали. Теперь просто беседуют. Как думаешь, чего им надо?
- Наверное, они хотят тоже обрести веру? Сейчас в лесах Аннуин живет Фавн-Исповедник, они считают его святым, и люди тоже - кто его видел.
- Это радует, - ехидно вмешался епископ, - наконец-то боги желают узнать хоть что-то о людях.
- Ошибаешься, Меркурий...
- Не Меркурий - Герма.
- Все равно ошибаешься, братец-князь, - махнул рукой живописец, - они хотят узнать что-то о себе, используют людей, как мы с тобой - черные зеркала у главного входа.
- Эти боги никогда не меняются! Зато ты стал очень уж мудрым!
***
Позорная телега давно миновала сады и ушла в поля. Три старика дремали, покачивая головами; казалось, спят на ходу и белые кобылицы; Кей тихо мурлычет какое-то нудное песнопение вроде тех, что используют, отправляя усопшую душу в никуда.
Зеленый Король вдруг встрепенулся и раскрыл глаза. Ветерок пошевелил его легкую бороду.
- Но все-таки, братья... Сотворили мы вместе нечто странное, неизвестно зачем и кому потребное... Но нас-то как сюда втянуло?
Епископ Герма прищурился в ответ:
- Я - камилл, из рода жителей Трои, потомков Энея. Сестры и я - цена права на спорную часть виноградников...
- Так ты тоже раб? - удивленно спросил Мастер-Зима.
- Как сказать, как сказать? Официально - нет, по сути - да. Ты тоже не продан, а подарен... Так вот, девочки остались почти дома: одна хранит священный брачный огонь - у нас этим занимаются старшие женщины рода, а вторая - младшая пророчица в подземном прорицалище Локсия. Меня отдали служкою в храм Неведомого Бога, а потом благодаря способности к языкам - сюда, с одной миссией. Я - обыкновенный средний сын, которых некуда девать, здесь - чудесный мальчик, еще в тридцать пять принявший сан. А мой род - мелкие островные князьки, виноделы. Только вот у меня вместо винограда была вишня.
- Верно, - лениво произнес король, - историю делают средние сыновья, среди зеленых рыцарей их множество. Правда, многие уходят разыскивать это Копье...
- Смешно! - заговорил Мастер-Зима. - Я, оказывается, цыган, и у меня целый табор родни. Они состоятельные - все жонглеры и музыканты. Лет десять зимой я был у них, когда они взяли в аренду чуть ли не половину деревни. Все такие радостные, что я теперь - всем известный цыганский герой! Бранили, правда, что мне не дается их язык и не нужна цыганская невеста. Но я им расписал фургоны поярче - птицами, и еще нарисовал Коня Коней - он вроде Сэнмурва, тот табор избрал богом его. Все-таки забавно все это.
- Я не смог подробнее разузнать о твоем отце, - добавил епископ Герма. - Единственный известный мне германец Хейлгар - это знатный воин, метатель копья, пробивающий строй, он умел быстро приходить в боевое бешенство. Он должен был бы возглавить род, но его боялись и решили не платить выкупа. Род этот ныне распылен. Хейлгар - это прозвище, твоя мать приняла его за имя, а их фамильное имя странное - то ли Светлое Мужество, то ли Ясная Ярость.
- Что ж, пусть так.
- Странно все это... Говорят, что я не только племянник, но и родной сын Бана - от сестры! Бана воспитывали в другом доме как почетного заложника. Когда он вернулся, сестра, естественно, была ему чужой. Она родила меня ровно через девять месяцев после смерти мужа. И есть один смешной признак, который был у Бана, но отсутствовал у его сестры... - Зеленый Король выглядел смущенным.
- А какой?
