Семкова Мария Петровна. 5. Мужчина выбирает между Анимусом и Анимой

Мужчина выбирает между Анимусом и Анимой

Цена мужской идентичности

Смерть и Время царят на Земле -

Ты владыками их не зови...

Это страх и зависть перед лицом андрогинной целостности. Это попытки присвоить эту андрогинность путем творчества или насилия и использовать, чтобы оттенить маскулинность еще сильнее. О подобной коллизии, например, пишет А. Байетт в романе "Ангелы супружества": поэт-лауреат А. Теннисон был прославлен стихами о браке его души с покойным другом молодости.

В представлении о маскулинности уже заложен конфликт: идентичность, особенно мужская, требует четких границ и отсечения лишнего (см. обрезание, выбивание зубов и т. д.), восполнения недостатка (изготовление гениталий, осеменение мальчиков) - но она же требует и всемогущества, никаких границ не предполагающего. Такая маскулинность чудовищна, и она проецируется на группу женщин или фигуру Великой Матери - в виде ее сыновей, кровожадных ягуаров. Применение слова "идентичность" без прилагательного "гендерная", "профессиональная" выглядит не очень привычно и не слишком красиво - однако, идентичность в архаике именно такова: и гендер, и профессиональные навыки, и телесная сила от нее неотделимы - поэтому и приходится использовать такое "оголенное" слово.

(В русской и советской традиции этот конфликт все же удается разрешить: любая форма идентичности ограничена, а вот личность эти ограничения превосходит)

Андрогинная целостность, в отличие от искусственно сформированной маскулинности, нестабильна, безОбразна, легко ускользает и не имеет заданных свойств, а ее реальные свойства трудно описать (вспомним, что примерно так же проявляет себя и негативный Анимус мужчины).

Благодаря такому характеру андрогинного и маскулинного герой фольклорного или литературного произведения оказывается перед выбором: освобождать ли ему невесту-душу из-под власти могущественного и злого мужского персонажа - или выбрать взаимодействие с этим самым власть имущим, имеющим над- и сверхчеловеческую природу мужчиной. Важно и то, что, обретя свою женскую Душу-Аниму, он сам, его Эго-комплекс как бы от противного оформится как мужской - и герою будут уже не нужны ни зависть, ни ненависть, ни страх в отношениях с мужским Анимусом (тот до поры до времени исчезнет с психологического горизонта).

Если же герой о времени своих сказочных испытаний так и не разорвал инцестуозной связи с матерью, то, очарованный могущественной маскулинностью, он выберет отношения с мужским персонажем. Например, беззаботный фантазер Пер Гюнт в одноименном произведении Г. Ибсена, попав вслед за царевной-возлюбленной с земли к подземному двору Горного Короля полностью переключился на общение с Горным Старцем, а его возлюбленная-тролль теперь показалась ему коровой. Освобождение женщины-Души и брак с нею - веешь трудная, а иногда и весьма агрессивная. Движение к женщине будет грозить растворением в материнских объятиях, и поэтому возлюбленную, человек она или нет, гораздо проще обесценить или оскорбить. Такому юноше кажется, что общение с властной мужской фигурой - это путь вперед и вверх, восхождение. На деле же это дорога в объятия Тени, тупик или уход из мира, как реального, так и волшебного - отовсюду, где правят Судьба и Время.

Сущность выбора между Анимусом и Анимой

Когда герой предстает перед парой - принцесса и могущественный дух, то у него есть две возможности:

-- Герой, воплощение Эго-комплекса, освобождает свою Душу от властного маскулинного персонажа. Злой дух в таких историях считается воплощением Анимуса только принцессы, древние мужские силы не имеют отношения к герою сказки и эти содержания не присваиваются маскулинным Эго даже в случае его победы над злодеем. Он убивает прежнего владыку и покровителя своей невесты или сестры, и поэтому теряет связь с коллективным миром мужского бессознательного. Поскольку Душа в это время приспосабливается к миру содержаний мужского человеческого сознания (не только идеального, но и коллективного), то она пока не обеспечивает связи с коллективным бессознательным - в некоторых сказках она должна навсегда потерять эту связь: как женщина-тюлень шотландских сказок, шкуру которой прячет муж. Чтобы уравновесить чрезмерное развитие сознательной установки, герой должен опуститься в глубины бессознательного сам и извлечь оттуда сокровище, символ новой интеграции психики (на таком исходе особенно настаивает М.-Л. фон Франц). Таков нормативный для волшебной сказки путь.

-- Герой пренебрегает своей Душой в ее нынешнем плененном состоянии. Он соблазняется сверхчеловеческой духовной властью того, кто его душой овладел. Я пытается приобрести эту сверхчеловеческую мощь, считая сие правильным способом личностного развития. Это поздний, романтический вариант. Тогда Эго, испуганное этой мощью, застывает и перестает развиваться, сохраняя свои идентификации любой ценой. Недобрый могущественный персонаж после этого становится воплощением негативного Анимуса мужчины. Примеры произведений об этом - "Магнетизер" Э. Т. А. Гофмана (см. соответствующую работу из цикла "Гофманиана") и "Пер Гюнт" Г. Ибсена.

