Аннотация: Психологическая интерпретация ненецкой сказки "Ябтане, Ябтако и Яндоко" в авторской обработке В. Санги
В работе использован текст ненецкой сказки "Ябтане, Ябтако и Яндоко" в пересказе В. Санги. - "Легенды и мифы народов Севера", - М. "Современник", 1985. - с.37 - 50.
Расторжение симбиоза
В этой сказке, оригинальной и по форме, и по содержанию, очень длинная и богатая действиями диспозиция (зачин). Сначала речь в ней идет о том, как существует ядро психики, отображенное образом пары - брата и сестры.
"Вдали от людных стойбищ одиноко стоит летний домик. Стоит он там, где нет леса, где замедляют бег бурные горные реки, а вершины гор царапают небо. Равнинная, слегка холмистая земля гола, как колено, и ветру не за что зацепиться. В домике живут двое -- Ябтако и Ябтане, брат и сестра".
Это типичное начало сказки об одиноко живущих сестре и брате: ландшафт однообразен, в этой местности ничего существенного не происходит. Брат и сестра живут вне времени и вне социальных связей. Поскольку живут они одиноко, то не возникает противоречия между индивидуальным и коллективным - и, следовательно, мы не сможем понять однозначно, кто является протагонистом сказки: такая психика абсолютно уравновешена и симметрична, ее феминный и маскулинный аспекты отражены один в другом, и о сформированном Эго-комплексе и речи нет. Обязанности распределены вполне традиционно: Ябтако охотится и дома бывает редко, а Ябтане ведет домашнее хозяйство, обеспечивая семью пищей и одеждой. Различия женского и мужского аспектов коллективной психики пока очень тривиальны, сводятся лишь к разделению труда и лишены какого-либо намека на сексуальность. Отношения героев сказки очень тесны (они не нуждаются в людях со стороны) и в то же время пусты и отстраненны. Пока маскулинное и феминное в психике не отделено друг от друга. контакт между ними не возможен, да и не кажется нужным.
Однако кое-какая асимметричность уже намечена. Во-первых, брат старше сестры и, видимо, имеет власть над нею. Во-вторых, сказка называется не "Ябтане и Ябтако", а "Ябтане, Ябтако и Яндоко". Песик, который не играет в сказке самостоятельной роли, оказывается весьма важной особой. Ябтако гораздо больше времени проводит в его обществе, Яндоко - его товарищ по охоте.
По порядку имен можно предположить, что сказка посвящена сестре. Значит, психика теряет симметричность близнецовой пары. Примитивная парная психика - это состояние сосуществования мужского и женского в психике, которая еще не является ни коллективной, ни индивидуальной, поскольку это ядро находится или в одиночестве, или живет в привычной семье, где родительские образы выполняют функции границ зачатка Я. Это состояние детства психики, того возраста, когда ребенок стремится к освоению мужской или женской Персоны и воображает, что можно стать мужчиной или женщиной, лишь соблюдая определенные правила. Черты гендера, не соответствующего биологическому полу, тоже находятся в сфере внимания ребенка или взрослого архаичной культуры: он определяет себя не только через овладение нормами своего гендера, но и в не меньшей (если не большей) степени через отрицание чужой гендерной нормы.
Такое состояние психики хорошо описано Э.-Т.-А. Гофманом в сказке "Щелкунчик и Мышиный Король". Начало сказки таково. В семье живут брат Фриц и сестра Мари, почти ровесники, 6 - 7 лет. У Фрица есть кони, солдатики и оружие. Мари играет сахарными куколками. Дети мирно живут, хотя и делают друг другу замечания: Фриц для Мари грубоват, а она кажется ему трусихой. Пока не появляется Щелкунчик, игрушка, не предназначенная только для мальчиков или только для девочек, никакого развития в этой сказке не происходит.
Брат и сестра живут на ровном ландшафте, одни. Пока что психика замкнута на себя, поэтому не имеет границ. Эго-комплекс и зачатки гендера отсутствуют. Видимо, речь пойдет не об обновлении изначально асимметричной психики, как в "Утренней Звезде", а о ее поляризации и усложнении.
"В домике живут двое -- Ябтако и Ябтане, брат и сестра. Брат старше сестры. Он все дни ходит на диких оленей охотиться. Есть у них Яндоко -- песик. Вместе с собачкой Яндоко в домике их -- только три живые души. Если надо подвезти к жилью туши хоров (дикий олень (самец)), Ябтако впрягается в санки вместе с Яндоко.
Удачлив юноша. Когда на охоте застанет непогода, Ябтако с Яндоко от ветра и снега рогами убитых оленей укрываются -- так много оленей брат добывает.
Так и живут они. Дружно живут. Ябтако все дни на тропах диких оленей пропадает, Ябтане дома остается, камусы с оленьих ног снимает, сушит их, от мездры очищает и шьет наряды себе и брату, хозяйство ведет, еду готовит".
Различия брата и сестры заметны только в труде: он охотится, она занимается хозяйством. Гендерные различия намечены, но они имеют чисто внешний характер, обусловлены жизненной необходимостью. Брат, охотясь, обеспечивает энергию. Сестра поддерживает неизменной среду обитания. Такие гендерные различия - вообще не предмет для рефлексии. Роли мужчины и женщины пока не отличаются от ролей отца и матери, и герои сказки являются родителями и детьми для самих себя. Пока эта ситуация не изменилась, нет и движения времени.
Чум брата и сестры - это единственная и самая простая граница, отделяющая психику от не-психики. О разделении чума на зоны речи нет. Или это само собой разумеется (не рефлексируется), или это следствие авторской обработки сказки. Судя по тональности перевода, житье героев привычное, простое, не требует особого внимания к происходящему.
У брата есть собака. Это живой охотничий инструмент, напарник и помощник. Значит, психика все же не совсем симметрична. Маскулинный аспект разделен на управляющую, человеческую часть, компетентную, и на инстинктивную управляемую части. Так намечено бесконфликтное разделение будущего мужского Эго-комплекса и будущей недеструктивной Тени. Такая, признаваемая безопасной, модель Тени, пока только одна; собака не имеет собственных желаний, она должна отвечать требованиям хозяина. Кстати, в сказке дважды подчеркивается исполнительность и послушание песика Яндоко. Так что Тень пока только кажется интегрированной. Это типичный мотив; один из самых интересных примеров - легенда Платона о вознице, управляющем белым и черным конями.
Брат старше сестры. В ненецких сказках именно старшему брату дается право выдавать или не выдавать сестру замуж. Значит, коллективная психика патриархальна, а Эго-комплекс намечается как мужской.
Ябтане и Ябтако практически не взаимодействуют. "Аутсайдером", изолированным фрагментом становится феминная часть психики. Она не имеет связей ни с чутьем, интуицией, ни с нормальными инстинктами. Пока сестра остается дома, она наивна и фактически не живет. Идиллическая троица в этой сказке может трансформироваться в более симметричную и в то же время конфликтную четверицу. Видимо, следует ждать появления теневых неинтегрированных аспектов психики именно с женской стороны.
Речь в сказке идет о ядре психики - принципиально не важно для традиционной культуры, является ли психика индивидуальной или коллективной. Отношения Ябтане и Ябтако одновременно и отстраненные, и лишенные четких границ. Они теснейшим образом связаны - и в то же время практически не общаются, проводят время раздельно: таковы типичные отношения психического симбиоза. Активность брата и сестры (упоминаемая в сказке) чередуется во времени и выглядит как конвейер без начала и конца. У этой пары нет предыстории, время для них не движется. Даже обычное взросление будет понято с опозданием. Может быть, это норма для традиционной патриархальной психики.
Время, подобное конвейеру, может отображать характерное для архаичной парной психики (еще не коллективной и не индивидуальной) бесконечную смену Эго-состояний: мужское - женское - мужское - женское... В сказках Амазонии об инцестуозном брате-Месяце чередование заканчивается обновлением мужского аспекта психики и становлением героического мужского Эго-комплекса.
Однажды, когда брат с Яндоко ушли на охоту, Ябтане перед работой решила прибрать волосы. Распустила косу, только взялась за гребень и -- под самым потолком на одной волосине повисла. Испугалась девушка, все тело до краешков ногтей заныло! Когда опомнилась, стала биться, пытаться вырвать волос руками -- волос руки режет! Одна только волосина, а не рвется! Так и висит Ябтане. Весь день висит.
Сестра причесывалась. Некто, невидимый для нее, продержал в подвешенном состоянии до самого прихода брата. Посмотрим, что же тут произошло. Волос - это образ некой важной (поскольку он очень прочен), но бессознательной мысли, по своим проявлениям даже животной или вегетативной (поскольку волос похож и на шерсть, и на растение - М. Л. фон Франц). Волос прочен, следовательно, эта мысль настоятельно пробивается в сознание. Подвешенное состояние - это обычно способ изобразить бессознательное фантазирование, которое не приводит ни к осмыслению проблемы, ни к изменениям - в отличие от воображения. Висеть на одном волосе очень больно - значит, эта предмысль доставляет страдание от невозможности ее осмысления прямо здесь и сейчас. Может быть, это довольно зрелая мысль о пропадающей зря женкой привлекательности.
Мужской частью психики она будет воспринята как проекция собственных инцестуозных желаний на ту феминную часть, которая представлена в образе сестры. Тогда становится ясно, почему сестра постаралась скрыть происшествие. Происшествие повторяется трижды, что говорит о завершенности процесса осмысления. Нет конфликта между осознанной и неосознанной частью готовящегося к вторжению в сознание автономного комплекса - а то событие повторялось бы дважды. Но, поскольку оно повторяется без изменений - все три раза сестра просто висит "на волосине" - значит, с осмыслением этой части психики имеются проблемы.
Брат реагирует недовольством: не готова еда, - но сестра скрывает от него то, что случилось. Эта предмысль столь значима, что психика теряет часть энергии, накапливаются необработанные содержания. Решение придется принимать брату, так как за Эго-комплексом остается значение мужского аспекта психики и, следовательно, сознания и мышления.
Это странное событие повторялось три дня подряд. В третий вечер Ябтако призадумался.
После ужина брат из каких-то своих тайников семивершковую саблю вынул и начал ее точить. Весь вечер он ее точил, да так наточил, что, положи поперек лезвия волосину -- она тут же пополам. Утром Ябтако не пошел на охоту, на полати залез. Там он, может, спит, может, так просто лежит -- не шелохнется, точно нет его. Яндоко в уголке калачиком свернулся, его тоже как будто нет.
