Семкова Мария Петровна : другие произведения.

1. Расставание брата и сестры

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Психика формирует гендерную идентичность, отказываясь от чуждого, а потом уже воспринимая то, что нужно. Этому посвящены сказки о расставании брата и сестры Если источник сказки не указан, то он взят из "Тематической классификации и распределения фольклорно-мифологических мотивов по ареалам" Ю. Е. Березкина, http://www.ruthenia.ru/folklore/berezkin/

Значение единого образа брата и сестры

   В волшебных, сравнительно поздних сказках, протагонист чаще всего один, и это юноша. Не так часто у него есть сестра. Если протагонист - женщина, то наличие у нее брата или братьев упоминается в зачине сказки, а потом они расстаются. А вот в архаичных мифах и сказках, в героическом эпосе сюжеты о взаимодействиях и расставаниях брата и сестры возникают очень часто. Почему же?
  
   Мы можем предположить, что пара брат-сестра - это минимальный образ для того, чтобы воплотить или всю психику в ее противоположностях (в начале сюжетов эта целостность существует лишь потенциально), или только очень примитивное, практически младенческое ядро психики, и коллективной, и индивидуальной. Перипетиям развития внутри этого ядра посвящены в большей степени мифы, за его пределами - героический эпос и сказка.
  
   Нужно вспомнить некоторые представления о членении семьи и психики, поскольку первой моделью психики в архаичной сказке была именно семья.
   Бытие и делание
   Идея Д. Винникотта о функциях мужского и женского в прежде единой психики была применена в своих целях Г. Гантрипом. Женское в психике является "чистым бытием", мужское - "чистым деланием" . Но в психике взрослого часто бывает так, что аспект другого пола столь сильно отщеплен от привычного эго, что о его существовании можно догадаться лишь косвенно, по наличию симптомов. Так что отщепленный аспект психики становится самым настоящим автономным комплексом. Может быть, он и не живет полноценной жизнью, не разворачивается, но его тайные влияния бывают очень мощными.
   В сказках следует тонко различать, кто протагонист: пара брат/сестра (эта целостность существует в зачине сказок), или же какой-то из этих сиблингов. Смена протагониста - вместо пары начинает принимать решения и развиваться сестра и брат - это катастрофа: они начинают очень жестоко конкурировать. Поэтому в сказках, где протагонистом является еще не разлученная пара брата и сестры, но разделение уже начинается или предвкушается, сестра частенько становится символом небытия, тем, кто поглощает (например, людоедка Хосядам и медведица Гризли).
   Если разделять классические представления аналитической психологии и психоанализа, то огромная опасность образа сестры связана с инцестуозными. В конечном счете эта опасность сводится к опасности регрессии, вплоть до пренатального состояния - вспомним, что Осирис и Исида вступили в инцестуозный брак еще в утробе матери.
   С точки зрения теории объектных отношений, чистое бытие всегда заключено где-то глубоко и не появляется прямо; это интегрированное материнкое имаго. В случае неадекватной материнской заботы (а в сказках брат и сестра - сироты или дети жестокой матери/мачехи) этот аспект бытия не может развиться, и Эго создает для себя иллюзию существования, занимаясь постоянным деланием, покупая себе таким образом право на жизнь. Возможно, первобытная психика изначально подвергалась травматизации, и материнский аспект был или неэффективен, или относительно более слаб, чем разрушающее влияние травмы. В таких случаях возможны два пути. Или феминный аспект становится контейнером, в котором восстанавливается разрушенное, но жизнеспособное Эго - таковы сказки о том, как сестра воскрешает брата, в частности, сказки о переодетой сестре. Второй путь связан со страхом такой регрессии, и тогда сестра выступает как поглотитель, убийца - например, в сказках о Гризли, о Хосядэм, о сестре-людоедке. Просто бытие казалось смертью и распадом.
   Может быть, во времена создания этих сказок делание, субъектность, активность считались гораздо более важными, а бытие угрожало застоем, остановкой течения времени и изоляцией - при относительно слабом Эго это вполне возможно. Делание было столь важным, что даже развитие и взросление мужчин и женщин не считалось естественным процессом - мальчиков и девочек надо было доделывать в обрядах инициации.
   Те проблемы, что разворачиваются в сказках из-за существования сестры, отражаются и в социальной жизни культур - авторов этих сказок и мифов, а особенно в их системах родства.
  
   Классификационная система родства и матрилинейность
   Нам привычно считать кровное родство по линиям обоих родителей - и отца, и матери. Братья и сестры в семьях свободно общаются, и для нас сказочные образы братьев и сестер - это те же самые мы, но другого пола; с ними можно вступать в контакт, их можно изучать.
   Б. Малиновский очень пристально изучил совершенно иную систему родства: там отец не считаестся родственником, о природе зачатия не знают. Родственниками являются только родня по матери, а родня по отцу - свойственниками и потенциальными партнерами В этих обществах классические представления о комплексе Эдипа не срабатывают: Б. Малиновский пишет, что запретной является не мать, а сестра, а врагом - не отец, а брат матери. Братьям и сестрам в таких обществах нельзя даже общаться друг с другом, но потом основным опекуном детей сестры будет не отец, а брат. Б. Малиновский упоминает и то, что кровное родство с отцом все же сказываются, и интересы родных сыновей и сыновей сестры постоянно сталкиваются.
   Почему в сказках тех обществ, где сиблингам разного пола запрещено даже смотреть друг на друга, брат и сестра живут вместе? Может быть, это компенсация социальной нормы, когда брат и сестра совершенно запретны друг для друга. Или, может быть, брат и сестра могут быть вместе, но в экстремальных условиях или после катастрофы.
   Очень вероятно, что в традиционных обществах проблема травмы была очень актуальна. После травмы выделяется некое ядро психики, которому нужно сохраняться, а не развиваться - так и происходит в сказках: все взрослые убиты, а сестра и брат остаются одни. Живут они вместе, но соблюдают прежние нормы этикета, практически не контактируя - пока не произойдет какая-то катастрофа, что заставляет меняться и развиваться.
   Сиблинги
   Пока брат и сестра не расстались, в психике нет ни определенных свойств, ни дихотомий, даже противопоставления сознания и бессознательного, индивидуального и коллективного. Такое состояние похоже на первичное сознание, довольно связное, но пустое (его описывают Х. Кохут и Г. Гантрип).
   Когда, в результате роста, ошибки, нарушения запрета либо прямого вмешательства архетипического персонажа, сиблинги вынуждены расстаться, возникает сознание определенного пола и опасное для него воплощение бессознательного противоположного пола. Это далеко не то бессознательное, что одаривает нас сновидениями. Нет, исчезновение сознания куда глубже и лишено даже памяти. В сказках о переодетой сестре, например. брат умирает. В сказке "Хосядэм" забывает о сестре, рвет связи в "Сестре-людоедке", а затем убивает.
   Да и сознание, воплощаемое образом брата, не очень эффективно, консервативно и наивно. Брат может не отличить сестры от людоедки Хосядэм, и тогда вполне серьезно, а не из хитрости отвечать ей, что у коня три ноги, две, одна. А сестра до знакомства с воплощениями Анимы вынуждена вести мужской образ жизни.
  
   Проблемами становления эго, особенно нарциссизмом, занимался Х. Кохут ("Восстановление самости", глава 4 - "Биполярная самость"). По его мнению, изначально существует некое целостное сознание. В дальнейшем оно должно расщепиться надвое, чтобы отражать самого себя - без такого отражения психика развиваться не может. Термин "самость" Х. Кохут употребляет иначе, чем К. Г. Юнг, и пишет с маленькой буквы - потому что это сила не архетипическая, а вполне человеческая.
   В ходе развития часть психических содержаний из самости переходит в не-самость и наоборот. Это нормальный динамический процесс, цикл - содержания то начерно интегрируются, то предварительно осознаются.
   Так происходит не только в ходе индивидуального развития, но и исторически (стоит лишь сравнить волшебную и архаическую сказки - их цели, симпатии, проблемы). Если же развитию, как индивидуальному, так и историческому, возникают какие-нибудь помехи, то подключаются архетипические составляющие - вместо несуществующих внутренних или внешних объектов. Как правило, сначала они выступают в ужасном обличии - особенно там, где психика поражена травмой. Когда в развитии человека или его общества задействована архетипическая пара Великая Мать/Теневая Самость, то эти взаимопереходы из самости в не-самость и наоборот пугают и причиняют боль, кажутся проблемой, дополнительно травмируют, и психика рискует быть уничтоженной или омертветь. Норма с такой точки зрения - это неизменность, когда ничего не происходит.
   Если исходить из теории Кохута о биполярной Самости, то брат и сестра - это простейшая модель биполярной самости. Образы сиблингов - это пустые ячейки для контейнирования маскулинных и феминных содержаний. В начале сказки гендерные роли не осознаются. В процессе сказки отношения брата и сестры изменяются, и в итоге можно получить четверицу - маскулинное с женской. феминное - с мужской точки зрения. Но чаще получается триада: мужчина - сестра - жена, поскольку Я в архаичной сказке маскулинно.
   Значит, брат и сестра в наиболее архаичных сказках - это простейшая модель самости в кохутовском понимании, а сами сиблинги - это пустые ячейки, в которые будут контейнированы содержания маскулинности и феминностьи данной культуры. Что станет Я, а что - не-Я - это зависит от протагониста сказки. В сказках о яростной сестре, влюбившейся в брата, она и брат конкурируют за место протагониста. Сначала это неотрефлексированные представления данной культуры, а сказка служит как раз тому, чтобы мужское и женское (пока не в самом себе, а в своем сообществе) было по крайней мере понято и приобрело многогранность живой психики мужчины и женщины. Когда в сказке между братом и сестрой появляются отношения, то женское показано с точки зрения мужского, а мужское - и с точки зрения женского. Получается пока виртуальная четверица: культурно заданные представления о мужском, о женском - и взаимное отражение мужского и женского друг в друге.
   Большинство сказок создавалось для мужской психики. Самостоятельное существование женской психики - это нерешенная проблема архаичной сказки.
   Х. Кохут: есть объект самости (мать), на который Я опирается в своем развитии, и объект идеализации: Я хочет стать таким, как этот объект. От объекта самости потом придется оторваться, объект идеализации "расчленить" и усвоить частично.
   В сказках о брате и сестре как потерявший надежность объект самости может выступить тот сиблинг, что стремится уничтожить другого - это в силу патриархальности сказок чаще сестра. Объектом идеализации для слушателя на момент погружения в сказку становится другой сиблинг - протагонист.
   Динамика в сказках похожа на описанную Х. Кохутом для пациентов: сначала, становясь самом собой (не-мной, страшным, чужим) становится объе6кт самости. проблема некоторых сказок ("Сестра превращена в ресурс") - как сделать из такого бывшего объекта полезную психическую функцию. Потом. когда протагонист вынужден стать активным, он на время становится идеальным образцом для слушателя сказки.
  
