Жук Серафима : другие произведения.

Вошь на гребешке

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.50*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Почему эта история оказалась на страничке Симы? Сима бы фыркала при виде такого соотечественника, но все же... все же она умеет видеть самых разных людей. У этого много всякого на душе. Кто еще выслушает его непредвзято? Ну и вторая причина. Нитль - место, где Сима бы хотела жить! Очень прошу при чтении обращать внимание на примечания к тексту. Это важно.


   Глава 1. Влад. Старые друзья и новые сложности
  
   Москва, октябрь 2012
  
   Уникальность - изнанка однообразия. Все мы, норовя выделиться, покупаем дорогой телефон "того самого" бренда или сильно похожий. Таскаем его в шкурке "того самого" дизайна. Сигнал выбираем неброский, но стильный. Где ты, чудо?.. Мы исполняем одинаковые действия, словно раз за разом снимаем копию с некой социальной инструкции, и мы становимся именно так различны, что попробуй угадай, кто есть кто... Мы типично уникальные, это нелепо и немного грустно.
   Вот зудит зуммер. Еще один штампованный мечтатель выбрал мелодию, желая отличаться от пошлых простаков, чьи мобильные наперебой орут "давай, наливай", "ну, возьми трубку, з-зз" и прочие глупости, вышедшие из моды. Чудак уловил перемены - и оказался "в тренде". У него звонит, а по карманам и сумкам непроизвольно шарят все, кто тоже в тренде или туда стремится, наспех прослушав сигнал к переменам, поданный мобильником шефа, успешного друга или заклятого офисного врага...
   Зуммер, пожалуй, еще и своего рода сигнал тревоги для карманников, он требует хотя бы на время прервать работу.
   - Придурок, ептыть, да заткни ты эту дрянь! - шипит кто-то, прижатый в углу. Он, вероятно, спал стоя и теперь очухался, не досмотрев сон.
   Волна движения катится. Ленивые мысли толкаются в головах, как утренние пассажиры, застрявшие в дверях и мешающие друг другу покинуть тесноту. Трубка трепыхается все активнее, уподобившись зараженному птичьим гриппом обывателю, подыхающему без всякого вируса от современного колдовства вуду по имени "сенсация быстропрожаренная". Наконец, вызываемый абонент соображает: именно его телефон заявил о своей уникальности. Все, звонок принят, тип сигнала опознан. Мысли долой, пора включать обаяние.
   Сглотнув непроизвольный зевок, менеджер среднего звена извлек из внутреннего кармана трубку, придушил за желвак на её негроидном боку.
   Он был определенно - менеджер. Весь вагон сразу заметил это и молча выразил неодобрение. Еще бы, кому-то на пиво не хватает, а другие выпендриваются... Черное пальто - пока не английский кашемир, но уже и не китайская куртка "здравствуй, столица". Перчатки вполне себе оленья кожа. На лице едва заметная брезгливость к месту вынужденного пребывания. Обладатель модной трубки переминается с ноги на ногу, сберегая вычищенные ботинки от натиска дешевых кроссовок и пацанских башмаков. Да, он едет в этом вагоне, но лишь потому, что бережет время, стачивая крепкие нервы о локти пригородных люмпенов: на машине до офиса - три часа комфортного сидения в пробке, а прежде подъем глухой ночью и сумеречная ненависть к дешевой кофеварке. Иногда то и другое полезно заменить на дополнительный сон, пусть даже цена ему - час терпежа в среде, покинутой лет пять назад и потому вдвойне чуждой. Ни один столичный князь не вспомнит, из какой региональной грязи произрос. Он перелинял, усвоил правило: если мы сами не ценим себя, кто оценит нас так, чтобы хватило на ипотеку и все прочие кредиты?
   - Владислав слушает, - начинающий князь выговаривет приветствие солидно, каждым словом он одновременно поднимает культуру общения по телефону и дает потному вагону мастер-класс без оплаты.
   Лицо делается приветливее, презрение уходит, доброжелательное внимание заполняет взгляд, как теплая вода - ванну... О-ля-ля, коммунальщики отключили отопление? Похоже, так: доброта остывает, локоть уходит ниже, пальцы ослабляют хватку, более не выжимая из трубки деньги потенциального клиента или связи гипотетического покровителя.
   - Ну, здрасьте, - тон окончательно меняется.
   Быт прорвался в речь и давит, Владислав невольно ощупывает карман, сквозь пальто ведет учет сигаретам. Курение - универсальное средство для задымления пустых тем.
   - Нет. Нет, м-мне не интересно, - цедит он сквозь зубы. - Это твои проблемы, так? Включи мозги и решай. Мы взрослые люди. Слушай, давай без этих вот... Все, у меня важный звонок срывается, п-пока.
   Телефон свят для менеджера, как меч для самурая или кольт для шерифа. Выверенным жестом погасив чужую истерику, Влад уделяет полсекунды благожелательного внимания недавнему приобретению. Плитка темного пластика одним своим видом внушает мысль об успехе - и еще, увы, о кредите со слегка просроченным последним платежом. Отбросив ненужные мысли, Влад поправляет разъем наушника.
   И вот трубка снова спит во внутреннем кармане. Чуть погодя, словно желая повторно напомнить о сроке выплат, зуммер вгоняет черный пластик в дрожь. Но теперь достаточно тронуть шнурок, не дразня окружающих видом престижного мобильника.
   - Владислав слушает. Костик, ну конечно, в любое время. Как же, думал о тебе: пропал, загордился. Ну да, дела, у меня тоже интересный проект, продвигаюсь. Обед? Приглашаю, конечно... Сможешь подъехать? Ах, новый? Растешь, уважаю. Слышал тебя вчера вечером по радио. Не побоюсь пафосных слов, ты был в ударе, ты показал им, кто профи, да. Конечно, я звонил Лёвке, мы в контакте... Хорошо, в час.
   Телефон отключился, Влад тоже погас. Зевота исказила лицо флюсом, ведь сигарет в пачке - теперь понятно - всего две. У Костика новый проект и новая машина. После первой волны кризиса в Европе стало модно приглушать роскошь, выбирая мягкий оттенок цвета. Кто в тренде, успел и это отследить. Как Костик: его покупка имеет тон гнилого баклажана. Приятно понизить градус впечатлений отвратительным сравнением цвета "мокко" - с овощем. Помогает не очень, в голову лезут мыслишки: наверняка школьный друг сейчас комфортно сидит в пробке где-то на кольцевой. Греет тощий зад в шикарном кресле, пахнущем новенькой кожей. В давильне переполненного вагона запах чужой сладкой жизни кажется особенно роскошным. Аромат успеха великолепен, он превращает худшие дорожные пробки - в удовольствие. Быть бриллиантом можно лишь в оправе благородного металла.
   Владислав запретил себе нелепые мысли, опять поправил шнурок наушников, подозрительно косясь на соседа, вороватого даже со спины. Обладатель бритого затылка чувствительно и вроде бы случайно ткнул локтем в ребра и невнятно бурчит то ли извинение, то ли грязные слова. Не разобрать. Зато домысливается все безупречно...
   День начался тускло и только что окончательно испортился. Чужой успех, заслуженный по праву, добытый в поте лица, смертельно отравляет настроение. Если бы приятель выиграл "Ауди" в лотерею, эту несправедливость можно было бы простить слепой фортуне, она же баба, а бабы, как известно, - дуры. Но Костик заработал. Явился в столицу из ниоткуда, пробился к кормушке, не разучившись искренне и заразительно улыбаться, не утратив способности приглашать в дом гостей, словно стоит этот дом в глуши, где всякий путник - событие, достойное праздника.
   Владислав едва слышно выругался, увернулся от нового тычка, вроде бы возникшего из-за торможения состава перед станцией. Мутный вал тесноты покатился, сминая людей, уплотняя в начало вагона... Кто-то придавлено забормотал о хамстве, в голосе наметилась истеричность. Поезд наконец-то замер, осклабился щербинами дверей, исторгнул серо-черную массу горожан, будто его вырвало. В потоке дурного запаха на перрон вынесло и Влада, протащило метров десять, хотя он греб изо всех сил, привычно выбираясь к "берегу". Справился. Проверил документы, прощупал телефон, порадовался, что снова обошлось без потерь - и заспешил на пересадку. Еще семь минут по кольцу, пять на покупку сигарет, еще пять - чтобы быстрым шагом добраться до проходной и приложить карточку к красному глазу электронного вертухая. Эту неподкупную сволочь способны "обломать", по слухам, лишь системщики из главного офиса. Но их доброта сродни манне небесной, то есть ровно так же нереальна и недосягаема. Надо вдобавок к грехам и покаянию иметь в наличии грудь, как у Машеньки, и такую же тупую коровью покладистость, чтобы являться с опозданием в пятнадцать минут - и шагать, нахально качая бедрами, мимо всех штрафов прямиком в серверную...
   Телефон, утомившись молчать, разразился веселенькой трелью - так он откликался на незнакомые номера. Приступ чьей-то общительности пришелся на неподходящий момент, когда вагон метро распахнул двери, позволяя Владу убедиться: места нет. Сзади наперли, вплющили в сплошную стену тел, не веря глазам и помня, что время - деньги. Прием звонка совершился без согласия абонента, на кнопочку гарнитуры близ лацкана пальто нажал чей-то рюкзак, заодно вмявшись в щеку своим туристически грязным боком. Пока Влад отплевывался и пробовал спасти лицо, в ухо уже пришепетывали, желая здоровья так многословно и радостно, что сразу понятно - неискренне. Чего и ждать, если голос узнался с первого звука, с характерного втягивания ноздрями? Так готовился к приветствию только Егорушка, в восьмом классе получивший незабываемое прозвище - Иудушка. Он не звонил лет пять и не должен был дозвониться: нынешний номер появился после прекращения общения, когда стало понятно, что запоминающееся сочетание цифр на визитке смотрится достойно. Опять же, позволяет поддерживать контакты, даже сменив место работы и утратив часть ценной базы.
   Влад оскалился, отдавливая рюкзак и глотая рычание пополам с руганью. Он чувствовал себя самоуверенным палладином, который сунулся в пещерку давно изученной локации - и оказался зажат в углу драконом-неубивайкой. Пойди пойми, то ли нарисовался сам большой Босс, то ли разработчики глумятся, к празднику принарядив ничтожного врага в парадную шкурку. А отступать поздно, хотя команда так себе, и не понять, ты успеешь их кинуть, или они ловко прикроются тобой.
   - Владислав слушает, - не изменяя привычке, деловым тоном сообщил Влад, поборов-таки рюкзак.
   Поезд нырнул в тоннель, но проклятущая связь и не подумала прерваться. Иудушка, вероятно, и тут успел подмазать. Он, оказывается, вообще знал все. Или почти все, и теперь старательно льстил, хихикал. За просто так делился сплетнями. То ли с ума сошел, то ли действительно нуждался в помощи "друга", пусть даже никогда и не было дружбы. Ну, курили вместе возле школы, а еще Егорушка один раз добыл больничный в нужное время, хотя ему, при папаше педиатре, это ничего не стоило.
   Поезд дернуло на стрелке - и звонок оборвался, долгожданно, но увы, запоздало... Влад успел разобрать, что не-друг желает встретиться в обеденный перерыв в торговом центре. Том самом, рядом с работой, куда почти одновременно приедет Костик. А если эти двое одноклассников встретятся, они пополнят столичные криминальные сводки.
   Вылетая спиной вперед из вагона, Влад буквально видел, как худощавый татарин Костик, человек упрямый до фанатизма и крепкий, как еловый корень, душит рыхлого еврея Егорушку. Костик сжимает пальцы на булькающем горле, улыбается уголками губ. Он вполне надежно отдает себе отчет в том, что совершает глупость... Но исполнит до конца обещание, громко высказанное при последней встрече с Иудушкой.
   Никакого национализма, ага. Вот дурацкая мысль! Куда важнее и страшнее иная: после стычки не кто иной, как общий знакомый Владислав, неизбежно окажется должен дать показания. Письменно изложить, что он, свидетель инцидента, видел, слышал, что готов подтвердить или опровергнуть? И чего не видел и не помнит, потому что не готов увязнуть в чужих проблемах?
   Костик всего год учился в одной с Владом и Иудушкой школе, для ребенка из семьи военного переезды - обычное дело. Увы, повзрослев и войдя в солидную бизнес-тусовку, Костик так и остался казарменно прямолинеен в своих взглядах. Это Влад знал. Костик неизбежно прочтет осторожные показания приятеля, лицо его сделается сосредоточенным, и номер с красивым сочетанием цифр будет педантично удален из всех записных книжек. Как будто это нормально - подставляться из-за давно утративших смысл детских глупостей...
   Перспективы грядущей ссоры напрягли. Пальто показалось тонким, озноб от осознания не свершившейся пока беды продрал до костей. Быстро шагая через вестибюль к выходу, Влад убеждал себя: не теряй время, думай, кому звонить и как ловчее отменить одну встречу. А лучше обе. Ищи способ вывернуться! Хотя на первый взгляд - нет просвета, ловушка захлопнулась. Костик не того полета птица, чтобы менять планы дня по чужой прихоти и верить скороспелому вранью. Егорушка, гнида, наверняка отключил телефон, навязав встречу. Точно, "аппарат абонента выключен". А вот сообщение с его номера, принятое три минуты назад: Иудушка займет место близ кафе, третий этаж торгового центра, западное крыло.
   - Костик? Эх, занятой ты человек, не нашел трех минут, чтобы дослушать, - полушутливо укорил Влад, едва разобрал в наушнике знакомый голос. - Да, я перезвонил, я умею предусматривать важное, как-никак, лучший спец по выставкам и конференциям. Уж не забывай, если что - любой стенд и любые гости, все по первому разряду. Нет, пока я всего лишь касательно нашего частного обеда. Давай в рыбном ресторане, я недавно подходил, смотрел. Так сказать, сделал тест. Прилично. Да, обещаю, понравится даже тебе, привереде. Восточный вход, удобно подниматься с парковки. Да, я заботливый, рад, что ты заметил. Ну, пока, жду.
   Уже приложив карточку к красному недреманному оку контроля, Влад вспомнил о некупленных сигаретах. Паршивый день сделался еще чернее.
  
  
   Глава 2. Тэра Ариана. Предсказание для королевы
  
   Нитль, замок Файен, предосенний сезон бронзовой луны
  
   Немолодым слышится гулкое эхо. Тэра Ариана Файенская усмехнулась мыслишке и придавила её каблуком. Припечатала звучно, резко. Молодые равнодушны к эху. Они бегут, оставляя позади весь грохот... а старики шаркают, отстают и вынужденно слушают. Зрелость наполняет рассудок и подсушивает душу. Это можно знать, учитывать - но нельзя изменить. Ты в полной силе, ты понимаешь связи и само плетение корней мирового устройства... Но недоросли все равно бегут впереди...
   Тэра поправила прядь волос. Наивно полагать, что сила и слабость определяют победу либо оправдывают поражение. Закономерности фальшивы. Победители войдут в историю сильными и правыми, изъяв неприглядные факты. Они недвусмысленно укажут: победа была неизбежна, путь к ней тернист, но пройден честно. Злом объявят проигравших. А себя назовут носителями света и истины.
   Проигравшие честны не более своих обидчиков. Они скажут: цепочка событий целиком - роковая случайность. Победители слабы душою, но коварны. Путь их ведет к грубой власти (1), он очернен предательством и ложью.
   В чем истина и есть ли она в мире? Пророки осторожно намекают: есть, но далеко не во всяком. Прорицатели смущенно поджимают губы и молчат. Их уста не для истины, малое прозрение - лишь перебор теней и серебряных бликов, отбрасываемых замыслами, личностями, чаяниями... Сами зрячие, прорицатели не обладают силою высоко подняться над миром "слепых", пребывать вне течения жизни. Прорицатели и даже пророки (2) - всего лишь люди, их личности преломляют свет истины в кристаллах душ, искажая поток или - очищая? Кто знает.
   Тэра Ариана Файенская думала о победителях и проигравших - и шагала по широкому коридору своего (3) замка. Она перебирала в бледных пальцах бусины-подвески снятого с запястья браслета. Мысли в голове так же неловко пересыпались, норовили вывернуться и со стуком укатиться в тень у дальней стены, чтобы там, в укромной щели, затаиться надолго.
   Коридор пронизывал главное строение замка строго с юга на север. С каждым шагом Тэра удалялась от трехстворчатого окна с полукружьем кладки свода. Там - юг, и сквозь мозаику центральной секции щедро вливается свет, согретый рыжими, желтыми и алыми тонами. Главная часть картины - собранный из искристых фрагментов стекла дракон(4). Он висит в серебре зенитного луча и выдыхает многоцветное пламя изначальное.
   Тэра уходила все дальше к северу, к узкому противоположному окну, где человеческая фигура, выполненная из полированной стали, удерживает тяжелый плоский свод оконного переплета, заслоняя почти весь проем и пропуская извне лишь скудные крохи холодного окраинного света... Тэра шла к сердцу замка, его каминному (5) залу, и знала наверняка, кого застанет там. Но не желала верить в худшее. Иногда не верить - значит, не прорицать. Не прорицать - значит, оставить случаю хоть малую, а все же свободу.
   Чужой слуга почтительно поклонился и распахнул обе створки дверей, заливая коридор светом с востока, из главного зала, расположенного по правую руку идущей. Стали видны окна, сияние светлого узорного пола, тень высокого кресла, установленного рядом с древним основанием зенитного (6) камня замка. Тэра поджала губы, нехотя шагнула в зал: случай не расстарался, не воспользовался данной ему свободой. Гостья здесь... незваная гостья.
   - У тебя есть то, что я готова оплатить, - прямо признала худенькая женщина, занимающая кресло у камина. Она настороженно, из-под ресниц, смотрела в мрачно-бурый от гнева огонь, не уделяя и полувзгляда вошедшей в зал хозяйке замка. - Я слушаю.
   - Клянусь озарением, но... вы? Здесь? Я не поверила предчувствию, я усомнилась в указаниях звезд и сожгла две колоды карт судьбы. Но вы...
   - Какие прогорклые страсти кипят в масле, полученном из прессованного страха, - мелодично рассмеялась гостья.
   Возраст её не угадывался по лицу, гладко обтянутому кожей. Нездоровье и растраченная молодость не сменились дряблостью старости, бледное лицо казалось изъятым из потока времени, ненастоящим. Вдобавок и тело было кукольно недвижно, плечи чуть сутулились, хотя никакого горба на спине не замечалось. Прическа властной гостьи зализывала волосы до отвращения гладко, не позволяя судить об их густоте и волнистости. Темное платье норовило слиться с тенями.
   Гостья поправила тяжелый медальон на длинной цепочке, единственное заметное украшение. Некоторое время она любовалась гербом, выложенным на крышке самоцветами. Лишь рассмотрев узор в деталях и ласково погладив изгибы корней, составляющих подобие короны, гостья, наконец, обернулась к вошедшей. Под пристальным вниманием некрупных глаз та мгновенно сломалась в почтительный поклон, всем видом признавая роль низшей, слабой. Едва взгляд гостьи снова обратился к огню - главному и слишком опасному врагу незваных гостей, хозяйка замка вздохнула чуть свободнее, прошлась пальцами по браслетам на левом запястье и постепенно выпрямила спину. Сделала несколько шагов вперед.
   Каминный зал - не то место, куда запросто допускают пришлых. Тем более чужакам не позволяют сидеть в хозяйском кресле у живого огня. Нынешнее положение гостьи давало ей наилучшую возможность диктовать условия: хозяйка замка отрезана от своего пламени и вынуждена стоять вне срединного узора духа, образуемого близ кресла плитками нужных оттенков.
   Пока на стороне хозяйки оставалось лишь одно обстоятельство: гостья не обладала силой (7) здесь, в землях вне зенитной границы, тем более теперь, когда солнце еще не покинуло полуденного своего положения. Да и лето - пусть оно на исходе, а все же еще греет, питает дух. Сезон бронзовой луны тих и благодатен, но даже зенитные вальзы (8) вряд ли готовы испытывать хрупкость этой тишины, затевая склоки.
   - Вы не пробовали сообщать о визите? Так недолго налететь на неприятности, у меня толковая охрана, сюда нельзя просочиться, - досадливо посетовала хозяйка замка, пробуя заявить о некоторой самостоятельности.
   - Меня провел твой слуга (9), я не дождь, чтобы искать дыры в гнилой крыше, - поморщилась незваная гостья. - У тебя, душечка, дешевый слуга... был. Прочие обошлись дороже, но я не прошу возместить эту услугу, хотя благодаря мне, душечка, ты избавилась от пяти предателей.
   - Я не нуждаюсь в услугах, но отмечу: я ценила своих предателей и умела держать их в узде, - обозлилась Тэра. - Это вы распустили вожжи, милочка. Именно вам нужна услуга. И, как я понимаю, особенная.
   - Даже не торгуюсь, - едва заметно улыбнулась гостья, глядя сквозь хозяйку замка, снова согнутую поклоном и еще более - страхом, который порою весьма выгодно не таить от сильных. - И, как мы обе знаем, ты ругаешься, когда прячешь страх... Садись, я слушаю.
   - Как вы...
   - Душечка, я уже здесь, мои люди провели подготовку. Значит, ты сама, если искать сравнение, красиво летишь с обрыва. Подумай, как бы приземлиться помягче, - ласково предложила гостья и добавила резким тоном. - Сидеть!
   Тэра опустилась в указанное кресло. Под тяжелым взглядом гостьи снизала перстни, стащила через голову массивную цепь, на каждом звене которой был укреплен амулет (10). Помешкала и нехотя удалила из волос три шпильки с головками из черного, без единой пестринки, шарха (11). Гостья шевельнула пальцами, из-за портьеры явился слуга, смахнул вещи в мешочек и унес, положил у самой двери на пол и замер рядом. Второй явился бесшумно из-за спины: хозяйка замка не смогла спрятать дрожь удивления. Слуга был багров от натуги и едва справлялся с тем, чтобы бережно нести груз в коконе темной ткани. Тяжесть со стуком легла на столик, слуга поклонился и попятился к дверям.
   Гостья шевельнула рукой, приглашая удовлетворить любопытство. Под тканью на низкой столешнице оказался шар природного хрусталя(12), сразу же установленный слугой в центральное углубление. Вряд ли хоть один сведущий человек мог предположить, что существует такой крупный шар, без единой трещинки, без малейшего облачка мутности. С идеальной полировкой и внутренним концентрическим сиянием, доказывающим безупречность сферической формы.
   Каминный зал был создан так, что позволял собрать на сфере, помещенной в углубление стола, свет дюжины узких окон и семи дополнительных круглых линз, встроенных в потолок. Но никогда прежде шар, помещенный в углубление, не сиял столь сложно, не полнился такими отчетливыми образами. По темной, зеленовато-коричневой штукатурке стен плыли маслянистые блики. Они выплескивались на шатровый потолок, мешаясь с отсветами пламени большого камина. Подобный рыжеватому мху ковер застилал пол вне мраморного узора, глушил шаги и смягчал блики. Полуприкрытые портьеры создавали призрачные тени, которые наслаивались, текли и ловко возвращали взгляд к главному в этом зале - к сфере.
   - Она станет оплатой за труд, - пообещала гостья. Растянула лягушачьи губки и добавила: - Само собой, я буду помнить, кому оставила ценный дар. Так что не делай глупостей, душечка, прикажи впредь впускать меня в любое время. Договорились?
   - Дар королевский(13), - прошептала хозяйка замка, потянулась бледными пальцами к сфере. - Теперь я найду их всех... кого ищу.
   - Все мне не нужны, хотя я и догадываюсь, кого ты разыскиваешь... тщетно. Количество ничего не решает, а лучшее из негодного у тебя и так есть, не жеманься, пряча маленький секрет, - прищурилась гостья. - Но сегодня не о том речь. Найди-ка мне спайку. Не складку или там затяжку, но именно спайку(14), в природном виде уже простертую на три слоя со встречным током, меньшее не подойдет. Я опросила своих бездарей, они предварительно проверили: нужное скоро появится, но мне требуется знать вполне надежно место и время. Я владею дарами запада в должной мере, чтобы свершить нужное, но где вершить? Это в ведении севера... и пока мне приходится перебирать пустые намеки вроде положения карт в раскладе и перевернутости их рубашек. Увы, гадалки в свите - никакие.
   - Спайка, - пробормотала Тэра, склоняясь к шару. - Осмелюсь напомнить, мне следует передать то, что само ляжет в руку вашего поверенного после её раскрытия.
   - Обычная просьба, исполню, - согласилась гостья. Рассмеялась мелко и неожиданно легко. - Еще помнишь глупые суеверия? Полно, старые порядки уходят, а новые вписываю в книгу бытия именно я.
   - Долина реки Сойх, - медленно и как-то неловко выговорила Тэра. Тени рисовали на лице хозяйки замка вибрирующей свинцовой бледностью маску самой смерти. - Скоро. Очень скоро, левый берег у слияния болотного ручья и главного течения. Камни. Скалы... черные. Старые деревья с поникшими кронами, они замерли ровным треугольником. Точно позади среднего - вершина Ашрумар. Закат... Вторая восьмица синей луны(15).
   Прорицательница вскрикнула и повалилась на сферу, разгорающуюся мертвенным огнем. Слуга был наготове и подхватил беспамятную под руки, дернул назад, к спинке кресла. Опасливо глядя в гудящее гневом пламя камина, слуга потянулся искать в поясной сумке лекарство, но гостья уже встала и отвернулась к дверям.
   - Не подохнет, - с отчетливой насмешкой бросила она. - Лгут все гадалки, даже и настоящие, а их - единицы. Она в сознании, но так ей кажется удобнее выставить меня вон. На близость теней отринутых намекает(16)... и пусть намекает. Мне пора, приметы хороши. Заплати.
   Слуга удалился к крайнему окну и сразу вернулся, неся на раскрытой ладони маленькую шкатулку. Бережно откинул крышку и выложил на столик возле сферы пять шархов. Чернее ночи, огранены октаэдром, на каждой грани знак, вплавленный в камень и светящийся слабо, но отчетливо.
   - Королевский дар, - едва слышно, с отчетливой жадностью, шепнула хозяйка замка, не размыкая век. - Я присягну вам, едва граница доползет (17) сюда.
   - Душечка, зачем мне обуза? Сама разбирайся с врагами, мало ли кому и что ты нагадала, - отозвалась гостья, покидая зал. Упоминание теней отринутых сделало ее шаги несколько торопливыми. - Я не склонна безоглядно даровать защиту и каждодневно платить за малую пользу. Прощай пока что - и до нескорой встречи.
   Едва двери закрылись и шаги стихли, хозяйка замка вскинулась, сгребла шархи, брезгливо сбросила со стола.
   - Спаси меня лунная лань(18), матерь серебра, - всхлипнула Тэра.
   Продолжая шептать о свете и тенях, она, сутулясь и признавая себя старой, прошаркала в дальний угол зала, выбрала покрывало и вернулась. Укутала сферу в несколько слоев, стараясь не наступать на шархи и держаться от них подальше.
   - Милена!
  
   Голос окреп, зазвенел. Молчаливая дверь приоткрылась как всегда - без малейшего скрипа, пропустила гибкую рослую девушку. Некоторое время хозяйка замка смотрела на неё, хмурясь и едва приметно поджимая губы. Вошедшая была не просто хороша, она притягивала взор, чтобы уже не отпустить. Чуть широковатые плечи, развитые тренировками воина, лишь подчеркивали тонкость затянутой поясом талии. Длинные ноги имели восхитительную форму, взгляд охотно прослеживал и угадывал эту форму под тонкой тканью. Волнистые темно-русые волосы обнимали плечи и спину плотным плащом. Крупным глазам сияния добавлял необычный разрез, а вот самоуверенность отбирала теплоту, чем несколько портила впечатление от внешности. Остывшая зелень глаз казалась не солнечным лесом, а всего-то застоявшимся, довольно опасным болотом. Два бездонных омута, огороженные упругой щеткой черных, как сажа, ресниц...
   Девушка повернула голову, точно зная, как хорош её профиль, и позволяя это оценить хозяйке замка. Пухлая нижняя губа оказалась на миг кокетливо прикушена, полувздох взволновал грудь. Длинные пальцы с ухоженными ногтями тронули пояс и поползли по бедру, помогая проследить его форму и снова признать - все безупречно.
   - Хозяйка?
   - Именно хозяйка, а не кто-то там... юный, глупый, восторженный, - проворчала Тэра. - Встань ровно, не тряси головой, это мерзко выглядит, я даже заподозрила, что ты давно не мылась и запаршивела. Где Черна?
   - Наша дурнушка потопала за углем, - насмешливо шепнула Милена, кланяясь. По волосам прокатилась волна глянца.
   - Проверь, - велела хозяйка, действительно успокаиваясь. Она даже слегка помолодела лицом, избывшим серый оттенок страха. - На закате выпусти в лес Руннара. Пусть поохотится, а то шастают тут... и не обещают охраны. Приходится самой.
   Милена поклонилась и отвернулась к дверям. Голос хозяйки вкрадчиво дотянулся, вынудил замереть на пороге и растерять самоуверенность.
   - Сколько она заплатила? И не пробуй вилять задом, лживая сучка.
   В зале натянулась тишина. Никогда прежде Тэра Ариана не называла первую ученицу так, она обыкновенно избегала резких слов, позволяющих оценить настоящее отношение к людям и событиям. Свет за окнами чуть померк, воздух сделался сух, запершил в горле неразбавленной злобой. Хозяйка с мучительным недоумением рассматривала ладную фигуру у дверей. Пятнадцать лет холеная девица, не знающая имени хотя бы одного из своих родителей, жила в замке Файен. Уже в семь лет она свысока смотрела на слуг, помня о доверии к себе и праве хозяйской ученицы. В последние три года повадилась орать в голос не только на слуг, но и на прочих учеников. Перстень с черным когтем - нелепое украшение, подаренное невесть кем лет пять назад - пресекал любые возражения до того, как их осмеливались облечь в слова. Приказы хозяйки Милена исполняла рьяно, и довольно долго Тэра вроде бы искренне гордилась ученицей, временами подумывала вслух, не снять ли с её шеи короткую цепочку, запаянную наглухо.
   - Я не предавала...
   Едва выговорив первое слово лжи, Милена зашлась кашлем, без сил рухнула на колени и сползла по стене, царапая штукатурку ухоженными ногтями - и оставляя глубокий след перстня-когтя, надетого на указательный палец. Хозяйка смотрела и холодно улыбалась. Она по-прежнему была здесь главной. Кое-кто сейчас усваивал этот урок.
   На красиво очерченных губах Милены пенилась кровяная слюна. Белки глаз потемнели, показывая сетку сосудов. Вот первый лопнул, пальцы сжали голову, норовя унять боль. Под ногтями отчетливо засинело. Носом пошла кровь.
   - Возле двери лежит мешочек с моим набором для изоляции(19), - прикинула вслух хозяйка, вставая. Медленно двинулась к двери, словно припечатывая каждое слово звонкими каблуками. - Ты пыталась морочить меня? Глупо, особенно имея в двух шагах от себя - чужой заряженный шарх, по весу не менее полусотни зерен, да... Ложь вывернет тебя наизнанку, едва я досчитаю до тридцати. Ложь, замаскированная известно чем от моего дара прорицать... Вот я и думаю, не прорицая: стоит ли спасать продажную дрянь? Вопрос без ответа... девять, десять. Или отдать тебя лесу? Пусть слуги позабавятся, наблюдая. Клыки и когти есть у всех, хотя не обязательно они видны, но дай повод - и слабые(20) первыми воспользуются ими, такова их природа... Семнадцать, если не ошибаюсь.
   Хозяйка нагнулась и подобрала мешочек, мелодично рассмеялась. Ей, если верить тону, было весело. Отношения с Миленой в последнее время зашли в тупик. Ученица нуждалась в новых видах поощрения. Её роль в жизни замка росла, заменить Милену было вроде бы некем, прилежная ученица так понимала свое особое положение. Снимать цепочку(21) было страшновато, не снимать - невыгодно: так опять же полагала сама Милена.
   Хозяйка двинулась к окнам, шаря в мешочке, выуживая перстни по одному и рассматривая, чтобы снова убрать, не надевая на пальцы. Кашель у дверей постепенно стих. Его сменили всхлипы и слабые стоны.
   - Пробуешь вызвать жалость - у меня? - повела бровью Тэра. - Теперь, после всего, что было? Уж не ополоумела ли ты, милочка?
   Стало тихо. Хозяйка замка Файен добралась до окон, отдернула тяжелую штору, села на бархатный пуфик и проводила взглядом черную карету, ползущую по дороге все дальше от стен замка. Первыми в лес вступили анги. По новой королевской традиции они шли, обнажив клинки и держа их чуть наотлет в опущенных руках. Следом поехали верховые вальзы. Судя по плащам и повадкам, они принадлежали к южному(22) лучу, что еще раз намекало: юг сдался, пусть и негласно.
   Слуги жались к карете и норовили поотстать, они принадлежали зенитному кругу и знали о своей хозяйке много больше прочих, ведь служили ей давно. Именно зенитные понимали лучше иных: скоро вечер, серебра в нынешней луне нет ни капли, и направляться в лес теперь - откровенно страшно даже ангам, прекрасно осведомленным о возможностях маленькой женщины, дремлющей на подушках роскошной кареты.
   - Что она дала? - чуть изменила вопрос хозяйка замка, поправляя шейную цепь с амулетами.
   - Ключ(23), - едва слышно отозвалась Милена, заскребла ногтями по полу, более не пытаясь принять красивую позу, лишь спасаясь от боли. - Тот самый.
   - И ты приняла? Милочка, такой глупости я не ждала даже от Черны... Неужели ты думала, что эта станет ссориться со мной из-за тебя? - рассмеялась Тэра, отвернулась от окна и пристально глянула на ученицу.
   Губы синие, нижняя прокушена и кровоточит. Веки опухли, руки дрожат так, что уцелевшие ногти цокают по полу. Ключ - тонкая черная нитка с подвеской, похожей на сушеный репей - лежит рядом с коленом. Отвести взгляда ученица не смеет. И смотреть едва способна, шея жалко вздрагивает.
   - Я дала бы тебе ключ сегодня, убедившись в умении делать выбор, - сказала хозяйка. - Но ты взяла чужой. Ты знала, что он всегда - один? Одна жизнь, один ключ.
   - Но...
   - Отнеси и брось в камин, милочка. Сама.
   Хозяйка проследила, как Милена встает, хромает через зал, всхлипывая и с отчаянием глядя на ключ. Вот он есть, еще есть - и уже сделался огненным цветком, высеял семена пепла... Поморщившись, Тэра Ариана отложила в сторону мешочек с редко используемым полным набором изоляции(24). Сосредоточилась и негромко, осторожно соединила звучание лжи, полуправды и несбыточного обещания.
   - Ты принадлежишь моему замку, теперь уже окончательно. И ты будешь верна мне, именно таков лучший из подарков нашей премудрой гостьи. До последнего моего вздоха ты сохранишь верность. Только я буду решать, забрать в склеп твою волю - или отпустить на свободу.
   - Я заслужу, - на выдохе, осторожно, пообещала Милена.
   Хозяйка поморщилась, вполне определенно читая на лице ученицы страх, лишающий её последней надежды отделить ложь сказанного от правды, просквозившей ветерком дыхания меж слов.
   - Заслужишь, если я дам вторую попытку. Недавно у тебя был союзник - я, Тэра Ариана Файенская, прорицательница и первая дама круглого стола вальзов северного луча. Сегодня я объявлю слугам, что готова принимать любые жалобы на первую ученицу. Мне придется обдумать: что интереснее, несбыточные надежды или же простые решения? Вальз запада Йонгар в недавнем послании просил о знакомстве с тобой. - Хозяйка повела рукой и снова рассмеялась. - Как занятно! Он не знал, до чего ты глупа. Рассчитывал, что упрочит положение связью с моей наследницей, верной мне до последнего вздоха. А теперь... Одна ночь в лесу сдерет с тебя всю фальшь. Ты ведь извернулась так, что едва удерживаешься в себе.
   - Как вам угодно, - промямлила Милена, повторно прокусив губу в попытке укротить страх. Она знала хозяйку пятнадцать лет и до сих пор полагала, что Тэра не способна на настоящую жестокость. Однако поверила спокойному тону угрозы. - Я не повторю ошибки.
   - Теперь все обстоит именно так, не повторишь... Помнится, он приезжал по весне. Что у вас с ним было?
   - Все, - глядя в пол, выдавила ученица.
   - Избавь меня от своей беспросветной и бесстыдной глупости! Твоя слабость к рыжим юнцам очевидна даже слепому бездарю, чего уж меня-то пробовать обманывать? Я спросила, что он желал выведать, получить? В чем ты предала меня тогда?
   - Ну... разок показала перстень первого анга, - нехотя буркнула Милена, смолкла, подавилась своим молчанием, закашлялась и добавила: - Признаю, ненадолго дала в руки, а он успел скопировать. Я не знаю всего. Когда следила, видела, что он ходил к Черне и уговаривал её бежать. Еще таскался в библиотеку и две ночи искал что-то в древних книгах(25).
   - Мальчик верен традиции, надо же... Или делает вид, что верен, - едва слышно промурлыкала хозяйка. Глянула на ученицу, перетерпевшую страх и снова по привычке норовящую украсть ценное - намеки, оговорки. - Иди пока что. Бедняжка влюбился в тебя по уши, не сознавая, что это смертельно опасно. Вот я и бормочу: а не подарить ли именно ему ключ от твоей воли?
   Милена побледнела еще более, хотя мгновение назад казалось, что такое невозможно. Новый поклон был исполнен почтительного страха. Девушка побрела к двери, сутулясь и не вспоминая, как это может выглядеть со стороны. У стены кое-как смогла выпрямиться, плечом проскребая штукатурку.
   - Руннара выпустишь, когда вернется Черна, не ранее, - уточнила хозяйка.
  
  
   (1) Власть в понимании Нитля уже зло. Первооснова закона этого мира - свобода каждого и развитие "внутрь", через духовный рост.
   (2) В Нитле принято говорить: "Пророков нет и на севере". Хотя суть дара этого луча, так называемого северного - именно умение видеть мироздание в той или иной полноте его вариантов и учитывать, а порой и формировать, ключевые моменты. На севере, где дар понимают куда лучше, говорят: "не мни себя пророком, надорвешься".
   (3) Впрочем, то же самое о хозяйке мог бы сказать Файен, вздумай он заговорить.
   (4) В современном Нитле драконов полагают абстракцией, как и великанов. Те и другие присутствуют в миропонимании людей этого мира, как крайняя форма развития дара силы и духа. На вопрос ученицы о соотношении того и другого вида дара Тэра Ариана однажды раздраженно буркнула: "Это не поваренная книга, милочка!"
   (5) Живое пламя тепло встречает гостей и приятелей, не покидая родного камина, что в целом разумно, не так ли?
   (6) Зенит - точка схождения лучей дара и основание срединного луча, по мнению обитателей Нитля осевого для мироздания. Мнение мироздания по указанному вопросу уточнить сложно - ну, о пророках выше было сказано. А кроме них кто поможет в столь специфической коммуникации?
   (7) Таково мнение самой Тэры о силе указанной гостьи. Оно не отражает в полной мере возможности подлинных носителей корони.
   (8) Если постучать в ворота замка, можно добиться права войти, даже не имея повода или дела. Это приведет к немедленному взвешиванию даров и определит склонность к силе, создающей ангов или духу, взрастившему немало вальзов. Хотя нынешний пекарь замка Файен вошел и просто отмахнулся от глупостей. Сила, дух... кушать всем надобно, - так он сказал и возразить ему не решился сам Файен. Пекари - они такие. Кого угодно в тесто раскатают.
   (9) Пекарь, кстати, именно слуга.
   (10) Некоторые верят в амулеты. Но это их проблема. Можно и в прорицания верить без оговорок, если ума нет, - так сказала однажды Тэра Ариана. Сама она, пусть это и немногие знают, носит амулеты в качестве трофеев, принимая их в дар у тех, кто доволен качеством полученного прорицания.
   (11) Шарх создали вальзы востока. Поскольку они вымерли через сорок лет после этого, трудно установить подлинное назначение этой производной даров духа. Нынешний зенит полагает шарх средством оптимизации подачи информации. Лжи, проще говоря. Хотя упрощать - вредно для жизни, так могли бы сказать на опустевшем востоке.
   (12) Предыдущий шар используется слугами замка для игры в кегельбан. Научили их гости из недальнего мира, просившие о важном прорицании. Есть мнение, что Тэра не знает о кощунстве. Есть и мнение, что она играет лучше всех. Но - без свидетелей...
   (13) Не надо обольщаться сходством, слово происходит от понятия "коронь".
   (14) Мироздание с точки зрения вальзов запада почти так же податливо, как тесто для пекаря. Кстати, пекарь Файена крайне неохотно выделяет хлеб для таких ловкачей. "Лепите куличики, сопляки" - и весь сказ... Спайка - наиболее сложный вид работы с мирозданием. Многие считают его недопустимым. Складки для Нитля и окрестных миров - обычное явление, транспортно очень удобное. Хотя упадок космических технологий вызывает раздражение лучших умов высокоразвитых цивилизаций.
   (15) Могла бы просто сказать: начало осени. Но кто слушает прорицателей, если не подпустить эффектов?
   (16) Их еще называют перевертышами. Те, кто исчерпал для себя право быть в Нитле, накопив бремя ошибок. Ощущая столь же виновных, отринутые прилагают усилия и из-за грани, чтобы таковых утянуть вниз, утопить.
   (17) Области влияния сил лучей и зенита постоянно "дышат", расширяясь или сжимаясь. Все зависит от баланса. Королева полагает, что её баланс всегда должен быть положительным.
   (18) Столь же нереальна, как великан и дракон. Хотя многие её видели. И даже трезвыми.
   (19) Слово изобретено Тэрой. Смысл известен ей. Но вроде бы эта премудрая прорицательница ни разу не делилась толкованием с окружающими.
   (20) Хорошо, что пекарь не слышал.
   (21) В Нитле действует закон долга и клятвы. Предательство в жизненно важном деле создает долг, который, в отличие от условий Земли, давит физически, а не только на совесть. Которая менее реальна, чем серебряная лань, ведь своими глазами её не видели даже пьяные! Но даже незримая, совесть весьма опасна.
   (22) Югу лишь бы поучаствовать в бою.
   (23) Даже тяжкий долг можно простить и постепенно избыть, для того и существуют запаянные цепочки: они зримо демонстрируют долги. Пользуясь властью королевы, некоторые долги можно списать или переменить по ним "кредитора". Можно и отложить, но лишь с помощью шарха, ношение которого станет обязательным. А ведь лес, как известно, ненавидит и не приемлет само присутвие шарха в мире Нитля.
   (24) По слухам для этого исходно и требовались шархи - "для изоляции". Понятнее от сказанного не становится. От чего шархи изолируют тех, кто не имеет тяжкой вины - не сказано... Слухи основаны на наблюдении за первой дамой северного луча - едва ли не самым опытным вальзом Нитля. На чем основано решение Тэры о создании набора изоляции с полусотней разноразмерных шархов? Спросите пророка. Если встретите.
   (25) Книга в понимании Нитля - вязь смыслов, притянутых к физическому носителю (допустим, бумаге, камню, древесине) опытным вальзом. Чтение состоит в последовательном или одновременном рассмотрении всего хитросплетения связей, отсылов к слоям знаний разных миров и уровней.
  
