Вот так, еще несколько штрихов… Линия подбородка наконец-то получалась похожей. И здесь небольшая ямочка. Совсем неплохо. Глаза, волосы на этот раз хоть немного соответствовали оригиналу. Я еще раз окинул взглядом рисунок - и тут же скомкал в руке, отбросив его в сторону. Смятая салфетка, на которой я пытался рисовать, ударившись о сахарницу, откатилась на край стола и там и замерла. Искаженные сгибами бумаги губы скривились в некое подобие улыбки. Как мне показалось — издевательской. Ничего удивительного — последние пару недель оно надо мной самым натуральным образом издевалось.
Я машинально сунул в рот сигарету и начал рыться в карманах в поисках зажигалки. Заодно и эту гадость подпалить можно.
- Ну слава богу, я уж думал, ты и здесь не появишься!
Я поднял глаза и увидел, как к моему столику стремительно приближается Игорь. Распахнутое пальто, широкий шаг и сияющая улыбка. Он всегда такой, я его в другом состоянии, по-моему, и не видел никогда. Даже сейчас, хотя ведь пришел сообщать далеко не самые приятные новости. Я в общем-то и так примерно представляю, что он собирается сказать.
- Тебя непросто поймать в последние дни. Слушай, Кир… Погоди… — он принюхался, — ты что… пьян?!
- Нет, — честно признался. Выпил я не много и опьянеть попросту не успел. Правда, к концу дня я собирался это исправить. Но как раз об этом Игорю знать вовсе не обязательно.
- Ты же завязал? — хмурится он. — Кирилл, я все понимаю. Всякая хрень произойти может. Но так тоже нельзя. Мы с этим проектом для полиграфии уже зашиваемся. А ты мало того, что на работе третий день не появляешься, так еще и бухаешь. Сроки поджимают.
- Да будет проект, будет, — отмахиваюсь я,
Сигарету приходится спрятать обратно в пачку. Курить хочется, но Игорь от такой привычки избавлен и табачный дым не переносит. Заодно пытаюсь сообразить, что ему можно сказать. На счет проекта я себе не слишком-то верю, если честно. Игорь, похоже, тоже.
- Когда будет? Конец недели — крайний срок. Зная тебя, могу предположить, что случилось что-то совсем из ряда вон выходящее, чтобы ты нас кинул. Верстку я взял на себя и еще по мелочи. Но некоторые вещи я не потяну. Я не художник и даже не дизайнер, так, просто соображаю кое-что. Ну ты в курсе. Так что давай выкладывай, что к чему. Я тебя сюда именно для этого и позвал, а не просто на мозг капать и тыкать в твою отъевшуюся несознательность.
Крыть было нечем. Пристыдил, потыкал носом, воззвал к ответственности. Он вообще молодец, этот Игорь, не в первый раз уже меня прикрывает. Это уже не говоря о том, что самой работой я тоже обязан ему. Ну и как мне объяснить, в чем дело? Скажу, что не могу рисовать из-за девушки, которой не существует?
- Ну-ка, а это что такое? — раньше, чем я успел среагировать, он цапнул со стола скомканную салфетку, которую я терзал несколькими минутами раньше. Расправил бумагу, повертел, рассматривая набросок. — Симпатичная. Только не говори, что дело именно в ней. Я тебя достаточно давно знаю, чтобы поверить, что ты так терзаешься из-за того, что тебя оставила очередная пассия.
Прижал к стенке, что называется. Теперь не отвертеться. Нет, можно, конечно, придумать что-то хоть немного менее нелепое, чем правда. Но Игорю врать как-то стыдно.
- Ладно… ты сам хотел чего-то неординарного, будет тебе неординарное, — я немного помедлил, думая, с чего начать — с начала или все-таки с конца. В конце концов, вздохнув, я медленно произнес: — Я не могу рисовать. Вообще.
- В смысле — не можешь? То есть как? А это? — он указал на салфетку. — Это ведь твой рисунок, и набросал ты его перед моим приходом, если я правильно понял.
- Вот в этом-то все и дело. Я могу рисовать только ее. Да и то — не она это, а вообще черт знает кто. Проблема, наверное, именно в том, что ее-то я и не могу нарисовать.
- Так, — Игорь на секунду прикрывает глаза и с расстановкой произносит: — Я ни черта не понял. Кирилл, давай с самого начала. Вот с самого-самого, и потихоньку к текущему моменту, — он достал мобильник и покосился на время. — У меня минут двадцать еще есть. Когда все началось? В понедельник, когда ты на работу не вышел? Раньше?
- Раньше. Недели полторы-две назад. Там просто еще хоть что-то мог делать. Хотя на самом деле началось оно еще раньше, пару лет назад примерно.
- Да что началось-то?!
- Она мне приснилась.
- Она? — он указал на салфетку. — И только-то?
- Да нет, не она. Ладно, слушай, постараюсь рассказывать не так бестолково. Так вот, года два назад… или все-таки три? Наверное, три. Ладно, неважно. Мне тогда впервые этот сон приснился: кромешный мрак с какими-то всполохами. Знаешь, примерно, как если стоять на голове, зажмурив глаза, как-то так выглядит. Сам при этом я ничего не чувствую, как будто меня обезболивающим накачали. Ни пошевелиться не могу, ничего. Осталось только восприятие, да и то — какое-то притупленное. Сначала начинаю чувствовать запах: корица и еще что-то… терпкий запах такой, я никак не могу понять, что это. То ли цветок, то ли специя какая. Кстати! Я только сейчас понял, что я никогда в жизни не чувствовал во снах запахи. Вернее, ни в одном другом сне. А тут едва ли не весь сон — этот запах.
- Не отвлекайся, — строго одергивает Игорь.
- Не торопи меня. Просто интересная деталь такая. За запахом появляется звук: чей-то голос, вроде бы и женский, но низкий, я едва ли когда-нибудь встречал женщину с таким. Только потом появляется лицо… Сначала просто какое-то размытое пятно, потом постепенно обретает четкость, что-то говорит мне. А я ни черта разобрать не могу. И вот когда я могу уже полностью осознать все эти ощущения: запах, звук, ее лицо, когда кажется, что вот еще чуть-чуть, и я смогу разобрать, что она говорит, я просыпаюсь.
- Ну и причем тут то, что тебе снится? Да еще и два года назад.