   В этой работе нужно будет рассмотреть только некоторые мифы и сказки о брате и сестре - потому что проблематика героического эпоса сложна, имеет отношение к коллективному сознанию, и ей будет посвящена другая работа.
   Мифы и сказки по-разному относятся к проблеме существования пары разнополых сиблингов. Мифы обычно повествуют не об индивидуальности и повествуют об отношениях внутри этой пары. Сказки чаще посвящены расставанию брата и сестры. Но: о брате и сестре далеко не всегда повествуют привычные нам развитые мифы и волшебные сказки. Ю. Е. Березкин в книге "Мифы Старого и Нового Света" описывает новый класс мифов и сказок - граница между этими жанрами еще не возникла - Тихоокеанского региона. Мифы эти связаны с телесностью, с судьбой частичных влечений, с частичными объектами и эго. Они говорят не об индивидуации, а о травме и сопротивлении Эго всем влияниям бессознательного - чтобы автономное Эго смогло появиться и стабильно существовать. Поэтому мифы и сказки о брате и сестре, их взаимодействиях и расставании процветают именно в этом мифологическом ареале.

Миф

   Рассмотрим сначала истории о том, как брат и сестра впервые вступают в глубокий контакт.
  
   Мифы о потопе
   Неважно, почему потопом был уничтожен мир; важно, что после него выживают только двое - брат и сестра. Потоп - это образ тотально катастрофы в спихике, как индивидуальной, так и коллективной. Поскольку речь идет о мифе, то смертоносный хаос наступает прежде всего в коллективном сознании - и придется развиться еще и индивидуальной психике, чтобы выжить в этих чудовищных условиях. Причины мифического потопа могут быть различными:
      -- Нарастание поляризации коллективного сознания и бессознательного и преодоление бессознательным этой изоляции, когда оно перемешивает все и стирает границы; коллективное сознание тем временем старалось охватить все области психики и чрезмерно усложнялось (нередко его нормы сами себе противоречат). Таковы мифы о гневе божеств из-за нарушения запрета.
      -- Избыток сознания и одновременное присутствие нескольких его центров - в мифах об убийстве лишних солнц. Когда стрелок из лука убивает все солнца, кроме одного, начинается горячий дождь, и кипяток покрывает всю землю.
      -- Сами мифы объясняют такое нарушением запретов или общей порочностью людей - представляют, что контакт с нуминозным был необратимо нарушен; но при этом считают, что нужно было бы быть послушными, сохранить все как было в Золотом Веке и не развиваться.
   Значит, усложненная и жесткая структура коллективного сознания способствует накоплению неразрешимых противоречий и в итоге служит причиной вспышки, подобной психозу.
  
   До потопа те дети, которым предстоит спастись, ничем не выделены.
   Когда они плавают по водам потопа в каком-то контейнере (тыкве, барабане), в хаотическом пространстве выделяется ядро психики - и новой коллективной, и, возможно, индивидуальной. Образом герметичного контейнера ставится проблема Самости как границы; Самость еще мало отличается от ужасающих и контейнирующих материнских содержаний, так что психика уподобляется индивидуальной, эмбриональной или младенческой.
   Тыква, корзина, ящик, барабан подчеркивает необходимость контейнирования - ведь все остальные потонули, в том числе и те, чьи средства спасения были не слишком удачны. Нужно пользоваться легким контейнером - тыквой или деревянным барабаном - и не перемудрить, усиливая этот контейнер: ведь неудачливые братья, что спасались в барабанах из стали или золота, потонули. Контейнер, граница - вещь чисто практическая, и сама по себе не должна представлять особой ценности; барабаны из золота и стали тонут - значит, излишнее старание, чтобы создать должный для таких контейнеров символ, приведет лишь к гибели, к затоплению хаотическими и опасными содержаниями.
   В тыкве или барабане безопасно, но нет ни пространства, ни времени - как и в буйстве вод снаружи. Когда брат и сестра спасаются на двух деревьях, растущих с одной скоростью, пространства в ширину тоже нет. Очень важно, что герметичный контейнер существует не вечность, а ограниченное время - когда вода спадает, можно будет вылезти из барабана или дождаться, пока птицы не доберутся до семян тыквы и расклюют прочную корку. Хорошая Самость-граница на вечность не претендует, это временный контейнер для пережидания опасности. Если же Самость-граница захочет существовать всегда, то разовьется в Теневую Самость, препятствующую развитию; такая форма Самости описана в работе Д. Калшеда "Внутренний мир травмы". А такие тенденции есть, и выход за пределы контейнера может оказаться долгим и болезненным. В одном из вариантов этого мифа брат и сестра не могут пробить корку тыквы, и к ним на помощь приходят птицы. Птицы просто хотели добраться до семян, они ничего не знали о детях - в этом миф весьма реалистичен: ментальные содержания не интересуются тем, для чего они нужны субъекту, у них свои цели и интересы. Птицы клевали и клевали, подняли такой грохот, что брат и сестра чуть не оглохли - так и воображение, и мышление могут работать в полную силу, а сознание не может интегрировать их, да это в такие моменты избавления от травматического контейнера не суть важно, хотя и крайне дискомфортно.
   Уцелевшая пара сиблингов разного пола в сказке - это шанс вновь возродиться и создать систему полярностей, на которой построено коллективное сознание, вновь, в менее опасной ситуации. Это брат и сестра - произощли они из одного источника, не чужие друг другу - значит, психика сэкономит энергию: в контакт вступят два человеческих аспекта психики, а не человек и архетипическое содержание.
   Сказки о выживших при потопе брате и сестре несколько отличаются в зависимости от того, как спаслись главные герои. Брат и сестра достаточно разные, чтобы между ними был возможен контакт и в то же время они связаны единым происхождением.
   В Юго-Восточной Азии брат и сестра спасаются внутри тыквы. Потом, когда воды спадают, они выбираются из тыквы и рождают ребенка. Очень часто этот ребенок потом рассекается на части, и из этих частей возникают племена людей и классы духов, жестко привязанные к определенной территории. Психологически это означает, что психика теряет любые структуры под воздействием опаснейшего аффекта, но сохраняет единственную непроницаемую и жесткую границу и, когда этот аффект сойдет на нет, тогда придется эти структуры создавать снова. Для сознания того уровня нет четкой границы между коллективной и индивидуальной психикой.
   В Южной Америке спасение от потопа происходит несколько иначе: брат и сестра забираются на торчащие верхушки деревьев или подымаются в небо на струях собственной мочи. Это значит, что полного распада психики не происходит. Дерево, как естественный, витальный символ Самости, помогает сохранить хотя бы те структуры психики, которые связаны с телом. Поскольку дети спасаются на разных деревьях, мы можем сделать вывод, что наступает своего рода диссоциация, а феминное и маскулинное стали параллельными, но разными структурами.
   А зло и хаос потопа необходимы для выделения и сохранения зачатка психики. благодаря насильственной консолидации противоположности на время совпадают.
  
   Мифы о предках
   Итак, брату и сестре удается спастись. Но что же делать после этого? Нужно создавать разрушенный мир заново - из того, что есть на данный момент. Тыквенная корка может стать небесным сводом, а ее зерна - породить все культурные растения. Но ресурсов у психики очень мало - только тот контейнер, что уже отслужил свое. Поэтому психике придется расщепиться надвое и встретить саму себя. Так происходит в мифах, посвященных браку выживших брата и сестры.
  
   До потопа была четверица (родители и их разнополые дети) - основная схема психики в архаичных сказках и мифах. После распада структур прежнего коллективного сознания насильственно выделяется пара "брат-сестра", которой суждено породить новое человечество, а для этого восстановить хотя бы прежнюю четверицу, родив новых брата и сестру.
   В диспозиции мифов о первопердках моделируется сознание преимущественно коллективное, построенное по типу семьи или традиционного общества, но что возникает - новые коллективные структуры или индивидуальность?.
   Пара "брат-сестра" - уже ядро индивидуальности, но неустойчивое, служащее только для перехода к новой коллективной модели психики.
   Священный брак брата и сестры
   Итак, дети спаслись, и теперь надо действовать. Разные мифы подчеркивают разные действия брата и сестры - так по-новому осознаются представления о мужественности и женственности, которые временно не работали в момент травмы и были неважны.
   Если брат и сестра становятся героями и первопредками, то сказки и мифы подчеркивают:
   - их производность (они - чьи-то дети);
   - раннюю травмированность и долгую беспомощность в изоляции, дефицитарность;
   - одновременно - и их подобие, и несходство (для выживания важно подобие, для построения нового мира - их половые различия);
   - промежуточность их состояния (они порождают ныне существующие народы);
   - динамичность их состояния (в отличие от статичного образа их родителей и потомства);
   - симбиотичность пары во время бедствий, равновесие парной структуры - и его нарушение, когда опасность миновала;
   Чаще всего брат и сестра порождают такие же пары близнецов, предков своего и других народов. Такая психика в конце концов снова сводится к коллективному сознанию и воспроизводит то, что было прежде.
   В некоторых мифах сестра предлагает расстаться и обойти землю по кругу. Когда пара встречается снова, брат и сестра могут стать мужем и женой. В других вариантах этого сюжета эту идею предлагает мать сыну. Тут речь идет о феминности, связанной прежде всего рождением; это не культурный, а биологический опыт - поэтому неважно, мать или сестра предложат такой выход. Результат всегда один: маскулинный и феминный аспекты психики, потеряв друг друга из виду, в пути до новой встречи так развиваются, что становятся друг другу чужими.
   В иных разновидностях этого мифа именно брат задумывается, а как же совершить брак. Он понимает, что такое секс, наблюдая животных, получив совет от богов - тогда сиблингам придется выполнить ритуал (скатить с двух гор два жернова, и они лягут друг на друга) или наблюдать волшебство, когда нитка брата с огромного расстояния вдевается в игольное ушко сестры. В вариантах, где активен брат, маскулинному приписывается способность к мышлению, воображению, прогнозированию и связям с высшими силами - маскулинное будет приравнено к рациональному и сознательному, а феминность станет его ресурсом и инструментом.
   Когда брак уже заключен, сиблинги рождают пары людей и духов (или людей разных национальностей) и разбрасывают их по сторонам света, структурируя таким образом обновленное пространство коллективного сознания.
   Но не всегда четкие структуры получаются легко.
  
   Сестра и брат рождают злых духов или/и урода
   Иногда брат и сестра рождают злых духов и выбрасывают их в лес - это последствия инцеста, который ни в коем случае нормой не является. Не совсем типично идет и развитие ядра психики, освобожденное от контейнера - маскулинному и феминному аспекту психики, и так зависимым друг от друга, приходится отражаться друг в друге, а это сильно ограничивает познание. Поэтому много психических содержаний отбрасывается, отщепляется, как если бы ядро психики хотело сохранить первоначальные границы - как будто бы брат и сестра были вечно оставаться в тыкве или барабане. В результате образуются довольно ограниченное сознание и более обширное пугающее бессознательное: например, в одном из вариантов такого мифа брат и сестра породили семь пар злых духов и только три пары людей.
  