  
  
  
  
   Глава 3. Влад. Единственный шанс
  
   Москва, все тот же длинный серый день
  
   Труды прежних недель вроде бы оказались вознаграждены, "холодные" контакты потеплели, Влад, чувствуя себя прокачанным ветераном сетевых и телефонных баталий, дважды прорвался через заслоны секретарш и прочих референтов, которых порой мысленно представлял невменяемыми клыкастыми троллихами в ДОТах. Из доспеха - бронелифчик и стальные стринги, в тонких карикатурных ручонках - неподъемная базука и вдобавок каменный топор. Набор странный, но воображение - штука загадочная.
   Вообще, если бы шеф не вызвал к себе за десять минут до обеденного перерыва, если бы не предложил немедленно показать наметки презентации для нового клиента, день можно было бы счесть не безнадежным. Но шеф вел себя, как и подобает большому боссу из нелепой сетевой бродилки. Бычил шею, рычал невпопад и мотался по кабинету, словно вытаптывал пехоту вражеских лилипутов: методично, зло. Отчет слушал без внимания, но сотрудника, заранее приговоренного к пожиранию, не отпускал, пока не довел до заикания.
   Свою слабость разрывать и сдваивать слоги при волнении Влад знал, как со стороны это смотрится - тоже понимал, но иногда находил результат выгодным. Мямлящий подчиненный жалок, а сейчас спорить нельзя. Шеф в гневе, он не уймется, пока не спустит пар.
   - Надо коммерциализировать все идеи, понимаешь - все, - наконец назидательно сообщил шеф, чуть светлея лицом и вдруг замечая кресло у своего бескрайнего стола. От вида приглашающе полуразвернутого кожаного монстра размера XXXL шеф ненадолго замер. Подошел, погладил ореховый подлокотник, уставился в монитор модного моноблока, на последний слайд наспех слепленной презентации. - Пока вяло, прогноз доходов - говно. Ты понял сам? Понял? Доработай к среде. Хоть Женю вон подключи, раз своего ума нет. - Шеф склонился к телефону, ткнул нужную кнопку короткого номера и сразу вторую, громкой связи. - Женя! Мы обсуждали региональные продажи вчера, да, подойди. Глянь.
   После томительных мгновений паузы в кабинет бестрепетно шагнул Женя, удачно женатый на племяннице дальнего, но ценного чиновного родственника шефа. Шагнул, но немедленно был оттерт главбухом: всегда найдется тот, кто важнее тебя, эта истина безупречна. Маленькая женщина прошествовала с видом божества, ненадолго снизошедшего к смертным. Бросила ворох бумаг, как милостыню.
   - Срочно.
   - У вас всегда срочно, - Женя вроде бы укорил по-свойски.
   - Одни дармоеды никуда не спешат, - оставила за собой последнее слово богиня ростом в метр пятьдесят пять.
   - Идите, - напутствовал шеф, просматривая бумаги и не без изящества обводя серебряно-черным "монбланом" суммы там, где должно. - Женя, вот прямо за обедом втолкуй этому... Ага, Омск проплатил. Давно пора... Втолкуй, сразу же глянь его почеркушки и доработай.
   Влад обреченно закрыл отключенный ноутбук, сунул подмышку и побрел прочь. Он еще надеялся незаметно улизнуть, пока Женя с кем-то треплется в приемной: работая на фирме давно, он знал всех и уверенно претендовал на роль главного офисного пылесборника. Если считать сплетни - пылью. Кому-то они и хлеб насущный, и жирный кус масла с икоркой...
   Увы, бдительный любимчик шефа догнал у проходной, свойски хлопнул по плечу, угостил сигаретой и потащился рядом, не спрашивая, устраивает ли спутника его компания за обедом. Влад брел к торговому центру, и холодок дурного предчувствия копился где-то под ложечкой. Восточный вход ближний от офиса. Костик наверняка уже заказал обед. Не прийти невозможно. Притащить с собой хвостом Женю... Влада передернуло. Но, как обычно, он не стал резко отказывать тому, кто вхож к начальству.
   Подъем на лифте. Все дружно выходят на этаже, насквозь пропахшем гамбургерами и прочей фастфудовой гадостью. Женя остается, нарочито удивленно делает брови домиком, наблюдая, как закрываются двери и лифт ползет выше.
   - В ресторанах столуемся? Нехило для второго месяца работы, - впечатлился Женя. - Ого! Любимое заведение нашего...
   Тут офисный пылесборник зажевал паузу, не зная, блеснуть ли смелым перебором прозвищ шефа - или не рисковать, повышая осведомленность слишком нового и пока малопонятного сослуживца. Тем временем официант старательно улыбнулся гостям, дежурным жестом потянул из кармашка на стене тонкое обеденное меню, с сомнением оглядел Влада и все же сунул под локоть основное, в темной коже и более пухлое. Привычно уточнил, курят ли гости. Выслушал от Влада сведения о друге, поборовшем пагубную привычку, кивнул и повел в зал без табачных ароматов.
   Костик сидел у окна, изучал вид на бессолнечный город взглядом усталого полководца, знакомого на личном опыте и с нескончаемостью войн, и с их неизбежностью. Женю он вроде бы не заметил. Когда тот сунулся представляться, мусоля в пальцах визитку наизготовку, Костик обернулся, посмотрел на незнакомца грустно и протяжно.
   - Свободен.
   Женя потоптался, кивнул - и стал отворачиваться, недоумевая по поводу собственной внезапной покорности. Ушел он молча и как-то крадучись. Влад, страдая изжогой от свежей неразбавленной зависти, уставился в меню. Он не мог прочесть ровно ничего. Мысли мешали. Как удается тщедушному Костику влиять на людей, даже вырядившись в свитер грубой вязки и вывесив на спинку соседнего стула потрепанную кожанку?
   - Ланч, без супа, салат греческий, - припомнил Влад самое банальное из возможного, отодвинул меню. - Костик, я рад, выглядишь прекрасно. Преуспеваешь, сразу видно. А у меня сложный день. Беготня, нервы. Этот вот сослуживец некстати... Новый проект. Шеф предложил доработать кое-какие идеи, я для фирмы человек новый и меня слушают очень даже внимательно.
   Официант подобрал со стола меню, вопросительно глянул на главного гостя. Костик щелкнул ногтем по запотевшему бокалу.
   - Я просил с лимоном.
   - Конечно, - согласился официант, забирая напиток и вроде бы возмущенно разыскивая взглядом коллегу, виновного в ошибке с заказом.
   На Влада официант не взглянул и его указаний по поводу напитков ждать не стал, уволок бокал бодрой рысью.
   - Ну, как тебе рыба? - бодро поинтересовался Владислав, расправляя на коленях салфетку.
   Костик неопределенно кивнул, снова изучил низкие облака, площадь перед торговым центром. Дождался, пока светофор поодаль переключится на красный и пешеходы попрут напролом, лавируя между машинами, не успевшими повернуть.
   - Влад, у меня осталось не так много "живых" контактов со школьных времен, - признал Костик. - Альке скоро год, я хотел собрать кое-кого, без лишних людей и шума. Позвонил Маришке... Слушай, что у вас за размолвка? Я не лезу в чужие дела, но тут особый случай, понимаешь.
   - Мы не будем обсуждать м-мои личные обс-стоятельства, - с нажимом и чуть настороженно уперся Влад. - Мы взрослые люди и... и не надо сводить все к твоим восточным заморочкам с традициями.
   - У меня офицерские заморочки, какой там восток, разве что - Дальний, - поморщился Костик, отодвинул блюдо с рыбой, едва початое. - Влад, тебе тридцать два. У вас ребенок, почти ровесник моей Альке. Ты соображаешь, что творишь? Ты не подарок, все мы люди не простые, работа - нервы - планы... Кто еще скажет тебе, что ты делаешь глупость? Я все понимаю, тебе сейчас так проще, но потом пути назад не будет. Маришка по первому впечатлению очень милый и мягкий человек, только ведь - по первому... Она вряд ли простит предательство. Влад, не смотри сквозь меня, ты банально не умеешь этого. Мы дружим семьями и я ценю нашу дружбу. Попробуй меня услышать.
   - Закончил?
   - Почти. Через две недели у Али, как ты помнишь - а ты подобные детали всегда помнишь - день рождения. Приглашаю вас, всех троих. Один не приходи. Если будет так, я сам съезжу за Маришкой и твоим пацаном.
   Официант явился, едва слышно прошелестел - "с лимоном", и бережно установил бокал на круглую салфеточку, убрав прежнюю, несвежую. Костик кивнул, полез в карман, добыл немного потертый кошелек, почти не глядя выбрал две бумажки, положил на край стола.
   - Легко с-судить, имея... - начал Влад, глядя в столешницу и понимая, что вслух он не договорит обвинение.
   - Видишь ли, я так устроен, что мне всегда легко судить, даже ничего не имея, - спокойно отметил Костик. - Ты принимаешь меня с моими... заморочками. Я принимаю тебя таким, каков ты есть. Правило дружеских отношений. Но, с другой стороны, я не готов выяснить однажды, что мой телефон забыт, потому что я остался без работы или развелся с женой и сижу без копейки в старом гараже в тысяче километров от столицы. Влад, мы не деловые партнеры и не коллеги. Пусть они панибратски хлопают тебя по плечу или бьют поддых из-за крутых бизнес-целей и прочей муры. Я не могу молча смотреть, как ты уродуешь свою семью. Я не лезу с советами. Просто последний раз совершенно внятно уточняю: Маришка приглашена на день рождения Али. Ты - по обстоятельствам. Решай сам. Все.
   Костик встал, неторопливым жестом снял куртку со спинки стула, бросил на плечо и направился к выходу, убирая кошелек и нащупывая парковочную карту. Шаги стихли, в помещении стало пусто и, если верить ощущениям, довольно холодно. Влад вытряхнул из помятой пачки последнюю сигарету.
   - Зал для курящих - соседний, - возник за спиной официант.
   - Я вынужден ждать заказ уже двадцать минут, - разрядился Влад, срывая салфетку с колен и вскидываясь. - Где вас носит при совершенно пустом заведении? Где мой салат? Вы что, не понимаете, что ланч предполагает жесткий тайминг?
   - Вам придется подождать еще семь-десять минут, это не фастфуд, мы не разогреваем блюда, ваша рыба еще жарится, - невозмутимо отозвался официант.
   - Вот и ешь её сам!
   Сорвав пальто со стула, Влад удалился, гордо задрав подбородок. Победителем он себя не ощущал, после выходки Костика хотелось выть. Уже так ловко и складно спланировалось: приятель поговорит с кем следует и мигом добудет приглашение на субботнее закрытое мероприятие для владельцев "Порше". Костик может, у него завязки в этой сфере. Тогда получится быть представленным лично хозяевам одного тучного бизнеса, тем самым, до кого пока не удалось дотянуться. Если их зацепить и раскрутить, получится доказать свою исключительную полезность всего-то на второй месяц работы в компании. Это важно, к тому же некоторые обещания вписаны в план, а сегодня вскользь и не без самолюбования высказаны при шефе. Смелые обещания, даже излишне.
   - Черт! - коротко буркнул Влад, когда зажигалка третий раз дала осечку.
   Помянув нечистого, он сразу вспомнил про вторую встречу. Остановился у лифтов, надел пальто. Подышал с закрытыми глазами, восстанавливая покой. Может быть, внезапный звонок Иудушки кстати. Пусть-ка рыхлый Егорка побегает, заново заслужит расположение бывшего одноклассника и добудет именное приглашение туда, куда следует. Он наверняка может. Или - нет? Проверить стоит.
   Похожий на столовку-переростка зал с заведениями быстрого питания был плотно забит обедающими. Это унылое помещение чем-то напоминало большое квадратное окно, засиженное проснувшимися после холодов мухами. Они жужжали сплетни, встряхивали куртки и костюмы, похожие на тусклые надкрылья. Они крутили головами и жрали, не вымыв рук. Пахло здесь как раз так, как нравится мухам. Влад поморщился и огляделся. Где искать Иудушку, сгинувшего аж пятнадцать лет назад? Как узнать его?
   - Славик, привет, - по спине чувствительно огрели. - Ты как, уже сыт?
   - Да, - предусмотрительно соврал Влад, отодвигаясь.
   Егор перерос школьные воспоминания килограммов на пятьдесят. И все - вширь. Рано высунувшееся над ремнем брюшко топорщило рубашку, слегка несвежую и совсем нестильно полосатую. Похожие на сардельки пальцы чесали это самое брюшко, задевая лоснящийся галстук. Губы растянулись в приторно-дежурную улыбочку. Мелкие буркалы были до отвращения похожи на глазок считывания штрих-кодов. Они сканировали подзабытого приятеля так усердно, что рентген бы перегорел от зависти...
   - Сытый, значит... Ну, так угости страждущего кофейком, - подмигнул Егорушка, снова вцепился в плечо и поволок жертву в сторону "Мак-кофе". - Знаю, преуспеваешь, устроился начальником отдела к солидняку... У всех - типа рецессия, мать песца, а ты в шоколаде. Завидую. То есть не так, я и завидую, и хочу поучаствовать в успехе.
   Продолжая беспрерывно нести ожидаемую чушь, Егор распихивал всех и лез напролом к примеченному издали столику. Две девушки доедали что-то низкокалорийное, щебетали и ничуть не намеревались уходить. Впрочем, они мгновенно передумали, когда Егорушка всей тушей рухнул на свободный стульчик, боком подвинув смежный, занятый дамскими сумочками и куртками.
   - Не занято! - оптимистично сообщил Иудушка свой прогноз, двинул ближе еще один стул и царским жестом предложил Владу занять очередь за кофе. - Мне зеленый чай, ага?
   Единственный поклонник толкового вареного кофе, стоящий у кассы перед Владиславом, забрал поднос и побрел искать столик. Быстро сообщив пожелания, Влад расплатился, дождался сбора заказа и вернулся к Егору, выжившему из-за столика заморенных диетой девиц. Иудушка заодно отодвинул компанию студентов, поспешно спасших вещи от размашистой жестикуляции внезапного соседа.
   - Так себе чай, - поделился наблюдением Иудушка.
   Влад молча усмехнулся: как обычно, кое-кто не спросил о цене и не попытался внести свою лепту в закупки. Пришлось быстро забрать с тарелки слойку, зная, что пролежит она там, на виду у Егорушки, недолго.
   - Что тебе?
   - Мне? - возмутился Иудушка. - Старик, что за тон! Я тут не свои проблемы решаю, а твои. Продвигаю по старой дружбе - на новой службе. Одному состоятельному человеку нужен партнер. Дело шикарное. Ши-кар-но-е! Я бы напрягся, но я для офиса не годен, я скорее по тусовкам, а планировать и переговоры толкать, тем более бумажки перекладывать - не, не мое. Дело почти сорвалось, но тут я услышал о тебе от приятеля. Ну, я своих не забываю, ага? Почитай для начала. Вроде как проект вакансии, но я запретил подавать в агентство, пока не покажу тебе, типа, лучшее - другу.
   Влад поморщился, разворачивая мятый, несколько грязный листок. Остатки надежд на полезность встречи поостыли, как и разогретая в микроволновке слойка.
   - Говорят, в субботу тусуются в закрытом клубе владельцы "Порше", - по инерции сказал он.
   - Ка-анечно, только я не пойду, клиентские тусы - отстой, - отмахнулся Егорушка. - Если бы глава представительства или хоть кто из жирных немчиков... Но, по слухам, глава забил на тусу. А что, ты решил хлебнуть правильного пивка? Так эт'запросто, устрою. Хотя будет скучно, не советую тратить время.
   - Да, - невпопад согласился Влад.
   Залпом выпил кофе, не замечая вкуса. Сахар остался нетронутым возле чашечки. Компания с полузнакомым названием усердно искала, если верить грязноватой бумажке, директора. Предлагался к рассмотрению оклад, втрое превышающий нынешний доход Владислава. Но, как принято говорить в рекламе, "и это еще не все". Были грамотно прописаны бонусы, а последней строкой прозрачно и до неприличия обыденно указывался солидный опцион.
   - В чем подвох? - прямо спросил Влад, откладывая листок.
   - Старик, ну ты что! - с обычной своей наигранной наивностью откликнулся Иудушка. - Просто я не знаю в городе никого другого, кто умел бы так ровно раскладывать дела по полочкам. У тебя в мозгу все упорядочивается, а моя башка - она вроде барабана стиральной машины. Так что я буду крутить сплетни - ну, рулить пиаром, ага? А ты сохни над бумажками.
   - Я подумаю, так сразу не решить, - осторожно намекнул на согласие Влад.
   Глянул в пустую чашку. Белый фаянс лучился общепитовским оптимизмом нищих. Пенка посредственного кофе запеклась неровно, скудно. Сейчас Владу отчетливо чудился знак доллара на донышке, в плевке размазанной гущи. Влад присмотрелся, не веря в гадание, но находя зрелище приятным и подходящим к случаю. Кофейный доллар был кривоватый и немного напоминал восьмерку - или знак бесконечности. В одной петле лежала довольно крупная пенка, в другой - жалкая точка крошки.
   - Ка-анечно думай, и быстро, - посоветовал Иудушка. - Такие предложения не ждут, пока ты дозреешь и покапризничаешь. Или да, или нет. Вот визитка благодетеля. Сегодня еще не поздно звякнуть его референту. Ага?
  
  
  
  
  
  
   Глава 4. Черна. След серебра
  
   Нитль, лес в границах силы замка Файен, все еще лето
  
   Нет ничего глупее походов к угольщику. Слуг в замке полно, они усердны. Иной раз сложно без угроз отнять корзину или уследить за расторопным подмастерьем, готовым пополнить запас без участия более взрослых, и тем самым исчерпать безобидный повод ненадолго выбраться за стены. Само собой, можно и без повода. Но Тэра на отлучки смотрит неодобрительно, а когда настоящая причина такова, как сегодня - лучше б никак не глядела, ведь она прорицательница.
   Полуденный лес пропитан солнцем, тени прячутся у древесных корней, сияние исходит от всякого листочка, от самой малой былинки. Узор тонких веток обведен золотой каймой. Тропинка вьется в зарослях, будто играет - то заслонится полупрозрачным пологом зелени, то выглянет, поманит и скользнет прочь, за могучий ствол, во влажную лощину. Можно бежать, придерживая пустую корзину, и ощущать себя маленькой девочкой, заплутавшей в огромном лесу. Спешить к жилью, примечая издали запах костра, след внимания лесника на стволах, выкосы на полянках и иные знаки людского присутствия.
   Черна обогнула дерево, привычно перепрыгнула ловушку на тропе, шагнула в сторону и нагнулась, проверяя взвод самострела, подтянула, поправила длинный кол, тронула острие: яд свежий, не высох.
   - И когда поумнею, - укорила она себя. - Девочка, как же. Доберусь, вправлю мозги угольщику (26). Какой придурок снарядил эту дрянь?
   Пришлось потерять немного времени, меняя тонкую, да к тому еще и своенравную сверх меры, сторожевую ветку на более толстую и сонную. Не хватало еще, чтобы дети пошли в лес, попали в ловушку да и повисли в кроне дерева... День - он не длится вечно.
   Вдали улыбнулась синева чистого неба над поляной. Черна перемахнула ров, повисла на длинных кольях ограды и едва не сорвалась. Помянула конус тьмы (27): корзина мешала, но мешала привычно, и так нелепо висеть на виду у дозора - это нечто. Пришлось высвободить руку, бросив корзину за ограду.
   - Тебе помочь? - поехидствовали с ближней сторожевой вышки.
   - Спускайся, - мрачно предложила Черна, одолев со второй попытки ограду и подбирая брошенную корзину. - Потолкуем.
   На вышке затихли, старательно схоронившись за невысокой оградкой. Злить гостью никто не желал. Даже теперь, когда она явилась днем, с угольной корзиной и без оружия, если не считать таковым нож при поясе, руки, ноги...
   - Черна! - завизжали младшие. - Выкуп!
   Эти не боялись и не прятались. Примчались на клич своих дозорных, облепили, как голодные муравьи. Пришлось выгребать из карманов все, "случайно" туда завалившееся. Бусины, красивые ленточки, две шпильки, подобранные в замке. Несколько пуговиц - деревянных позолоченных и каменных, полупрозрачных, со сложной резьбой. Гвоздь, ключ, свистульку, узорные формочки для изготовления свечей.
   - Ну, откупилась я? - понадеялась Черна, распихивая мелюзгу и пробираясь к угольщику, уже явившемуся на шум - встречать уважаемую гостью.
   Дети рассматривали подарки, делили, охали. Самые сообразительные и взрослые догадались поблагодарить. Хитрые торопливо жаловались на нехватку красных лент - таких на сей раз нет среди принесенных - как и мелких перстеньков, пусть даже самодельных.
   - Как жизнь? - Черна свела широкие прямые брови на переносье.
   - Милостью серебряной матери (28), - угольщик пощупал оберег, солидно поклонился. - Отобедаешь?
   - Когда это я отказывалась? Значит, неладно.
   - Все ты в лоб, нет бы поговорить о том, о сем, дождаться стариков, - помялся угольщик, провожая в дом и усаживая на почетное место. - Наша славная дама Тэра, да продлятся её дни, хозяйка толковая. Но лес мрачнеет. Руннар ночью кого-то рвал у ворот.
   - Сегодня?
   - Позавчера, - быстро откликнулся хозяин лачуги, вросшей в землю до самых окон.
   Его жена уже расставила миски, добыла из печи кашу, вздыхая и не смея сказать вслух дурного. Выскользнула из комнаты, по звуку понятно: полезла в погреб.
   - Позавчера не в счет, - нехотя сообщила Черна. - Чужие в замке были, явились наскоком, да такие гости, что и не отказать... Поставь в обычное место две корзинки угля, будь добр.
   - Знаешь подробно. Неужто и ты шныряла? - едва слышно шепнул угольщик. Охрип окончательно: - Ночью?
   - Днем у тебя была, забрала уголь да и поперла эдакую тяжесть, - назидательно пояснила Черна. - Все понял? Перла-перла, притомилась и ночевала в дупле(29).
   - В дупле, ага, - с разгону повторил угольщик. Прикусил язык и замолчал надолго. - Оно, конечно, бывает всяко... Случается.
   - Именно. Ловушки какой дурень ставил? Все криво, сети и вовсе негодно устроены, твой малой заступит - так и его веса хватит. А я что, проверять за вами должна? Я никому и ничего не должна, понял? Передай ловчим, всё наново переделать, пацанье шастает по лесу. Поубиваются.
   - Корни в подвалы лезут, - посетовал угольщик чуть погодя, когда Черна сама нарезала копченое мясо, толсто, не жалеючи, и принялась есть, похваливая острые приправы и кашу с дымком. - Шибко лезут.
   - Так осень на носу, самое время забыть о скупости и отнести вальзу, что полагается.
   - А ты бы нам бы, вот ежели, значит, мы с пониманием и все что след - не помним, а что не след, так и не видим...
   - Уймись, я не вальз. - Черна доела мясо, вытерла крупные ладони о полотенце. - Спалить вас проще, чем ублажить.
   - Да ну тебя, - не испугался угольщик. - Я ведь о деле. Жизненном.
   - Шкурном. Ладно, потолкую с хозяйкой. - Черна искоса глянула на угольщика и пожаловалась просто потому, что больше некому: - Так и так тихо зимую в Файене последний год. Срок мне вышел, чую. Что Тэра решит, никто не ведает, она ж не от мира сего, то прорицания высмеивает, то сама берется верить в свои придумки. Был бы у неё наследник, не металась бы так.
   - В наше время дети не радость, а боль, - неожиданно строго выговорил угольщик. Встрепенулся, запоздало сообразив, что ему только что было сказано. - Погоди... Это что же, испытание вам будет? Или что иное?
   - Да чего нас испытывать, разве хозяйку тешить зрелищем, - поморщилась Черна. - Весь подбор взрослых учеников внятный, без подсказок и проверок о силе и даре читается дело, до донышка. Светл в бою неплох, но по главной силе никуда не годен - разиня он. Ружана так-сяк сойдет в охоту, но исключительно по одному делу, травному. Белёк - мелковат, пусть и не трус.
   - А ты? - пискнули из-за печки.
   - А я - это я, - отмахнулась Черна. - Чего хоронишься, я не буга(30), рвать без причины не рву... пока что.
   Из-за печки, сопя и прижимаясь щекой к теплым оштукатуренным камням, выбрался младший сын угольщика. Существо совершенно солнечное, с глазами небесной синевы и наивности воистину бездонной, способной припрятать любую хитрость. Встряхнувшись и поправив рыжие волосы, пацан стал осторожно, по шажку, подбираться к столу, хотя недорослей к важной беседе не допускают. Черна следила из-под век, пряча усмешку. Было тепло на душе, словно пацан - настоящее солнышко, и греет душу уже тем, что живет. Сам сунулся под локоть, засопел, заглянул в глаза.
   - Совсем пропадешь по весне? И нас не вспомнишь?
   - Мне почем знать, что вспомню, - виновато отмахнулась гостья. - Эх ты, все встретили меня, подарочки разделили, а ты отсиделся за печкой.
   - Я сам припас подарок, - заморгал светлыми пушистыми ресницами пацан. Полез за пазуху и добыл деревянную дудочку, совсем простенькую, короткую и едва ли способную дать хороший звук. - Вот.
   - Спасибо, - улыбнулась Черна, приняла вещицу. - Пора мне.
   Почему ушло тепло, сказать было невозможно. Даже виноватость в душе шевельнулась: старался синеглазый, вырезал дудку, а радости от подарка - нет. Впрочем, какая тут радость, если год последний и что впереди, даже прорицательница Тэра едва ли знает. Время темное, зима(31) грядет такая, что и думать не хочется о ней. Черна встала, поклонилась посеребренной фигурке в углу. Шепнула пожелание дому и заспешила на выход. Подхватила тяжелую корзину, уже приготовленную старшим сыном угольщика - и пошла к малой двери в воротах, заранее открытой дозорными.
   Полдень остался в прошлом, а затем погасла и сама улыбка солнца. Тени удлинились, в лес вползла настороженная предвечерняя тишина. Черна шла быстро, огибая знакомые ловушки и хмурясь. Велика людская наивность! Ну, кому страшны самострелы и сети? Уж всяко не врагам, от каких стоит отгородиться по-настоящему. Впрочем, им, худшим, и ров с частоколом - так, забава. Куда страшнее запах Руннара, свежий и постоянно поддерживаемый. Вдобавок, как известно, за всякую землю отвечает хозяин и всерьез беспокоить тех, кто под его рукой, не угасив живое пламя замка - немыслимо.
   - Жизнь или уголь? - вкрадчиво спросили из-за необъятного ствола, который Черна обогнула по дальней дуге, заранее приметив неладное.
   - Уголь.
   - Неинтересно, всегда - уголь, - посетовали из-за ствола.
   Черна сделала еще несколько шагов вглубь чащи, бережно установила корзинку меж сонных древесных корней. Подергала за ручку: не опрокинется. Со спины уже подкрался злодей и ловко обнял, ощупывая пояс и норовя его расстегнуть.
   - Ох, и быстрый ты, - поморщилась Черна.
   - Соскучился, - выдохнул в ухо знакомый голос. - Жизнь моя, никогда не знал большого страха, пока не попался в твою ловушку. Королева тут была, я как выведал, что засобиралась к вам, сразу погнал буга. Едва не подох он, а только при любой спешке было бы поздно, если бы она...
   - Она не королева(32), всего-то таскает на шее снятый с трупа знак, - сухо напомнила Черна. - Падальщица. Стервь.
   Обернулась, заранее радуясь возможности увидеть первого анга южного(33) луча. Рослого, широкого, без единой жиринки на сухих мышцах. Даже лицо у него - из одних жил, тренированно хранящих покой. Ни возраста не угадать, ни настроения. Кожа гладкая, смугловатая, скулы высокие, щеки запали, лишь губы борются, норовя перемочь улыбку.
   - Моя радость, - тихо молвил анг, шагнул ближе и поддел под спину, придвигая к себе. - Сегодня и украду. Что я, сумасшедший рогач(34), рыть по три логова в сезон?
   - Меня? Украдешь? - нахмурилась Черна. - Глупости. Прежде всего, силой мы не мерялись и не стоит пробовать, следы останутся. Хотя важнее иное: твоя хозяйка противна мне до крайности, простота ее южная хуже обмана. Куда увезешь? Или решил, что я готова сменить нынешний замок любой ценой?
   Анг грустно улыбнулся, подхватил нелегкую ношу на руки и понес прочь от тропы и корзины, в чащу - туда, где и самострелов не настораживают. Взрослые ловчие(35) в уме не лезут в тень, которую и полуденному солнцу прорезать не по силам.
   - Мне не попадались женщины, коих могу обнимать, не опасаясь изломать до смерти, - шепнул в ухо анг. - Клинков среди вас не осталось, вот беда. Думал, так и помру несчастливым.
   - В том году думал или все лето сомневаешься? - уточнила Черна. - Уж вроде всяко мы проверили, что ломается, а что не особенно. Я гадаю: как Тэра не вызнала? Она прорицательница, и самую малость пророчица. Ну - иногда. Когда в уме. Или наоборот, когда в духе(36)?
   - Не узнала и не выведает, - безмятежно улыбнулся анг, ныряя под свод свежесрезанных ветвей. - Я тебе нижний пояс с шарховой нитью добыл? Добыл. Он всякую тайну скроет. Одна беда: годен лишь тем, кто не врет.
   - Я вру с тех пор, как ты первый раз поймал в лесу, злодей, - рассмеялась Черна. - Одного не соображу: Тэра умна, отчего она верит, будто мне в тягость засветло дотащить корзину?
   - Она знает, что тебя манит лес, - поморщился анг, опуская свою ношу на расстеленный заранее плащ с подбоем из рыжего пухового чера(37). - Всех нас манит... и меня тянул, покуда я не миновал худший возраст. Не ночуй без меня в лесу, упрямая.
   - Без тебя - зачем ворочаться на корнях? - лениво потянулась Черна. - А ведь я не красивая, Тох. Меня вечером от мужика с трех шагов не отличить, особенно по походке да плечам. Ты в уме, ясномогучий(38) анг? Зачем честью рисковать и клятву переступать ради забавы длиною в один летний сезон? Может, я по весне и не вспомню тебя.
   - Не надо так.
   - Как?
   - Будто мир перевернулся и свет сошелся в луч, - тревожно отозвался Тох, зажигая по кругу огоньки в масляных плошках. - Черна, ты такая одна, я увидел тебя и пропал. Ты мой лес, я ночевал в зарослях твоих кудрей и душа моя приросла. Никому не отдам. Украду, увезу. Я все учел, давно думаю. Двух бугов привел. Мы успеем добраться в нижнюю долину у корневой складки(39) до того, как тебя хватятся и сама Тэра станет вершить поиск.
   - Ты потеряешь все, - предупредила Черна, хотя это и не требовалось.
   - Не ребенок, сам знаю.
   - Ведешь себя, как мальчишка, - усмехнулась Черна, двигаясь ближе и гладя изнанку плаща. - Давно хотела спросить, как добыл чера? Удивительный мех. Греет и завораживает.
   - Ты моя жизнь, - совсем тихо шепнул Тох, снова нащупывая пояс и уверенно его расстегивая. - Утром ты уедешь со мною.
   Черна промолчала. Она слышала не раз о загадочном мехе чера, пробуждающем нежность и в каменных сердцах. Сейчас ощущала чудо всей спиной. Мурашки ползли, дыхание сбивалось, слова анга казались особенными, а всякое обещание согревало душу. Вынуждало уронить слезинку - хотя прежде Черна не замечала за собой склонности к чему-то подобному. Анг дышал в ухо. Ночь на рыжем пуху кажется, стоила всех прежних, проведенных с Тохом...
   - Шум, - вздрогнула Черна, резко вскидываясь.
   - Да хоть шархопад(40), - прорычал анг.
   Но радость сгинула, как унесенный ветром запах ночного цветка. Черна гибко перекатилась на колени, опираясь левой ладонью о мех и правой нащупывая оружие. Любое. За пологом листвы, в густеющих поздних сумерках, кто-то плакал и стонал. Он был слаб и его настигали. Даже, пожалуй, пару раз задели, взбудоражив округу запахом крови. Корни под плащом дрогнули, захрустели, наполняя пещерку пылью и чуть заметно смещаясь. Они знали жажду неслучайного, а то и хуже - предрешенного.
   Черна зарычала, встряхнулась, обнимая ладонью рукоять клинка. Короткие волосы при первом движении полезли в левый глаз, при втором осекли ознобом правую щеку.
   - Ум растеряла, стой! - рявкнул анг, норовя подмять и удержать.
   Черна утекла из-под его руки, бережно провела клинок по плащу, не срезая нежный ворс, по слухам способный заточить сталь лучше любого мастера - если такова прихоть мертвой твари. Или затупить, почему бы нет? Потому что - не важно!
   Широко раздувая ноздри и слизывая из ветра чужую жажду, Черна скользила в тенях. Густых, как сметана и прозрачных, как пар ранней осенней прохлады. Тяжелых, как удар кузнечного молота - и наделяющих крыльями подобно загадочному дракону полудня...
   - Не лезь!
   Голос анга казался едва слышным и ничуть не существенным. Ночь резала душу темным клинком, норовя выжать хоть каплю чистого страха. По коже тек холодный влажный воздух. Чужая боль железным цветком раскрылась в горле, удушала. Рукоять клинка сжигала ладонь гневом без примеси рассудка или жалости.
   Глухие листья на сажево-черных ветвях вдруг стали ажурным кружевом: далеко впереди обозначился перламутр лунного серебра. Он прыгал бликами и мчался сплошным ручейком сияния, звенел копытами по мелким камням.
   В мелькании бликов Черна заметила тень впереди, прыгнула, ощущая клинок продолжением тела. Языком, готовым коснуться пищи нынешней ночи. Тварь - сгусток мрака, выбросила клинки когтей. Тварь проскребла траву брюхом, поделилась с лесом трепетом голодного рычания. Черна ненавидела и свой спрятанный под кожей страх, и чужую жажду, и ночь, сомкнувшую над головой капкан вороненого мрака.
   Серебро(41) близкого света делало лес загадочным и, как казалось Черне, ничуть не мрачным, оно манило - и оно же было обречено... Тварь обозначала себя движением, бросающим на шкуру лоснящиеся блики. Злоба бугрилась под мехом. Черна кралась, босыми ступнями ощущала прохладу и напряжение верткого корня, следовала его изгибам - и своей судьбе, ветвистой, как этот корень. Шарховый пояс жег тело. Тварь, наконец, распознала врага и отвернула морду от серебра, ненавистного ночи. Слюна увлажнила длинные клыки, когти со скрипом освежевали древесную шкуру.
   Черна возмущенно зашипела, когда чужой клинок попытался предать, хотя ладонь по-прежнему вела рукоять, не ослабляя хвата. Уверенность надежнее насилия удушила сопротивление стали. Черная шкура твари лопнула на спине, от загривка и до подреберья. Остро запахло кровью, корни под ногами отчетливее шевельнулись, норовя дотянуться до поживы. Еще дышащей, но так даже вкуснее... Разрубленная вторым ударом левая лапа зверя повисла на остатках шкуры. Черна зарычала, чувствуя себя - ночью, беспросветной и сбывшейся, как конус тьмы, раскрытый в ровный полог. Серебряный перебор копыт затих, блики остыли, делаясь слабее с каждым мгновением. Случайный, чуждый глухой чаще осколок светлой луны растворился в безмерном, каком-то окончательном удалении.
   Черна споткнулась и остановилась. С отвращением разжала пальцы и выпустила на волю чужой клинок, до мяса ободравший, сжегший ладонь. Показалось едва посильным снова быть в уме и опознавать окружающее привычно, обыденно. За спиной рос шум торопливых шагов. Анг ругался на редкость грязно, грозился бросить глупости и забыть их причину, а сам бежал со всех ног, продирался сквозь непроглядность ночи, спешил на помощь то ли своей женщине, то ли своему клинку. Сперва он обнял Черну, прижал, провел ладонями от плеч и до колен, убеждаясь: цела, и все еще остается собою. Затем оттолкнул и склонился к клинку, зашептал на суетливо-быстром южном диалекте, извиняясь и предлагая вернуться в покой ножен, чтобы снова смотреть сны о битвах и победах. Завершив важное и неотложное, выпрямился, стряхнул плащ с плеча на сгиб локтя.
   - Ты хоть теперь в уме? Говорить можешь?
   - Д-да, - Черна с трудом разжала зубы.
   Мягчайший пух изнанки плаща обнял голую кожу и, как обещано самыми недостоверными сплетнями, выпил и впитал кровь, пот и грязь, а с ними заодно - мучительно зудящее раздражение ночи и боя. Мех прильнул к ранам, умаляя боль. Сделалось тепло и спокойно, знакомые руки гладили плащ, взволнованный голос анга отчитывал тихо и без нажима.
   - Глупая девчонка! Даже я, выходя на буга, не позабыл бы броню. Но бежать на восходе ночи, голой - в дикий лес? Совершенно не понимаю, почему ты жива и ходишь на двух ногах. Почему мой клинок (42) не расквитался с тобою за оскорбление?
   - Ты подарил пояс с нитью шарха, клинок меня едва замечал и не мог обозлиться, - зевнула Черна, послушно сворачиваясь на руках и утыкаясь щекой в плечо. - У меня на ладонях было твое тепло, это он не мог не заметить. Буг... Погоди, это был буг? Как-то он запросто лег ... Не дикий, да?
   - Запросто, как же, - проворчал анг, склоняясь перед входом в пещерку у схождения крупных корней. Опустил подругу на ворох веток и листьев, снова бесцеремонно ощупал и осмотрел. - У тебя вывих плеча. На спине два шрама, один надо зашивать, хотя плащ сделал свое дело, остановил кровь. Вот еще рана - ниже колена. И укус тут, чудом кость уцелела.
   - Так вроде бы я его в единый миг... - прошептала Черна, сжимая зубы и начиная ощущать все перечисленное - болью, ознобом и растущей слабостью.
   - Ты ломала буга довольно долго, я успел накинуть нагрудник и расчехлить запасной клинок, что лежал во вьюке, - мрачно признал анг, вправляя руку и принимаясь рыться в своих вещах. - Порошок для присыпки так себе, шить буду - спина поболит. Погоди немного, не дергайся. Нитка, игла... Черна, выпадая из ума в иное состояние, мы не читаем ни себя в бою, ни тока времени, ни многого иного, важного в обычной жизни. Я совершенно не понимаю, как ты справилась. К тому же не пройдя полного обучения, не миновав испытания и не обретя взрослости бойца. Хотя запад (43) в тебе заметен.
   - Корень ладно под ноги лег, здешний лес мне не чужой.
   - В кромешной темноте? Корень?
   - Так серебро было рядом, я все видела! И она помогала мне, как и я - ей.
   - Кому? - возмутился Тох. - Ты вдруг вскочила и помчалась. Не было к тому ни единой причины. Не было! А теперь у нас нет и второго буга, ты завалила моего вьючного, понимаешь? Выпустил погулять, откуда ж я знал, что кое-кто желает развлекаться так жутко и нелепо...
   - Все ж-же не дикий, - сказала Черна, просто чтобы разжать зубы, но не крикнуть.
   - Не дикий? Боевой, взрослый и обученный, в отличие от тебя!
   Анг зарычал, не принимая ни единого довода и не имея внятных возражений. Вместо продолжения препирательств он молча принялся шить спину, споро и ловко сводя края раны. Было действительно больно, Черна то и дело прикусывала язык, жмурилась, убеждая себя, что вовсе не слезы текут по щекам, просто сор попал под веко.
   - Все, - веско сообщил анг, протирая спину мехом плаща.
   - Благодарю, - ответила Черна после размышлений.
   - О, ты и это умеешь? - поддел Тох. Устало вздохнул, убрал лекарский набор и оттолкнул вьюк. Лег на спину, глядя в низкий потолок временного логова, укрепленный корнями, слабо светящимися зеленью. - Спи. Надо отдохнуть. Утром пойдем быстро, до коренной складки надо добраться в три дня, а буг у нас остался один на двоих.
   - Если мне ничего не почудилось, тварь охотилась на саму лань, а откуда бы в задичалом лесу взяться серебряному чуду? И что могло помешать дивному созданию ускользнуть, она быстра, как луч света, так говорят легенды, - едва слышно прошептала Черна, хмурясь и нащупывая рубаху. - Тох, что-то крепко нездорово в нынешней ночи. Лань учуяла большую неправду... Зря ты спустил подневольную тварь с поводка близ жилья. Как ты вообще мог?
   - Это не мои земли и не мой замок, - лениво потянулся анг, поймал подругу за руку и привлек к себе, норовя устроить на предплечье и укутать краем широкого плаща. - И не твой. Привыкай, никого мы более не оберегаем и никаким клятвам не принадлежим.
   - Что меня разбудило? Серебро, - не слушая доводы, шептала Черна. - Кто мог подсветить? Тэра? Нет, она бы никогда... Она прорицательница, ей что серебро, что мрак - все чуждо, стороною бродит. Белёк? Он недоросль, покуда вальз из него так же не хорош, как и воин... Старшие вальзы? Нужна им недоученная соплюха, да и сами они - тьфу, серость. А почему у нас темно?
   Черна высвободила руку, нащупала амулет на запястье, сняла колпачок и тронула фитиль лампады острием жар-камня, по очереди поднесла к синеватому огоньку остывшие плошки с маслом, и расставила светильники в круг. Пещерка озарилась дрожащим светом, позволяющим теням прыгать и плясать, а взгляду - примечать то один закуток, то другой, неполно проникая в тайны ночи. Черна перекатилась к краю плаща, подтянула ближе свои вещи, встряхивая и запоздало укладывая аккуратно, чтобы занять руки. Пояс притаился змеей у стены, потянувшись к нему, девушка вздрогнула и прикусила губу. Две половинки деревянной дудочки лежали раскрытым коконом, левая была пуста, в правой копошился волос сплошного мрака. Лишь на миг увиделся этот волос и сразу затаился в тенях, но рука уже нашла жар-камень(44) и без промедления вдавила его острие в петлю волокна тьмы.
   - Ужрец(45), - не веря себе, сообщила Черна, глядя, как волос делается отчетливо виден, объятый огнем, как он с треском выгорает, конвульсивно дергаясь. - Надо же, зрелый! Никогда их не видела. Значит, вот какова была направда, оскорбившая лань? Тох, кем бы мы стали к утру, доползи дрянь до изголовья? Как они берут людей? В ухо лезут?
   Черна бормотала, торопливо натягивая штаны и ежась от запоздалого ужаса. Возражений анга она не слышала, даже если он говорил что-то. В ушах грохотал пульс. Отчего-то все невозможное и худшее вздумало сплестись в ком мрака именно сегодня, когда на миг помстилось впереди будущее обычного человека, живущего в мирном селении своей семьей, с любимым мужчиной. Пусть внизу, за перегибом складки, пусть в неизбывной тоске по родному лесу...
   - Ты куда? - застонал анг, подсекая под колени и пребольно роняя на корни, да еще прижимая чуть выше поясницы, для надежности. - Черна, уймись! Ну, что за ночь...
   - Некогда объясняться. Пусти.
   - Ты почти обещалась уйти со мной, хоть попробуй выучиться слушать...
   Вывернуться из захвата едва удалось. Спасла рубаха, лоскут остался в одной руке анга, приличный клок волос - во второй его ладони, клещами сжимавшей затылок. Черна сморгнула нечаянную слезинку, уже на бегу. Дудочку подарил синеглазый пацан, и не было привычной радости, гревшей душу при всякой встрече с маленьким солнышком. Если припомнить: и сунул-то вещь неловко, а прежде не вышел встречать. Отсиделся за печью. Но оттуда, из тайного логова, отец его не изгнал, когда пригласил гостью в дом. Что получается? Дудочку всучили руками приятеля, но самому ему отдать вещь приказали старшие. Им велел вовсе невесть кто, и поди теперь выведай, кто именно?
   Черна мчалась по лесу, не выбирая дороги, стрелой прошивала щетинистый кустарник, прорывала плотные пологи листьев и теней, расталкивала плечами стволы... У самого правого бока кто-то клацнул зубами - то ли с ветки свесился, то ли прыгнул и промахнулся. За спиной завыли на три голоса, чуя кровь и споря: добыча так пахнет или опасный враг? Левее из ночи прыжком, заставившим вздрогнуть всю сеть корней ближнего леса, вырвался Руннар, взблеснул на миг тусклой зеленью светящейся панцирной громады, потянул носом воздух - и сгинул...
   Поселок не спал, на вышках тревожно, многоголосо перекликались. За частоколом выли по-бабьи, тонко и обреченно. Зарево большого костра подкрашивало желтым и бурым острия заточенных кольев, будто питало их ядом. Черна оттолкнулась и с изрядным запасом перемахнула невидимый во мраке ров, без ошибки нащупала знакомую опору свитого в спираль корня и бросила тело вверх, чтобы мгновением позже спружинить и встать на ноги в круге стен.
   Она сразу увидела то, чего боялась и что рисовала в воображении: черное лицо угольщика с беспросветными глазницами, куда опрокинулась сама тьма. Голова лежала в стороне от тела, скребущего землю недавно отросшими когтями. Старший сын угольщика стоял над телом, сосредоточенно и обреченно держал наизготовку тяжелый топор, осматриваясь и прикидывая, стоит ли еще кому снести голову, покуда тот вконец не озверел.
   - Черна, - с заметным облегчением выдохнул рослый детина, толстые губы дрогнули гримасой боли. - Ночью кого еще и ждать, если в подмогу-то... Горе у нас. Темное горе, тяжкое(46).
   - Не спросить теперь, кто ему всучил дрянь и чем пригрозил, - огорченно тряхнула волосами гостья. - Все верно делаете, так и велела Тэра. Сперва жечь голову, а прочее - лишь добавив свежих углей. Давай топор, сама присмотрю, что и как.
   - Управлюсь. Там братишка, - губы исказились новой болью. - В подполе.
   Черна охнула, прыжком ввалилась в лачугу, отпихнув мешающую дверь. Оттеснила женщину, слепо, со стонами, ползающую по полу. Пожалела мельком: бабья доля, терпи весь век, корми, рожай-ублажай - а после еще и хорони, наново рви душу... Люк в подпол казался прямоугольником упругого мрака, отрицающего само существование света в мире. Черна брезгливо повела плечами, вдохнула глубоко, будто готовясь нырнуть - и полезла в тень, на ощупь раздвигая запасы в кадушках, кувшинах, бочках, корзинах. Незримый пол бугрился множеством свежих корней, их приходилось рвать, пока не освоились и не сплелись в ковер.
   Тело пацана оказалось еще теплым, корни пока что ползли по коже и искали входа к кровотоку, но свежих ран вроде не было и большой вины перед лесом - тем более. Это ослепляло, ослабляло жажду ночи. В какой-то миг Черна поверила, что сможет просто поднять тело и вытащить наверх. Но затем нащупала правую руку пацана - запястье оплетено жадно, в несколько колец, кора под пальцами липнет, влажная от свежей крови. Чуть помедлив, Черна выбрала ненадежный путь жалости, одним махом перерубила толстые корни у самых пальцев мальчишки и рванула тело вверх. Перекатилась по полу, прижимая к себе добычу, норовя согреть и оградить от бед, непосильной не то что ребенку - взрослому ангу.
   - Надо было руку рубить, - рассудительно сообщил старческий кашляющий голос.
   - Все вы умны, когда судите не свои дела, - обозлилась Черна, срезая один за другим малые волокна корней и прижигая раны жар-камнем. - Он мал еще, что ж ему, жизнь изуродовать за чужие грехи?
   - Сам в подпол сиганул, да ночью, - не унялся старик. - Сам руку порезал, вот уж что яснее рассвета. Сам и беду накликал. Голову бы оттяпать. Отца сгубил, мать...
   - Сейчас тебе и оттяпаю, если не проглотишь язык, - не оборачиваясь, пообещала Черна. Отделила весь корень и бросила в подпол. Там опасно зашуршало, толкнулось в пол, обозначив трещину, но унялось. - Он спас всех вас! А что тебе и прочим ведомо о злом деле, и ведомо ли хоть что, пусть выясняет хозяйка. Ну, давай пацан, дыши. Скоро явится солнышко, пуховое, как твоя дурная голова. Дыши.
   Худенький даритель дудочки теперь был ничуть не похож на себя из благополучного и недавнего вчерашнего дня. Кожа синюшная, губы землистые, тело враз высохло, исхудало. Нет в нем веса, нет силы. Да и самой жизни - одна капля, последняя. Волосы сбились в грязный ком, прилипли ко лбу потными прядями. Руки сделались тоньше прутиков, всякая косточка на виду. Черна вздрогнула: сбоку сунулась хозяйка дома, осмысленно глянула на сына, погладила дрожащей рукой по щеке.
   - Выживет, - строго приказала мирозданию Черна, прекрасно понимая, что прав приказывать нет, но упрямство-то имеется. В избытке.
   - Лес позовет его, - испуганным шепотом обозначила женщина новую беду, еще не сбывшуюся.
   - Ну, и что с того? - зевнула Черна, принимая у хозяйки стеганное из клоков одеяло и кутая пацана. - Он человек, ему и решать, какой зов нужный, а какой ложный. Обойдется. Может, наконец-то выявится у нас хоть один толковый лесник(47).
   Мальчик закашлялся, скрючился в складках одеяла. Снова притих, но дыхание теперь вернулось и было ровным, постоянным, а это уже немало после приключившегося. Старик покряхтел, готовя для высказывания многочисленные дурные приметы и понятные ему прямо теперь грядущие беды - но припомнил, что ожидает болтунов после первого слова. Черна, как знают все в окрестностях, неукоснительно исполняет обещания. Даже данные сгоряча.
   Веки дрогнули, медленно, будто нехотя, создали щель и допустили к глазам пацана слабый свет двух лучин и масляной лампы, зажигаемой лишь в важные вечера и опасные ночи. Черна выругалась, не зная определенно, как относиться к переменам. Глаза у мальчика стали серыми, корни вытянули всю их небесную синеву. Всю радость беззаботного детства...
   - Я виноват, - голос был тише лиственного шепота. - Чужой подарок тебе дал. Плохой, а я заранее чуял, он жег руку холодом.
   - Зачем полез в подпол?
   - Корни просил о важном, больше было некого будить и звать, - еще тише выдохнул мальчишка.
   Едва ли хоть кто-то кроме Черны разобрал сказанное: она и сама поняла лишь потому, что знала ответ заранее, собрав его из осколков воспоминаний о минувшем дне, из домыслов и примеченных странностей.
   - Что ты пообещал лесу? - спросила Черна.
   - Отозваться, - без звука шевельнул губами пацан.
   Этот ответ был еще понятнее и неизбежнее прежних. Черна фыркнула, отнесла легкое и по-прежнему не особенно теплое тело, устроила на самой широкой лавке. Легла рядом, плотно обнимая. Хозяйка дома засуетилась, набрасывая сверху горкой вещи, какие попались под руку - лишь бы согреть сына. Кажется, она поверила, что мальчик уцелеет.
   - Во, укутывай, это дело куда полезнее воя и слез. Сегодня никто не позовет, я тут, и нынешний счет закрыла, - с мрачным удовлетворением подтвердила Черна. - Раз так, живите спокойно до поры. Тэра решит, тут оставить пацана в зиму или он годен для замка. И не рыдай! Знаю наперед твои жалобы. Ничуть не сироп - носить на шее знак замка и иметь хозяйку. Но кое-кто ошибся, отдавая чужой дар вопреки сопротивлению души. Значит, придется жить в чужой воле, покуда не взрастет право на новый выбор.
   Хозяйка лачуги всхлипнула и замерла, не смея дышать: в самых недрах ночи отчаянно и протяжно завыл буг. Черна сокрушенно вздохнула и промолчала. Она тоже сделала выбор вынужденно и, увы, лишилась права на то, что вечером казалось главным, лучшим в жизни: Тох не останется близ замка Файен теперь, когда во владениях Тэры переполох. Ясномогучий анг южного луча наверняка уже в седле. У него накопились весомые причины выместить огорчение на буге или врезать по ближнему стволу, карая чужой лес...
   Беззаботное лето все - за спиной, а с ним уходит, сочится меж пальцами и впитывается в невозвратность очень и очень многое. Столь ценное, что хочется подвывать бугу и вдове угольщика, позволяя себе стать бессильной поселковой бабой.
   - Глупости, - шепнула Черна. - Я так и так не нарушила бы данного слова. Тэра знала всегда, потому и не спрашивала, тяжело ли таскать корзину и умно ли топать по лесу, принимая на себя ничтожное дело распоследнего никчемного слуги.
  