Король Аластер судорожно хихикнул:
- Не думай, мастер, ничего величественного - я умею сворачивать язык трубочкой, только и всего, и мой отец тоже. За это меня как-то выпороли и велели больше так никогда не делать... Зато Бан хотел признать меня... Так вот, я неугоден при дворе, потому что должен наследовать и Бану, и его сестре, моей матери - такие королевские браки иногда допускаются, но не задним числом же! По закону, я теряю это право, если получаю иную корону - вот почему мне был так нужен брак с Броселианой, Я старший, спорный наследник - уступил и оставил править Борса, его законное происхождение несомненно.
- И чего же мы этим добились? - проворчал епископ Герма, - эти истории никак не связаны с нашими деяниями...
Телега все катилась, оставляя позади поля и луга. Разговор все тек, то усиливаясь, то замолкая - о подвигах и ошибках зеленых рыцарей, о нравах лесных существ, Фавне-Исповеднике и винах Архипелага - молодых, выдержанных и даже сгущенных и сушеных.
Когда появились первые из деревьев, пробравшиеся чуть дальше, чем сорок лет тому назад, Зеленый Король снова остановил возницу:
- Возьми за службу, Кей - твоей семье пригодится новый хороший меч! - и торжественно снял длинный меч вместе с траурной перевязью, уложил на скамеечку. Сын палача, так и не обернувшись, развернул телегу и погнал ее назад.
- Так куда мы идем? - спросил Хейлгар.
- На мой постоялый двор, он тут рядом, - ответил Зеленый Король.
***
Три старца свернули на широкую песчаную тропу и заковыляли дружно вперед по светлому лесу. Выпугнули сороку из кудрявой березовой кроны, и она, суматошно треща, пролетела вперед и скрылась.
- Ого! - улыбнулся мастер-Зима. - Здесь я чувствую себя куда сильнее, чем Храме! Задница почти не болит!
- Верно! - епископ Герма перестроился с семенящего на широкий плавный шаг, который со стороны казался медленным.
А король Аластер подобрал длинную палку и хромал дальше, опираясь и на нее, и на руку Хейлгара.
- Аластер, - спросил живописец, - твои дети приедут проводить тебя?
- Не успеют, - вздохнул Зеленый Король, - Сын служит верховному королю, вернется вместе с дружиной, когда услышит о моей гибели. Но править зелеными рыцарями, скорее всего, не станет - это свободное братство, а не династия. Дочка замужем за Гавейном, у нее давно внуки - наверное, она не приедет совсем, не отпустят.
- Моя Хрианон тоже очень далеко - заботится о той реке, что течет во владениях Чернокнижников. Решила выбрать судьбу матери, не становиться человеком. А почему твои решили держаться судьбы людей?
- Дочь полюбила Гавейна и осталась у него, а сыну было веселее при дворе.
- У тебя нет сына... - тихо произнес епископ.
- Ваятель Махон может считать себя моим сыном, - ответил живописец.
- Король, - осмелился спросить, не смея обернуться, епископ Герма, - ты намерен покончить с собой? тебе потребуются покаяние, исповедь или напутствия?
- Скоро увидите сами, - отрезал Зеленый Король.
***
То, что странствующий король назвал свои постоялым двором - большой деревянный дом с крыльцом и выкошенная прогалина для рыцарских шатров, сейчас пустая. Забора не было, вокруг дома клубками валялись серые и пегие ездовые собаки. Заслышав хозяина, они пробудились и сели перед ним чуть ли не строем, молча улыбаясь и мотая хвостами в низкой траве. Оглаживая каждую по очереди, хозяин соблюл церемонию приветствия.
Хозяйки и ее подруги, по-видимому, еще не было дома. Король провел спутников через сени в первую, самую просторную, комнату. У входа в чем-то наподобие высокого ведра стояли рогатины и копья, по стенам развесили луки, шиты и мечи. Разбросав медвежьи, волчьи и бараньи шкуры вокруг каменного очага, три старца устроились - кто сидел, кто полулежал у низкого огня.