Брат знает, что делать дальше, он и действует при дневном свете, в ясном сознании. Это может означать, что Эго-комплекс уже полностью сформирован как архетипический образ героя - однако, героический характер брата иллюзорен, ведь он не прошел еще испытания Тенью и не отделен от сестры, которая имеет и материнские значения неизменной среды и кормилицы. Вероятно, что брат просто заранее знает, что должно произойти дальше. Это его знание и весьма эффективные дальнейшие действия могут свидетельствовать о том, что психика все еще едина, брат и сестра все еще пребывают в состоянии симбиоза. Состояние героя здесь иллюзорно, но подобно настоящей реализации архетипа Героя - значит, можно предположить, что и его противник будет чудесным на вид, но его волшебство окажется ложным.
Когда сестра снова повисла на волосинке, брат взмахнул саблей и отрубил кисть держащей волос руки. Если предположить, что разрубание символизирует мудрость, познание с помощью мышления (как в изображении Махабоддхисаттвы Манджушри с мечом), то брат действовал вполне в мужской традиции, но получил "часть за целое" - только кисть вместо противника. В образе Манджушри меч уравновешивается чашей, символом милосердия и "женственных" способов познания. Ябтако целиком маскулинен, так как его сестра находится в совершенно беспомощном состоянии и не может ему помочь; и поэтому синтез пока не дополняет анализ.
Девушка взглянула на пол и возле своих ног увидела кисть человеческой руки с браслетом из бубенчиков на запястье. Обрубок руки еще покачивался, прозрачные бубенчики точно водяные пузырьки переливались на свету и нежно звенели.
Кисть красива, на ней остался браслет, звенящий голубыми стеклянными бубенчиками. Это фрагмент, который кажется завершенным. То, что отчленено, становится частичным объектом. Благодаря отчленению, этот обрубок наделяется значением тайны: он мертв и должен быть безобразным - но красив и не истлевает. Браслет может иметь значение уз, ярма и опознавательного знака. Именно браслет из стеклянных голубых бубенчиков делает отрубленную кисть законченным и прекрасным образом. Стекло отсылает к значениям хрупкости и эфемерности, а цветом своим напоминает о небе. Возможно, она принадлежит женщине с неба. Тогда можно насторожиться: не слишком ли далеко это содержание от того состояния психики, которая символизируется как совместная жизнь брата и сестры? Справятся ли Ябтане и Ябтако с хозяйкой кисти? Впечатление двусмысленное и тревожащее. Видимо, эта кисть и есть ответ на незаданный вопрос Ябтане - что значит быть красивой? Что значит быть женщиной?
Ябтако схватил кисть и, подавая ее сестре, сказал:
-- Это кисть руки того, кто два дня держал тебя за одну волосину под потолком. Теперь возьми ее и храни. Положи в свою тучейку (сшитая из оленьих шкур женская нарядная сумка с орнаментом и звенящими копытцами оленят на покрашенных замшевых кисточках), горловину зашей, а тучейку спрячь так, чтобы никто не нашел.
На глазах у брата Ябтане положила кисть в тучейку, горловину зашила.
-- Когда-то я женюсь,-- снова заговорил Ябтако.-- Будет у меня сын. Не успеет прорезаться на небе и второй месяц после его рождения, мальчик начнет ползать и говорить. Будет веселым, бойким. Но однажды горько заплачет. Так, без причины разревется. Ты станешь успокаивать его, разные игрушки будешь давать, но он ни одну не возьмет. "Есть у тебя самая красивая игрушка,-- будет он твердить.-- Ту мне дай!" Это он кисть с браслетом из бубенчиков будет просить, но ты, смотри, ни за что не отдавай.
В этом отрывке мы видим, как нарастают различия между теми способами познания, что традиционно считаются мужскими и женскими. У брата вдруг откуда-то появляется совершенное знание будущего. И он настаивает на том, чтобы кисть была спрятана, утаена - это значит, что тот маскулинный аспект психики, что претендует на всезнание, хочет создать автономный комплекс. Женский же аспект в таком мышлении и не должен ничего понимать - он только создает контейнер (сестра тут же, на глазах брата, зашила кисть в сумочку.
Брат прячется в засаде. Он ведет себя так, как множество сказочных героев, овладевших звериной шкурой, оперением или одеждой чудесной невесты.
Есть и тонкие различия с этим классическим сюжетом. Первое: брат остается дома - то есть не выходит за рамки своих привычных возможностей; герои сказок об украденных оболочках чудесной женщины совершают этот свой подвиг не дома, а в пространстве архетипических образов, а иногда и пройдя через многие испытания. Те герои, что просто крадут шкуру и прячут ее от жены, добиваются лишь того, что жена чахнет, тоскует, а потом забирает ребенка и уходит. Второе различие: Ябтако покалечил женщину.
Поскольку кисть часто символизирует способность человека к контактам, то Ябтако только эту потребность в контакте со стороны волшебной женщины и понимает. В то же время его действия сделали связующую способность Анимы неполноценной - и поэтому потенциально опасной. Он не видел ее, не знает, кто она, действует наобум. Маскулинный аспект психики на таком уровне развития слишком мало осознан, чтобы иметь дело с перипетиями интеграции содержаний Анимы - в классической волшебной сказке проблеме Анимы предшествуют отделение от матери и интеграция личной Тени.
В. Богораз в книге "Чукчи" пишет, что чукотский браслет в виде полоски кожи с бусинкой носится на левой (открытой для духов, несчастливой) руке с рождения и всю жизнь. Что означают браслеты у ненцев? Может быть, хозяйка кисти тоже стала беззащитной?
И снова течет жизнь по-прежнему: брат с Яндоко на охоту ходят, Ябтане дома остается -- камусы с оленьих ног снимает, рукодельничает. Скучно одной в доме и страшновато после случая- с кистью. Однажды -- это было около полудня -- слух Ябтане уловил, что вроде бы на дворе послышались шаги. И не ошиблась она: из-за приоткрывшейся двери женская голова показалась.
-- След моего единственного братца вижу только до края твоего дымохода, а дальше куда он пошел -- не вижу,-- сказала она.-- Не видела ли ты его? Не проходил ли?
-- Нет,-- пожала плечами Ябтане.-- Не видела. Не знаю.-- И словно опомнилась:-- Да ты что за дверью-то стоишь? Заходи. Поговорим, свежих жил из оленьих ножек вместе поедим.
-- Нет братишки. Дома ли быть ему? Все дни на охоте,-- запоздало сказала Ябтане, а женщины уж и след простыл.
Женщина пришла якобы в поисках своего брата. Поскольку в сказках братья обычно символизируют маскулинные аспекты женской психики - способность к интеллектуальному познанию и инструментальной агрессии, то мы можем предположить, что эта женщина не лжет. Она пришла за кистью - ведь именно кисть руки позволяет действовать и манипулировать, кисть тоже в какой-то степени маскулинна. В образе этой женщины психика мыслится уже как цельная, женская - а маскулинное в ней является одной из важнейших, но все-таки функций. В образе Ябтане такой цельности нет: сначала мы видели слияние, симбиоз между мужским и женским аспектами, а теперь они расщеплены. Новая женщина - это тот предел развития женской психики, который возможен для Ябтане.
Но женщина еще и лжет - она не говорит девушке, зачем пришла. Неизвестно, насколько она боится Ябтако - может быть, и боится.
Ябтане идет на контакт, просит женщину остаться. Здесь именно феминный аспект психики стремится к связям с внутренними и внешними объектами - маскулинный же аспект склонен к отделению, вычленению себя, и сестра является своего рода дополнкением и расширением для брата. Но контакт пока мимолетен - и это очень редкий пример сказки, в которой девушка является проводником потенциально опасных феминных содержаний. Обычно девушку обманывает и соблазняет дьявольский мужчина, будущий убийца ее брата.
Брат, наделенный странной способностью к ясновидению, не просто предполагал, но точно знал, что женщина придет еще раз.
Женщина открыла дверь пошире, ступила на порог одной ногой, второй, подалась было вперед, чтобы занести ногу, и в этот миг выскочил Ябтако, схватил ее.
Сильной и верткой оказалась женщина: так и ускользает от юноши. Когда наступил вечер, на уголках рта выступила у нее розовая пена -- так она рвалась на волю! Женщина села на пол, пьяная от усталости.
-- Ой! Весь дух ты из меня вытряхнул!-- сказала она, тяжело дыша.
-- Глупая!--говорит Ябтако.-- Я не собираюсь тебя убивать. Я на тебе женюсь.
-- Вэй!.. Пусть буду твоей. Пусть! Выйду я за тебя замуж и клянусь, что буду самой верной, самой покорной твоей женой.
И поженились.
Борьба с ускользающей невестой и победа над нею - очень частый мотив и сказок, и свадебных обрядов. Есть, например, вариант сказки "Царевна-Лягушка", где нет никакого Кащея: Василиса улетела от Ивана сама, а он, по совету Бабы-Яги и ее сестер, должен пойти на болото и удерживать невесту, когда она будет оборачиваться рыбой, змеей и птицей (А.А. Афанасьев). Такая победа - образ интеграции, пусть и не полной, чисто в действиях, содержаний Анимы мужчины.
Но в этом эпизоде борьбы ясное знание покидает Ябтако. Женщина приходит за кистью. Брат хватает ее и, не давая ей вырваться, побеждает. Чего надо Аниме? Теперь ей не до контакта, она нуждается в том, чтобы восстановить целостность. Брат ведет себя согласно сказочным сюжетам об удержании чудесной жены в насильственном браке с человеком. Это всего лишь борьба за иллюзию того, что архетипическое содержание можно контролировать и использовать по своему усмотрению. Таинственная женщина никак не изменяется. Да и инстинктивность маскулинного аспекта психики ему не помогает - ведь Яндоко не участвует в схватке. Брат ведет себя так, как будто имеет дело не с богиней, а просто с чужой женщиной.
Вероятно, женщина и воплощает Аниму для маскулинного ядра индивидуальной психики - но при такой незрелости Анима потенциально опасна.
Ябтане к ней добра, и женщина становится воплощением Анимы, обогащенной содержаниями Персоны зрелой женщины, и для нее.