  
  
  
   (26) Живой огонь весьма разборчив. Подвижный единый лес имеет свое особое отношение к идее горения. Так что фраза "между молотом и наковальней" неплохо описывает труд угольщиков Нитля.
   (27) Пять сторон света - север, юг, запад, восток и зенитный луч дополняются (или противостоят) конусом тьмы. Это упрощенная модель бытия, понятная каждому ребенку в Нитле.
   (28) Будучи материалистами в своем понимании этого слова, люди Нитля, как и любые иные, склонны надеяться в крайности на высших. Ну, сколько можно, в конце концов - все сами и сами...
   (29) У подвижного леса дупла сильно похожи на зевающие пасти. Попадаются крупные, где можно поместиться и заночевать. И не холодно там: пасть обязательно рано или поздно закроется.
   (30) Буг - второй по силе зверь Нитля после легендарного и поминаемого шепотом чера. К людям буг относится снисходительно. Попробуй такого убеди, что ты равный, а иначе нельзя с ним подружиться. Поверив кому-то, буг врастает в его интересы, требуя и учета своих.
   (31) Зима, как полагает Нитль, то самое время, когда люди должны хранить его покой. Летом, как полагают люди, Нитль возмещает им долг - дарами и тем покоем, за который с приходом тепла отвечает сам живой лес.
   (32) Вполне здравое утверждение. Коронь сама избирает того, с кем срастаться. Собственно, только для короля и верно утверждение: все лучи исходят из зенита, ведь он обретает при сращивании с коронью возможность и право развивать любые грани дара. К сожалению, он остро переживает болезни мира и леса. Или не переживает...
   (33) Дар ангов юга во вдохновении боя, в умении черпать силу и наиболее успешно её использовать в активном противостоянии. Дар вальзов юга близок к полководческому. Кто не любит марш-броски и учения, на юге не живет...
   (34) Рогач много крупнее буга. Это на редкость мирный зверь. Живет в болоте. Жует болото. Зарывается для спячки в болото. И не надо ему мешать, пока он мирный.
   (35) Звери не склонны идти к воротам и стучать в них, чтобы получить место в стойлах. Ловчие их убеждают всеми доступными способами.
   (35) С вальзами это случается изредка. Взрослые анги в дух выходят сами и сознательно, когда того требует бой.
   (36) Самый крупный и опасный зверь Нитля. Считается коварным и непобедимым. Есть сомнения, правда, что это именно зверь. Но, поскольку пророки труднодоступны, иные мнения остаются до сих пор сплетнями и домыслами.
   (37) Высшее звание ангов, означает полный опыт по исходному лучу дара и овладение вторым, годным к бою. Ясномогучие анги редки, а враждовать с ними вредно. Даже для черов, как можно судить по подбою плаща.
   (38) Постоянные области перехода из мира в мир. Пока не было случая, чтобы нечто оказалось так велико, что не смогло втиснуться и миновать корневые складки. Хотя некоторые цивилизации так щепетильны, что собираются в гости к соседям прямо со своей планетой, но и они не жаловались.
   (39) Если верить старым слухам, шарх добывался совместно вальзами востока и запада в глубоких стихийных спайках и выпадал оттуда градом. Иногда прямо на головы добытчиков. Остряки утверждают, что так восток и вышел из ума...
   (40) В Нитле живое серебро - это особое настроение и состояние, бескорыстный дар со стороны мира и людей - свет и кровь души, изливаемые среброточивыми.
  
   (42) Живые клинки даже для Нитля редкость. Причина благосклонности рудных клинков к ангам не имеет объяснения. Есть мнение, что им скучно. А может, им - горячей крови мира - непосильно бездействовать в зиму, когда люди одни обороняют замки и сам мир?
   (43) Западный луч дара - это управление пространством. Вальзы запада никогда не натаптывают мозолей: они добираются короткой тропой. Зато глаза их по прибытии нередко делаются велики от удивления: они часто добираются не туда. Самый обычный для вальза запада вопрос после возвращения в ум: "Где это я?". Во всех ближних развитых мирах эта фраза включена в опознание систем экстренного оповещения.
   (44) Привычку делать подарки пламенный Файен, вероятно, перенял у людей. Так или иначе, он сам решает, кому выделить камень, а кого обжечь и отогнать.
   (45) Ужрецы в Нитле не редкость. Но "зрелыми", как это принято называть, их делает влияние дара вальзов. Зрелых ужрецов опробовали не без успеха в борьбе с самыми опасными обитателями исподья, но скоро выяснилось: они переменились и стали склонны также охотно нападать на людей, как на их врагов. Именно поэтому ужрецов уже более сорока лет не взращивают до зрелости, но, как ни странно, временами их нападения повторяются, в лесу пропадают анги и вальзы. Даже летом.
   (46) Когда предательство выявляется пролитой кровью, делается поздно виниться и просить о жизни в долг. Одни врастают в корни, другие не могут осилить в себе зверя.
   (47) Лесник - происходит из людей. Покидает их круг, имея к тому всякий раз свою причину, но далее до конца дней беззаботно живет в дуплах. Делается нелюдим, склонен к зимней спячке. Иногда по селениям шепчутся о великой власти и силе лесников. Но это неправильно. Лес им принадлежит ровно в той же мере, что и они сами - лесу.
  
  
  
  
   Глава 5. Влад. Разговор не по душам
  
   Москва, последний вторник октября
  
   Было немного странно стоять и читать знакомые надписи в обшарпанном лифте, пока он скрипит тросами и ползет вверх с обычной своей старческой неторопливостью. За те три месяца, что Влад прожил вне этой квартиры, кое-что изменилось: кто-то удосужился стереть ругательные слова с левой створки двери. Зато на правой острым нацарапали те же слова, да еще с дополнениями и уточнениями. Пририсовали кривоватую картинку мутации доллара в свастику - или наоборот? Пойди пойми, что кипело в больной голове очередного недоросля. Он и сам не парился, занимая руки бездельем. Свет мигнул, лифт вздрогнул, десятый этаж показался недосягаемым. Но - обошлось. Еще один рывок, дверцы разошлись и выпустили жертву, разочарованно скрипнув напоследок.
   Влад быстро покинул тесную западню, пахнущую туалетом и сладковатым дымком, и побрел по полутемному коридору, лавируя между коробками. Было почти невозможно вспомнить свои ощущения от этого дома - давние, со времен первой встречи с Маришкой. Тогда он всю зиму независимо от погоды носил единственную теплую куртку, пахнущую не кожей, а чем-то неистребимо китайским, жестоко химическим. Он был тут счастлив, поскольку безмерно устал от съемных комнат, от неустроенности общаги, еще свежей в той, давней памяти. Маришка жила в однокомнатной собственной квартире с приличной кухней. Из окон открывался вид на соседние дома и краешек дальнего поля, за ним дымила Капотня, но все это вместе было частью столицы, то есть значимым плацдармом, захваченным с боем. Отвоеванным у конкурентов, случая, судьбы и иных врагов человека, делающего карьеру собственными силами.
   Рядом имелся торговый центр, тогда еще вполне респектабельный. В соседних квартирах жили - соседи, как и должно быть в нормальном доме.
   Дверь распахнулась, перегородив дорогу. В коридор трудолюбивой колонией высыпали мелкие, шустрые и на редкость одинаковые на вид "гости столицы". Сколько их помещается в "трешке", проданной год назад семьей Горуненко, вряд ли знает не то что полиция - даже местная торговая "мафия". Влад рефлекторно прижал локтем портфель и нащупал телефон. Протиснулся мимо китайцев, гомонящих и деловито готовящих к транспортировке сложенные у стены тюки. Ложная тревога. Эти, в общем-то, и не воруют в наглую, вот прежние постояльцы квартиры, цыгане, были пострашнее.
   С тех пор, как полулегальные рынки по воле больших людей мигрировали сюда с прежнего своего адреса, район сделался неузнаваем и все более менялся. Коренные жители еще боролись за право на то, что именуется нормальной жизнью, но, поскольку чиновники такого словосочетания в своих бумажках не находили, борьба носила конвульсивно-затухающий характер. Люди сперва шумели, затем писали жалобы, ходили по инстанциям, а, исчерпав терпение, продавали квартиры. Горожане перебирались туда, где в школах еще учат и учатся на государственном языке без акцента, а в домах живут, а не ночуют между сменами, набившись так, что тараканам сунуться некуда, и потому они норовят всей колонией откочевать к соседям...
   Возле двери Маришкиной однушки лежал влажный коврик, даже не сильно затоптанный ордами пришельцев. Рядом громоздились ровным сооружением три коробки, поставленные одна на одну и перетянутые веселыми желтыми транспортными лентами. Влад с подозрением покосился на эту китайскую башню - и пощекотал кнопку звонка. Трель зазудела по ту сторону двери. Едва разобрав шаги, Влад назвался и стал ждать решения по своему вопросу - то есть права на разговор.
   - Привет, - очень спокойно сказала Маришка, открывая дверь и выглядывая в коридор. Забрала у Влада коробку с тортом. - О, ребята все же приволокли лапшу. Раз пришел, занеси коробки. Сюда ставь.
   - Здравствуй. Вот, и цветы. Ты общаешься с... этими? - поморщился Влад, содравший кожу на косточке большого пальца, неловко протискивая большую коробку в дверь.
   - Так устроена, к сожалению, не умею посылать достаточно далеко. Никого, - в голосе обозначилось напряжение. - Ты хотел выпить чаю именно на моей кухне. Хорошо, я согласилась. Но мы не будем обсуждать ни моих соседей, ни твоих. Давай, рассказывай, как у тебя все круто и продвинуто. Люблю хорошие новости.
   - Мишка дома? - осторожно уточнил Влад.
   - У бабушки. Ты ожидал иного? - Маришка отвернулась и пошла на кухню. - Я подумала как следует, с чем ты мог вдруг явиться. Все варианты мне не особенно понравились, а шуметь и тем более сопеть носом при маленьком ребенке недопустимо.
   - Как ты любишь просчитывать наперед плохие варианты.
   - Боже мой, ты до неприличия постоянен. Торт со знакомым лейблом и евробукет. Да, я умею просчитывать, я дура с мозгами. Доволен? Тогда пей чай и говори, с чем пришел.
   - У меня новый проект, - Влад попробовал исправить тон разговора, почти силой всучил букет и начал распаковывать неподдающийся торт. - Очень большое продвижение, солидные деньги. Свобода от дурацких указаний дурацких шефов, полномочия, новый уровень... Конечно, устаю, но дело двигается, мы уже сняли офис. Мы...
   - Я впечатлилась и, пожалуй, завидую, если это надо, - сухо отметила Маришка, двигая чашку. - Дальше.
   Сознавая, что разговор совсем не склеивается, Влад улыбнулся, сходил за ножом и принялся резать ленточки на пластике тортовой коробки. Сам, на правах бывшего хозяина дома, добыл тарелочки и разложил куски в бумажном кружеве обертки. Сел, сразу отхлебнул слишком горячий чай и вынужденно помолчал.
   - Вам с Мишкой я, наверное, буду переводить средства на карточку, так удобнее, - облизнув сожженное нёбо, сообщил Влад. Еще помолчал, хмурясь и выискивая годное продолжение для разговора. - А что за проблемы? Ты как-то звонила утром, на прошлой неделе, кажется.
   - Трудно было запомнить, да. За все время я позвонила тогда первый раз, - совсем тихо, через силу выговорила Маришка, упрямо глядя в чашку и не двигаясь. - Ты отшил первым словом, знаю я, кому ты говоришь "здрасьте" вместо нормального приветствия: тем, кто не нужен. Поэтому и перезвонить не пожелал... Ты все сказал? Все, для чего явился сюда?
   - Я пока ничего не сказал, - сдерживая раздражение, Влад постарался начать беседу. - Признаю, у нас непростое время... было. Мишка постоянно шумел, я не отдыхал. Работы много, в конце концов, я вкалываю, не стоит это сбрасывать со счетов. Я н-не понимаю, отчего со мной надо говорить таким тоном. Я не пацан, чтобы получать выволочки. Да, мы взяли паузу в отношениях, но я от-тветственный человек и не отказываюсь ни от чего. Я сейчас вкалываю по чет-тырнадцать часов в день, это надо понимать. У нас будет ипотека, хороший район и достойные условия жизни. Я прилагаю усилия, понимаешь?
   - Понимаю, - по-прежнему глядя в чашку сказала Маришка тусклым голосом. - Мы не станем мешать. Иди, прилагай усилия. Прямо теперь иди и прилагай. На все четыре стороны вон из моего дома!
   Кричать она не умела, так что свой нелепый срыв и жалкий скандал прошептала все в ту же чашку. Влад тоскливо глянул за окно, на мерзкие трубы привычно попахивающей Капотни. Район соседний, а вонью делится щедро... Чем гаже дрянь, тем она ловчее приживается в столичной атмосфере, это давно доказано и несомненно. В иное время Влад высказал бы вслух столь занятное замечание, а Маришка бы хихикнула и одобрила: звучно. Но не теперь.
   Маришка была существом непостижимым, умеющим удивительно слушать и вникать, давать дельные советы по всякому новому проекту или превращать неудачи в нечто маловажное, случайное... Пока не появился Мишка, сама она вполне успешно работала и была ценима сослуживцами. Все друзья Влада приняли Маришку еще до того, как знакомство переросло во вполне официальные отношения... Увы, иногда она замыкалась, упиралась и становилась невыносима. Совсем как теперь. Достижения и успехи теряли глянец, победы казались сомнительными, а цели и вовсе ложными. Отвратительное ощущение того, что тебя не уважают и даже не ценят, в такие минуты перевешивало иные доводы. А причины очередного истерически-женского срыва, если до них неимоверной ценой удавалось докопаться, всегда оказывались ничтожны. Летом, когда Влад сообщил, что намерен съехать отсюда, Маришка криво усмехнулась и предположила, что он боится заразиться послеродовой депрессией. И они поссорились тихо, но как-то окончательно.
   - Ну, давай как-то на позитивной ноте разойдемся, - предложил Влад, помня вторую и главную цель разговора, помимо перевода средств через карточку и попытки поддержания отношений. - Скоро у Костика праздник, Альке годик. Я заеду за тобой, возьмем Мишку и все вместе попробуем выйти в свет, так сказать. Отдохнем, покушаем плов. И вот что: в субботу вместе поедем, купим Альке подарок, а? Ты умеешь выбирать детские лучше, чем я.
   Маришка молчала, кусая губу и отчетливо заметно - сглатывая слезы. Нелепейшее поведение все более раздражало, Влад покосился в сторону прихожей, намечая путь к отступлению. Нетронутый торт кис на блюдцах, голландские тюльпаны обреченно чахли на столешнице у плиты. Влад запоздало удивился себе самому, явившемуся все же не в гости, а домой - ведь иначе он спросил бы первым делом о родственниках и детях. Так принято, и он неукоснительно следовал здравым рекомендациям, помогающим наладить деловой контакт и немного его "утеплить". Но спрашивать о своих, домашних? Вроде бы нелепо. Хотя он не был здесь давно, он стал чужим.
   - А давай просто разойдемся, - неожиданно сказала Маришка безразличным тоном, подняла голову и посмотрела на Влада в упор, даже попробовала улыбнуться сухими губами. - Не надо тратить на меня субботу, возиться с выбором подарка Альке и... Хотя погоди, теперь я поняла: тебе нужен Костик, вот с чего началась история с поездкой сюда и этими разговорами. Ах, да, вот теперь отчетливо вижу! Напридумывала невесть чего, а ты всего лишь решаешь еще одну бизнес-задачу. Иди, Владик. Мы тебя не подведем, если это будет возможно.
   - Что-то с Мишкой? - запоздало испугался Влад.
   - С ним все хорошо, - отозвалась Маришка. Встала и указала рукой в сторону коридора. - Видно, темы исчерпаны. Я поняла тебя, схожу в банк и заведу карточку, отпишусь по почте и сообщу реквизиты.
   - У тебя точно все в порядке? Почему я должен чувствовать себя виноватым, хотя, в общем-то, поступаю правильно?
   - Ты ни в чем не виноват. Лапши хочешь? - Маришка добрела до прихожей, шаркая тапками, и бодро хлопнула по верхней коробке.
   - Предпочитаю японскую стеклянную, если еще помнишь. С креветками и соевым соусом.
   - Япония в тренде, - согласилась Маришка.
   - В пятницу созвонимся и сверим планы, - бодро пообещал Влад, торопливо набросил пальто и отступил за дверь.
   Замок щелкнул. Стоять и видеть дверь перед самым лицом было как-то нелепо. Влад пожал плечами, запоздало выражая этим и недоумение, и порицание такого отношения к себе. К лифту он шагал по временно расчищенному от коробок коридору. Скрипнула дверь соседей, китайцев, коим Влад по наследству мысленно приписал фамилию Горуненко. Дедок, сморщенным ликом показавшийся подобным рекламе женьшеня, выглянул и разразился длинной тирадой на родном для себя языке, обращаясь к незнакомцу и вполне определенно его - ругая. Дед пригрозил пальцем и напоследок прокричал нечто особенно визгливое. Постоял, ожидая ответа, но тщетно: Влад стороной обогнул опасную дверь и добрался до лифта. С тоской подумал, что только что сюда грузили коробки, вероятность застрять немалая. А дел до вечера - ох, как много!
   Маришка, в общем-то, ошиблась,- он пришел не ради Костика, а вернее не только для сохранения полезной школьной дружбы. Он остро нуждался в возможности выговориться, поделиться тем, как много сделано, посетовать на усталость. Рассказать о перспективах нового проекта и выслушать советы - словом, он хотел ненадолго попасть домой. А забрел в какое-то китайское общежитие с древним дедом-скандалистом и неузнаваемой Маришкой, ледяной и безразличной.
   - Зачем ей лапша? - спросил Влад у двери лифта.
  
  
   Глава 6. Черна. Выбор рудной крови
  
   Нитль, замок Файен, хрустальная восьмица
  
   Лето от осени отделяет хрустальная восьмица(48), время прозрачной легкости и хрупкого, но нерушимого мира стихий и сил. Луна высоко взбирается на небо и подолгу улыбается солнышку, её оттенок обманчиво близок к серебру, свойственному молодой весне. Холодная синева осени почти не заметна: она выявится позже, во вторую-третью восьмицу. Небо такое глубокое и кристальное, что запутавшиеся в волосах ветра паутинки издали видны всякому, а не только вальзу, наделенному даром духа.
   Свет утрачивает ослепительную жесткость, жара не дрожит полуденным маревом над крышами и темными скалами. Тени лишены мрачности, лес дремлет в неге тепла, смешанного с сиреневыми туманами прохлады. Буги и иные твари, крупные и мелкие, кочуют к югу или же усердно роют зимние логова. Деревья умиротворенно шелестят, напоенные влагой последних летних дождей - согретые солнышком, отмытые от пыли, они широко развернули бронзовеющие листья. Корни замерли в покое, занятые предосенним делом: пока есть время и силы, выступающие над почвой наращивают толстую зимнюю кору, а подземные - поглубже прячут нежные молодые побеги. И нет им дела до людских троп, и стоят без трещин самые глубокие подполы.
   У людей хрустальная восьмица - праздник. Летние заботы завершены, сонный лес дает возможность и слабым свободно передвигаться от селения к селению даже ночами, имея в охране всего-то одного посредственного вальза. Дети безбоязненно бегают в чащу и собирают орехи, нагребают шишки для растопки, вяжут в охапки хворост. Самые отчаянные шепчутся с ленивыми корнями, уговаривая подарить сухой алый цвет(49), уже высеявший семена. Угольщики кланяются старым деревьям, испрашивая разрешения взять для дела сухостой.
   Не удивительно, что именно в хрустальную восьмицу на лугах близ замков вырастают шатры осеннего торжища. Пестрят и колышутся ленты, хлопают пологи. Светлый дым костров, накормленных сухим листом, вьется прихотливо и узорно. Он послушен воле вальзов, украшающих праздник и в кои то веки склонных забавляться, исполнять прихоти детей, просто отдыхать.
   Черна распродала дикий мед, добытый из вершинных дупел, еще в первый день. Второй извела на покупки, в единый миг выбрав себе новую рубаху и до заката прочесав все ряды, присматривая гостинцы знакомым и заодно ревниво косясь на работу пришлых кузнецов. Третий день, последний свободный, девушка приберегала для вдумчивого и восторженного изучения самородного железа. Обычно хоть малую толику его привозили с севера, из болотистых земель близ замка Хрог. В минувшие два сезона оттуда снялись и ушли семь селений, испросив права обосноваться в более благополучных землях. Железо, и прежде не составлявшее предмет торга, теперь сделалось чем-то полулегендарным.
   Единственный тощий рудник(50), на вид изможденный и обтрепанный, сидел в сторонке от торга, у самой опушки леса. Он дремал, пережевывая лепешку. Или притворялся? Пойди их пойми, тех, кто с людьми говорит раз в год и сам уже так с болотом сросся, что пахнет мхом, тиной и рыбой.
   Белёк судорожно вздохнул, помялся, привычно страдая за широкой спиной приятельницы. Он с первого дня в замке мечтал стать ангом, не скрывал намерений и ужасно, мучительно переживал неудачи. Ростом не вышел, в кости тонок, колено в пятнадцать повредил на занятиях и с тех пор прихрамывал, вопреки безмерному своему усердию в разработке попорченных жил.
   Еще с весны истинный клинок сделался для почти взрослого Белька навязчивой и недосягаемой последней надеждой на обретение равных с Черной прав на испытание. Парень плохо спал и похудел за лето, что почти невозможно при его природной сухости тела. Тэра Ариана, конечно же, глупости ученика ведала, но до поры не вмешивалась, наверняка полагая: перерастет, поумнеет. Но накануне торжища пригласила в каминный зал, усадила у живого огня и долго молча смотрела в лицо. Затем так же без слов созерцала недра хрустального шара, появившегося в этом зале невесть откуда - ни одному слуге не ведомо, как.
   Что Тэра увидела, осталось известно одной ей. Прорицатели редко делятся знанием без нужды, а что такое "нужда", опять же им решать... Прервав молчание, хозяйка замка велела позвать Черну. С порога та слышала часть сказанного Тэрой приятелю.
   - Ты вальз, особенный и вовсе не бездарный, - раздумчиво делилась малой толикой увиденного прорицательница, трогая кончиками пальцев сияние над поверхностью шара. - Такой вальз, что я умолчу о многом... Клинок тебе будет не в пользу, оружие - не твоя стезя. Однако, отказав в малой глупости, я накликаю куда большую, и обернется она бедою. Ты свихнулся на желании слыть сильным. Хорошо же, слыви - или расстанься с надеждой. Вот Черна, упрямее девки во всем свете нет, что ведомо нам обоим. С подлинным болотным железом она прежде не работала, но жажда её не менее твоей: так и грезит уложить кровь мира под молот и сродниться с готовым клинком. Один он возможен по осени, тут и таланта прорицания не требуется, чтобы назвать число... Пусть судьба решит, кому из вас достанется, а кого обойдет вниманием. Вот чего хочу я: вы вместе пойдете на торг, возьмете то, что дастся в руки и затем оно навек разведет вас. Избранник клинка получит многое. Второй будет отринут и... скажу так: после испытания он не останется в замке.
   - Так осень на носу, - возмутилась Черна, переживая за приятеля.
   - Тебя спрашивали? Тебе дозволяли молвить слово? Или ты сама догадалась испросить о том? - хозяйка задавала вопросы ровным тоном, обыкновенно обозначающим большое раздражение.
   - Уже высказалась. Теперь и помолчу, нечего меня пилить, я не корень.
   - Достань уголек, - ласково велела Тэра, щуря тусклые глаза недобро и многообещающе.
   Черна сокрушенно вздохнула, встала на колени у камина, как подобает всякому, вознамерившемуся коснуться живого огня. Прошептала несколько слов приветствия и потянулась за указанным угольком. Тэра, расчетливая куда более, нежели жестокая, указала малый и тусклый, в стороне от главного пламени. Но и его держать невыносимо, живой огонь кусает куда злее обычного - он не просто жжет плоть, он пробует подавить и ослабить волю.
   Черна держала бурый глазок пламенной жизни, ощущая сперва его жар, затем движение подобия корня, болью пронизывающее руку до плеча, рвущее сердце. Пот застил глаза, крупным бисером копился на лбу. Хотелось выть, но пока что она лишь прикусывала язык.
   - Верни его домой, - разрешила Тэра, когда рука с угольком задрожала и чуть опустилась. - И запомни хотя бы на двадцать первый год жизни, кто во всяком замке заговаривает первым: свободные люди. Только они, но никак не носители знака своей старой ошибки.
   Черна собрала остатки сил и бережно уложила уголек на прежнее место, не бросая и даже не роняя. Разогнулась, отдышалась и кое-как сдержала улыбку. Ничто не делает жизнь столь прекрасной, как схлынувшая боль! День теперь светел, а злиться на Тэру нет ни малейшего намерения. Она, в общем-то, права. Почти. Черна поморщилась, проглотила кровь с прокушенного языка и покосилась на хозяйку.
   - Что теперь? - сварливо бросила Тэра.
  
  - Я тут живу столько, сколько помню себя. Может, даже с рождения. Всегда хотела знать: в чем моя ошибка?
  - В том, что ты есть, - очень тихо выговорил Белёк, сморгнул и... очнулся. С новым ужасом глянул на сожженную руку Черны, сделался белее снега и сполз на пол.
  - Особенный вальз, я ведь знала, - улыбнулась Тэра. Повела бровью. - Забери его, приведи в сознание и успокой. Ему надо совершить еще немало ошибок, чтобы стать тем, кого пророку не слепить насильно. Пусть так. Убирайся, я устала.
  Черна подтянула на плечо сухое тело приятеля, кое-как заставила себя разогнуться и подняться с колен. Пошатывало изрядно, нескорый обед вмиг сделался мечтой дня. Переставлять колоды ног едва получалось.
  - Мне с весны занятно, кто помогал тебе таскать уголь столь медленно, - сладким голосом шепнула Тэра в спину. - Разные были мысли, грело любопытство и то, что сфера оставалась темна вопреки моим попыткам всмотреться... или подглядеть. Но последняя ваша выходка слишком уж заметна, даже вопреки шарховой нити в твоем поясе и многослойным манипуляциям с тканью мира, исполненным в стиле южного луча. Ясномогучий анг - существо сложное, движения его души так же плотно затуманены, как и сам образ. Запомни.
  - Я желаю помнить лишь то, что сказал он, - упрямо выговорила Черна, морщась и прикидывая, получится ли второй раз вытянуть уголек больной рукой. - К тому же я все еще здесь, и мне плохо от мысли, что я вроде твари на хозяйской сворке.
  - О, если бы дело обстояло столь просто, - натянуто рассмеялась Тэра. - Спорить не стану, высказывать суждения тоже: ты крепко уперлась. А когда ты упираешься, слова делаются бессмысленны, ты не поверишь самым сильным доказательствам. Иди. Помни о награде обладателю клинка.
  - Заранее предупреждаю: с Бельком ради хозяйской потехи я драться не стану, не по мне противник.
  - Разве ты обрела дар прозревать истину? Или я указала твоего противника в испытании?
  Черна тяжело вздохнула, нехотя покачала головой, признавая свою исключительную бесталанность к дарам духа. За спиной сошлось створки двери. Постояв у стеночки, подпирая её плечом, и дождавшись, покуда дурнота схлынет, Черна зашагала в сторону кухни. Повара не изуверы, сколько раз им требовалась помощь в поиске диких трав или прессовке топочного торфа! Должны помнить и возместить - жирным куском.
  Белёк шевельнулся, застонал. Полежал еще немного мешком на плече и жалобно попросил спустить его на пол. Всю дорогу до кухни парень молчал, сосредоточенно и грустно хмурясь. Теплый бульон принял так же, даже не поблагодарив повара. И свежий хлеб, выделенный сердобольным пекарем, взялся крошить в варево, как труху...
  - Всякое железо изберет кузнеца и воина, - высказал вслух свою боль Белёк. - Иди к северному руднику одна. Нечего нам делить, да и не желаю я мечтать о том, что не мое ни по силе, ни по чести.
  - Позже обсудим, - пообещала Черна, мигом выпив свою порцию через край, не студя.
  
  И вот - обсудили... Белёк сдался нехотя, на торжище пошел нога за ногу, без радости. Он и теперь мотается за спиной вроде заплечного мешка с дикой травой: и веса нет, и помеха изрядная.
  Северный рудник, если верить его виду - человек пожилой, на прибывших не глянул. Вздохнул, погладил траву, льнущую к его руке и норовящую обнять запястье. Сощурился на солнышко.
  - Одна корзина не пуста, она выберет себе человека, - голос, неожиданно для столь тщедушного человека, оказался сочным и низким. - Решил я так, и будет так: думать не допущу, сразу тяните к себе, что сочтете своим. Прямо теперь!
  Черна нащупала плечо Белька и рванула парня вперед, почти роняя носом в корзины, более похожие на гнезда, нескладно сплетенные из мелкого прута. Сама тоже потянулась, наклонилась, выбирая на ощупь, а глядя по-прежнему на рудника. Будто бы падая и утопая в болотной, зыбкой зелени его некрупных глаз, двумя омутами блеснувших из-под кустистых бровей. На душе сделалось тревожно, твердая почва под ногами поплыла, вынуждая сгибать колени и через силу удерживать равновесие. Рудник был - теперь Черна не сомневалась - настоящим, а вовсе не из числа селян-посыльных, в прежние годы доставлявших железо и самозабвенно игравших чужую роль.
  - Все люди огороженных селений ушли с земель Хрога, - догадалась Черна.
  - Слабые ушли, чужие и лишние, - безмятежно согласился рудник. - Так оно и должно, мир очищается. Как пена схлынет, так и дойдет до готовности варево нового. Скоро уже, я вижу, как бурно кипят болота.
  - Но ведь они, ушедшие, и есть люди, - снова шепнула Черна, ощущая, как по спине бежит холодок. - Для кого же чистить мир?
  - А я кто, по-твоему? Я коренной, а сухостой да труха пусть вымывается да в перегной уходят, в дальний, окраинный. Выбрала корзину?
   Черна кивнула, плотнее сжимая ворох веток и понимая с растущим недоумением: пусто, легко, не далась в ладони вожделенная болотная кровь...
  - Ковать не зазорно и сильным, и коренным, - плоская линия губ рудника треснула неловкой улыбкой. - Но кровью мира из него же вырезать жизнь - не моги, если чуешь в себе силу. Клинок он - что? Он костыль для хромых и искушение для слабых. Твой друг хромает?
  Черна почувствовала, что тонет в омуте недосказанностей. Желая вырваться, она глубоко, судорожно кивнула, а когда подняла голову, рудник шагал прочь меж деревьев опушки. Под ноги ему даже в тихую хрустальную восьмицу ложились гладкие корни, а низкие кряжистые сучья виновато поджимали побеги, торя родичу удобную тропу. Словно этого мало, из-за ствола высунул длинную морду дикий буг, улыбнулся всей пастью, неумело ластясь. Со снежно-белых клыков капала слюна, бурая шкура, расчерченная заметными лишь в ярком свете дня полосами и крапинами более темного тона, терлась о кору, а мигом позже уже о руку рудника. Буг выбрался в редкую тень опушки весь, вытянулся в данные ему, могучему, полные три людских роста от носа и до основания пушистого хвоста с острыми костяными кромками. Буг припал к траве, урча и заискивающе подергивая хвостом. Рудник, кряхтя, влез на спину, сел боком, прижмурился и вроде бы задремал: его везли домой...
  - Принято думать, что дикий лес опасен и... и все такое, - хрипло прошептал Белёк, не веря глазам. - Что же я только видел? Как же так?
  - Давно знаю: мы, в стенах живущие, и есть дикари, - фыркнула Черна, отвернулась от леса и уставилась на корзинку, прижатую к груди приятеля. - Хоть кус велик? Не то выкую пшик. Вдруг да аккурат сегодня я научусь завидовать? Вроде самое время, мечты мои насквозь проржавели. Ну-ка дай гляну, что ты хапнул.
  - Я?
  Белек уронил гнездо, пискнул, поджав ушибленные пальцы левой ноги и закачался, стоя на больной правой. Пришлось Черне хватать приятеля за шиворот и поддерживать. Кажется, лишь отдышавшись и освободив руки, нащупав ушибленной ногой почву, Белёк осознал и тяжесть корзины, и свое везение, и непостижимый поворот судьбы, и почти брезгливый приговор рудника: клинок дается никчемным... Черна влепила приятелю увесистую оплеуху, обозвала пустоголовым. Велела с извинениями поднять драгоценное железо и более не ронять, тем выказывая ужасающее неуважение к крови мира. Сама она уже мчалась по торжищу, рыча на встречных, без разбора отгребая с пути всех подряд и разыскивая старшего сына покойного угольщика. Полученную из рук болотного человека руду важно до заката согреть и размягчить, перелить в новую форму, покуда она помнит волю отдавшего дар - и удачу принявшего. Для ковки требуется свежий летний уголь, выжженный из корней здешнего леса, родного для Белька.
  Суета важных дел и сопутствующих им пустых мелочей закрутилась вьюном осенних листьев, подхваченных ветром, запестрила в глазах, мешая учесть время, обманывая усталость и отгоняя мысли.
   Лишь в кузне Черна очухалась вполне надежно. Она стояла с малым молоточком в руке, полная усталости и покоя дела, свершенного должным образом. Старший сын угольщика хмурил широкие брови, уверенно целя тяжелым молотом туда, куда указал малый, серебряно-звонкий. Сероглазый пацан - младший мужчина в семье угольщика - сопел и старательно подбрасывал уголь. Белек бестолково метался вдоль стены, от волнения едва помня себя и исполняя лишь прямые указания, простейшие: раздуть меха или подтащить новую корзину. Вечер, будто сговорившись с людьми, разогнал самые малые облака и усердно ворошил закатное кострище, поддерживая тление света, позволяющее завершить дело ковки без нарушения древних заветов.
   - Исполнено? - негромко пробасил угольщик, и Черна впервые сообразила, что теперь его надо звать именно так, по смерти отца старший сын законно унаследовал дело. Если припомнить, так и прежде с сухостоем ходил говорить он, прихватив меньшого брата, пока отец суетился и готовил яму для работы. Угольщик вздохнул и улыбнулся. - А ведь так и есть, управились мы.
   - Еще нет, - коротко возразила Черна, откладывая молоточек.
   Пот застил взгляд и мешал рассмотреть буро-пепельный клинок. Ладный, не особенно длинный и достаточно узкий, нарядно обтянутый плетением узора. Лишь настоящее живое оружие само избирает рисунок шкуры. Кровь мира самовольна и капризна в работе: или охотно принимает форму, согласившись стать частью человека, или исходит на упомянутый Черной еще на торжище "пшик", выковываясь в сплошную окалину и ломкий, неделовой металл. Клинок этого дня был хорош собою без броскости и глупого блеска. Он еще хранил жар, но уже отказывался менять форму.
   - Белёк, принимай, - тихо велела Черна.
   - Руками? - неуверенно переспросил парень, хотя знал правило и вряд ли боялся сжечь кожу, скорее по-прежнему не верил, что чудо дастся ему в ладони.
   Черна фыркнула. Угольщик захохотал, огромный, чернолицый от копоти и страшный в потеках пота, как сам ночной лес. Тяжелой рукой он поддел Белька под затылок и толкнул к наковальне. Ученик Тэры Арианы облизнул губы, прокашлялся, поправил рубаху. Наконец кивнул, встал на колени, опираясь о край наковальни: жилы на больной ноге снова подвели и не захотели допустить свободного движения.
   - Я не предам тебя, - тихо пообещал Белёк.
   Ладони дрогнули, несмело потянулись к бурому горячему клинку. Левая легла на основание, пока что лишенное рукояти, правая поддела легкое острие. Клинок вздохнул и отозвался на завершение избрания звоном, неразличимым уху, но внятным всем участникам ковки. Закат, будто задутый ветерком, погас. Свечение живой стали сделалось особенно заметным. Она пульсировала заодно с сердцем того, для кого теперь была неотделимой частью.
   - Ладошки не напекло? - полюбопытствовал угольщик.
   - Хорошо, тепло, - расплылся в блаженной улыбке Белёк. - Спокойно.
   - Пора идти к Тэре, - напомнила Черна.
   Сказав неизбежное, она с долей настороженности глянула на приятеля. Неопределенность и тем более угроза перемен заставляли Белька вздрагивать. Он терял уверенность или даже делался жалок, заранее изобретая в уме худшие исходы еще не завязавшихся обстоятельств. Причем переживал не за себя, а за знакомых и - вот уж глупость - незнакомых. На сей раз, вопреки обыкновению, Белёк лишь пожал плечами, смущенно улыбнулся и приобнял горячий клинок. Охнул, хлопнул по рубахе, сбивая пламя. Живая сталь не сжигает человека, ставшего частью её, но не щадит одежду и даже волосы.
   - Прости, я сегодня рассеян сверх меры, - вздохнул приятель, удобнее перехватил клинок и понес, вежливо придерживая обеими ладонями и отстраняя достаточно далеко от одежды, стен, дверей - всего, что способно гореть.
   - Как ощущения? - ревниво уточнила Черна, знавшая понаслышке о даре крови земли, но отчаявшаяся получить сокровище.
   - Он разгибает меня, - улыбка Белька сделалась шире. - Он звенит... то есть мы звеним и нам все по плечу. Словно беды сделались вдвое легче, а радости - весомее. Черна, отчего повезло именно мне? Ты воин и кузнец, по праву и силе сталь должна родниться с тобой.
   - Кровь мира, а не сталь, - поправила Черна. Сердито растерла гудящий утомлением затылок. - Пожалуй, мне нельзя облегчать беды, иначе я вовсе перестану замечать важное, да и разгибать меня нет смысла. Все правильно, ты был нелепо и бестолково тонкошкурый, и имя у тебя, вроде как у смешного малыша, а никак не взрослого человека.
   Приятель задумчиво кивнул, снова глядя на клинок и почти не замечая коридоров, не отдавая себе отчета: впервые за время пребывания в замке он шагает по их середине, не пробуя прижаться к стене и пропустить всех, заранее сознавая или домысливая каждому встречному и попутному важное дело, дающее ему право пройти первым. Слуги от такого непривычного, нового Белька шарахались, а то и кланялись с уважением, вмиг рассмотрев перемену.
   Тэра Ариана Файенская, хозяйка замка у основания северного луча, ждала учеников в главном зале, все у того же камина, неизменно наполненного жаром души этих земель. Она сидела в кресле прямо, как и подобает во время важного приема. У правого плеча замерла безмолвная Милена, старшая ученица, еще недавно полагавшая себя наследницей всего, что составляло силу и дар Тэры. Слева от кресла едва решались дышать ученики, уже несколько сезонов обитавшие в одной пристройке с Черной и Бельком. Светл кусал губы и опасливо косился на Милену, противницу для него опасную, а то и непосильную. Уступать заранее парень не желал, хотя угадывал исход не начатого еще, но вполне возможного, поединка.
   Тэра дождалась, пока Черна и Белёк займут подобающие места, и жестом пригласила учеников встать в кольца каменного узора пола, лицом к хозяйке, образуя ровный полукруг. Помедлив и едва имея силы скрыть недоумение, Милена покинула почетное место справа от хозяйки и заняла указанный ей свободный пятачок мрамора в общем построении учеников.
   - Настало время определить каждому испытание, - Тэра обвела взглядом учеников. - Такое время неизменно совпадает с хрустальной восьмицей, но не всякий год я вижу смысл и желаю использовать право наставницы. Милена, начнем с тебя, это уже неизбежно. Кто бы ни дал тебе надежнейших гарантий, как бы ни расписал мою слабость и перемену законов мира, чем бы ни клялся - он солгал. Хрустальная восьмица - время прорицателей, мы не самые сильные и не самые главные в мире, однако же мы, вот парадокс, нужны и своим врагам, и своим сторонникам. Потому мы вправе не делить окружение на тех и иных, равно сомневаясь в привязанностях и неприязни. Ты была еще младенцем, когда я внесла тебя в кольцо стен. Я знала меру тяготящей твой род ошибки и ведала, как велик гнев мира. Но я выделила знак замка и с ним - защиту. Я даже посмела надеяться, что однажды передам тебе огниво(51) и смогу обрести свободу от долгов и забот... Но ты не залатала прореху старой ошибки, ранившей душу твою, и она истекла кровью. Не спрошу, кому и что ты сообщала минувшим летом. Зачем колебать основание замка, проверяя, чья сила сильнее - моя или того, кто обманул тебя и позже затер следы сговора? Просто сними с шеи знак и уходи. Корни спят, безопасные тропы еще целый день открыты для тебя.
   - Здесь вся моя жизнь, - в отчаянии шепнула Милена, опускаясь на колено и нащупывая нож, чтобы порезать руку и ритуально просить о прощении.
   - Огонь Файена чадит, впереди зима, я вынуждена признать и свою ошибку в твоем воспитании. Теперь уже не суть: я не смогла помочь тебе или ты не приняла помощь... уходи. У нас обеих нет выбора, срок простой жизни в стенах Файена истек.
   - Ты пожалеешь, - хрипло выдохнула Милена.
   - Пустые слова... хотя я уже жалею, такова моя слабость. Помни одно: мы сами закрываем двери и сами же открываем их. Все, что ждет тебя, зависит не столько от старых ошибок, сколько от нового выбора.
   Тэра прикрыла глаза и смолкла, давая бывшей ученице время покинуть зал. Когда створки дверей сошлось, лишив Милену права вернуться, хозяйка снова оглядела полукруг учеников, не позволяя себе замечать опустевшее место. Жест выделил Светла.
   - Тебя в кольцо этих стен привела не ошибка, а жажда перемен, хотя частью её и была самонадеянность, перемешанная с легкомыслием, но это еще не грех... Увы, дар, который ты смог зачерпнуть и взрастить, невелик. Примешь ли ты место псаря(52)? Нашей тихоне Ружане я дозволю перебраться к тебе в дом и не делать более тайны из ваших отношений. Истиной травницей(53) она станет нескоро, даже поборов себя и уделив время лесу и почве, а не тебе, пустоголовому дуралею... и не своим опасным грезам.
   - Это честь для нас, - просиял Светл, не ожидавший подобного.
   - И обуза для меня, - проворчала Тэра. Глянула на Белька. - Теперь ты. Встань у правого плеча, это твое место... пока я не соскучилась сидеть в своем кресле, так и будет.
   - Но как же мое испытание, - впервые осмелился перебить хозяйку самый молчаливый и почтительный из её учеников.
   - Лежит в твоих ладонях, еще не остыло, - усмехнулась Тэра. - Разве ты не понял? Вот ключ, сними знак и займи место. Вины на тебе и прежде не было, ты в мире здешнем гость, знак замка тебе - защита. Но отныне нет более для тебя защиты, ты сам - часть Файена, и отныне обязан стать защитником, а не слабаком, ищущим укрытия. Разве старая Тэра не заслужила того, чтобы о ней позаботились?
   Белёк пожал плечами, покосился на Черну, виновато вздохнул, признавая силу доводов, лишающих права выбирать - вопреки обретенной свободе. Повинуясь жесту Тэры, Светл и его подруга покинули зал.
   Черна прищурилась, прямо глянула на хозяйку. Она знала, чем обернется для неё удачная ковка. Осенью покидать замок тяжело, уходить совершенно не хочется, да и некуда. Нет в жизни ни цели, ни смысла: это сделалось очевидно теперь, когда кольцо стен перестало удерживать. Оно было не ловушкой, а домом. Почему так сложно понять очевидное? И почему прозрение в самом важном который раз приходит запоздало и болезненно?
   - Твое испытание, - тихо молвила Тэра и заколебалась, пламя камина опало на потускневших углях. - Можешь просто уйти, не исполняя мою просьбу, если не чувствуешь силы... и присутствия духа. Но тогда я промолчу о том, что сказала бы после испытания.
   - Что надо сделать?
   Тэра поглядела в пепельный, едва живой камин, поднялась из кресла и прошла к решетке, протянула руки, согревая их над огнем и взращивая пламя из тусклого угля.
   - Снять шкуру с Руннара. Дело непосильное, но в день синей луны, когда закрутится спайка и устои мира будут колебаться... Не стану лукавить: я не знаю, возможно ли это совершить и тогда.
   - Делов-то, - нарочито грубо буркнула Черна, шалея от нежданной просьбы. Потому что хозяйка именно просила! Отказать этой Тэре, старой и сомневающейся, было невозможно. - Снять - так снять. Одна незадача: а как же мой ошейник?
   - Учеников дурнее тебя не было ни в одном замке, - язвительно усмехнулась Тэра, не оборачиваясь. Пламя взметнулось, снова встало за решеткой рослое и яркое. - Дерни как следует цепочку.
   - Что?
   Переспрашивая, Черна уже ощущала себя не просто глупой - беспросветно дремучей и дикой! Рука нащупала ненавистный ошейник, дернула - и он остался лежать двумя обрывками в ладони.
   - Нет ошибки, нет долга. Нет и не было, - тихо сказала Тэра, по-прежнему глядя в огонь. - Есть давнее обещание одному моему... другу? Или врагу. Я часто путаюсь в определении сторон, я прорицательница, а не судья.
   - Я могла уйти в любой день, тем более в ту ночь, - вслух пояснила себе Черна, потому что правда не желала втискиваться в сознание. - Я могла и имела право.
   - Право? Сомневаюсь, - Тэра покачала головой, медленно шагая к креслу. - Скорее силу. Видишь ли, ты не столь проста, как может показаться со стороны. До сих пор ты еще... не стала собою. У тебя нет настоящей цели и нет осознания долга, сложного и чуждого прочим людям: долга без выгоды и обязательств, без вины и привязанности. Покинув замок и выбрав путь ради себя самой, ты утратишь многое, не сознавая утраты.
   - Я ничего не понимаю.
   - При чем тут логика... Мы, прорицатели, куда внятнее иных понимаем: вся логика с опорой на цепочку причин и следствий - лишь жалкая по малости верхушка гор истины, сокрытых туманом тайны, наития, непостижимых движений души и озарений духа. Порывы штормового ветра колеблют границы миров... Иди и отдохни. Белек! Не стой столбом, и ты иди. Завтра обсудим предстоящее. Пока запомните: я запрещаю вам тащиться за Миленой и вытирать ей сопли.
   - Больно надо, - хмыкнула Черна, глядя в огонь.
   - Белёк, эта... девчонка ластилась ко всем, кто готов был гладить её по шерсти, - тихо вымолвила Тэра. - Не время проверять, что она думает именно о тебе. Просто отпустите её. Так должно поступить, вот слово прорицательницы.
   - Вы прежде не начинали игр, - осторожно уточнил Белёк, хмурясь и не пряча недоумения. - Но я ощущаю в нынешнем дне кипение... зуд зреющих перемен.
   - Я не играю, лишь совершаю под давлением обстоятельств то, что полагаю неизбежным и своевременным. Идите.
   Черна покинула зал первой, в коридоре с рычанием замотала головой, словно выстояла полдня под дождем и теперь норовила растрясти бегущие щекоткой по черепу предчувствия и домыслы. Все это ей - чуждо! К тому же ноги что-то решили помимо головы и резво несут по коридору к винту южной лестницы, обвалом топота и эха - до первого яруса, прыжком под навес внутреннего двора.
   Милена как раз теперь покидала двор и уходила - тихая, первый раз за время жизни в замке согнутая. Опустив голову, она брела к арке внешнего двора. Правой рукой сжимала горловину походного мешка, дно которого терлось по камням. Белёк дернулся догнать, но попал под ладонь приятельницы, куда более жесткую, чем кузнечные клещи.
   - Иди, выбери толковый материал для рукояти своего клинка, - велела Черна и толкнула парня в сторону кузни.
   Сама она в несколько прыжков догнала Милену, уже пересекающую внешний двор, теперь с поднятой головой - аккурат так идут на казнь... Гордость предала, ноги бессильно споткнулись на пороге, под аркой главных ворот. Черне пришлось подставлять плечо и почти тащить бывшую первую ученицу через мост, чтобы слуги не нашли повода судачить об уходящей. Некоторые, и всякий знает таких в своем окружении, обожают капать ядом на чужие душевные раны.
   - Тебя как, проводить до границ лесов западного луча? Или, если хочешь, заломаю буга. В одну ночь дикого под седло не поставить, но я постараюсь, да и ты в уговорах сильна.
   - Она наверняка велела не провожать, - дребезжащим шепотом угадала Милена, оттолкнула руку и слепо побрела к лесу. - Бельку велела, и он послушался. Тебе до меня и дела не должно быть! Я всегда отравляла твою жизнь. Я ненавидела твою силу и доступную тебе простоту выбора. Я... - Милена обернулась, скалясь затравленным зверем. - Я шепнула твоему Тоху, то, что шепнула. Я была с ним еще до вашей первой встречи, и я же подстроила её по просьбе анга. Он с зимы таскался в наши леса, и делал это, было бы тебе известно, расчетливо. Ну что, наконец-то ноги отказали? Наконец-то я могу топать, куда вздумаю, без вашей тупой и лживой жалости?
   - Все вы, вальзы, с придурью, - вздохнула Черна, разжимая кулак, уже готовый нанести удар и сгоряча отплатить за боль, причиненную сказанным. - Видите одно, говорите другое, делаете третье, а душа у вас болит от чего-то вовсе уж восьмого... ладно, дикий пламень с тобой. Что было, то прошло и скоро осыплется прошлогодней листвой. Зато я познакомилась с ним. А ты вон - опять одна, ищешь то, чего во всем свете нет. Ну, что решила: буга выслеживать?
   - Уйди, - попросила Милена, спотыкаясь о первый корень опушки и падая на колени. Она некоторое время пыталась себя сдержать, но не управилась и тихонько завыла, прокусила губу, всхлипнула. Наконец упрямо встала, снова заковыляла в лес. - Серебром заклинаю: уйди.
   - Не, на меня не подействует, будь ты и первым вальзом сдохшего ныне востока(54), - фыркнула Черна. - Скажи толком, чего тебе в самом деле надо. Тогда я поскорее сделаю, что могу, и пойду отдыхать со спокойной душой.
   - Тихое место, отлежаться, - выдавила Милена.
   - Пошли, это легко, - приободрилась Черна. - Только на вторую ночь от этой корни очухаются, не забывай.
   - Тебе-то что?
   - Я думала, ты бегом к этому... Йонгару, - честно призналась Черна. - Замок у основания луча заката крепкий, но прорицательница им нужна так, что и не высказать. Опять же, сох он по тебе - аж глянуть больно.
   - Да никому я не нужна! - сорвалась Милена, снова спотыкаясь и уже не пробуя встать. Она глотала слезы и торопливо бормотала, уткнувшись лицом в спящую траву. - Никому! Только мой дар, место у правого плеча Тэры со всеми её тайнами или право быть целую ночь при мне самым лихим мужиком... А я хочу... Я хочу...
   - Серебряной ланью стоять на ладони влюбленного великана. - Черна не пробовала насмехаться, просто произнесла приговор, подцепила на плечо безвольное тело изгнанной ученицы и поволокла в лес, к ближнему логову, вырытому Тохом еще в начале лета. - Спасибо матери серебра, я не вижу ничего в грядущем. Все вы слишком дорого платите за зрение. Изломанные какие-то, в себе копаетесь, иных всех подряд норовите насквозь просветить, будто они горный хрусталь, а не живые люди. Во, логово. Рыдай, сколько вздумаешь. Завтра приволоку жратвы. Ты реши до полудня про буга-то, его еще искать, если надобен.
   - Конус тьмы тебе в сердце! - всхлипнула Милена, отползая в дальний угол, в тень. - Ненавижу. Не приходи никогда, поняла?
   - Ну, я тебя тоже видеть не хочу. Но знаю: умей ты толком ненавидеть, давно отравила бы или допекла еще как.
   - Убирайся! Вон! Убью!
   Комок земли угодил в плечо, вызвав ответный смех - и не более. Выбравшись из логова, Черна отряхнула грязь с рубахи и побежала, принюхиваясь к пряной застоявшейся осени, туманом сочащейся из почвы. На душе было так легко, что вес тела едва ощущался. Приходилось прыгать и приземляться на кончики пальцев, даже не пробуя обернуться и угадать длину каждого шага: в особенные ночи нельзя отягощать сердце ядом недоверия к чуду.
  