Возможные пути: осуществления выбора

-- Герой сравнялся в силе с общим для себя и невесты Анимусом - с помощью самой невесты, ее или своих собственных магических помощников убил пленившего ее злодея. Главное здесь - не играть по правилам злого духа, не подпадать под его влияние. Тогда получается пара мужского Эго-комплекса и Анимы. Это нормальная мужская индивидуация.

-- Анима служит ресурсом для героини. Иногда в сказке, мифе или литературном произведении появляется могущественнейшая комплексная фигура - носитель содержаний Анимы, Великой Матери и Самости и Духа женщины; такова, например, старушка из сказки о принце Линдворме, дающая добрый совет невесте дракона (см. Д. Калшед, "Внутренний мир травмы. Старушка предлагает невесте драконасыграть классическую женскую роль и уподобиться его Аниме: у дракона Линдворма девять слоев шкуры, а у его невесты должно быть десять рубашек, чтобы он не содрал ей кожу. Именно такой вариант эмпатии - героиня знает, что на уме у дракона и как он устроен, а потом и сама становится жестокой на какое-то время - позволяет осуществить трансформаци негативного Анимуса. Кстати, старушка-Анима дает советы, в которых важна каждая мелочь: если не следовать ее инструкциям, будет беда. Бесплодной Королеве она посоветовала съесть или алый, или белый бутон розы, та от жадности проглотила оба и родила змея Линдворма, старшего из близнецов-принцев. Невеста дракона ни в коем случае не должна была ошибиться в счете и сбрасывать по рубашке только после того, как ее жених сдирал с себя шкуры; пока на ней оставалась последняя рубашка, голый Линдворм распался, как кусок мяса, а невеста выдрала его розгами, искупала в щелоке и молоке и уснула, держа в объятиях это отвратительный кровавый комок - а утром ее обнимал расколдованный принц. Точное соблюдение страшных и трудных запретов и инструкций всегда было важно в индивидуации женщин.

-- Жертвоприношение и отказ от андрогинного всемогущества. Инициируемый действует или чувствует так: "Я уподобляюсь Аниме или Анимусу, когда жертвую незрелой частью моей психики, которая соответствует гендерной идентичности противоположного пола. Это утрата, и не обязательно это добровольное жертвоприношение". Таковы многочисленные сказочные сюжеты о разлуке молодых супругов или о том, как сестра теряет братьев, а брат - сестру. В первое время покинутый герой вообще лишается привычной идентичности и проводит свою жизнь в страданиях и переживает вину. Здесь уместно вспомнить некоторые сказки Г. - Х. Андерсена: Элиза ("Дикие лебеди") вынуждена молча плести крапивные рубашки и жить в лесу; Русалочка не может сказать принцу о себе и, ступая, терпит боль, как от ножейдаже героиня менее известной сказки "Дочь Болотного Царя", что днем была гордой и жесткой воительницей, а ночью - доброй жабой, после гибели христианина, которого полюбила, потеряла на время обе своих половины. Получается, что такое жертвоприношение необходимо там, где вот-вот возникнет обновленная идентичность, а старое кем-то охраняется и изменений не происходит. Часто прежнее состояние сохраняет чрезмерно добрая или непомерно злая мать, а эффект тот же - безвременье: мать Дочери Болотного Царя ничего не говорит мужу ни о чудесном происхождении дочери, ни о ее ночных превращениях; братья Элизы были превращены в лебедей мачехой, злой колдуньей. Материнский аспект делает маскулинное уж слишком идеализированным и в то же время инфантильным. Юноши и мужчины этих сказок так беззаботны, что ничего не знают о происходящем. Кстати, злые мачехи делают так, что мальчики уходят из дома и их приходится спасать: хорошие матери по слабости своей не знают, как помочь, и отпускают дочерей в опасные путешествия. В итоге слияние мальчика и девочки превращается в новое знакомство и более зрелые отношения девушки и юноши.

-- Брак протагониста сказки с персонажем, символизирующим Аниму или Анимус, чудесный брак - довольно ранний вариант формирования символа Самости. Тут Эго-комплекс наивно идентифицируется с Персоной представителя своего пола, нормативной гендерной идентичностью. И при этом навсегда остается неопределенность - к кому, например, имеет отношение Кащей, пленивший Василису - к Ивану-царевичу или к Царевне-лягушке? Поэтому "Царевна-Лягушка", как и многие другие очень хорошие сказки, подходит для описания и мужской, и женской индивидуации.