Ябтако берет женщину в жены. Теперь создана четверица - два персонажа (брат и сестра) имеют отношение к становлению сознания. Два других - теневые фигуры: чистая инстинктивность, живой инструмент Яндоко и таинственная, нечеловечески возвышенная однорукая женщина. Насколько слиты брат и сестра, настолько далеко отстоят друг от друга собака и фея. Значит, проявилась проблема выделения и отношений Я и коллективного бессознательного. Последнее представлено оппозицией божества и зверя без каких-либо связей между этими аспектами (Яндоко никак не взаимодействует с женой своего хозяина, даже не оказывает ему помощи во время борьбы с чудесной невестой).
Ябтако велит сестре спрятать кисть, зашить ее в сумочке-тучейке и ни при каких обстоятельствах не отдавать новой родственнице. Можно предположить, что теперь сестра, образ очень емкий и гибкий, символизирует обыденные, повседневные, социально заданные представления мужчины о женском, а также не ценящиеся в мужских сообществах феминные черты собственной психики. Кроме того, он велит спрятать кисть именно в женскую сумочку - вещь почти презренную для мужчины. Брат теперь понимает, что существует женственность как независимый от него феномен. Это был бы неплохой шаг, если бы сестре не предстояло спрятать кисть подальше и забыть о ней на время, а пришлось бы как-то разгадать тайну кисти и ее хозяйки. Ябтако отдает кисть на хранение сестре - это значит, что мужское сознание совершает большую ошибку: пытается контейнировать часть содержаний Анимы с помощью обыденных представлений о женском. Но хотя бы такой минимально подходящий символ-вещь (сумочка) найден. После создания символа и его осмысления содержание перестает быть непознаваемым и может быть по выбору вытеснено или вновь сделано доступным осознаванию. Такое состояние одновременных забвения и доступности представлено в образе спрятанной сумочки, которая легко может быть извлечена.
Теперь единство мужского и женского в психике распадаются, и сказка может толковаться для развития Я или женщины, или мужчины.
Становление развитие женского Эго
-- Когда-то я женюсь. Будет у меня сын. Не успеет прорезаться на небе и второй месяц после его рождения, мальчик начнет ползать и говорить. Будет веселым, бойким. Но однажды горько заплачет. Так, без причины разревется. Ты станешь успокаивать его, разные игрушки будешь давать, но он ни одну не возьмет. "Есть у тебя самая красивая игрушка,-- будет он твердить.-- Ту мне дай!" Это он кисть с браслетом из бубенчиков будет просить, но ты, смотри, ни за что не отдавай.
Ябтако вдруг становится очень прозорливым. Он знает, как удержать чудесную женщину. Знает и говорит сестре, что у него скоро родится сын. Однажды сын станет капризничать и плакать, выпрашивая кисть - которую ни в коем случае нельзя отдавать. Может быть, внезапная прозорливость Ябтако - это указание на категоричность мнений женского Анимуса.
Сын Ябтако - такой же чудесный младенец, как и другие герои. Он развивается очень быстро. Если предполагать, что, когда в индивидуальной психике возникает решение, быть ли ей мужской или женской, то черты противоположного гендера отходят Аниме или Анимусу. Тогда внезапная прозорливость брата находит себе объяснение - он теперь воплощает Анимус.
Но что надо женщине? Из-за Ябтако она или кто-то, с нею связанный, потерял кисть - способность правильно действовать и творить (так бывает при одержимости женщины Анимусом). Может быть, рождение сына символизирует обновление этих психических возможностей.
Если предположить, что в этой сказке речь идет о становлении Я женщины, то здесь ее маскулинность прочно связывается с Анимусом. Этот Анимус довольно жесток. Когда Анима выходит на связь с женским Я, то он перехватывает Аниму, пленяет ее, забирает себе. Если сын - это новая возможность для женщины: пока не для нее самой как личности, а лишь для ее Анимы, то жене Ябтако крайне невыгодно оставлять ему сына - это бы значило, что творческий потенциал женщины достанется не ей, а Анимусу.
Но в сказке изначально возникла неопределенность - пришла женщина к брату, к сестре или к обоим? Ведь Анима влияет и на женское Я, и на Анимус женщины.
Ведьма, подвешивавшая Ябтане "за волосину", стала женой ее брата. Ведьма холодно-красива, сексуальна - пока не делает ничего дурного, хоть и кажется опасной.. Значит, ее нельзя считать фольклорным (или уже литературным?) образом только Тени женщины. Это еще и важное ресурсное состояние - вспомним о популярности тренингов типа "Как развить в себе Женщину"; вспомним о трактовке Дикой Женщины в книге Клариссы Пинколы Эстес. Изначально жуткий индейский образ, женщина-животное, беспричинно впадающая в бешенство, сексуальная и жестокая, становится вместилищем инстинктивной мудрости
Обольстительностью всей ведьма превосходит человеческую природу и напоминает этим образ мужской Анимы, подобный Прекрасной Елене. Может быть, пока женский ресурс и не считается своим, а предназначается лишь для воздействия на мужчину; опосредуется мужским желанием, которое формирует облик женщины-любовницы. Можно предположить, что Анима присутствует в психике женщины - не только как Анима возможного возлюбленного, а как душа, пробуждаемая влюбленностью - или как конгломерат содержаний женской Персоны (обусловленной мужским желанием) и даже Самости женщины. Вдобавок жена брата травмирована. Этому содержанию нанесен ущерб, препятствующий тому, чтобы он вступил в связь с тем ядром психики, которое символизирует пара "брат и сестра" (у чудесной женщины нет кисти, воплощающей способность к активности и к связям). Это содержание будет терпеть свое человеческое обличие, не соответствующее его божественной и опасной природе.
Браслет из стеклянных колокольчиков на отрубленной кисти может иметь отношение к надчеловеческим содержаниям этого женского образа. Украшения в архаических культурах имеют, кроме эстетического, и другие смыслы - социального статуса, как олицетворения духовных содержаний, как символы и знаки. Овладел этим браслетом вместе с кистью брат, символизирующий маскулинные содержания женской психики, связанные прежде всего с функциями отцовского образа и не консолидированные еще архетипом Анимуса.
Способности женщины к постижению символов пока недостаточны, и Ябтане, не возражая, зашивает кисть с браслетом в тучейку. Сумочка-тучейка - обязательный атрибут ненецкой женщины, в которой она хранит инструменты и всякие мелочи для шиться. Как женский атрибут, тучейка является знаком (еще не символом) Персоны женщины; тем образом Персоны, который имеет отношение к хозяйству. Значит, это знак всего лишь женщины, обслуживающей потребности семьи и готовой к вступлению в брак. Браслет в тучейке - это интерпретация женской божественности только на уровне Персоны, на уровне имиджа, как сейчас принято говорить. Кроме того, тучейка с зашитой кистью перестает использоваться. Принадлежности для шитья служат созданию одежды, связывают отдельные лоскуты. Значит, это символ тех сил, что отвечают за женское творчество, за создание подходящих образов для незнакомых прежде психических содержаний, за заботу.
Все это оказывается временно парализованным, когда появляется столь странный объект, как кисть в стеклянном браслете. Временно нейтрализуются и надчеловеческие аспекты женственности, и социально заданные. Я женщины (Ябтане) становится пассивным, и много сил уходит на то, что бы удержать потенциально конфликтные содержания за порогом сознания. Так формируется механизм диссоциации. Он не с толь деструктивен, как кажется - ведь Ябтане проявляет смирение, не претендуя на принадлежащее богине, она просто хранит кисть и браслет. Божественная женственность связывается с волевым и активным Я мужчины - ведьма принадлежит брату Ябтане, и девушка не борется с нею за власть и внимание. Ябтане обслуживает семью брата, теряя шанс на самостоятельность - поэтому не возникает необходимости в том, что бы ее представления о маскулиннности были обогащены из-за движения содержаний Анимуса к сознанию. Положение и состояние сестры в сказке пока не изменилось. Брат тоже не отделился от нее.
Жена Ябтако родила сына. В классическом варианте это могло быть обновление прежних представлений женщины о маскулинности, появление зачаточного символа Анимуса и/или Самости. В этой же сказке рождение ребенка может свидетельствовать о другой проблеме: женская сексуальность еще не осмыслена и не интегрирована, и уже появляется иная проблема - материнства. В своих отношениях с женой брата Ябтане созерцала, оставаясь в стороне. Теперь она будет выполнять подсобную работу по воспитанию племянника. Рождение ребенка может свидетельствовать и о том, что после проявления ресурса женственности, имеющей божественную природу маскулинность женщины показалась ей еще более примитивной и детской. Впрочем, эта маскулинность и не имеет, казалось бы, непосредственного отношения к героине сказки.
Момент окончательного расставания
Два года прошло, и, все как надо,-- родился сын. Мальчик быстро растет. Не успел прорезаться в небе второй месяц после рождения, а мальчик уже на четвереньках ползает, заговорил. Мать тогда и сказала озабоченно:-- В зыбку ребенка скоро нечего будет положить. Схожу я, древесной трухи поищу на подстилку.
-- Есть же пока сухой мох,-- сказала Ябтане.-- Потом я сама схожу.
-- Где найдешь его, когда все замерзнет?--отрезала мать.-- Да и мне -- все с ребенком да с ребенком!--надо же погулять. Пойду трухи поищу!-- И, шагнув за дверь, наказала:-- А племянничек твой пусть не плачет: и до беды недалеко!
Только скрылась мать за дверью, мальчик -- в рев! Ногами и головой бьется об пол, все тело красными пятнами покрылось, нос побелел, губы посинели. Испугалась Ябтане, взяла мальчишку на руки, качает, дает ему разные игрушки, а он швыряет их на пол, пуще прежнего ревет и просит:
-- Есть у тебя самая красивая игрушка! Ту мне и дай!
"Мать наказывала, чтобы мальчик не плакал: до беды недалеко!-- подумала Ябтане и вспомнила о кисти руки с браслетом.-- Ее он, может, просит? У меня, кроме кисти, ничего вроде бы нет". И достала тучейку, но кольнуло сердце, и она будто услышала голос брата: "Будет просить кисть с браслетом из бубенчиков, ты не отдавай!" Ябтане огляделась вокруг: кроме нее и мальчишки, в доме -- никого. А малыш ревет, задыхается, весь посинел, руки и ноги стали холодными, и все просит игрушку, самую красивую!
Ябтане распорола горловину тучейки и показала кисть с браслетом. Мальчишка залился смехом, будто и вовсе не плакал.