  
  
  
  
  
   (48) Луна у Нитля одна. То есть сейчас именно так. А надолго что-то утверждать в отношении мира, котрый себе на уме и корнями тянется во все сторны... Никто и не утверждает. Луна одна и четверть её полного периода - восемь дней. Месяц нитля - четыре недели.
   (49) Алый цвет - это растение. Он дарует, исполняет любые желания - правда, сбудутся они лишь во сне. Детей это устраивает.
   (50) Некоторые полагают, что рудники сродни лекарям для мира: кровопускание помогает снизить давление. А руда - всего лишь старый тромб из сосудов Нитля. Но вслух и тем более при рудниках подобное не говорят.
   (51) Огниво. Символ родства с живым огнем. Всякий в Нитле знает: нельзя стать хозяином замка и поклясться защищать земли в круге его влияния, не получив согласие живого огня. Передача новому человеку огнива сродни рекомендации. Само огниво может храниться в разных формах. На юге предпочитают вправлять его в боевой налобный обруч или наручье. Западный луч чаще выбирает шейные подвески. Тэра носит огниво в двойном перстне. Наблюдательные слуги в этом видели причину появления на пальце Милены черного когтя - намека и пародии на огниво замка.
   (52) Псарь: Когда ловчим удается добыть нового зверя, в замке его обустраивает псарь. Он в той или иной мере отвечает за всех лесных - но прежде иных за псахов, среброточивых и наиболее капризных. Им неволя - смерть. Надо рано или поздно допускать свободу выбора уйти - или остаться. Бездарные псари, не умеющие уговорить питомцев, - потенциальные лесники, причем самые нелюдимые из всех подобных!
   (53) Травника: Если псари отвечают за подбор и воспитание псахов, то травники - обладатели второго вида лекарского дара - совершенствуют знание трав и соков леса.;
  
   (54) Восток, утренний, или восточный луч дара: О даре востока известно, спустя полвека от его исчерпания, немного. Вроде бы, вальзы этого луча умели будить в душах нечто сокровенное. Об изъяне востока внятно помнят еще меньше. Но дар и изъян обычно поминают вместе.
  
  
  
  
  
   Глава 7. Влад. Испорченный вечер
  
   Москва, первая неделя ноября
  
   Это был первый в его жизни кабинет, выбранный самостоятельно и для "своего" дела. Влад еще раз осмотрелся, старательно выровнял рамки на парадной стене. Подборка скромная, но далеко не пустая. Лица узнаваемые для тех, кто понимает. И сертификаты кое-чего стоят, не дешевка.
   На столе, возле привезенного референтом инвестора "на деловое счастье" роскошного яшмового Будды, аккуратно и скромно пристроилась фотография. Её Влад несколько раз ставил и убирал, не имея сил решить окончательно, насколько теперь, в сложившихся обстоятельствах, уместно демонстрировать крепость семейных уз. После натянутой и откровенно фальшивой субботы, проведенной у Костика, на душе остался осадок тяжелой мути. Сам хозяин гостеприимного дома слишком радушно принимал Маришку, его жена допустила приятельницу к готовке плова и неудачно пошутила: "господин назначил тебя любимым поваром"... Всю обратную дорогу Влад молчал. Собственно, едва за спиной закрылась дверь Костиковой квартиры и исчерпалась потребность улыбаться, он впал в мрачную задумчивость и вот - до сих пор не смог очнуться. Почему Маришка позволяет так отвратительно шутить?
   - Ну, ничего, обживаешься, ага, - туша Иудушки изуродовала дверной проем. - Угости партнера кофе, давай, на правах хозяина - ухаживай.
   Влад поморщился, повернул фото так, чтобы оно надежно спряталось за Буддой, и вдобавок чуть подвинул новенький ноутбук. Иудушку опять хотелось отравить. Уже который день... Это неисполнимое желание само было подобно язве и вызывало изжогу. Хотелось курить и ругаться. Ну как может кое-кто, будучи в начале большого дела, явиться на работу в лоснящемся мятом костюме, без галстука, да еще и напялив рубаху чудовищного оттенка? Как будто в стиральную машину попала слабо разбавленная ржавчина - и осела на ткани.
   - Секретаршу еще не нанял? - уточнил Иудушка, плюхаясь в кресло для важных гостей и глазея на стену с сертификатами и фотографиями. - Учти, чтоб ноги от ушей, я с ней буду таскаться к жирным гусям. Ты-то у нас семьянин, а мне самое оно... Во, резюмешка. Зацени данные.
   - Я подберу человека, - стараясь не выходить из себя, Влад отвернулся к кофе-машине и бережно поставил чашечку под сопло, отягощенное одинокой бурой каплей.
   - Ой, не бухти, мне баба нужна, а не человек, - прямо уточнил Егорушка. - Резюмешку я положил, могу сам отнести в бухгалтерию... кстати, у нас уже есть бухгалтерия?
   - В головном офисе инвестора.
   - Знаю. И туда могу отвезти, - напевно пообещал Иудушка. - Чего возишься с кофе?
   Влад аккуратно положил два кусочка сахара на второе блюдце - свое - и поставил обе чашки на низкий столик. Подвинул одну Иудушке и сел в кресло напротив неопрятного партнера. Теперь, как усвоил по опыту Влад, ему предстояло выслушать нечто сокровенное о новом хобби Егорушки - почти всегда имеется таковое, подцепленное от очередного полезного крутого "другана". Следом за хобби неизбежно будут изложены прогорклые старые сплетни и по мере сил изловлены свеженькие. Общаясь с Иудушкой плотно и каждодневно, Влад все чаще представлял себе этого жирного типа сгустком клея, собирающего на себя мух... И каждая - сплетня, и у всякой лапки в дерьме замараны. Внутренняя склонность к порядку вопила благим матом и требовала дать Иудушке в жирную его харю. Сцапать за лоснящиеся лацканы пиджака и засунуть в огромную стиральную машину всю эту тушу. Пусть покрутится. Вот уж кому не привыкать.
   Влад старательно улыбнулся, поправил блюдце и по часовой стрелке размешал сахар, наблюдая пенку. Первоклассный напиток... Эту кофе-машину он заказал с особым чувством, компенсируя себе все порции дешевой бурды, перекусы в фастфудах и иные унижения маленького человека в большом городе. Он теперь вне толпы. И - деньги не пахнут, в отличие от кофе. Сейчас Влад имеет даже в постоянной части дохода куда больше, чем планировал при удачном карьерном росте в обозримом будущем. Еще есть проценты и опцион. К перечисленному прилагается обязанность быть любезным с Иудушкой. С тем, кто, по мнению инвестора, приманивает и ублажает самых жирных клиентов, формируя основу успеха проекта.
   - Удивительно, как ты умеешь расположить к себе непрошибаемо толстокожих людей, - честно польстил Влад. Он знал за собой это качество и полагал его достоинством - умение искренне хвалить. - Это дар, Егор... Признаю, именно дар.
   - Ка-анечно, старик, зришь в корень: денежки любят таких вот энергичных людей, как я. И еще. Я подкинул шефу мега-пробивную идейку, он экзальтирует. Сейчас введу тебя в курс дела, уже можно. Это касается сервисного пакета. Кстати, завтра поеду щипать узкоглазых и узколобых, ну - тех самых, - поделился замыслами Иудушка. - Некошерное дело, обманывать убогих... Сбацай до утра презентацию и качни мне в личку, я прям теперь закину тебе мыслишки. Вроде были же, я все обмозговал, я же - мегамозг...
   Егорушка погладил себя по волосам, слегка прилизанным и не очень чистым. Улыбнулся напоказ и откинулся, широко размахнув руки по подлокотникам кресла. Затем он добыл из нагрудного кармана смартфон с электронным пером, любимый свой гаджет. Принялся бормотать и тыкать в экран, целиком пряча перо в толстых пальцах. Так Иудушка изображал озарение, скорее всего искренне веря, что он именно теперь выглядит со стороны круче Пушкина. Последнего Егорка обожал звать неудачником при подходящих гостях. При иных Пушкин менялся на Макаревича, Шумахера или царицу Савскую, лишь бы было "в масть". У любого чужого кумира Иудушка находил и со вкусом отрывал ручки-ножки, то есть подбирал непригляные фактики, наглядно показывая эрудицию, а заодно тренируя монолог, нацеленный вовне и обязанный вскрыть железобетонные шкуры потенциальных жертв охмурения...
   - Вообще-то я учился в одном классе с родственником того самого Радзинского, и был в гостях у них, так запросто, да, - светски вздыхал Егорушка, тыча в экран. Значит, сегодня он был в образе театрала или интеллектуала широкого профиля. - У нас был тот еще класс, сплошные знаменитости... Я таких людей знаю... И они ценят меня. Знаешь, сколько френдов лайкнули мой вчерашний пост? Ка-анечно знаешь, молчишь от зависти... Я сам себе иногда завидую, старик. Возьмем хотя бы свежий театральный скандальчик... Я приложил руку, тему углядел и кому следует дал идейку.
   Влад вздохнул, поставил пустую чашечку - костяной фарфор, а это тоже значимая деталь... Взгляд на этот фарфор помогал куда проще воспринимать Иудушку.
   Истыканный пером смартфон запищал, и Владу показалось, что аппарат не выдержал пытки. Иудушка поморщился, заранее распахивая широкий рот, чтобы выпустить в мир достойное случая заявление, уничтожающее собеседника до начала разговора... Но увидел номер и подобрался, вскочил, сдвинув коленом фарфоровое блюдце к самому краю стола. В следующее мгновение Егорушка уже сопел по стойке "смирно", уподобленный анекдотическому прапорщику-службисту. Он даже одернул мятый пиджак и попробовал нащупать узел несуществующего галстука.
   - Да, да, слушаю, - выдохнул Иудушка деловито, быстро и чуть подобострастно. Он заранее улыбался, хотя его наверняка именно теперь материли. - Ка-анечно... а как же? Да. Вот, совершенно верно, собирался... К вам? Уже. А по поводу идей, ну - я вечером... А, ну да, само собой, сервисный пакет - дерьмо, я говорил Владу, дотягивать надо. Да, мы постараемся. Ка-анечно...
   Егорушка выбрался из тесноты меж креслом и столиком, чуть не потеряв равновесие - и метнулся прочь из кабинета. По своему обыкновению, разговор с инвестором он предпочитал вести приватно. Это создавало ощущение приближенности к сокровенным тайнам мира. Сверх того, и Влад это прекрасно знал, всякий деньговладелец умеет кстати ввернуть волшебное слово "дерьмо", вцепиться в загривок и ткнуть в вонючее мордой, полагая такое действие лучшим рабочим стимулом. Опционы опционами, думает он, а для придания ускорения добротный пинок по заду - средство древнее и куда более надежное.
   Влад снова изучил чашку, на сей раз не радуясь классу фарфора. Просто отметил, что она грязная, что секретарши пока нет. Длинноногая дрянь из "резюмешки" Егорушки почти неизбежно вселится в приемную, она-то едва ли сочтет для себя возможным портить ногти хоть какой работой.
   Следом за первой гаденькой мыслишкой потянулись, как муравьи на сладкое, новые, столь же кусачие: тут вся фирма - три человека, продаж пока что никаких, на каждой встрече потенциальные партнеры хмыкают и пожимают плечами. Мол, резвые вы ребятишки, а только мы и не таких повидали, попробуйте выжить в первый год и вырасти во второй, а там и мы подтянемся... Приезжать к людям после Иудушки тяжело: он умеет знакомиться с самыми недоступными, это правда. Однако по себе оставляет столь сложное воспоминание, что и не передать. Приходится, в общем-то, строить коммуникации заново, по ходу разговора выясняя с неприятным удивлением: Егор успел наобещать невесть чего. Сказать теперь, задним числом, что ресурсов нет - потерять зацепку. Подтвердить обещания - принять на себя заведомый провал дела, ведь обвинят-то не Иудушку, он прокричал и исчез, он не умеет общаться дольше, чем пьется кофе. Наконец, он всегда обращает на собеседника менее внимания, чем на себя, свои идеи и свои очередные вычурные хобби...
   - Во, готово, отсылаю, - сообщил Егорушка, возвращаясь в кабинет и снова рушась в кресло. Судя по избытку оптимизма в голосе, взбучку он получил изрядную. - Уже у тебя в почте... Владик, нам нужна презентация, ты понял? Такая, чтобы дикари обделались жидко и мощно, прям фонтаном. И еще: шеф сказал, надо оформить срочную байду по теме налика, мы ж пока убыточные. Вот телефон нотариуса. Позвони через полчаса и скажи, что ты от Георгия.
   - Слушай, или презентация, или б-байда, - не выдержал Влад, щетинясь и меняя тон. - Время - оно не тянется и не замирает по твоей у-указке, понял?
   - Ты генеральный директор, не я, - широко улыбнулся Иудушка и задышал через рот, как-то по-собачьи и на редкость паскудно. - Надо, Владя, надо. Ты нервами на меня не тикай, ага? Никто не обещал, что будет легко. Ровно через полчаса звякни этому, от Гоши. Ну, я пойду, вечер, время тусить.
   - Не надорвись, - посоветовал Влад.
   - Ка-анечно, тут ты прав, - оживился Егорушка, энергично дергая указательным пальцем. - Печень у нас, людей, непарный орган. Грубейшая ошибка творца.
   Иудушка покинул офис, напоследок сообщив несколько нетривиальных фактов о печени и алкоголе. Бормотал он без выражения, просто по инерции: Влад не входил в группу тех, кого надлежало потрясать уровнем захламленности памяти, многими принимаемым за интеллект.
   В опустевшем кабинете стало куда спокойнее, появилась возможность снова ощутить себя хозяином положения - пусть и несколько иллюзорно, на жалкие полчаса. Влад воспользовался передышкой, позвонил на прежнюю работу, поздравил пассию сисадмина с днем рождения. Выслушал много занятного, но не афишируемого. Собственное умение добывать сведения приободрило. Влад поставил на прежнее место фотографию Маришки и погладил смартфон. Позвонить? Повод найти не сложно: например, допустимо уточнить, прошел ли перевод на карточку... Хотя нет. Этот разговор получится сухим и коротким. Слишком коротким и опять - не таким, какого хотелось бы.
   Влад вздохнул, разбудил ноутбук и принял почту. Просмотрел письмо Иудушки, изобилующее треугольными скобками с троеточиями внутри: типа вот тебе, партнер, идея, а ты уж наполни, я-то сделал главное, зацени. Главного было - пять строк, и те никуда не годны. Прочее же, именуемое Иудушкой "простейшая техническая работа" - это бессонная ночь, и еще пойди управься к утру. Чувствуя себя Золушкой, скособочившейся над грудой несортированной фасоли, Влад картинно застонал и в два движения завершил работу системы. Экран конвульсивно мигнул и угас.
   - Добрый день, я от Георгия. Очень приятно, Владислав. Нет, вполне доверяю и не намерен вникать в то, что составляет предмет вашей компетенции. Как я понимаю, услуга оплачена и детали согласованы. К семи? Диктуйте адрес, тогда и скажу наверняка. Да, примерно представляю... Я постараюсь, но сами учтите, час пик, пробки, ехать неблизко. Понимаю, что офис у вас официально до восьми и надо успеть, это в наших общих интересах.
   С особым отвращением оттолкнув смолкший телефон, Влад уставился в записи. Адрес был - мечта любого продавца автонавигаторов. Один раз разыскав такой вслепую, да еще вечером, люди бегом бегут и без жалости платят за самую "навороченную" модель. Потому что добраться туда - это полбеды. Реальный квест для чемпионов - это в серых плоских сумерках выбраться из промзоны, все более напоминающей иллюстрацию к пост-апокалепсической игре...
   - У меня-то есть навигатор, - ободрил себя Влад.
   Он прошел к шкафу, бережно снял с вешалки новенький кашемировый шарф, погладил, радуясь прикосновению элитной вещи. Расправил шарф на груди и быстро накинул пальто - то самое, еще из прошлой жизни наемного менеджера среднего звена. На миг представив, что в офисе есть секретарша, Влад покинул кабинет. На столике остались невымытые чашки. Это было вопиюще и сильно походило на бунт, особенно при его немалой любви к порядку. Но мыть костяной фарфор после Иудушки...
   Корейский "паркетник" подмигнул хозяину со служебной парковки, обещая сберечь общую тайну, внятную многим, но все же не всем: да, он переднеприводный и в минимальной комплектации, но снаружи этого и не рассмотреть, тем более при беглом взгляде. Поколдовав с навигатором, Влад резво вырулил с места и влился в городское движение - плотное, как цветущее застоявшееся озерко. Тут и там вспыхивали болотными огоньками "стопы", но это была еще не пробка, способная засосать всех и вся, удушив любые планы. Пользуясь знакомыми объездами и иногда ругая слишком уж педантичный навигатор, Влад прорывался к кольцевой, поглядывая на часы и втайне радуясь тому, как ловко он успевает выскользнуть из ловушки вечернего города.
   Вообще разговаривать с собой - дело последнее, но слушать музыку не хотелось, радио - тем более. По спине невесть с чего пробегали короткие, как удар шквала, волны холодка. Перед глазами проявлялись и пропадали вроде бы совершенно ничтожные детали. Да так внятно, что это мешало вести машину. Вот Костик на празднике, вид у приятеля странный, он то смотрит на Маришку, то дергает шеей, словно собираясь нечто сказать, но не решаясь. Если разобраться и вглядеться в картинки, заново осмысливая тот вечер... так он не на Маришку глядит, и можно подумать нелепое: наоборот, ждет, когда она уйдет, чтобы переговорить наедине с Владом. И, досадуя, принимается шутить про любимого повара, уже прямо выпроваживая гостью на кухню и призывая жену в союзники. Зачем?
   О чем хотел сообщить, вот более верный вопрос! В целом ответ вырисовывается: о том, что обещал не рассказывать. Маришке обещал? Глупости... Мишка здоров, да и жена выглядела в тот вечер блестяще, шутила, улыбалась. Зато едва покинув дом Костика, замкнулась и сникла.
   Или вот видение, не менее навязчивое: руки Егорушки. Это из вчерашнего дня, совсем уж ненужное, ну зачем оно припомнилось? Войдя в кабинет, Влад обнаружил партнера в своем кресле. Егорушка барабанил толстыми пальцами по крышке ноутбука. И что с того? Он так устроен, руки всегда в движении, и часто они подрагивают мелко, как-то потно. Бред: потно подрагивают, что за сравнение? На ноутбуке Иудушка не работал: мышь осталась сухой и не засаленной, хотя кое-кто вонял китайской лапшой на весь офис. Есть лапшу Егорушка умудряется так, что бывает после обеда заляпан аж по манжеты...
   - Я просто устал, - сказал себе Влад. - Пустяки. Все мы строим свое будущее сами, я выдержу, это мой шанс. Я уже не мальчик, я не хочу однажды стать нищим стариком на госпенсии. Я сильный и все держу под контролем.
   Навигатор, словно в насмешку, немедленно предложил притормозить: впереди камера замера скорости. Хотя куда уж, и так пешеходы обгоняют. Влад нащупал сигареты, поморщился, нарушая данное себе однажды обещание не курить в машине. Голубоватый дым поплыл, успешно маскируя нелепые видения. Постепенно напряжение схлынуло. Все сделалось в должной мере буднично.
   Впереди не менее часа дерготни по пробкам, затем формальности на месте, вряд ли длинные: наличка пойдет "в черную", а такое дело не решается в очередях. Пока же, по дороге, можно и нужно обдумать презентацию.
  
  
  
  
   Глава 8. Черна. Безнадежный бой
  
   Нитль, замок Файен, вторая восьмица синей луны
  
   По мнению Черны, ношение полного доспеха - пытка, мало с чем сравнимая по изощренности.
   Она знала заранее, как все будет. То есть, ей казалось, что представления верны, схожий опыт имелся: трижды приходилось свыкаться с разными доспехами, исполняя задания Тэры, более похожие на прихоть. "Принеси мне грибницу(55)", - так сказала прорицательница, когда Черна по наивности ждала сладкую лепешку и поздравление со своим двенадцатилетнем. Она едва сдержала слезы и даже, помнится, четыре дня не могла убедить себя в посильности общения со злыдней, невесть как получившей в распоряжение замок и хранящей огниво. Ружана тогда тоже молчала, склонив голову, она вымачивала травы и шепталась с их корнями, делая вид, что не замечает ровно ничего. Она всегда была тихоней и старалась отсидеться в сторонке от опасных распрей. И, если это не особенно ловко удавалось - бежала со всех ног к Светлу, с разгону ныряла за его спину и там жалобно всхлипывала. Парень неизменно расправлял плечи, он гордился правом защищать, тем, что признан достойным, надежным. У каждого, в общем-то своя слабость...
   Первый в жизни доспех приживался трудно и медленно, хотя то был легкий, неполный набор. Оно и понятно, дикая грибница опасна, однако же она не буг и, тем более, не сам Руннар, создание, для которого нет видового обозначения. Один он такой, то ли слуга Тэры, то ли раб, то ли вовсе часть её самой, пусть и неосознанная, подспудная... Безмолвный, предельно чуждый всему людскому, настороженный равно к лесу и замку, не умеющий играть и проявлять любые иные признаки личностного поведения. Черна постепенно выведала, что единственные в своем роде существа имеются и при некоторых иных замках, что их появление обыкновенно как-то связано с точками надрыва целостности мира.
   Знаменательно и то, что теперь длится восьмица синей луны, и она неизбежно создаст новый надрыв, так сказала Тэра, а кто может знать вернее? Она прорицательница. К тому же у неё имеется Руннар, добытый невесть откуда и так, что никто из людей замка не помнит, когда... Что означает забывчивость людей? Лишь одно: складки не нарушают миропорядка, его колеблют и расслаивают сложные спайки, о каких Тэра говорит "с противотоком" и упоминает многослойность.
  
   Краповый доспех шевельнулся, глубинные слои рывком сжали поясницу и поползли, плотнее сплетаясь с внешними. Кожу облил невыносимый, подобный кипятку, зуд. Черна скрипнула зубами, но смолчала. Четвертые сутки проволочная дрянь, ничуть не похожая видом и поведением на мирный крап, заплетает тело и превращает жизнь в кошмар наяву. Один Белек, в считанные дни ставший для всех господином Бэлом, не брезгует сидеть рядом, скрашивает болтовней тяготы врастания в доспех. На вид Черна теперь зелена всей кожей, еще заметной на лице вне узора стеблистой плоти доспеха. Настроение подстать виду - мерзкое, речь невнятная, да и запах от подсыхающего рудного крапа, еще не отнявшего корней от подкормки - отвратный.
   - Пить хочешь? - спросил Бэл, глядя в самые глаза и норовя угадать ответ. Было понятно, что он выговаривает одни и те же слова в десятый, самое малое, раз. Мерно, устало и настойчиво. - Черна, ты слышишь? Моргни. Вот, молодец. Ружана приходила, смотрела крап. Разрешила тебя обнадежить: к утру он втянет последние корни. Жжение пройдет.
   - Сама бы и вделась в эту дрянь, - прорычала Черна, едва понимая сказанное. Но упрямство не позволило замолчать. - Пить хочу, но не могу, хватит на меня пялиться, вали отсюда.
   - Не могу, это вчера я сидел подле тебя из прихоти, а теперь пребываю тут по воле Тэры, - строго сообщил Бэл. - Силы пришли в движение. Тэра сказала, что трение слоев мира велико, спайка будет глубинная, почти что до плоскости (56). Разрыв возможен раньше, чем она видела прежде. Тебе надо к рассвету быть в лесу. После того с Руннара не снять ошейник, понимаешь?
   - Дался ей этот зверь, - буркнула Черна, заставляя себя ворочаться и тем ускоряя втягивание корней. - Мало ей иных шкур. Шубка у неё зимняя из ручного белопуха(57). А белопуха я сама добыла ей, угодить хотела... Чер меня скогтил, лезть в предгорья и искать. Пусть бы кашляла себе, старая карга.
   - На кого из вас ты наговариваешь? - укорил Бэл. - И к чему приплела каргу(58)? Её-то никто не просил добывать, вот уж истина.
   Черна выругалась и замолчала, продолжая упорно и ритмично ворочаться с боку на бок в илистой вонючей нише. Зал доспехов, как и подобает, был в замке устроен на нижнем уровне подвалов, вдали от солнечного света и людского непокоя. Тут хранились сухие корни, спали до поры, когда травники их приголубят и уговорят знакомиться с тем, кто нуждается в помощи. Рудного крапа допроситься у леса и прежде удавалось так редко, что он вошел в поговорки наравне с кротким бугом и стройным каргом, обозначая небыль и невидаль. Во всех запасах замка Тэры отыскался всего-то один старый отросток, и он оказался упрям. На слова Ружаны не откликнулся, а когда девушка попробовала грубо облить его кипятком, скрутился на руке и взялся пережимать запястье. Так бы и остаться Ружане калекой, не прибеги на её вопли меньшой сын угольщика. Он стал учеником Тэры аккурат четыре дня назад, едва снял корень с руки травницы и, строго отчитав, погрузил в жирную болотину, заготовленную в нише на полу. Хозяйка замка задумчиво кивнула, не обратив и малого внимания на стоны Ружаны. Поманила мальчишку, долго смотрела в его пепельные глаза,так и не вернувшие детскую синеву.
   - Вростом будешь зваться, душевно уговариваешь корни, - сообщила Тэра свое решение. - Нет на тебе настоящей вины перед миром, однако же время требуется, чтобы ты взглянул на себя со стороны. Ты - часть леса, но принять это сможешь лишь вне его границ. Если пожелаешь принять. Понял ли?
   - Нет, - смутился мальчик, пряча за спину грязные, пахнущие болотом руки.
   - Потому и нет в тебе настоящей силы. Пока - нет, и даст ли тебе мир время взрослеть, еще вопрос, - Тэра задумалась и ушла, не прощаясь.
   Черна застонала и медленно поднялась на ноги, отдирая себя от пола совершенно по-настоящему. Темные мелкие отростки шевелились вдоль левого бока сплошным пролежнем, шелестели металлически, иногда звонко вздрагивали натянутыми струнами - занимали свое место в полном доспехе.
   Что бы ни говорила Тэра и что бы ни имела в виду, это не важно.
   Сложно и ложно - слова слишком похожие, и вряд ли напрасно. Они, по мнению Черны, годны для людей особенного склада. Пусть Бэл грызет себя, или вон - Тэра. А пуще обоих Милена, которая ничего не может сделать толком и по душе исключительно оттого, что дано ей много, а силенок поднять ношу да тащить - пока что нет. Вот и копается, и ругается, придавленная тяжестью дара. Другим жить не дает и сама еле теплится.
   - Отчего наша Тэра делает то, что вроде бы не следует делать? - едва слышно прошелестел Бэл, подставив плечо и помогая выбраться на край ниши для взращивания доспеха. - Я ведь вижу, она не желает того, что намечается, и все же сама толкает события в самое бурное и непредсказуемое русло из возможных. Черна, что скажешь?
   - Жрать хочу, - сообщила Черна, скалясь и ощущая привкус стали на зубах. - Жрать, спать и чесаться. Вдумчиво чесаться обо что-то железное. Хотя нет, железное мне теперь - на два движения.
   - Я говорю о важном, - обиделся Бэл.
   - Ты врешь себе и мне о пустяках, хотя желал бы спросить, далеко ли я проводила Милену и сильного ли заломала ей буга. Хорошо же, я скажу тебе... что думаю о Тэре и её делах.
   - Ты невыносима. Значит, объезженный буг у неё есть. Уже облегчение.
   - Сам начал. Знаешь, чем пророки отличаются от прорицателей?
   - Она ушла безопасно, по спящим корням, ведь так?
   - Не знаешь, - кивнула Черна, отметив растущую послушность тела. Она потянулась, повела плечами и огляделась. - Никто не знает из вас, вальзов севера... пока не попробует. Идем, мне надо увидеть Тэру. Не желаю следовать её слепым глупостям тоже - вслепую. Пусть хоть что скажет, пока есть время на треп.
   - Йонгар прибыл, хозяйка с ним говорит, - досадливо тряхнул головой Бэл и вернулся к главному. - Куда она поехала?
   - Что без рудного клинка, что с ним, ты все одно, недотепа, - вздохнула Черна. - Хотел беречь Милену, нечего было раздумывать и слушать приказы Тэры. Ты вообще кто - человек или так, к стеночке прислонился и тем самым держишься на двух лапках?
   - Тэра делает нечто непонятное, - звенящим от обиды голосом повторил Бэл. - Я тут, потому что я должен быть тут, я знаю это, понимаешь? - Он ссутулился и оперся на стену. - И там тоже должен быть. Почему у тебя все просто, а прочие, вроде меня, постоянно топчутся на распутье?
   - А ты бегай по лесу напрямки, - заржала Черна.
   От избытка радости обретения единства с рудным крапом она хлопнула приятеля по плечу и виновато отдернула руку, когда Бэл пролетел через весь зал и кое-как успел извернуться, чтобы встретить стену хотя бы не лицом...
   - Прости.
   - Не хочу более мечтать об участи анга, и с чего мне взбрело в голову, что важно быть тут и стоять за твоей спиной? - Простонал Бэл, с трудом поднимаясь на ноги и щупая плечо, - бедный наш Руннар.
   - Может, ты и научишься бегать напрямки, - заподозрила Черна, рассматривая свою руку, отливающую в слабом подвальном свете синевато-серым узором вареной рудной крови. - Не зашибла?
   - Нет. Ты хоть понимаешь, что вопрос довольно... обидный?
   Черна отвернулась и в несколько прыжков добралась до лестницы, слушая тихий, едва различимый уху шелест собственных стоп. Кованые перила в два пальца толщиной были сильно попорчены на пяти нижних прутьях: те, кто получал доспех в этом зале, не всегда могли сразу поверить в обретенное и усмирить детский восторг своего обманного, поверхностного всемогущества. Вязали прутья бантами, плели косичками.
   - Ковать не могут, зато уродовать мастера, - пожурила недорослей Черна, первым делом выправив знакомый излом ковки, собственную памятную глупость пятилетней давности. От соприкосновения с рудным крапом перила вроде бы оживали, делались податливы и пластичны. От трения грелись при надобности. На короткий нажим отвечали звоном, сбрасывали окалину, гордясь обновленной полировкой. От бестолкового, но притягательного занятия Черна едва уговорила себя оторваться: нет времени. Она взбежала по ступеням до главного коридора. Дождалась Бэла и приняла из его рук просторный плащ. Выслушала: оказывается, Тэра не велела при госте появляться так, чтобы он смог опознать.
   Не оспаривая очередную прихоть прорицательницы, Черна набросила плащ, поправила капюшон и надвинула ниже. Серый пух дуффа колыхнулся, расправляя ворсинки, застрекотал синеватыми искорками и выпустил первую волну тумана, пахнущего дождливым летним вечером. Вот теперь кожный зуд сгинул окончательно, само ощущение доспеха тоже пропало, словно выпустив тело на свободу.
   Гибкой походкой Милены, помимо собственной воли охотящейся на очередного недотепу, Черна прошествовала к дверям главного зала.
   - Я занята, если это тебе интересно, - насмешливо сообщила Тэра, едва образовалась самая малая щель и звуки из зала смогли добраться до слуха тех, кто пока что остается в коридоре. - Дозволяю войти, всяко уж быстрее ответить, чем выставлять тебя прочь иными способами.
   Черна сделала три шага вперед и поклонилась, не поднимая капюшон. Йонгар - а он сидел в кресле рядом с хозяйкой, Черна видела из-под края капюшона лишь добротные сапоги - охнул и закашлялся, путаясь в вопросах и догадках, как в самой гибельной паутине. От себя ни у кого нет защиты, вот уж - истина. Чужой замку Тэры вальз именно теперь боролся с непосильным врагом. Первая дама севера пристально наблюдала его лицо - а зачем еще она допустила бы в зал ученицу, прервав по чужой прихоти беседу с гостем?
   - Вопрос я знаю, чего уж там, - сполна изучив недоумение собеседника, проворковала Тэра. -Ты права в одном, а именно вот в чем: у меня нет ответа. Но решение искать ответ в безответности и есть путь... напрямки, как сказала бы ты. Этот выбор дорого обойдется и породит массу ошибок. Но пусть так! Он закроет старые счета и преумножит новые, чего я и желаю. Не буду обсуждать и отменять того, что в моем праве. Да, действуем вслепую. Да, мне не жаль тебя... никого не жаль. Помнишь грибницу? Именно тогда я сказала тебе важное. Ты была в гневе, слова должны были впечататься, оставив глубокий шрам... Так что поройся в чулане своей нелепой памяти, где пустякам уделено больше места, чем иному, жизненно важному. Пошла прочь, это все.
   Черна склонилась глубже, медленно и красиво выпрямилась, отвернулась и двинулась к порогу мелкими незаметными шагами, позволяющими со стороны заподозрить - она плывет. Йонгар повторно поперхнулся и сипло спросил, отбросив всякую вежливость вальзов, предпочитающих не лезть в чужие дела и тем более не выказывать свою неосведомленность:
   - Это... кто?
   - Ученица, - излишне коротко ответила Тэра. - Вы не передумали? Оказывая содействие нам, вы ставите под угрозу многое для себя и запада.
   - Мой отец жил в мире твердых форм и надежных якорей(59), - голос Йонгара более не выдавал его подлинных чувств, звучал свободно и уверенно. - Я знаю о таком порядке вещей достаточно, чтобы понимать свой выбор и действовать... не вслепую. Но я готов дать более надежные основания для доверия, если получу ответ на первый свой вопрос. О происхождении Руннара.
   - Разве нам нужен кто-то, умеющий помнить ответы? - спросила Тэра у каминного зала, и пламя Фпйена загудело с отчетливым неодобрением.
   Туман дуффового плаща испуганно склубился и потек в коридор, опережая движение Черны. С живым огнем не спорят, в каминном зале - тем более. Дверь закрылась с тихим щелчком, лишая Черну ответа на вопрос, который она полагала важным. Очень скоро Руннар станет её врагом. Разве это не дает права знать о нем чуть больше, чем допустимо в иные дни?
   Зверь в замке давно. С лютых(60) зим, кажется. О том времени полувековой давности помнят немногие слуги и анги. И они предпочитают молчать. Еще бы! Примерно тогда Тэра Ариана Файенская перерезала горло Астэру Мерийскому, первому вальзу востока. О причинах её поступка известно еще меньше, чем о природе Руннара. О причинах настойчивости в постановке востока на якоря(61), проявленной все той же Тэрой, порой весьма неразборчивой в средствах, известно еще меньше. Тайны склонны копиться и слипаться, как комки грязи. По мнению Черны, не только это роднит тайны - и грязь...
   От северного окна в торце длинного коридора без звука подкралась Ружана, привычно озираясь по сторонам и опасаясь невесть чего. Подала кубок с теплой медовухой на травах. Исподлобья глянула на Бэла, пожевала губы, сомневаясь в том, годен ли для разговора лишний человек.
   - Я знаю про Руннара, - едва слышно выдохнула Ружана в пух плаща, так, чтобы туман выпил звук и не позволил коридору нацедить хоть малое эхо. - Слышала... летом, когда тут была королева. Её вальза Милена водила по стене. Тот сказал, что Руннар точно - сгусток крови дракона(62). Нельзя высвобождать его из шкуры, разве допустимо такое - да пролить в лесу, на родные корни? Черна, я никогда тебя не просила, но я травница... Умоляю, не губи всех! Черна, наша хозяйка в угарном духу, ей видится смутное и она совсем не в уме, понимаешь? Черна... Черна, я перебираюсь в дом к Светлу, праздник у нас, душ слияние, не губи.
   - Шла бы ты, и куда подалее, - досадливо пробормотал Бэл, трогая рукоять рудного клинка. - Бегом!
   Последнее слово он не выкрикнул, но выговорил внятно, в полный голос. Эхо хлестко ударило по коридору, Ружана охнула, присела и опрометью бросилась прочь, забыв о кубке. Он, опущенный на пол вороненой рукой в доспехе, так и остался стоять у порога каминного зала. Черна облизнулась, гадая, какой теперь на вид её язык и что за тон у зубов? Вдруг они острее прежнего и торчат, не прикрытые губами?
   - Даже не раздвоенный, - догадался Бэл, тихонько рассмеялся и погладил по плащу на предплечье. - Что-то надо из кузни? Оружие... Не знаю, что еще?
   - Мне такой - оружие? Камень для полировки когтей, разве - его, - без радости хмыкнула Черна. - Если тихоня права, замок придется двигать на новое место. По осени - дурное дело, тяжкое. Не боишься, первый ученик?
   - За тебя боюсь, за Тэру, за... за Милену особенно, - шепотом закончил фразу Бэл. - Тэра не в уме, сам вижу. Чую. Только разве прорицателям это вредно? Она теперь в духе, сильно и глубоко в духе. Ни мутности, ни тьмы бессребренной. Пусть будет по воле её, я осознанно принимаю выбор Тэры.
   - Принимай, умник. А мне интересно заломать зверюгу, - призналась Черна. - Ох и крупный он! Почти что страшно, да? И вот: Ружана наша, похоже, опять жабьей икры(63) нажралась, подслушивает. Иначе откуда бы ей знать то, что было сказано Йонгаром?
   - Я разберусь с запасами икры. Это не сложно. Со Светлом тоже поговорю, пусть вразумит. Нехорошо подслушивать.
   - Где Тэра указала место для ошкуривания?
   - На северной поляне, близ стен, - отозвался Бэл, охотно меняя тему. - Уже все готово, Врост вторую ночь бродит, совестит старые деревья, место выравнивает. Старательный парнишка и дар у него - ого-го, я ничего подобного не видывал.
   - Много мы тут видывали, поверх крон(64). Ты ведь еще застал старые времена, когда можно было - поверх? Свободно...
   - Снится иногда, - улыбнулся Бэл. - Но отчетливо не помню. Восток крепко встал на якоря(65), когда мне было совсем мало лет, что я могу помнить? Первый год в этом мире жил. Только ощущения еще приходят во снах, и они вызывают восторг и отчаяние, мы утратили слишком многое тогда.
   - Потому я и вскрою ему шкуру, кем бы он ни был, - заверила себя Черна. - Где искать точку срыва?
   - Скорее всего, загривок возле основания шеи, - с сомнением предположил Бэл.
   Они миновали ворота и зашагали к опушке, постепенно забирая к востоку и не придерживаясь тропинок. Дуфф, растение ночное и довольно робкое, плотнее прильнул к телу, ощущая скорый рассвет и заодно желая согреться и попросить о защите. Он и туман-то напускал не со зла, просто норовил спрятаться, а люди иной раз по недоразумению связывали нападение крупного зверя и туман, возникший в нужном месте и создавший условия для коварной засады.
  