- Ты погоди, это только начало. Тогда я на это дело попросту забил. Ну мало ли, что приснится может. Мне однажды арбузное дерево приснилось, вот это был сон, так сон, а тут просто мордашка чья-то корицей пахнущая. Велика важность. Так что я на это дело забил и не вспоминал пару лет. На сны у меня память хорошая в общем-то, если с утра умудряюсь вспомнить, то потом еще долго забыть не могу. Но тут-то и помнить особо было нечего. Проходит полгода, и опять двадцать пять — тот же сон. В точности до мелочей: тьма, запах, голос, мордашка, просыпаюсь. Тоже ничего особенного, но я уже вспомнил, что что-то подобное уже видел. Еще полгода или около того — и снова он. Снова ничего особенного, думаю, все нормально. Он так и повторялся каждые несколько месяцев, на это дело было легко забить. Но с месяц назад она мне начала снится едва ли не каждую ночь. Все тоже самое, но она теперь как будто просит о чем-то. Интонации едва ли не требовательными становятся, разве что лампу в лицо не направляет. А что именно нужно — понять не могу.
- И сейчас ты пытаешься ее нарисовать?
- Да! И вот тут-то и начинается самая засада. Я недели полторы назад попробовал это сделать. Портреты, вроде бы, всегда у меня неплохо получались. Во всяком случае хотя бы похоже изобразить всегда мог. А тут… хоть ты тресни — не выходит. Причем, как-то по-дурацки не выходит. По частям — все получается отлично, один-в-один можно сказать. Контур лица, глаза, нос, все — именно, как у нее. А в целом — это совершенно чужое лицо. Как будто вообще ничего общего нет!
- Тише, не горячись. Ты мне скажи — чего ты из-за нее так переживаешь? Ну снится девчонка какая-то, тоже мне трагедия.
- Да как тут не переживать?! Она мне каждую ночь снится! Каждую! Я уже хочу нормальный сон увидеть. Но это ладно бы… Ты понимаешь, я уже дней пять не могу ничего другого рисовать. Сначала просто пытался это сделать, а теперь рука не слушается уже, сама раз за разом ее рисует! Это я сейчас не для красного словца говорю, я серьезно. Не выходит. Вообще ничего, даже на планшетке на компе, когда пробовал, все равно только она получается.
Уф, вроде выговорился. Надо немного успокоиться только. Оказывается, рассказать об этом кому-то приятно, стало хоть немного полегче. Ладно, Игорь меня давно знает, ко всякому привык. Поймет, я надеюсь. Очень надеюсь. Или хотя бы просто поверит.
- Да, дела… — он ошарашено потряс головой. — Я-то думал ты заболел там, ну или с родственниками что-то. Ну что еще думаешь в таких случаях… А у тебя, альтернативщика, проблемы совсем иного рода.
- Ты понимаешь еще в чем дело, — я хмуро усмехаюсь, — весь этот бред напоминает дешевую лавстори: парень постоянно видит во снах девушку своей мечты и далее по тексту. Противно до жути, если честно, такая банальность. Но у меня-то никакая не лавстори! Я хочу от нее попросту избавиться! Мне бы для этого понять, что она от меня хочет… Или хотя бы нарисовать ее. Именно ее. Тогда, может, все остальное снова смогу.
- Кхм… знаешь, ты извини за такой подход… Ты ко мне со всей душой и все в таком роде, — ну хорошо, он хотя бы мне поверил, — но ты не пробовал обращаться к дядям-мозгоправам? Просто все это дело уж очень сильно напоминает навязчивую идею.
- Да ладно, сам все прекрасно понимаю, что очень похоже, — я не обижаюсь, чего-то такого я тоже мог бы ожидать. — Я и сам об этом уже успел задуматься. Может, так и сделаю. Но не сейчас. Может, это исключительно мои предрассудки, может, еще что, но у меня очень отчетливое ощущение, что если они помогут, я сам этому не рад буду. Вот, хоть убей, не могу сказать. почему так. Так что вариант этот я оставлю на крайний случай. До него, похоже, совсем немного осталось.
- Это верно, — Игорь рассеяно вертел в руках рисунок. — Самое паршивое, я тебе в этом деле не помощник. Да и вообще никто, похоже. Ну кроме тех самых дядек-мозгоправов.
- Похоже, что так, — соглашаюсь я. — Но с работой-то что делать?
- Кстати, о работе, — Игорь достает мобильник, смотрит на время, и встает из-за стола, — мне пора бежать на встречу с полиграфистами. Так что я тебя сейчас оставлю. Короче так… — он на секунду задумывается, — как смогу, я тебя прикрою. Но учти — времени у тебя до понедельника. Самый крайний срок. Если там не предоставишь арт по проекту, нам кранты. Тебе — так особенно.
Я кивнул. Оно и так понятно. Удивительно, что это не случилось уже сейчас. Игорь, конечно, молодец. Наверное, наврал с три короба, сам же что-нибудь и нарисовал, — если захочет, он это умеет, — и выдал за мою работу. Жуть. Вот перед ним мне стыдно. Он меня не в первый раз отмазывает.
- Да, и завязывай пить! — уже у самого выхода бросил он.
Я снова равнодушно кивнул. Дождавшись, пока Игорь уйдет, я наконец-то достал сигарету и даже успел найти в кармане джинсов зажигалку, но мне вновь помешали.
- У нас вообще-то не курят, — донеслось от стойки и, чуть помедлив: — Если, конечно, у тебя нет трубки.
- Что? — я рассеянно поднял голову.
- Я говорю, у нас здесь не курят. Если, конечно, у тебя нет трубки, — терпеливо повторил молодой лохматый парень в коричневом фартуке. Он как раз что-то пытался высмотреть в механизме чудовищной кофемолки, которая в этой кафешке нагло узурпировала место кофемашины.
- Извините…
Я достал так и не зажженную сигарету изо рта и снова спрятал обратно в пачку. Да когда же я покурю?! Трубки, как на зло, у меня нет. Странное условие. Впрочем, кофейня в целом была необычной. Почти пустая в такое время, и это при таком-то кофе. Еще и кофемолка эта монструозная. Впрочем, главное, кофе. Еще на одну чашку у меня вполне хватит.
Я поднялся со своего места и направился к стойке.
- Можно еще кофе?
- Снова обычного? — осведомился он, не отрываясь от своего занятия.
Я заглянул в кошелек, удостоверится, что там еще что-то осталось.
- Нет, на этот раз со специями, — решил я, положив на стойку пару купюр и усаживаясь на высокий табурет. Последнюю чашку можно выпить и здесь.