Ябтане подала кисть, и малыш стал кидать ее то к двери, то в переднюю часть комнаты -- бубенчики на браслете переливаются, звенят, будто смеются. Ребенок носится за кистью и хохочет. Рад! Рада и Ябтане. Но мальчик замахнулся посильнее, и кисть упала у самой двери. Женщина -- она, оказалось, и не ходила за трухой, за дверью стояла, ждала! -- схватила кисть, взяла сына и исчезла.
Ябтане выбежала на улицу, но... разве увидишь, разве найдешь? Женщина исчезла, и следа нет!
Ябтане весь день выбегала на улицу, весь день прождала. Так и не появилась женщина с ребенком. Да и зачем она появится, если она этого только и хотела?
-- Ох и виновата я!-- схватилась Ябтане за голову.-- Женщина и трухи-то не искала, за дверью стояла, ждала, ковда кисть выкатится!
Однажды брат ушел на охоту и оставил женщин одних. Хотя система психики кардинально изменилась, но маскулинный ее аспект остался неизменным, он очень консервативен - таков и Анимус женщины, претендующий на то, чтобы всегда все знать - и при этом всезнании ошибающийся иногда из-за грубого невежества. Брат предполагает, что сестра будет беспрекословно выполнять его прежние распоряжения - это значит, что маскулинный аспект психики не понимает ни эмоциональности женского Я, ни его возможной слабости.
Мы видим, что В. Санги пишет о мыслях и чувствах Ябтане. В сказках, по мнению М. -Л. фон Франц, это очень редкое явление; герой обычно воплощает Эго-комплекс, и он только действует. Здесь Ябтане жалеет ребенка и хочет послушаться брата - налицо внутриличностный конфликт. Так что эта сказка куда сложнее, чем истории о становлении женского Эго-комплекса.
Жена Ябтако ушла набрать древесной трухи на подстилку в колыбель и попросила Ябтане присмотреть за сыном. Ябтане в контакте со своей родственницей лишь настолько, насколько может понять ее потребности. Женщина наконец-то оказывается в контакте с ресурсной частью своей психики. Но понимает этот контакт по-прежнему примитивно: она должна оказаться хорошей мамочкой, удовлетворяющей все, в том числе и потенциально опасные, потребности дитяти.
Подросший ребенок плачет, не переставая, и требует только одну, "самую лучшую", игрушку - отрубленную кисть с браслетом. Мать этого ребенка не любит Ябтако. Она вынуждена быть его женой. Она хочет только восстановиться и освободиться. Ябтане попадает в конфликт лояльности - она должна и соблюсти запрет брата, и утешить ребенка. Что бы она ни выбрала, она окажется виновной: или перед братом, или перед его женой. Выбрав запрет брата, она лишится возможности стать более самостоятельной и более женственной. Выбрав утешение ребенка, она попадет в ситуацию полной неизвестности. Можно предположить, что браслет может иметь отношение к Самости женщины - именно он делает страшную отрубленную кисть столь привлекательной, помимо воли притягивая желание и внимание. Опять-таки женщина видит проблему как не относящуюся к ней прямо: запрет наложен братом, а кисть нужна ребенку. Но волей-неволей ей приходится принимать решение в тупиковой ситуации. Ждать и думать самостоятельно она пока не умеет, и ее терпения не хватает надолго. Отрубив кисть, брат делает невозможным постичь значение той силы, что подвешивает женщину за волос. Прозорливость и категоричность брата дает фальшивое представление о том, что эта сила уже понята и обезврежена. Тогда потребность в понимании, в интеграции содержания, ставшего странным, на фоне мужского авторитета выглядит капризным и детским.
Ябтане не может принять решения. Она делает выбор первый раз в жизни. Для этого нужно задействовать качества психики, традиционно признающиеся мужскими: выдержку и холодное мышление. Но прозорливый брат, наделенный этими свойствами, ушел охотиться. Осталась только инфантильная маскулинность, чей образ в с Казке представлен племянником Ябтане - как раз сейчас племянник капризничает. По мнению М.-Л. фон Франц, двойственный образ свидетельствует о том, что содержание находится и в бессознательном, и в сфере сознания, а содержания сознательной и неосознанной части различаются. Так случилось в этой сказке с маскулинностью женщины: та часть, что представлена как зрелая и прозорливая, находится за границами сознания. Женщина оказывается под влиянием крайне инфантильных содержаний, и в ее психике в дополнение к ним включается аспект неопытной и чересчур хорошей мамочки, которая не может перенести. если окажется виноватой перед капризным ребенком. Возможно, женщина находится под властью образа Чудесной Матери - так в этой сказке Ябтане, кажется, побаивается жены своего брата и находится под ее влиянием. Это по-человечески понятно - ведь Ябтане не осмелилась узнать, только ли ради знакомства с ее братом чудесная гостья подвешивала ее на волоске.
Ябтане решилась, распорола тучейку и отдала кисть племяннику. Он стал бросать ее, смеясь, и кисть падала все ближе и ближе к двери. Стоявшая за порогом мать ребенка забрала его и кисть и ушла. Значит, исподволь получилось так, что оба мужских персонажа оказались подчинены сверхчеловеческому женскому. Четверица распалась: два мужских персонажа объединились женским ( о судьбе Ябтако буду говорить далее) - так, видимо, появилась первая структура бессознательного - и выделилась героиня, протагонист сказки, представляющая собой образ Эго-комплекса женщины. Видимо, выделение Эго-комплекса может происходить путем полной и невозвратной потери связи с ресурсами бессознательного. Когда женщина скрылась, Ябтане осталась одна. Получается, женский Эго-комплекс лишается связи и со своей прежней, заданной коллективными нормами маскулинности, и с ее инфантильной частью. Эго-комплекс становится пустым; сложно предположить, что именно станет ресурсом его развития. Пока ресурсов не видно.
Конфликт будет разрешаться в сфере женского. Имеется относительный дефицит маскулинного, духовной власти и ясного мышления. Дефицит духовных правил приводит психику в состояние аномии; а аномия только усугубляется спутанностью мышления.
А день угасал. Далеко, где светила узенькая полоса заката, Ябтане увидела брата и Яндоко. Выбившись из сил, наклоняясь почти до земли, тащат они чунку (санки).
Ябтане прождала весь вечер, но они не появились. Идти навстречу? Стемнело уже. Ночь. Где их в темноте найдешь? И она легла спать, но сон к ней не шел. Ябтане всю ночь прождала, но брат с Яндоко так и не появились. На рассвете она пошла туда, где видела их вечером. Нашла, но Ябтако и Яндоко были мертвы.
Ябтане видела брата и его собаку издалека, но они так и не пришли домой. Это говорит об отщеплении всего маскулинного аспекта психики.
Ябтане раскидала туши оленей, вместо них на чунку уложила брата и Яндоко, приволокла домой, положила обоих рядышком на кровать и накрыла одеялом.
Надежду вселяет то, что сестра нашла трупы и устроила их поудобнее, оставляя похороны на будущее. Они спрятаны в доме - значит, прежние границы психики теперь принадлежат мертвому и не годятся для живого Я женщины. Ябтако и Яндоко умерли, и маскулинность стала совершенно неосознанной. Но Ябтане вдруг начинает понимать, что делать - как раньше знал об этом ее брат. Укрывая покойных и оставляя их в доме, Ябтане создает теменос, защищенное место. Это значит, что женское Я теперь умеет контейнировать очень травмирующие психические содержания. Связь между прежней маскулинностью сестры и ее коллективным женственным ресурсом пока не осознается. Можно предположить, что ее ресурсом станет пустота на месте прежних образов брата и его чудесной жены. Эта пустота существует, раздражая и ужасая, толкает к действию и заставляет развиваться.
Освоение мужской Персоны
Ябтане распутала косу, расчесала волосы, подстригла их, как у мужчины. Достала пимы брата с узором в семь белых и черных полос, повыше икр и ниже колена подвязками в семь цветов радуги затянула. Ловко надела рубаху брата, поверх нее малицу, подпоясалась, взяла его вересковый лук, облицованный мамонтовым рогом, и вышла на улицу. Встала она на лыжи Ябтако, обшитые выдрой, и пошла куда глаза глядят, куда лыжи катятся.
Только теперь началось настоящее развитие. Для патриархальных ненцев Я - это мужчина. И одинокая сестра теперь принимает готовую модель Я - у нее нет времени на то, чтобы создавать свою, оригинальную. Спор о том, являются ли мужские принадлежности здесь символом Я или же Персоны, не нужен. Сказка эта принадлежит обществу патриархальному, в котором достоинство человека определяется его положением по системе родства и степенью соответствия гендерным нормам. Я и Персона для мужчины не разделяются. Возможно, для женщины Я не предусматривается вовсе. Ябтане при внешней неотличимости все же не совсем похожа на брата: она уходит в неизвестное вместо того, чтобы как прежде охотиться на диких оленей и вести дом. Почему-то она не собирается совмещать прежние роли. Видимо, для традиционного ненецкого понимания эти роли или не совместимы, или их совмещение слишком трудоемко. Роли несовместимы, но женское Я не равно мужской социальной роли, хотя временно они и совпадают.
Месяц идет Ябтане -- ни людей, ни жилья. Попросит желудок -- дикого оленя убивает. Туши оленей -- не тащить же их на себе?-- на месте коротких привалов оставляет: зверья и птиц полно, съедят. На исходе зимы Ябтане протерла глаза -- не чудится ли? -- впереди показалось множество чумов. Людей возле них -- видимо-невидимо! То сходятся вместе, то снова разбегаются. "Наверное, в стрельбе состязаются. Мишени смотрят",-- решила Ябтане и ускорила шаг. Вскоре и ее заметили. Стали кричать:
-- Эй, мужчина! Кто ты? Ноги торопи! Забавную игру мы затеяли: девушку делим! Дочь вождя рода Ламдо делим! Надо расколоть стрелой толстую иглу, да вот не можем. Если расколешь иглу от ушка до острия, дочь вождя рода Ламдо -- твоя! Хозяин стойбища отдаст ее без всякого выкупа да еще в придачу сто оленей даст. Скорее шагай! Ноги торопи!
-- Велика ли хитрость иглу расколоть!-- сказала Ябтане, подойдя к стрелкам.
Она развернула облицованный мамонтовым рогом лук и выстрелила, не замедляя шага, еще издали, и -- толстая игла от ушка до острия пополам расщепилась.
-- Тут мы ж бессильны! -- разом выдохнуло все стойбище.-- Равных тебе нет. Сильный -- силен. Слабы мы, жилы у нас тонки. Уступаем невесту и разъезжаемся.