   Утро высветляло горизонт и чернило кромку леса. Трава клонилась, выгибалась крутыми дугами, отягощенными бахромой росы и путаницей мокрой паутины. Природный туман, холодный, впитавший цвет нынешней луны и её беспокойство, клоками катился через луг, поддаваясь игре сонного ветерка, но застревая возле всякой преграды, будь то даже стебель сухого краснобыльника(66). Волглая трава без звука пропускала Черну, да еще и сторонилась, вздрагивая и роняя слезы росы: рудный крап та еще напасть, кого угодно попрет с обжитого места, удушая корни и срезая стебли. Его не то что трава, его вековые деревья опасаются. Прячут в сердце болотистого леса, баюкают, уговаривают не выказывать попусту норов.
   Подготовленная поляна показалась из-за макушки пологого холма как-то сразу, будто устала прятаться. Черна приостановилась и осмотрелась. Широким узором лежали лозы жароцвета(67), осенние, жухлые, но еще способные дать бледное лиловое свечение. Они сплетали рисунок исконных знаков единения сил и мирового выбора. Это было более чем странно: сама Черна в выборе сложностей никогда не испытывала, а именно теперь ей и выбирать нечего, затеянное Тэрой дело катится так споро, что поди останови.
   Руннар неподвижно лежал вне узора, едва различимый в ночи древесных теней. Он тоже не выбирал, как все носители ошейников. Однако узор выложен полный, это долгий и утомительный труд, и вряд ли кто-то свершил бы его без помощи вальзов замка, самой Тэры и её гостя Йонгара. Дело уже исполнено до конца, до выправления границ силы, но и теперь вдоль лоз бродит Врост, изредка нагибается и поправляет листья. Под его пальцами синеватое сияние делается ярче, теплеет.
   - Уговори Тэру встать ближе к опушке, вон там, - велела Черна, с подозрением осмотрев поляну и толком не понимая, что скребет душу. - Хорошее место.
   - В тени? Далеко от стен Файена, по другую сторону узора? - удивился Бэл. Вздохнул и нехотя кивнул. - Попробую. Ты как, приняла доспех?
   - Он меня да, я его пока что не вполне, - Черна повела плечами и резко, по-звериному встряхнулась. Скинула плащ. - Видишь сам, крап лежит, как зализанный... Ничего, пообомнемся мы с ним, как нас... пообомнут.
   - Ты уж... - Бэл запнулся, передумав желать всего того, что принято и что само на язык лезет, вроде удачи и выживания. Подобрал плащ и свернул, дав себе время выбрать слова. - Черна, ты самое непостижимое существо из всех в мире. Я вальз, по первому лучу северный, пусть пока и не дорос до полноценного прорицания. Но я не ведаю о тебе ничего, ни в прошлом, ни в грядущем. Твоя дорога целиком - твое решение. Серебра на ней много, хотя в тебе вроде бы маловато жалости к бессильным и иного похожего. Никого из нас, предсказуемых и предсказующих, не слушай, войдя в узор. Даже меня не слушай. И не отвлекайся, что бы ни творилось тут.
   - Хорошо сказал, на сердце легло, - похвалила Черна. Кивнула Вросту, бочком подбирающемуся поздороваться. - Как тебе в замке? По дому горюешь?
   - Самую малость. Ты сядь, поворошу крап, плотновато он затянулся. Я бы тосковал, а вон - некогда. Полезный я получаюсь человек.
   От сказанного малыш преисполнился некичливой гордости, порозовел ушами и принялся водить пальцами по дымчатому узору доспеха на спине и плечах. Мелкие корни подергивались, это было мучительно, но полезно: не все верно вросли в позвоночник, не все отзываются без задержки и опознаются, как часть временно единого существа. Черна еще раз тряхнула головой, крап на затылке взволновался, выбросил короткую щетину шипов.
   - Приживается, - похвалила Черна то ли доспех, то ли пацана.
   - Много от него не проси без нужды, вы срастались в спешке, он изрядно на себя потянет, - шепнул Врост. - Болота рядом нет, да и питался корень мало, а сам был пересохший, понимаешь?
   - Возле Бэла стой и, если он начнет говорить, держись его стороны в споре, - строго велела Черна.
   Хлопнула пацана по плечу. Теперь усилие получается контролировать вполне надежно, Черна довольно прижмурилась и обернулась к замку. Как раз вовремя, чтобы пронаблюдать в меру торжественную процессию: Тэра шла пешком, Йонгар тащился следом и, по лицу видать, был недоволен совершенно всем. Роскошные сапоги мокли, чужая трава мстительно путала ноги. Сказанное хозяйкой замка за закрытыми дверями отравляло рассудок.
   Ружана брела последней, вцепившись в локоть Светла и в открытую всхлипывая, словно к тому есть повод. На неё косились с неодобрением даже знакомые вальзы, а чужие, из свиты Йонгара, норовили без звука шептать прошения матери серебра. Мыслимо ли: плакать до боя, подсекая настрой и расплескивая чашу скудного осеннего света?
   - Время уходит, - резко бросила Тэра, глянув на юг мельком, со знакомым всем обитателям Файена прищуром дальновидения. - Спайка уплотняется. Черна, не облизывайся, я вроде не враг тебе.
   - Я избрал удобное место и приволок колоду, - встрял в разговор Бэл, торопясь исполнить обещание, данное приятельнице. - Прошу, наставница.
   - Просит он, - буркнула Тэра и поморщилась, не желая обходить узор и вступать в тень леса. - Помолчал бы, вот было бы дело. А только сегодня все "бы" мимо нас летят со свистом.
   Бормоча и вздыхая, сетуя на осеннюю погоду с угрозой дождя, Тэра все же исполнила просьбу и пошла вдоль лоз.
   Первая дама круглого стола прорицателей, - грустно думал Бэл, со смесью уважения и сожаления наблюдая за пожилой женщиной. Первая... Нет ей равных по силе дара, и прежде не было. Только вес у отрицания сделался не тот: двадцать сезонов назад за полированный каменный стол севера садились девять великих вальзов, вместе они могли, поднапрягшись, составить круг и тускло, неполно - но все же пророчить. Теперь два замка опустели под натиском зимы и исподников(68), еще в двух пламя теплится фальшиво и тускло, отчего круг сделался неподобающе мал. Север обезлюдел. Еще бы! Даже не зная за собою полного дара, Бэл разбирал в прошлом и настоящем, а равно и в грядущем, кривые стволы судеб и поваленный бурелом, изуродованный многими ошибочными деяниями людей, имеющих власть или получавших её прежде.
   Худшее не иссякло: если сбудется вершимое ныне по воле той, кто себя называет королевой, если спайка окажется велика и служители срединных земель сгребут из недр мировой прорехи тучную добычу, север утратит исконную природу неограниченной изменчивости. Конечно, сперва мир заупрямится, корни застонут... Но чуть погодя, может статься, после второй ловко пойманной спайки, север неизбежно встанет на якоря. И всё привычное, совершенно всё, придется забыть.
   Ослепнуть, оглохнуть и сгорбиться... Так описывал свои ощущения старый вальз востока, встреченный юным Бельком много лет назад в чужом, задичалом лесу. Вальз доживал век, слившись с дуплистым деревом и не желая ничего знать о мире, утратившем часть свободы. Старик был против, но оказался в числе тех, чье слово при взвешивании не дотянуло до истины... Тэру тот старик именовал тварью из недр исподья. Это помнилось и непомерной детской обидой, и немотой отказа от возражений: как спорить с умирающим?
   - Спускайте уже, покуда я не задремала.
   Бэл вздрогнул, отрешился от нахлынувших некстати воспоминаний и огляделся. Он, оказывается, без участия сознания все исполнил, как должно. Помог Тэре сесть на колоду, застланную собственной курткой. Пристроился за её правым плечом и вцепился в шею Вроста, не отпуская пацана прочь, как и просила Черна. Сама она - рослая, широкоплечая, в полном доспехе - уже стояла в узоре. Сизо-дымчатая, словно целиком выкованная из рудной крови, глаза под защитными лепестками крапа тусклые, спокойные, лишь на самом дне тлеет искорка несуетливой готовности к бою.
   Тэра нащупала на руке браслет, чуть поправила и указала пальцем в узор. Руннар мгновенно проснулся, гибко поднялся и шагнул, раздувая ноздри и поводя бронированными боками. Шипастый хвост прочертил на траве рваную рану следа, весь вполз в узор. Бэл ощутил укол животного ужаса: он отчетливо увидел, как Тэра на миг прикусила губу и прикрыла глаза, ломая печать в узоре своего браслета. Никогда прежде хозяйка не допускала столь отчетливого проявления чувств. Получается, она не знает исхода боя? Вопреки общему мнению, не ведет именно теперь тонкую игру, даже не спасает свои влияние и замок: наоборот, совершает нечто безумное, но, вероятно, сочтенное неизбежным.
   - Это же... Он - изнанка? Перевертыш(69)? И браслет... никто не мог создать такого! - хрипло ужаснулся Йонгар, оборачиваясь от узора и едва успевая проследить, как остатки браслета рассыпаются бурым крошевом.
   - Полвека назад - могли. Чистое серебро души прежней королевы и кровь моего сердца слиты и обращенны в твердую форму даром утраченного для нас востока, - на губах Тэры мелькнула ядовитая улыбка, теперь хозяйка замка владела собою исключительно полно. - Ожидали иного? Увы, сделанного не вернуть, так что советую исполнить обещание... хотя бы ради собственного выживания.
   Бэл опустил ладонь на рукоять рудного клинка и впервые со дня ковки ощутил общий пульс. Медленный, ровный. Кровь мира не склонна бешено мчаться по жилам. Кровь мира норовом сродни Черне, вскипает ох, как редко...
   Руннар наклонился, опираясь о траву более короткими передними лапами, вытянул шею и басовито зарычал, вперяясь багровыми ожившими глазами во врага. Ошейник стекал по шее черной свернувшейся кровью, и теперь Бэл не сомневался: это кровь Тэры. Хозяйка смотрела на зверя неотрывно и бледнела, сохраняя прежний покой. Йонгар тоже делался все белее лицом: он тратил силы, исполняя обещание, и тем спасал свою жизнь, даруя узору непреодолимость границ. Каким бы ни был исходный замысел гостя, теперь Йонгар страстно желал оградить бой пределами узора лоз. В глазах приверженца западного луча читался страх, позорный страх слабого. И это было непостижимо: разве ничтожество осилит бремя взрослого дара вальза?
   Черна встряхнулась, по позвоночнику наметился отстающий от тела валик колючек. Руннар нагнулся ниже, распахнул пасть. Почти неразличимым, стремительным движением бросил себя вперед, норовя по-простому проглотить врага. Мелкого: вся воительница свободно умещалась в багряном зеве. Она гибко уклонилась, пропустила зверя вплотную и рванула угол губы, проверяя прочность шкуры в этом слабом и болезненном месте. Руннар взвыл, шкура оттянулась, скрипнула металлически - и выдержала.
   Зверь долетел до кромки узора и оказался отброшен, Йонгар зашипел от боли, два вальза свиты подхватили его под плечи, осознав, что пора сплетать дар и стараться всем вместе.
   - Что за шкура? Как пробить? - ужаснулся Светл.
   - Не знаю, - фальшиво-безмятежно сообщила Тэра, сохраняя исключительно ровный тон светской беседы и наблюдая, как клочьями летит трава: Руннар катался по лугу, подминал врага, ощетинив боковые гребни и стремительно разрезая воздух ударами хвоста. - Был бы способ, я сообщила бы ученице... Или применила давным-давно. Вы полагали моего зверька недоношенным драконом? Как глупо! Вам ли не знать, нет в мире драконов, есть лишь неструктурированная по сторонам света стихийная сила, именуемая для упрощения "дракон". Кстати, эти границы блокируют силу, ухудшая ситуацию для Черны. Вы сделали так в расчете на дракона? То есть отдали ему победу до боя... Как подло.
   Черну припечатало к незримой границе, она резко выдохнула, звук получился похожим на мгновенный смешок - и Бэл осознал, разобрал по опыту долгого общения, как же трудно приходится воительнице. То есть, в её собственном изложении такое безнадежное положение называлось бы "интересно", а то и "потрясающе!".
   - Сдайся и выйди, он сам себя сожрет, понимаешь! - завизжала Ружана, пряча лицо в ладонях, но продолжая подглядывать за боем сквозь щели меж пальцами.
   - Светл, уйми мелюзгу, - приказала Тэра, не оборачиваясь. - Уши болят.
   - Надо помочь, - невпопад прошептал Светл, откликаясь на имя и совершенно не разбирая смысла приказа.
   - Вы обманули меня, - хрипло выдавил Йонгар, завершив работу с барьером. - Такое не прощают. Вы...
   - Ты даже не личинка, - Тэра все же перевела взгляд. - Откуда бы тебе знать, что такое прощение? Оно - удел сильных. Ты явился ко мне, рассуждая о великанах и упоминая родного отца, ты просил сердце Милены и клялся в верности старому закону. Ты, наемный соглядатай зарвавшейся и запутавшейся бабенки, готовой уплатить любую цену за право... не платить лично.
   Йонгар зарычал и потянулся к длинному кинжалу на поясе.
   Зверь снова швырнул противницу на невидимую стену и немедленно прыгнул сам, притискивая сберегаемое доспехом тело к преграде и норовя удушить, раздавить, проколоть массивными шипами брюха. Ружана завизжала пронзительнее, вытянула руку, указывая за лес, далеко - и сползла без сил в траву.
   Ветви взволновались, на листве проявилась мелкая первичной рябь, Бэл почувствовал соленый металл во рту: спайка тянула на себя бытие, выворачивала мир, свинчивала его узким ураганным смерчем, замыкая слои складок, все плотнее, до неразъединимости.
   - У перевертыша нет слабых мест, одолеть его в круге невозможно и лучшему воину, даже ангу из ясномогучих южных, - скороговоркой бормотал Йонгар, плотнее обнимая рукоять кинжала. - Но часть твари тут, и эта часть - ты, старая лживая дрянь! Ты...
   Руннар разочарованно взвыл, извернулся в новом прыжке, желая перекусить зубами гибкое тело противницы, утекшей из надежной ловушки.
   Бэл чуть отстранил малыша Вроста, которого по-прежнему держал при себе - и шагнул вперед, позволяя рудному клинку шипеть и покидать ножны. Пацан, освободившись из-под руки старшего, охнул и метнулся к самой границе боя. Он распластался по незримой преграде, зашарил ладонями, норовя привлечь внимание Черны - или выискивая невозможную лазейку, позволяющую пробраться туда, где ему - не место... и никому иному тоже.
   Снова завыла умирающим зверьком Ружана, растирая слезы, поползла по траве, все ближе к ногам хозяйки замка.
   - Не губите... Умоляю... Вы не можете так вот...
   Здешние и чужие вальзы стояли темной слитной стеной, смотрели за лес и едва смели дышать, не по-людски скалясь, постанывая на выдохе: вихрь острейшей и все еще растущей спайки парализовал их волю. Руннар изогнулся в высоком прыжке и всем весом обрушился в землю, вспарывая дерн и разбрасывая тяжелые пласты жирной, мокрой почвы. Когтистыми лапами он свежевал осенний луг, как дичину - и ревел, обманутый и разъяренный. Противница снова ушла из-под прямого удара.
   Йонгар прокусил губу и решительно поднял кинжал. Рудный клинок, откованный Черной, предупредительно звякнул по безродной западной стали.
   - Она всех нас погубит, - просительно, едва ли не жалобно молвил Йонгар. - Не щадишь меня и себя, пожалей Черну. Подумай, много ли у неё осталось целых костей. Это надо прекратить, пока не поздно. Одумайся, первый ученик, ты не раб. Тэра сошла с ума, но кто сказал, что она теперь - в духе, а не блажит от старости?
   Бэл на миг отвлекся: Черна тряпичной куклой взлетела, подброшенная на три десятка локтей хлестким ударом хвоста. Йонгар качнулся назад, предлагая самому решать и медленно, напоказ опуская кинжал, даже готовясь убрать оружие в ножны.
   В круге боя все смешалось, извивы темного тела, мельтешение комьев земли, тусклой щетины дерна и слабых волокон травы заполнили емкость с незримыми стенками. Бэл сжал зубы, почти готовый увидеть чуть погодя осевшую муть - и мертвое, окончательно неподвижное тело Черны... Однако разобрал новый, еще более короткий смешок, обычный для воительницы. Она пока что жила и ей было очень, очень интересно.
   - Хотя бы она - определенно в духе, - шепнул Бэл и попробовал улыбнуться.
   Боль вспыхнула горячо и остро, вынудила согнуться и нащупать слабеющей рукой рану на животе. Теперь в темном, сужающемся поле обзора Бэл видел только фигуру Ружаны у своих ног, безумные от страха глаза травницы делались все крупнее, занимали мир целиком...
   - Режь её! Теперь режь! - завизжала рыжая травница, скалясь затравленным зверьком.
   И мир вопреки грохоту крови, ознобным толчкам боли - выправился, обрел если не право, то обязанность оставаться родным, близким.
   Нельзя предать Черну, Тэру и прочих лишь потому, что не хватило внимания и ума приглядеть за самой ничтожной из всех, кто явился на поляну. Бэл плотнее сжал клинок, встряхнулся, невольно подражая движению Черны - и обернулся к Йонгару.
   Вальз запада, мастер коротких троп и мгновенных атак, уже почти прорвался мимо. Он воспользовался без колебания помощью ничтожной своей союзницы. Он снова стремился к Тэре с кинжалом в руке, готовый исполнить замысел. Он даже, вероятно, успел бы без спешки примериться и нанести удар, пока старший ученик боролся со смертной слабостью. Успел бы - но сам вдруг попал в такую ловушку, для какой весь дар запада лишь шелуха и пустое трюкачество... Йонгар замер, подобный изваянию, с исключительно неуместным выражением удивленного ожидания на лице. Кажется, он был готов улыбнуться.
   Рудный клинок вошел в тело врага замка Файен, лизнул крови слабого и брезгливо отпрянул. Вальз покачнулся и стал заваливаться назад, навзничь - продолжая смотреть по-детски удивленно, ожидая чего-то очень хорошего.
   Бэл сник на колени, зажал рану на животе, ощущая горячее и липкое в ладони. Все сильнее мутило, внезапная жажда пекла подреберье, мир тускнел и распадался, но Бэл медленно, упрямо поворачивал неестественно тяжелую голову. Он был первым учеником и знал свой долг старшего. Рудный клинок тоже ведал долг. Рукоять грелась и льнула к ладони, наполняла руку силой. Стержень рудной крови как будто поддерживал спину. Клинок - часть воина, теперь Бэл понимал эти слова всем существом. Понимал и с благодарностью принимал.
   Тэра сидела в застывшей позе, слепо глядела в круг боя узкими щелями глаз, наполненными непривычной, какой-то окончательной тьмою. Даже пребывая у края жизни и смерти, даже признав за собою дар северного вальза, Бэл не мог проникнуть в недра того, что теперь созерцала Тэра Ариана, всю жизнь слывшая первой дамой круга прорицателей и вдруг отчаявшаяся на непосильное. Пророчество ведь не прозрению сродни, оно скорее происходит от того же корня, что и письменность: оно не равнодушный пересказ с чужих слов, но создание чего-то долговечного, годного стать законом. Состоится - сделается былью, а не пожелает воплотиться, перешибет хребет впрягшемуся в непосильную работу вальзу - и останется пустым мороком, записью сказки...
   Было страшно прослеживать, как бледнеют пряди волос Тэры, спрямляясь и теряя блеск. Как кожа истончается, морщится старческим рисунком прищура. Ружана тоже смотрела и выла все громче, норовя ткнуть в хозяйку ножом и натыкаясь на упругую пелену незримого, окутывающую фигуру. Бэл сморгнул, упрямо довернул шею. Он желал успеть разглядеть то, что удивило Йонгара. Справился - и тоже улыбнулся, совсем как вальз запада.
   Из-за плеча Тэры, походкой несравненной и красивейшей из всех женщин мира, скользила Милена. Дуффовый плащ лежал у куста краснобыльника, свернувшись клоком тумана. Не тратя себя даже на то, чтобы пнуть Ружану - как она делала всегда, будучи старшей ученицей и показывая слабым их место - Милена быстро двигалась к кругу боя. Бэл ощутил мгновенный порыв ветерка, вдохнул запах русых волос, памятный навсегда с того давнего вечера...
   - Корень готов, я дотянулся, - сказал Врост, его детский голосок показался в буре происходящего неуместным писком мошкары. - Вот, держи.
   Трава задрожала, слитно охнули деревья большого леса: спайка ввинтилась так глубоко, что теперь воистину наматывала на себя, как на веретено, весь сущий мир. Милена хохотнула коротко и резко, весьма похоже на привычку Черны. Сделалось очевидно: оказывается, она может прямо подражать кому-то. Невольно, неосознанно - нуждаясь в необоримой решимости, какая есть только у воительницы.
   Бэл исчерпал себя до дна и снова падал, скрученный второй волной боли, но даже теперь он из последних сил тянулся, чтобы проследить движение Милены. Видел её кулаки, сжатые до белых костяшек пальцев, отчего-то внятно различал длинные ухоженные ногти, впившиеся в ладони. Прослеживал судорожное движение правой руки, неловко, птичьим клювом, цапнувшей нечто с раскрытой ладони Вроста. Незримая стена, обозначенная валом земли и ворохом дернины, прогнулась - и безропотно пропустила Милену. Сыто чавкнула, смыкаясь за её спиной.
   Снова завыла Ружана. Последний раз булькнул горлом мертвый Йонгар. Чужие вальзы очнулись от ступора и сунулись было в бой, осознав смерть своего хозяина - но спайка ахнула и разродилась тем, чего все боялись и ждали. Само небо с хрустом разорвалось, полыхнуло мощным ветвистым корневищем молнии. Мир потемнел и задрожал, сопротивляясь перемене, которая спешила вломиться в Нитль вместе с инородным законом и пространством, выпирающим из лопнувшего бока спайки.
   Бэл последним усилием заставил себя закрыть глаза. Он не справился с обещанием, данным Черне. Не смог одолеть малую беду, подстерегшую хозяйку вне круга боя. Да и новый Нитль, изуродованный переменами - зачем на него глядеть? Зачем жить, делаясь, подобно тому старому вальзу востока, - слепым, глухим и ничтожным... В смерти порой больше достоинства.
  
  
  
  
  
  
  
  
   (55) Грибница составляет основу зимнего пищевого рациона обитателей замка: выращивая вершки, кормят и зверей, и скот, и людей. Корни грибницы питаются в яме, куда собирают объедки и отходы после должной их подготовки. Это удобно. Но грибница имеет свое мнение о холодах. Она предпочитает зимовать по-дикому, изловив жертву, подчинив и медленно, сонно переваривая её в глубокой норе.
   (56) В понимании Нитля плоскость - особенная структура мироздания, его частный случай с упрощенными законами. Вроде бы там всего четыре стороны света.
   (57) Едва ли не самый скрытный зверь. Он редко дарит людям расположение, даже пойманный. Но друг белопуха не может замерзуть и не терзается от одиночества. Тепло белопуха цветет в душе - так говорят люди Нитля. Стоит добавить, что мех его мягок и красив, по общему желанию зверька и его друга может менять длину и оттенок, а равно приобретать узор.
   (58) Мелкая, сварливая и крикливая зверушка. Как псах бесценна. Но уговорить ее отнестись к людям с сочувствием способны лишь псари с железными нервами и бескрайним терпением...
   (59)Мир твердых форм: Если вы способны однозначно вычислить расстояние от точки А до точки Б и оно неизменно - у вас в мире стоит крепкий пространственный якорь. Если время течет равномерно, снова наблюдаем признак якорения. Изменчивость - главное свойство природы Нитля. Многих оно раздражает. Но Нитль вовсе не прочь открыть границы и отпустить недовольных восвояси. Миру с характером требуются люди без предрассудков.
   (59) Лютые зимы: Если верить ангам, тогда лето приходило на считанные недели. Люди не ведали отдыха, мир лихорадило. Корни сохли и сохли. Сила умалялась. Было взято приступом немало замков. Причину прихода лютых зим одни видят в гибели короля, другие - в постановке востока на якоря, два эти события почти совпадают по срокам. Нынешняя королева сохраняет влияние, поскольку она, обладая немалым даром запада с последующим уклоном к югу, смогла восстановить баланс сил. Некоторые, правда, видят не баланс, а ослабление севера. Но тут важно учесть вот что: после гибели Астэра первую даму севера, Тэру. сочли слишком опасной даже те, кто прежде поддерживал.
   (60) Заякоривание, или постановка на якоря: Комплекс мер, снижающих, как говорят вальзы, объемность мира. Для востока нынешнего ближе законы так называемой плоскости, чем законы Нитля: там трудно пробиться к слоям силы и духа, знаний и связей. Лес малоподвижен, многие корни усохли полвека назад и не восстанавливаются. Дар востока утрачен, поскольку за полвека сама память о нем "выстужена" - иссякла связь поколений. Живых вальзов нет.
   (61) Дракон, кровь дракона, сгусток крови - как концентрат сути дракона: То есть чистая стихия, без примеси разума и души. Необузданный, взрывоопасный хаос.
   (62) Жабья икра, наесться икры: Привычное выражение. Дети Нитля полагают, что икра имеет универсальное свойство усилителя слуха. Хотя это неверно. В стенах замка, и тем более в каминном зале, оно неэффективно.
   (63) Полет: Летать умеют многие дети Нитля. Во сне - так просто все. Наяву кое-кто помнит себя в полете, но правдива ли та память? Черна убеждена, что именно так.
   (64) Мир на якорях утверждается не сразу, так что память у Бэла не ложная, и сказанное им - Это не ошибка. Поставить на якоря - значит, принять должные меры. Но после этого пройдет немало времени, пока меры возымеют полное действие. Действительно плоским, лишенным уникальных особенностей силы и духа, восток стал лет за пятнадцать до этого разговора.
   (66) Краснобыльник - Высокая трава. Обычная, растет обширными купами, часто норовит занять холмы близ замков. Для травников мало интересна. По слухам, помогает гонять вшей. Но это недостоверная легенда, как и сами вши.
   (67) Жароцвет - Весьма уважаемая вальзами запада лоза. Облегчает работы по спряжению миров и пространств, маркируя кромки и корнями укрепляя складки.
   (68) Исподники - Исконные враги Нитля. Их воззрения на мир и место в нем людей противоположны мнению живого леса и его обитетелей. Конус тьмы и столп света, вечно соприкасающиеся в точке зенита и норовящие проверить, чей закон сильнее - так для себя именуют противостояние вальзы.
   (69) Перевертышем можно стать, когда душа уйдет в пятки и проследует далее, поскольку произошел внутренний слом. Перевертышей обычно уничтожают сразу. Это закон Нитля: они неуправляемы и непобедимы. К тому же вероятность того, что душа уцелела, считается ничтожной.
  
  
  
  
  
  
   Глава 9. Влад. Ночь кромешной тьмы
  
   Москва, промзона близ МКАД, все тот же вечер в начале ноября
  
   Угодив в очередную лужу, Влад обреченно выдохнул сквозь зубы. Ругаться не было сил. В общем-то, уже ни на что их не осталось. Спина ныла, глаза отказывались разбирать дорогу при жалком свете серого-гнойного, с выжелтом, столичного неба, по обыкновению лишенного звезд, зато впитавшего, как ядовитый фосфор, свечение многомиллионной людской бессонницы.
   Контора, имеющая многообещающий адрес с двузначным номером строения и корпусом вдобавок, умудрилась превзойти самые мрачные опасения. Она находилась даже не в промзоне. Она примыкала к полигону отходов, имела общий с ним въезд. Так что для встречи с небрезгливым нотариусом пришлось сперва притерпеться к запаху свалки, намешанному из гари, гнили всех сортов и прогорклой горечи. Затем протрясти на ухабах всю корейскую подвеску, сполна осознав правоту мастера автосервиса, неделю назад скорбно сообщившего о кончине каких-то загадочных "косточек" и объявившего такую цену за их похороны... то есть замену, что захотелось выбросить ключи от машины.
   Сколько надо зарабатывать, чтобы денег стало хотя бы ненамного больше, чем их требуется? Чтобы смотреть на жизнь с прищуром сытого кота, а не пищать в душе полудохлой затравленной мышью... Город - хищник, человек в нем - дичь. Город каждого умеет зацепить, придавить и схарчить.
   Влад брел к машине, пытаясь сообразить, сколько времени ушло на тупое, однообразное, доведенное до автоматизма движение руки с судорожно зажатой ручкой. Сколько он подписал бумаг? И сколько из них хотя бы просмотрел, читать-то он бросил на третьем десятке листков. Как раз когда осознал с глухим отчаянием: его срочно гнали сюда всего лишь потому, что учредители пожелали что-то там поменять в своем драгоценном составе. Но почему так спешно? Хотя кто задаст им этот вопрос? Уж точно не наемный директор, принятый в дело по протекции Иудушки и знающий глубоко внутри, для себя самого: он заменим. Очень даже заменим! И еще он прекрасно помнит, что это такое: остаться без работы при двух непогашенных кредитах, да еще и в ярме ипотеки.
   Тусклое небо не создавало света, оно лишь колеровало сумрак в самый мерзкий его тон и заодно проявляло сполна мельчайшую взвесь помоечного тумана, плотно облепляющего окрестности. Будто старомодная вата-утеплитель, туман забивал все щели. Дышать неразбавленной, застоявшейся свалкой было едва посильно. Пришлось открыть рот и глотать гадость, хотя бы так обманывая чуткость носа и - вот нелепость для задушенного смогом горожанина - мечтая о насморке.
   Машина смутно обозначилась впереди. Приветливо мигнула рыжими подфарниками, ободряя хозяина и обещая посильную ей, пусть и весьма бюджетную, защиту от вони. Конечно, нет ионизатора, о котором как-то раз вдохновенно вещал Костик. И нештатного для этой модели, ценимого тем же Костиком угольного салонного фильтра тоже нет. Впрочем, рассуждая в день рождения дочурки о том, как надлежит перевозить младенцев в условиях городской "мертвой" пробки, да еще и по туннелю, приятель был в ударе и щедро обогащал кругозор гостей сведениями об экзотических путях обретения комфорта. Например, о воздухе хвойного леса, сжатом и помещенном в баллон, совсем как у аквалангистов, и еще о каких-то очередных нано-технологиях, то ли особо полезных, то ли потенциально вредных...
   В памяти не осталось ничего определенного. Только горьковатый, как у этой свалки, осадок неизбежной зависти. Костик умеет говорить легко, словно и не надо подбирать слова, чтобы они вставали одно к одному, как на параде. Костик при этом искренне, доверительно улыбается, дозировано и уместно смотрит в глаза собеседнику. Иногда он замолкает, подбирая слово - и пауза не кажется затянутой, нелепой. Попытки оттренировать такую же модель ведения беседы, увы, не дали нужного результата...
   За спиной чавкнула грязь, кто-то сдавленно выругался. В первое мгновение Влад подумал о нотариусе: вот кто сегодня тоже уработался вдрызг, если разобраться. Но голос даже в едва слышном бормотании почудился совершенно иным. Второй мыслью, конечно, шли скопом все враги рода водительского: продавцы полосатых палочек, парковщики и прочие вахтеры-привратники. Как мздоимца ни назови, а кошелек на всех один. Влад сокрушенно вздохнул, принимая напасть как логичное продолжение гнусного трудового дня, не желающего завершаться и после заката... Он обернулся, заранее готовя простоватую улыбку, совершенно бесполезную в полумраке этого глухого местечка.
   Человек отчетливо рисовался черным силуэтом на фоне желтоватого тумана. Он стоял и без спешки что-то крутил в руках... или тер?
   Ослепительно вспыхнул свет. Чуть в стороне от черного человека, оказывается, стоял автомобиль, именно теперь врубивший четыре синеватых прожектора, закрепленные на дуге над крышей.
   Влад перестал ощущать запах свалки и вспотел, мгновенно ощутив и жар, и ледяной озноб на мокрой коже. Никто не собирался выписывать ему штраф. Никто не интересовался содержимым довольно тощего кошелька. Весь путь, проделанный после разговора с Иудушкой, был роковым. Влад сам прибыл на свалку и, кажется, еще засветло был сочтен всего лишь мусором, подлежащим утилизации.
   Щурясь против света, пытаясь зачем-то удерживать под локтем сумку и одновременно второй рукой заслоняться от ослепления, Влад все еще не верил. Он отчетливо видел маслянистый блеск металла в ладони черного человека. Того самого, кто буркнул невнятные слова и тем заставил обернуться. Теперь возникли еще и шаги второго, опять за спиной. Соединять все перечисленные факты в очевидную логическую цепочку, а вернее удавку, мозг отказывался наотрез. Влад сам запрещал сознанию худшее, заслоняясь дрожащей ладонью и от ослепления, и еще более - от способности видеть, понимать, присутствовать здесь и теперь.
   - Зря ты полез в дела Георгия, он так и велел сказать, - лениво сообщил голос за спиной. - Посмотри в сторону света, вот так. Опознание должно быть однозначным, мы ж не лохи какие.
   Металлический клацающий звук словно сорвал последний предохранитель, и Влад закричал, едва ли понимая, что он - кричит. Мозг погас. Влад не мог ни бежать, ни падать и закрывать голову руками, ни спрашивать напоследок самое нелепое и неизбежное "за что?", ни сулить убийцам деньги. Он целиком слился с собственным страхом, огромным и непреодолимым. Последним.
   Черный человек презрительно сплюнул в грязь, буркнул нечто вроде "гля, еще обделается, сучонок" - и стал поднимать руку с оружием. Влад почему-то исключительно отчетливо видел, как все происходит. Он сделался куклой, не способной двигаться без воли кукловода. Эдаким статистом в низкобюджетном фильме о "лихих девяностых". Похожих менеджеров среднего звена за одну короткую серию кладут по десятку. Перед этим на дураков вешают долги фирм-однодневок и прочие "токсичные" дела.
   Обыватели жрут ужин, запивают пивасиком, развалившись на диванах и в креслах, выпятив городское рыхлое пузо. Обыватели щурятся в теплом свете домашних ламп, за железными дверями. Рыгают, на ощупь разыскивают сигареты - и безразлично наблюдают за очередной смертью на экране. Так себе трэш, снят без азарта, да и крови маловато. Это скучно, когда валят тупых лохов. Не страшно, не интересно и не ново. К бытовой чернухе зрителя приучили. И каждый в душе рад своей роли наблюдателя: он-то сидит живой, пивко тянет - значит, не лох...
   Жизнь почему-то не пронеслась перед взглядом, как того требовали каноны последнего мига. Она истекала из бессильного тела вместе с отчаянным, звериным криком.
   В туго забитых ватой ужаса ушах хрустнуло, словно крик пробил некий барьер. Тусклый плафон облачного неба лопнул подъездным светильником, изуродованным упорными недорослями. Синяя сеть ослепительных трещин оплела небо, под ногами шевельнулась почва, крупно задрожала и заворочалась, делаясь непохожей на укатанную свалку. Она стала чем-то вроде рыбы-кита из сказки, она проснулась и норовила стряхнуть людские постройки со своей спины.
   Крик иссяк, в немоте страх сделался еще безграничнее. Легкие были судорожно сжаты, смяты полным выдохом. Влад ловил ртом воздух и не мог протолкнуть в горло. Сквозь синие кромки осколков разбитого неба вниз, на городскую свалку, полз из ниоткуда хлыст смерча. Он спустил с цепи бешеный ветер, и тот рвал волосы, наотмашь бил в лицо и вымораживал душу - он тоже был наполнен страхом, этот внезапный ветер, секущий кожу и прокалывающий спину иглами ужаса.
   Черный человек отвлекся от своей неподвижной цели, глянул на катаклизм с несуетливостью профессионала, прикидывающего, не затронет ли локальный "конец света" его имущество, а если затронет, будет ли полным страховое покрытие. Свое спокойствие мужчина подрастратил, когда воронка смерча раскрылась слоновьим хоботом и выплюнула вниз, к самой парковке, нечто огромное, буйное и когтистое. Не тратя время на ругань, "не лох" нацелил длинное дуло на опасного врага - и всадил в глаз сталистого оттенка три пули, одну за одной.
   Тварь, для которой не смог бы подобрать годное описание ни один зоолог, мгновенно ощетинилась дикобразьими иглами чудовищной длины, теряя первичное сходство с тиранозавром. Глаз даже не сморгнул, не заметил соринок-пуль. Зато пасть вдруг оказалась рядом, клацнула синеватыми светящимися зубами. Ноги черного человека остались стоять на прежнем месте, обрывки брюк еще ползли вниз от коленей, выше которых уже не было ничего.
   Влад отчетливо разобрал короткий смешок, совершенно неуместный здесь, азартный. На шее твари - если это было шеей - почудилось висящее пиявкой гибкое тело. Глаз чудовища блеснул рядом, зубы ощерились у лица - и мир распался. ;
  
   Глава 10. Милена. У края небытия
  
   Спайка, область близ грани миров
  
   - Тэра - прорицательница, и уже потому надо было слушать её, а она твердила изо дня в день, что я дура, не владеющая собой(70). Все, что я делаю, не по воле ума творится, - стонала Милена, из последних сил цепляясь за реальность.
   Были бы руки, цепляться оказалось бы куда проще. Но треклятая спайка вывернула и выкрутила все так, что теперь сложно сообразить, что это такое - руки - и как ими пользоваться. Хорошо уже то, что дар вальза наконец проснулся внятно и определенно. Дар без участия сознания создал наименьшую возможную, но все же пока что достаточную защиту для сущности. Глубокая, острая спайка миновала пик развития и распадалась, но пока она еще могла утащить Милену в никуда, или смять окончательно, или изуродовать, или же... Захотелось скрипнуть зубами и зажмуриться. Но пришлось всего-то строго-настрого запретить себе воображать, что еще может сотворить миротрясение, хаотично сопрягающее слои реальности.
   - Осмотрюсь, - посоветовала себе Милена.
   Чужой мир был, это она поняла сразу, весьма далек от смежных с Нитлем и даже дальних, смутно знакомых по детству: тех, куда из родного леса вели мягкие перегибы коренных складок.
   - Плоскость, чер её раздери, - обреченно признала Милена, старательно убеждая себя, что сама она существует, говорит или хотя бы помнит, что означает понятие "бытие". - Ну как есть - плоскость... вот занесло!
   Рассвет в новом мире был ленив и сер. Он кое-как подпирал тяжеленные тучи соломинками лучей, просыпанных сверху сквозь щели облачности. Милена старательно представила, как она вздыхает и поводит плечами. При таких плечах и такой шее - ей шло это движение. Ей все шло, чего уж... было дело, было и тело.
   Рядом, ощутимые и понятные, легко поддающиеся наблюдению, копошились местные жители. Они вели себя пока что вполне предсказуемо. Первыми попались в поле наблюдения те, кто помимо своих убогих способностей невольно спровоцировал резонансный эффект, столь важный для создания слабины в защите Руннара. Эти людишки довели до панического расслоения тела и души своего соплеменника. Сперва Милена сочла их местными ангами, но сразу передумала. То был жалкий сброд. Руннар, пусть и мелькнувший лишь на краткий миг, оказался им не по силам: уцелевшие сбежали, не помня себя.
   Довольно долго, если верить изрядно сбоящему ощущению времени, Милена боролась с остаточными завихрениями рассасывавшейся спайки, утверждаясь в реальности. И не важно, что это за мир, главное - не провалиться вовсе в никуда! Пока буря длилась, было не до изучения окрестностей. Но позже, позволив себе обрести надежду на лучший исход, Милена огляделась - важно помнить навык тела, даже не имея пока что такового.
   Местные трусоватые недоумки как раз прекратили паниковать, бежать без оглядки, сопеть и судорожно лапать оружие. Кто-то главный в их жизни был, вроде хозяина(71). Что-то их держало, пусть на шеях и не видать ошейников... Ради дел хозяина его людишки вернулись, переборов ужас. Огляделись, постепенно обнаглели, потоптались возле неподвижного тела того, кто расслоился. Подобрали нечто важное и снова сбежали: издали потянулось новое сборище местных, тесно упиханных в самоходные повозки, выштампованные из мертвого железа.
   - Технологии в развитии, жар-камень вам под зад, - Милена весьма точно представила, как она кривит красивую, чуть вздернутую верхнюю губу. - Значит, точно плоскость. Мертвое железо, бездушный лес и толпы одомашненных людишек.
   "Людишки" выбрались из своих повозок и принялись бестолково и разрозненно суетиться. Быстро сделалось понятно, что настоящего единого хозяина у них нет. Что все норовят урвать для себя малую выгоду или хотя бы не попасть под тяжесть большой беды. То и другое местные понимали с лету.
   Милена висела, не вполне уверенно сознавая себя в мире и старательно изгоняя даже намек на панику. Она тут застряла. И дело плохо: её не видят, сама она не может двигаться и лишь плавно, неуправляемо дрейфует, как клок тумана или тень здания. Не быстрее...
   Людишки суетливо натянули цветные ленточки, будто для детской игры. Принялись сверкать светом из небольших коробок, прижимаемых к лицу. Принципа работы Милена не поняла, но сообразила: так они стараются сберечь точный вид того, что вынуждает каждого из присутствующих бледнеть все более.
   Пользуясь исчерпанием энергии спайки, Милена осторожно сняла защиту и перераспределила силы, нехотя, как пловец в ледяную и к тому же грязную воду, погружаясь в мир, налаживая с ним первые пробные связи. Информация тут, в плоскости, была за высоченным барьером, люди напрямую до слоя не дотягивались и жили, как растения в игрушечной грядке: отрезанные от главного почвенного горизонта, на капельном поливе...
   - Мерзость, - пожаловалась Милена себе самой.
   Язык, пусть и понимаемый весьма общо, уже постепенно тек по новым жилкам, по свежим тонким корешкам, врастающим в мир. Наречие местных людей заполняло отведенное ему место в сознании, готовя почву к первичному пониманию, к взращиванию более внятной общности.
   Милена попробовала дотянуться за второй барьер, к питательной среде мира - но испытала острое разочарование. Это плоскость! Мир, отделенный от людей. Пойди пойми, кого жалеть: то ли планета сирота и уродуется жителями, то ли люди - нищие и кое-как выживают на скудном подаянии...
   - Просто у них все иначе, - урезонила себя Милена и продолжила наблюдать.
   Сейчас было важно прекратить внутреннюю панику, способную перерасти в кромешное отчаяние. Рядом нет ни Черны, ни того, что должно было выделиться из Руннара после срыва шкуры. Их нет! Их нигде нет, значит, или разметало бурей, или хуже, унесло далее... куда? А пойди пойми, если ты - воспоминание о себе. Меньше, чем иллюзия. Тебя такой уже и не должно быть.
   - Кто-то меня держит, - недоуменно признала Милена. - Но кто?
   Ответа не было, и пока что пришлось отрешиться от того, что неизменно злило Черну - от бесконечного копания в себе...
   Уже подтянулись повозки посолиднее, из них выбрались люди. Эти не умели спешить или желали выглядеть именно так, и каждым вальяжным жестом добирали солидности. Они гуляли по площадке, озирались, ничего не понимали и потому кивали особенно медленно и веско. А еще гости потели, они все в душе были мелкими тварюшками и ведали страх, более того - служили своему страху, как хозяину.
   Язык уже сделался понятен в той мере, чтобы воспринимать разговоры вполне уверенно, ловить суть. Конечно, приходилось прилагать немалые усилия. Люди разбились на группки, они бубнили разное и думали о разном, и боялись каждый своего.
   Вот суетятся над телом расслоившегося. Все в одинаковых зеленоватых накидках. Щупают руку - пульс проверяют, это понятно. Теперь зрачки... До толкового травника и тем более псаря всякому из "зеленых" - ну как Ружане до духовного уровня великана. Однако тут иной мир, и, скорее всего, в нем нет привычных способов лечения. Значит, расслоившемуся не помочь. Какое там, без толковых связей с миром и не понять причину постигшей его беды. Во: отчаялись, накрыли простыней по горло, потащили в повозку. Ах, да, в машину.
   Вторая группа. Одеты однообразно, при оружии. За порядок они отвечают, тут и сомневаться не приходится. И пока что никакого порядка не наблюдают, как отчитываться перед важными людьми - не понимают и сами ничего решать не готовы. Фотографируют - это слово Милена поняла довольно быстро. Ждут звонка. Это тоже весьма прозрачно.
   А вот подкатили хозяева покрупнее, пусть и не самые важные. Машина велика и плывет мягко, её пропускают на лучшее место, дверь распахивают, человека опекают и охраняют, ему кивают так, что сразу понятно - кланяются... Быстро и негромко рассказывают, сбиваясь на домыслы, пугаясь их и замолкая на полуслове.
  
  - Это старый полигон, утилизация официально прекращена уже... - задыхается человек в сером.
  - Кончай учить ученого, - морщится хозяин. - Короче.
  - Нет отходов. Вчера были, сейчас - нет, - срывающимся голосом выдавливает 'серый'. - Мы подняли документы. Это старый полигон, МКАД рядом, но тут 15 Га, понимаете ли, терриконы вот такие... были. По краю кое-что уцелело, а внутри... в середине, значит... в эпицентре...
  - Не сипи. Тебе чего, чужого дерьма жаль? Или объявишь в розыск? - хозяин принимается сыто похрюкивать смехом, выгадывая время и щурясь, и выбирая удобный себе путь развития ситуации. - Так, придурков фотографов убрать. Всю съемку - мне, срочно. Камеры наружного наблюдения есть? Вот, оттуда изъять тоже. У посторонних срочно - подписку о неразглашении.
  - Неразглашении... чего?
  - Всего, идиот! - хозяин орет, охотно выплескивая эмоции и заодно избегая ответа, потому что как раз ответа-то у него и нет. - Срочно!
  - А след - как с ним?
  - Какой след? - обреченно морщится хозяин.
  - Вот, - серый указывает на отпечаток лапы Руннара, глубокий и отчетливый, вдавленный в спекшийся мусор словно намеренно, в доказательство реальности неведомого. - Извольте видеть... Юрский период, типа того...
  - И как же ты с таким типа того - динозавровым мозгом до майора дослужился, - сочувствует хозяин. - Нет следа. Нет ничего необычного. Всех убрать отсюда. Что за паника на ровном месте?
  - А покушение на убийство? - серый указал в сторону тех, кого Милена мысленно назвала травниками. - Неопознанный пока что человек, согласно опросу медиков вот - в коме. И во-он там, мы уже составили протокол, имеются - ноги... Две ноги, парные. Предположительно мужские, ботинки сорок третьего размера, лейбл 'панама як', почти новые... Брючины две штуки черные, парные, классика... Прочие части тела и одежда на них надетая... вся, что имела место на неопознанном трупе, предположительно съедена предположительным зверем, оставившим след.
  - Сколько у тебя звездочек на погонах? - всерьез озверел хозяин. - Еще раз упомянешь муру, годную для идиотов-уфологов, сам сожрешь и погоны, и звездочки. Не предположительно, а усердно и тщательно прожевывая, понял? Кончай с пургой. Ноги к делу не пришьешь, тут полигон ТБО, оформи покойника, как бомжа... Причина комы второго бомжа - вопрос для медиков, тут все ясно. Нет повода для дела, усек? Оцепить район, я распорядился и в этом вам окажут помощь. Убрать посторонних. Исполняй. Или есть еще вопросы?
  - Н-нет. Никак нет.
  Хозяин одобрительно кивнул, нашарил нечто у пояса и потянул к уху. Зашагал прочь, тихо бормоча. Кроме Милены едва ли кто-то мог разобрать слова.
  - Ну да, утро ранее, я на ногах, служу народу. И ты вставай, трудяга. Кто слезно просил место под застроечку, да чтоб рядом с МКАД? Пляши, тут случай... особый. Надо кое-что срочно подчистить, сразу предупреждаю. Нет, никакого криминала! Так, мелкая чертовщинка размером в 15 Га. Пропал мусор с полигона, много мусора. Как раз под толковый проект. Да, пятнадцать Га ничейной земли, интересный рельеф и МКАД видать в бинокль. Нет, не так... Ты плохо слушал или не проснулся! Хозяева у полигона есть, это само собой. Только они-то пока не в курсах, что мусор сгинул... Вот и прикинь, сколько они приплатят тебе за право избавиться от обузы. Сейчас я позвоню куда надо, их напрягут, экологи у нас всегда готовы в бой, а можно и зелеными пугануть. Ну вот, проснулся: именно, тебе первому звоню, цени и соображай, часики тикают. Вас много, а чертовщинка - штука эксклюзивная, на моей памяти такое везение прет впервые. - Человек остановился, его шея забагровела от притока крови и бешенства. Оглядевшись и убедившись, что чужих рядом нет, он заорал в полный голос, обращаясь к невидимому собеседнику: - Идиот! Какая на хер радиация, какие, к лешему, обдолбанные пришельцы на блюдце с голубой каймой? Кому нужен гребаный мусор? Да найдись такие придурки, я расцелую их в жо... - Хозяин замолчал, поправил одежду и отдышался. Захрюкал смехом. - Если и так, не нам тут жить, верно подметил. Вот и молодец. Но, сам понимаешь: успеешь почистить до полудня - ты в шоколаде. А просочится дерьмо, слухи пойдут - и все, и накрылся твой помоечный город-сад... Я не волшебник, мало ли кто еще прилетит в голубом вертолете и мало ли, какое кино закрутит. Вот теперь ты в теме и спешишь, как надо.
  Важный человек чуть помолчал и другим тоном стал давать указания новому собеседнику, определенно мелкому и подчиненному: говорил без уважения, грязных слов добавлял куда больше, чем прежде, ответов не слушал. Милена устала от выслушивания беседы с большим числом малопонятных слов, ложащихся в чуждый узор говора. Здешние ловкачи ей малоинтересны. Жить в этом мире бывшая любимая ученица самой Тэры Арианы, несравненной предсказательницы, не собиралась. Ей ли не знать, что плоскость для вальзов - место гиблое, тут дар тускнеет и постепенно гаснет, жизнь делается коротка, а возможность возврата домой сокращается с каждой новой ниточкой-связью, врастающей в здешнее бытие.
  - Черна...
  Звать с надеждой ту, кого Милена никогда не полагала подругой, было особенно неприятно. Хотелось отомстить неугомонной воительнице за свою собственную глупость. Какой ядовитый вьюн пророс в душе и воссоединил рассудок и безоглядное намерение, бросившее в чужой бой? И ведь прирос, отравил ум и вынудил сперва тащиться на поляну и прятаться в зарослях чахлого краснобыльника, затем унижаться перед мальчишкой Вростом, уговаривать его стащить из кладовой запасной дуффовый плащ... Если бы Черна не повредила руку, уговаривая буга встать под седло, если бы она не собрала по своей прихоти забытые Миленой в замке вещи, если бы ушла и не вернулась, оставив в лесу, если бы...
  - Черна! - второй раз звать было еще противнее, потому что, помимо злости на себя и воительницу, снова отчетливо проступал страх.
  То, что Руннар не игрушка Тэры, а изнанка дорогого хозяйке человека, знала до боя, пожалуй, лишь Милена. Она сопровождала первую даму севера в поездках, она была рядом, когда Тэра отходила ко сну и пробуждалась, она выпускала зверя на прогулки и снова подзывала утром, когда он являлся из леса мокрый, пахнущий чужой кровью и свежим соком, добытым из взрезанных корней. Многие годы наблюдений позволили заглянуть за занавесь тайны, отдернув самый её краешек - но хоть так... Руннар был изнанкой, перевертышем, выродком. Сохранять для него подобие жизни не имела права даже Тэра с её положением хозяйки замка и первой дамы севера. Эта тайна могла стать поводом для торга с хозяйкой, и потому Милена берегла её, не делясь ни с кем столь ценным сокровищем. И вот - добереглась.
  Черна помогла уйти достойно, не стать в глазах людей замка смешной, слабой. Отплатив ей за помощь, Милена намеревалась получить выгоду, выторговать после победы воительницы прежнее место у правого плеча Тэры, а в придачу и огниво в наследство. Увы, дело обернулось вовсе криво. То есть Врост нащупал корень, как ему и было велено. Милена прорвалась в круг боя, успела выкрикнуть главное и даже осознала, что Черна её слышала, приняла совет, а потом... Потом спайка все же образовалась и достигла полной глубины. Любые замыслы и надежды утратили смысл.
   (70) Владение собой - Умение контролировать и понимать себя вплоть до подсознания - обязанность взрослого вальза или анга. И это понятно: если ты опаснее атомной бомбы по потенцальной способности к разрушению, "красная кнопка" не может приводиться в действие любой истерикой. Так что грубоватое определение "обезьяна с гранатой" в отношении Милены, например, не отражает и десятой доли её потенциальной опасности для мира, нечаянно приютившего невзрослую ученицу Тэры Арианы.
   (71) - Хозяин. Много раз упомянутое понятие "хозяин", как уже понятно, имеет весьма разные толкования в Нитле и на Земле. Исподники вкладывают в это слово смысл, близкий к земному. Сейчас Милена имела в виду его же.
  