Вскоре в сенях упали на пол две пары деревянных башмаков. Король Аластер встать не смог и только обернулся; Хейлгар шагнул навстречу. Это вернулись Броселиана и Аннуин, других родственниц с ними не было. Броселиана заплакала и уселась рядом со своим королем, Аннуин повисла на крепкой шее живописца.
Когда хозяйки уселись и сняли головные покрывала, епископ Герма опечалился - обе феи были стройны и подвижны, как в юности, румяны и гладки лицом - но совершенно седыми!
- Все, Аластер, все! - плакала Броселиана, - Они закололи твоего коня и теперь причащаются его плотью и кровью!
- Ну, не плачь, - обнимая ее и удерживая за плечи, бормотал король, - я же все сделаю сам, ничего они тут не могут. Да они и не тронули наших псов...
Она резко отвернулась, встала и вышла в сени; возвратилась с кувшинчиком пива, хлебом и сыром. Аннуин тесно прижалась к своему живописцу, все гладила и гладила его по седым кудрям. Епископ Герма окостенел, скрестив ноги и уперев кулаки в колени; он давно отпустил брови, но теперь они ему, кажется, снова мешали - так резко и часто он вздергивал кожу на лбу.
Когда хлеб и сыр были съедены, а кувшин пива прошел по рукам и вернулся к королю, епископ Герма успокоился и неожиданно заговорил:
- Я солгал - слышу я ничуть не хуже, чем раньше. Дело не в этом, а в том, что я теряю память. Непрерывная моя память кончается на событиях сорокалетней давности, на твоем возвращении, Хейлгар. Теперь же я могу позабыть о целых годах, потеряв их навечно, и "не слышу" именно тогда, когда что-то забываю. Поэтому я пойду с тобою, Аластер - но скажи, ты принужден умереть своим братьями или решил это сам?
- Я сам. Видишь ли, у меня в руках две власти - Лесного Короля и главы зеленых рыцарей. "Зеленый Король" - это имя-помесь. Я мог бы остаться на королем на покое, с моею женою, но теперь моя дальнейшая жизнь была бы пуста.
- Хорошо, - передернул ртом епископ.
Живописец мягко вывернулся из рук жены и присел рядом с ним.
- Брат, - попросил он, - посмотри-ка мне в глаза!
Солнечный свет падал в широкое отверстие над очагом, отблески огня освещали лицо Хейлгара сбоку. Епископ Герма вгляделся пристально - зрачки не были такими черными, как радужки, они чуть помутнели, посерели...
- Молочные пенки?
- Угу. Последний год я вижу только цвета, не линии. И не осмелился сказать раньше: это будет расти и меня загубит.
Стало ясно, откуда взялось недавнее обыкновение Хейлгара - чертить линии пальцами, что-то поглаживать, тискать, ощупывать; прежде епископ думал, что руки его друга так беспокойны просто от старости, но сейчас...
- Поэтому я ухожу с вами.
- Что?! - придушенно вскрикнула и побледнела Аннуин.
- Да.
- Все, - властно изрек король Аластер, - Пора, солнце еще высоко. Они не угомонятся до завтрашнего вечера - всю ночь просостязаются, потом выспятся и выберут себе нового главу.
- Куда?
- К Сердцу Мира, само собой - там наши долги и долги перед нами.
Король снял со стены меч - самый короткий и широкий, с угловатым концом, меч пеших воинов побережья - и опоясался им.
***
Живописец вышел во двор первым, жена тяжело висела на его руке. Епископ все сидел; из сеней донеслось:
- Но почему ты?! За компанию не умирают!
- Слепну я - и не могу быть только твоим домашним лисом.
- Да будьте вы прокляты, все трое!
- Отпусти, Аннуин, пожалуйста, отпусти! - тяжелый бас его звучал мягко, умоляюще - и угрожающе.
Потом Аластер пропустил в дверь Броселиану - оба молчали, она покрыла седую голову и половину лица. Последним поднялся епископ Герма, вышел и крепко затворил дверь.