Тут Ябтане и посадили женихом за свадебный стол. Невеста и правда красива: от ее взгляда, куда ни глянет, шесты чума будто огнем занимаются. "Не зря, видно, делили невесту: красива!" -- подумала Ябтане.
Ябтане удалось расщепить иглу. Игла толстая - следовательно, психике предстоит трудная, но лишенная хитростей и подвохов задача. Полет стрелы - это поражение цели на расстоянии, точность и тонкость действий, умственное озарение.
Кроме того, героиня обретает важный ресурс именно в социуме. Олени белые (это довольно редкая масть), такие часто приносятся в жертву и считаются не простыми животными.
оскольку стадо - это приданое, можно предположит, что характер невесты из рода Ламдо не имеет каких-либо теневых аспектов и соответствует ненецким представлениям об идеальной женщине (далее сказка объясняет, что старшая "жена" Ябтане действительно добра, послушна и кротка). Значит, женское Я получает идеальный образчик женской Персоны и запас энергии для его интеграции.
Что еще важнее, Ябтане действует как типичный герой-мужчина, делая чудесный выстрел. Она успешно выполнила брачное испытание, вступив в отношения с другими мужчинами и выиграв у них; этого не сделал перед женитьбой ее брат - и погиб. Значит, женщина получает представление и о социальных правилах для мужчин, о нормах мужских отношений; этим отрывком сказка восстанавливает наиболее эффективный порядок развития мужской идентичности.
Победитель состязания - это больше, чем просто образ Персоны, поскольку подобное деяние доступно только герою, символу Эго-комплекса. У покойного брата не было таких точности и силы. Следовательно, в исполнении сестры образ брата приобрел качества, превышающие возможности обычного, пусть и самого доблестного, мужчины. Можно предположить, что прежние представления о маскулинности благодаря социальным нормам уже окрашиваются архетипическими влияниями (архетипа Героя или начавшего проявляться Анимуса женщины). Героический характер образа, созданного Ябтане, может быть и результатом того, что ведьма, ее неинтегрированный женский ресурс, был близок божественному - и теперь женщина имеет представление об архетипическом, может творить образы для него.
Улучшенный образ брата Ябтане "доводит до ума", и получается герой, освободившийся от материнских и младенческих влияний (хотя сейчас ее мертвый брат лежит в брошенном доме, как эмбрион в утробе), от оков первичного симбиоза, равноценный по значимости своей жене-ведьме и способный к победе над другими мужчинами.
Новая семья кочевала целый год: Ябтане отпросилась у своего тестя навестить сестру. Это значит, что полной идентификации с мужской Персоной не происходит, и Ябтане вполне осознанно играет роль, не упуская из фокуса внимания ни своей женской идентичности, ни состояния своего брата.
Однажды Ябтане увидела впереди множество чумов.
Возле стойбища людское море волнуется. Упряжкам счета нет! Не война ли? Ябтане ведет аргиш прямо на них. А ей навстречу кричат:
-- Эй! Мужчина! Ноги оленей торопи! Тонкую иглу надо расколоть! Три года бьемся -- и все не можем!
Ябтане подъехала, подошла к стрелкам и сказала:
-- Велика ли хитрость тонкую иглу расколоть!
Она развернула облицованный мамонтовым рогом вересковый лук, натянула тетиву, отпустила, и -- тонкая игла от ушка до острия на две половинки со звоном распалась.
Стойбище умолкло на миг, потом выдохнуло:
-- Сильный -- силен! Нет тебе равных! Кроме дочери своей вождь рода Хаби отдаст двести оленей. Невеста -- твоя. Обиды на тебя у нас нет, и на вождя Хаби мы не в обиде!
-- Чума своего не разбивайте, к нам заходите,-- сказал вождь рода Хаби.
Хаби, оказалось, уже приготовили для них вторую половину чума. Тут и поселились.
От лица дочери вождя Хаби, куда она ни взглянет, светло, как от солнца, ее же под дорогими украшениями почти не видать.
И живет Ябтане в зятьях, с двумя женами.
Год прокочевав, Ябтане попадает на другое состязание: надо расщепить стрелой тонкую иглу; победитель получает в жены дочь вождя рода Хаби и двести пегих оленей. Эта задача еще тоньше и сложней. Поскольку олени пегие, то вторая "жена" Ябтане не будет столь простой и понятной, как первая. Ябтане предстоит контакт с женщиной более хитрой своенравной, в чьем облике проступают и теневые черты. Интеграция этих черт потребует больше ресурсов (сказка отмечает, что за вторую жену дают вдвое больше оленей).
Аргиши кочуют на родину Ябтане, к летнему домику. Смежает день веки -- чум разбивают, откроет день глаза -- снова кочуют. Ябтане попутно на диких оленей охотится, а двум своим женам говорит:
-- Уши и почки оленей собирайте: сестра моя потом, может, навстречу прибежит. Все эти гостинцы и отдадите ей.
Долго ли, коротко ли кочевали, младшая жена говорит старшей:
-- Странно! Муж наш одеяния свои никогда не снимает, спит всегда на одном боку и ни разу не повернется ко мне лицом. Мне кажется, он вовсе не мужчина...
-- Что ты!-- опешила дочь вождя Ламдо.-- Не трогай мужчину. Может, стыдлив он?
Находящаяся в стаде Ябтане все это слышит. Вот старшая жена умоляет младшую:
-- Не трогай ты его. Сама знаешь, как он иглы стрелой раскалывал. Отец говорил мне: "Ты, доченька, не перечь мужу, не испытывай его. Слово не так скажешь -- всех нас погубить можешь. Если уж он начнет биться с нами -- и на одну ночь не хватит нас: всех уложит!"
Дочь вождя рода Хаби промолчала.
И снова кочуют они. Ябтане знает, куда едет, а потому уверенно прокладывает путь. Однажды дочь вождя рода Хаби снова говорит:
-- Я все же никак не верю, чтобы он мужчиной был.-- И добавила с улыбкой:-- Когда тронутся аргиши, на этом чумовище я тучейку под сани брошу. А на новом месте, как станем разбивать чум, ушко нюка разорву. Схожу к нарте, не найду тучейки и скажу: "Тучейку никак не найду, на чумовище, видимо, выронила, когда постромки вытаскивала". Тут мы и узнаем: если поедет за тучейкой -- женщина, не поедет -- мужчина.
Откочевали и чум разбивать начали. Поставили уже остов, принялись нюки натягивать, но дочь вождя рода Хаби обнаружила вдруг, что ушко нюка разорвано. Она Побежала к своей нарте и не нашла тучейки.
-- Ой, тучейка на том чумовище осталась,-- сказала она.-- Выпала, видимо, когда постромки вытаскивала...
-- Глаза твои где были, если она выпала?!--вспыхнула Ябтане.-- За тучейкой твоей, что ли, я поеду? Нужна она мне!
И снова они кочуют. Ябтане уверенно прокладывает путь. Иногда они стоят, чтобы олени отдохнули. Дочь же вождя рода Хаби опять говорит дочери вождя рода Ламдо:
-- На этот раз я у него мастеровые инструменты выброшу, а у одного из вандеев на месте загиба полоз сломаю. Если он поедет за инструментами -- мужчина.
Дочь вождя рода Ламдо отговаривает ее, умоляет, чтобы не трогала она его, но та и слушать не хочет.
Ябтане же слышит весь этот разговор.
Тронулись аргиши, и дочь вождя рода Хаби мастеровые инструменты мужа под нарту выбросила. Дочь вождя рода Ламдо глазом косит на нее:
-- Не трогай мужчину. Не испытывай!
Аргиши ползли весь день. Когда наступила пора разбивать чум и подошел к упряжке Ябтане аргиш дочери вождя рода Ламдо, они увидели, что аргиш дочери вождя рода Хаби отстал. Далеконько отстал.
-- Что с ней?-- бросила Ябтане и, не дожидаясь ответа, распорядилась:-- Распряги оленей своего аргиша, а я посмотрю, что с ней.
-- Вэй, как не вовремя-то! Грех, что ли, какой?-- вопила виновато дочь вождя рода Хаби, когда подъехала Ябтане.-- Полоз вандея сломался.
Ябтане взглянула на полоз и сказала:
-- Сверло мое подай.
Женщина долго рылась под суконными чехлами своей нарты.
-- Еще беда!-- сообщила она.-- Инструменты твои... на чумовище остались! Выпали, видимо, когда постромки вытаскивала...
-- Часто что-то у тебя все нужное выпадает,-- ехидно заметила Ябтане и сказала: -- Вандей пока оставь здесь, а сама отправляйся и ставь чум. Я поеду. Как же мне без инструментов? И аргиши без них не тронутся!
И Ябтане по следу аргишей помчалась на чумовище.
-- Зачем ты смеешься над ним?! Зачем издеваешься? Мужчина, если он торопится, конечно же поедет за инструментами! -- такими словами встретила старшая жена младшую.
Утром, пока женщины разбирали чум, Ябтане ремонтировала полоз. Дочь вождя рода Ламдо косилась на дочь вождя рода Хаби, корила ее:
-- Ты хоть сейчас-то не смейся над ним! Да и сама спокойно рассуди: разве поехал бы мужчина за тучейкой? Нужна она ему! Думаю, он знает и то, что ты нарочно оставила его инструменты, чтобы испытать. Нельзя так! Был бы он простым человеком, не ходил бы по нашим землям. Верю, что он все слышит. И сейчас он нас слышит. И знает, что ты его проверяешь...
Аргиши ползли с утра до вечера каждый день. Дочь вождя рода Хаби уже не пыталась испытывать мужа, хотя сомнения не покидали ее. "Какой же это мужчина, если и в одежде спит, и в постели всегда спиной к жене?!" -- разочарованно думала она, представляя унылое, бесцветное будущее, если таким он будет всю жизнь. "Молодчина!" -- похвалила слышавшая ее мысли Ябтане.
"Жены" Ябтане - это нормальный конфликтный образ. Героине придется иметь дело и с идеальной Персоной женщины, и с ее Тенью. Это примерно то же самое, что разные ипостаси Анимы мужчины.