  Милена отбросила задумчивость, внимательнее озираясь. Её, невесомый и не вполне реальный клок сознания, уносило все дальше от гнилой мусорной кучи, от суетливо снующих людишек. Подобно прилипшему к подметке листку, Милена оказалась накрепко склеена с телом расслоившегося человека, как раз теперь увозимого в машине, тревожно посверкивающей синим глазом вспышки на крыше. Примерно там же, у крыши, болталась - по собственным ощущениям - и Милена, презрительно и брезгливо наблюдая, как люди в зеленом творят глупость за глупостью. Колют иголками обездушенное тело, толкают сплетенными руками в грудину...
  - Значит, и его утащило в спайку, - пояснила самой себе Милена. Заорала на суетливого человека в зеленом, срываясь и прекрасно зная, что её не услышат: - Идиот, ему и псарь не поможет, душу выдрало начисто, а ты занят телом!
  Человек вздрогнул, на миг замер, вслушиваясь, но сразу встряхнулся и устало потер лоб тыльной стороной руки. Сообщил напарнику, что смена длинная, он чертовски устал и соснуть часок - вот предел мечтаний, а то в ушах звенит, самочувствие такое, хоть сам на носилки падай...
  Болтаться грязной тряпкой на ветру было противно. Безделье донимало, отступившее было отчаяние подкрадывалось ближе и ближе. Милена устала смотреть, как местные люди занимаются лекарством. Их умение походило на то, что доверяется травникам: воздействие на тело с помощью всевозможных вытяжек, растворов и смесей. В некотором роде подобные мастера могли повлиять и на сознание, но сложные связи с миром они не понимали, и, соответственно, не брались восстанавливать или разрушать. Скучая и опасаясь своей скуки, Милена все следила за людьми, относя их опыт травников к уровню чуть выше среднего, а понимание строения тела... пожалуй, тоже выше среднего, если сравнивать с посредственностью вроде Ружаны.
  От одной мысли о рыжей мерзкой бабенке скука слетела вмиг, захотелось рычать и ругаться. Милена мысленно встряхнулась, прикусила нижнюю губку - ей это шло. Чуть унялась и отвернулась от расслоившегося человека, всматриваясь в местность и тех, кто её населял. Людей вокруг было не просто много - они кишели, как муравьи в своем городе. Зачем так тесно селиться, имея технологии, разум и относительно неплохо развитые средства связи, Милена не поняла, но решила принять это, как данность. Может, здесь подобное считается достойным способом жизни. Мало ли, как развивался весь мир, каков он вне доступных обзору мест. Хорошо уже то, что вокруг именно люди, видом совсем не чуждые. Да и солнышко вполне приятное, без бешеной яркости с отливом в синеву или унылой сумеречной бурости. Небо неплохое, пусть и более блеклое, чем дома.
  - Как бы мне выбраться отсюда, - буркнула Милена, нехотя приняв, как данность, и то, что на Черну пока не стоит надеяться. - Как бы добыть серебра, настоящего живого серебра... хоть пригоршню.
  От сказанного сделалось совсем пасмурно на душе. Полную пригоршню серебра за свою жизнь Милена видела лишь единожды. Двенадцать лет назад. Тогда Светл, еще совсем пацан, добрался до сокровищ кладовой, где хранилось оружие взрослых ангов. Ключ на видном месте остался случайно... почти. Кладовую запер, сложив там оружие, гостивший у Тэры второй анг зенита. Он был совсем старик, и он застал времена, когда зенит еще был таков, каков он и должен быть.
  От мыслей о необходимости убрать подальше ключ анга отвлекла, конечно же, Милена. Тогда она выглядела сущим ребенком, однако уже умела пользоваться выигрышной внешностью. Старик улыбался, баловал девочку сладким и охотно рассказывал о своей молодости - такова любимая тема всех немолодых. Они всматриваются в прошлое, не замечая бед и созерцая лишь залитое солнечным светом счастье, увы, невозвратное, как и сам давний день...
  Светл в единый миг сцапал запретный ключ и помчался, задыхаясь от счастья - сегодняшнего, горячего, детского. Теперь-то он дотронется до знаменитого клинка полудня! Говорят, более ста лет седой анг непобедим, а рудная кровь в его ладонях сохраняет не тронутую ржой упругую и грозную силу. Как же это желанно - коснуться, понять, проникнуться... Клинки порою тоже нуждаются в исцелении. Но нет в нынешнем оскудевшем мире ни единого мастера, способного выслушать гудящую сталь и понять хоть что в её нечеловеческих горестях и бедах. Отчего зарастает рыжим налетом руда, хранимая бережно и надежно? Что порою затупляет, даже ломает неодолимый в бою клинок? Какая сила выворачивает его с удобной, вроде бы, рукояти?
  Светл скользнул в кладовую и долго стоял, вздрагивая от озноба предвкушения. Он ждал, когда глаза привыкнут к скудному свету. Лишь затем мальчик отважился мелкими шагами подойти к стене. Он поклонился - сам так рассказывал - и осторожно тронул рукоять великого и несравненного Полудня, шепча слова прошения о разговоре.
  Почему кровь земли, перелитая в форму клинка, сочла слова - обидой? Может, великий меч лишь казался молодым, лишь выглядел безупречно ухоженным, но в сердцевине был столь же стар, как и его воин, а значит, несколько сонлив и глуховат...
  Полдень отозвался на слова резко и совсем не так, как ожидал мальчик: рука болезненно вывернулась, прирастая к рукояти и распространяя мучительную судорогу на плечо, спину, бок. Клинок желал подчинить чужака, не считаясь ни с чем. В первый миг Светл не понял полноты намерения, а затем ужаснулся и закричал. Собственная рука, сделавшись чужой, норовила перевернуть рукоять и нацелить острие в горло наглеца, самовольно обратившегося к Полудню.
  Когда старый анг вбежал, горло Светла уже булькало крупными алыми пузырями. Милена помнила эту картинку так ярко, что даже теперь испытала мгновенную тошноту - и сразу же сменившее её ледяное, зимнее отчаяние. Она не того желала! Всего-то вздумала проучить самонадеянного выскочку. Явившись к воротам Файена без вины и права, Светл с поистине лесной простотой постучал, чтобы улыбнуться хозяйке и проговорить, вычесывая пятерней травинки из бурых косматых волос: 'Вроде, лечить я годный, так чего ж зазря время извожу? Учите'.
  Светл не показал себя первым среди бойцов, но душа его была широка и распахнута каждому, люди охотно улыбались ему - как сама Тэра в тот первый день. Звери неуверенно переминались на лапах и прятали клыки, глотали рычание, чтобы снова блеснуть белизной зубов, но уже не как врагу или добыче, а как равному, от одних корней произрастающему в общем лесу жизни.
  Милена чуяла, что для простой и, вроде бы, необоримой обаятельности Светла есть край, что за этим краем - пропасть, неведомая самому мальчишке. Хотела ли столкнуть и обречь на гибель? Не вполне так. Скорее намеревалась крепко толкнуть, чтобы пошатнулся и понял, стоит-то на краю! Чтобы узнал страх, порой очень важный... Чтобы не смел улыбаться всем и каждому, отнимая у первой ученицы привязанность слишком уж многих. Чтобы знал свое место! Жил и знал... а вовсе не умирал безнадежно и окончательно, скорчившись на холодном полу кладовой.
  - Кончился наш день, - совсем тихо шепнул старый анг, перехватывая клинок и гладя по лезвию, не ранящему знакомую руку. - Не стоило резать добрые корни. Пойди теперь их срасти...
  Анг виновато вздохнул. С нажимом провел острием по своему запястью, и Милена ощутила, как встает дыбом каждая волосинка на коже: клинок кричал, и не слуху, а чему-то куда более глубинному, слышалось отчаяние рудной крови. Старик перевернул ладонь и плотно свел пальцы, в горсти стала копиться, набегая от раны, темная кровь. Она быстро густела и приобретала отчётливый сизо-седой отблеск. Анг дождался наполнения горсти и без спешки перевернул её над горлом Светла, плотно приложил к разрыву, хрипящему уже совсем предсмертно. Сник, устало облокотился второй рукой об пол, выронив меч. Искоса глянул на Милену, вросшую в дверной косяк так прочно, словно нет ей иного места.
  - Более не играй жизнями-то, не поняв себя, - жалостливо укорил старик. - Кто придумал, что если сила есть - души не надо? Мы ж не исподники какие, чтоб им и там не знать покоя, и сюда не найти тропы... Поняла меня? Ну, иди. Позови Тэру. Прикрой дверь и прямо теперь найди её. Сам вижу, не такого ты желала, затевая непорядок.
  Указание анга Милена выполнила так быстро, что не могла позже вспомнить, какими коридорами бежала и громко ли кричала, разыскивая хозяйку. Зато передав слова старика, она постаралась незаметно пробраться во двор, забилась в щель меж корней старого дерева и до ночи там пряталась, из укрытия наблюдая переполох в замке. Ружана металась туда-сюда, неловко спотыкалась, подворачивала ногу и роняла горшочки с сухими корнями. Черна пару раз возникала мгновенно, словно бы ниоткуда, рычала диким бугом, лезла в чужой ей звериный угол, за шкирку волокла псахов в покои анга. Спускался по главной лестнице Белёк, сосредоточенно и строго поджимал губы, распоряжался людьми, будто имел на то право - и его, хромого тощего недоросля, слушались.
  Ночью Милена плакала в своем убежище, а дикие корни то ли в спину упирались и норовили выпихнуть, то ли наоборот, утешали и поддерживали.
  Перед рассветом явилась Черна, прошла напрямки через двор, уверенным движением нагнулась - словно ей дано видеть сквозь корни - и выдернула первую ученицу из тайника. За шиворот, как неразумного псаха, поволокла, не спрашивая мнения и не поясняя своих действий.
  Старый анг лежал на узкой постели прямо, неподвижно. Только глаза его, кажется, жили в прорезях пергаментных смятых век. Минуло немного времени с прошлой встречи, но анг уже погас, и это было - необратимо. Милена прежде видела умирающих и знала, как уходит свет, покидает тело, которому суждено вскоре остыть. Иногда зыбкое, неровное свечение человечьей души казалось востановимым, среброточивые могли помочь, да и сама Милена просила - и дважды ей казалось, что добивалась понимания... Для старого анга было бесполезно просить. Он теплился, как угли, покинутые живым огнем, но еще не утратившие память о нем. Свет еще взблескивал скупо, словно издали, во взгляде анга, свет не спешил уходить и прощался с миром.
  - Моя ошибка и моя вина, - едва слышно выдохнул анг, перемогая слабость. - Не тебе платить. Но... помни о силе и душе. Важно.
  - Буду помнить, - запинаясь и ощущая себя мертвее уходящего старика, выговорила Милена.
  Не падала она на подкосившихся ногах только потому, что за шиворот держала железная рука Черны. Не закрывала глаз, словно бы проколотых взором Тэры. Не могла замкнуть и ушей, упрямо воспринимающих неразличимое в иное время биение сердца старого анга. Все слабее и медленнее...
  С того серого предутрия Милена старалась избегать Светла. Парень выправился, утвердился в мире живых медленно и, вроде бы, через силу. И все последующие годы Милена не шутила с ним недобро, предпочитая даже ничтожество Ружану за спиной парня - не трогать. Но замок довольно мал, и всякий взгляд на Светла, пусть и случайный, оживлял в памяти тот день, когда Милена приобрела ночной кошмар, а будущий псарь едва не разучился улыбаться.
  
   - Я так и не поняла себя, - пожаловалась Милена одному из людей в зеленых одеждах. - Плохо мне, понимаешь? Не мой мир, да я и в своем-то была вроде как - не в себе...
   Человек сидел у изголовья больного и дремал, неловко "прилипнув" щекой к холодной стенке машины. На приснившуюся - наверняка он так полагал - жалобу не отозвался, лишь поморщился и завозился, норовя отгородиться от пустых разговоров.
   Милена утратила интерес к людям в зеленом и снова взялась изучать мир плоскости, отчаянно и тщетно разыскивая драгоценное живое серебро. Увы, никто не нес в душе значимую его толику. Не всматривался в окружающих, не улыбался случайным прохожим, не провожал их непрошенным добрым напутствием. Люди муравейника держали свои души наглухо закутанными, словно сберегали скудное их тепло в лютую стужу. Люди суетились и жили чем-то мелким, мгновенным, ничего не значащим по главному для мира Милены, корневому, смыслу.
   - Плоскость, мир без ответа и привета... Я тут пропаду, - ужаснулась первая ученица, сполна осознавая, что это значит - покинуть замок и оказаться наедине с собою.
   Машина докатилась до той цели, куда она мчалась, зло пыхая синим огнем и разгоняя всех на дороге протяжным воем обозленного карга. Новое место совершенно не понравилось Милене. Тут слабые корни плоскостного мира дрожали и прогибались, сквозь них утекали одна за другой жизни, как капли влаги в ненасытный песок. И длилось подобное давно. Лекари боролись с бедой, но без толковых травников, без псарей и вальзов восточного луча они слишком часто не справлялись. Впрочем - Милена горько усмехнулась - теперь и дома нет годных вальзов. Восток встал на якоря. Королева преуспела в обретении права на это звание без корони и, значит, без учета мнения самого Нитля. Она совершила величайшую подлость(72), и её поддержали тогда, полвека назад, очень многие. Даже анги зенита и прорицательница Тэра. Почему? Есть ли смысл искать ростки ответов в этом мире, если и в родном не удалось заметить ни единого обрывка корня столь дикого и нелепого решения. Пять сторон было у света единого. Пять. Исконно и неизменно таков вершинный мир. Что поколебало его устои?
   Тело расслоившегося устроили на кровати с колесами и покатили по безрадостному коридору, мимо одних равнодушных людей - во владения иных, столь же безразличных. Человека, чье имя Милена не знала, назвали "неопознанным", о нем слегка посудачили: на бомжа не похож, а документов никаких, полиция не заводит дело, словно этот парень - привидение. Видимо, кому-то удобно таковым его числить еще при жизни. Хотя разве это жизнь? Сознания нет, пульс толком не прощупывается, температура тела медленно, но неуклонно понижается...
   Милена тоскливо изучила убогий коридор, где обречена находиться, пока хоть что-то не изменится. Попыталась усилием воли переместить себя, на краткое время обрадовалась: получается! Но обнаружилось, что отодвинуться далеко от тела не удается, упругость окружающего мира возвращает её на прежнее место.
   Мимо катили кого-то, на лестнице сосредоточенно сосали дымные палочки и ругались, сплетничали, примитивно домогались друг друга, чтобы так же убого отказывать или соглашаться... Безрадостный день тянулся болотной травой, намотанной на горло утопленницы, и Милена осознавала себя именно такой утопленницей, уже принадлежащей бездонным хлябям на веки вечные. Одно обнадеживало: в больнице, как называется нынешнее место, много людей. По коридору то и дело проходят новые. Значит, надо постараться и найти хоть одного обладателя серебра.
   Ночь плоскости оказалась блеклой, природный мрак сильно разбавлялся нездоровым фонарным светом, он превращал небо за окнами в тусклое нечто без звезд и глубины.
   В больнице стало тише, людей в коридорах поубавилось. Милена изучила постоянных, одетых в халаты - слово уже обрело смысл, как и понятие "униформа". Серебро взблескивало во взгляде невысокой девушки. Она полусонно пристроилась в коридоре, за столом. Поправляя пушистые рыжеватые волосы, лезущие в глаза, девушка читала книгу, упакованную местными технологиями в "электронный формат". Так сказал один из врачей, здороваясь с рыженькой. Назвал её умницей и посоветовал не засиживаться допоздна, дежурство-то заканчивается. Еще серебро вроде бы показалось, мелькнуло на миг в улыбке старика, обреченно хрипящего больным горлом в дальней палате. Средних лет врач устало, отупело просматривал какие-то листки - и все же Милена рассмотрела и в нем, сером от бессонницы, крохи серебра.
   Так мало, что надеяться вроде бы не на что. Милена обдумала варианты и выбрала девушку, как самую молодую и удобно сидящую почти рядом с телом расслоившегося. Первое общение, если таковое удастся наладить, очень важно. Чувствуя себя ничтожным семечком в потоке весеннего ветра, Милена обреченно и старательно расставалась со свободой. Врастала в мир, пускала корни, пробовала дотянуться до питательного серебра, какое одно только и имеет дар пробудить в сухом семечке - чудо роста, родство с миром.
   Рыженькая вздрогнула, поежилась, быстрым движением погасила "электронный формат" и убрала в сумку. Прошла по темному коридору. Переоделась в отдельной комнате, изредка и без внимания поглядывая в небольшое зеркало. Сменив обувь, девушка зацокала каблучками по коридору - все дальше от полутрупа, погруженного в кому. По лестнице вниз, через двери, коридоры, переходы... Милена ликовала, удаляясь вместе с рыженькой и примечая, как слабеет прежняя связь. Мир придвинулся, перестал походить на мираж. В нем внятно различались запах ночи и скудная, болезненная влажность давнего дождя, смешанного со снегом. Мурашки серых полужидких капель испуганной мошкарой облепили все поверхности - да так и остались плеснево преть...
   Фонарей было мало, девушка спешила, рисковала подвернуть ногу на скользком, но шага не замедляла. По длинной алее она добралась до дороги, огибающей изгородь неухоженного парка. Глянула на маленький навес возле фонаря - и вздохнула, почти всхлипнула. Вдали затихало ворчание большой машины, именно её и проводил разочарованный взгляд. Девушка пробормотала невнятно про автобус и дурацкое расписание, которое всегда нарушается. Добрела до остановки - так она назвала навес - и пристроилась в темном уголке, на краю скамейки, прижалась к стенке. Подтянула воротник куртки повыше, к лицу, и замерла.
   Милена величественно повела плечами и презрительно фыркнула: все это удалось представить очень внятно. Первую ученицу Файена дожидались всегда. Автобус, буг, карета - не важно. Она умела поставить себя так, что обреченно и огорченно глядели ей в спину, но не наоборот.
   Мимо прошелестела небольшая машина, на миг залила остановку мертвым светом и сгинула в ночи. Все стихло. Прошло время, вторая машина проревела и скрылась. Девушка мерзла, спрятав руки в рукава и не делая попыток повлиять на поведение незнакомых людей. По мнению Милены это было глупо, а чужая неловкость неизменно вызывала раздражение. Рыженькая молода, недурна собой и к тому же - травница, то есть, по-местному, врач. Не последний человек в их мире, уж наверняка.
   Далеко, за изгибом дороги, наметился новый звук машины, и Милена затосковала. Так отчетливо увиделось: вот она выходит в свет, чуть щурясь и не уделяя проезжающим внимания. Делает движение головой, меняя узор волны длинных русых волос. И машина останавливается - это так просто! Но рыженькая не слушала советов, жалась к темной стенке.
   Машина приближалась, тревожно взрыкивая. В её нутре неприятно рокотало. Возле остановки машина резко замедлилась, визжа тормозами. По инерции она все же миновала фонарь и замерла поодаль. Сразу распахнулись все дверцы, ударил низкими басами сплошной грохот, ничуть не похожий на музыку. Люди полезли наружу.
   - Медичка, сочненькая, - вроде бы разобрала Милена.
   Все иные слова были малознакомы, но в общем-то не нуждались в осмыслении. Люди, изрыгающие эти слова в поток басовитого грохота музыки и хриплого речитатива пения, ни о чем не задумывались, они вряд ли могли и хотели внятно соображать.
   Рыженькая охнула, медленно, прилипнув мокрой спиной к стенке, сдвинулась по скамье. Наконец очнулась, рывком вскочила, побежала прочь от фонаря, машины и остановки. Ноги в узких туфельках подламывались на каждом шагу, забор был - враг, он мешал укрыться в парке. И дорога была - враг, она слишком гладко ложилась под подошвы преследователей.
  
   В первый миг Милена не вспомнила, что её саму никто не видит, потому лишь презрительно хмыкнула, разворачиваясь к недоумкам. Она все-таки была первой ученицей замка и даже Черна, затевая вражду, сперва думала, а затем ссорилась - ну, когда оставалась в уме...
   Преследователи миновали незримую Милену, проскочили насквозь то место, где она себя ощущала - и вызвали в сознании болезненный спазм чуждости мира, в котором творится вовсе негодное дело. Ознобом окатило понимание: в считанные прыжки эти твари достанут неловкую девчонку и порвут, изуродуют. Серебро иссякнет, корни только-только намеченных связей оборвутся, едва отвоеванное право закрепиться в мире даст трещину, угрожая даже призрачному существованию самой Милены.
   Бывшая первая ученица смотрела, как рыженькую достают, сбивают с ног. Все происходило для привычной к бою и тренировкам Милены медленно, вяло - и неотвратимо. Непоправимо... Корни натягивались, сухо трещали.
   - Пусть так, - вроде бы смирилась Милена, до оторопи пугаясь решения, которое приняла в этот миг. Даже понимая угрозу, она не намеревалась отказаться от затеи. Иначе не вмешаться, не делать ничего - тоже невозможно... - Вам хуже! Я не видела своего вууда (73) ни разу. Но пришла его ночь! Свободен!
   Ужас схлынул, оставляя сознание окончательно ясным. Милена мысленно раскрыла ладонь и опустила в почву новый корень - черный, беспросветный. Корень врос в плоскость охотно, даже жадно. Тень побега, невидимого местным людям, зыбко качнулась, раскрылась зрелым коробом плода, извергла содержимое в ночь - и оно прянуло туда, где надрывно визжала рыженькая и гоготали догнавшие её ублюдки.
   В следующий миг кричали, не помня себя, уже все. Фонарь мигнул напоследок и рассыпался крошевом стекла, рев музыки оборвался, словно срезанный острым.
   Старая связь с телом, лежащим в коридоре больницы, натянулась с прежней силой и поволокла Милену прочь, не позволяя ничего поправить и даже увидеть, чем обернется для здешних людей то, что для первой ученицы замка Файен запрещено данной Тэре клятвой, без оговорок и исключений...
   В темном коридоре больницы было смертно, отчаянно тихо. От собственного не-бытия хотелось выть на луну, зримую призрачной Милене сквозь стены, кроны деревьев и облака. Блеклую, пустую... То, что вызрело и вырвалось в мир, не могло бы сюда явиться в иное, среброточивое, время.
   - Они меня не видят, не ощущают кожей и наитием. Но как я могла подумать, что верно и обратное? - устало, обреченно шепнула Милена. - Плоскость, по сути, нейтральна, тут силы света и тьмы, если упростить до предела нас и исподье, взаимно поглощаются. На уровне, доступном здешним людям, все примитивно, как они сами говорят - материально. Но это иллюзия, поскольку теперь нет сомнений: плоскость подвержена влияниям извне. Я влияю. Еще как влияю! Я подтянула тварей и вынудила их заметить рыженькую. Я в общем-то убила её... почти. Или хуже чем убила. Помоги мне серебряная лань, да во что же я вляпалась? Я ведь не хотела... совсем как тогда, со Светлом - я не хотела ничего дурного. И теперь я сижу тут, а вууд разгуливает по городу. Мой вууд. Тот, для кого смерть - наслаждение и лакомство.
  
  
   Глава 11. Бэл. Долг старшего ученика
  
   Нитль, слой мира возле последнего корня жизни Бэла, первого ученика Тэры Арианы, зарезанного ничтожнейшей из её учениц
  
   "Слабаки мечтают о красивой смерти, на большее их всяко уж не хватает", - сказала однажды Черна, тогда еще девчонка лет двенадцати.
   Давнее, забытое воспоминание вдруг проявилось перед внутренним взором Бэла ярче и притягательнее, чем любые видения грядущего, порою доступные опытному вальзу севера.
   В двенадцать Черна состояла из острых углов и сухих жил, наспех, без аккуратности навитых на кости и плотно обтянутых смугловатой от летнего загара кожей. Волосы, остриженные под корень по весне, где-то еще топорщились щипанной травой, а где-то лежали, как зализанные. Прическа редко беспокоила Черну... В сущности, она считанные разы проявляла то, что прочим людям ведомо как беспокойство, как сомнение в себе - смутное и подспудное, постыдное к высказыванию вслух и тем более показу на общее обозрение. Вот и тогда Черна взбила волосы, усердно повозив пятерней по голове. По-звериному встряхнулась: тоскливо стоять и ждать, пока кто-то насмотрится на картину, скучную для девчонки и, следовательно, недостойную внимания. Проявив еще толику терпения, Черна погрела ладони у живого огня замкового камина, сунула палец в ухо и покопалась там, сопя и жмурясь. Терпение иссякло. Черна повернулась к приятелю, насмешливо и в то же время сочувственно наблюдая, как худенький кривоплечий Белек - себя он помнил надежно, не приукрашивая и не обольщаясь - восхищенно вздыхает. Он прокрался тайком, чтобы насладиться созерцанием той самой картины, что украшает стену над камином в главном зале замка Файен.
   В рамке из узловатого жароцвета, обвивающего корнями крупные гроздья жар-камня, кипел непрестанный бой. Он длился с тех самых пор, как неизвестный ни Черне, ни Бельку мастер завершил соединение своего дара со своим же пониманием легенды о трагедии бессветной зимы.
   В рамке великан - его мастер видел огромным, как и подобает, если верить глазам, а не сути - выкашивал сверкающим рудным клинком несметные полчища исподников, черных, прущих из мировых трещин. Нечисть, которую уж всяко считать было некому, изливала черную кровь, уродуя снег. Сонные зимние корни вздрагивали, со стоном пробуждались и яростно рвали чуждых, утягивали вниз, вытесняли из Нитля. Но исподники лезли и лезли, великан был большой, но, как ехидно заметила не смолчавшая Черна, глупый: он ни на шаг не отступал.
   Пропитанный кровью снег тяжелел, набухал тьмою. Коростой мертвящего льда он покрывал ноги великана сперва по колено, а затем, по мере развития боя, поднимался все выше, до пояса. Когда поражение делалось неминуемым, туповатый великан последним движением обращал лицо к небу, прощаясь с зенитным светом и веря, что серебряная лань спасена, ведь он отдал жизнь, значит, внес высшую плату...
   Стоило отвести взгляд или моргнуть, как картина принималась повторять немудреную историю заново, и Белёк смотрел с восторгом, примечая детали и отмахиваясь от гадких слов приятельницы. Тогда еще - не подруги, нет. С Черной все не просто, надо сперва заслужить право разговаривать с ней, затем удостоиться чести стать тем, кого слушают. Бэл, тогда еще Белёк, знал: иной раз хозяйка замка не добивалась подобного, наказывала ученицу - и наказание проходило впустую, не добавляя внимания. Тогда Тэра тяжело вздыхала, смущенно поджимала губы и приглашала Черну в каминный зал. Двери закрывались, и никому во всем замке не было ведомо, что творилось, когда хозяйка и ученица оставались наедине.
   - Он жертвует собой во имя света, - обиженно возразил Белек, не оборачиваясь и не моргая, хотя усталые глаза слезились. Он желал всей душою увидеть еще раз последний удар рудного клинка. - Смотри, как он бестрепетно принимает удел воина.
   - Безголовые от рождения и он, и этот... мастер, - зевнула Черна и намеренно громко щелкнула зубами. - Пошли, что за интерес пялиться на гадость.
   - Что тебе не по сердцу? - вскинулся Белек, в запале резко отвернулся от картины, нащупывая бесполезную в ссорах с Черной двухзвенную палку.
   - Ого, эк рявкнул! Буги в лесу хвосты, небось, поподжимали... Не люблю оружие, - снова скривилась упрямая. Улыбнулась, враз меняя тон и настроение. - Но ты молодец, огрызаешься. А палку брось, рановато тебе хвататься за эту штуку, ушибешься. Сядь там. Хозяйке не убудет чести, если ты разок отдохнешь в её кресле. Я вижу, оно тебе милее мазни малодушного слабака. Живую рамку вынудили виться вокруг гадости. Прям тошно глянуть.
   - Почему ты смеешься над великаном? - отдышавшись и немного уняв обиду, уточнил Белек, старясь не думать, как его накажет хозяйка за посягательство на кресло.
   - Он не великан, а переросток.
   Сидеть на бархатистом плетении наппы было куда приятнее, чем мечталось и представлялось. Травянистые многослойные подушки пружинили, чуть-чуть грелись от соприкосновения с телом. Носу чудился дивных запах утренней свежести, особенное зрение прорицателя обретало полную остроту, позволяло видеть внятно лишь то, что стало объектом внимания. Прочее делалось блеклым, размытым. Непокой в душе стихал, собственный недавний крик казался недостойным ученика славной Тэры Арианы.
   Черна с маху шлепнулась на пол, скрестила ноги и подмигнула хитро, весело. Почесала затылок, подгоняя мысли и помогая им выстроиться поровнее.
   - Настоящий воин не имеет права помереть, не исполнив дело. Этот придурок махал клинком и думал, как он дивно смотрится со стороны и как о нем сложат песнь или там - картинку намалюют. А должен был двигать дело, доверенное ему. Он ведь по природе - анг, так?
   - Так.
   - Для анга служение не подвиг, а смысл жизни. Он слабак и желал прославиться, а должен был наплевать на себя. Ну, не знаю... сбежать с поля боя, что бы ни подумали о нем зрители...Со стены замка смотрели, наверное, многие, иначе бы и легенды не сложили, так?
   - Может и так.
   - Должен был сбежать, даже осмеянный и непонятый. Найти толкового болотника(74), хотя эти лентяи, вроде, зимой спят и от боевых дел век за веком отлынивают. Еще должен был тряхнуть кого поумнее из западных замков: почему из безобидных складок ближних к нам миров вдруг поперли исподники? Кто обязан держать границы? По мозгам надавать изменникам, они ж отродясь о верности знают только одно: цену её. Ну, дальше что... - Черна нахмурилась, широкие брови сошлись у переносицы. - Дальше как получится. Крепко знаю одно: помереть великан имеет право не ранее, чем это сделается неинтересно для легенды. Потому что спасенные не бывают памятливы, они ж вне опасности. Стоил бы он твоего внимания, был бы он настоящим великаном - он бы, пожалуй, подох в болотине или надорвался где в горах, никому не заметный на фоне огней праздника победы.
   - Тогда почему Тэра повесила в главном зале картину с этим... слабаком? - спросил запутавшийся Белек, не решаясь снова защищать могучего, плечистого великана. - Она поумнее тебя.
   - Поумнее, чего ж спорить, есть такое дело. Не знаю! Чтобы видеть, чем история отличается от настоящей жизни, - пожала плечами Черна. - Чтобы угодить мастеру, вдруг он Тэре приятель? Ну, или еще есть сто причин, откуда бы мне угадать верную, я не вальз ни на ноготь!
   Черна вскочила прыжком, притомившись сидеть без движения. Хохотнула, подпрыгнула второй раз, выше. Неразличимым глазу движением отняла у приятеля двухзвенную палку, обиженно звякнувшую разок перед тем, как оказаться заткнутой за пояс. Черна уже подавала Бельку освободившуюся от оружия руку.
   - Идем. Дался тебе этот слабак! Он совсем не похож на тебя, разве волосы одного тона. Но ты лучше, ты думаешь о других, а он подыхает раз за разом, никого не спасая и никому не даруя надежду. Это его и убивает, понимаешь? Не число врагов, а собственная пустая душа.
   - Значит, по-твоему, он не герой?
   - Он? Нет, точно, - серьезно заверила Черна, не глянув на картину. - Герой бы выжил. И пер на себе тяжесть дальше, сколько надо и через "не могу". Тащить непосильное куда труднее, чем красиво сдохнуть, понимаешь?
   - Не совсем...
  Разговор, эхо которого угасло много лет назад, напрочь стерся из памяти - и вдруг выплыл, проявился. Вернее, пригодился повзрослевшему Бэлу, первому ученику Тэры Арианы, честно умирающему на поле боя. Было так спокойно и просто закрыть глаза и уйти, исполнив должное, разочаровавшись в людях и даже отчаявшись. Сил нет, света нет, понимания происходящего тоже нет... Умереть теперь удобно и даже здорово, так можно переложить дела на чужие плечи и не думать, велика ли тяжесть и дотащат ли её до цели Светл и прочие. Возможно, Тэра - а вдруг да уцелеет - однажды заказала бы знакомому мастеру новую картинку: старший ученик красиво истекает кровью на осенней траве, исполнив малый долг.
  Свет души уже совсем непрочно соединен со стынущим телом. Питающие душу корни подсыхают, хрустят и по волоконцу рвутся. Но совсем мелкие, тончайшие, еще держат израненное сознание у края небытия. Смешно и грустно вдруг понять, что оказалось важным в последний миг, что помогает цепляться и не сползать в пропасть смерти.
  Он набирал по весне лазоревые цветки, похожие на искру улыбки во взоре молодого неба. Он крался по ночному двору, вздрагивая от всякого шороха, чтобы успеть подсунуть цветы под подушку первой ученицы замка, пока та обходит стены Файена и проверяет, не задремали ли дозорные. Весна коварна, в ней чудится одоление тьмы и самой смерти, однако же, ночи длинны и мрак перед рассветом особенно густ, он хрустит серым ломким инеем, принимая самые разные следы... Корешок воспоминания натянулся, зазвенел и - не лопнул, живой и упругий.
   Рядом вцепился в край другой корешок, такой же малый. Близ разлапистого дерева, в глухой чаще, озерко осколком неба лежало в оправе из корней. Маленький Белёк всякий день бегал и крошил хлеб старой рыбине, слепой, вялой, доживающей последний год. Зачем? Кто знает, если ответа не было и тогда... Но лес принимал бесполезное дело с пониманием, никогда не перегораживал тропку злыми корнями, не путал ноги травой, выпускающей режущие кромки. Что пользы миру от старой рыбины, ожидавшей свой хлеб привычно и неблагодарно?
  Два ничтожных корня полнились ознобной болью, скрипели и едва держали. Третий не желал крепиться в рыхлом песке умирающей памяти. Приходилось спешить и бросать в почву все, даже самое сокровенное и старательно забытое - почти постыдное.
  Лишь раз он дрался один на один со старшей ученицей и был избит нещадно, показательно и без спешки. Он в какой-то миг отчаялся: противница не унималась, а Тэра сидела и дремала, не останавливая поединок. Потом прибежала Черна, злая, как чер с откушенным хвостом! Вмиг оттрепала Милену, приложила Светла, хоть он-то попал под руку случайно... Черна не унялась, влепила подзатыльник Ружане, а затем наорала на хозяйку.
  - Ополоумела? Ослепла от своего прорицания? Да тут и вовсе дураку видать, не годен он драться с девками, жалостливый он, хоть бы раз заехал ей по роже, так нет - только блоки ставит. Я знаю, почему, да все знают!
  Милена, сбитая с ног, рычала от злости. Она была свалена в пыль навзничь и попыталась вывернуться, отомстить. Нащупала любимый перстень с черным когтем, на время боя убранный в гнездо у пояса. Коготь ужалил Черну под ребра, обозлил окончательно - и левое плечо старшей ученицы с хрустом вывихнулось.
  - Жалеет он тебя, ладно, живи с двумя руками, хотя на кой змеюке руки, вот что мне интересно, - спокойно выговорила Черна, отшвырнула визжащую противницу. Встала, рывком выдрала из тела коготь-перстень, бросила подальше. Устроила на плече безвольное тело Белька и обернулась к хозяйке. - Погорячилась, признаю. Если меня и стоит наказать, то не теперь. Уложу его, псаря позову, опять же, подберут годные травки... Поверю, что жив и на ноги поднимется, тогда - наказывай.
  Корень, хранящий память о Черне, оказался цепок и упрям, как сама воительница. Тот день помнился во всех подробностях, богатых болью и удивлением, презрением к себе и неловкостью перед приятелями. Тот день казался последним, после него не стоило жить, и мнение Черны о великане впервые показалось не лишенным смысла. Белек мог умереть, уничтоженный первой ученицей. Но пришлось ему выжить, проваляться три ночи в бреду, а затем выйти во двор, ощущая себя слабаком, приволакивая больную ногу совсем уж неловко. Это было много хуже смерти.
  Корни воспоминаний натянулись струнами - но снова не лопнули. Взрослый Бэл все еще надрывался и цеплялся за жизнь, принимал себя негодным учеником Тэры. Тем самым, кому доверено место у правого плеча. Это вынуждало брести из тьмы в жизнь, где нет великанов, а дело кто-то завершить - должен. Хотя бы потому, что тогда, после избиения, в первую ночь без бреда, к нему явилась Милена. Вроде бы насмешливо сообщила: он трусливее дуффа... Сразу оказалась рядом и шепнула в ухо, что зализывать раны куда проще вместе...
  
  - Бэл, ну постарайся. Большего нам уже не сделать, никак, - устало и без малейшей надежды шептал кто-то совсем рядом.
  Голос звучал глухо, мир воспринимался кое-как, словно бы находился далеко, укутанный войлоком корней. Ползти по норе из небытия, преодолевать сопротивление этого шевелящегося войлока уже не получалось, силы иссякли. Корни памяти подгнивали и снова угрожали лопнуть, даже последние и самые, пожалуй, надежные. Но без Милены, Черны и Руннара жизнь замка висела не на нитке даже - на паутинном волоске! И Бэл полз.
  К свету, в котором не замечал ни искорки серебра.
  К боли, выжигающей сознание.
  К жизни, лишенной смысла.
  Бэл застонал, последним усилием воли вынудил себя распахнуть веки. День слепил зенитным яростным жаром. Встревожено качались ветви деревьев опушки - толстые, похожие на плоские лапы. К самому лицу склонился Светл, его волосы щекотали кожу.
  - Время, - едва слышно выдохнул Бэл.
  - Пустяки, всего-то один рассвет ты пропустил, - шепнул Светл. Дрожащие губы не желали складываться в улыбку. - Я не надеялся. Прости, я правда уже...
  - Расслоилось время, - чуть громче шепнул Бэл, вслушиваясь в себя и мир, полнее сознавая непорядок, опасный и пока что непосильный для изменения. Вдобавок непонятный. Бэл поморщился и заставил себя уделить внимание простому делу. - Помоги сесть.
  - Лежи, я поправлю подушки, - засуетился Светл, порывисто, быстро озираясь. - Тут такое дело... Эти, западные, хоронят Йонгара. Запорол ты его в одно движение, даром что он вальз границ, таких завалить без поддержки - и нельзя. Хорошо, что ты вернулся. Очень даже... Я совсем отчаялся, вот похоронят его, вернутся - и что делать? Милена как-то сказала, что я псарь и ни на ноготь не более того, что таков предел мой. Я злился, а вот она права, понимаешь? Сейчас бы сам согласился, да еще поблагодарил за вразумление. Только нет ни её, ни Руннара, ни Черны. Сгинули. Никого рядом, один я оказался в ответе за замок, как такое вот выдержать? Я бы и тебя не вытащил, сил не доставало, а только буг удачно подвернулся, вот... В кои веки повезло заполучить такого могучего псаха(75). Он пожелал даровать помощь, я бы не сговорил, буги - они вольные. Сами по себе... Откуда вот у Милены буг, тоже вопрос. Её буг, понимаешь? Молоденький, но крепкий, из леса он вышел без протеста, по душе ему идея пришлась, вроде так я вижу дело.
  Светл бормотал и бормотал, иногда вытягивая 'о-о' в словечке 'вот' или обрывая на середине начатую фразу. Он, такой основательный, улыбчивый и сильный, ростом на полторы мужской ладони выше Бэла - вдруг показался похожим на смешного великана с картинки. Он готов был в любой день умереть во имя замка, он почитал Тэру равной серебряной лани. Но Светл совершенно не знал, как же ради этого замка - жить? Как принять бремя ответственности за все ошибки жителей замка и земель вокруг него, ведь не бывает решений без ошибок. Ровно так же не случается хозяев, которые вправе не платить. Бэл слушал, прикрыв глаза и привыкая к ноющей боли в груди, к ломоте в шее и куда более страшному ощущению пустоты ниже, где тело вроде бы продолжается, но ничуть не ощущается.
   - Ружана?
   - Позже, - жалобно попросил Светл, поперхнувшись вопросом. - Сам увидишь.
   - Помоги сесть.
   - У тебя не все ладно со здоровьем, - осторожно начал Светл.
   - Я заметил, - криво усмехнулся Бэл. - Вот это - позже. Врост?
   - Вроде бы глубоко в духе он, не отзывается, - с сомнением выговорил Светл. - Угрозы жизни нет, я уверен. Его отнесли в замок. Я велел уложить в корнях большого дерева, ему без корней, без почвы - плохо. Тебя вот мы не трогали с места, тебе тоже на траве чуток полегче.
   - Правильно, все правильно. Наши люди?
   - Я отправил всех в замок. Готовиться, потому что мало ли, как оно с западными-то пойдет. Да и лес всколыхнулся.
   - Немедленно найди людей Йонгара и потребуй, чтобы первый анг предателя явился ко мне, принял груз вины и посильную нашу поддержку в виде выбора должного воздаяния, - распорядился Бэл, радуясь своей способности говорить почти обычным голосом, внятно и без хрипоты.
   - Что?
   - Дословно повтори ему, как я сказал, понял?
   - Нет, вот ничуть не понял... но исполню, - оторопело кивнул Светл. - Тебя бы надобно нести в замок, раз ты очнулся, там и стены помогают, родные они.
   - Меня пока не трогай, рано. Тэра?
   - Сидит... - безнадежно махнул рукой Светл.
   Подушки наконец легли под шею должным образом. Теперь было возможно осмотреть луг до самой опушки.
   Луговина полностью омертвела в границах, обведенных полусгнившим узором витого стебля, еще до боя уложенного Вростом. Черная трава полужидким киселем мокла на взбитой, истерзанной почве. Рваные раны земли покрывала жутковатая короста плесени. Время, как сразу и заподозрил Бэл, накрепко расслоилось, поздняя осень ломилась в отцветшее лето, пятнала бытие прорехой прямого лаза в исподние миры. Значит, Йонгар обманул дважды: не провел боевую границу, как обещал, а воздвиг на её месте предел, сминая мир и облегчая для вальзов королевы постановку севера на якоря... Предатель заранее в мыслях пожертвовал жизнями Черны, а равно и всех иных людей замка Тэры, занятых в поддержании того, что выглядело границей боя. Но север остался прежним, корни не высохли, люди выжили. Потому что Тэра временному союзнику не поведала всего, затевая дело. Первая дама круглого стола прорицателей, лишившись с годами друзей и поддержки, все же не проиграла. Она одна знала наперед многое - и подстроила остальное, потакая чужим слабостям и не предупреждая об ошибках.
   Бэл поморщился от боли и вздохнул, поправляя свои рассуждения: Тэра Ариана Файенская не играла. Она спровоцировала интерес королевы к созданию спайки и, вроде бы под давлением, против воли, указала точное время и место, верша дело куда более опасное, чем игра.
   Самые отчаянные и могучие вальзы не решаются на подобное. Теперь хозяйка замка телесно пребывала все на том же пеньке, который для неё услужливо подвинул Бэл. Сидела, оплетенная с головой. Корни тянулись из-под травы, от опушки. Кутали тело в несколько слоев, слабо шевелились, вздрагивали. Сохли, отмирали, выкрашивались, теряли кору - и упрямо ползли, заращивая прорехи и восстанавливая плотность покрова. Корни по-прежнему полагали хозяйку достойной замка, и помогали ей, важной части свободного севера, оставаться в Нитле всей душой, чтобы она двигала дело сохранения самого мира таким, каким должно ему быть. Тэра взялась за непосильное человеку. Нитль заметил - и чуть изменил баланс возможного. Дал шанс. Не более того.
   - Угораздило её пророчить (76) именно теперь, - поморщился Бэл. Чуть оживился и добавил: - а ведь не встали мы на якоря.
   - Какое там, тропы все как есть выворотило, лес кругом непролазный, ни хода, ни выхода, - опасливо передернул плечами молоденький травник, оставленный Светлом при больном.
   Собственно, травника Бэл заметил, лишь когда тот заговорил. Нахмурился, коря себя за рассеянность. Внимательнее осмотрелся. Псарь уже бежал к опушке, торопился передать слова, сказанные старшим учеником и, вероятно, способные обезопасить замок от многих бед. Было почти смешно смотреть на суетливого Светла. Как он не догадался сам до столь простого хода в отношении свиты покойного Йонгара?
   Ну, возмечтают вальзы и анги запада окружить замок Файен границей и отрезать от мира. Так здесь не их земли.
   Ну, объявят в полный голос о своем праве судить... так нет за ними права.
   Пожелают заручиться поддержкой окрестных селений, угольщиков потянут на свою сторону, о леснике начнут спрашивать. Заведут разговор и похлеще, об ошибке Тэры и своем праве на огниво. Пригрозят всем вымиранием и ранней зимой. Разве это - беды? И разве они уже сбылись? Куда худшее лезет в глаза, если уметь смотреть.
   - Где мой клинок? - запереживал Бэл, досадуя на слабость шеи и узость доступного обзору сектора поля.
   Травник виновато вздохнул и показал взглядом в сторону и вниз. Бэл поднатужился, чуть повернул голову. Улыбнулся: рудная кровь лежала у самых пальцев неподвижной правой руки. Никто не решился потревожить...
   - Подвинь под ладонь, - попросил Бэл и уточнил для клинка: - пусть поможет, я так хочу.
   Травник побледнел и несмело потянулся, двумя пальцами коснулся краешка узора рукояти. Толкнул её выше, под безвольную ладонь. Сразу ушла ледяная скованность, в спине шевельнулись горячие иглы боли. На лбу выступила испарина, дыхание участилось. Небо обрело цвет, звучание ветра приблизилось.
   - Ружана держала нож в дикой грибнице, - виновато шепнул травник. - При ударе споры глубоко засеялись(77) в рану... Светл просил не говорить, только пользы в молчании нет.
   - Дальше, чем теперь, они не пройдут, - старательно выверяя слова и тон, сообщил Бэл. Хотелось закрыть глаза и позволить себе отчаяние, но подобная роскошь пока оставалась недосягаема. - Дальше они не пролезут... но ходить вновь мне едва ли доведется, это я понимаю. Благодарю за правду. Сядь там, мне тяжело напрягать шею. Расскажи подробно, как завершился бой. Первое и главное пока что - предел, возникший вокруг боевого поля, он имеет непонятные мне параметры и мощность... Вдобавок, он посмертный.
   - Нет, еще одна беда есть, худшая, - сдавленно шепнул травник, оглянувшись на опушку и убедившись, что Светла нет поблизости. - Ружана. Она не унялась тогда, содрала у хозяйки перстень - и бегом к замку, мы не поняли ничего, такое творилось... Не задержали, в общем.
   - Понятно. Поэтому она не помогла мне сразу. Не со зла, я так и думал... Это ведь и не плохо, это не худшее для неё. Ага, теперь вижу: ей невесть что наобещал Йонгар, среди прочего и место хозяйки Файена... Ради меньшего наша тихоня не предала бы Тэру, - поморщился Бэл. - Тогда люди запада пусть подождут. Им воистину есть, в чем каяться. Мне надо спешить в замок.
   - Я один не справлюсь...
   Трава рядом с пределом зашевелилась, крупный бурый буг выбрался на её поверхность, встряхнулся, сбрасывая корешки с вычищенной обновленной шкуры. Все знают: буги приводят себя в порядок, зарываясь в мелких корнях, а луговина для них - любимое лежбище, к тому же разнотравье ценит возможность повозиться со шкурой, выбирая вместе с грязью семена и пыльцу дальних, неведомых, лугов. Взаимная выгода...
  Буг снова встряхнулся, протяжно завибрировал горлом, выпуская низкий, дрожащий звук. Глаза оттенка лунного серебра - а таковы они у всех псахов, даровитых в лечении - обратились к Бэлу. Буг улыбнулся широкой пастью, способной перекусить человека пополам, синеватый язык мелькнул и спрятался. Когти передних лап лязгнули, взрывая траву и натыкаясь на случайный камень. Волокнистые, моховые усы прилегли к морде и оплели горло, подчеркивая самые мирные намерения зверя. Ведь, как известно, именно на охоте буг топорщит усы.
  - Красавец, - поразился Бэл.
  - У-рр-м, - согласно зевнул буг, щурясь.
  - Седло тебе не идет, сплошная морока с ним, - посочувствовал Бэл.
  - У-рр-м, - повторил буг.
  - А без седла, просто по дружбе - отвезешь?
  Буг улыбнулся шире, нырнул в почву, словно она мягче и податливее болотной жижи. Под спиной Бэла прокатилась волна, травник пискнул и невольно отстранился. Зверь вывернулся из травы прямо под седоком. Пополз из грунта. Заскрипели и ушли в мех хребтовые отростки, клацнули плечевые гребни. Бэла резко мотнуло в сторону, он ощутил себя тряпичной куклой. Буг зарычал, снова шевельнулся. Вывернул шею и щелкнул пастью у самого носа травника. Тот побелел окончательно, но пересилил страх, чтобы исполнить то, на что с долей раздражения намекал буг. Больного седока надо устроить удобно, затем подобрать нужные вьюны и помочь им, посадить на бурую шкуру и проследить, чтобы прижились.
  - К утру я приготовлю травы, какие следует, - забормотал юноша, очнувшись окончательно и вспомнив о долге человека замка. - Бэл, так удобно?
  - Превосходно. Благодарю.
  Буг двинулся к замку неторопливо, но даже такой его шаг вынуждал травника бежать, почтительно испросив дозволения держаться за складку загривка.
  Со спины зверя мир выглядел совсем по-новому. Шкура прирастала к телу, вьюн терся о спину, кожа нестерпимо чесалась. Не чувствуя собственных двух ног, Бэл все полнее воспринимал чужие четыре и невольно, противоестественно для своего обреченного состояния, радовался. Лапы ступали широко, мышцы перекатывались под шкурой, чуткий хвост вздрагивал, шелестел иглами - и метался, ощупывая луговину.
  - С ума сойти, - пьяно рассмеялся Бэл, неуверенно шевеля пальцами. - Теперь я верю в легенду о бугадях, которые срослись и делались счастливы... Мы - разум, они - сила леса. Почему однажды два наши рода снова распались?
  - Люди не имеют права отдаваться дикой охоте, - напомнил знакомое каждому пояснение травник, пыхтя рядом и стараясь не отстать.
  - Право мертво, это всего лишь слово. - Бэл нахмурился. - Скорее всего мы, люди, перестаем быть собою, теряя власть над внутренним 'я'. Сплестись корнями может лишь разное. Человек и буг дополняют друг друга. Но, теряя разность, они теряют и единение.
  - Тэра гордилась бы вами, - осторожно предположил травник, не понявший ни слова в рассуждении.
  - Если у неё появится к тому повод, то возникнет и возможность, - рассмеялся Бэл.
  Лапы буга ступали теперь по мостовой внутреннего двора, зверь принюхивался, поднимая шипы ошейника и звучно чиркая по камням иглами хвоста. Он был чужд людскому жилью и едва пересиливал себя. Он трогал каждое деревце, стараясь найти в нем родство и опору.
  - Здесь горит живое пламя, горячее в самую лютую зиму, - утешил нового друга Бэл, гладя бурую шкуру и радуясь восстановлению подвижности рук. - Еще тут есть кладовые и глубокие подвалы с потаенными закутами, годными под логово. Тебе понравится. Можно, я назову тебя Игрун? Ты приятель Милены, а для неё игра всегда была важной частью жизни... Она кралась и охотилась всяким шагом и взглядом.
  Буг не возразил, знакомо поурчал и вроде бы успокоился. Он уже ступал по винту лестницы, чутко принюхивался и шире распахивал глаза, горящие любопытством. Не только люди интересуются неведомым...
  Кисточки на ушах буга вздрогнули, отмечая неприятный звук. Бэл покривился, соглашаясь. Чего уж хорошего? Ружана стонет, давится слезами отчаяния. Тихоня доигралась.
  - Никто не мог и предположить, что она... - зашептал травник. - Светл так тепло о ней говорил. Мы все уважали, ученица самой Тэры, шутка ли!
  - Скажи прямо: все не верили, что она такое исключительное ничто, - хмыкнул Бэл. - Прежде я не соглашался признать, что слабые жаждут власти более сильных. Сам не жаждал, хотя был слаб, да и теперь я слаб.
  - Вы?
  Травник споткнулся и остановился, цепляясь за перила и не делая попытки шагнуть в коридор, хотя буг дышал ему в спину. - Вы? Единственный, кого не перебивала наша Черна, с кем она - советовалась! Кому выковала клинок! К вам даже сумасшедшая Милена бегала плакаться и жаловаться...
  - Надо же, - Бэл удивился чужим наблюдениям, почесал затылок и осмотрел послушную руку. - Паршиво, Игрун. Теперь нам не спихнуть тяготы на чужие широкие плечи. Меня, оказывается, давно признали способным тащить воз...
  - У-рр-м, - презрительно рявкнул буг.
  Никакие возы он, конечно же, таскать не намеревался.
  По главному коридору от винтовой лестницы и до каминного зала оказалось всего-то десять крадущихся шагов бурого зверя. Буг сунул морду в щель открываемой двери первым. Он заранее встопорщил усы, выказывая враждебность. Давно известно: сытый зверь не нападет на человека в лесу. Голодный и обозленный может забыть древний закон, допускающий наказание, равное или меньшее бремени вины людей. Однако даже самый яростный буг не прыгнет, пока не ощутит к тому дозволения - чужой слабости, отчаяния, страха, потерянности. Человек остается на особом положении, пока не побежит и не закричит, в единый миг становясь дичью, законной добычей.
  Ружана как раз теперь выглядела и ощущалась - добычей. Буг приоткрыл пасть, ниже припал к мрамору, сощурился на гневливое пламя. Прижал уши и все же продолжил текучее движение, приближающее его к камину.
  - Игрун, здесь не кухня, - строго укорил Бэл. Поморщился и добавил совсем тихо: - Еще отравишься...
  Ружана стояла на коленях перед каминной решеткой. Она, конечно же, примчалась сюда, еще по дороге устроив перстень хозяйки на среднем пальце правой руки. Она заранее представила, как все получится восхитительно и просто. Красивый жест руки, неопалимой в живом огне - одно движение, позволяющее дотянуться до блекло-черных невзрачных камней, уложенных в чашу, венчающую каменный выступ в глубине камина. И вот сердце замка в ладони, теплое, податливое, готовое принять отпечаток руки новой своей хозяйки. Наверняка рыжая травница мысленно выстраивала первый прием, определяя порядок следования людей в веренице слуг и учеников, ангов и вальзов. Всем надлежит войти в зал через южную дверь, чтобы увидеть огниво в ладони дамы Файена. Ружана желала встречать своих людей, сидя у спокойного огня. Прежде, чем покинуть зал, каждый должен был поклониться, назвать хозяйкой, подтвердив клятву Файену и сохранив положение в замке.
  Бэл сглотнул и задышал чаще. Он сейчас прекрасно видел несбывшееся и впервые сознавал себя взрослым прорицателем, способным перебирать варианты реальности. Этот - пустой, ложный. Обманка для Ружаны, кем-то показанная ей в хрустальном шаре. Следуя обману, Ружана предала и без оглядки, не помня себя, помчалась за наградой. Рука травницы, очарованной нашептанными Йонгаром домыслами, беспрепятственно дотянулась до огнива, приняла в ладонь его, теплое и податливое. Черные камни, перевитые алым стеблем жароцвета, более походили на воск, были податливы и пластичны... Замок Файен сделался тих, замерли все деревья его обширных земель. Бэл отчетливо прорицал тот миг, заново постигал каждое движение тела и души Ружаны, все полнее с каждым движением буга: пока зверь подбирался к добыче, человек на его спине нащупывал тропку в истине произошедшего в каминном зале. Смежив веки, Бэл-прорицатель узрел: вот пламя расцвело злой синевой, загудело, цепко обхватило повинную руку травницы. Север не встал на якоря, не принял права на власть со стороны существа, ничтожного для бремени и чести быть хозяйкой. Живое пламя вцепилось в добычу, причиняя боль, но не сжигая дотла... По счастью, Тэра Ариана дышала и боролась, её первый ученик брел в явь из небытия, замок ощущал это - и ждал решения хозяйки, не допуская разрушения стен или иного тяжкого ущерба людям и их имуществу.
   - Ружана! - негромко позвал Бэл.
   Прорицание отспустило в явь, отодвинулось, побледнело. Бэл расслабил руку на шкуре буга, погладил шипастый загривок.
   - Старый порядок жив, Ружана, понимаешь? Сними перстень, огниво не вещь, чтобы принадлежать. Я говорил тебе однажды: еще вопрос, кто кого выбирает - дайм (78) замок или замок - дайма. Отдай огниво и повинись. Ты все еще ученица Тэры, значит, ты под её защитой. С любыми своими ошибками.
   - Не хочу сгореть, - всхлипнула Ружана, смаргивая слезы и не разжимая пальцев. - Оно держит. Оно уже решило. Почему так? Я лишь исполнила волю королевы, я не виновна ни в чем! Зенит превыше любого иного луча.
   - Это слова. Ты знаешь, что вес их ничтожен, - укорил Бэл, удивляясь детским отговоркам. - Сердце и серебро - вот высшие мерила, а зенит... он тоже слово. Тем более для тебя. Ружана, нельзя избежать того, что ты сама создала, отравив нож и сорвав перстень с руки Тэры. Не сопротивляйся. Обещаю, худшее не состоится. Светл тебя не предаст, ему безразличны все твои ошибки. Я не держу на тебя зла. Тэра никогда не была склонна к мести. Ты останешься человеком. Я все-таки вальз, прими сказанное как... - Бэл неловко повел плечами, - прорицание. Первый раз признаю, что это мне по силам.
   Травница медленно повернула лицо, щели опухших век прятали глаза на редкость полно. Багровая кожа лоснилась от жара. Губы дрожали жалко, мелко.
   - Я почти убила тебя. И не сожалею! Слышишь?
   Тон сделался визгливым, отчаяние более не желало прятаться. Бэл посмотрел в синее пламя, улыбнулся с окончательной безмятежностью, не понимая себя: отчего нет в душе и капли ненависти к этой жалкой тварюшке? Может быть, из-за пройденного пути. Он добрался в явь и изменился. Он теперь совсем не тот мальчишка Белёк, который прижимал к груди корзину с рудной кровью и завидовал Черне. Жалел себя и страдал от несбыточности мечтаний: встать бы за правым плечом Тэры, глянуть на людей замка оттуда, с полным правом старшего ученика и почти наследника огнива!
   - Все пройдет, - пообещал Бэл. - Я сгорел дотла, но это не так страшно и совсем не вредно. Ты не умеешь гореть. Значит, будем надеяться на лунную мать. Попробуй забыть хоть на миг о своей жажде, вспомни Светла. И помолчи! Некоторые глупые слова забрать труднее, чем мерзкие дела и мысли. Ты привыкла прятаться за его спину, но ему-то ты дорога по-настоящему. Он тебе тоже, однажды ты еще сможешь понять это. Сними с пальца огниво и не держи сердце огня в ладони, это дело не по твоим силам.
   - Оно тянет! Я ведь сказала тебе, оно тянет, не я!
   Бэл сокрушенно вздохнул, снова погладил бурую шкуру. Буг заворчал и нехотя приблизился к камину еще на полшага. Повернулся боком. Седок наклонился и перехватил живые камни сердца Файена с обожженной ладони. Бережно уложил на прежнее место, в чашу. Снял перстень, вздохнул и нехотя нанизал себе на безымянный палец - так носят огниво наместники, а не даймы. Металл полыхнул, раскаляясь и жаля руку - и перстень сел по размеру.
   - Рад прямому знакомству, сиятельный Файен, - поклонился наместник Бэл и позволил бугу попятиться от гудящего огня. - Ружана виновна и примет кару. Она будет молча обдумывать содеянное, не имея воли поднять любое оружие. Она не войдет в лес и не коснется души мира, покуда Тэра Ариана или иной дайм этого замка не примет окончательное решение совместно с тобою. Или покуда не будет искуплена ошибка.
   Пламя медленно посветлело и улеглось на угли сытым сонным зверем. Рука Ружаны на миг повисла в пустоте, лишенная синеватых призрачных оков - и упала плетью вдоль тела. Травница хрипло охнула, покачнулась и завалилась на спину, теряя сознание. Тишина в зале проредилась, звуки смогли проникать из-за неплотно прикрытой двери. Бэл разобрал, как грохочут по коридору шаги анга - кто еще станет носить тяжелые боевые сапоги? Легкие башмаки псаря ступали беззвучно, но Бэл распознал его приближение по движению ушей своего буга. Именно Светл первым ворвался в зал, испуганно огляделся и бросился к Ружане.
   - Жива?
   - До пробуждения Тэры будет тише тихого, - пообещал Бэл. - Но жива. Если ты удержишь её, останется в замке и не выгорит.
   - Благодарю, хозяин, - непривычно поклонился Светл, как кланялся лишь старшим. Впрочем, он сразу исправил положение, позволив себе немного судорожную, похожую на гримасу, но все же улыбку. - Тебе чуть лучше? Превосходный псах, вот откуда только Милена его раздобыла? Ты тоже толковый вальз. Я передал послание дословно, вот первый анг свиты покойного Йонгара. Он тебя... услышал.
   Рослый сивоусый мужчина солидно поклонился. Бэл едва помнил его хмуроватое немолодое лицо по прежней жизни - той, что оборвалась после удара ножа травницы. Жило лишь ощущение: и тогда человек показался слишком хорош для свиты западного лжеца. Мелкие глазки анга, светлые до прозрачности, заинтересованно прищурились.
   - Наш Йонгар солгал и затем допустил предательство. Не знаю всех причин, да и мертвым - им простительно сберегать тайны без наказания. Но обретем ли мы кару, позволяющую свите предателя стать частью свободного замка севера?
   - Вы уверенно говорите устами всех людей Йонгара? И разве запад не свободен? - осторожно удивился Бэл.
   - Я первый анг покойного, мне ли не отвечать за свои слова... А запад - разве не из наших лесов, пусть впервые и следом за намеками вашей премудрой Тэры, выползла ядовитая идея ставить лучи света на якоря? Запад не унялся после истории с рассветным лучом и покусился на свободу севера. Без веских причин. - Анг повел едва заметной куцей бровкой. - Признаю, мы не самые надежные люди. Некоторые из нас не совсем... молчаливы. Иные не вполне согласны с карой, прямо скажем, мною избранной для всех по вашей подсказке. Но разве в зиму Файену не нужны люди так же, как нам - тепло огня?
   - Дать клятву возможно лишь подлинной даме замка, Тэре, - осторожно согласился Бэл, не позволяя себе улыбаться. Дар прорицателя кричал в полный голос: то, что теперь вершится, пройдет не без изгибов и теней, но обернется к лучшему. - Как первый ученик и наместник могу заверить, что Файен вас согреет и не отринет до того дня, когда хозяйка сможет совершить решение.
  