У дома Аннуин наградила его проклятием на лесном языке и свирепым взглядом ярких изумрудных очей. Он ответил такой же вспышкой, медной; сгорбился и смахнул с рук незримую пыль, прошелестел ладонями. "И все-таки я возьму и уведу его отсюда, я, а не ты, лисица!"
- Ваше преосвященство! Прошу Вас, облегчите его страх.
- Хорошо, Ваше величество. Да. И скажите, Вы знаете, где сейчас Царевна-Жаба?
- Она больше не жаба, а четвертая из Горгон, ее зовут Ирида - и я не совсем понимаю, как действует ее убийственный звездный глаз. Сейчас она утешает Сфено и Эвриале, они совсем не понимают, что такое смерть.
- Тогда, будьте добры, передайте ей мои соболезнования, если она еще помнит меня. А ее дети с нею?
- Вы ошибаетесь, Ваше преподобие. У нее их не было, никогда.
Хейлгар не смел стряхнуть с руки жену.
- Уходите, - крикнул он, - я догоню!
Епископ Герма подхватил короля Аластера под локоть, и они, не оглядываясь, углубились в лес. Самый похожий на волка пес увязался следом.
- Пусть он не возвращается - иначе она убьет его на месте, - вслух подумал король. Епископ промолчал.
Но рыкнул волкообразный пес, высоко, на всех четырех лапах, подпрыгнул в воздух седой облезлый лис и обернулся живописцем, потным, бледным и вроде бы даже похудевшим. Его не осмелились спросить, как он смог остановить Аннуин.
-Ты пришел!
- Подумай все-таки!
Осмелились спросить об ином:
- А как ты нас нашел?
- Даже принюхиваться не пришлось, Аластер! Ты трещишь коленками на ходу как целая упряжка северных оленей...
Тропа вывела троих к берегу лесной речки, довольно широкой и быстрой. У берега крепился неподвижный старый плот, а рядом, как ослик на привязи, подпрыгивала плоскодонка с намалеванными у носа красными глазами. Король отвязал ее, сбросил на плот короткие весла и взял другое - длинное, непарное, с узкой лопастью.
Подождал, пока усядутся на банку спутники, сам сел на корме, оттолкнулся и повел лодочку на стрежень. Пес сел на берегу и завыл, тонко, длинно и неожиданно красиво. Другие псы отозвались издалека.
- Теперь, - вздохнул зеленый король, - нужно все вниз. Эта река впадает в другую, большую, и нас вынесет прямо к Сердцу мира.
- Когда?
- Завтра утром.
- Три храбреца в одном тазу
Пустились по лесу в грозу, - пошутил епископ.
- Так ненадежен старый таз,
Что будет кратким мой рассказ, - с кроткой улыбкой отозвался король.
Речка, казалось. стоит между высоких стен леса. Темная зелень отражалась в воде, и было непонятно, где здесь поверхность и где сама бездна. Время было незаметным, и все оцепенели - двое на банке, один - на корме. Живописец вглядывался в узкий серенький коридор небес, епископ сложился почти втрое и глядел в воду, в глубокие зеленые и бурые тени, а король после каждого движения веслом начинал жевать запавшими складчатыми губами; глаза его казались уже не синими, а сизыми, как грозовые тучи. Когда Зеленый Король прослезился, его спутники отвели глаза - один вниз, другой - в небо.
Лодка давно ушла в лес. На берег прибежала Аннуин, огляделась. Поняв безнадежное свое опоздание, она опустилась на колени рядом с собакою - "Волчик, ах, Волчик" - обняла ее за толстый воротник и безутешно расплакалась.
***
После заката речка заметно расширилась и в сумерках казалась белесой - так чувствовалось близкое песчаное дно. Вода намыла большой плоский полуостров, чуть поросший низкой ивой, а за ним открывалась широкая река, ее дальний холмистый берег. Ни мостов, ни брода здесь не было.