Жена из рода Хаби дважды предлагает жене из рода Ламдо проверить, на самом ли деле их "муж" - мужчина. Ябтане подслушала их разговоры. Первая жена защищает "мужа" и просит не проверять его. Вторая жена в первый раз "забывает" на месте старого стойбища тучейку и ожидает: если Ябтане - женщина, то поедет за ней; если "муж" - мужчина, то не поедет и укорит жену за забывчивость. Во второй раз она портит нарту и говорит, что оставила на старом стойбище сумку мужа с инструментами: мужчина обязательно должен вернуться и забрать их. Обе задачи Ябтане решает так, как ожидают от мужчины. Следовательно, есть и понимание женской Тени, и мужской Персоны. Можно видеть, что путаницы и несоответствий стало гораздо меньше, чем в отрывке сказки о появлении ведьмы. Прежний ресурс женственности Ябтане - ведьма - был божественной природы и не мог быть интегрирован столь элементарной психикой, чей образ представляет собою симметричную пару "брат и сестра". Теперь же Эго-комплекс женщины (Ябтане, переодетая братом), хотя и заимствованный, мужской, развит в достаточной степени и эффективен. И, соответствуя ему, ресурс женственности (женские Персона и Тень) спускаются на землю и принимают человеческий облик. В то же время Ябтане не является одержимой своим новым мужским обликом. Она хорошо понимает свою капризную младшую "жену" и вполне по-женски притворяется. Состояние Ябтане не с ответствует одержимости Анимусом - оно проявляется в огрублении характера и мышления женщины, становящейся ходульно мужеподобной.
Я пока воздерживаюсь говорить о женской модели Эго-комплекса, ибо в сказках столь патриархальных обществах сказочные образы женщин существуют не сами по себе, а для осуществления связей между различными маскулинными аспектами психики (например, сестру выдают замуж за врага, чтобы он стал безопасным родственником).
Можно предположить, что две "жены" Ябтане - это образы той же структуры, что зачаток Эго-комлекса Ябтако и Зачаток Тени Яндоко. Прежняя структура была целиком маскулинной и чрезвычайно шаблонной. Тень относилась к Эго-комплексу как живой инструмент. Теперь же пара жен равноправна, они обе наделены чувствами и более по-человечески близки и понятны Ябтане, чем ее недоступный брат со своей собакой.
А Ябтане "слышит мысли" строптивой "жены". Она не допустит той же ошибки, что и ее брат - не будет оставлять то, что происходит между женщинами, на самотек. Женское Я теперь освоилось с разными аспектами феминности и женской гендерной идентичности. Благодаря капризной и хитрой младшей "жене" и ее заданиям Ябтане внутренне стала женщиной - и теперь женское Я может заняться и восстановлением маскулинных аспектов психики при зрелом женском ядре.
Восстановление мужественности и женственности
После испытаний, что так успешно выполнила Ябтане, сказка плавно и незаметно поворачивается к своей кульминации. Ябтане решила вернуться.
-- До моего летнего домика отсюда -- ровно семь кочевок. Сестра моя, должно быть, очень соскучилась. Да и как не соскучиться: с собачкой Яндоко их ведь только двое. Вы пока не трогайтесь: слишком долго уже кочуем, устали и вы и олени. Я один налегке поеду, а вы, если скучно будет, по следу моей нарты кочуйте -- снега его долго не заметут. Я же давний свой обет вернуться домой в таком виде, в каком ушел, выполню, если за все время моего отсутствия сестренка не потеряла девичьей чести.
"Женам" тут нечего делать - ведь восстановление целостности двуполого ядра психики, да еще и на совершенно новых условиях - это работа, которую нужно совершить в одиночестве. Откочевав, Ябтанеприказывает ждать ее здесь и одна возвращается в дом. Вероятно,она переодевается в женскую одежду (?). Происходит возврат к ядру психики. Сознание уже достаточно развито, способно к социальным взаимодействиям и гибко. Теперь пришло время отказаться от этой псевдомужской идентичности, ибо ее функции исчерпаны. Поскольку осознанная феминная часть психики хорошо развита, попытка восстановления ее изначального ядра не должно ее сильно травмировать. Важнейшие события происходят в границах прежнего ядра психики, в специальном безопасном месте.
Ябтане к своему домику приехала за день и ночь. Четырех белых оленей привязала по отдельности к четырем столбам, отгребла снег от дверей, дров наколола, повесила на крюке огромный медный котел и сдернула с брата и Яндоко одеяло: сто мышей метнулись в разные стороны! От Ябтако и Яндоко одни кости только остались.
Ябтане все до единой собрала косточки, положила их в котел, налила воды, раздула костер и, не зная сна, два дня и две ночи варила. Варила и палочкой перемешивала. Когда кости превратились в густой навар, похожий на клей, Ябтане опрокинула котел на середину пола. Опрокинула так, что ни одна капля не брызнула в сторону. Потом она легла на кровать, накрылась с головой одеялом и уснула. Три дня и три ночи Ябтане точно мертвая спала. На четвертые сутки она услышала сквозь сон далекий голос:
-- Эй, Яндоко, отодвинься, что ли! Бок у меня онемел и руку отдавило.
Ябтане вскочила, подняла лежавший кверху дном котел: Ябтако и Яндоко свернулись на полу калачиком. Еще и позевывали, будто, спали.
Когда Ябтане привязала четырех белых оленей по четырем углам, она подчеркнула границы теменоса, где будет происходить обряд - но уже иначе, чем одеялом - теперь это религиозное действие, восстановление структуры психики. Вот как ей пригодилось приданое первой жены.
Когда она откинула одеяло, из-под него хлынули тысячи мышей. Кости Ябтако и Яндоко сестра сложила в котел и варила, пока из них не получился клей. Мыши - это просто мыши, ибо никакой символической нагрузки этот образ не несет. Мыши могут выполнять важную функцию: очистить кости и таким образом подготовить трупы брата и пса к воскрешению.
Варка в котле - классический образ трансформации. Теперь женщина выходит за рамки социально обусловленных представлений о женщине и, воскрешая, становится проводницей влияний архетипа Великой Матери. Брат и его собака растворяются друг в друге во время варки, теряют прежние формы. Сестра готова принять эту утрату привычных ей форм, готова к их временному разрушению.
Сварив клей, Ябтане опрокинула котел, не пролив ни капли. Сделав это, она легла спать и проспала три дня. Разбудил ее сонный голос брата, которому отдавил руку Яндоко. Тогда она сняла котел с воскресших. Только одно замечание: смирение не покидает Ябтане и сейчас, она не поглощается материнскими содержаниями. Напротив, она не смотрит. Как воскресли брат и его собака, навсегда остается тайной.
Три дня и три ночи Ябтане точно мертвая спала. На четвертые сутки она услышала сквозь сон далекий голос:
-- Эй, Яндоко, отодвинься, что ли! Бок у меня онемел и руку отдавило.
Ябтане вскочила, подняла лежавший кверху дном котел: Ябтако и Яндоко свернулись на полу калачиком. Еще и позевывали, будто, спали.
Ябтако встал, потянулся, сел на кровать и спросил удивленно сидевшую уже на своей кровати Ябтане:
-- Что это? Почему мы с Яндоко под котлом оказались? Где моя жена? И сын?
-- Жена твоя ведьмой была,-- сказала спокойно Ябтане.-- И сын ее не твоим был: она его еще до тебя от дьявола нажила. Ушли они. Навсегда ушли, и дорогу к ним не найти. И не надо искать.
Ябтане подробно рассказала брату о своих похождениях, о первой и второй "женитьбе", о том, как испытывала ее младшая "жена", о ста мышах, метнувшихся в разные стороны из-под одеяла, о костях, о котле...
-- Да,-- расширились глаза у брата. Сон будто рукой сняло.-- Так, значит, мы уснули?
-- Все это уже в прошлом,-- сказала Ябтане и начала торопить брата.-- О 'жизни надо думать. Одевайся скорее. Все свои наряды надень. Жены твои уже сюда кочуют. Теперь у тебя триста свободных оленей. У старшей твоей жены олени все белые. Сама она -- дочь вождя рода Ламдо. У младшей твоей жены олени все пегие. Она дочь вождя рода Хаби. С ними я много не разговаривала. На первых порах и ты язык придерживай: догадаться могут. Особенно своенравна младшая жена. А теперь иди и оленей запряги. Они к столбам привязаны. Жены твои сейчас на расстоянии семи кочевок находятся, но ты до их чума за остаток дня и за ночь доедешь. По следу моей нарты поезжай, он тебе будет виден, хотя шесть дней и ночей пурга бесновалась. И помни: пройдете кочевку -- на половину чума старшей жены садись, а после следующей кочевки к молодой жене переходи. Не спутай оленей: у старшей жены они белые, у младшей -- пегие. Во второй кочевке первыми запряги оленей младшей жены.
Ябтако говорит брату, что его бывшая жена - ведьма, а ребенка она прижила с дьяволом. Теперь мнение сестры имеет вес - она знает, чем реальная женственность живых женщин отличается от очарования мужской Анимы. Воскресив брата, став на время проводником божественных материнских влияний, Ябтане способна понять, что представляла из себя ее бывшая родственница и что рождение ребенка не обеспечивало настоящих семейных связей и обновления. Психика женщины теперь способна дифференцировать коллективные содержания по степени их вредоносности и лживости. Может быть, Ябтане слишком категорична - ведь проблемой этой сказки является не прояснение двойственной природы коллективных образов. Проблема сказки - построение системы коллективного сознания, и это во многом зависит от его феминного аспекта. Ведь именно повзрослевшая Ябтане наставляет брата о том, как общаться с женами. Она обучает его нормативам мужского поведения.
И... поехал Ябтако. Как его встретили жены, как они живут, этого мы не знаем. И зачем знать? Ябтане же возле своего дома прибирает, кладовые ворошит. Открывает одну -- набита она шкурами диких оленей, открывает другую -- голубые и белые песцы, серебристые и красные лисицы, есть куницы и даже соболи.
-- Йэх! Жить бы, как жили! На все это добро разве оленей не купили бы?-- вздохнула она запоздало.
Ябтане долго любовалась своим богатством. Потом все же закрыла амбары, прибралась в доме, и жизнь вошла в свои обычные берега, словно так всегда и было. А однажды, скорее от безделья, Ябтане надела свои наряды, заплела косу, и, куда ни посмотрит, на стене напротив нее играют солнечные зайчики.
-- Э! А ведь и от моего лица светло, как от солнца! -- вслух удивилась она.-- Выходит, и я не хуже своих "жен"!
Когда брат уехал, она заметила, что ее лицо сияет подобно солнцу - и она так же красива, как и ее жены. Всё. Задача сказки решена - Ябтане не только знает, как быть женщиной, но и становится ею.