Напоследок можно и шикануть, черт его знает, когда у меня еще раз появится такая возможность. Если я не сдам этот проект (а у меня никакой уверенности в этом не было), на работе я долго не задержусь, и тогда придется основательно затянуть пояс. Дома, конечно, лежит неприкосновенный запас, но и его хватит совсем ненадолго.
С работой я уже мысленно прощался. Если рисовать так и не смогу, пойду в бармены какие-нибудь или вон — в баристы. Если потяну, конечно.
Бариста тем временем закончил возиться с кофемолкой и принялся колдовать над небольшой латунной, если судить по цвету, джезвой. Пока она грелась в специальной песочнице, он, вооружившись пестиком, что-то измельчал в маленькой керамической ступке.
- Слушай, а это это сложно — баристой работать? — спрашиваю.
Наверное, Игорь прав, и я все-таки немного пьян. Вряд ли бы на трезвую голову меня потянуло его спрашивать об этом. Бариста оборачивается, немного удивленный, потом улыбается:
- Как и с любой другой работой — зависит от тебя и твоего восприятия. Можно любое занятие превратить в сущую каторгу. Но мне нравится. Я кофе люблю. И людей, — немного подумав, добавляет он. — А что, в коллеги думаешь затесаться?
- Вроде того. На своей работе, похоже, долго не задержусь. Оно, может, и к лучшему…
С этой работой у меня складывались довольно странные отношения. С одной стороны — я за нее держался, потому что это были относительно легкие деньги. С другой — мне было немного противно. Что поделаешь — настоящего художника из меня не вышло, картинки мои на фиг никому были не нужны. Какое-то время даже здесь на Аллейке сидел и рисовал портреты прохожих за деньги. Как раз там меня Игорь и встретил. Большой, важный, я его со школы не видел, не узнал даже поначалу. А он смотрит на меня, лыбится, спрашивает, сколько портрет стоит. Этот портрет у него теперь дома едва ли не на самом видном месте висит. Забавно, да. Он-то как раз и предложил пойти в рекламное агентство. Дескать, как раз дизайнера ищем, а тут я тебя встречаю — знак судьбы, можно сказать.
Так и пошло. Знак судьбы, ага.
Жизнь стала куда проще, шире, веселее. И гаже. Нет, в плане денег эта работа была самым настоящим спасением. Сразу же снял приличную квартиру, съехав из убогой коммуналки. Ездил исключительно на такси, обедал в ресторанах и кафетериях. В общем устроил себе шикарную, по своим же представлениям, жизнь. Но почему-то заглушить ощущение того, что каждый рабочий день собственными руками увеличиваю количество говеных идей в этом и без того засранном мире, никак не получалось. Признак тонкой натуры, не иначе.
- Муза оставила? — вопрос баристы отвлек меня от размышлений.
- Муза меня оставила, когда я только на эту работу пошел. Встреть я ее во плоти, она бы непременно набила мне морду, не посмотрев, что она создание тонкое и возвышенное, морды бить не обученное. Для меня сделала бы исключение. Впрочем, может быть, как раз тогда бы до меня что-нибудь и дошло. Что-нибудь очень важное.
- А ты не думал, что эта девица, что тебе снится, и есть эта самая муза?
Я ошалело смотрю на баристу. Он-то откуда узнал?
- Я невольно подслушал твой рассказ, — улыбается. — Очень уж ты увлеченно вещал об этой девушке. А в таком маленьком помещении слышимость замечательная. Кстати, очень интересная история, мне нравится.
- Нравится?.. Мне как-то не очень. Да и не тянет она на музу, если честно.
- Ну, может, и не муза, но понять «что-нибудь очень важное» — вполне может помочь. Так или иначе, а метод борьбы ты выбрал самый, что ни на есть, правильный.
- В смысле? — недоуменно смотрю на него. Какой еще борьбы?
- Самое верное средство борьбы с внутренними демонами. Во всяком случае, первый шаг — так точно. Придать ему форму. Нарисовать, описать, слепить, да хоть спеть — зависит от того, что умеешь делать. Твой демон, правда, оказался довольно упорным.
Бариста наконец-то снял джезву с песочницы, поставил передо мной пузатую чашку из коричневой необоженной глины и вылил туда темное душистое варево.
- Наслаждайся. Но знаешь… — он немного помедлил, — могу дать небольшой совет. Как ветеран войны с внутренними демонами. В таком деле важна каждая самая мелкая, самая незначительная деталь. То есть все, что кажется пустяком в этом твоем сне, в реальности может оказаться ключом к разгадке, — он на секунду задумался и добавил: — Чего-то меня сегодня на патетику пробивает. С чего бы это?
Я, разумеется, молчу. Мне-то откуда знать? Думаю совсем о другом: что-то было не так. Какое-то ощущение на грани восприятия. А что именно — понять не могу. Я поднес чашку ко рту и сделал небольшой глоток. Вот оно! От внезапного осознания кофе встает поперек горла, и я закашливаюсь.
- Что это?! — тыкаю пальцем, слегка отдышавшись.
- Кофе, что же еще. Невкусно разве? — спрашивает почти обиженно.
- Да нет, очень даже. Но пахнет… Что там? Специи? Какие?
- Аа… Корица, кардамон и душистый перец. Неплохое сочетание. Ты чего так переполошился-то?
- Неважно. Слушай, а можно как-нибудь понюхать эти специи сами по себе?
- Да запросто.
Он повернулся и снял с полки за своей спиной массивный ящик темного дерева. Когда он поставил его на стойку, я увидел, что это скорее шкатулка, крышка которой была покрыта замысловатой резьбой.
- Из Индии привез, — прокомментировал бариста. Без особой гордости, но явно довольный покупкой. — Специи, кстати, тоже.
Он откинул крышку, и я увидел, что шкатулка разделена на несколько отделений, каждое из которых закрывается собственной крышечкой. Сняв несколько крышечек он стал показывать, что к чему.
- Смотри… нет, лучше — нюхай, так толку больше. Здесь много всего. Вот тут — звездочки бадьяна, эти мелкие зернышки — анис, а оранжевые пластинки, — мускатный цвет, редкая штука. Впрочем, тебя ведь совсем не это интересует. Это я о специях могу долго рассказывать, меня лучше вовремя остановить. То, что было у тебя в чашке, узнать просто: вот здесь палочки корицы, здесь — душистый перец, а эти бледно-зеленые зерна и есть кардамон.