   В еще более интересных вариантах они рождают урода, бесформенный кусок мяса.
   Система воспроизводит саму себя, но неправильно - она сохраняет бесструктурность точки, ядра психики, и миф доносит до людей эту информацию. Мужское и женское - половины, равноценные противоположности, но новое целое, плод их контакта, или уродливо, или чересчур глобально. Значит, потребуется сильное и жестокое сознание, чтобы создать новые структуры. И в мифах брат берет свой меч и рассекает урода - из него получаются современники, нарды и духи, живущие на земле после потопа.
   Психические механизмы в таких мифах сводятся к телесным: к рассечению урода сводится различение; контейнирование - к вынашиванию в утробе. Такие мифы могут пригодиться, если мы работаем с психосоматическими симптомами или последствиями важных травм детства.
   Что этоза куски мяса, порожденные и отвергнутые братом и сестрой?
   Они могут символизировать переживание бесформенности, когда либо конфликт, либо возможные различия маскулинного и феминного в психике не поняты? Отбросы психики, связанные с догенитальной сексуальностью, частичные влечения? Восприятие Эго ничтожным по сравнению с целостностью гермафродита (пары сиблингов в тыкве)? Все эти интерпретации равно возможны. Решая проблемы сознания, коллективного и индивидуального, миф оставляет бессознательное в стороне, отвергает его.
   В любом случае брат и сестра должны отойти друг от друга, а архаичное в психике структурировать. Вот поэтому брат должен разрубить уродливое порождение мечом. Если же "мясо" просто выбросят, то речь идет только о сохранении коллективной модели взрослой психики.
   Дети брата и сестры не имеют индивидуальности. Это либо воплощения бессознательного, требующие расчленения в процессе познания, либо обозначения части некоего целого, составляющего мир или социум.
  
   Таковы мифы об одновременном и равноценном сосуществовании маскулинного и феминного аспектов психики - это лишь момент, и такая система крайне нестабильна, очень динамична. Но нужно сохранить и маскулинность, и феминность - так как же это сделать?
   Данной проблеме посвящен японский миф об Идзанаги и Идзанами, божественных брате и сестре. Сначала они разошлись, совершили круг и встретились снова. Первой вступить в брак предложила сестра - брат запретил делать это сейчас, и они прошли второй круг. Тгда предложение сделал брат, и оно было принято. Так было признано верховенство маскулинного аспекта в психике. Идзанами и Идзанаги породили детей-божеств. Последним был бог Огня, и Идзанами умерла, обожженная. Мы видим, что сосуществование маскулинности и феминности в одной области психики - это проблема, чреватая разрушительными аффектами (их воплощает новорожденный бог Огня). Мертвая Изданами попадает в подземный мир мертвых. Сохранить осознанными и действующими оба аспекта психики становится невозможным, и тот, что был признан подчиненным, ускользает... Но таким образом хотя бы осознается существование границы и разницы между сознанием и бессознательным. Брат следует за сестрой. Она говорит ему, что он не должен видеть ее. Но свет падает на нее, и брат видит ужасный разложившийся труп. Он спасается бегством, а труп сестры преследует его. Как бы ни было важно и знакомо потерянное психическое содержание, оно изменится, пребывая в состоянии автономного комплекса - будет вечно умирать и разлагаться, но все же сохранит свою не-жизнь. Возвращаясь, оно будет ужасным и агрессивным, разрушительным...
  
   Попытки преодолеть влияния инцеста
   Для того, чтобы понять, как брат и сестра живут вместе, необходимо вспомнить идеи Ноймана об отношениях матери и младенца и соответствующих стадиях развития психики.
   Кажется, отношения сиблингов в сказке повторяют отношения матери и младенца - и получается такой средний вариант, когда изоляция, брошенность предпочитается ужасному контакту с матерью, когда мать такова, что избавляется от порожденных ею сама.
   На стадии Уробороса маленькие брат и сестра живут вместе в изоляции, и ничего не происходит.
   Инцест с сестрой (по ее инициативе) или с матерью свидетельствует о том, что феминное выделяется и осознается первым, а маскулинное Эго должно отталкиваться от него, развиваясь от противного. И сейчас есть даже не миф, а научное воззрение, что маскулинность вторична и требует развития дополнительных признаков, кроме базовых женских.
   Инцест с сестрой по инициативе брата позволяет маскулинному Эго и как бы отделиться, рано созреть, стать всемогущим, и не сепарироваться по-настоящему. брат приходит к сестре в темноте, неузнанным: настоящей маскулинной социальной идентичности при этом нет и быть не может.
   Должен произойти обмен - сиблинга на брачного партнера, и часто этот партнер теневой. могущественный, коварный и может убить отвергнутого сиблинга. Убийства допустить нельзя, иначе психика потеряет полноту. а ее половина станет одержима теневыми архетипическисми содержаниями.
   Хорошо, если сиблинг (чаще сестра) станет посредником между индивидуальной и коллективной областями психики.
  
   Инцест дает:
   рождение чудесных детей,
   чудесного животного,
   нового племени.
  
   Пока есть пара сиблингов, индивидуальная психика может стать и женской, и мужской. Это зачаток как индивидуальной, так и совершенно неразвитой коллективной психики, лишенной пространства и времени.
  
   Изоляция нужна, чтобы заменить материнскую утробу на контейнер - жилище в лесу, тыкву... Отсекается связь с настоящей матерью, и мать должна стать символической. Так происходит в сказках Амазонии об инцестуозном брате-Месяце и его сестре. Беременную сестру съедают Ягуары; Мать Ягуаров спасает матку, в которой живут чудесные Близнецы, и позволяет им родиться. Это значит, что на уровне индивидуальном нельзя сохранить и феминность, и маскулинность - иначе поплатишься, вечно оставаясь ребенком. Поэтому человеческая мать должна превратиться в контейнер, а патронировать его содержимое будут архетипические влияния Великой и Ужасной Матери.
  
   Мы видим, что мифы сделали, что могли - структурировали психику. Но вот как поступать с феминностью, как ее отвергать и принимать? Это проблемы, скорее, индивидуального сознания, и им посвящено множество сказок о расставании брата и сестры.
  

Сказка

   Архаичные сказки в еще очень близки мифу - но именно они ставят проблему разделения маскулинности и феминности.
  
   Брат Месяц
   Целый кластер сказок Амазонии посвящен отношениям менструирующей сестры и ее инцестуозного брата, превращенного в Месяц.
   У девушки наступают первые менструации. Согласно традиции, ее отселяют в отдельную темную хижину, где она должна жить одна, пока не достигнет социальной и брачной зрелости. По ночам к ней приходит любовник. Она мажет его лицо черной краской (символизирующей смерть) или менструальной кровью Утром люди узнают, что табу нарушил не кто иной, как брат девушки. Далее варианты этой истории строятся по-разному. В сама фантастическом варианте брата убивают, он становится катящимся черепом и попадает на небо. Там он живет как ночное светило, Месяц - а в его функции отныне входит ранить девушек так, чтобы у них начались месячные, и поедать трупы умерших. В других вариантах он просто уходит на небо и превращается в Месяц. Сестра Месяца либо безысходно тоскует и превращается в птицу, навсегда оставшись между небом и землей, между социальным и мистическим. Либо из-за ошибки выбора ее съедают Ягуары, а ребенка или близнецов вместе с маткой спасает Мать Ягуаров. Таким образом, феминное навсегда исчезает из области социального и осознанного, а моделью не только человеческой, но и всей психики становится мужская - не индивидуальная, а воплощаемая группой мужчин, союзом. Инцестуозный брат на небесах тоже становится не совсем мужчиной - он или андрогин, или своего рода принадлежность женщин во время ритуала перехода от детства к зрелости. Чистая маскулинность - это группа мужчин, убившая его - сознание (или, скорее, некая убийственная мощь), которое отныне будет привязано только к мужскому союзу.
   После этого психика не может правильно отражать саму себя - пользуется лишь посредством сознания, которое сильно искажено в мужскую сторону. В любом варианте этой истории сестра становится матерью мальчиков - или одного героя, или пары чудесных близнецов. Близнецы или герой, воплощающие и нарциссическое Эго, и Самость в ее обновленной маскулинной форме, лишены внутреннего содержания, функциональны - они убивают, а иногда на их локтях и коленях отрастают острые лезвия - выделяют себя из окружающего их опасного хаоса, мстя Ягуарам, убивают их и таким образом создают границы Своего и Чужого; они и обладают только волей и инструментальной агрессией, но не какими-либо иными психическими функциями. Происхождение Близнецов важно для людей, но не для них самих.
   В этих сказках южной Америки речь идет не о формировании Эго, а о становлении амбивалентной Самости. вначале для интеграции служат общий родительский или отцовский комплекс. В границах его влияния и происходит то, что символизируется инцестом брата и сестры - познание феминности и маскулинности. Это компромисс, так как психика не выходит за пределы кровной семьи. Когда Месяца убивают мужчины, маскулиннность становится социальной - и формируется образ Теневой Самости - когда Месяц с неба поедает трупы и регулирует месячные. Он делает грязную работу, поддерживающую жизнь.
   Потом формируется феминность. Ненадолго образуется ось Мать-Дитя, но сестра не верить своим сыновьям в утробе и в итоге гибнет. Далее, опять ненадолго, образуется сигшизия Мать-Дочь. Но потом активируется маскулинная Тень группы - и девушку съедают ягуары. В таких условиях феминность нужна только как контейнер: Мать Ягуаров как-то может удержать своих сыновей (это первый контейнер). Она спасает матку сестры Месяца и дает родиться герою или близнецам (это второй контейнер). Феминность - это временное состояние психики, чисто служебное, предназначенное для трансформаций.
   В итоге рождаются близнецы, образ которых совмещает функции Самости, Теневрой Самости (отсечение лишнего) и нарциссического Эго.
   Если рождается один мальчик, ему приходится вернуться к людям. Он дик и прячется, и этим больше похож на образ травмированного Эго. Феминность здесь опять-таки играет вспомогательную роль, но уже не совсем контейнера, а инфантильной связующей Анимы: мальчика обнаруживают и приманивают к людям девочки, иногда бабочки.
   В. Мершавка (в статье о повести Н. Гоголя "Вий") пишет, что Гоголь проецировал Аниму на мужчин и в конечном итоге на труп панночки, называя ее мертвецом, когда она уже поднялась из гроба. Самость юноши (этот переход не совсем понятен) проецируется на зрелого мужа, Самость взрослого мужчины - на инфантильного и андрогинного юношу. Аниму подменяют, и формируется сигизия Senex-Puer. Возможно и то, что брат-Месяц будет "черновым" воплощением Анимы - знание о том, что значит менструальный цикл, что такое время и необратимость - такое вполне возможно, потому что и центральный символ мужского союза в Амазонии - это Мать, воплощенная в виде анаконды.
  
