Аннотация: на конкурсе фантастики удостоился отдельного обзора
Я,
златоустейший,
чье каждое слово
душу новородит,
именинит тело,
говорю вам:
мельчайшая пылинка живого
ценнее всего, что я сделаю и сделал!
В.В. Маяковский "Облако в штанах"
Права не дают, права берут!
Анархистская кричалка
Затейливая гипсово-мрачная лепнина на верхних этажах зданий выродила из себя химер Собора Парижской Богоматери, которые воют в унисон со звоночками конок и муравьиным шумом автомобилей.
Химеры ужасно завыли - берите сотни Бастилий!
Лже-лунный бледный свет от похабно кричащих кабаре выпрыгивает на тротуар и пьяно пляшет в игре теней под натруженными ногами прохожих - телами управляют нижние конечности, рты - бездумно раскрыты, глаза-блестят.
Ноги несут обывателей в Ад, а они даже не кричат!
Ночь насела на улицу задом, опросталась хмурыми, в кожаных куртках, ублюдками.
Я - рыжеволосый детина с огромными губами и небесно-голубыми глазами, сижу на земле, точнее - булыжной мостовой, холодящей ягодицы сквозь галифе, отрешенно наблюдаю за горящим борделем.
- Эники-беники ели вареники.
Звон стекла, с истошным воплем "АААА!" из окна выбрасывается голая Светка.
- Жили у бабуси два веселых гуся.
Ритка, в сетчатых колготках и подвязках, разбивается о землю, не ведающую бога ночной бабочки-Любви.
- А и Б сидели на трубе.
Полинка надеется спастись, вскарабкавшись на крышу по водосточной трубе, но ничего не получается - продажная девка срывается со скользкой жести и - живописно распростертый труп украшает брусчатку.
Выхаркиваемые слова составляют одно целое с мертвыми девахами: оброненные фразы и остывающие тела.
Объясняется встречей двух планов реальности в разрыве пространственно-временного континуума, а еще легче тем, что мысли материализуются. По крайней мере, это относится к последним сказанным словам.
В голове зажегся свет и сквозь пляшущую толпу нервов продавились строчки:
Курвы прыгают из окон,
Разбиваясь об асфальт.
Хаос, стоны, крики, топот -
Я поджег публичный дом!
Вот упали панталоны,
лошадиные кнуты.
Жены бюргеров довольны -
Я поджег публичный дом!
Можно отнести стихи в редакцию, заплатят по таксе десять копеек за строчку.
Громадный рот города раскрылся и захлопнулся, пронзительно громко стуча в кариесе от окон зубами домов невообразимой орально-архитектурной чечеткой, снова раззявился, жадно глотая прогорклый воздух, потом вывалился асфальтовый язык дороги, а по нему уже скакали обгоревшие фигурки слов и чисел, зажиревшие, будто обнаглевшая любовница Рокфеллера.
Слова эти были: "сволочь" и, кажется, "борщ", а цифры сложились в пламенеющее "1917".
По шумным обочинам деревья-моты разбрасывали золото листвы.
Встаю на ноги, превращаюсь в подобие памятника Бисмарка, обозревающего порт ганзейского города. Я был городом, неважно каким - Москвой, Петроградом, Одессой, Киевом, составные части меня: мопсы государства - казаки на лошадях, и те, кто бросил вызов застоявшемуся болоту общества - подрядчики, студенты, уркаганы, матросня, словом, все бунтующие копошились, как вши в засаленных волосах, не находя себе должного места. Долгие голодные гудки фабрик, лающе - палящие маузеры, чеканный шаг солдатни, вопли умирающих.
Мы, или Я - каторжане города-лепрозория, где грязь и золото изъязвили проказу. В колумбариях еще горит свет, в лепрозориях готовится обед. Густой запах вареной капусты для страдальцев с деформированным в львиную морду лицом, инвентарные номера урн с прахом сожженных отцами детей, на фарфоре лежат отблески тусклого света лампочки...
В диких судорогах корчатся, задыхаются жирными тушами, вздергиваемые на фонари лабазники. Почем мука для народа?!
Тела дают трещины, из них вываливается жевотина старых котлет.
Ничего, скоро правящий и угнетаемый классы поменяются местами - и все начнется заново! Революционерам скучно не-бороться, уж слишком долго терпели притеснения буржуев! Но на этот раз будут бороться "сверху". Шепот астрально-эфирного дождя подсказывает мне, что все обернется тоталитаризмом, как с французской коммуной!
Я превращаюсь в человека, несущего красное знамя во главе колонны, юнца с русым пушком под носом и на щеках, имя мне - Петр.
Колонна ползет по колее переулка, как червяк с измазанной кровью головкой, которому надоело быть наживкой для рыб-капиталистов.
Преграждает дорогу мышиного цвета отряд солдат с винтовками наперевес. "Винтовка - это праздник!" - слышу мысли сволочей в сереньких шинелях.
Толпа за спиной орет разноязыко, многоголово.
Вася вопит, раздирая рот:
- Сворачиваем! Нас же расстреляют!