  
   Глава 12. Милена. Нежданная встреча
  
   Плоскость, Москва, вторая неделя ноября
  
   Изучение местных людей по-прежнему оставалось единственным способом себя занять. Люди - они тот еще объект для наблюдения, независимо от мира и обстоятельств. Здешние теснились в палатах, толкались в коридорах. При этом их умение и желание общаться вовсе не впечатляло. Испытывая недостаток личного пространства и уединения, люди замыкались в подобие незримого кокона, и самый распространенный из обнаруженных Миленой был - равнодушие.
   Целый день бывшая первая ученица следила за посетителями больницы, разбирая модели местного семейного уклада. Кто-то нес родичам вкусное - побаловать, иные шли с цветами и фальшивой бодростью, с шуршащими конвертами для врачей. Были и скучающие гости, эти явились во исполнение долга. Откровенно хищные стервятники выискивали на лицах больных признаки скорой кончины, ведь она - избавление от тягот ухода и право на имущество... Кто-то трещал без умолку, перерабатывая сплетни.
   Милена смотрела, слушала и заражалась равнодушием. Зачем ей эти люди, их заботы и сложности? Надо искать выход из безвыходности, привыкнув воспринимать гомон и толчею - как фон. Это не её мир, не её замок... Хотя тут и замков-то нет. Мертвый город, составленный из бездушных сооружений.
   - Он еще теплится, - отгородившись от окружающего, попробовала рассуждать Милена. - Этот расслоившийся тип не умер, сердце вон - трепыхается вполне внятно. Хотя пульс у него, да и у всех здешних... Во: совсем мальчишка, протопал два этажа вверх - и готова отдышка. Все больные, точно. Но этот тип дышит. Тело исправно пребывает в жизни, значит, все прочее закрепилось в каком-то ином слое. Во многом мы - люди - выживаем по общему закону. Нас могут держать незавершенное дело или родная душа, я исключаю из рассмотрения дар вальза, упрямство анга, равно как предназначение или старый долг. Этот плоский человек не происходит из настоящего замка. Силы в нем - на ноготь, и ту надобно внимательно поискать. Если его держит дело, я пропала. Но если человек... тогда где корни и узлы срастания? С-сволочь равнодушная!
   Обругав тело за грехи души, Милена привычно представила, как она хороша в задумчивости, когда крутит прядь волос и чуть поджимает губы, трогая длинную шею кончиками пальцев. Кстати, почти все подсылы королевы или вальзов чужих земель узнавали от первой ученицы исключительно мало, зря Тэра Ариана кричала и норовила уязвить. Выведывать у красивых - сложно. Не доверять вызывающим доверие - непосильно. Зато сколько лишнего гости сообщали, какими тайнами делились, норовя повыгоднее "продать" свою значимость и заслужить внимательный взгляд. Йонгар сгоряча выложил все, что помнил об истории жизни Тэры Арианы.
   Тэра очень давно, еще до начала бед с изъяном востока получила основания не доверять и западу. Из-за интриг Астэра, вальза востока, она вынужденно разорвала отношения с близким человеком, жившим в смежном мире. Тот мужчина не осилил законов Нитля, где цивилизации слишком мало, а угроза жизни каждодневна. Западные вальзы могли бы многое подправить, хотя бы наладить постоянную складку в тот мир - но предпочли не вмешиваться. Тэра лишилась сердечной привязанности, а заодно и ребенка: с собой нельзя забрать извне ничего и никого, если корни Нитля не примут, а связи прежнего мира не отпустят... Еще Йонгар смутно намекал на большую ошибку Тэры, которая по молодости поддалась очарованию Астэра, первого вальза востока - и прорицала для него слишком уж подробно о личном и грядущем, да еще и с вариантами, с развилками - что недопустимо.
   Позже, когда бремя ошибок Астэра отяготило весь восток, вроде бы именно личная неприязнь подвигла Тэру к крайнему решению. Первая дама севера зарезала величайшего из вальзов востока. По словам Йонгара, даму Файена снедала беспредельная ненависть к востоку. Вроде бы Тэра потеряла из-за Астера близких друзей... И вот что точно и уже не домысел: именно Тэра, преодолев неприязнь к западу, взялась искать у его даймов помощи в постановке восходного луча на якоря. "Слишком многое запутано и оборвано, тут петли не разобрать, надо рубить. Пусть новые люди начнут взращивать дело с малого семечка", - вроде бы так сказала Тэра, по крайней мере Йонгар именно так передал случайно услышанное им самим.
  
  - Хоть бы этого слабака из плоскости не занесло к нам, - поморщилась Милена, всматриваясь в расслоившегося и продолжая кропотливо выискивать корни, связующие его с миром. - Нет в нем большого огня, так себе теплится, без азарта. Любить не умеет, ненавидеть опасается, страхи копит и про запас в себе держит. Спаси его мать серебра, если в наш лес забредет и на корень наступит, даже у опушки. Или я сегодня строга? Обычный человек. Для кого-то даже родной. Вот он, корешок, не гнилой.
  Позволив себе улыбку, Милена проследила крепкий корень. В мире человека держали не дела и долги, хотя того и другого было в избытке, как у всякого живого. Кто-то ждал расслоившегося: ждал тепло, но без надежды. Скорее с горечью...
  - Кто умеет ждать, тот мне полезен.
  Обнадежив себя, Милена постаралась зацепиться за корень. Проследить его, тянущийся вовне. Прочь из больницы, в недра многолюдного города, в хитросплетение бессчетных судеб и случайностей.
  - Чер!
  Кто бы ни прирос к расслоившемуся, сейчас этому человеку было плохо. Но помощи он не ждал и не искал. Разочарованная Милена осознала полнейшую невозможность удалиться из больницы, скользя вдоль корня. Пришлось пережидать огорчение, позволяя себе ругаться любыми словами, благо одернуть некому. А затем уговаривать себя запастись терпением, вспомнив прелесть удела ловца. Засада - это не скука, а развлечение. Рано или поздно сторожевая нить дрогнет, и тогда придет время действовать.
  Вечер загустел спекшейся грязью на оконных стеклах, затем задернул шторы мрака, пряча нерадивость городских уборщиков. Милена приготовилась перетерпеть длинную ночь, исключительно унылую и даже тягостную в больнице. Люди спят. Только самым 'тяжелым' нет отдыха. Кто-то перемогает боль, кого-то везут в операционную, врачи хотят отдыха и ничуть не настроены на активную помощь. Дважды в прошлую ночь Милена добиралась до приемного покоя, это на пределе дальности - и орала на врачей и больных. Те и другие раздражали неумением договориться и взаимно облегчить общение, а значит и последующее лечение. Родственники больных врали, сами больные охали и закатывали глаза из-за боли, совершенно пустяковой по мнению первой ученицы. Врачи слушали, но не слышали, занятые своим... После крика положение ненадолго улучшалось. Врачи вздрагивали и озирались по сторонам, больные прекращали заранее подозревать худшее для себя.
  - Что я им, привидение по имени совесть? - проворчала Милена, покосившись в сторону приемного покоя. - Плевать мне на всех. Только и это не интересно, когда они меня не замечают... Тоска.
  Корень вдруг дернулся резко, судорожно. Потемнел, готовый оборваться: Милена, снова выругавшись, ощутила сразу и свободу уйти от расслоившегося, и растущее отчаяние вдали. Если корень лопнет, иных надежных путей выбраться из неопределенного состояния - нет.
  Город поглотил бестелесное нечто, швырнул сквозь упругую ночь. Осень настывала ознобом мелких фонарей, издали претендующих на роль звезд - и не представляющих собою ровно ничего.
  Движение, стремительностью доводящее до помрачения рассудка, прекратилось болезненно резко. С некоторым запозданием Милена смогла осознать всю картину.
  Покрытая сетью старых трещин асфальтовая дорога режет лес, вынуждая стволы у обочин выстроиться в две линии, словно они слуги. На дороге замерли черные машины, две по краям - лоб в лоб. Третья зажата между ними, на её заднем сиденье всхлипывает при каждом вздохе худенькая молодая женщина. Рядом, вальяжно развалившись, сидит мужчина. Он одет - Милена уже усвоила местные правила - на деловой манер, дорогое пальто смотрится великолепно, на коленях портфель, на его плоской глянцевой спинке - бумага, белая, как лицо испуганной женщины. В пальцах мужчина разнообразно и стремительно перекатывает шариковую ручку, намекая на превосходное владение вовсе не ею, а ножом...
   - Будешь жить, пацана тоже отпустим с целым горлом. Поняла? Кивни, не охай. Подпиши и больше не спрашивай, где вам жить. Это не мои проблемы, я и так сегодня добрый. Нечего связываться с лохом. Он должен, мы взыскиваем. Ничего личного.
   Мужчина еще что-то говорил скучающим тоном, жертву он запугивал привычно, даже лениво. Милена его более не слушала и почти не слышала. Вся картинка, доступная зрению людей плоского мира, перестала иметь значение, потому что плоскость - мир особенный. Лезть сюда без выгоды для себя, даже ради спасения чьей-то жизни, едва ли стоит. К тому же простота четырех сторон света ограничивает людей в восприятии средой физического закона, словно нет иных сфер, сил, красок.. Сюда нельзя вмешиваться, не получив прямой к тому просьбы. Но сейчас на убогой дороге, в окружении голых деревьев, рожденных неподвижными, творилось дело, ничуть не относящееся к указанному миру. И это дозволяло и даже побуждало вмешаться.
  Милена хохотнула, снова невольно подражая Черне, которую видеть здесь и теперь желала остро, как никогда прежде. Сквозь зубы само собою просочилось любимое словцо воительницы - 'интересно'. Бывшая первая ученица замка Файен повела плечами, делая шаг и с наслаждением сознавая себя - живую, способную ступать по твердой поверхности, производя звук и отбрасывая тень.
  - Не зима, а вот - приперлись, - ласково шепнула Милена, ощущая азарт предстоящего. - Важное дельце? Воистину никто не умеет быть верным в беде... кроме врагов наших.
  Исподников было двое, они замерли совсем рядом с машинами, чуждые плоскости и незримые для её людей, которые все от рождения и особенно по привычке и обучению не вальзы и не анги, ни на ноготь.
  Твари оставались невидимками, покуда Милена была от них далеко. Но с каждым её шагом исподники проявлялись все отчетливее.
  Первыми запаниковали люди в двух машинах с горящими фарами. Рассмотрели - и ужаснулись. Истошно взвыл сигнал - один из сидящих за рулем положил руку неловко, да так и не убрал. Второй водитель принялся терзать стартер, хотя мотор и без того сыто шелестел на холостых.
  Милена сделала еще шаг, чуть разводя руки и по привычке прищелкивая пальцами в такт зреющему азарту. Исподники заметили её, опознали происхождение и дружно развернулись, приседая на мощных лапах с вывернутыми назад мосластыми суставами.
  Правый и чуть менее рослый удобнее перехватил широкий мясницкий клинок. Левый присел еще глубже, делаясь одного роста с Миленой - и выдохнул звучание, погасив фары, моторы, даже фонари далеко на опушке...
  Мужчина в роскошном пальто тонко завизжал и на четвереньках пополз из машины, бросив портфель и более не помня о своем умении играть с ножичком. Если у него и было какое-то оружие - что толку? Не оружие ведет бой, а исключительно воин. Худенькая женщина плотнее обняла ребенка - его Милена заметила лишь теперь. Бежать женщина не пыталась, она, кажется, была так окончательно запугана своим собеседником, что новых 'гостей' не смогла испугаться еще сильнее. Судорожно огляделась - зрачки огромные, делают весь глаз черным, бездонным. Много раз облизанные, потрескавшиеся и покусанные губы шепотом выговорили нечто невнятное, едва слышное. Уставившись на Милену, женщина заподозрила именно в ней спасение из смертельной ловушки. И снова зашептала, смаргивая слезы и старательно обнимая ребенка, слишком маленького, чтобы понимать и бояться.
  Минуя последнее дерево, Милена тронула сонную, неотзывчивую кору, провела пальцами по стволу вверх, рванула годную ветку. Та удобно легла в ладонь - и ученица Тэры рассмеялась. Даже неподвижный лес плоскости остается лесом. Если попросить умеючи. Ветка вздрогнула в руке, вытянулась и заострилась. Рослый исподник присел еще ниже. Взметнулся, используя всю силу лап, перемахнул машину и атаковал первым.
  
  Он желал дать напарнику шанс подготовиться. Милена не стала уклоняться, чего от неё ожидали, Она упала вперед и влево, пропустила когтистые лапы в опасной близости от плеча и шеи.
  Когти лязгнули, промахнулись всего-то на ширину пальца. Копьецо послушно изогнулось, как советовала рука Милены - и вошло в плоть у самого хвоста, на стыке броневых пластин.
  Тварь завизжала, пропахивая мордой жухлую листву все дальше от дороги. Она непрерывно дергалась и выла, не имея сил и возможности освободиться от тонкого копья, уже целиком вошедшего в тело и жадно пускающего корни - чтобы вырваться из плоскости в ином слое, чтобы жить там настоящей жизнью подвижного и сильного дерева.
  Не тратя и крохи внимания на поверженного врага, Милена развернулась ко второй твари. Поморщившись от мгновенного сожаления: копья теперь нет, а ломать взрослого кэччи(79) голыми руками - та еще работенка. Дело для анга, а она-то не анг.
  Широкий тесак вспорхнул невесомее пушинки, по сложной дуге пошел вниз, подсекая под колени... Гибель напарника дала кэччи время, и он подобрался опасно близко к противнице.
  Милена взвилась в прыжке, перекатилась по крыше машины и, не останавливаясь, скользнула к лесу по другую сторону дороги. Словно в насмешку над усилиями, оба ближние дерева оказались мертвы - под пальцами ощутилась лишь осклизлая труха... Кора со скрипом подалась, оставила в щепоти жалкий клок расползающегося мха. Щека впечаталась в грязь полужидких, гниющих листьев. Милена на миг прикрыла глаза. Бок показался непосильным, когда запахи мертвого леса, выхлопа машин и сернистого присутствия исподья смешались, запершили в горле сухим кашлем.
  Но никто не пришел на помощь. В плоскости и помогать-то - некому...
  Лязг когтей по металлу помог очнутся. Отметил момент, когда кэччи без усилия перемахнул машину. Он преследовал противницу, не давая ей ни мига передышки.
  Милена извернулась и змеёй утекла под днище, радуясь: эта машина высокая, а не как многие иные, замеченные близ больницы - будто приклеенные к дороге.
  Кэччи грохотал по промятой крыше, попробовал затоптать и придавить. Днище проседало, и это казалось опасно... Милена оскалилась, выкатилась на дорогу - и сознала свою мгновенную беззащитность. Бой - удел ангов, Черна бы справилась, Черна никогда и никого не просила прикрыть спину. Она сама свтавала за спины соллабых - и отгоняла смерть... Но где она теперь, ненавистная и столь нужная - Черна?
  Милена сжалась в комок, мысленно приказала себе - встать! Встать и бороться, даже если непосильно, даже...
  Коаем глаза она отметила промельк света. В душе колыхнулась надежда - и окрепла в цокоте крошечных колокольцев... Кэччи истошно взвыл, запахло паленым, потянуло дымком. И все утихло...
  Милена осталась одна на поле выигранного боя, хотя миг назад отчаялась и признала себя слабой.
  - Серебро? Откуда в их мире лань? - едва слышно выдохнула Милена.
  Время сделалось внятно и неторопливо, как пар дыхания в стужу. Холод облил спину - исподье утекло из людского мира вовне, оставив след изморози там, где асфальт запятнала темная кровь кэччи.
  Шало встряхнувшись, Милена долго смотрела на свои руки, упертые в грязь, мелко дрожащие. Победу победу ей, в общем-то, подарили. Только - кто?
  Бывшая первая ученица Файена глубоко втянула ноздрями воздух, улыбнулась миру, признавая: я живая, мне хорошо! Она села удобнее, откинулась на борт машины. Без спешки рассмотрела мутное небо, не умеющее быть глубоким и темным, изуродованное городом.
  На опушке один за другим затеплились фонари. Ветерок пригнал запах сырости. Сигнал ближней машины жалобно охнул - и затих окончательно. Фары мигнули и наоборот, разгорелись - сперва мерзким фиолетовым, а затем еще более паскудным мертво-белым. Досадуя на этот фальшивый свет, спрятавший сам след истинного серебра, Милена нашарила камень, встала и без спешки разбила все стеклянные бельма на мордах машин. Восстановив ночь в правах хотя бы вблизи от себя, Милена осмотрелась.
  От кэччи, само собой, остались лишь следы их боевого соприкосновения с предметами плоскости - вмятины на кузовах, царапины на дороге, трещина через все лобовое стекло. Изморозь.
  В дальней машине за рулем по-прежнему сидел водитель, и глаза имел такие круглые и яркие, что Милена с долей сочувствия спросила у парализованного страхом мужчины:
  - Обделался?
  Звучание собственного голоса оказалось искаженным, но не лишенным мелодичности. Ускользающе малая хрипотца даже украшала нижние нотки. Утратив интерес к водителю, Милена шагнула к средней машине, зажатой меж двух больших. Села на то самое место, откуда трус в шикарном пальто недавно уполз бодрой рысью, на всех четырех.
  Милена улыбнулась женщине, внимательно изучая ее лицо, по-прежнему белое. Ее огромные, во весь глаз, зрачки. Милена постаралась выстроить предстоящий разговор, и для начала нагребла в сознаии единую кучу потенциально годных слов. Старательно выговорила их на местном наречии:
  - Пасиба. Ты дела... делала сирибро? Как делала? Харашо делала...
  - Нет у меня серебра! - всхлипнула женщина, с отчаянием глядя на Милену. - Господи, ну почему всем от меня что-то надо! Ничего у меня нет! Ничего! Даже дома нет... Я подписала бумаги, я трусливая дура и все подписала...
  - Бу-ма-ги, - напевно повторила Милена, исправляя выговор. - Ничего не нада. Ты не дура. Ты харашо... Чер! Мы с тобой - хорошо делали. Сделали. Справились. - Она рассмеялась, нагнулась и подобрала портфель, а затем и бумагу. Старательно её порвала в мелкие клочья, подмигнула и еще раз улыбнулась. - Все слова знаю. Привыкаю говаривать. Выговаривать. Меня зовут Милена. Ты вручила меня. Выручила? Я выручила тебя. Все хорошо. Все сзади... позади. Моно плакать. Мож-на кричать. Можно страхаться... бояться. Можно сказать мне, что плохо. Нужно сказать.
  Женщина слушала очень внимательно, кивала каждый раз, когда Милена делала ошибку и исправляла её. Постепенно возымело действие все то доступное вальзу, что пряталось за словами. Напряжение позы ушло, руки денщины расслабились, согрелись. Бледность сменилась более здоровым тоном кожи. Женщина позволила себе прикрыть глаза и помолчать, слушая ночь и не опасаясь её звуков.
   - Я Маришка. То есть Марина. Они отобрали сумку. Вломились и... То есть, я открыла, ведь их привел участковый. Они ввалились, все обыскали. Забрали паспорт. Ключи, телефон, карточку... все забрали. Потом я подписала дарственную на квартиру. Прямо когда ты появилась. И нам с Мишкой некуда теперь идти. Совсем. И Влад пропал. И...
  Милена красиво взвела бровь, прекращая поток жалоб, прорвавший плотину молчаливого, окончательного отчаяния. После нескольких попыток портфель поддался и открылся. Из него, перевернутого, высыпалось содержимое.
  - Ключи? - предположила Милена.
  - Паспорт. Телефон. Кошелек.
  Маришка отрывисто выговаривала слова и рылась в вещах дрожащими руками, снова паникуя и всхлипывая, теперь уже от запоздалого, вторичного страха. Наконец она осознала произошедшее, резко выпрямилась, выпустив из рук ценное свое имущество.
  - Погоди... А эти, черти... Кто они такие?
  - Кэччи, - Милена повела рукой, с неудовольствием рассматривая сломанные ногти. - Исподники. На ваш лад... Кэччи - вроде капитана, наверное. Я плохо ловлю суть званий. Только один был большой военный. Все другое далеко. Неудобно брать... знания брать.
  - Капитаны так не выглядят, - глубокомысленно сообщила Маришка, наконец-то осознав, что сын всего лишь спит, что ничего непоправимого с ним не случилось. - Укол вот... Я так испугалась.
  - Спит, неглубоко, - Милена тронула пульс у челюсти малыша. Помолчала, всматриваясь в свет души ребенка и течение силы. - Иногда глаза открыты, иногда закрыты. Утром будет здоров. Исподники не люди. Мы - люди. Они хотят заиметь нас... хапнуть, что есть в нас. Нет слов. Не знаю нужное. Враги. Ушлепки. Козлы. Сучий потрох. Говноеды. Ё...
  - Ты где учила язык? - поразилась Маришка, пихая в бок очень по-свойски и показывая взглядом на ребенка. - Разве можно...
  - Нельзя? Лады. Но смысл точный, выражение то самое. В больнице учила. - Милена покосилась на новую приятельницу и решила пока что не уточнять, почему оказалась сперва в больнице, а затем здесь. - Нам пора. Этот обделался, скоро очнется. Прочие свинтили, слабаки. Но возвращаются. Не хочу бить людей. Сегодня - не хочу.
  
  Милена гибко встала, обгладила себя по бедрам и позволила один томный взмах ресниц при удачном повороте головы в профиль. Все это несомненно заметил и оцененил водитель, пусть по-прежнему парализованный.
  Маришка торопливо сгребла свои ценности в портфель и тоже выбралась из машины. Без возражений передала спящего Мишку новой приятельнице, о которой и знала лишь имя и сомнительное происхождение: 'мы - люди'...
  - Понятия не имею, где мы, - Маришка заново принялась пугать себя. - И эти... И они ведь не отстанут. И...
  - Лучше бы ты была дура, - сообщила свое мнение Милена. - Хватит думать, мысли больно дрожат. Когда не думаешь, умеешь такое, что я не могу. Серебро. Ты грохнула кэччи. Ты, не я. Я обложалась.
  Маришка выслушала молча, цепляясь за пояс и стараясь не отстать. В темноте она видела кое-как, и к тому же шагала заплетающимися ногами неуверенно, страх все не отпускал, вынуждал колени дрожать и подламываться. Милена двигалась неторопливо, свободной рукой поправляя волосы и ощупывая тонкую ткань рубахи, порванную в двух местах когтями кэччи. Почему она вошла в этот мир именно в ученической одежде для тренировок, понять можно: так сложился день боя Черны. Но оставаться в грязном и рваном теперь, посреди большого города...
  До широкой освещенной дороги удалось добраться довольно быстро. Маришка за спиной принялась бормотать что-то про опасность ночного автостопа и жадность таксистов. Милена не мешала страхам разума жить их привычной жизнью, просто стояла на обочине и чуть щурилась, изучая редкие машины и тот свет людских душ, который она умела видеть всегда. Одни люди давали слабый отблеск, поглощенные собой и отрезанные от мира коконом безразличия. Иные горели багрянцем страстей или теплились гнилостной зеленью страхов. Кое-кто не давал даже искры. Годное появилось в крошечной машине, рассмотрелось за слепящей звездой синеватого света фар, которые озарили две фигурки на обочине. Милена повела плечами. Сразу истошно завизжали тормоза, и машина промчалась мимо, не в силах сразу преодолеть инерцию движения, равно как человек за рулем еще не одолел силу тока посторонних мыслей.
  Когда машина сдала назад и, наконец, замерла рядом, Милена из-под ресниц глянула на улов: уже разогнулся из низкого, на самой дороге лежащего, кресла. Молодой, а вернее того - моложавый. И семья у него есть, и в жизни все налажено, а проехать мимо, чтобы не лгать дома любимым людям - не смог.
  - Позволите украсить наш вечер бокалом... - он начал так честно и без предисловия, что сам запнулся от недоумения. Оглядел обеих незнакомок, уделил внимание ребенку. Переменился в лице. - Девочки, у вас что, беда стряслась?
  - Нам бы заесть чем сытным нашу беду, - рассмеялась Милена, ощущая приязнь к городу и даже плоскости в целом. Зеленые глаза теперь были опаснее болотного омута, человек тонул, прекратив сопротивление и, значит, делался до смешного исполнителен, податлив. - И еще нам надо время. Обдумать дела без спешки. Ясно?
  - Трех дней в бунгало гольф-клуба хватит? - быстро прикинул 'спаситель'. - Дольше будет напряжно, девочки. А это... это и так есть по случаю, не требует оплаты.
  - Вы сама доброта, - проворковала бывшая первая ученица Тэры, запихивая сопротивляющуюся Маришку в широкую щель двери, куда-то назад, за отодвинувшееся сиденье. - Милена, рада познакомиться.
  - Александр Ми... - водитель смутился, послушно оббежал длинный капот, потому что на него смотрели и от него именно этого ждали. Склонился, целуя запястье и выговаривая имя туда, прямо в кожу: - Саша.
  Разогнувшись, он оказался на голову ниже случайной попутчицы. Еще более смешался от внезапного понимания разницы в росте, кивнул, поправил ремень, вдруг пожалев о наличии немужественного животика и приняв, как бремя возраста, общую сутулую мешковатость своей фигуры, на беглый взгляд еще так-сяк, но вблизи уже вовсе не юношеской.
  - Вам не холодно? - спросил он, придумав-таки тему для разговора. - Ноябрь, а вы без пальто, без... э-ээ... перчаток. Я сперва решил - спортивные сборы. Но ваша подруга плакала. И ребенок.
  Милена молчала, задумчиво всматриваясь в темные глаза, тусклые, немного подслеповатые, закрытые от подробного изучения отвратительно бликующими стеклышками очков в позолоченной тонкой оправе. На дне глаз нечто копилось, давно и опасно. Утянув этого человека в свое болото и вынудив исполнять важное, Милена и сама сделалась ближе к нему. Но двусторонний контакт не ладился. Разность привычек, традиций и самого способа смотреть на мир мешала вникнуть. Хотя зачем? Пусть исполняет и убирается. Милена поморщилась, глянула на Маришку. Эта женщина - среброточивая, вот уж нет сомнений. Она ужаснется и отшатнется, поняв, как грубо использован незнакомец. А беда-то у него сложная, весомая.
  - И зачем мне это? - спросила Милена у себя самой.
  - Что, простите? - Саша даже вздронул от звука голоса.
  Ответ не имел смысла. Его и не было. Милена согрела на губах улыбку. Недовольно изучила очки. Мешают... Пришлось решительно удалить помеху и лишь затем нагнуться ближе, вдохнуть запах кожи, отравленный чем-то вполне интересным, именуемым здесь 'духи' и составленным не из привычных природных ароматов. Скорее из имитаций и подобий, мешающих не меньше, чем стекла очков. Поморщившись от раздражающего состояния сомнений - нет понимания, нет и внятного видения - Милена вздохнула, поддела дернувшегося почти испуганно мужчину под затылок и коротко, требовательно поцеловала, втягивая его выдох и наконец-то настраиваясь на полноценную, пусть и мгновенную, общность.
  Саша невнятно вякнул, нащупал край дверцы, облокотился на крышу машины, моргая и бестолково крутя в свободной руке оправу очков.
  - Так, теперь вижу, - шепнула Милена, забавляясь тем, как от неё пятится вполне неплохой человек, вдруг осознавший странность происходящего. - Не люблю признавать, я слабая гадательница... прорицалка? Не вижу вперед. Вижу вглубь. Семья хорошая. Давно семья, десять зим. Сын... да, старший сын. Болеет. Врачам много носили этих - в конверте. Они обещали. Все обещали, все врали, они же врачи. Не исправят. Не тело болит, не его прокололи. Всю семью хотят на корм пустить. Женщина есть, вижу, красивая и... сука. Тебя хочет, машину, дом, огниво... место хозяйки. Ты поворотливый, тут остановился на мою улыбку. Тогда тоже поймала на улыбку. Ловчая она, злая ловчая тварь.
  - Откуда...
  - Могу убрать прокол, еще есть сила в твоем доме, - поморщившись, признала Милена. - Пока благодарная, я помогу. Пока малость в духе. Понял?
  - Сколько? - теперь уже поморщился Саша, отстраняясь и потихоньку, вдоль борта, отодвигаясь от подозрительной сверх меры женщины.
  - Час? - задумалась Милена. - Да. Час. Еще важно: предупреждаю, та сука получит отдачу. И вторая, которая взяла конверт и за деньги уколила... уколола.
  Мужчина выругался, нагнулся и сунул голову в салон. Рявкнул на Маришку, спрашивая, в уме ли 'эта чокнутая вымогательница' и заодно пробуя уточнить, на кого обе работают. Маришка стала что-то отвечать шепотом, торопливо и не вполне связно. Она снова всхлипывала от пережитого страха, но заодно виновато требовала не шуметь и не будить Мишку.
  - Ладно, не верю, но вряд ли будет хуже. В мои дела вам так и так не влезть, - решил мужчина, вернул на место очки и добыл из внутреннего кармана телефон. - Рита! Рита, вот только ты не начинай, ладно? Пацаны дома? Запихни обоих и пулей в гольф-клуб. Да, как раз туда. Да! Не знаю еще. Сейчас уточню номер бунгало. Нет, мать, я не псих, тут ты не права. Ночью мы не будем играть в гольф, вот тут ты права. Можешь хотя бы раз просто сделать то, что мне именно теперь важно?
  
  Милена усмехнулась, слушая чужую панику и красиво опускаясь вниз-вбок, на сиденье. Захлопнув дверцу, она жестом подтвердила свою готовность ехать.
  - Что я скажу ей? - бурлил Саша, ничуть не счастливый от того, чем обернулась его мимолетная интрижка, так и не успевшая завязаться. - Что скажу? Боже, я будто во сне, это же все глупо, куда я еду? Кого я слушаю?
  - Простите нас. Так неловко получилось, - залепетала Маришка, зажатая в тесноте ничтожного заднего диванчика. - Милена, вы понимаете, она совсем особенный человек, и она...
  - Твоя Рита не толстая? - деловито уточнила Милена.
  - Нет! Моя Рита... черт, да что вообще происходит? Почему я все это делаю?
  - Ладно, и так найду, во что переодеться, - передумала Милена.
  Машина вильнула, Саша выругался и замолчал, утратив остатки душевного равновесия. Двигатель загудел громче и злее, Маришка испуганно обняла Мишку, осознав скорость или рассмотрев из-за плеча водителя положение стрелки спидометра. Милена углубилась в изучение своих ногтей, обоих сломанных на правой руке и заодно всех остальных, испачканных, накопивших под пластинками мох, лиственную слякоть и грязь.
  - Ты сказала - Влад, - припомнила Милена, полуобернувшись к приятельнице. - Твой мужчина? Мишка - его кровь, вижу.
  - Влад пропал три дня назад, - кивнула Маришка. - Я звонила, много раз звонила, но мобильный молчит. Обычно я не звоню ему. Мы вроде как... В общем, он ушел от нас, ему так проще. Сказал, на время, много работы и Мишка шумит ночами... Мишка правда капризный, спит плоховато.
  - Не оправдывай слабака, я злюсь, - предупредила Милена, вдумчиво колупая щепку из-под ногтя мизинца.
  - На душе три дня муторно, я бы и сама не поверила, а вот - тянет, - пожаловалась Маришка, вроде не разобрав ответа. - Телефон выключен или вне зоны действия сети, и так - с пятницы. Боже мой, я ведь не знаю, когда стало плохо, я просто до того не звонила. А вдруг...
  - Кэччи исполнители, - выдрав щепку, сообщила Милена. - Что хотели с тебя... от тебя? Ничего. Им приказали: проткнуть плоскость там, где её коснется спайка. Убить человека и чтобы он ушел в отчаянии, в зверином страхе. Не сладили. Влад не мертв. Тогда что? Тогда подумали про меня, про человека Нитля - тут? Так и было, да. Они решили: надо убрать корни, которые меня держат в мире. Отрезать надежду. Тогда я пропаду. Тогда Черна, Руннар и заодно твой Влад - все в ничто, в пыль. Тогда вторичная спайка пробьет плоскость. Так?
  - Что ты городишь? - нахмурилась Маришка. - Я не понимаю ни слова...
  - Она не в себе, - уверился Саша. - Марина, вам бы держаться от неё подальше, эта особа - авантюристка.
  - Пробьет плоскость, да. Так бы и было, не устрой Тэра поединок за гранью мира, - нахмурилась Милена, не слыша и не видя ничего вокруг, ощущая настоящий страх и все быстрее шепча на родном наречии. - Тэра умнее всех нас. Она наплела кому следует намеков на кровь дракона в Руннаре. Обманом вынудила западных вальзов построить границу. Она знала, что ей лгут и что граница - не для боя, а для разметки севера под якоря, таков обман королевы. Но Тэра совместила спайку и бой, локализовав возмущение одной зоной. Руннар все же лопнул нерушимой своей шкурой, хотя это и невозможно - но я верю в Черну... Ничего себе было миротрясение! Наверняка расслоилось время, наверняка сама Тэра при смерти... И нам надежды особой нет. Но пока что выбор Тэры единственно верный, мы еще живы, и мир не рухнул в лютую зимнюю войну. Так? Не знаю. Домыслы. Должна быть первичная спайка, если эта вторая и все сказанное - не бред.
  - Что ты городишь? - громче спросил Саша, он уже повернул с широкой дороги на более узкую и извилистую, сбросил скорость. - Что это за язык?
  - Тот, кто поставил восток на якоря, обманул всех! Самонадеянные вальзы перегрызлись за право на коронь, как их анги - за место у престола зенита. - Милена прикрыла глаза, ощущая, как на коже выступает испарина. Она резко рассмеялась и добавила с проснувшейся злостью: - Бесподобная и непогрешимая Тэра Ариана - та еще лгунья. Прорицатели, ненавижу этот род дара. Жажду - и презираю. Вся власть сосредоточена в несбывшемся, мир перевернуть им одним по силе. Но в реальности жалкая тварюшка вроде Ружаны способна зарезать её всемогущество Тэру, потому что не содержит значимых мировых переменных. В большой игре она - менее, чем блоха, для прорицания так мала, что блики на поверхности шара судеб её застят... Но почему я здесь и случайно ли это? Она выгнала меня так кстати, при Черне и Бэле, при всех. Она знала, что я постараюсь вернуться и полезу в бой.
   - Милена!
  Вздрогнув, Милена отвлеклась от рассуждений и обратила внимание на Маришку. Та уже покинула машину и даже осмелилась прикрикнуть. Сейчас тихоня как раз краснела от смущения и запиналась, уговаривая не сердиться и понять: неудобно заставлять ждать себя, тем более так долго.
  Новое место оказалось весьма приятным. Мягкие изгибы дорожек, свободно растущие деревья, пушистая хвоя, сохранившая всю свежесть и прелесть даже поздней осенью. Дом вроде бы в два яруса, деревянный, с красиво скошенной неравноплечей крышей. На застекленной веранде теплый свет желто-розового оттенка, тени масляные - густые, охристые. Свет пестрой попоной накрывает вторую машину, высокую и большую. В салоне сидит миниатюрная женщина - и ругает несчастного Сашу, который, бедолага, оказался без вины виноват.
  - Это что? Это конкурс красоты прошел в Сызрани? Или новая надежда чухонского баскетбола гоняет шары под кофточкой? Как ты мог, зная все, среди ночи поднять нас и заставить нестись сюда без малейшей причины! На что-то надеяться, спешить...
  Маришка уже бочком подбиралась к веранде, чтобы начать отстаивать почти незнакомого Сашу и неизбежно огрести шишки от обеих сторон вполне обыденного семейного скандала.
  На заднем сиденье большой машины устроились два пацана, старший был совсем худеньким и длинным, Милена сразу подумала: он как переросток краснобыльника: вздумал дотянуться до неба и не рассчитал сил. Младший, крепко сбитый и круглоголовый, расти вверх не спешил, зато буквально светился настоящим, полноценным здоровьем тела и духа. Сейчас он успешно игнорировал перебранку родителей, вынуждающую брата бледнеть и прислушиваться. Круглоголовый помахал рукой незнакомым тетям и дернул брата за руку, предлагая поиграть в машинки.
  - Ты мог бы стать славным вальзом, - улыбнулась Милена, бесцеремонно забираясь на заднее сиденье и принимая у младшего из пацанов машинку. - Я ехала и думала: если все так плохо, как я увидела, отчего мальчик еще жив? Сделано без жалости, на смерть. Но ты его держишь и ты сильный, пока что справляешься. Вот разгадка.
  