   Странствия инцестуозной сестры
   Сначала мир брата и сестры не имеет пространства, потом сжимается и превращается в полость, своего рода контейнер или автономный комплекс - когда сестра уходит в хижину для месячных.
   Потом, после инцеста, мир еще не обретает границ по горизонтали, но в нем возникает вертикальное измерение, содержащее два слоя. Брат превращается в Месяц и уходит в область сакрального и смерти. Сестра же старается всеми силами восстановить связь и превращается в птицу. Феминности отводится роль вечной одержимости тоскливыми фантазиями. См. "Красную книгу" - тоска Юнга и переживания ада после того, как Бог родился; человек должен переживать вместо божества, чтобы окончательно освободить его. Такая инфантильная психика теряет обе полярности - и мужскую, и женскую.
  
   Если же сестра беременна, то по вертикали в мире есть только небо и земля, но не промежуточное пространство, где летают птицы. Во время странствия сестры мир обретает границы по горизонтали. Сестра шла по плохо заметной тропе, проложенной людьми, вплоть до развилки. Таковы робкие попытки сознания группы проникнуть в область бессознательного, в которую не заходят так уж далеко. Граница, где сестра попадает в лес, не так заметна: ее или направляет по ложному пути индюк, или она сама ошибается, попадая в царство бессознательного и Безмерного - лес, где живут ягуары и их Мать. Видимо, Мать играет роль бессознательного, оберегая и вынашивая младенца\ев сестры, а маскулинность, связанная с материнскими влияниями, опасная и плохо понятная, воплощается образом группы Ягуаров, которые, вернувшись к Матери, съедают девушку.
   Мальчик или близнецы не могут вернуться той же дорогой, которой прошла их мать (видимо, это путь снов или психоза, предназначенный для индивидуума). Обновленное маскулинное Эго/Самость должно вернуться иным путем: пересечь реку или идти вдоль по реке. Это граница, созданная самим бессознательным и не связанная с работой личности или группы (контактный барьер У. Биона?). Мальчик, идущий вниз по реке, с помощью бабочек в конце концов попадает к людям, бабочки пьют его мочу на песке. Какие-то фантазии, связанные с маскулинностью, возвращают это содержание в область сознания, а дальше его приходится адаптировать (девочки нашли мальчика, и их отец привел его в дом0.
   Близнецы пересекают реку. У этой границы, как и уконтактного барьера, есть функции фильтра: те содержания, что образуют символ, проходят сквозь него, а странные объекты - нет. Близнецам удается переправиться через реку, а ягуары тонут в ней.
  
   "Сестра Месяца", эскимосский вариант:
   Брат и сестра совершили инцест. После этого они зажгли факелы, и брат спасся бегством на небо. Сестра погналась за ним, тоже попала на небо - но не может догнать его и гонится до сих пор. Так сестра и брат превратились в Солнце и Луну.
      -- Сестра, видимо, остается девушкой, несмотря на инцест, так как может попасть на небо в погоне за братом.
      -- Она не рожает, ее не съедают и даже не расчленяют. Она не превращается в птицу, и это чудо: появился секс без продолжения рода и без изменения статуса женщины. Сестра ведкет себя так же, как мужчина, но андрогинном от этого не становится?
      -- Из-за такого всемогущества сестры брат-Месяц теряет часть своего сияния и становится ночным светилом.
   В сказках эскимосов об инцестуозных брате и сестре речь о рождении ребенка не идет вообще. Брат и сестра превращаются в Солнце и Луну; брат вечно преследует сестру, но их встреча невозможна. Тут речь идет не об огромной трансформации психики и появлении Эго, а о ясной, но проницаемой границе сознания и бессознательного. Вероятно, для эскимосов уже неактуально выделение Эго-комплекса, он уже хорошо развит.
  
      -- Девушка, принадлежащая Месяцу, как-то рожает, менструируя. Месяц профанирует сексуальность - предельно приземляет ее, совершая половой акт с неприкосновенной по двум причинам женщину.
      -- Плата за сексуальность - смерть. Сестра гибнет после родов. Брат-Месяц убит односельчанали, и поле этого становится смертью, людоедом, пожирающим детей, и наносящим всем девочкам рану первых менструаций.
      -- Сестра - больше не девушка. и поэтому не может попасть на небо. Она задерживается между небом и землей, становится птицей. В этом что-то не так, потому что она не зачала и не родила.
      -- В казках о Кукушке обиженная своими детьми, мальчиком и девочкой, замужняя женщина-птица, мать улетает от детей. По Чеснову, мать-птица откладывает яйца, и ее тело распадается на порожденных ею детей. В сказках Амазонии этому соответствует пожирание инцестуозной сестры ягуарами после того. как она родила героя - она не просто распадается, но исчезает совсем, и этот распад не поддается сдерживанию. Мать-Кукушка поступает обратным образом. воссоздавая свое птичье тело - надевает крылья и хвост из кроильной доски.
      -- Мать-Кукушка улетает, и дети гонятся за нею. В норме это дети уходят от матери, а то, что происходит в семье Кукушки - серьезное нарушение магического порядка. Насколько серьезно нарушили порядок дети, отказав матери в стакане воды - это ведь мать может кормить детей и морить их голодом, а не дети - мать?
  
   История инцестуозных брата-Месяца и его сестры занимает положение на границе между мифом и сказкой. Более привычные нам сказки раскрывают динамику существования этого двуполого ядра психики на уровне индивидуальности.
   Итак, сначала брат и сестра живут только вдвоем...
  
   Изоляция брата и сестры
   Брат и сестра живут вместе в уединении. В таком образе психика представляет собою точку. Точка, согласно Н. Кузанскому, это неразвитое понятие, неизвестные возможности, полное отсутствие взаимосвязей, пространства и времени.
   Это значит, что либидо не будет направлено ни к бессознательному (что описано К. Г. Юнгом как интроверсия), ни к объекту. Либидо останется в пределах этого зачатка психики (возможно, примитивно-сознательного) - брата и сестры. Такая пара нарциссична, но этот нарциссизм крайне примитивен.
   Сиблинг пока кажется аналогичным другому сиблингу и, пока пара брат-сестра не разделилась, не может иметь ни человеческой, ни архетипической природы, ни даже вида частичного эго или частичного объекта. Природа таких сиблингов промежуточна.
   Сиблинг ни в коем случае не является и Другим - тем, кто может отразить Я, выступив в роли полноценного нарциссического зеркала. Не возникает вопроса. что отражает такое зеркало - но, когда пара разрушается, различия брата и сестры воспринимаются (чаще братом) как опасное предательство.
   Разнополая пара сиблингов символизирует крайне нестабильное состояние ядра психики (которое вначале кажется как раз крайне устойчивым и неизменным). во времени оно пульсирует между слиянием и разрывом. Циклическое время здесь неэффективно, и поэтому в конце концов появляется третий - злой партнер сестры или чудесная партнерша брата.
   Эта пара - всегда переход к линейному или спиральному времени, к новым стабильным и более дифференцированным состояниям: родителям и детям, двум брачным парам, системе сторон света. Иными словами, пара должна или что-то породить, или распасться, восполнив утраченное.
   Брат и сестра - зачаток психики, не коллективный и не индивидуальный, замкнутрый. итогом распада пары будет структурирование психики - выделение ее человеческой и нечеловеческой областей и обретение связей между ними.
   Брат и сестра живут вместе достаточно долго только в экстремальных условиях и тогда, когда они по-детски беспомощны. Когда опасность давно прошла, а сиблинги выросли, их что-то должно разлучить.
   Пара братьев, в отличие от разнополых сиблингов, обычно устойчива - Кастор и Поллукс умудрились даже разделить судьбу смертного и бессмертного. Пара сестер устойчива до поры до времени и распадается во время женской инициации.
   Преобразовать сиблинговую пару в более сложную структуру очень и очень непросто.
   Гибель старого
   Волшебная сказка не так часто заводит речь о том, как гибнет старый символ интеграции. Король, например, состарился и заболел, ему понадобились молодильные яблоки - и сказка больше не вспоминает о нем до самого конца. Иногда падающего нужно подтолкнуть: дать погибнуть, дав сложное задание ("Бух вы котел и там сварился" - но это авторская сказка). Целью сказки служит обновление символа интеграции - еще до того, как старый окажется совершенно непригодным.
   В архаичной сказке гибели устаревшего (его обычно убивают) посвящается отдельный сюжет. Так близнецы могут убить бабку-Олениху и набить ее шкуру осами. Так брат и сестра могут совершить инцест - он станет мертвоедом-Месяцем, а ее съедят леопарды. Для таких сказок важно, что сначала трагически или комически рушится старое (для нас это означало бы серьезный кризис или психоз), а потом возникает новый символ, совершенно иной.
   Теленок
   В чукотской сказке плененные Чертом-Кэле брат и сестра трижды пытаются убежать, но лишь в последний раз их увозит на себе маленький и слабый теленок (олененок); первые два раза их пытались увезти олень-самец и холощеный олень. Кэле может символизировать и Теневую Самость, и те разрушающие силы, от которых она защищает (психика на первых порах не делает таких различий). Он украл детей и держит у себя - значит, только с поддержки Теневой Самости и в результате травмы ядро психики, символизируемое парой брата и сестры, может какое-то время существовать. Дети голодны и живут под открытым небом - сказка осознает, что такое состояние почти не имеет ресурсов. Когда появляются спасители-олени, о ресурсы приходят извне. Взрослых оленей Кэле убивает - значит, никакая преждевременная взрослость выжить и развиваться не позволит. А вот хилый олененок убегает и привозит детей на берег моря. Выходит, что именно инфантильность и слабость позволяют спастись. Когда дети оказались в безопасном месте, теленок превратился (или был забит и превращен) в роскошное жилище. Это означает возврат к безмятежности диадных отношений, к парной модели только ядра психики, и остановку психологического времени.
   Эту пару должен разлучить тот же самый Кэле, которые некогда и выделил пару детей, похитив ее - и отделил от всего прочего мира. Он перестроил "скелет" психики и уничтожил ее модель как семьи.
  