-- Вариант Марины Цветаевой. Это сакральный брак Анимы и Анимуса, Духа и Души, живущих в одной психике. Это усталость от того, что приходится идентифицироваться, почти насильственно, то с Анимой, то с Анимусом (и все для кого-то, для возлюбленного). Точно знать, моя ли это Анима, мой ли Анимус, невозможно, это мучительно и для самого человека, и для всех тех, кто вступает с ним в отношения. И тогда поэт добровольно жертвует и идентификациями, и отношениями. Я отныне остается свободным и одиноким, исчезающим. Переживается вечная утрата - и огромная свобода. Опустевшее Я становится проводником для духовных содержаний. Беда, и большая, заключена в том, что теряются любые человеческие ограничения и те границы, что заложены в природе реальности. В литературе такой вариант рассматривается как мистический или фантастический. Подобный исход - брак Атанасиуса Пенрата, двойника повествователя, и Мириам (Г. Майринк, "Голем"). Когда повествователь находит эту пару и их дом на границе реальностей, его идентификация с Пенратом распадается, его Я становится пустотным, свободным и, возможно, бессмертным.

Предпосылка выбора в пользу Анимуса мужчины

Это сильная инцестуозная фиксация на матери. Анимус, партнер, враг или наставник, выбирается как компромисс для того, чтобы не изменять матери - это классическое представление. Но: мать когда-то в прошлом уже "отвергла" отца, обычного мужчину, в пользу сына. Следовательно, сын должен быть кем-то большим, чем просто мужчина. Герой, по Хиллмену, постоянно стремится регрессировать в лоно матери и постоянно убивает драконов, чтобы устоять перед соблазном регрессии. По мнению Г. Гантрипа, необходимость регрессии и страх перед регрессией - это обычная шизоидная дилемма. При таком пути развития мать чрезмерно опасна - и как источник невыносимых и неудовлетворимых потребностей, и тогда, когда она отвергает ребенка. Такой герой может не устоять перед соблазном и рухнуть в лоно Матери. Для того. чтобы у него был спаситель духовно искуснее и сильнее, чем он сам, он и ищет наставника или противника-мужчину.

Замечание о сне Генри (И. Якоби, в сб. "Человек и его символы").

Клиент, молодой человек по имени Генри, видит во сне, что он где-то в горах. В пещере у подножия одной из гор он видит стоящую к нему спиной проститутку одетую в белое. Он подходит и прикасается к ее ягодицам. она поворачивается лицом к Генри и превращается в "святого" - религиозного учителя в красной накидке. Учитель приходит в класс, где за грубыми с толами расположились его ученики. Для Генри нет доступа в это помещение. Сны, следующие за этим сновидением, раскрывали особенности его отношений с Анимой.

Сновидение это можно интерпретировать так: Анима Генри, олицетворенная в образе священной проститутки, недифференцирована, отягощена материнскими влияниями. Прикосновение к ее ягодицам двусмысленно - таким близким к гомоэротике способом Генри может защищаться от инцестуозного влечения к матери, и в то же время, прикасаясь столь фривольно, он отделяет влечение к женщине от влечения к матери. Он не смеет увидеть лицо проститутки. Прикасаясь к ее ягодицам, он делает так, что она превращается в святого. Это прикосновение и есть акт выбора - могущество сновидца таково, что он превращает женщину в мужчину.

Его состояние И. Якоби называет эротизированной духовностью. Оно властно, страстно или демонстративно снаружи, так как святой одет в малиновую короткую накидку; внутри это состояние стерильно - у накидки белый подбой, такой же, как и одеяние целомудренной подруги (в реальности) Генри.

Выбор Генри был, скорее, защитного порядка, с уклоном в гомоэротику. Перед Генри стоял выбор - строить ли отношения с Анимой и освобождать ее от материнских влияний - или же уклониться от этой сложной проблемы. Генри выбрал последнее, и на смену образу витальной Анимы явился символ Анимуса, духовного учителя. Этот учитель - в некотором роде позер. Его яркое одеяние не соответствует бедной обстановке класса, в котором он намерен учить. Видимо, духовное развитие такого рода пока не соответствует духовным возможностям Генри. Во сне он действует вполне разумно, оставляя учителя с учениками. Он не выбрал отношения с учителем, не ушел от животного к духовному. Выбор Генри оказался правильным - об этом свидетельствует успешное построение отношений с Анимой, пережитых в последующих сновидених.

Избегание выбора

Вернись к схеме выбора мужчины: строить отношения с Анимой или же с Анимусом?

Есть возможность иллюзорного выбора. Выбор вроде бы в пользу феминного - если избрать не Аниму, а материнский персонаж. Материнские влияния будут буфером между инфантильным мужским Я и грозным маскулинным соперником. Последний окажется в роли Теневой Самости, отчленяющей все, что покажется опасным.

Похожая ситуация описана в Ф. М. Достоевским в романе "Бесы". Кириллов выбрал мать-смерть, Шатов - народ-богоносец (по Библии - невесту Бога), Петруша Верховенский создает суррогатную мать - организацию, которой желает завладеть полностью. Возможно, способ зависит от того, что их вдохновитель, Николай Ставрогин, всю жизнь был теснейшим образом связан с матерью. Ставрогин, кстати, единственный, у кого сильная мать и мертв отец. Отец, фактически живой, психологически отсутствует и у Пектруши Верховенского - возможно, отсюда и стремление овладеть и контролировать (компенсация). Похоже на это и умственное насилие, которое получается у Ставрогина, когда он "всего лишь" выдвигает идею, а другие провозглашают себя его учениками.