Я послушно поочередно нюхал все, что он указывал. Большую часть из них я видел впервые в жизни и вскоре попросту одурел от такого обилия запахов. Мускатный цвет вообще был ни на что не похож. Очень тонкий и приятный аромат. Но это все было не то. Я взял в руку несколько зерен кардамона.
- Погоди, так аромата не почувствуешь. Дай-ка сюда.
Он взял зерна у меня из рук и бросив их в ступку, несколько раз надавил на них пестиком, отложил его и придвинул ступку ко мне. Я принюхался.
- Вот! Это именно оно. Значит, корица и кардамон. Слушай, у тебя можно немного этих специй купить?
- Да зачем? Бери так. Тебе же совсем немного надо. Сейчас только тару подходящую подыщу. Ты пока кофе допей, а то остынет совсем. Я, знаешь ли, не привык видеть, что бы моим кофе давились и отплевывались. Почти личное оскорбление.
Я послушно взялся за чашку. Хоть кофе и был замечательным, мне было немного не до его вкусовых достоинств. Я едва не ерзал на стуле от нетерпения. Этот запах вновь вернул какое-то неуловимое ощущение из этих снов. Внутри было приятное напряжение, которое заставляло верить, что все получится, что на этот раз все удастся. Теперь нужно только добраться до дома. Надеюсь, я не весь ватман извел на предыдущие попытки.
- Держи, — он положил передо мной сдачу с чашки кофе и маленький затейливо сложенный бумажный конверт, по всей видимости, с нужными мне специями.
Я залпом допил оставшийся кофе, уже совсем не различая вкуса. Взяв конвертик (а сдачу оставив в качестве чаевых), направился к выходу. У самой двери я ненадолго задержался.
- Кстати, а почему курить можно только трубки?
- Это своего рода компромисс с самим собой, — улыбается бариста, — Я не курю и терпеть не могу табачный дым. А трубки меня чем-то очень привлекают с эстетической точки зрения. Так что ради них делаю исключения. Благо, посетители с ними появляются нечасто, и я вполне могу их потерпеть.
Я только хмыкнул в ответ и толкнул дверь. В следующий раз обязательно приду сюда с трубкой. Но сейчас — скорее домой. Похоже, планы на сегодняшний вечер резко изменились. Сейчас мне совсем не до выпивки.
* * *
Домашние приготовления к «великому деланию» были обстоятельными, но совсем недолгими. Помня совет баристы, я старался хотя бы в общих чертах воспроизвести в своей комнате ощущения сна. Даже шторы задернул, погрузив комнату в полумрак. Это, впрочем, было лишним. За окном и так были уже вечерние сумерки, к тому же, судя по тучам, с минуту на минуту должен был начаться настоящий ливень. Какой уж там солнечный свет. Правда, слабую лампочку настольного светильника все-таки пришлось зажечь, иначе приколотый к планшету лист я попросту не видел.
Но, разумеется, самым главным элементом приготовления, как мне мнилось, был тот самый запах. Корица и кардамон. Специально приготовленное блюдце с раздробленными зернами и порошком корицы стояло рядом с планшетом. Правда, ступки у меня дома не нашлось, и зерна я попросту сплющил плоскогубцами. Варварство, конечно, но мне важен был только результат.
Я замер перед планшетом. Весь алкоголь, который если и оставался в крови к моменту встречи с Игорем, начисто выветрился еще по дороге домой, но сейчас я был будто пьян. Мною овладело состояние странной эйфории и легкости. Я отчетливо понимал, что сейчас — все получится. Глубоко вдохнул, еще раз почувствовав пряный аромат. И сделал первый штрих. Еще один и еще.
Постепенно приходило понимание того, почему у меня ни черта не получалось раньше. Я ведь ничуть не преувеличивал, рассказывая Игорю о том, что рука сама начинает рисовать эту девушку. Все так и есть. То, что с о мной творилось… эта девушка… Она уже сама жаждала воплощения в жизнь. Придания формы. И все зашло уже до той стадии, когда ей уже даже не нужна моя помощь. Разве что формально — стой себе у планшета с карандашом в руках, все остальное сделают за тебя. Ты только не мешай. Я и не мешал, как мог не мешал. Это оказалось очень просто.
Я и раньше-то не особо зарывался на счет своего творчества. Я всегда знал, что я — лишь проводник чего-то в эту реальность. То, что я рисую, приходит сюда через меня. Я могу быть лишь хорошим или плохим проводником, в этом вся разница. Так что то, что сейчас происходило со мной, было смутно знакомым в плане ощущений, только на этот раз они были куда более отчетливыми и не оставляли места для какого-то двоякого толкования.
Наконец, я закончил. Или оно закончило — так, пожалуй, будет вернее. Я сделал шаг назад и взглянул на портрет. Хотя это громко сказано — так, карандашный рисунок, пока еще даже довольно грубый, но это было именно она. Та самая девушка из снов. На этот раз никаких сомнений. Я вздохнул с облегчением. Черт, да, наверное, так чувствовал бы себя Сизиф, если бы, наконец, закатил на гору свой злосчастный камень! Я сделал это.
Из умиротворения меня самым грубым образом вывел пронзительный визг дверного звонка. Я собираюсь сменить его едва ли не с момента въезда, но руки так и не дошли до этого. Звук поистине отвратителен. Еще раз бросив взгляд на планшет и улыбнувшись, я направился к двери.
На пороге стояло юное, но совершенно промокшее создание, закутанное в белый плащ. Похоже, женского пола. Волосы, — изначально, кажется, рыжие, сейчас слиплись от воды и падали на лицо темными сосульками. Руку со звонка она так и не убрала, и тот, похоже, был готов вновь наполнить мою квартиру мерзкими звуками. На кого мне теперь повезло, интересно? Агитаторы, свидетели или банальная почта? По-моему только эти три категории людей обладают совершенно неповторимым талантом появляться в самое неподходящее время. Хотя окстись, какая почта? Почти ночь на дворе, тут даже для свидетелей с агитаторами поздно будет.
Но девушка поднимает глаза, и слова не слишком вежливого приветствия застревают у меня в горле.
- Я уже думала, ты никогда этого не сделаешь, — она наконец-то опускает руку, протянутую к звонку и переступает порог босыми ногами.
От звуков ее голоса я холодею. Я не то что сказать ничего не могу, я даже думаю с большим трудом. Черт с ним, с лицом, мало ли на свете похожих людей. Пусть даже очень, невероятно похожих… Но я слишком часто слышал этот низкий, но в тоже время мелодичный голос, чтобы спутать его с чьим-то еще.