Ябтане вышла замуж за сына вождя рода Ламдо. Сыну вождя рода Хаби была обещана в жены будущая дочь. Так брат и сестра обретают самостоятельность и вступают в легитимные браки. Проблема сказки касается не столько отношений с коллективным бессознательным, сколько структурированию и освоению норм коллективного сознания.
Все. Симбиотической модели психики пришел конец. Ее уют и безопасность с лихвой окупаются теми благами, что приносит зрелость.
Значение сказки для становления мужской психики
"Ябтане, Ябтако и Яндоко" может пригодиться и мужчине, что становится взрослым. Для него важным будет то, что происходит с Ябтако, а приключения сестры будут касаться механизмов становления его Анимы.
У Ябтако есть собака, помощник на охоте. Значит, инстинкты развиты неплохо, но уж чересчур специализированы - на деятельности, а не на отношениях. Это типичная мужская ошибка, и даже очень хорошие инстинкты такого типа ничем не помогут при попытках разобраться в коллизиях Анимы.
Ябтако заранее знает, кто держит его сестру за волосок, и как поймать эту ведьму. Мотив не совсем ясный, сказка его не уточняет. Создается впечатление, что Ябтако стал героем на час, ибо его проницательность не спасает его от гибели. Кажется, его проницательность целиком обусловлена вторжением содержаний Анимы, которые еще не обрели подходящего образа, но уже сказываются на мышлении и интуиции мужчины.
Ябтако отрубил кисть чудесной женщины. Если предположить, что сестра - это его собственные женственные черты, то, разоблачив ведьму, мужчина мог бы понять, что держало в подвешенном состоянии его женские, неугодные ему черты. Конечно, это был бы архетип Анимы, под воздействием которого мужчина преобразует собственную феминность в зрелую эмоциональность и творческие интуиции. Но Ябтако овладел только фрагментом. Поэтому мужчина в полной мере не осознает божественного характера Анимы.
Ябтако женится на ведьме, не изменяя при этом отношений с сестрой и не вступая в контакты с мужчинами рода жены. Он даже не думает о необходимости знакомства с ними и брачных испытаний. Он не выдает замуж младшую сестру. Отдав ее замуж за родственника жены, он бы пожертвовал собственными феминными чертами и зависимостью от матери - это обязательно для того, чтобы мужчина из патриархального общества был бы признан способным к браку. Видимо, сказка описывает вторжение содержаний Анимы в психику мужчины с крайне незрелым Я - в чистом виде, без попыток эти содержания как-то интегрировать. Ябтако повторяет тот же паттерн отношений, что и с сестрой - просто живет рядом и выполняет социальные функции. Зная о божественности своей жены, он не может обращаться с нею подобающим образом. Поэтому коллизия Анимы - не для столь примитивного уровня развития Я мужчины. Такая психика контейнирует содержания Анимы в весьма отвлеченных и шаблонных представлениях о женственности.
Ведьма ранена. Символ Анимы поврежден, ее содержания диссоциированы. Ее функции сводятся только к материнским. В обход Я мужчины Анима действует на его вытесненные, но не трансформированные, феминные черты. Так ведьма, обманом и через сестру героя, выманивает отрубленную кисть.
Ведьма манипулирует сестрой мужа, чтобы обрести недостающее. Это значит, что в классическом представлении о проявлениях Анимы мужчины существует неточность. Юнг считал, что неприятные эмоциональные всплески мужчин - это один из первых признаков влияния Анимы. Скорее всего, есть тонкое различие: Анима не является комплексом вытесненных женственных черт мужчины, она их возбуждает, вступает в контакт с ними. Подобное возможно и в проявлениях Анимуса женщины: он может влиять на ее неразвитую маскулинность. В некоторых сказках неизвестный герой, например, требует руки женщины не у нее, а у ее братьев; или же брат организует встречу сестры с потенциальным женихом.
Сын ведьмы капризничает. Это очень похоже на истеричность мужчин, одержимых Анимой, на их внезапные детские эмоциональные всплески. Инфантильность подчеркивается еще и тем, что брат все так же зависим от сестры, а чудесная жена функционирует только в роли матери. Тогда не удивительно, почему богиня становится злой ведьмой.
Сестра Ябтако, Ябтане, зависима, тревожна, склонна переживать чувство вины - поэтому и отдает кисть. Это не совсем компенсация внешней самодостаточности, решительности и жесткости Ябтако. Скорее, мужское Я (нераздельное пока с Персоной) мнит себя таким, проецируя нежелательные черты на женщин вообще. Тогда получается полярность: образ сестры становится фактически образом Тени. Тень становится не-мужчиной, следовательно, женщиной. И поэтому образ чудесной жены, поскольку она - женщина, станет теневым для мужской психики такого сорта чисто автоматически. Намечается конфликт подчинения (сестра) и опасного могущества (жена) в психике мужчины. Его теневая феминность не совместима с могуществом проявившейся Анимы.
Брат и его пес гибнут на охоте, когда жена уходит. Значит, он был не столь одержим Анимой, сколь в симбиотических отношениях с нею. Теперь маскулинный аспект, зачаток Эго-комплекса, полностью лишился и способности осознавать, и жизненной силы.
Чего же было надо ведьме? Она родила сына. Это похоже на чередование "мужских" и "женских" эго-состояний в архаичных сказках. Значит, и коллективное бессознательное, отображенное в этой сказке, весьма примитивно. Сын Ябтако - это комбинированный образ, имеющий черты Божественного ребенка и инфантильной Тени (похоже на интерпретацию М. - Л. фон Франц образа Маленького Принца в книге "Puer aethernus"). Это тот зачаток возможной Самости, который поглощается материнским аспектом мужской психики снова и снова и используется не для рождения нового символа интеграции, а лишь в пару образу Великой Матери (как Аттис при Кибеле, например). Так Анима может использовать незрелое Я мужчины, чтобы породить бредовую теорию. Я для подобной Анимы-матери - это всего лишь ресурс.
Разразившаяся буря, заметающая следы, может быть образом диссоциации, потери психикой внутренних связей.
Переодетая сестра совершает подвиги и обретает жен. Можно предположить, что в брачных делах задействуются те черты психики, которые традиционно считаются феминными. Способность мужчины к социальным и межличностным связям, судя по этой сказке, зависят не от влияний чудесной женщины-Анимы (она, напротив, удерживает Ябтако от социализации), а от его собственной теневой женственности, которая, наконец, находит нужное применение. Поскольку Ябтако мертв, пока действует его сестра, то мы можем предположить, что мужчина, вступая в социальные и брачные отношения, до поры до времени действует неосознанно и не рефлексирует собственных действий. Не совсем ясно, что означают чудесные выстрелы Ябтане - может быть, способности мужчины - точность, чувствительность к социальным ожиданиям, - возрастают, если его внутренняя женственность находит применение.
Сестра не использует обретенное ею богатство и жен для себя, а хранит, чтобы передать брату. Феминность мужчины в этой сказке создает его Персону, его соответствие гендерным стереотипам своего общества. Также от собственных феминных качеств мужчины и его представления о нормах женственного зависит становление его Анимы.
Сестра воскрешает Ябтако и Яндоко. Теперь в образе сестры преобладают влияния аспекта Великой Матери. Воскрешением брата и его собаки здесь заканчиваются отношения симбиоза, и оба главных героя сказки становятся свободными.
Сестра наставляет брата в том, как общаться с женами. Теперь, когда женское отделено от мужского в психике мужчины, феминность будет проецироваться на жен, женщин изначально чужих. Поскольку брата наставляет сестра, то канал для проекций на жену содержаний Анимы и социальных норм зависит не столько от собственного желания мужчины, сколько от феминных интроектов, которые прежде были содержимым его Тени. Обратим внимание, что в этой сказке нет теневых мужских персонажей - следовательно, в Тень попадают женственные содержания мужской психики.
Ябтане объясняет брату, что сын был не от него, а его жена была ведьмой. Получается, свобода от влияний негативной Анимы, констеллированной с влияниями поглощающей матери, возможна только после того, как внутренняя женственность мужчины будет отделена от содержаний Тени. Теперь, когда мужчина способен вступать в отношения с женщинами и родственниками, он может противостоять прежней холодной одержимости, которая не ведет к настоящему росту и обновлению психики.
Ябтане выходит замуж за родственника. Здесь окончательно закрепляется механизм перекрестного брака. Поскольку сестра выходит замуж добровольно, то теперь мужская психика, лишившись "права" на свою прежнюю внутреннюю женственность, не переживает эту потерю как утрату.
Мы можем понять цели и средства людей, живущих в этой сказке. Но женщина, ее кисть и ее сын так и остаются загадочными - и даже обесцененными, когда Ябтане однозначно называет их ведьмой и сыном дьявола.
Кто такие ведьма и ее сын?
Ябтако только отрубил кисть, не дождавшись появления ее владельца. Он действует жестко, без лишних размышлений препятствуя любым вторжения в мир, ограниченный его отношениями (весьма примитивными) с сестрой. Согласно представлениям Д. Калшеда, установление жестких границ и отсекание любых попыток к развитию, которые воспринимаются как травма - это функции Теневой Самости, примитивная защита для того, чтобы сохранить в своих пределах контейнированное ядро психики. Например, существует юкагирская сказка о сиротах брате и сестре, которых похитил Мифический старик. Он разместил их на плоту посередине реки и бросает в них топор, если они пробуют сбежать. Мифический Старик - как раз такое воплощение очень архаичной, травмирующей Самости. Юкагиры во время создания этой сказки были в ситуации демографической катастрофы, и поэтому их сказки посвящены в большей степени становлению архетипических символов интеграции психики. В сказке "Ябтане, Ябтако и Яндоко" ядро само себя защищает, символов Теневой Самости нет - так как эта сказка посвящена становлению коллективного сознания, а не отношениям с коллективным бессознательным.
Отрубленная кисть не имеет признаков пола, а наличием украшения напоминает женскую. Ябтако приказал зашить ее в тучейку. Помещение предмета в сумку могло бы стать символом брака, если бы кисть была мужской - и тогда старший брат организовал бы брак сестры, что соответствует обычным функциям брата в ненецком обществе. Однако этот символический "брак" несостоятелен, так как совершен с частичным объектом неизвестного пола. Интересно, что далее в сказке ожидаемая последовательность - например, пришел раненый жених и потребовал в жены Ябтане за нанесенную ему обиду - не соблюдается. Если бы сказка развивалась так, то она не отличалась бы от массы сказок об отношениях женщины с негативным или амбивалентным Анимусом. Сюжет смещается в отношения мужчины с крайне неразвитым Я и чудесной женщиной - Анимой, которая ему не по силам.