- Все, здесь мы должны переночевать - до завтрашнего полудня искать меня не будут.
Плоскодонку вытянули на песок полностью и на всякий случай привязали к веслу. Трое разбрелись, осматриваясь, и все вернулись с топливом, пусть и сыроватым.
- Пусть его, этот огонь, - ворчал Зеленый Король, - и так и так конец...
Палки сложили в подобие сруба, застругали палочек, и его величество высек огонь. Слабенькое пламя слегка шипело и дымило, но держалось.
Вечер был теплым, сумерки постепенно превращались в темноту. Король сбросил черный наряд и вошел в воду. Довольно долго он брел по воде - сутулый, твердый, долговязый, - потом быстро поплыл вверх по течению. Епископ укладывал в костер ветку за веткой; живописец прислушивался - кто-то изредка сильно ударял по воде.
Пламя поднялось и окрепло. Налетели мотыльки и злые комары, а вслед за ними - маленькие летучие мыши. Они метались над огнем, иногда летели, как смятые замшевые тряпочки, прямо в лицо, но всегда успевали свернуть. Уследить за каждой мышью и тем более за всеми сразу было невозможно. Епископ Герма сидел неподвижно, сложившись втрое, уперев подбородок между колен и щурился из-за света и дыма.
Хейлгар подумал, послушал и тоже разделся. Он выглядел моложе и здоровее спутников - на мускулистых коротких ногах, заросший седым курчавым волосом от лобка почти до плеч, с небольшим брюшком.
"Экий сатир! Я безумен настолько... Но ты же ее оставил, так? Тогда скройся сейчас же, не стой у меня на виду".
Тот вошел в воду, обернулся лицом к глубине и поплыл туда, где опять хлопнул хвост и по воде побежали кольца. Потом без всплеска нырнул.
Зеленый Король возвращался назад - его, лежащего на спине, неподвижного, вперед головой несла вода, лишь легкий ореол волос немного шевелился. Руки короля были жестко сцеплены на груди, и не хватало ему только рукояти меча под ладонями. Пехотный меч лежал у костра. Плеска со стороны Хейлгара все не было, и епископ Герма встревожился. Тот все-таки вынырнул, вздохнул и снова ушел под воду. Хвост по воде больше не хлопал.
Зеленого Короля долго волокло спиной по песку. Когда остановило, он сел и пошлепал к берегу, оделся и сел поодаль от огня, выжимая редкие волосы и бороду. Епископ не шевелился и ждал. Скоро выскочил и Хейлгар с крупной рыбой в руках - небольшим гладким чудовищем с широкой мягкой пастью и длинными усами. Он, вытрясая воду из ушей, уронил сома на песок, и тот тоже запрыгал, судорожно ударяя хвостом.
- Отпусти! - попросил епископ Герма, - Нам же все равно умирать.
- И ему тоже умирать, - огрызнулся добытчик.
Пока он одевался, король заколол сомика мечом и приспособил его на сырой ивовой ветке над костром и остался следить за парадным блюдом. Его спутники порознь отправились в лес и вернулись в разное время, один - с большой охапкой хвороста и палок, второй - с тремя бревнышками. Потом отошел Зеленый Король, вернулся с целым кустом смородины и уложил первую пачку листьев на угли. Встал влажный белый пар, разлетелись во тьму насекомые и мыши.
Недвижно просидев еще сколько-то - рыба уже начала испускать тинистый пар - епископ Герма нарушил молчание:
- Хейлгар, ты можешь... передать своему богу просьбу... от меня?
- Да, могу. Но сейчас он не здесь, я просил его побыть с Аннуин до завтра. И не хочу их пока беспокоить.
- Так ты можешь принимать и отпускать его? Ничего себе!
- Ну да. А что такого?
Тогда епископ медленно распрямился и отправился на водопой. Вода была чистой, довольно теплой и вяжущей, с привкусом мела и извести. Этих привкусов живописец, привычный к белой пыли черного фона, не оценил бы, не смог бы заметить.
