Аннотация: Рассказ написан на пятую Грелку. Пародия на Толкиена.
Серая ворона
Весь тот год я следовала вместе с другом за запахом гари. Гарь у меня ассоциировалась с людьми, а люди с пищей. Но никогда раньше не снабжали люди нас, ворон, столь обильной добычей. Пировали не только мы, но всякая шерстистая братия: волки да лисы. Искать падаль было нетрудно, просто надо следовать за блеском и звоном их железных шкур.
Чуть наклонив голову, я с интересом наблюдала, как мой друг колотит по металлической болванке, пытаясь вытащить из узкой щели хоть один кусочек. Из-под железа дразняще тянуло запашком начавшей разлагаться плоти.
-Кра-а-а! - недовольно прокричал друг.
-Кра-кра! - отозвалась я, и взлетела на ближайший сук. Подъем дался мне тяжеловато. Видимо сегодня я переела.
-Кра! Кра-а! Пора домой!
-Кра-кар! - друг упрямо долбанул железяку так, что она зазвенела. Мне не нравились такие блестящие шкуры, они слишком надежно хранили плоть своих хозяев. Но по их блеску было гораздо легче отыскивать падаль. Ну, чего он там возится? От сытости хотелось спать.
-Кра-а! Кра! - Домой! Домой! - подозвала своего друга. Скоро должно вечереть, и я злилась на своего товарища, так некстати заинтересовавшимся этой железкой. Не дожидаясь его, я поднялась в воздух. Теплый восходящий поток поддерживал мои крылья, я лениво скользила вдоль склона, автоматически осматривая местность.
-Кра-а-а! - позвала еще раз. Скучно. А друг все еще возится. В какой-то миг желтая искра, мелькнувшая в пыльных каменьях привлекла мое внимание. На это раз добыча была совсем невелика, не тяжелее воробья. Кусок противного металла прочно окружал находку, но я это меня не остановило. Во-первых, эта желтая штука была маленькая, во вторых, она не мешала раздергивать мясо. И в третьих, она... так маняще блестела.. Я решила захватить этот кусок домой.
Гнездо, старое, доставшее нам с другом, строилось не одним поколением серых ворон. Что за причина, заставившая прежних хозяев покинуть это гнездо, мы не имели понятия. И меня это особенно не интересовало. Главное, гнездо находилось на ветках высоченной ели, с макушкой опаленной молнией, и великолепным обзором на долину с дымными стойбищами бескрылых.
Мы заранее натаскали крепких веток для стенок и сменили подстилку на новую: из свежего мха, клочков шерсти и конского волоса. Мой друг иногда приносил мне к гнезду маленькие подарки: яркие обрывки тряпочек, перышки да блестящие ракушки.
В то утро, почувствовав мягкую тяжесть яйца, я отправила его до рассвета одного за добычей. Сама удобно уселась на подстилку, втянула голову в плечи и задремала. Сквозь дрему я наблюдала как солнце, сначала осветило верхушки холмов, а потом его свет медленно стек в долину. Было так хорошо, так спокойно, греться на солнышке и расковыривать вчерашний трофей. Ночной воздух постепенно прогревался. Я полусонно наблюдала за своими собратьями, патрулировавшими небо. Когда в небе запели мелкие птички-жаворонки, я уже почти полностью расковыряла свой кусок и стащила ту желтую железку.
Вообще-то надо было выкинуть её из гнезда, но уж больно красиво растеклись по её круглой поверхности солнечные лучи, разбиваясь на маленькие радужные блики. Какая прелесть! Я немного полюбовалась на эту чарующую штучку. И решив оставить ее, подтолкнула под брюшко. Через минуту я снесла свое первое в этом году яйцо.
А через три дня, сидя на краю гнезда, я любовалась на три белых яичка и одно золотое. Я была переполнена материнским счастьем и громко оповестила своим "Кра-а!" всю округу. Четыре моих детки! Как они хороши уже сейчас! Я терпеливо высиживала их, переворачивала с бочка на бочёк, чтобы лучше прогревались, постоянно ворошила подстилку. Это желтое яйцо больше всех беспокоило меня. Мне все время казалось, что ему холодно, и я изводилась от тревоги, когда покидала его.
Оно не было похоже на моих деток. Оно даже вместе с ними было само по себе. Такое красивое, самое желанное, любимое. Как я старалась! Никогда так истово не нянчилась с кладкой. Им без меня было холодно. Их могли разорить другие птицы. Я так боялась оставлять моих деток, мою детку одну.
Труднее лета я не знала. Люди снялись со стойбищ и ушли на запад, их костры остыли, а их трупы в железных шкурах поросли травой. Мой друг до последнего дня провожал бескрылых. Его полеты становились все дальше и дальше. А однажды он не вернулся. Я ждала день и ночь, а потом бросилась его искать. Следуя приметам примятой травы, по сломанным веткам, по запаху конского помета я искала его. И нашла. Уже вечером я увидела искру в высокой траве. Там лежал он, мой друг. Черные крылья, серая грудь. И красная ветка пробившее сердце. Острый железный лепесток, пройдя сквозь грудную клетку, победно уставил свой нос в небо. Железка - человечья смерть, как она ярко блестела! Если бы я могла, я оплакала бы друга. Но меня ждали мои невылупившиеся птенцы, и она, моя детка. Я вернулась домой. Я так нужна была моим деткам.