После того, как Ябтако отрубил кисть, в гости к Ябтане пришла женщина и сказала: "След моего единственного братца вижу только до края твоего дымохода, а дальше куда он пошел - не вижу. Не видала ли ты его?". Женщина мнется, побаивается Ябтако, и не принимает ее приглашения быть гостьей. Можно предположить, что отрубленная кисть принадлежала брату этой женщины или являлась этим братом (поскольку никаких кровавых следов от дымохода не ведет).Тогда становится понятным подвешенное состояние Ябтане, пойманной за "волосину": это известное состояние одержимости Анимусом, тормозящее мышление и деятельность женщины. Поскольку этот "брат" так и не появился, не попытался как-либо познакомиться с Ябтане, то эго-состояние Анимуса, не имеющего подходящего символа, пока реализуется как автономный комплекс. Анимус одновременно и присутствует, и отсутствует.
Женщина приходит в ответ на травму, нанесенную ее брату, или в ответ на его гибель. Поскольку этот "брат" отсутствует, то можно предположить, что он - какая-то функция появившейся чудесной женщины. Мо мнению М. - Л. фон Франц, архетипические персонажи просто так в сказках не проявляются. Узнав, что было нужно этому таинственному "брату", мы сможем понять, какова природа этой функции. Странная кисть может пока и не иметь гендерной идентичности. Кисть - это символ социальной активности, способности наводить связи. Эти функции совпадают с функциями Анимы мужчины. Кисть тянется к волосам девушки. Если волосы - это бессознательная деятельность мыслей, значит, именно с мышлением связаны потребности таинственного "владельца" кисти. Согласно мнению У. Биона, мысли существуют прежде мышления, а мышление предназначено для совладания с мыслями. Тогда "брат" таинственной гостьи символизирует весьма архаичный способ обращения с мыслями - возникновение пустого, бессодержательного фантазирования, при котором образы не остаются в памяти. Это может выглядеть как состояние сильного психического напряжения, когда не удается "поймать мысль".
Если владелец отрубленной кисти и его сестра - это не пара разных персонажей, а единый образ, то мы видим, как в пределы изолированного ядра психики вторгается коллективное бессознательное. Поскольку герои сказки - взрослые молодые люди, то проблема этого вторжения будет выглядеть как проблема Анимы для только мужской части психики и как проблема Анимуса - для женской. Контакт с феминным в психике потерпел неудачу (Ябтане просто висела и не находила способов освободиться), из-за чего стал активным прежде никак не задействованный маскулинный компонент (Ябтако взял саблю и отрубил кисть), поэтому коллективное бессознательное повернулось к ядру психики в облике Анимы. Поскольку женская часть, Ябтане, теперь свободна, то чудесная женщина встречается с ней. А неожиданная прозорливость Ябтако, который и не считает нужным понимать, откуда у него взялось столь точное и глубокое знание будущего, очень напоминает состояние мужчины под влиянием Анимы.
С того момента, как Ябтане повисла на волосе, брат и сестра становятся более отделенными друг от друга - у Ябтане появляется тайна, у Ябтако - магическое знание. Маскулинная часть (Ябтако) психики вроде бы развивается - но это развитие обречено на провал, так как действует на знакомой изолированной территории ядра психики (чума) и не расторгает симбиотическую связь с женской частью того же ядра (Ябтане).
Женщина не может украсть тучейку, принадлежащую Ябтане. Значит, Персона женщины видится как недоступное влияниям Анимы содержание, надежный психический контейнер. У Ябтане есть выбор, открывать ли тучейку. Когда тучейка открыта и Ябтане вновь держит в руках кисть, это значит, что женщина выходит из-под влияния Персоны - и, следовательно, слабому Я женщины грозит инфляция, затопление содержаниями архетипической женственности. Это затопление произошло, так как далее Ябтане пользуется вещами своего брата (мужской Персоной) как инструментом. Она на время становится андрогинном, таким же, как и чудесная женщина, чей брат - (ее) кисть.
Чудесная женщина и ее брат-функция - архетипический прообраз того, что сделает Ябтане, одевшись в одежду брата, взяв его лук и лыжи. Когда женщина и ее сын исчезли, забрав кисть с браслетом, Ябтако и Яндоко погибли, тогда ядро психики опустело. В бессознательном оказались и компетентность мужской Персоны, и склонность к обману негативной Анимы, и способность психики возрождаться, воплощенная в образе сына чудесной женщины. Говоря на языке Лакана, Ябтане, переодеваясь в одежду брата, совершая свои подвиги и готовясь к воскрешению близких, создает фантазм, понятный ей образ, несущий все эти черты. Играя свою роль, она воплощает его и в относительной безопасности развивается.
О мышах, кисти и костях следует упомянуть особо. Кисть в тучейке не разлагается - значит, это содержание не интегрируется, психика не может его переработать. Мыши, обгрызшие трупы Ябтако и Яндоко - это некая недифференцированная масса (быть может, символизирующая время). Они источили все, что было живым и временным, и оставили только вечные содержания, нередуцируемые, не зависимые от влияний времени и неактивные (а поскольку они неактивны, то их вторжение не может грозить психике разрушением). Только из костей (а не из мяса) можно сварить клей и вновь связать разрушенное.
Интересно, что тучейка и рука (но не уникальный браслет) упоминаются в сказке дважды; "выстреливают", как чеховское ружье, спокойно висящее на стене в первом акте пьесы. Тучейка, символ женской персоны, служит для первого испытания Ябтане. Из контейнера для потенциально опасных содержаний она снова становится удобной вещью, принадлежностью женщины. "Брат" с отрубленной кистью в сказке так и не появился. Но под котлом Ябтако жалуется, что Яндоко отлежал ему руку. Возможно, так герой-мужчина, символ мужского Я будет нести воспоминание об опасности травмы и гибели, с которыми не справиться без помощи женщины ("Кем бы я был, - спрашивает Шива, - "Если б не было Шакти? Я был бы шава, трупом"). Браслет был, видимо, единственной волшебной вещью в сказке, и он унесен в неизвестное навсегда.
Эта сказка намеренно делает таинственными и недоступными - или обесценивает: "И сына она от дьявола родила" - все архетипические образы. Поэтому можно сделать рискованную реконструкцию: женщина вернула кисть брату, и тот убил Ябтако - за нанесенный вред или за охотничью жадность (хозяин бури может быть и хозяином животных). Герой, как ему и положено, погиб из-за своей неосмотрительности и наглости. Гибель в буре - хороший образ для гибели слабого Я в психозе. Мужские образы этой сказки остаются относительно неразвитыми (Ябтако), инфантильными (ребенок), животными (песик Яндоко) или не имеющими образа ("брат" с отрубленной кистью). Женские образы, напротив, ярки. Не растворяется ли я типичного ненецкого мужчины в париархальной, брутальной, Персоне? Не делается ли неспособным воспринимать любые другие содержания, кроме Персоны мужчин и отчасти женщин?
Вернув кисть, жена Ябтако губит его. И она же, восстановившись\исцелив брата (если приведенная выше реконструкция верна) делает возможным и воскрешение Ябтако и Яндоко. Так получает законченность образ Великой Матери, убивающей, обновляющей и воскрешающей. Герой совершил ошибку, обращаясь с нею только как с женой. Пока от образа Анимы не были отделены инцестуозные материнские влияния, она была очень опасна.
Поскольку сестра может быть самостоятельной, лишь пока она живет жизнью мужчины, это значит, что нет модели Я для женщин. Если Я вдруг у женщины появляется, то, по логике сказки, тогда мужчина лишается своего Я. Так может быть только в рамках индивидуальной, и то весьма наивной психики - если я женщина, то я не мужчина. До тех пор, пока в сказке не был совершен перекрестный брак, Я мужчины и Я женщины не могли существовать как автономные. Психика коллектива была подобна психике индивида. Да и в других сказках о перекрестных браках женщина обычно служит связующим звеном, заложницей или миротворцем для состоящих в таком родстве мужчин. Пусть Я у женщины и есть, но женская Персона остается дополнительной по отношению к Персоне мужской.
Трудности в интерпретации "Ябтане, Ябтако и Яндоко".
Речь в сказке вообще не идет ни об индивидуальности (по крайней мере, в отношении брата, мужского аспекта коллективного сознания либо психики в целом). Поскольку Ябтане действует под видом мужчины, то мужской вариант - это или эталон Эго-комплекса, или единственная форма для Эго-комплекса. Сказка тогда ставит проблему: может ли женщина обрести индивидуальность, стать Я.
Сказочные герои становятся активными (но вряд ли еще субъектами своих действий) лишь проблесками: Ябтако - в момент покорения невесты. Ябтане активна более долгий период; в момент выбора мужского стиля жизни, при испытании женами и при решении вернуться в свой старый дом. Интересно, что сказка связывает субъектность с прозорливостью, со способностью угадывать мысли других женщин - хитростей жены Ябтако и "жены" Ябтане из рода Хаби. Но поведение Ябтако более реактивно и бесхитростно, чем поведение Ябтане.
Ябтане к концу сказки становится способной к рефлексии: она видит солнечные блики, отбрасываемые ее лицом, и понимает, что не уступила бы в красоте своим "женам".
Ябтако больше похож на образ стандартного мужского Эго-комплекса из героической или волшебной сказки. Образ Ябтане ближе к современным представлениям о Я - обладающим свободой выбирать между имеющимися культурными образцами и самосознанием.
Самою ли сказкой - или ее литературной ее обработкой, но проблема того, что есть Я, поставлена. Если уравнивать Я с Эго-комплексом, очень жестко зависимым от Персоны, то такое Я крайне нестабильно. Временная утрата идентичности грозит ему уничтожением - такова таинственная гибель Ябтако. Рефлексирующее Я, наделенное в известной степени свободой выбора, способно перенести временную утрату идентичности и пользоваться образами Персоны, которые ей были запрещены и изначально чужды. С такими моделями Я мы видим и возможные пути их развития - социальную адаптацию и индивидуацию. Если бы Ябтако и Ябтане не были неплохо приспособлены к своему образу жизни, то у Ябтане не было бы запаса социальных стереотипов, которые она может использовать по своему желанию.