Мужчина, его Анимус и Анима во времени

Отношения мужчины и его Анимы складываются действительно во время индивидуации, а не во время становления его Эго. Отношения мужчины и Анимы важны в нашем обществе - оно индивидуалистично, и коллективная психика формирует потребность в обогащении связей человека и его мира - как внешнего, так и внутреннего. Я имею в виду не только общество 20 - 21 вв., но культуру Европы, принявшей христианство. Поэтому сейчас складывается чуть ли не культ Анимы. Есть, например, догмат о вознесении Богородицы, и теперь Она стала третьим лицом в Божественной Троице. Кажется, что это прекрасно. Но теперь совершенную четверицу и отдалилась от людей, оторвалась от них и ушла в небеса. А прежде, во времена чисто маскулинной Троицы роль теневого, четвертого, женского играли люди - верующие и их общины - эта-то скрытая роль и поддерживала живое общение человека с Богом...

В архаичных обществах соединяющая и развивающая функции Анимы не так важны, ибо виды социальных и магических связей четко были регламентированы коллективными нормами, а время было статичным. Б. Малиновский писал, что не так уж далекие исторические события в культуре тробрианцев понимаются как мифические, а смыслы самых распространенных огородных заклинаний забываются. Человек такого общества, не имея четкого Эго, а идентифицируясь с Персоной, рискует потерей себя в случае любого опасного или просто нового события внутри психики. Там важны трудовые и социальные нормы сообщества мужчин, идентификация с группой мужчин, что обеспечивают широко известные мужские союзы. Есть и фигура предка, с которым идентифицируют человека, и, что важнее, патрон инициации - с ним можно идентифицироваться во время крайне травмирующих событий обряда посвящения; кроме того, патрон инициаций - тот, кто развенчивает страшные легенды для непосвященных: он воплощает рациональное мышление и помогает держать дистанцию в отношениях с ужасными архетипическими содержаниями. Видимо, патрон инициаций - это и есть "должностное лицо", которое предназначено для проекций содержаний Анимуса мужчины и для формирования законченного образа этого Анимуса. Наверное, так же важны менее формализованные сообщества женщин (см. К. П. Эстес, "Бегущая с волками), но подробной и достоверной информации о них мне найти не удалось.

Возможно, Анима женщины и Анимус мужчины появляются первыми, еще до начала индивидуации - как идеализированный образ. Выбирая идентификацию с Анимусом, современный мужчина регрессирует к возрасту начальной школы или младшего подросткового возраста. Вероятно, то же самое касается и женщин, которым вечно не хватает собственной женственности - тех, кто вечно вынужден соответствовать сильно завышенным и очень молодежным стандартам.

В индивидуации Анима и Анимус мужчины появляются одновременно, но влияния Анимуса долго остаются скрытыми - иначе конфликта поколений или иных конфликтов по поводу правоты и власти было бы не избежать. Думаю, что появление этих архетипов вместе оправдано, так как в это время психика разрешает проблему равноправных парных отношений. Идентификации мужчины и женщины с Анимой и Анимусом друг друга создают идеализированную модель отношений.

Выбор, совершенный в реальности.

Михаил Врубель и его Демон

Можно сказать, что юнгианские названия Тени, Анимуса, Анимы - иллюзия границы там, где ее еще нет; это не понятие и даже не имя божества, куда более определенное. Психическое содержание может еще никак не связываться с Я, и лишь потом оно обретает имя и форму - в зависимости от потребности Я и от его личного выбора. Тень и Анима/Анимус обретают такие названия и такие формы, так как попадают в соответствующие системы координат - этическую и гендерную.

Можно описать Я как систему желаний, волений, отношений, но не как совокупность неких качеств. Представление о Я как совокупности стабильных и желательных характеристик некорректно - это Персона. Таково, например, первобытное имя. Имя определяет место его носителя в сообществе и его отношения с предками; это, по мнению К. Леви-Стросса, комплект документов на право владения определенной личностью.

Тень мы можем описать как содержание, стремящееся от осознавания, которое надо удержать и расчленить. Здесь возникнут коннотации с "безмерным" Биона и с той расчленяющей архаичной Самостью, которая настаивает на том, чтоб в психике оставался единственный контейнер, предназначенный лишь для ядра Я. Такая Самость играет на руку безмерному, отсекая все неопределенное, двусмысленное и развивающееся. Итак Тень есть Тень, если она убегает от осознавания. Вспомним о Духе, бегущем олене, о метафоре, которую так ценил К. Г. Юнг, они сходны.