   Вернемся назад и поглядим, а почему же брат и сестра остались одни и так цепляются друг за друга?
   Материнские влияния в сказках о брате и сестре
   Можно ли предположить, что материнские влияния в сказках о брате и сестре более опасны, если они присутствуют, чем если имеется материнская депривация? Например, Ябтане и Ябтако вполне комфортно живут без матери.
   В сказках типа "Гензель и Гретель" мать и в человеческом, и в архетипическом статусе крайне опасна: сначала она выгоняет детей (отвергает их), а потом появляется ведьма, поедающая детей. Здесь вся деструктивность принадлежит матери, а дети остаются невинными.
   В сюжете "Катящаяся голова" отрезанная голова матери преследует детей и хочет их съесть после того. как дети по неведению и по приказу отца ели ее сваренное мясо. Тут деструктивны обе стороны; нередки в консультировании переживания детей, которые являются всего лишь продолжением своих матерей и не имеют возможности быть собой; часто и матери воспринимают детей как пожирателей их времени и силы. Потом в сказке мать становится опасна для подросшего сына, соблазняя его. Брат до этого уже вступил в инцестуозную связь с сестрой. Хоть влечение к сестре не так опасно, оно оживляет инцестуозное влечение к матери, которое губит мужской аспект психики и запускает крайне деструктивные содержания в женском аспекте (сестра топит свою мать и сжигает себя).
   Деструктивность матеинких влияний может проявлять себя по-разному, быть активной или пассивной. Активной материнской деструктивности касаются сказочные сюжеты типа "Гензель и Гретель", пассивной агрессии и вины - сюжеты типа "Кукушка"
   Гензель и Гретель.
   Такие сюжеты распространены во всем мире. Детей могут выбросить, выгнать в лес, посадить в котомку и сбросить с горы - и все это делает их родная мать, которой не хватает ресурсов: ее семья или все племя голодает. Поэтому неудивительно, что рано или поздно появляется людоедка: гораздо чаще съедали детей, а не полезных для общества взрослых. То же самое происходит и с психикой: новые содержания, особенно те хрупкие, что возникли после травмы, приносятся в жертву привычному складу психики.
   Смысл сюжетов этого типа - в том, что материнский аспект может быть ужасным, и именно он первым обретает символ, а не "хорошая мать". Хотя благодаря этому ужасу брат и сестра начинают развиваться. Видимо, "хороший" или даже довольно скудный материнский аспект психики в столь аутичном состоянии воспринимается лишь как среда и не нуждается в символе. Нет на этом уровне разницы между материнской символикой и символикой Самости. А вот когда дети убегают от ведьмы, тут и возникает нужда в добром символе матери или Самости - например, девочку может спасти старушка. Либо ей после гибели брата дает совет Старый Ткач. Ведьма ест людей. В сказке братьев Гримм она живет в домике из лакомств - психика жаждет обрести хоть какие-то ресурсы, но может легко перепутать ресурс и эрзац, помощь развитию и опасное удовольствие. Поэтому она очень подозрительно относится к частичным оральным влечениям, отвергает их - и в виде голодных детей, и в форме сказочных людоедов и людоедок. Именно этот поиск надежных ресурсов чреват одержимостью и травмирует.
   Сказка может изображать одно и то же состояние или пассивным (брат и сестра во власти злодея), или активным (брат и сестра живут одни); порой состояние психики, символизируемое такой парой, может быть очень деструктивным. Есть сказки, где отдельно живущие брат и сестра являются людоедами. Это значит, что такая психика нивелирует все различия, регрессивна и защищает свою изоляцию, потребляя как ресурс и при этом уничтожая все социальные связи и навыки. Если состояние пары расщеплено: беззащитная пара и страшный злодей, пленивший их, то это состояние несколько более зрелое. Путем проекции создан символ их одержимости влияниями Теневой Самости и/ или Ужасной Матери - злой Кэле и ведьма-людоедка, например.
   Если расщепления нет, то речь идет или о коллективной психике, или о грандиозном мире внутренних объектов. В сказках о таком состоянии коллективного бессознательного есть протагонист-человек, который разделывается с деструктивной парочкой и таким образом создает Я, идентифицированное с определенным гендером. Если брат и сестра деструктивны и грандиозны, то один из них (брат) будет переделывать в ресурс более консервативную и опасную сестру. Менее деструктивный вариант о культурном герое - превращение сестры в пищу или воду.
   Кукушка
   Брат и сестра отказываются принести воды больной матери. УВ обиде она превращает кроильную доску (женский шаманский атрибут)и весла в хвост и в крылья и улетает. Дети, плача, бегут за ней. Ветви разрывают им животы, их кишки цепляются за землю, и они умирают.
   Кое в чем полезна и инверсия привязанности, когда ребенок опекает взрослого, который должен о них заботиться - это самый зрелый и доброкачественный тип из всех нарушений привязанности, но дети из этой сказки хотят навсегда остаться маленькими, что их в итоге и губит. Поскольку здесь есть брат и сестра, то речь идет о столь инфантильной психике, что инверсия привязанности развиться и не может - это было бы возможно, если бы мать обращалась к одному ребенку определенного. Очевидная слабость материнских влияний и отсутствие отцовских жестоко и необратимо травмирует такую психику.
   Превращение матери в кукушку отражает тоску такой незрелой матери по хорошей заботе; так что мать хочет стать ребенком своих детей. И еще это процесс, обратный родам - женщина перестает быть матерью и теряет телесность.
   Сказка не дает возможности интеграции содержаний, детских и материнских, травма воспринимается как необратимая. В некоторых вариантах отец (маскулинный принцип психики) убивает женщину-кукушку веслом.
  
   Отличия образов сестры и матери в сказке
   Если материнский аспект оказался столь же неэффективным, то чем могут помочь те психические силы, что воплощаются в образе сестры? Какие психические содержания этот образ воплощает?
   Дж. Хиллмен утверждает: героический миф не ведет человека к себе, это не описание индивидуации. Подвиги - это все новые и новые попытки оторваться наконец от всесильной и соблазнительной матери. В результате герой убивает в себе воображение. В архаичных сказках Ужасную Мать надо расчленить или она упадет и разобьется сама - и ее части превратятся в структурированный и полезный ландшафт, в культурные растения и пищу - так отражаются иллюзии, что можно силой вырвать у материнского аспекта те ресурсы для выживания, которые он не мог и не может дать детскому аспекту психики. В более или менее современных сказках мать не расчленяется и не трансформируется - просто уничтожается, и материнкие влияния полностью обесцениваются (герои привычных нам сказок и мифов обычно поступают именно так).
   В то же время психика стремится не трогать материснкий аспект, сохранить его в первозданном состоянии. В сказках о брате и сестре матери или нет вообще, или с нею что-то очень не так. Образ сестры в какой-то степени подменяет собой материнский аспект, но фигура сестры сложнее. В сказках о том, как шаман превращает сестру в реку или дерево образ сетры выступает в роли ресурса питания, неисчерпаемого, как материнская грудь. В отличие от всемогущей матери сестра-ресурс полностью управляема, ею манипулирует брат.
  
   Сестра-людоедка
   В сказке кетов "Хосядэм" брат и сестра долго живут одни. Брат вырос, захотел жениться и ушел. По пути он заснул, и его унесла себе на небо Женщина-Солнце. Она его любила, но брату с нею было слишком горячо, и он надумал вернуться домой. Коня ему дала жена. Пока брата не было, сестру съела злая Хосядэм (в других вариантах сестра сама превратилась в нее). Хосядэм отрубала ноги коню и спрашивала, варя обед, сколько ног было у коня. Брат отвечал: три, две, одна... я пришел пешком. Мышка предложила побегать по струнам музыкального инструмента, а брат тем временем убежал. Женщина-Солнце тянула его к себе; Хосядэм схватила его за ногу и дернула вниз. Брат разорвался пополам, и его жене досталась половина без сердца. Хосядэм съела свою долю. Женщина_солнце все пытается сделать своего мужа целым, но он не может жить без сердца и умирает. В некоторых вариантах Женщина-Солнце, отчаявшись, превратила половинку без сердца в Месяц - и он теперь нарастает, убывает и умирает.
  
   Образа матери в этой сказке изначально нет, но есть оба отщепленных материнских аспекта: бесконечно плохой (ужасная людоедка Хосядэм - сестра была ею съедена или, брошенная братом, превратилась в Хосядэм) и бесконечно хороший (Женщина-Солнце, с которой брату хорошо, но слишком жарко). Поскольку герой покинул сестру, то она уже не может воплощать абсолютно хороший объект. Герой завис между собственной и архетипической феминностью, оба они для него опасны, а примиряющего эти аспекты материнского символаа нет - и поэтому, во-первых, раз нет подходящего контейнера, феминные аспекты лишаются нормального для психики размера, становятся безмерно хорошим (но дискомфортным, Солнце), и безмерно плохим (Хосядэм); во-вторых, само зависание вне размара, между человеческим, детским и архетипическим символизируется образом людоедки Хосядэм.
   Когда брат гостит у сестры, она отъедает по одной ноги его коня, а он отвечает, что на таком и приехал. Так он вполне осознанно вводит ее в заблуждение и делает вид, что уже попал под ее влияние и не понимает происходящего.
   Когда конь полностью съеден, к брату тайком обращается мышь и предлагает помощь. Она бегает по струнам музыкального инструмента, а брат в это время убегает. Мышь живет с сестрой, в их старом жилище. Можно предположить, что это ничтожная частица феминного аспекта психики, не враждебная маскулинному Эго. но точнее будет думать, что мышь воплощает собою прежнюю связь брата и сестры. Эта связь теперь становится иной - не прямым общением, а символи ческой формой. Может быть, так осознается инфантильность прежнего сосуществования феминнгого и мкаскулинного рядом, без какого-либо глубокого контакта. Брат тянет время; отсчет времени - новообразование, этого не было в симбиозе прежней пары. Кроме того, незаметная мышь позволяет и брату стать незаметным - а мотив потери идентичности очень част в сказках.
   Сестра и не догадывается о проделке мыши. Людоедка очень архаична, для нее не существует контакта - только слияние и поглощение. Поэтому она и не замечает, что прежняя связь отщепилась. людоедка гипнотизирует себя, находится под собственными влиянием наподобие той девочки, что съела себя. в одной из сказок Амазонии.
  
   Сестра-людоедка подобна андрогину: в ней есть мужское и женское, человеческое (травмированная девочка) и демоническое. У нее два партнера, от которых она отказываться не желает: брата она должна поглотить. а от демонического маскулинного персонажа сохранять зависимость. Такой вариант возможен и сейчас: например, такова сюжетная канва ранней повести Ф. М. Достоевский, "Хозяйка".
   История может развиваться и иначе: сестра сохраняет примитивную целостность гермафродита и детские оральные влечения, порождающие страхи, а братья - целостность мужской группы. и группа эта закрывает глаза на проделки сестры, им нет дела до феминности. Только самый младший брат, в уединении, потеряв связь и со страшной инфантильной феминностью, и с коллективной моделью маскулинного, может выследить такую сестру и победить ее.
   Иногда смертоносный фаллос сестры-людоедки замаскирован: это клык (в киргизских сюжетах) или фаланга пальца (в сюжетах индейцев Северной Америки типа "Гризли"). Брат должен извлечь этот смертоносный инструмент, убив сестру, но ни в коем случае не должен его присваивать. Мужской фаллос не должен быть смертоносным. После извлечения этого страшного жала мужчина может отправиться на поиски Анимы.
   Сказочный брат
   Что ж, с феминностью удалось предварительно разобраться. Тогда кто же такой брат, что значит этот образ?
   Сказочный брат воплощает еще не Эго-комплекс. Скорее, это реактивное образование,, которое мыслит и действует в ответ на те проблемы, что приносит с собой феминность. Образ брата обычно куда ближе Персоне мужчины, чем к Эго. Либо это какая-то функция психики (часто инструментальная агрессия), которая сама себя выделяет из совокупности коллективных содержаний.
   Если маскулинность, действие, мышление и агрессия уже сложились как комплекс, то и восприятие феминности изменятся - тогда сестра будет восприниматься как пассивный объект или жертва чуждой, еще более страшной и действенной, мужественности. Ее образ и нужен-то будет лишь для того, чтобы улаживать отношения между разными маскулинными содержаниями. На эту тему возможны и комические, и серьезные сюжеты.
   Съеденная сестра из экскрементов
   Ее лепит Ворон, палеоазиатский трикстер, чтобы отвязаться от своего врага-Волка, выдав за него замуж. В первую брачную ночь такая кукла тает, и вражда патронов двух фратрий возобновляется.
   Создать что-то из собственного дерьма - это пародия на рождение, на материнские функции. Это самое обычное инфантильное всемогущество. Однако, анальность в такой психике неустойчива. легкомысленна и игрива, оскорбительно-агрессивна, и поэтому гораздо сильнее старые оральные влечения (поскольку быть рождающей матерью не удается, то сепарации не происходит). Волк, хранитель воды, которую Ворон у него воровал - символизирует отщепленные оральные влечения, а Ворон оказывается символом такого состояния, когда оральный дефицит (связанный через материнский комплекс с феминным) компленсируется примитивной выделительной анальностью.
   Это очень примитивная фантазия о феминном, грубая проекция. такая феминность нужна не сама по себе, а только как связующее звено в отношениях враждующих групп мужчин. Такая инфантильная феминная сущность должна вступить в отношения - и не может этого, тает от домашнего и постельного тепла. Трикстер в таких сказках оказывается дефицитарным - он по-детски жесток, и его чувства еще не существуют, это всего лишь эмоции и аффекты.
   Мужское я должно отказаться от всемогущества, а это в жестоком мире мифа очень опасно.
   Если сестру из дерьма Волк или Койот съедает от злости, то примитивная феминность воскресает. Трикстер становится беременным, и эти экскременты временами дают ему полезные советы - так же, как божественные близнецы дают верные советы своей беременной матери, сестре Месяца.
  