На моем пороге стояла девушка, которую я только что нарисовал. Ростом мне по грудь, рыжая, босая, завернутая в этот нелепый плащ, с мокрых волос на паркет капает вода — зрелище скорее комичное, но мне почему-то становится страшно.
Наверное, примерно так сходят с ума.
А она так и стоит на пороге, смотрит на меня, ждет чего-то. В конце концов, мой визитер не выдерживает такого негостеприимного поведения хозяина и скорчив дурашливую мордашку, протягивает руку и щипает меня.
- Эй! больно же! — это немного приводит меня в чувство. Во всяком случае, страх безоговорочно капитулирует перед такой детской непосредственностью.
- Ну слава богу, заговорил. Это я тебе даю понять, что ты не спишь. И что я очень даже реальная. Твоими стараниями, кстати, — улыбается. — Только сначала — где у тебя ванная? Там ливень такой.
- Направо, — указываю внутрь квартиры, — первая дверь.
Когда из ванной раздался шум воды, меня немного отпускает. Оказывается, если живое доказательство собственного безумия не маячит перед глазами, думается немного полегче. Стараюсь хоть как-то собраться с мыслями. Ведь должно же быть все намного проще, чем кажется.
Просто мне пару лет снилась какая-то девушка.
Я ее нарисовал.
А она пришла ко мне домой.
Просто? Да.
Нормально? Нет.
Ну вот и замечательно. Значит, на сегодняшний вечер засунь подальше свой махровый материализм и подумай, о чем ты можешь ее спросить кроме банально «Какого черта?!». А пока думаешь — хотя бы чай приготовь. Даже если это плод твоей фантазии, сейчас этот плод вымокший и замерзший.
Какой я иногда бываю мудрый, загляденье просто. Всегда бы так.
***
Моя гостья, подобрав под себя ноги, сидела на колченогом табурете за кухонным столом. Как оказалось, кроме белого плаща (который, кстати, при ближайшем рассмотрении оказался не белым, а бежевым) из вещей у нее не было ничего. То есть вообще. Эдакая униформа начинающего эксгибициониста. Так что прежде, чем выпустить ее из ванной, мне пришлось одолжить ей свой спортивный костюм. Висел он на ней, как на вешалке, и смотрелся лишь немногим менее забавно, чем плащ.
Но как бы комично она ни выглядела, это была именно та самая девушка из сна. Ерзает на стуле и ждет чая. Совершенно беззаботное и довольное создание. Мне бы такое мироощущение. Я вот даже чай нормально заварить не могу, руки предательски трясутся. Молчание меж тем затягивается. Наконец, я не выдержал:
- Давай по порядку: кто ты и как ты тут оказалась? — вопрос банальный, но мне правда интересно.
- Хо-хо, какой вопрос, — улыбается. — Я тебя, между прочим, о том же хочу спросить.
- В смысле?! — я опешил. — Меня зовут Кирилл. И здесь я вообще-то живу.
- Да нет, ты не понял, я хотела тебя спросить, кто я такая? — охотно поясняет она.
- Ага… Еще лучше. И я должен это знать? Вообще-то я тебя вижу впервые.
- Врешь ведь.
- Ну… наяву — впервые, — я устало присел за стол напротив нее. Вздохнул. — Слушай, ты можешь толком объяснить, что творится? Если честно, я чувствую, что схожу с ума.
- На самом деле — нет. То есть я не очень могу объяснить, что произошло. А с ума — может, и сходишь, кто тебя знает Я, кстати, даже не могу пообещать, что буду хорошим безумием. Скорее наоборот.
Я поднимаю на нее глаза и вижу, что она опять улыбается. На этот раз — хотя бы сочувственно.
- Чай уже должен был завариться, — не дожидаясь пока я отреагирую, сама вскакивает и разливает заварку по чашкам. — Ты смотри, я ведь очень немного знаю на самом деле. Фактически меня не было ровно до того момента, пока я не позвонила в твою дверь. Вернее, до тех пор пока ты меня не нарисовал. Ну, это одновременно произошло. Где у тебя сахар?
- Шкафчик открой, вон та синяя баночка. Что значит «не было»?
- Мм.. тростниковый, — кладет себе в чашку две ложки. — «Не было» — значит, не существовало. Во всяком случае, здесь — так точно. А где-нибудь еще — наверное все-таки была, иначе бы доставать тебя не получилось. Ты извини за это. Надеюсь, не самые неприятные сны были, — ставит вторую чашку передо мной, а сама снова усаживается напротив.
- Да нет, ничего так, только уж очень навязчивые.
Совершенно беспечная манера общения и обыденный тон, которым она рассказывала такие вещи меня успокаивали. Ну да, только появилась в этой реальности, да благодаря тебе, подумаешь, какие тонкости. Невольно я даже восхитился такой выдержкой. Если это безумие, то скорее приятное.
- Ну так а ты чего хотел?! Я и так старалась изо всех сил, каждый сон тебе одно и тоже твердила. Ни в какую… Я же говорю — я уж думала ты никогда этого не сделаешь.
Я молчу, пью обжигающий чай и пытаюсь как-то осмыслить сказанное.
- Я тебя порядком этим достала, наверное. Но мне уж очень хотелось быть, понимаешь?
- Нет, и вряд ли получится понять. Просто не очень хорошо получается представить эти «быть — не быть». Ты мне вот, что скажи... — я осекся, оборвав вопрос на полуфразе, — слушай… а у тебя хоть имя есть? Как мне тебя называть?
- Ммм… не-а, — она помотала головой и поставила на стол опустевшую чашку. — Еще!
- И тебя это совершенно не волнует? — я покорно налил ей чаю и пододвинул баночку с сахаром.
- Не-а, — снова мотает головой, — во всяком случае, пока. А потом, наверное, будет. Ты пойми вот что — полчаса назад не то что у меня ничего не было, не было меня самой. И вот сейчас ощущение обладания самой собой, ощущение вот этого мешковатого спортивного костюма, чая, — это такое безмерное богатство, что все прочее — так, тщета, вплоть до собственного имени и знания о себе.
А я по поводу потери работы парюсь, ага. Мелочи какие.
- Хотя, если честно, мне почему-то кажется, что чего-то не хватает, — признается она с озадаченным видом. — То есть… я ничего не могу вспомнить… Но что-то в сознании все-таки есть. Например, что чай я пью с двумя ложками сахара. Или что сахар люблю именно тростниковый. Странные ощущения. Но приятные.