История Михаила Врубеля свидетельствует о том, что этическая позиция в отношении архетипического содержания определяет те функции, которые это содержание проявит. Расцветом его живопись обязана фигуре Демона. Кажется, Демон начал проявляться тогда, когда храмовые фрески художника отклонились от канона так сильно, что больше не могли считаться церковным искусством. Появлению Демона как образа предшествует вот что. Врубель дважды писал некую цирковую амазонку, оба раза - поверх духовных картин (Образа Богоматери и Моления о Чаше). Циркачка - классический образ Анимы, театральной, сексуальной. двусмысленной и близкой животному. Если не ошибаюсь, Богоматерь была писана с его отказавшей во взаимности более старшей по возрасту возлюбленной. Если так, то его Анима, прежде искусственно одухотворенная, раньше времени завышенная, возвращается к истокам. Во втором случае что перекрывает Анима? Видимо, то, что конфликт духа и души назрел, что близится разрешение. Но на полотне один образ был скрыт другим, и вместо разрешения этого конфликта стало мучительное повторение все более опасных духовных андрогинных образов.

Потом появляется сам Демон. Как ему и положено, он имеет ангельскую, но темную природу. Если бы Врубель обошелся с Демоном без особого внимания, традиционно написал бы его чертом или проигнорировал, решив так: "Я и дальше буду писать лишь просветленные образы", то Демона можно было бы счесть проявлением Тени художника. Но сам Врубель пишет, что его Демон - это не черт ("рогатый" в переводе) и не дьявол ("клеветник").

Тогда, быть может, это символ Духа? Похоже, но не совсем. Дух в сказках о мужской индивидуации совершенно коллективен, безличен и принадлежит целиком своему волшебному миру. Он всегда прав и дает советы - именно это ощущение постоянного морального превосходства характерно даже для темных ипостасей Духа. Часто он стар. Демон Врубеля молод, изначально виновен, поражен и очень индивидуален и личностен. Он и духовен, и не совсем духовен. Не зря художник называет Демона в том же письме душой, не духом. Если подходить формально, то душа мужчины символизируется женским образом, это Анима.

Необходимость выбора

Предпосылки выбора мужчины в пользу Анимуса

Герой фольклорного или литературного произведения оказывается перед выбором: освобождать ли ему невесту-душу из-под власти могущественного и злого мужского персонажа - или выбрать взаимодействие с этим самым власть имущим, имеющим над- и сверхчеловеческую природу мужчиной.

Освобождение женщины-Души и брак с нею - веешь трудная, а иногда грубая, агрессивная или аморальная, когда от героя требуется хитрость и нарушение условий поединка, выдвинутых через принцессу ее Анимусом. Движение к женщине будет грозить растворением в материнских объятиях. Кажется, что общение с властной мужской фигурой - это путь вперед и вверх, восхождение. На деле же это объятия Тени, тупик или уход из мира.

Если герой так и не разорвал инцестуозной связи с матерью, то, ужасаясь перед возможностью злокачественной регрессии, падения в объятия Великой Матери он будет искать компенсирующей материнские влияния могущественной маскулинности. Он может и не избегать регрессии, а, как примерный сын матери, захочет стать настоящим, очень сильным героем. Анимус выбирается как компромисс для того, чтобы не изменять матери - это классическое представление. Но: мать уже "отвергла" отца, обычного мужчину, в пользу сына. Следовательно, он должен быть кем-то большим, чем мужчина. Герой, по Хиллмену, постоянно стремится регрессировать в лоно матери и постоянно убивает драконов, чтобы устоять перед соблазном регрессии. По мнению Г. Гантрипа, необходимость регрессии и страх перед регрессией - это обычная шизоидная дилемма. При таком пути развития мать чрезмерно опасна - и как источник невыносимых потребностей, и тогда, когда она отвергает ребенка. Такой герой может не устоять перед соблазном и рухнуть в лоно Матери. Для того. чтобы у него был спаситель духовно искуснее и сильнее, чем он сам, он и ищет наставника или противника-мужчину. Э. Сэмюэлс циирует. Хиллмена: герой пытается вечно оторваться от матери. Такие проекции могут одобряться и усиливаться матерью (см. стихи М. Цветаевой, адресованные будущему сыну и некоторым молодым любовникам). Младенцем или героем, но он незримо зависит от матери, и его путь ведет к утрированной мужественности и духовности, связанной с магией. Очарованный волшебной мужской силой, он выберет отношения с мужским персонажем. Например, попав вслед за дочерью Гонного Старца к троллям, Пер Гюнт внезапно прозревает - оказывается, перед ним танцует не прекрасная девушка, а всего лишь корова. и вся женственность, кроме образа матери, для него разом обесценивается. Он остается нарциссичным, он не разочарован, как будто именно этого и ждал. После неудачного танца горной принцессы Пер полностью переключился на общение с Горным Старцем.

Избегание выбора в пользу Анимы

Есть возможность и иллюзорного выбора. Выбор совершается вроде бы в пользу отношений с феминным - если избрать не Аниму, а материнский персонаж. Материнские влияния будут буфером между инфантильным мужским Я и грозным маскулинным соперником. Выбирается наименее дифференцированная, лишенная символа материнская ипостась или отношения с реальной матерью. Соперник-Анимус тогда тоже станет могущественнее и деструктивнее, окажется в роли Теневой Самости, отчленяющей все содержания от инфантильного не развивающегося и статичного центра психики, что покажется опасным для незрелого Я и будет соблазнять его ко все большей регрессии (Д. Калшед, "Внутренний мир травмы").