   Сестра, насаженная на палец духа
   В жилище братьев и сестры повадился ходить злой дух. Братья попрятались, а сестру он насадил на палец (влагалищем или задним проходом), зажарил и съел.
   Этот дух с острым пальцем воплощает мужской страх, связанный с сексуальной пассивностью - и страх активно внедриться в женщину, да такой страх, что подходящий для интромиссии орган заменяется пальцем. Злой дух мог бы изнасиловать и братьев, но наколол на палец и зажарил сестру. Маскулинное Эго трусливо жертвует собственной феминностью, позволяя унижать, мучить и травмировать ее. Зато потом сестра может быть торжественно освобождена братьями, которые теперь чувствуют себя сильными и храбрыми мужчинами.
   Монстр женится на сестре
   Очень часто в сказках сестру соблазняет какой-нибудь монстр. Эти сказки уже вполне традиционны. Брат символизирует маскулинный Эго-комплекс, Монстр - Теневую Самость и общий негативный Анимус женщины и мужчины. Образ сестры может трактоваться по-разному - или как собственной феминности, изменившей героическому мужскому Эго, или зачатку амбивалентной мужской Анимы. Сейчас не стоит подробно останавливаться на этом сюжете - ему посвящается эссе о Девушке и Водяном Духе.
  
   Потеря сестры и обретение жены
   Таков наилучший сказочный вариант - такие сюжеты отражают выход ядра мужской психики за свои границы, за пределы осознанного и наведение мостов в социуме или в некоторых областях коллективного бессознательного. Таких сюжетов тоже очень много.
   Изначально - ядро, состоящие из симбиотически связанных брата и сестры. Итог - полноценные отношения с прежде чуждыми мощными аспектами маскулинности (теневой или духовной) и с Анимой.
   Возможности развития в таких сказках:
      -- Обмен сестрами с другими важными мужчинами. Герой-брат и чужой мужчина из врагов становятся свойственниками, а сестра служит посредницей или, циничнее, чем-то вроде валюты для закрепления сделки. Таких сюжетов очень много в финалах ненецких сказок и героических сказаний.
      -- Сестра украдена мужем из другого мира. После этого муж может стать союзником и предложить помощь своих сестер. В переработанной якутами русской сказке "Царь Ёксекю", в исконно русской сказке "Ворон Воронович..." сестру крадут волшебные птицы и небесные светила. Получается, что герою на голову сваливается архетипический партнер по контакту. И не зря чудесный подарок он может получить не от этого персонажа, а от его чудесной сестры. Однако, реальностью воображения, с коллективным бессознательным не так-то просто поддерживать связь, не так-то просто воплощать эти содержания в мире людей. К примеру, в сказке "Царь Ёксекю" герой слишком рано открыл подаренный ему ларец, и царство, заключенное в нем, так и осталось в ином мире. В сказке о Вороне Вороновиче старик, побывав в гостях у Солнца, решил жарить блины на собственной лысине, как и его чудесный зять - то-то смеху было. А в сказе П. Бажова "Медной горы Хозяйка" подобный сюжет напрямую касается отношений с Анимой: Хозяйка Медной горы говорит Даниле-мастеру, что убранства ее чертогов он не запомнит - если бы такое пришло в голову ему самому, только тогда он смог бы воплотить подобный замысел.
      -- Муж может оказаться и врагом - это когда он в сказке не идет на контакт, и сестра утрачивается безвозвратно. Брат не может пережить утрату и оказывается с голым задом на ветру. По пути к сестре и ее мужу брат обретает жену из верхнего мира. Похититель жены может быть воплощать влияния Анимуса мужчины - тем духовным влияниям, под которые подпадает его утраченная феминность. Может быть, после того, как мужчина остался один (мальчику дают понять, что он должен соответствовать только маскулинным стандартам), он видит феминное как чужое, и этот характер чуждости делает женское более грандиозным. Эту грандиозность и то, что теперь женсмкое для мужчины теряет понятность и реальность, и символизирует персонаж-дух. Постигая феминное как духовное, мужчина обретет связь с духовностью сам - и тогда персонаж-дух - это воплощение Анимус и самого мужчины, и женщины. То, что Анимус общий, означает, что симбиотическая связь инфантильных маскулинности и феминности еще не расторгнута.
      -- Если похититель сестры добрый, то можно взять в жены его сестру и иметь дело с новым феминным духовным содержанием как с Анимой. В последнем случае, когда феминное и маскулинное в психике еще симбиотически связаны (брат и сестра не расстались), Анима мужчины сразу выступает в божественном или демоническом обличии. Архетипическое содержание опасно вторгается на место дефицита феминных содержаний - ведь мужская психика стремится изгнать за свои пределы все женское.
      -- Далее брату предстоит увидеть, насколько опасна его сестра (воплощение его собственной феминности), и победить ее мужа, как правило, демонического.
      -- Потом брат берет себе вторую жену, земную. В этом не возникает необходимости, если похититель сестры добрый, и сестра остается в живых.
  
   Боль разрыва и ужас
   Боль разрыва, возникающая когда "своя" феминность (сестра) отделяется. Ужас, когда на ее место приходит феминность архетипическая (амальгама образов Анимы и Матери). Иногда все это всплывает "постфактум", когда уходит и чудесная жена (например, в "Ябтане, Ябтако и Яндоко").
  
  
   Существуют, но не так распространены, и сказки о расставании брата и сестры, которые касаются в основном становления женского Эго-комплекса.
   Братья жены
   имеют огромное значение в сказках традиционных культур. Вспомним, там подросших мальчиков должен воспитывать не отец, а брат матери. Принцип наследования напрямую связан с сестрой, а брат выступает как своего рода ее орудие: потому что он мужчина и может совершать активные действия в социуме, а не только в семье.
   Это сказки типа "Синей Бороды", но более древние, где речь идет о противостоянии мужа сестры ее братьям. Если бы сестра уступила мужу на расправу или для эксплуатации своих братьев, это значило бы, что феминный Эго-комплекс передает все психические функции в веде6ние патриархального принципа, мужской персоны своего времени. Она сама делается бессильной, и из образа Эго-комплекса становится "всего лишь" воплощением мужской феминности или в лучшем случае Анимы, а маскулинная Персона мужчин обогащается. Женщина лжет, скрытничает и делает так, чтобы братья были преданы именно ей.
  
   Как и более древние сюжеты, истории о девушках могут начаться с травмы. Мы знаем сказку "Сестрица Аленушка и братец Иванушка", но подобный сюжет широко распространен в Северной Африке и в арабских странах.
   Братец-Козленок
   Важные действующие лица - старшая сестра, младший брат, добрый царь, его злые сестры или мать.
   Сестрица - некая нарциссическая фигура, сама себе мать.
   Братец: воплощает незрелую, импульсивную и робкую, маскулинность сестры.
   Сначала психика регрессирует (маскулинность сестры теряет человеческий облик). Этот момент выражен так: брат хочет пить; сестра, наверное, тоже жаждет, но еще может контролировать себя. Жадные частичные оральные влечения проецируются на незрелую маскулинность; она не может с ними справиться, и происходит катастрофа: в этот момент братец превратился в козленка. Такая маскулинность способна сдерживаться лишь для того, чтобы превратиться в нечто совершенно безобидное (братец не превращается в льва и волка, делается козленочком или олененком). Пока они идут с сестрицей, он еще относительно самостоятелен, но ему катастрофически не хватает энергии, он хочет пить. Потом, уже козленочком, он становится только функцией сестрицы, ее детской частью.
   Итак, сестрица усиливает свою феминность, становясь матерью для себя и братца - а вместо маскулинности остается пустое место. И тут, как раз в это время, появляется персонаж, символизирующий и интеграцию коллективного сознания, и Анимус женщины - молодой Король. "Приманкой" для Короля является Братец (козленок или олененок), охотничья добыча. Это значит, что сама Сестрица еще не заслужила появление такого высокоорганизованного образа Анимуса, как Король, и движение к столь высоким духовным областям для нее будет трудным.
   После всех перипетий этой сказки, когда Сестрица делается более зрелой, ее маскулинность восстанавливается под влиянием Анимуса - Король возвращает Братцу человеческий облик.
   Кто является Анимой сестры? Четкого образа нет, так как женское Эго в те времена приравнивалось или к Персоне, или к образу матери. В этих сказках много теневых женских фигур. Наиболее полно Аниму Сестрицы воплощает первая жена, сестра или мать Короля, которая требует, чтобы козленка зарезали и сварили - и она близка женской Персоне, полна влияний коллективного сознания. Она трансформировала Сестрицу, приблизила ее к смерти.
   Можно выразиться и более иронично. Установка сказки такова: "моя маскулинность - детская, беспомощная, да еще и козлиная, а вот маскулинность мужчин царственна". Эта угодливая установка позволяет сестрице хорошо ладить с мужем, царем или шахом, но в схватках с его агрессивными родственницами она проигрывает.
   Индивидуация сестры
   Сказок этого типа не так много, и сюжеты их не очень разннобразны: в основном, о путешествии двух сестер или об испытаниях хорошей и плохой сестры (типа "Морозко", "Госпожи Метелицы") или "Подменыша".
   Если действует пара сестер, то мы можем предположить или примитивный нарциссический способ становления Эго (такое чаще происходит с братьями-близнецами), или несформированность Эго и конфликт лишь между Тенью и Персоной: хорошая, воплощение Персоны, остается в живых и вознаграждается, а плохая, воплощение Тени, гибнет по собственной невоспитанности и глупости. Теневыми оказываются жадные инфантильные содержания, реже и в более архаичных сообществах - маскулинные черты женской психики.
   Если у женщин не предполагается наличия полноценного Эго, то тем важнее становятся истории о героях-мужчинах, типичных в культуре моделях Эго. Отсюда сказки о переодетой сестре, о спасении сестры братьями. особняком стоят истории наподобие "Синей Бороды": при отсутствии четкого феминного Эго-комплекса всегда есть риск одержимости негативным Анимусом.
   Есть и такой вариант, что одна сестра оказывается в ином мире, а вторая как резерв и посредник - в обыденной реальности. Это очень частый мотив - такое происходит, например, с Антигоной и Исменой у Софокла. Антигона нарушает запрет, хоронит брата и вступает в конфликт с правителем города, который ее казнит; Исмена отказывается так себя вести и доброжелательно советует сестре повиноваться и знать свое мето; она остается в живых, но ее только человеческая жизнь для мифа ничего не значит.
  