***
Рыба закоптилась и была съедена, внутренности и кости выброшены в воду. Сложили костер на всю ночь из пары бревен, уложенных на угли. И устроились на куче ветвей под светло-серой влажной сутаной, Зеленый Король - в центре, и по бокам его верные спутники. Епископа Герму, как наименее одетого, отодвинули к огню.
Первым в тумане проснулся король. Его озябшие спутники сползлись, сдавили его с боков и сильно прижали сверху. Он очнулся от удушья и решил, что сердце все-таки сдало, а плотный холодный туман встречает его уже не на земле. Но было как-то колюче, щекотно, жарко и шумно, как не бывает в загробном мире. Справа в ухо лезла борода, слева упиралась в висок щетина, острая, как резаная проволока. Бородач, когда ему не хватало воздуха, всхрапывал громко, как конь, и шлепал губами. Щетинистый говорил на латыни что-то об истине в пламени свистящим быстрым шепотом; он же сгреб остальных двоих в охапку и крепко удерживал рукой и коленом.
Король передернул плечами, и эти двое дружно сдвинулись еще крепче - а старческие ребра ненадежны. Тогда он растопырил локти, саданул обоих в бока и рявкнул:
- Хватит дрыхнуть! Задавили!
Острый локоть напрягся и придавил его горло. Второй забросил на него обе тяжелых ноги и от души всхрапнул еще раз.
- Слазьте с меня, оба - прошипел король, почти придушенный, и еще раз ударил локтями и коленями.
- Не надо, - мягко попросил щетинистый и потерся щекой о висок короля; тому показалось, что его чистят конской скребницей. Бородатый испустил особенно жуткий, длинный воющий храп, стал сворачиваться клубочком, и его ноги оказались на королевской груди.
- Ничего себе! - пропищал Аластер Гвардхайдвад, потянулся к мечу в изголовье и быстренько выбрался из-под завала. Тут же он упал и постарался отдышаться.
- Подожди, дай хоть локоть разогнуть! - прикинулся старой развалиной епископ Герма.
- С вами как в утробе щенной суки! - выругался король.
***
Но они оказались старыми развалинами на самом деле. В плотном тумане костерок почти погас. Скорченные, дрожащие, отсыревшие старикашки, откашливаясь и пытаясь расшевелить суставы, откатили головни в воду, забросали уголья песком, спустили лодку, кое-как влезли в нее и отплыли.
Поскольку Аластер шевелился с большим трудом, а епископ Герма не умел работать длинным веслом, на корму уселся Хейлгар - как ни странно, но ему удалось-таки выспаться, и чувствовал он себя совсем неплохо, разве что чихнул раза два. Теперь они сидел прямо, мягко перекладывал длинное весло, а остальные двое недовольно хлопали глазами, громко скрипели и исходили лютой завистью. Даже в тумане было заметно, что у Зеленого Короля сильно распухли пальцы и отекло лицо, а епископ Герма мог поворачиваться только всем корпусом, с головой и руками сразу. Довольный Хейлгар посвистывал сквозь зубы и злорадно хихикал.
- Смотри-ка, он еще шевелится! - тут же отозвался король на особо ехидный смешок.
- Ну да. Прикончить вредную тварь!
- Да? И кто вас тогда повезет, развалюхи завидущие?
- Ну что ж...
- Преосвященный, ты меня до крови ободрал и чуть не придушил.
Епископ задумчиво потер щеку, на самом деле обнаружил кровянистую корочку и мрачно извинился.
- Обрить тебя, что ли, мечом?
- Смысла нет. Спать мы уже не будем, - и добавил, хмуро потирая ладони, сбрасывая невидимую пыль:
- Ужас. Ни разу не спал в такой большой компании.
- Да. И тесной, - добавил свою претензию король.