Похожая ситуация снова описана в Ф. М. Достоевским в "Бесах". Кириллов выбрал мать-смерть, Шатов - народ-богоносец (в Библии - невесту Бога), Петруша Верховенский создает суррогатную мать - организацию, которой желает завладеть полностью. Возможно, способ зависит от того, что их вдохновитель, Николай Ставрогин, всю жизнь был теснейшим образом связан с матерью. Он, кстати, единственный, у кого сильная мать и нет отца. Психологически отсутствует и у Петруши Верховенского, а его мать мертва - возможно, отсюда и стремление овладеть и контролировать (компенсация). Петруша совершает манипуляции и духовное насилие, это стоит ему труда - в то время как, стоит лишь Ставрогину высказать мысль, у него безо всяких усилий появляются одержимые этими мыслями и противные ему друзья-ученики. Ну не обидно ли П. Верховенскому, не завидно ли?

"Песочный человек". Явная патология выбора

Динамика в этой новеллы Э. - Т. - А. Гофмана похожа на ту, что существует в психике Puer'а, Вечного Юноши (см. одноименную книгу М. - Л. фон Франц). Мальчик Натанаэль жизненнозависим от слабой матери (ее дублирует образ няни), поэтому символ Анимы не образуется. Налицо и одержимость мужским персонажем - от нее страдают и отец, и сын(Коппелиус/Коппола). Маскулинность в этой сказке аномальна: отец-алхимик создает нечто, как бы присваивая женскую способность порождать. Кстати, и сова-Песочник - андрогин, так как выполняет функции и отца, и матери. Психика мужчины, подобного Натанаэлю, стремится и боится одержимости Анимусом. А раз Анимус всемогущ, то Анима или опасна (Клара-смерть в поэме) или сводится всего лишь к кукле - форме для идеального женского, производного мужской же психики.

Сущность выбора в пользу Анимы или Анимуса

Когда сказочный герой предстает перед парой - принцесса и могущественный дух, то у него есть две возможности:

-- Герой, воплощение Эго-комплекса, освобождает свою Душу. Злой дух остается воплощением Анимуса принцессы, и эти содержания не присваиваются маскулинным Эго. Он убивает ее прежнего владыку и покровителя. и поэтому теряет связь с миром коллективного бессознательного. Поскольку Душа в это время приспосабливается к миру содержаний сознания, то она пока этой связи не обеспечивает. Чтобы уравновесить чрезмерное развитие сознательной установки, герой должен опуститься в глубины бессознательного сам и извлечь оттуда сокровище, символ новой интеграции психики (на необходимости этого шага настаивает М.-Л. фон Франц). Таков нормативный для волшебной сказки путь.

-- Герой пренебрегает своей Душой в ее нынешнем плененном состоянии. Он соблазняется сверхчеловеческой духовной властью того, кто его душой овладел. Я пытается приобрести эту сверхчеловеческую мощь, считая сие правильным способом личностного развития. Это поздний, романтический вариант. Тогда Эго, испуганное этой мощью, застывает и перестает развиваться, сохраняя свои идентификации любой ценой. Недобрый могущественный персонаж после этого стпановится воплощением негативного Анимуса мужчины. Примеры произведений об этом - "Магнетизер" Э. Т. А. Гофмана (см. соответствующую работу из цикла "Гофманиана") и "Пер Гюнт" Г. Ибсена.

Отказ от Анимы. Выбор Анимуса по неведению

М. Цветаевой "Ариадна"

Афины выплачивают дань царю Крита Миносу - семь юношей и семь девушек раз в восемь лет отправляются в Лабиринт. Это месть за убитого на охоте (возможно, Эгеемили по его приказу) юного Андрогея, сына Миноса. Обратим внимание на то, что Ариадна избрана двумя богами. Тезей добровольно и по решению своего отца Посейдона прибыл на Крит, чтобы принести себя в жертву Минотавру и избавить Афины от дани. Ариадна, дочь Миноса, любимица Афродиты, дала Тезею меч, что бы убить Минотавра, и клубок, предназначенный Афродитой для ее верного на всю жизнь будущего возлюбленного - чтобы не заблудиться в Лабиринте. Обратим внимание на диспозицию трагедии - матери Тезея и Ариадны здесь отсутствуют, следовательно, с самого начала есть дефицит феминного (Афродита тоже не появляется). У обоих героев есть только старые отцы, следовательно, имеется перекос в сторону патриархальной, косной и слабой маскулинности - Эгей пассивен, слаб и труслив; горе Миноса о сыне стало неподвижным, застывшим. Оба отца депрессивны, один переживает беспомощность (Эгей), другой - безнадежность (Минос). Может быть, здесь мы имеем дело с переживаниями нарциссических полярностей, дающих в итоге отказ от жизни (О. Нимеринский). Если же рассматривать таких отцов как символы интеграции психики, то оба - типичные Старые Короли, и для обоих нет надежды на обновление. Эгей в это не верит, а Минос сознательно отказывается от обновления - он хочет, чтобы время навеки остановилось после гибели Андрогея, чтобы он не должен был расставаться с сыном и, уплывая в потоке времени, предавать мертвого.