Наверное, это было важно. Какие именно воспоминания у нее отсутствуют? О собственной личности или еще и об окружающем мире? Если я спрошу, допустим, кто у нас нынче президент, сможет ответить? Но меня волновал куда более насущный вопрос.
- Хорошо, с именем еще разберемся. Меня вот что волнует гораздо больше… Что ты будешь делать дальше? Или что мне с тобой делать? — я в общем-то догадывался, что услышу в ответ.
- Понятия не имею, — улыбается, потом ее лицо становится наоборот — очень серьезным и даже каким-то застенчивым. — Только ты это… сразу не выгоняй, ладно? Я не собираюсь сидеть у тебя на шее, просто нужно несколько дней пообвыкнутся с собственным… бытием, что ли.
Я даже не нахожусь, что ответить. Так что я просто собираю со стола опустевшие чашки, улыбаюсь и треплю ее по волосам. Куда же я ее выгоню..
- Давай спать, а? Сегодня у меня был очень странный день.
Где-то в душе теплилась мысль, что когда я проснусь, этой девушки в моей квартире больше не будет, и что все это окажется то ли сном, то ли галлюцинацией. Только я пока никак не мог разобраться, то ли я надеялся на это, то ли боялся.
* * *
Я уже с полчаса глядел в потолок, не смыкая глаз. Заснуть у меня все-таки не получалось. На полу было жестко, но это вполне можно было стерпеть. Единственное пригодное для сна сооружение — диван — я пожертвовал рыжей галлюцинации. Вместе со своей рубашкой, выданной в качестве пижамы. Сам расположился на полу, посчитав, что после такого дня смогу уснуть где угодно. Зря, — Морфей упорно обходил меня стороной. В темной тишине комнаты в голову лезли тревожные мысли противные собственной практичностью. Я понятия не имел, что мне делать с этой девицей. В том, что я ее создал, я не сомневался (хотя в ее реальности сомнения были немалые), а стало быть какую-то ответственность я за нее несу, и выставлять ее за дверь было бы нехорошо. Но что с ней делать? Ни имени, ни памяти. Вопрос о прописке и прочих документах даже поднимать смешно.
Где-то в сознании шевелилась еще одна мысль. Странная и непривычная. Ощущение того, что все это неправильно. Не ее появление в моей квартире — почему-то против этого факта мой внутренний мудрец не возражал, — а то, что она ничего не помнит. Казалось, что все должно быть совсем иначе.
Галлюцинации, похоже, спалось тоже неспокойно. Судя по звукам, она беспрерывно ворочалась и никак не могла нормально устроиться. Наконец, раздалось тихое шлепанье босых ног по паркету. А затем — тихий шепот совсем рядом.
- Кирилл… Ты спишь?
- Нет. Не получается заснуть.
- Тогда можешь… — она замялась и продолжила совсем смущенно, — подержать меня за руку?
- Чего? — я привстал на локтях и пытался разглядеть ее в темноте. Прикалывается так, что ли? — Зачем?
- Я, оказывается, темноты боюсь. Когда кроме темноты ничего нет, начинает снова казаться, что меня самой тоже нет. Не хочу.
- Эх… пошли, чудо галлюциногенное.
* * *
Проснулся я от того, что солнце било прямо в глаза. Похоже, сегодня погода будет куда приятнее. Диван рядом со мной был пуст. Значит, все-таки галлюцинация? Или сон? От этой мысли стало сразу как-то легче, но вместе с тем — немного грустно. Взгляд упал на спинку стула, на которой висела та самая рубашка, которая использовалась в качестве пижамы. Или не сон? Я прислушался — с кухни раздавался звон посуды и какой-то вкусный запах. Значит все-таки не сон.
Наскоро натянув штаны, иду смотреть, чем она там гремит и что пытается приготовить, если учитывать, что у меня в холодильнике продуктов разве что на пару бутербродов хватит. Уже на пороге кухни чувствую, что пахнет кофе. Значит, добралась до маленькой джезвы. Я уже сам точно не помнил, куда я ее мог засунуть. Сам я кофе не варил уже очень давно, хотя какой-то неприкосновенный запас его у меня всегда хранился.
- А я как раз кофе сварила, — это вместо приветствия, видимо. — Правда, кофе у тебя, по-моему лежит черте сколько и неизвестно, можно ли его пить. Поэтому специй я не жалела. Из них у тебя, кстати, вообще ничего не нашлось. Только в комнате на блюдце корица и кардамон лежали. Я их взяла, ничего?
Тараторит без умолку, а сама мечется по кухне все в том же моем спортивном костюме, который ей приходится постоянно одергивать, иначе рукава спадают на руки и мешают кухонной возне. На плите уже стоит джезва, а по соседству с ней — сковорода, на которой шкварчит глазунья из двух яиц.
- Ты садись, завтрак уже почти готов. Я даже подумывала его в постель принести, аки в романе каком дешевом, но ты молодец, сам встал, не придется опускаться до такой банальности. Я, оказывается, фанатка кофе. От запаха едва не одурела, пока варила. Потрясающее ощущение. И специи, пусть даже такой скудный набор. Столько всего нового о себе узнаю, поверить сложно. Наверное, и готовить умею. Хотя черт его знает, у тебя в холодильнике — шаром покати. Хорошо хоть на пару утренних бутербродов что-то нашлось.
- Бутербродов? А яичница зачем?
- А это бутерброды такие специальные. Смотри.
Она открывает духовку и, используя рукава костюма как прихватки, достает противень, на котором лежит некое подобие двух сэндвичей — два куска хлеба, разделенных прослойкой расплавленного сыра. Выложив их на тарелки, сверху осторожно выкладывает на каждый по половинке яичницы со сковородки.
- Итадакимааас! — это она, разумеется, а не я. Господи, неужели, она еще и анимешница?!
Но бутерброды оказались обалденными. Когда их откусываешь, желток растекается и пропитывает хлебный мякиш. Взять что ли на заметку? Буду хоть иногда дома завтракать, а не все по кафешкам всяким. Вкусно же получается.
- А ефе я вот фто нафла… — тыкает куда-то на подоконник, не переставая жевать бутерброд.
- Прожуй сначала, — обреченно перебиваю я.
Почему-то именно это становится последней каплей, которая окончательно убеждает меня, что все происходящее — не плод моей больной фантазии, не результат delirium tremens, а самая что ни на есть реальность, данная мне в ощущениях. Моя галлюцинация может делать все, что угодно: варить мне утром кофе, готовить завтрак, бояться темноты… но она не должна чавкать за едой! Я не мог такое придумать!