Тут епископ Герма резко пригнулся, а лицо его стало кирпичным; Хейлгар что-то неожиданно увидел под водой. Король Аластер удовлетворенно расслабился.
***
Испарился туман, и утро окрепло. Небо над рекой казалось бесцветным, солнце - белым, леса на холмистом и противоположном, низком, берегах - почти черными. Когда к епископу вернулась сосредоточенность, он попросил еще раз:
- Хейлгар, можно обратиться к твоему богу?
- Да, он со мной. Говори.
- Может ли он показать нам, как там у них, на дне Моря Крови? Надо же узнать...
- Да, - присоединился Зеленый Король, - ты единственный живой Дом Божий среди нас, и ты сделал Индрика и Горгон, хотя видели их мы с Броселианой.
- Хорошо. Если он согласится.
- Тогда поменяемся: передай мне весло...
Пока кормчие менялись местами, епископ неподвижно глядел в бледное солнце и думал так, свирепо и скорбно;
"Я тяну время, потому что последняя ночь пришла и ушла, без толку и без возврата... И нужны ли мне или кому-то из нас эти ненавистные боги?" Но видение крепко схватило его, как остальных.
- Зрите, что видит моя сестра! - изрек бог, очень похожий на змееногого, но более веселый, пухлый и женоподобный.
Сначала была плоскость, и на ней, как на бархатном зеленом плаще, были веером разбросаны кривые серые клинки. Веер сходился к Чаще, к Сердцу Мира, и Кровоточащим Копьем была именно эта из рек. Море покоилось между приливом и отливом, и вода его была легка, солоновата и воздушна. На дне сверкал город - он был живой, это пестрый радужный змей свернулся на стенках чаши и слегка шевелил яркими кольцами. Всюду плавали, летали, ползали, передавая друг другу некие искры и пламенна.
- Наш город живой, он нарастает, как змеиная шкурка или коралл, и запоминает все, что с ним и с нами было, - улыбнулась красавица.
- Но вам, - оборвал женоподобный, - нужно не это. Здесь мы играем стихиями, еще ниже наши братья двигают каменные плиты, что скользят по раскаленному ядру земли, но и это всего лишь детская игра! Но смотрите! Вы сделали другое.
Когда взоры соскользнули по склонам, по радужным кольцам, стало ясно, что бесконечно далеко в глубине прячется металлическое сердце Гермафродита. Сейчас оно покоилось между двумя ударами, и некий, крылатый, плотно сидел на нем. К нему прилетел второй, подобный, и сел на его место. Когда бог на секунду привстал, было видно, как сверкает все еще живое яйцо - боги высиживали его по очереди.
- Нам нужно, - спросил Зеленый Король, - как-то с ним поступить?
- Мы не знаем, - ответили бог и богиня, и тут видение оборвалось.
- И все? - разочарованно спросил живописец.
Теперь небеса над рекой расширились, были выпуклыми и голубыми, вода - мелкой и прозрачной, песок лежал редкими волнами, и кое-где виднелись камни. Зеленый Король повел плоскодонку к берегу.
- Здесь будет водопад, выходим!
- Но зачем?! - тупо изумился Хейлгар.
- Да затем, дурень, что мы должны войти в Сердце Мира еще живыми, - проскрипел епископ.
***
Глазастая плоскодонка выползла на отмель; вдвоем высадив короля, ее втянули на берег из жалости, чтобы не губить в водопаде. Потерянное весло уплыло. Берег представлял собою плоское травяное взгорье, с редкими кривыми сосенками. Но в отдалении росли еще привычные кусты, и сквозь них пробирался некто крупный. Ступать уже сейчас приходилось как в холодной высокой воде. Некто не отставал.
- Это еще кто? - заворчал Хейлгар, - Твои?
- Нет, - вслушивался король, - это не всадник и не олень. Четыре копыта, но шаг легче и короче.
- Тогда, наверное, приятели Фавна-Исповедника приняли нас за паломников. Задержат, они не отстанут.