Тезей победил, убил Минотавра, и, влюбленный, хочет забрать Ариадну с собой. Она должна остаться, чтобы не причинить Тезею вреда, она предупреждает, что Афродита покарает его даже за мимолетный взгляд на другую женщину. Ее убеждения не помогли, и Ариадна упоминает, что ее любит еще один бог. Создается впечатление, что эти боги конкурируют за нее - или Афродита не придает этому значения (она может потребовать от бога тех же условий, что и от смертного).

На острове Наксос возлюбленные были близки, потом Ариадна уснула. Тезей говорит спящей о любви, и она отвечает сквозь сон тремя словами: "Люблю", "Люби!" и "Навек". Тогда Тезей заговорил для Афродиты, принося клятву любить Ариадну вечно; страсть его будет воле вечна, чем сама Афродита!

Но нужна ли Афродите бессмертной страсть? Вероятно, нет - она требовала пожизненной верности и земной любви, той, что продолжается до смерти, но не дольше, наверное. То, что вне жизни, богиню не интересует - а это значит, что претензиями на вечность Тезей ее мог оскорбить, проявив гордыню. Герой не замечает, что он только что совершил подмену и вместо совершенной верности в мире сем предлагает нечто другое. Но что же?

Стоило Тезею произнести клятву, как пред ним появился Вакх и потребовал вернуть Ариадну, его невесту. Тезей отказывается, Вакх убеждает. Тезей хочет сделать так, чтобы Ариадне было лучше. Речи Вакха кажутся правдивыми и убедительными, но на деле они двусмысленны. Во-первых, все выглядит так, что бог и герой действуют во имя Ариадны, но Вакх запретил спрашивать, чего хочет она сама, так как выбор женщины зависит от чувства и ничего не стоит. Значит, диалог идет только между мужчинами, и выбор - отдать или не отдать Ариадну - Тезей совершает для себя. Предпосылка появления Вакха - самонадеянная клятва Тезея, его претензии на вечность. Мы видим, что герой клянется все страстнее, отрицая бренность своей любви - и тем заметнее становится эта бренность: ведь Ариадна уснула и почти недоступна его словам; тогда воображаемой собеседницей героя делается Афродита; чувствуется, что Тезей борется с нею - это не то смирение, которое нужно от него богине. Если говорить об Ариадне как об образе Ани мы Тезея, то она сейчас вне сознания, и тогда его сознательная установка ради компенсации делается крайне раздутой.

Если б речь шла о сознании, то можно было бы ожидать появления Аполлона, а не Вакха. Вакх бессмертен, и его духовность не ясна и крайне двусмысленна. Он - вдохновение, прозрение, экстаз, одновременно предел и снятие любых пределов. Значит, бессмертная страсть, о которой лишь грезит Тезей - это прерогатива и реальная возможность Вакха. Чрезмерная духовность установки Тезея и двусмысленная природа Вакха - это проявления Анимуса мужчины, да еще и столь высокого и сильного, что Тезею, с его слабым отцовским имаго, справиться с таким Анимусом невозможно.

Этот появление божества напоминает перевернутую сказочную ситуацию, в которой оказывается, что прекрасная принцесса принадлежит сильному и недоброму языческому духу; в сказках герой должен отвоевать ее у духа (и воспользоваться помощью самой принцессы), но Тезей делает прямо противоположное - он уступает требованиям бога, не ставя в известность Ариадну, и взамен становится богоравным; он переживает и предельный позор. и подвиг, и проклятие, о котором сам говорил Афродите

Тезей не понимает, в чью пользу совершен его выбор. Следовательно, он не растет, потому что не вступает в настоящие отношения с Анимусом. Он всего лишь убежден, и, вероятно, на время делается одержим Анимусом. Когда эта одержимость проходит, гибнет его отец, и в будущем царь Тезей делается таким же неудачливым, депрессивным и нелюбимым, каким прежде был Эгей.

Так что герой не совершает настоящего выбора. Он добровольно жертвует Анимой под влиянием Анимуса, но отношений с Анимусом не строит. Ариадна, его душа, становится женой Вакха. чуждого Духа - и Тезею, покинутому, остается только пустота - ведь боги, которым мы помогли, покидают нас и оставляют пустоту и печаль.

Мужчина принимает обоих

Сон Генри

Возможна и более активная роль Эго, когда мужчина переживает отношения с Анимусом и Анимой поочередно, и они не образуют пары. В следующем клиническом примере эти отношении я становятся дифференцированными, но у Анимы и Анимуса клиента взаимоотношений нет.