Расставание брата и сестры

   Пока маскулинное и феминное в психике не разделены, не развиты и не осознанны, они существуют как равные возможности для развития - ведь в первобытном обществе женщиной и особенно мужчиной нельзя стать просто по праву рождения: если не будут пройдены обряды инициации, человек навсегда остается ребенком. Гендерная идентичность "делается". Так вот, пока она не "сделана", пока не началось становление гендера, психика представляется как пара одиноко живущих детей, брата и сестры.
   Настоящий контакт между ними невозможен, они единосущны и их отношения до поры до времени представляют собою то, что на языке гештальттерапевтов называется слиянием. Только ценой травмы, разлуки и утрат мужское и женское отделяются друг от друга и возникает возможность двух путей развития - для мужчин и для женщин. В сказке или уходит на поиски приключений брат, или сестра оказывается украдена.
   Что же теряет психика, влипнув такой конфликт? Целостность; неприкосновенность и уникальность своего ядра; независимость от времени и социальной ситуации. Так о чем речь в начале сказок о брате и сестре - о первичном нарциссизме младенца? Не совсем. Чаще всего брат и сестра оказываются одни в результате какой-то катастрофы; вероятно, речь идет о шизоидной реакции, об изоляции ядра психики и о том, что оно не ищет ресурсов. Те процессы и аспекты психики, что могут стать ресурсными, пробиваются к ядру сами, и это переживается как утрата, потеря, душевная боль. Поэтому в сказках иногда погибают и брат, и сестра.
  
   Возможно, образы брата и сестры, воплощения человеческой (не архетипической) маскулинности и феминности - это и защиты от опасных для нарциссического Я влияний Анимы и Анимуса, и персонажи-посредники для общения с ними. В первом случае, например, брат-защитник против грандиозного злодея - это защита от влияний нарциссически-грандиозного теневого Анимуса женщины. Во втором случае сестра героя может быть посредницей при женитьбе брата - человечески-феминное становится для мужского Я контактером в отношении с Анимой; когда же сестра попадает в плен, то она провоцирует контакт с грозными мужскими персонажами: феминность становится проводником для влияний Анимуса мужчины.
  
   В одной из сказок инцестуозные брат и сестра превращаются в каланов - один плывет на восток, другой - на запад. Так создается пространство психики. Это пространство реализуется за счет движения и во времени тоже. У океана нет границ, и каланы никогда не встретятся - такова коллективная модель абсолюной противоположности мужского и женского; но это и модель безграничности психического пространства. Если Солнце и Месяц, тоже инцестуозная пара, встретятся, то произойдет катастрофа - психика схлопнется в точку и потеряет все понятные значения. Движение светил создает суточный и годовой ритм и таким образом закладывает основные границы.
  