- Смотри, — она наконец-то прожевала свой кусок и показывает мне мой же старый фотоаппарат. Было у меня такое увлечение в свое время, даже полупрофессиональным аппаратом обзавелся. — Пленочный. Это ж просто офигеть, как круто. У меня, оказывается, страсть не только к кофе, но еще и к пленочным фотоаппаратам. Хотя и не к пленочным, наверное, тоже, — задумывается на секунду. — Но пленочные все равно круче. Я даже в них разбираюсь, похоже. У тебя пленка есть? Я очень поснимать хочу.
- Нет, — улыбаюсь, — но при желании легко купить. У нас тут в супермаркете есть фотоотдел. А недалеко даже специальный фотографический дом-музей есть. Там-то уж точно все, что нужно, найти можно.
- Ураа! — Она делает глоток кофе и кривится, — Брр.. сколько же у тебя он лежал? Тут никакие специи не спасают. А, сойдет.
Я делаю глоток из своей чашки. Ну да, хоть аромат и очень похож, по вкусу с тем, что подавали в кофейне, не сравнится. Но даже так — куда лучше, чем обычно варю я. А ведь именно с этого запаха все и началось. Странно, что у нее он никаких ассоциаций не вызывает. Я наконец, решил поделиться с ней своими мыслями, которые мне столько не давали уснуть.
- Мне все-таки кажется, что что-то тут не так.
- С кофе-то? Еще бы! Если пойдешь за пленкой, купи и кофе нормального, это же жуть просто.
- Да я не про кофе, я в целом. В смысле — не так с тем, что ты ничего не помнишь. Как-то иначе все должно быть. Тебе самой так не кажется? Уж не знаю, какие законы вселенной мы с тобой запустили, но как-то не до конца они сработали.
- Ты так говоришь, будто как минимум раз в неделю материализуешь творчеством безымянных девушек. И вот до меня ни единого прокола не было.
- Ну да, я тот еще специалист, конечно. Я только сейчас окончательно избавляюсь от мысли о том, что ты всего лишь моя очень подробная галлюцинация. Да и то — неизвестно, надолго ли. Где-то в уголке сознания по соседству с этой мыслю сидит другая — о том, что это неправильно. Что-то я упустил, и оно пошло не так.
- Ну, я ведь все-таки есть. Кофе вот тебе сварила. Значит, в самом главном ты не накосячил. По-моему, совсем неплохо. Для первого раза — так вообще замечательно.
- Угу.. — я задумался, в голове вертится какая-то очень скользкая мысль, которую никак не удается поймать. — Знаешь, пошли-ка в комнату. Я хочу хоть при свете на рисунок этот посмотреть. Чашку оставь пока.
За ночь мой набросок ничуть не изменился. Так и остался достаточно грубым портретом моей безымянной гостьи. При свете все мои косяки были видны куда более отчетливо, но главного это не меняло — это была именно она. А на момент рисования ничего другого меня и не интересовало.
- Я все думаю, может, все дело в рисунке?
- А что с ним не так? Там все-таки я нарисована. Очень здорово, кстати, вышло.
- Да брось, это не более, чем набросок. Просто… возможно, именно в этом все дело. На нем ты, это верно, но он ничего не выражает. По нему о тебе совершенно ничего нельзя сказать. Просто чья-то мордашка, вот и все..
Она еще раз посмотрела на планшет. Кажется, начинает понимать то, что я пытаюсь сказать.
- Хочешь сказать, ты нарисовал только меня саму, но не мою жизнь?
- Да! — я даже щелкнул пальцами от удовольствия. Она подыскала подходящую формулировку тому, что я хотел сказать. — Как-то так. Я думаю… если я сделаю еще один рисунок, более полный, может, тогда ты что-нибудь вспомнишь.
- Ммм.. если так рассуждать, то вспомню я исключительно то, что ты нарисуешь. До чего странно все-таки осознавать себя произведением искусства, — она откидывается на диван и глядит в потолок. — Только такая мысль ни разу не льстит. Пугает немного. Ты ведь что угодно нарисовать можешь.
- Ну положим, вариацию «Страшного суда» Босха с твоим участием я изображать не стану. Да и не смогу. Ты попробуй на это по-другому посмотреть: если моя идея верна, я могу нарисовать какую угодно жизнь. Перед тобой стоит выбор — какой она будет. Вот так — раз и все. Выбор уникальный, можно сказать.
- Да ладно, уникальный. — Как-то грустно отмахивается она. — Он перед каждым человеком стоит, такой выбор. Причем ежедневно. Мы его просираем просто. Тоже ежедневно.
Я удивленно смотрю на нее. С чего такие размышления-то? Хотя интересная мысль, конечно. Но мне сейчас не хочется ее обдумывать. В теле появляется все та же эйфория, в которой я вчера рисовал ее портрет. Мне хочется взять карандаш, краски, да хоть цветные мелки и закончить начатое. Второй раз за два дня… Господи, да какой же это кайф! И как же давно я не чувствовал ничего подобного.
Я торопливо лезу в кладовку, достаю совершенно запылившийся мольберт. Когда же я доставал его в последний раз? Неужели еще в училище? Стыдно-то как. Краски? Почему-то кажется, что нужна именно акварель. Хорошо хоть бумага осталась подходящая и кисточки в пристойном состоянии. Бегу на кухню, набрать в банку воды. Тороплюсь, суечусь совершенно без толку, но очень уж я боюсь, что вот это волшебное ощущение сейчас уйдет. Поэтому и объясняю торопливо — еще с кухни кричу, что бы меня было слышно в комнате:
- Слушай, я сейчас чувствую, что я могу это сделать. Вот прямо сейчас. Я знаю, что будет именно так, как нарисую… И я не знаю, будет ли еще хотя бы один такой момент. Поэтому скажи, чего же ты хочешь?
Говорю, а самому смешно становится. Забавно звучит, чувствую себя кем-то вроде джинна. Но мне действительно очень хорошо. А вот моей гостье, похоже, наоборот. Подобрала под себя ноги, съежилась на диване, будто боится.
- Я не знаю. Честно, не знаю. Я ведь, строго говоря, родилась только вчера. И я понятия не имею, какой могла бы быть моя жизнь. Та, что мне по душе. В конце концов… я ведь твой рисунок. Поэтому рисуй. То, что тебе самому кажется нужным. Как-то же ты меня нарисовал.