И. Якоби, в сб. "Человек и его символы".

Выбор Генри был, скорее, защитного порядка, с уклоном в гомоэротику. Перед Генри стоял выбор - строить ли отношения с Анимой и освобождать ее от материнских влияний - или же уклониться от этой сложной проблемы. Генри выбрал последнее, и на смену образу витальной Анимы явился символ Анимуса. духовного учителя. Этот учитель - в некотором роде позер. Его яркое одеяние не соответствует бедной обстановке класса, в котором он намерен учить. Видимо, духовное развитие такого рода пока не соответствует духовным возможностям Генри. Во сне он действует вполне разумно, оставляя учителя с учениками. Он не выбрал отношения с учителем, не ушел от животного к духовному. его выбор был правильным - об этом свидетельствует успешное построение отношений с Анимой, пережитых в последующих сновидениях.

К. С. Льюис, "Переландра". Осознанный выбор в пользу Анимы.

Главный герой романа, ученый Рэнсом, попадает на Переланду - так на ее родном языке называется Венера. Там живет Королева, и ей суждено стать венерианской Евой, и она ждет своего Короля.

Но вместе с Рэнсомом на планете оказывается и его враг, профессор У. Он соблазняет Королеву, и Рэнсому приходится его убить. Мы видим, что отношения мужского Я, особенно современного, и его Анимы больше невозможны как первобытно-райские. Сначала нужно разрешить коллизию или Тени, или мужского Анимуса. Поскольку профессор У. воплощает собою бесчеловечность идеологии нашего времени, то это не образ личной Тени, он могущественнее. Это образ Анимуса. Чтобы сладить с ним, мужчине необходимо интегрировать Тень - Рэнсом делает это, убивая противника голыми руками, очень жестоко. Как и в сказке о Горном Духе, где юноша по доброте душевной хоронит на последние деньги незнакомого мертвеца. В этой сказке интеграция Тени происходит по доброте и невинности главного героя, но Рэнсом действует осознанно, против желания, и убивать ему гадко - в этом и разница: современное Я искушено и поэтому находится под сильным влиянием Анимуса. В этом убийстве есть что-то и от идентификации с Анимусом, так как профессор - мелкий садист.

Победив, Рэнсом был освобожден. Но это не значит, что и теперь отношения с Анимой возможны "по сказочной модели",и герой станет мужем Королевы. Современное Я не позволяет себе таких масштабов, его ограничения непреодолимы. Королева становится женой Короля, а Рэнсом возвращается на Землю - он появится снова в окончании трилогии, в романе "Мерзейшая мощь".

Так Рэнсом стал королем на Земле. Его окружают любящие и чтящие его соратники, люди и медведь, но он одинок, так как стал могуществен. Он ранен в пятку, как Хирон или Филоктет - по ошибке, в чужом для него бою. Вряд ли он ранен подобно Королю-Рыбаку, по неведению. В финале "Мерзейшей мощи" он незаметно исчезает, а остальные герои совершают браки.

Может быть, создание сверхчеловеческого и травмированного центра интеграции психики - состояние временное, необходимое в экстремальных обстоятельствах, в противостоянии опасным тенденциям общества и идеологии. В относительно мирных (и даже райских) условиях, когда столь обостренная осознанность не нужна, психика интегрируется вокруг ядра-пары (супружеской в хороших условиях или братско-сестринской после серьезных травм, когда требуется временная регрессия).

Бегство к Аниме

"Пандора в Конго"

Это роман о том, как создать душещипательную историю, современный миф. Почему это удается? Структура книги такова, что мы можем увидеть в ней даже пародию на то, как создаются мифы.

Итак, подземные жители, жестокие тектоны, чья кожа бела, представляют собою очень точное, но явно преувеличенное и грандиозное теневое отражение цивилизации запада. Таковы и Персона, и Тень (коллективные) белого человека в Африке. Когда Тень и Персона настолько сливаются друг с другом, то обе перестают быть ресурсами - как для коллективной, так и для индивидуальной психики, но это не заметно сразу. Тень перестает быть личной из-за того, что Персона главенствует; тогда где искать еще живые теневые ресурсы? - Негде. И тогда мужчина сбегает в отношения с Анимой, и любви к женщине придается огромное значение.

Тень приравнивается к Персоне ради усталых офисных мальчиков - как при Э. - Т. - А. Гофмане и Р. Вагнере, так и в наши дни. Мальчик не хочет больше рутины, но он не хочет и падать в грязь и смерть. Тогда он сбегает в красивые отношения с Анимой. В "Пандоре в Конго" такие отношения оказываются отъявленной ложью.

Оставить комментарий © Copyright Семкова Мария Петровна (mari_sem76@mail.ru) Размещен: 11/02/2016, изменен: 11/02/2016. 41k. Статистика. Эссе: Анима_и Анимус_в_одной_и_той_же_психике Скачать FB2		Ваша оценка:

Семкова Мария Петровна : другие произведения.

5. Мужчина выбирает между Анимусом и Анимой