Почему мне сейчас кажется, что это лето было холодным и дождливым? Все говорят, что лучше того лета не было много лет. Что земля родила обильно, что солнце сияло ярко, что дожди лили грибные. Не помню. Ничего это лето не родило. Когда зацвели ромашки, я выкинула из гнезда три моих белых яйца. Они были мертвы. Ничто из них не вылупился. Сквозь их тоненькую скорлупку сочился мертвый запах гниения. Бедные мои деточки!
Я осталась хранить мою последнюю золотую детку. Детка, моя детка, золотце. Эта сначала неживая вещь, стала занимать слишком много в моих мыслях, в моей душе. Она, собирала весь мир вокруг себя, впитывала все мое тепло и радость. Как могла мое золотце, такое ранимое и беззащитное существовать раньше без меня? Его могли легко похитить, потерять. А как я раньше могла существовать без него?.
Осенние шторма расшатали столетнее гнездовище, и я покинула эти земли. Я двинулась вслед за людьми. В одной из расщелин я свила новое, более просторное гнездо. И перенесла туда свое золотце. Ей было грустно и темно там. Но там было безопасно. Мне так хотелось порадовать его. Я стала, как и мой мертвый друг приносить ему подарки, яркие лоскутки, перышки и блестящие предметы.
Я летала по городу, заглядывая в окна, пытаясь найти хоть что, что могло порадовать мое золотце. Я хватала монеты у слепого нищего на площади, а потом сидела на крыше, и, положив их рядом с собой издевательски каркала, абсолютно недосягаемая для камней и глупых рогаток. Иногда я взлетала и с карканьем бросала на людей свою метку, липкую и пахучую, а затем, подхватив с крыши свою добычу, улетала восвояси. Однажды я, набравшись наглости, спёрла очки с носа священника. Он гнался за мной по всей улице, пока не устал. Кажется, из-за этого едва не сорвалась месса, но мне было плевать. Гораздо хуже было то, что встречный ветер едва не украл их, пока я возвращалась в гнездо, а они были нужны мне для моей жёлтой детки. А сережки! Качающиеся на мочках блестящие сережки? Один рывок, и вопль разозленной женщины, пустые потрясания кулаками в небо. Я не обращала внимания. А когда мимо меня просвистела стрела, я прекратила свои дневные облеты. Я еще помнила своего мертвого друга с красной веткой в груди. Как не люби я день, но он стал слишком опасен. Пришлось привыкать к ночным сменам.
Ночью плохо. В темноте ничего не видно и все закрыто. Сначала, я помню, здорово позабавилась, отрывая медные пуговицы с одежды, вывешенной на просушку. Но это так мелко. Эти безделушки не были достойны моего золотца. Эти хитрые людишки, они были слишком крупны и сильны, чтоб с ними драться. Но их блестяшки... Они были нужны ему, моему золотку! И те белые вилочки с ручкой из синего камня, которые я нагло стащила в кухне, обрадовавшись, что окно открыто, тоже были нужны ему. Служанка меня заметила и подняла крик, но я стукнула её клювом по голове и она упала, замолкнув. Вот это было очень неосторожно. Обо мне по городу разнеслась дурная слава. Ха! Что для меня значит их слава! И пусть за мою голову пообещали вознаграждение, я была на всё готова ради неё, моей жёлтой прелести. Моего золотка!
Дрянь эти люди! Они охотились за мной. Устроили настоящую травлю. Я стала слишком заметной, слишком большой, слишком сильной. Я уже не боялась их собак, и не могла насытиться теми объедками, которые они оставляли за своими заборами. Пристрастилась к свежему мясу и стала сама выходить на охоту. Искать себе жертву. Пришлось менять город. Дурная слава бежит передо мной. Приходится слишком часто менять города. Каждую ночь выхожу на охоту, чтобы принести подарок моему золотку. А днем сплю, свернувшись клубком вокруг него. Я могу долгими часами, и даже сутками лежать на боку и любоваться им. Как же оно прекрасно, особенно когда лучи солнца плавятся на его круглой поверхности, или рассыпаются радужными бликами, ударившись в вырезанную с внутренней стороны надпись! Я могу наслаждаться ее красотой бесконечно.
А когда наступает ночь, я выскальзываю из расщелины и, расправив свои кожистые крылья, отправляюсь на охоту. Одно желание правит моими крыльями. Всесильное, всесокрущаещее желание: служить моему золотку, моей прелести. Властелину этих мест невдомёк, что каждую ночь в его владеньях правит другой хозяин - я. Тёмному облаку подобна, ложится моя тень на его поля и пастбища. Чтобы к рассвету вернуться к себе в нору с новым подарком, новой данью для моего талисмана. Он даёт мне силы жить дальше в холоде и пустоте мира. Объединил ли он меня с собой, я не знаю, но и без него жить уже не могу. Всех тайн, всей власти моего сокровища не знает никто. Служенью чем я жива? Чёрному дракону - себе, или этой мертвой вещи - ему?