Ну что тут ответишь? Ты сам признал, что на тебе лежит ответственность за нее. Вот и распоряжайся ей. Прислушайся и попытайся понять, какой была бы ее жизнь. Самый лучший вариант? Как она была бы счастлива?
Я больше ничего не говорю, только раскладываю все свои нехитрые принадлежности. Карандаши, краски, мольберт, медовая акварель, которая, к счастью, еще не окончательно высохла. Еще раз оглядываюсь на нее, стараюсь ободряюще улыбнуться — дескать, не бойся, все будет хорошо, я тебе сейчас такую жизнь забабахаю — сам потом завидовать буду. Еще раз глубоко вздохнул, прислушался к своим ощущениям… и понял, что должен нарисовать. Кем будет эта девчонка.
Я не вижу никого и ничего вокруг. Я просто рисую. Сначала очень грубый карандашный набросок, лишь самые основные детали, а потом берусь за кисть и краски. Невольно вспоминаю то, как делал это еще в училище. Вспоминаю, как рисовал портреты, сидя на аллейке. И внезапно кристально ясно осознал, что был тогда куда более счастлив, чем сейчас. И, прямо скажем, уважал себя гораздо больше. И сейчас это ощущение вернулось. Господи, до чего хорошо мне было. Просто чудо, как хорошо.
Наверное, опомнился, я не скоро. Уж не знаю, сколько часов прошло. Ноги уже затекли, во рту пересохло, а в животе требовательно урчало. Но я закончил. Сейчас я спокойно мог отдохнуть и перекусить.
Сделав шаг назад, я еще раз окинул взглядом картинку. Буря внутри утихала, я выпустил ее на свободу и сейчас мог расслабиться. Последним ее отголоском стало одно-единственное слово — «Анна». Это она мне представилась, значит. Очень приятно.
- Ну как? — спрашиваю, оборачиваясь назад. Но диван пуст. Анны нет и следа, — Анна! — зову. Может, ушла на кухню? Оно и правильно, столько часов ждать — я бы вряд ли выдержал.
Но на кухне, разумеется, тоже пусто. Единственное свидетельство, что она вообще была — полупустая чашка с давно остывшим кофе. Я заглянул в ванную, даже в кладовке и на балконе посмотрел. По всему выходило, что галлюцинация по имени Анна здесь больше не живет. Дома не было ни ее, ни ее дурацкого белого плаща, ни, как позже выяснилось, моего старого фотоаппарата. Его было немного жалко.
Я вернулся в комнату и еще раз посмотрел на сохнущую картину. В общем-то все верно. Наверное, так и должно быть. Более того, так должно было быть с самого начала. А я просто в первый раз немного накосячил и не довел работу до конца. Хорошо хоть хватило ума это исправить.
У нее уже самая настоящая жизнь. И я очень надеюсь, что она будет довольна.
На картине рыжая девушка с растрепавшимися на ветру волосами в пестрой одежде стояла на крыше и целилась через объектив фотоаппарата на городской пейзаж. При работе с акварелью, мне всегда было сложно передать тонкости городской архитектуры, да еще и по памяти — задача вообще непосильная. Но здесь, похоже, это удалось просто замечательно. Надеюсь, в Питере ей понравится.
* * *
С работы я на этот раз шел пешком. Во-первых, на улице стоял совершенно потрясающий осенний вечер и мне хотелось погулять по городу. Ну а во-вторых, я теперь официально безработный, а значит на такси, как я привык, ездить мне не положено. На душе была странная смесь ощущений — изумительно легко, но вместе с тем немного стыдно и страшно. Стыдно — из-за Игоря, его я немного подвел. У них последний дедлайн с этим проектом, а тут я со своим заявлением об уходе. Впрочем, зная Игоря, я легко мог предположить, что очень скоро он выкрутится. А через неделю даже не вспомнит ни о чем. Он так и не понял, ради чего я все это затеял, а я даже не пытался объяснить. Только спросил меня «И куда ты теперь?». И вот от этого вопроса мне было немного страшно. Ответа на него я не знал. Но та самая изумительная легкость внутри подсказывала, что бояться не нужно. Что все будет хорошо. Теперь — обязательно будет.
Была еще и третья причина того, что домой я шел именно пешком. Как раз по дороге, недалеко от работы, был местный фотографический музей «Дом М.», о котором я говорил Анне. Он же — фотомагазин, куда можно было сдать на комиссию фототехнику. Ну, или купить совсем незадорого. Короткий и яркий визит Анны будил во мне жажду экспериментов, и мне хотелось обзавестись хотя бы стареньким «Зенитом» взамен собственного утраченного аппарата. Насколько я помнил, подобного добра в магазине было навалом.
На выходе я задержался у стенда, сообщающем о ближайших событиях из жизни музея. Как оказалось, со следующей недели стартует новая фотовыставка петербургских фотографов «Крыша мира». Судя по описанию — сборная солянка из работ двенадцати авторов. «Художественное осмысление», «необычные взгляд» и прочие стандартные фразы, которые пишут на таких афишах. Более шаблонный и бессмысленный текст придумать сложно. Да и не на него я обратил внимание. С фото, сопутствующего анонсу культурного события, через объектив моего же старого фотоаппарата на меня смотрела до боли знакомая мордашка. Большую часть лица я не видел из-за самого аппарата, но эту улыбку и рыжие лохмы не признать было сложно. Под иллюстрацией стояла подпись: «Анна Сильф. Участник проекта».
Сильф, значит. Символично, ничего не скажешь. Я улыбнулся ее фотографии. Я вовсе не был удивлен увиденным. Где-то в душе я знал, что все будет именно так. Я просто был очень рад, что это случилось так скоро.
Интересно, узнает она меня или нет? По идее, в этой ее жизни меня не было, и мы никогда не встречались.
Но ведь фотоаппарат мой был. Зачем-то же она его прихватила, прежде чем исчезнуть. В качестве профессионального инструмента можно было подыскать что-то и получше. Мне очень хотелось думать, что она взяла его, как напоминание обо мне. А заодно — как знак мне, что она помнит.
Дурак я, конечно. Зачем надо было отправлять ее именно в Питер? Это сам я хотел там юность провести, но ее-то — зачем? Мог бы и здесь оставить, вид на картинке был бы немногим хуже. Да и найти ее было бы куда проще. А так — сейчас надо будет еще и в железнодорожную кассу зайти. Расчета, выданного на работе, как раз хватит на билет в культурную столицу.