Что могут значить образы брата и сестры

   Проблема распада пары "брат-сестра", если считать, что самое примитивное состояние психики не коллективно и не индивидуально пока не решена. И создается впечатление, что гендерную идентичность можно выбирать. Такое мнение приемлемо для ЛГБТ-активистов. У обычного гетеросексуала, особенно в традиционном обществе, выбора нет, его гендерная идентичность задана биологическим полом. Образы брата и сестры должны иметь косвенное отношение к только гендерной идентичности.
   Кто такие брат и сестра? Если речь идет о сказках традиционных обществ (сиу-дакота, юкагиры...), то братьям и сестрам старше 5 - 6 лет, запрещено даже разговаривать между собой. Это, по мнению Э. Эриксона, необходимо не столько для профилактики инцеста, сколько для того, чтобы распределить напряжения и нормы взаимного уважения в расширенной семье. В сказках юкагиров об одиноко живущих брате и сестре герои такому запрету не подчиняются; следовательно, речь идет о детском состоянии психики, когда гендерные различия задаются извне, и нет социальных связей, кроме отношений с матерью. Это досоциальное состояние - нет никаких контактов, а все разнообразие труда сводится к довольно архаичной индивидуальной охоте. Видимо, в сказках речь идет о процессе сепарации от малой семьи и о социализации. Складывается парадоксальная ситуация: коллективное сознание поддерживает модель классификационной системы родства, а для индивидуальной психики выбирается модель кровной семьи (отец - мать - дети). Видимо, выделение из всеобщего кровной семьи и человеческой индивидуальности происходит одновременно. Но тогда все разломы коллективной модели обязательно отразятся на индивидуальной психике и будут чреваты очень болезненными утратами.
   Брат и сестра - единый символ ядра психики до образования стабильного Эго-комплекса, но уже после интеграции содержаний Персоны своего пола (пока на понятийном уровне). Интересно, что возраст сказочных героев всегда старше, чем 5 - 6 лет (часто это взрослые юноши и девушки). Почему такое запаздывание в развитии? Неужели сказка видит проблему необходимости Эго-комплекса, пока он еще в зачатке?
   Парная психика всегда пассивна: она детская или сиблинги живут без событий. Условие активизации - конфликт брата и сестры - или утрата одного из них. Тогда психика обретает полюса. Возможно, это ядро - зачаток символа Самости/интеграции коллективного сознания, который полностью реализуется в образе сакрального брака сиблингов; такой вариант типичен не для сказки, а для мифа.
   Либо это символ ядра травмированной психики. Теневая Самость пресекает все попытки развития, воспринимая их как травму. Э. Эриксон приводит историю девочки Джин - она путает активного и пассивного партнера во взаимодействии с родителями. Та же самая путаница активного и пассивного возникает и в сказках о брате и сестре, когда встает вопрос, почему и для чего они так связаны друг с другом и изолированы? Деструктивная отсекающая агрессия может приписываться и члену пары (брату - например, Ябтако отсекает кисть тому, кто подвесил его сестру за волос), и внешнему грандиозному персонажу, представляющему Теневую Самость (Мифический Старик юкагиров, удерживающий детей на плоту; ведьма Гензеля и Гретель). Судя по путанице в пассивности и активности детей, если рассматривать массу сказок в целом, речь идет о конфликте, подобном шизофреническому. Но - в каждой отдельной сказке есть или приписывание ужасающей агрессии только внешней силе, или агрессивен брат (это реже). Таким жестким различием психика спасается от сильнейшей тревоги.
   Внешние границы психики символизируются только в образе жилища. Внутренних границ, кажется, нет совсем, так как брат и сестра способны "телепатически" знать, что происходит с каждым из них.
   Не во всех сказках брат и сестра образуют пару. Там, где одна сестра (или пара сестер) и много братьев или один брат и несколько сестер, то протагонистом становится единственный или парный сиблинг. Тех, кого множество, можно представить как образы психических функций (братья, защищающие сестру) или потерявшую дифференцированность феминность или маскулинность. Так в сказках типа "Дикие лебеди" маскулинное в психике женщины отвергается материнскими содержаниями коллективного сознания (братьев обесценивает и прогоняет королева), уходит в область фантазий и фрагментируется (братья днем превращаются в лебедей или воронов), и девушке приходится молча восстанавливать контейнеры для этих содержаний, чтобы снова их вочеловечить (она плетет рубашки из крапивы или страстоцвета).
   Если у брата есть несколько сестер, а у сестры несколько братьев, то психика, состояние которой описывает сказка, находится в неравновесном состоянии, ее развитие уже началось; проблема находится внутри пары (такова, например, совокупность сказок о Гризли; зловредна сестра, уникальный элемент в совокупности; уникальная сестра может с т аль и спасительницей - например, в сюжете типа "Дикие лебеди"). Если есть только один брат и только одна сестра, то проблема сказки понимается как травма, как вмешательство ужасной силы извне (например. Хосядем съела сестру Месяца). Исключение - сказки об инцесте по инициативе брата.
   В такой паре гендерные различия осознаются только на уровне понятий и функций, не имеющих прямого отношениия к сексуальности. Они заданы культурой, т. е., они по нашим представлениям, внешние. Они зависят от физических возможностей и от разделения труда - и довольно пусты, пока не наполнятся сексуальными содержаниями. А где же тогда в сказках прегенитальная сексуальность? Есть персонажи орального уровня (людоеды), но больше они связаны не сексуальностью, а со смертным ужасом. Из всей ненормативной сексуальности упоминается только инцест. Тогда гендер можно рассматривать как частный (и очень консервативный) аспект Персоны.
   В психике культурально выделяется одно ядро-гендер, соответствующее биологическому полу. Отношения к другой, иной по гендеру, части психики, противоречивы. Она может существовать как равноправная, но только на уровне понятий, знания о другом гендере для определения себя через отрицание гендерно чуждых черт - но это возможно, если носитель "своего" гендера не видит собственных гендерно "чужих" черт и/или проецирует их по правильному адресу, на всех представителей другого пола. А вот если такие черты проявляются в "себе", то они или охватывают психику: например, сюжеты о том, как брат/сестра вовлекает партнера в инцест либо сестра становится людоедкой (в отличие от растворяющей и всасывающей Матери Сестра жестоко нападает, расчленяет и съедает - это страшнее и не имеет обертона приятного "таяния", растворения - гнев сестры однозначно ужасен). Значит, если есть угроза гендерной идентичности, то черты противоположного пола смещаются в Тень. Колебания по оси Тень - Персона весьма часты.
   Поскольку свято место пусто не бывает, то вакуум, оставшийся после такого вытеснения, заполняется содержаниями (в благоприятном случае) Анимы мужчины или Анимуса женщины. Теперь герою предстоит познать другой гендер не как свою темную половину, а как самостоятельное явление.
   Сестра может быть не самостоятельным образом, а функцией, обслуживающей интересы брата. Например, Э. Эриксон описывает социальную роль сестры у сиу-дакота: это обслуга брата-охотника и идеальная женщина, когда она имеет честь омывать его раны, полученные на празднике Солнца. Персона мужчины строится тоже так, что подчиняется основной деятельности в определенном сегменте природы, то есть как общественная функция (охотник сиу, рыбак юрок, оленевод тунденный чукча). Часто сестра является только объектом для брачного обмена, что бы соединить две группы прежде враждебных мужчин. Она может оказаться и предметом их конфликта.
   Поскольку в таких культурах очень важны мужские сообщества, то можно предположить наличие не только заданной Персоны мужчины, но и мужского Анимуса - противника или духовного наставника. Тонкие различия Персоны и Анимуса мужчины надо бы описать.
   Не совсем понятно, одержима ли переодетая сестра Анимусом или же она пользуется мужской Персоной осознанно.
   Поскольку индивидуальность женщины строго задается Персоной, функцией от Персоны мужчины, то у женщин появляется компенсаторный образ, несущий потенциально мощный и опасный ресурс: конгломерат содержаний Тени, Анимы мужчины и Анимы женщины, а также Великой Матери. Иногда это ресурсное состояние считается проявлением женской Самости (Дикая Женщина в понимании К. П. Эстес).
   В самых архаичных сказках есть чередование состояний психики (еще не эго-состояний, так как Эго-комплекса пока нет: мужское (брат стремится совершить инцест) - женское (сестра остается одна, переживает опустошительную утрату и гибнет) - мужское (рождение сестрой героя или героев - близнецов). Это цикл про обновление мужского, женское здесь - средство. Мужские аспекты имеют архетипический характер: Месяц как автор и хозяин смерти и перерождения; близнецы или один культурный герой и ли герой-мститель. Они столь горды, что своей волей становятся сверхъестественными существами. Женское никогда не переходит предела человеческого - сестра или превращается в вечно кричащую тоскливую птицу, образ тоски или ностальгии, либо гибнет. Все сверхъестественное принадлежит образу Великой Матери, Жабы (жаба - это живые о одушевленные сексуальностью женские гениталии), которая спасает только матку героини и находящегося в ней героя от своих прожорливых сыновей-Ягуаров. Уточнить, есть ли сказки с чередованием "мужское - женское - мужское - женское...". В сказках с чередованием состояний они сначала взаимодополняющи, а потом резко расходятся по оси "человеческое=женское - сверхчеловеческое=мужское). Без того, чтобы войти в контакт или стать сакральным, не бывает Эго-комплекса.
   В образе пары брата и сестры выражаются и наиболее примитивные диадные отношения, подобные самым первым отношениям матери и младенца (М. Балинт). Но: отношения брата и сестры равноправны, такой всемогущей фигуры, как мать, нет. Любая регрессия и любое развитие выглядит из-за отсутствия материнских содержаний крайне опасными. регрессировать некуда и нет смысла, а попытки развития нарушают хрупкое равновесие пары. Когда сиблинг изменяется, становится возможно включение в пару кого-то третьего, но это переживается как огромная опасность.
   Значит, образ пары - это модель симбиотических отношений, когда психика принимает другого как часть себя - и вместо углубления отношений и развития системы гибких границ только приращивает себя. Приращение пугает, так как нет границ, а идентичность очень хрупка. Поэтому положение брата и сестры в сказках кажется или опасным (им грозит поглощение или уничтожение), либо нет ресурсов для развития (дети голодают). По У. Биону: пара брат/сестра это символ зачатка психики, не имеющий подходящих контейнеров, в окружении Безмерного, зачатка этноса и рода.
   В нарциссическом уединении травмированных детей сиблинг, особенно сестра для брата, служит зеркалом. Когда брат вырастает, сестра не может отражать его, и брат уходит, выбрасывая ее из головы. Поскольку речь идет о нарциссических проблемах, сестра реагирует яростно и разрушительно - превращаясь, например, в людоедку или Гризли. Сестра может быть и связной, посредничать в отношениях с окружающими. Обе этих роли хорошо показаны в поэме "Витязь в тигровой шкуре".
   Такое зеркало может отразить не только осознанное, но и бессознательное. Поэтому образ сиблинга, чаще сестры, становится символом первой границы между сознанием и бессознательным. Сиблинг противоположного пола, отверженное воплощение собственной феминности, оказывается посредником в отношениях с Анимой или Анимусом или их противником. Сиблинг может быть аналогом родителя того же пола или своего рода проводником родительских влияний. Может быть и противником родительских имаго (или архетипов?). Сиблинг, особенно сестра, может быть посредником в отношениях с гораздо более могучей архетипической Тенью или первым из возможных воплощений Тени - всего бессознательного в целом. Сиблинг (особенно сестра) может быть проводником и шаманским духом.
   Поскольку феминное связано с отсутствием самостоятельной активности, то свои феминные черты воспринимаются как крайне опасные, угрожающие самому существованию Персоны или Эго-комплекса мужчины (см. сказки, где сестра жаждет инцеста с младшим братом, а потом приходит в жуткую ярость). угрожающие распадом психике мужчины - дальше мужчина выбирает между своим Анимусом и Анимой: выбор Анимы опаснее - божественность Анимы мужчины компенсирует жуткую вредоносность феминной Тени - потом. после Анимы, может появиться вторая жена-человек: ведь брак с Анимой грозит опустощением - Анима мужчины служит для того, чтобы вызвать обратно его женственные черты и для того, чтобы они, эти черты, могли проецироваться на образ Анимы, тогда мужчине будет сравнительно уютно и безопасно в своей постоянно требующей жертв мужской социальной роли.
   Сестра может заставить видеть невыносимое, а брат делает выбор - не видеть. Так, брат Хосядэм отрицает, что та постепенно съедает ноги его коня. Так умершая Идзанами разлагается на глазах брата в подземном мире, а он сбегает от нее на землю.
   Образ сиблингов как контейнер
   Сказочные брат и сестра - пустая карта. Это контейнер, в котором могут оказаться содержания родительских имаго или комплексов, отверженное пассивное или либидинозное частичное эго, Тень, Самость, Анима и Анимус как пара. В диспозиции таких сказке нет ни коллективного сознания, ни коллективного бессознательного, еще нет и индивидуальной психики.
   Это не единственный, а двойной контейнер. В одном из них - ядро Эго-комплекса (чаще мужского), и отличие от Я уже осознается. Во втором - место для чего-то еще, что нужно или отвергнуть, или интегрировать. А пока брат и сестра воспринимают друг друга как единое целое или как alter-ego, и даже необходимости границ между ними нет.
   Важно, что после разделения - и тогда, когда необходимость отграничить в себе маскулинное от феминного еще не была понята - появляется мотив неузнавания: или не опознан партнер, или не понято изменение его природы, что стала зловещей.
   Например, инцестуозный брат-Месяц приходит к сестре ночью, как незнакомец. и она пачкает его черной краской 9предназначенной для менструирующих девушек), чтобы потом узнать. Или наоборот: вернувшись домой от Женщины-солнца, брат долго не понимает, что сестра превратилась в людоедку Хосядэм. Если вспомнить концепцию Своего и Чужого (Байбурин), то изменившийся сиблинг - безусловно, Чужой, но это не осознается. Дело в том, что, когда брат и сестра жили вместе в изоляции, противоречие своего и Чужого было снято, но они-то считали себя только Своими.
   Поскольку этого противоречия не было, образ сиблинга как контейнер, а особенно его содержимое изменялись и подменялись незаметно. Образ сиблинга, бывшее alter-ego, теперь стал очень неэффективным и обманчивым контейнером: в него попадают, не разграничиваясь, все содержания, какие только могут быть - и Тени, и негативных Анимуса/Анимы, и материнские влияния, и все это в сумме приводит к жуткому переживанию Безмерного. Действия протагониста - спасение и агрессия, выход за пределы пары позволяет отличить эти грозные содержания от себя самого.
   Сексуальность в сказке
   Вообще-то, настоящую сексуальность сказка не описывает, это ей плохо удается. Ей доступны описания брачных норм. сексуальных страхов, гендерной идентичности. Доступно и символическое значение сексуальности - порождение нового символа интеграции, отношения с Анимой/Анимусом... Сказки о сексе на протяжении нескольких тысяч лет представляют собою вариации похабных ныне анекдотов. Там, где сексуальность опитсывается, как в сказках про Водяного Змея, она зла и опасна.
   Поэтому трудно разобраться, кто есть кто, в сказках о брате и сестре. Сначала маскулинная область женской психики и феминная мужской была привычной и детской. И вдруг - раз, и вместо милой сестры появляется людоедка, а вместо брата сестра выбирает Кэле, убивающего ядовитым зубом.
   Природу желания мужчин и женщин описать сложно - в сказке все будет сведено к генденрным различиям. Поэтому брат и сестра оказываются в недоумении перед обиженной поглощающей людоедкой с зубастым влагалищем или преследующим злым духом, что пронзает клыком или насаживает на палец. Вместо фаллоса вообще речь идет о змее, сучке, оружии; влагалище делается ядовитой жабой.
   Оппозиции мужского и женского
   В мифе и сказке, особенно архаичных, эта оппозиция выделена, но не наполнена никакими содержаниями, кроме чисто физиологических различий.
   С какими еще оппозициями традиционное сознание уравнивает мужственность и женственность?
   Далее мужское обретает значение группового и правильного, женское - одинокого и ненадежного. Формируется оппозиция субъекта-мужчины (это тот, кто способен убивать) и объекта-женщины.
  
   Проблема содержательного значения этой оппозиции ставится мифом о предках, спасшихся в потопе; сказки об инцесте указывают на опасность слияния противоположностей и на необходимость их жесткого расщепления.
  
   Важно, что происходит между братом и сестрой и как это происходит.
   Сказки о "как" посвящены разделению сиблингов: "сестра просела" (уточнить); сестра попадает под власть людоеда или становится людоедкой; брат покидает сестру после инцеста. это проблемы индивидуальной психики, гендерной идентичности и того, что моделью Эго будет служить маскулинность.
   Сказки и мифы о "что" посвящены коллективной психике. (Отнять у женщин мужские атрибуты?)
   В сказках о братьях и сестрах результатом становится различение коллективной и индивидуальной психики.
   Коллективная психика:
      -- Симметричная двуполая пара.
      -- Занимается становлением и развитием оппозиций (полярностей), созданием многомерных сложных систем.
      -- Становится важной проблема расчленения.
  
   Индивидуальная психика:
      -- Это монада.
      -- Она может быть только одного пола, и гендерную идентичность выбирает не сама.
      -- Занята выделением Эго и уничтожением всего, что от Эго отличается 9в архаичной сказке), диалогом с архетипическими персонажами и интеграцией 9в волшебной сказке).
      -- Для нее важно не расчленение и последующее создание стабильной структуры, а уничтожение противника и, значительно позднее, диалог с ним.
  
   Самость или Я
   Можно предположить такое:
   Когда речь идет о паре близнецов без матери, то в сказке (чаще - мифе, например, о потопе) речь идет о становлении Самости, которая еще неотличима от символа интеграции коллективного сознания.
   Если же дети маленькие, брошены матерью или как-то зависимы от ее настроений, можно предположить, что сказка посвящена развитию индивидуальной психики.
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"