Среди окружающего звенящего хаоса поворачиваюсь к Васе и кричу в ответ:
- Не ссы, Вася! Нет у них такого приказа!
"Кто бросает камень вверх, бросает его на свою голову". Сирах.
Мой аватар продырявлен пулями, превращаюсь в шлюху Маньку, полураздетую, с накинутым на плечи плащом, брюнетку с жирно намазанным ртом и кое-как припудренную.
Я здесь не один (?)...э-э-э, одна, нас много, мы бредем незнамо куда от сгоревшего борделя.
Идем сквозь черные, как Азеф, проходные дворы, топчем утопающих в блевотине пьянчуг, выходим на проспекты, до скользи облитые ароматным мылом, под небом-негром, в холодном воздухе эбенового цвета, из собаки - нашей толпы выглядывают блохами миловидные рожицы пролетарских тружениц (некоторые - в оспе) на ниве самой древней профессии.
Нас нагоняет комиссар с наганом.
- Куда собралась, шушера?! - орет зычным голосом.
"Умоляю, не презирайте шлюх" - думаю. "Они отдаются вам, не прося ничего взамен".
Поэты тоже похожи на проституток - вы когда-нибудь задумывались об этом?!
Как напишет о революции Блок: "В белом венчике из роз впереди Иисус Христос".
Во всяком случае, мы первые попадем в Рай, сестры.
Дурачок, революционер, шлюха. Вереница воплощений не кончается.
...нарядный франт, зовут меня Андрей, сижу в парижском кафе, разглагольствую о революции, в компании каких-то невнятных девиц и старого друга Федора.
- ...скорее всего, вернусь в Советскую Россию, меня всегда вдохновлял вид льющейся крови, - зажигаю сигару. - Поэзия революции, знаете ли...
- Любишь ты все это из кустов, - шутливо перебил Федор, девицы захихикали.
- Нет, ты, дружище, не прав. Если бы не Маяковский, то я бы написал, что каждый должен взять камень, нож или бомбу, а безрукий чтоб бился лбом.
- Ты, певец революции хренов, ты даже не знаешь, с какой стороны за маузер хвататься! Ты для советского народа - цаца, дворянин.
Солнце цвета топленого молока - изжелта-белое, словно пятки девушки, начало клониться к земле, приобретая цвет розовой холеной руки, нежно треплющей по щечке кафе. Официанты с прилизанными волосами снуют между столиков. Тихий оранжевый гул разговоров. Каждое лицо растеклось, как готовящийся блин по сковородке, в блаженной улыбке.
Внезапно реальность искажается, Федор оборачивается парикмахером, почему-то в марлевой повязке, девицы исчезают. За спиной - толпа народа.
Спокойный, обращаюсь к парикмахеру:
- Будьте добры, причешите мне уши.
Пористый парикмахер сразу стал еловый, щеки вытянулись, как у яблока.
"Сумасшедший, рыжий!" - стояла ругань от писка до писка.
И до-олго хихикала чья-то голова, выдергиваясь из толпы, как спелая редиска.
Дефицит фантазии.
"Юра и то лучше выдумывает!".
Мы едем по степи на тачанке, за нами гонятся коммунисты. На сей раз мы (я) - это Леня Черный и Боря Красный.
Леня с веснушками по всему лицу, Боря - с оттопыренными ушами.
По сложившейся традиции бросаем под копыта лошадей наших преследователей драгоценности из ларца, падающие и теряющиеся в примятом колесами ковыле и клевере.
Мы - анархисты.
Над головами - выхолощенное небо августовского дня. Ни облачка, ни тучки.
Скучно русскому народу не-бороться, вот, гражданскую войну затеяли. Устроили революцию, а дальше - хоть трава не расти! Но, с другой стороны, бунт - это так романтично! И отталкивающе. Анархия - вот наша программа на будущее! Она дает человеку свободу, физическую и духовную, но люди духовно не доросли... Анархия - это утопия, но мы - романтики, и верим в светлое будущее, которое наступит после революции. Нас много, без счета, забитых судьбою, замученных в тюрьмах, убитых на плахе. Все мы служим Правде, и падем в неравной, геройской борьбе.
Батька Махно написал:
Кони версты рвут наметом, нам свобода дорога,
Через прорезь пулемета я ищу себе врага!
Анархия-мама сынов своих любит,
Анархия-мама не продаст,
Свинцовым дождем врага приголубит.
Анархия-мама за нас!
Застрочу огнем кинжальным, как поближе подпущу,
Ничего в бою не жаль мне, ни о чем я не грущу!
Только радуюсь убойной силе моего дружка,
Видеть я могу спокойно только мертвого врага!
- Сыночек, иди домой, кушать!
- Ну, мам, можно я еще чуть-чуть поиграю?
- Нет, бери свой водяной пистолетик и велосипед - и домой!
- Но я играю в революцию с Антоном!
- Марш домой, я сказала! Уже темнеет!
- Ох, ну ладно.
Я стою на броневике и картавлю, читая речь.
Выстрел "Авроры".
Народная масса превращается в фекальные потоки, затопляя улицы Петрограда.