  - Я буду машинным директором, - круглоголовый ничуть не желал делаться непонятным вальзом, - буду строить красивые машины.
  - Такие? - уточнила Милена, рассматривая ту, что получила на время.
  - Красивее, - 'р' выговаривалась нехотя, но слова с этой буквой вроде бы нравились пацану, и он сознательно рычал громко и длинно. - Водородные. Летающие. И чтобы всем было весело.
  - Когда брату грустно, ты даешь ему самую яркую и сидишь рядом, да?
  - Эта, - пацан перешел к особо важным пояснениям, подвинувшись ближе и заподозрив готовность слушать. - Реактивная. Самая прикольная. Тут сопло, тут, тут. Вертикальный взлет. Ключ на старт!
  Демонстрируя данные машинки, он отобрал игрушку, установил на диванную подушку, зарычал и подбросил вверх так, что потолок чувствительно спружинил.
  - Ты не забыл взять у мамы ключ? - усмехнулась Милена и посмотрела на старшего мальчика. - Пошли в дом. Я поговорю с Маришей, а потом мы все вместе поиграем в машинки.
  - Он не ходит, - вмешалась в разговор ненадолго смолкшая мама обоих мальчиков. - Тоже мне - гадалка!
  - Но я-то хожу, - хмыкнула Милена, разобравшись с креплением кресла и отстегнув его.
  Не слушая более никого, она прошла по ступенькам, плечом оттолкнула дверь, миновала коридор. Устроила пацана и его кресло на приглянувшемся месте. Поманила Маришку, жестом предложила родителям занять диван и сразу исключила их из сферы внимания.
  - Как ты создала серебро?
  - О чем ты твердишь снова и снова? Нет у меня серебра, понимаешь? Нет! - кажется, Маришка все же попробовала ругаться.
  - Ты шептала там, в машине, когда пришли кэччи. Что за слова? Ладно, не отвечай. Надо не слова, надо настроение. Чего ты пожелала мне? Сначала ты боялась умереть, потом просила спасти сына. Позже много иного, вполне бесполезного.
  - Пожелала осилить, - шепнула Маришка, удивленно хмурясь и шепотом, нехотя, припоминая важное.
  - Вот. Пожелай ему - осилить. Всей душой пожелай и ничего не бойся, я и так управлюсь, но хотелось бы без сложнований... осложнений.
  Вопреки ожиданиям самой Милены пришлось ох как повозиться с 'проколом', как на здешнем языке было названо вмешательство исподья в здоровье. Вслепую, трудно и медленно, сплеталась настройка на ребенка.
  Плоскость ничуть не желала отзываться и помогать, как это делал живой лес. Родители тоже не помогали, скорее наоборот. Рита то и дело шипела невнятные слова презрения и отрицания, Саша настороженно молчал, не веря ни в хорошее, ни в плохое. Одна Маришка исправно исполняла обещанное, зажмурившись и непрестанно шепча без звука, одними губами, длинную повторяющуюся фразу.
  - Иголка! - громко сообщил будущий 'машинный директор'. Он уже утомился ждать, когда взрослые закончат играть в непонятную и весьма скучную игру. - Мам, ну смотри - иголка. В ней смерть Кощея, мультик такой.
  - Может и смерть, - с интересом предположила Милена. - Я видела в больнице. Капельница, так называется. Для исподников мы, люди, - капельница. Если им удается делать прокол, они насыщаются. Если успеть помочь, пока много жизни - хорошо. Если останется совсем мало, не спасти. Без псахов уж точно никак. У вас есть псахи? Пока я ни одного не видела. В больнице.
  - Так, нам пора. Старалась, признаю, но вышло слабовато, не убеждает, - пришла к окончательному выводу Рита, встала и поправила костюм. - Шоу закончилось, мы уезжаем. Саша, хватит маяться благотворительной дурью, ты устал, тебе надо отоспаться.
  - Сколько мы должны вам за прием? - спросил младший из мальчиков сухим тоном, наверняка скопированным с речи матери.
  - Трудное было дело, - нахмурилась Милена. - Машина, не меньше.
  - Что? - поразилась Рита, замирая на пороге.
  - Вертикальный взлет, три дюзы, - пацан первым понял, куда смотрит Милена. Вздохнул и чуть поколебавшись, отдал на протянутой руке. - Самая прикольная...
  - Она не в себе, - пряча смятение, громко сообщила пустой улице Рита и хлопнула дверью.
  - Три дня, девочки. - Голос Саши звучал чуть смущенно. - И поосторожнее тут. Клуб раньше был модным, сейчас не сезон, да и звездочки пооблупились. Откровенная шваль приезжает, ночами гудят... Ну, понимаете. Я внес стандартный лимит на мелкие расходы, покушать сможете без проблем. И... и как дальше лечить его?
  - Поменьше врачей и побольше леса, - пожала плечами Милена, мягким движением поднимая кресло и вынося по короткой, в две ступени, лестнице. Уже закрепив его на прежнем месте в салоне большой машины, она прикрыла дверь, махнула еще раз круглоголовому непоседе. Тот обеими руками упирался в заднее стекло и во всю улыбался, когда Рита, не прощаясь, зло сорвала машину с места и укатила. - Саша, спасибо. Сегодня был длинный день. Я устала, не хочу даже быть... прикольной. Есть, чиститься и спать, вот мой предел.
  Полноватый Саша долго усаживался на водительское место, сопел и косился на Маришку, которая как раз успела появиться у входа в бунгало. Определенно, мужчина собирался что-то спросить или сказать, но так и не выбрал тон и сам вопрос. Пожал плечами, хлопнул дверью и укатил. Красные огни угасли вдали, шум затих. Маришка, успевшая уложить Мишку и теперь довольно спокойная, вздохнула и осторожно тронула приятельницу за рукав.
  - Невероятный день. Меня то убивают, то селят в пятизвездочном бунгало. Почему внутри у меня пусто, словно меня выкачали? И почему эти - Саша и Рита - сперва верили тебе без причины, а потом раз - и ушли?
  - Я вальз. Мне верят независимо от смысла сказанного, если я трачу на то силы, - поморщилась Милена. - За это иной раз приходится платить: когда я отпускаю людей, они вовсе мне не верят. Но и это проходит... Знаешь, чего я боюсь сейчас?
  - Они сочтут нас мошенницами и заявят в полицию, - предположила Маришка.
  - Утром проверим, кто из нас боится правильно, - рассмеялась Милена. - Пошли жрать. Хавать. Давиться. Где тут рыгаловка? Готова заглотить какое угодно дерьмо, размазанное по тарелке, лишь бы было его до пуза. От пуза?
  - В больнице учила язык? Теперь верю. Там вроде бы рыгаловка. Ресторан называется. Поздно, давай не пойдем. Саша ведь предупредил.
  - Я истратила силы. Тебя выкачали до дна. Мне надо есть, тебе надо есть. Пойдем.
  Маришка еще немного повздыхала и принялась старательно запирать бунгало. Убрала карточку-ключ в карман пальто, подергала дверь и догнала не пожелавшую ждать Милену. Та шагала бодро и заинтересованно осматривала белокожие деревья, рощицей столпившиеся у помпезно-величественного главного здания с мраморными лестницами, сияющими витринами огромных окон и шуршащими дорожками гранитной щебенки, огибающими пожухлый цветник.
  Портье распахнул дверь, невозмутимо проигнорировав рваную рубаху Милены. Маришка виновато засопела, зачем-то показала карточку и назвала номер бунгало.
  - Ты похожа на Белька, - хмыкнула Милена, начиная злиться. - Я иногда готова была раздавить вежливого дурака за его суетливость. Перед всеми извиниться, никому не помешать, заранее счесть себя лишним и удалиться до того, как я решила, что это уместно. Но женский вариант лучше. Моги обижаться: я сияю, ты фон. Годный фон.
  - Не могу, на тебя почему-то не могу.
  Ресторан Милене понравился. Пахло более чем обнадеживающе. Вдобавок на вошедших сразу обрушилось много света и шума: хотя заняты были лишь три сдвинутые воедино стола, в обширном зале бурлило и пенилось забродившее, неразумное веселье. Сам зал тоже смотрелся приятно, стены почти белые, есть большой камин. И пусть в нем не живой огонь, но и такой - тоже греет кожу и наполняет душу.
  - Чо-то терли - все без лажи, пять звезд, как на коньяке, а тут типа дыра. Хавка дерьмовая и телки пригородные, без прикида, - проревели басом у самого бока Милены.
  Пониже спины увесисто хлопнули, уважительно сообщили уточненную оценку: 'у-уу'. Маришка сжалась и попятилась. Милена томно вздохнула, поправила волосы и многообещающе улыбнулась огромному мужику, по-прежнему сидящему на своем месте, вцепившись в край рубахи первой ученицы Файена.
  - Беру на ночь, у меня типа - все включено, полный люкс, - продолжил басить весельчак, наконец-то поднялся в рост и оказался чуть выше Милены и шире её неизмеримо.
  - Утром приползешь извиняться. Иначе добью, я начинаю злиться, а это плохо, - внятно и достаточно громко предупредила бывшая первая ученица замка Файен.
  Правой рукой, основанием ладони, почти без замаха припечатала широченную грудину, проследила, как оседает туша и аккуратно поправила её за ворот пиджака, чтобы не промахнулась мимо огромного кресла.
  - Быстро кушаем и идем чиститься, - напомнила планы Милена, плотно прихватила за локоть стонущую приятельницу и продолжила путь к избранному сразу столу, тому, что у камина. Не оглядываясь, она громко добавила: - Отнесите его, будет отдыхать до утра.
  - Нас прибьют, - едва слышно выдохнула Маришка, падая в кресло и сжимаясь, чтобы стать как можно меньше. - Эти же... им все равно, они же...
  - Носорога с одного удара, - вразнобой восхитились за сдвинутыми столами, созерцая бессознательную туша. - Пашку! Баба!
  Официант затравленным зайцем заметался по залу, из-за двери показался солидный служащий в безупречном костюме, вмиг все углядел, оценил и счел вмешательство преждевременным. Жестом отменил вызов охраны, полиции и любых иных сил, от которых традиционно проблем больше, чем порядка.
  - Чо замер, тащи девочкам выпивку! Пашку завалили!
  Все, что ревели далее, Маришка слушала, часто моргая, багровея от смущения и старательно прячась за довольно низкой спинкой кресла. Милена наоборот, охотно орала в ответ, спрашивала, что в меню 'типа прокатит' и ощущала себя совершенно довольной и полностью, до кончиков обломанных ногтей - живой, телесной.
  Только одно омрачало праздник живота: грядущее утро, от которого не стоило ждать ничего приятного и простого...
  
  
  
   (72) Коронь срастается с вальзом и наделяет его особым даром понимать и развивать в себе силу любого луча. Нынешняя "королева", которая носит на шее медальон прежнего короля, обещала срастись с коронью, однако в её прическе присутствует лишь вырезанное из мертвого корня подобие корони, не более того. Об обмане, в общем-то, догадываются. Но вслух заявила о своих сомнениях лишь Тэра Ариана. Прочие промолчали: слова прорицательницы сочли притязанием на коронь. И устрашились...
   (73) Вууд - в дословном переводе "подонки души". То, что есть в каждом, осадок со дна. Не обязательно он - зло, однако же, оставленный без контроля, он свободен от любых моральных тормозов и иных правил, законов мира людей. Вууд анга - чистая ярость и сильный союзник в бою. Вууд вальза порой - убийца этого самого вальза. Однажды Милена, отведав жабьей икры, слышала сонный шепот Тэры: старая прорицательница твердила, что Астэр мертв, а его вууд слишком похож на человека и носит личину первого вальза востока. Может статься, то был кошмар. А может, худшее из прозрений прошлого...
   (74) Болотник - Второе наименование для рудников. Вернее, все искатели руды живут в болоте, но не все болотники готовы стать лекарями для корней мира.
   (75) Псахи осуществляют взаимовыгодный обмен или бескорыстное лечение. Наиболее удобный для плоскости пример, позволяющий понять роль псаха - пиявка. Человеку польза, пиявке кровь. Одна из причин, почему подлинных псахов нет в плоскости - отсутствие псарей и договора. Ведь в плоскости лечение людей - неизбежная смерть для пиявки...
   (76) Пророки, как было уже сказано, меняют реальность. Они выходят в тот слой мира, где допустимы разные варианты бытия, и пытаются избрать годный. Можете спросить у них, что эато значит - годный. Если застанете пророка в себе, а не в духе. Вот Тэра теперь именно в духе, безмерно далеко от тела, сознания, рассудка и прочего, вроде бы человечьего.
   (77) Споры грибницы, если их сразу не обезвредить, меняют в самом широком смысле тело, которое заполучили. Норовят его сделать грибницей. Или, по крайности, деревом, поскольку зимуют они охотно в мертвом, теплом от собственного гниения, пне. Очевидно, Ружана не стала обезвреживать споры. И молодой травник едва ли знает сам, до какой степени тело Бэла теперь человеческое и не развивается ли далее процесс одеревенения. В лучшем случае он сделает Бэла лесником, но для этого надо покинуть замок немедленно.
   (78) Дайм - Принятое полное титулование хозяина замка. Существенно оно тем, что дайм - прямой держатель огнива. Семья дайма или дамы в обиходе могут называться тоже хозяевами или детьми хозяина. Но не даймами.
  (79) Кэччи - Твари исподья подразделяются на ранги в иерархии, их внешность и даровитость прямо связаны. Повышение ранга дает и смену облика, тут исподники ничуть не схожи с людьми. Кэччи - один из самых массовых и примитивных рангов. Они созданы для боя, довольно тупы, но сила их лап велика, а страх из их сознания выжжен волею хозяина.
  
  
  
  
  
  Глава 13. Влад. Наверное, сон
  
  Неизвестное Владу место на стыке бытия и небытия
  
  Черное дуло пистолета казалось отчетливо видимым вопреки ночи, удаленности и контрсвету. Оно непостижимым образом приковывало, вбирало в себя взгляд, словно бы засасывало весь мир - а пуля, двигаясь навстречу взгляду, это мир истирала в прах, в ничто. Реальность сминалась, рассыпалась, ничтожное 'я' рушилось вместе с осколками вселенной в никуда, и длилось это... Хотя что можно понять в длительности, если времени не стало? Кошмар происходил вопреки праву любого убиваемого на смерть. Которая, якобы, прекращает и мучения, и позор.
  Когда кошмар вроде бы остался позади, вселенная упруго расправилась, оттолкнула смерть, словно насмехаясь над отчаянием слабого человека. Безмерный позор ничуть не походил на высокопарное определение 'клеймо'. Мол - выжгли на лбу и носи его, и под всяким взглядом вспоминай, чем провинился. К клейму можно привыкнуть. Живут же люди, названные 'лузерами', живут и те, чьи неприглядные фото и видеозаписи 'украсили' социальные сети, стали достоянием знакомых и незнакомых, подверглись издевательскому обсуждению и многократному перепосту. Живут, потому что сохраняют хотя бы одну высокую привилегию: они остаются людьми.
  Влад тоже продолжал существовать, но вовсе не по своему выбору, а исключительно от безысходности. Чтобы наложить на себя руки, надо иметь руки. Он сохранил лишь сознание и слабенькую, неполную способность воспринимать окружающее.
  То есть сперва восставший из праха мир потряс воображение. Правда, определения подбирались на редкость заштампованные. Зелень - изумрудная, свет - сияющий, небо - хрустальное и глубокое, воздух - сладкий... Все слишком, все глянцево и райски идеально. Все, кроме себя самого!
  Глотнув взахлеб счастья возрождения, почти сразу пришлось заплатить по непосильному счету. Взгляд изучал мир с некоторой высоты, но это был не холм. И положение на не-холме вовсе не соответствовало человеческому. Местность непосредственно вокруг нового вместилища 'я' поражала странностью, покуда не пришло понимание, что она собою представляет. Это толкование, невозможное и очевидное, превратило рай в злую насмешку. Захотелось крикнуть, взмолиться и убедить мироздание дозволить пуле завершить свой полет...
  Но мир снова исказился, меняясь, и сперва захотелось поверить, что к лучшему. Сознание - так ощущалось - в миг восстановления мироздания сухим листком зацепилось за нечто чуждое, а теперь освободилось и впорхнуло в реальность. Сразу к зрению добавились осязание, обоняние и слух. Рай повторно сделался желанен и близок - но эмоциональные 'качели' вмиг унесли из крайности 'восторг' в противоположную, в отчаяние.
  Теперь он находился на холме. В траве. Вот только опять не было возможности назвать себя - человеком...
  - Это что за дрянь?
  Голос произнес слова на совершенно чуждом наречии, отчего-то внятно понимаемом. Огромная рука заслонила полмира - и сграбастала студенисто дрожащий ком, вместилище сознания Влада.
  - Оно само легло в вашу руку, - сообщил второй голос, низкий, размеренный. - Согласно договору это следует передать хозяйке замка Файен.
  - Разве я обещала? - третий голос, женский, дрогнул отчетливым раздражением. - Чего стоят её слова, если они не позволили нам обрести ожидаемое? Впору востребовать плату за никчемнейшее прорицание всех времен, а не толковать о договорах и долгах. К тому же моим ангам подобает молчать, их дело безопасность, а не упражнения в словесности.
  - Я не ваш анг, я принадлежу южному лучу.
  - Твой хозяин полагает иначе, - в женском голосе скользнула нотка ядовитого злорадства. - Конечно, мы не слышали пока что клятвы... Но косные мертвые традиции принадлежат прошлому, новый закон создаю я. Только мне решать, когда и кого счесть слугой... или кем-то, еще более покорным.
  - Будем ждать полного рассасывания спайки? - уточнил первый голос, и рука болезненно сдавила желеобразное вместилище сознания Влада, сочащееся слизью, изнывающее от ужаса и отвращения к себе. - Какая гадость.
  - Зачем ждать? И так понятно, все - обман, - женский голос стал хрустальным от бешенства, усердно хранимого в чаше показного покоя. - Это брось в корзинку. Гляну в замке, что за тварюшка. Наверняка с границы исподних миров. Даже странно, что не выгорела.
  - Да уж, не зима вроде, а корни (80) к ней не лезут, - согласился первый собеседник. - Изволите проследовать к карете, ваше величество?
  - Изволю, - мягче согласился женский голос, отзываясь на невнятную для Влада лесть. - Величество, именно так. Хватит вспоминать нелепость с зенитной коронью. В сотнях миров королевами зовутся те, кто правит и носит корону. И зачем бы нам жить наособицу, удивляя соседей.
  Ком слизи с противным звуком шмякнулся в корзину, волна боли обожгла сознание Влада. Крышка заслонила небо - и мир сжался до пределов исключительно малых, ограниченных плетением сухих веток...
   С тех пор мир-тюрьма покачивался невесть на чем, вызывая приступы тошноты. Отчаяние перемежалось муками голода и приступами жалости к себе. А время тянулось, как слизь, не сохнущая на гадком комке. Нельзя потерять сознание. Невозможно заявить о себе и потребовать, ну хотя бы умолить, о прекращении пытки. И сгинуть не получается.
  Свет в тонких щелях меж прутьями мерк и набирал яркость, позволяя заподозрить смену дня и ночи, но ничто не менялось к лучшему.
  Вот свет померк снова. Ночью звуки вокруг корзинки воспринимались особенно отчетливо. Мягко шуршали по незримой траве чьи-то ноги или лапы. Поскрипывали, чуть постукивали какие-то детали, вероятно, составляющие повозку. Люди вдали перебрасывались одиночными восклицаниями и условными посвистами, находящимися вне понятной речи и потому исключительно загадочными. Ветер прочесывал густейшую гриву ветвей. Лес волновался сложно, объемно. Мир жил своей неведомой жизнью. Лишь окончательная никчемность Влада оставалась неизменной.
  Новое началось с того, что невидимая в ночи крышка корзины беззвучно отодвинулась, большая ладонь опустила на дно нечто осклизлое и желеобразное. Нашарила второй похожий ком - вмещающий сознание Влада, и извлекла, чтобы немедленно упрятать в душную, отвратительную тесноту мешка. Теперь рядом билось огромное сердце - и, кажется, не одно! Перекатывались мышцы, жесткая щетина пробивалась сквозь мешковину и колола беззащитный студень. Дыхание, биение сердец постепенно делались громче, в них обозначалась усталость.
  Наконец бег прекратился, мешок оказался высвобожден, бесцеремонно вывернут - и ком плюхнулся в воду. Тошнота заволокла сознание, наконец-то милосердно допустила в обморок. Или смерть? Разница уже не беспокоила.
  
  - Дышим, постепенно полегчает, - пообещал голос, смутно памятный и звучащий чуть иначе. - Нюхаем, не упираемся, вот так... В последний раз выворачивает, пожалуй. Сейчас будет можно напиться. Во-от, спокойно ложимся на спину, смотрим в небо и радуемся тому, что чудом уцелело право быть человеком. Меня понимаешь? Моргни хотя бы.
  Небо полнилось первозданным мраком, таким глубоким, что пыль бессчетных звезд не могла даже самую малость осветлить его. Зато каждая пылинка различалась безупречно, а самые яркие казались близкими - хоть бери их рукой да неси ювелиру, чтобы он с ума сошел от одного вида неоценимых драгоценностей. Звезды иногда поочередно прятались за узором веток и листьев, слабо подсвеченным снизу, от земли. Тот же свет, не умеющий разрушить бездонности ночного неба, помогал различить фигуру склонившегося к самому лицу человека - плечистого, косматого, медведеподобного. Под затылком ощущалась теплая широкая ладонь. И уже от этого хотелось - ликовать. Есть затылок. Что куда важнее, есть право быть человеком, упомянутое только что, и впервые осознанное именно как право, а не как данность. Влад моргнул, радуясь послушности век. Снова уставился в небо.
  - Понимаешь, - удовлетворенно отметил незнакомец. - Что и требовалось доказать.
  Он нахмурился и надолго смолк, давая время свыкнуться с происходящим и заодно приглядеться. 'Порода' человека была странной. Разве бывают смуглые викинги? Этот как раз таковым и казался. Вполне скандинавские черты лица, откованные в темной бронзе, выглядели более чем экзотично.
  - Имя у меня короткое, с произношением не ошибешься, - прервал молчание незнакомец. - Тох. Если полно именовать, то я на нынешний момент все еще Тох из замка Арод, ясномогучий анг южного луча... хоть и ненадолго. Юг мне опротивел, клятва давно исчерпана. Для тебя это пустые слова, понимаю. Челюсти сводит? Не напрягайся, это не беда. Сперва будет сложновато говорить, слух и речь - разное. Первое тебе, вероятно, досталось в резонансном всплеске, суть которого мне весьма интересна. Второе придется вырабатывать постепенно, практикой. Пока что, полагаю, сможешь уверенно выговаривать лишь привычные слова своего наречия и простые сочетания звуков - из нашего. Свое имя доверишь мне?
  - Влад.
  
  
  Губы едва согласились произнести знакомое слово. Оно отделилось и уплыло в ночь, по спине пробежал холодок: будто множество ушей услышало и запомнило. Откуда бы такое подозрение?
  - Познакомились, уже что-то, - неторопливо отметил Тох. - Лежи, не дергайся. Опять затошнит. Ты пока что приживаешься, и твое дело - слушать, свыкаться. От некоторых знаний выворачивает не менее, чем от голода или слабости. Между тем, времени у нас чуть. Хотя до границы и недалече, а на её земле задерживаться никак нельзя. Увы, я пока понять не могу, как тебя примет дикий лес. Оттого мы и застряли на полянке.
  - Её? - короткое слово на новом языке, как и обещал Тох, не пожелало выговариваться.
  - Королевы. Давай попробуем так: я спрошу, что мне кажется важным. Глядишь, получится отделаться кивками. Там, где ты жил, есть селения? Города, понятно. Большие - это сотня душ, тысяча? Сто тысяч? Понятно, приближаемся к границе годного ответа... В пределах мира власть в одних руках? Есть границы? Они подвижны или людскими решениями установлены? Ага... Воюете? И так и сяк, а все же нет надежного мира, вижу. Другие разумные, кроме людей, есть? Враждебные иные? Значит, варитесь в своем соку... Идем дальше и не делаем ранних выводов, пусть они и напрашиваются. Сила - это когда толкают тяжелое или бьют кулаком? Понял. Дух - философское понятие, я поймал ответ. Значит, ни вальзов, ни иных проявлений взрослого состояния единения... Вот еще: дерево - друг, дерево - нет такого и не важно оно, или дерево - бревно для дома? Вполне понятно. Значит, боюсь и спросить: сторон света у вас - четыре? Так... - Тох поморщился, считывая ответы из невнятной мимики Влада. Задумчиво уставился вдаль, во тьму под ветками опушки. - Неужто плоскость? Ничего себе закрутило спайку! А ведь Тэра знала заранее. Эта тварь, так называемая королева, тоже планировала не якорение, а пробой до плоскости. Иначе не уцелели бы все мы, кто был поблизости. Я еще удивился: зачем она строит защиту с запасом? А на выходе-то мы имели пшик, то есть Тэра - больше некому - смогла отыграть прорицание себе в пользу, зонировав воздействие и сохранив свободу севера.
  - Что?
  - Пока помолчи, я думаю. Ангам, было бы тебе известно, думать вредно, мы, по мнению королевы, существуем для перемещения и применения оружия, коим сами и являемся. - Тох недобро усмехнулся и сразу успокоился. - В целом ясно, что все хуже худшего... Без шарха тебе в настоящий лес - ни ногой. Шарх у меня имеется, но хватит ли трех камней? Заново выправлять тебя в человека будет сложновато.
  Анг снова замолк, щурясь и что-то подсчитывая. Коротковатые толстые пальцы левой руки быстро, едва заметно глазу, мелькали по костяшкам правой. Влад однажды читал о древнем способе счета, вроде бы распространенном у купцов. Там суставы использовались, фаланги пальцев, вся ладонь. Автор полузабытой статьи смело приравнивал 'суставный счет' к логарифмической линейке по уровню сложности и продвинутости посильных ему операций. Влад плохо понимал, что может линейка, вытесненная из практики еще до его вступления в сознательный ученический возраст.
  - Обойдется, - с сомнением пообещал Тох. Подпер ладонью подбородок и подмигнул. - Плоскость, вот незадача. Ничего ты не знаешь о нас. Придется излагать, как младенцу... недоверчивому. Лежи, дыши. Я пока вплету шархи в головную повязку. Будешь носить, не снимая, если хочешь остаться собою. Понял?
  - Да.
  - Мир наш имеет немало имен. Одно довольно таки распространенное - Нитль. Мы на юге его и предпочитаем. Еще нас зовут Клубком, Древью - скорее от древности, чем от дерева. Ученые из близких к плоскости техно-цивилизаций нежно именуют наш мир Попрыгунчиком. Они все ждут, когда мы снова сменим вселенную основного пребывания, интересно им, видишь ли... В плане метафизическом следует понимать, что мы не находимся на Нитле-планете, мы существуем в Нитле-структуре. Сам он в указанном смысле есть подобие нервной системы... или корневой, где нынешнее наше место пребывания - главный узел. Центр. Периферийные волокна тянутся туда, не знаю куда... - Тох развеселился, повел бровью, наблюдая полнейшее недоумение на лице слушателя. - Нитль содержит в себе мириады связей. Особо впечатлительные идеалисты и проповедники отсталых миров имеют неосторожность полагать нас доказательством божественного присутствия и промыслом Его. Мол - Он все знает и связи ведут к Нему: дерни за корешок, Он и отзовется. Головы бы дурные поотрывать! Он ведь не соглядатай, правда? Более деловитые довольны тем, что Нитль им дает в смысле транспортной системы, хранения и получения знаний, если он готов и желает давать и делиться, впускать в себя. Но это пока что не суть... Так или иначе, Нитль определенно есть существо, а не объект. Он реагирует, ведет себя и даже имеет настроение. Сейчас - препаршивое, могу добавить... Давно уже такое, и последние полвека это становится по-настоящему опасно. Населяют Нитль, все его дичайшее срединное сплетение корней, сознаний и бессознаний - люди. То есть мы, коренные жители мира - часть его, и важная часть, те из нас, кто способен здесь выжить. Мы не строим цивилизацию и не двигаем науку в понимании плоскости. Все, кто желает подобного, тут не остаются. Мы обладаем наибольшей, как я думаю, свободой во вселенной. Мы можем себя менять и совершенствовать почти безгранично. Мы живем в Нитле и составляем с ним целое, если не накопили ошибок и не ослабли. У нас общее назначение: мы поддерживаем связи и взращиваем корни, соединяя миры. И еще не допускаем за исподниками права лезть в плоскость и тем более - выше.
  Тох тяжело вздохнул и развел руками, сознавая, что его не понимают. Влад действительно не понимал - и почти не слушал, из последних сил сбарывая тошноту. Он не готов был признать, что неведомым способом выпал из привычного мира. Он не желал думать о том, что здоровяк Тох наблюдал его прежнее состояние и знает тот позор. Он освоился с человеческим телом и рефлекторно отказывался принимать реальность пребывания в виде комка студня... Куда удобнее поверить, что был стресс, затем приступ бреда и теперь - что? Помешательство? Вроде - не вариант.
  В словах Тоха ощущалась огромная фальшь. Что это за свобода, если некая королева помыкала тобою и издевалась? Что за заявление 'мы не строим цивилизацию', если имеется упомянутая королева, верный признак монархического строя и, значит, скорее всего, аналога средневековья по уровню развития? Хотя упоминается с дивной легкостью вселенная, что ничуть не совместимо с удобной теорией.
  Пока более или менее достоверным выглядит лишь то, что при перемещении сюда сознание было искажено, некто воспользовался случаем и внушил чудовищную идею комка слизи и, значит, полнейшей ничтожности. Некто старательно подготовил почву для нынешнего разговора, в котором Тох выглядит спасителем, единственной надеждой на выживание, искренним человеком. Хотя он преследует свои интересы, скрытые, вероятно корыстные. Какие? Он в опале у королевы, он желает интригами и ловкостью упрочить свое положение. Он в бегах?
  Или, совсем иной вариант: это - лишь иллюзия. Подстроенные, постановочные разговоры и ситуации. А если все вне реальности, кто сказал, что слишком красивый мир - не компьютерная симуляция, созданная для обмана пленника?
  Влад прикрыл глаза и задумался. Если бы накануне он пил, если бы он баловался травкой, счел бы происходящее развитием белой горячки и галлюцинацией. Но - нет... Были мусорный полигон, удар молнии и рухнувший с небес зверь. Чужое проникновение в привычный мир. Некто пожелал попасть на Землю. Как сказал Тох, пустить корни и присоединить мир к общности. Между прочим, не спросив мнение жителей! Зато одного из них - Влада - изъяли с места эксперимента. Для изучения? Для первичного контакта? Если верить уфологам, людей регулярно воруют. Только до сегодняшней ночи верить не было смысла, все ужасы казались порождением больного сознания авантюристов, помешанных и мошенников.
  - Плоскость, - снова буркнул Тох, продолжая плести шнурок. - Эдакий водораздел сил. Наша сторона - развитие внутрь, так я сказал бы. Мы меняем себя и пользуемся возможностями, в нас же упрятанными. В нас - в людях - уж поверь, заложено безгранично много. Исподники пошли по пути развития вовне, то есть подпитки от сторонних источников силы. Они иерархичны, они в вечной борьбе за власть и распределение заемной силы. А, поскольку взаймы никто не даст добровольно и без возврата, они по сути своей - захватчики. Плоскость есть поле нейтральности сил, взаимного погашения, так бы я сказал для простоты. Я не вальз, да и точность тебе покуда без пользы... В плоскости люди живут, пользуясь лишь малой частью своих возможностей. Еще в плоскости существует закон отложенного воздаяния. Это почти все, что я знаю о вас. Шнурок готов. Сейчас надену, вот так. Запомни накрепко, Влад из плоскости: тут, в Нитле, мы платим за ошибки при жизни. Шнурок с шархами в твоем случае исключает из рассмотрения прошлое. Но не исключает настоящее и будущее. Шарх - он та еще дрянь... Вальзы востока его научились извлекать из спаек, и это, на мой взгляд, причина их падения. Луч восхода на якорях стоит потому, что его люди нарушили закон, и закон не пожелал согнуться. Но его по-прежнему упрямо... гнут. Вставай. Поедешь на моем буге.
  Тьма взблеснула двумя зеленовато-рыжими огоньками, словно пара звезд вздумала совершить прогулку. Влад сперва улыбнулся, сочтя эффект забавным - а затем перестал дышать. Слабый свет, истекающий из линзы, лежащей на коленях Тоха, обрисовал длинные паутинчато-тонкие усы, затем по ворсинке обвел сиянием мех на морде, роскошный шейный воротник. Опасно блеснул на когтях толстых тяжелых лап.
  - Бук, - икнул Влад.
  
  
  - Буг, - согласился Тох с нехорошей усмешкой, похожей на тень скрытого презрения. - Влад, лес не причиняет вреда человеку, мы в мире на особом положении... любимых детей. Но при условии, не сложном для детей леса. Мы верим ему, не боимся его и не прячем за пазухой камня. Пока мы играем или всерьез отстаиваем свое, мы - родня. Как только мы строим стену, не важно, из страха, камня или лжи - мы делаемся чужаками, явившимися отвоевать себе клок. Урвать. Запомнил? Теперь попробуй поверить... Понимаю, сложно. Только иного выбора нет, нам предстоит идти через лес.
  Тох потрепал буга по загривку, зверь оскалился и зарычал так, что спина взмокла в единый миг. Буг припал к траве, топорща кустистые усы, раздувая ноздри. Рука анга крепко вцепилась в загривок, не позволяя бугу приблизиться.
  - Ну, представь, что ты бессмертный, - тяжело вздохнув, посоветовал Тох. - В худшем случае впитаешься в этот мир, кое-что от него получишь за попытку стать сильнее - и очнешься дома. Живой, обычный, в тапках на босу ногу, с приятным похмельем... или как ты привык ощущать себя после отдыха?
  'Все же симуляция! Он признал, хотя до того отрицал. То есть не сказал прямо, но внятно намекнул', - пронеслось в голове Влада. Сразу стало возможно дышать и смотреть на близкого зверя с интересом. Никогда, ни в одной игре, не удавалось ощутить хотя бы отдаленно мечту геймера - слияние с рукотворной реальностью. Здешние технологии были совершенны, как и созданный при их помощи рай. Придя к такому выводу, Влад позволил непослушным губам улыбнуться, преодолевая судорогу оцепенения. Он не геймер, он трудоголик, если разобраться. Нет времени на войны в виртуале, тут бы в реале увернуться от очередного Большого Босса, прущего на охоту в паре с кадровиком или главбухом.
  Но если свой мир далеко, если приходится играть по правилам неведомых 'зеленых человечков', почему бы не поиграть? Влад досадливо поморщился: хорошо бы поговорить с Тохом и подробнее выяснить правила и ограничения. Раздобыть карту и в целом пополнить вводную по миру игры 'Нитль'.
  Буг с металлическим звоном сложил усы, сплел в сетку, обтягивающую и без того превосходно защищенное броневыми чешуйками горло. Звук оказался безупречным и очень... стильным. Аж мороз по коже.
   - Представил с первой попытки, уважаю, - похвалил Тох. - Тогда в седло. Брон опытный буг, мы с ним в паре давно топчем тропы. Тебя он не станет слушаться, но согласен терпеть на спине. Понял? Хорошо. Вот так, бережем голову и не боимся тошноты, она скоро схлынет.
  Продолжая ворчать, Тох мягким движением приподнял тело, словно бы не имеющее в его понимании веса. Встряхнул - голова Влада мотнулась и угодила затылком в ловушку жесткой, прямо стальной, ладони. От осознания чужой силы сделалось дурно. Но и это удалось перетерпеть. Спина буга вопреки ожиданиям была мягкой, броня пружинила и понемногу грелась, уподобляясь сиденью шикарнейшего автомобиля. Сама спина бугрилась и деформировалась, подстраиваясь под нового седока - и окончательно убеждая своим поведением: это игра. Разве в жизни звери могут себя переделывать? И зачем бы кошмарному зубастику слушаться человека, пусть даже сильного? Да он этого Тоха - одной лапой! Да у него клыки в верхней челюсти - по локтю длиной... И морда похожа размером на комод.
  - Пойдем быстро. - Уточнил Тох, убирая линзу света. - До места напрямки. Сперва заглянем в селение, это опасно, но без припаса будет худо, я не хотел бы ловить дичь и подрезать корни, лес взволнуется, а волнующегося леса ты еще не наблюдал. Как выберемся к людям, молчи и смотри перед собой, на шкуру Брона. Никому не называй имени, спешиваться вовсе не моги. Понял? Если я ненадолго отойду, закрой глаза и жди в покое. Тут люди разные, граница.
  Влад старательно кивнул, показывая заодно, что тело ему начинает подчиняться и не надо держать под спину, как младенца. Тох хмыкнул, еще раз почесал зверя под горлом - и побежал вперед косолапой, немного раскачивающейся рысцой, которая делала его окончательно похожим на медведя. Низкие ветви леса раздались в стороны, лениво скрипнули - но пропустили анга и его буга, мягко текущего следом, шаг в шаг, чтобы нос оставался на расстоянии одной ладони от хозяйской спины.
  Уважение к забавной рыси Тоха появилось довольно скоро и стало расти: бег не замедлялся и не ускорялся, ни одна веточка не шуршала под ногами, и ни разу анг не останавливался, чтобы уточнить направление, присмотреться или вслушаться в ночь. В кромешной тьме леса давно не мелькали иголки звездных лучей. Ноздри щекотал одурительно приятный и густой дух осенней прели, грибов. Влад иногда прикрывал свои слепые в ночи глаза, быстро устающие от пыток вглядывания и угадывания. И вдыхал тьму, втягивал глубоко, старательно, пробуя вобрать сотни ароматов, незнакомых и смутно знакомых. Бег Брона оставался мягок, широченная спина едва заметно покачивалась, кончики ушей различались: возможно, они слегка светились. 'Габариты', - хмыкнул про себя Влад, мысленно прозвав буга - Кайеном. В обычной жизни на подобную роскошь накопить он не мечтал, да и в этой Кайен принадлежал - законы вселенной до смешного просты - вооруженному здоровяку, склонному к неповиновению властям, рэкету и авантюрам. Буг бежал и бежал, монотонное покачивание убаюкивало, вера в то, что весь Нитль - игра, делалась крепкой, как корни загадочного мира.
  Опушка явила себя внезапно, Влад даже вздрогнул. Ветви захлопали, взметнулись птичьими крыльями - и сразу стало светло, серо-розовый рассвет явился из-за кромки леса. Тох встряхнулся, как зверь. Втянул носом, фыркнул. Сделал еще шаг, показал бугу его место на краю поляны, обернулся к Владу.
  - Селение, - сказал он ничуть не запыхавшимся голосом. - Я вроде вздремнул на бегу, ты хорошо ехал, без опаски. Как вести себя, помнишь? Тогда вперед.
  В сотне метров от опушки, как оценил расстояние Влад, возвышалась стена вросших в грунт, переплетенных и сложно перевитых ветвями стволов. Подобные ромашкам-переросткам сторожевые башенки раскрывались на вершинах площадками. Тох уверенно двинулся к воротам, поднял обе руки вверх и в стороны, правой сделал невнятный быстрый жест.
  - Луч, - пробасили с правой площадки.
  - Юг, если ты ослеп, о светоч мудрости, - с издевкой отозвался Тох.
  - Хозяин, - не меняя тона, продолжил тот же голос.
  - Милейшая дама Лэти, оберегающая огниво замка Арод, - буркнул Тох. - Королеве я не давал клятв, и потому покидаю зенит.
  - Вали себе мимо, - предложил обстоятельный здоровяк, показавшись на краю площадки.
  - Валю. И мирно интересуюсь: поменять ручную грибницу на припас не впору по осени-то?
  - А покажи, - без спешки кивнул здоровяк.
  Ворота подозрительно легко распахнулись, словно были они живой пастью, наделенной мышцами. Влад блаженно улыбнулся: до чего красиво прорисовано! Анг тем же мерным шагом миновал древесную пасть и ступил на дорожку, отсыпанную цветной крошкой. Буг со звоном распушил усы и крадучись двинулся следом, отращивая шипы на боках. Шипы были сизые, вроде бы стальные, длиною по ладони, и делалось их все больше. Влад сидел, не шевелясь, и с опаской гадал: а ну как такой вот геморрой вскочит под нежным человечьим седалищем? Лучше замереть и исполнять указание Тоха. То есть молча смотреть на загривок Кайена, после ошиповки эксклюзивно политональный, вроде бы дома такая покраска называлась - 'ксералик'. Костик как-то рассказывал...
  - Жди, - бросил Тох и удалился в дом, куда его жестом пригласил еще один рослый мужчина.
  Буг зарычал так низко и страшно, что трава близ дорожки опасливо прилегла, норовя отстраниться от зверя. Влад моргнул и рискнул поверить: не просто прилегла, расползается! Подвижная трава? Спохватившись, он снова уставился на башку Кайена.
  - В нашей игре правила сложны, - вкрадчиво сообщил голос из-за спины. - Сидите и не шевелитесь, просто слушайте. Подсказки два раза не повторяют. Вы ценный груз. Пока что вы способствуете чужому развитию и остаетесь сами без возможности роста. Приручив буга, вы совершите первый шаг к обретению самостоятельности. Для приручения надо накормить его тем, что ваш... хозяин носит в черном мешочке при поясе, справа. Можете спросить и проверить, это не яд. Помните: в лесу всякий имеет право развиваться, мы люди, у нас есть потенциал роста. В поселке вы - слабый, вы во власти своего спутника. В замке, куда он вас хочет отдать, выменяв на право зимовки, вы уже не будете иметь возможности выбора. Итак, ваш первый ход...
  Влад потряс головой, пытаясь избавиться от наваждения. Сознание плыло, уверенность в том, что мир нереален, росла и делала окружающее зыбким, картонным. В пропорциях чудилась неестественность, в дальних предметах - фальшь допотопной мультяшности, когда фон рисовался отдельно и прокручивался при движении героев, как рулон...
  Тох разогнулся, покидая дом через низкую дверь. Он нес пузатый мешок и выглядел довольным. Буг затих, начал с легким шелестом втягивать шипы.
  - Мирного леса, - пробасили с вышки, когда Тох покинул селение.
  - Спокойных корней, - не оборачиваясь, откликнулся анг. Бросил мешок на спину буга позади седока, и мех словно прилип к поклаже, удерживая её.
  Влад зажмурился, прикусил губу. Больно. Если все это - не настоящее, то будет ли вред от прокушенной куда сильнее губы? Где та грань, что отделяет допустимое увечье от недопустимого по местным игровым правилам? И велика ли вина того, кто желает 'угнать' у здешнего крутого братка его шикарный Кайен?
  
  
  Каждый желает занять лучшее место, тем более в игре. Случайная команда - по опыту сетевых игр помнил Влад - это разношерстное сборище, где каждый игрок преследует собственные цели, не забывая просить о помощи и бодро изображать сплоченность. Но за словами скрыта молчаливая готовность избрать стратегию роста без учета интересов партнеров. Потому что каждый сам за себя, особенно это верно для разовых групп. И вообще, по главному счету - каждый все равно играет за себя, в виртуале и реале. Он продвигается, тесня конкурентов, позволяя им совершать ошибки и набивать шишки. Дружба без намека на взаимную полезность - расточительная роскошь, которую себе позволяют чудаковатые люди вроде Костика. Сильные, сложные и умеющие так все повернуть, что вроде бы неизбежно их правда оказывается главной, а польза - общей. Раз так, они лезут, норовят обвинить в ошибках и предложить пути их исправления, как было с недавним походом на день рождения Альки. Но становится ли лучше от насильственной помощи? Разве налаживаются отношения или, хотя бы, появляется душевный покой? Наоборот, остается осадок в душе, подобный накипи на дне чайника.
  И кто такой анг Тох, наглее Костика лезущий не в друзья даже - в спасители! Кто он, чтобы верить ему, считать его интересы совпадающими с собственными? Кто он в нынешней игре? Уже нет сомнений, что игра идет, чужая непонятная игра... в которой пока что ты - комок слизи. Меньше, чем ничто. Анг это видел, помнит и хранит намеком в чуть прищуренном взгляде.
  Буг игриво изогнулся, ныряя под ветки и одновременно протираясь мягкой шерстью по боку анга. Тох хлопнул зверя по шее - и прибавил шаг, восстанавливая привычный порядок движения: он прет впереди, Брон без спешки, играя, крадется следом.
  Лес понемногу светлел, отмечая приближение полудня. Плотные золотые полотнища лучей натягивались одно за одним. Словно вывешенные на ветвях ради праздника, они трепетали, полнясь суетой мелкой и крупной мошкары, ткущей узор изменчивой вышивки...
  Чужой лес, от которого болит голова, чья красота сперва поражает, затем настораживает. А после начинает раздражать и угнетать. Мошкара зудит у самых ушей, бросив вышивку и почуяв пот. Вьется ближе и гуще, опознав нездешнего, слабого. Отбиваться и отмахиваться трудно. На всякое движение буг взрыкивает, ветви зло шуршат. Даже трава - и та умудряется показать враждебность, оцарапав или хлестнув по ноге. Дышится тяжело, прелая влажность забивает горло, першит и саднит. Горькая, как ком слюны, мысль о курении, вряд ли возможном в Нитле, навязчиво заслоняет все иные, кроме мечты о привале. Не может проклятый анг бесконечно рысить чуть вразвалочку, почти лениво - и очень быстро. Теперь, сквозь заливающий глаза пот, он не кажется человеком. Люди не могут переть без отдыха, да еще так, что на их одежде не выступают пятна пота.
  - Устал?
  Влад вздрогнул, отвлекаясь от тупого изучения загривка буга. Оказывается, уже давно он сидел, почти уткнувшись носом в мех и ни на что более не тратя себя. Он иссяк. Перегорел от избытка окружающей чуждости, от своего неверия в этот мир - и неумения в нем прижиться, найти место. Вряд ли здесь есть нужда в презентациях. Трудно ждать нормированного рабочего дня, должностных инструкций, потребности в организации выставок или тендеров. Тут торговля сводится к первобытному мену, а главенствует, вероятно, право сильного.
  Руки Тоха поддели под локти. В одно движение вывернули из седла - и устроили на чем-то упоительно мягком, оптимистично рыжем. Мех? Пух? Не в силах противиться очарованию загадочной ткани, Влад улыбнулся и погладил её, нагнулся, зарылся в рыжее лицом, ощущая вожделенный запах сигаретного дыма. Несколько резких вдохов - и мир сделался вполне хорош...
  - Мех чера, - мрачно усмехнулся Тох, отвечая на незаданный вслух вопрос. - Иной раз эта дрянь дает желанное. Но способна и отобрать необходимое. Поосторожнее с ним, привыкнешь - он будет это знать.
  - Чер, - шепнул Влад, гладя мех.
  - Он ростом в трех бугов, - кивнул Тох. - Живет обыкновенно в каменных пустынях юга. Лесу и людям не враг, но и не друг. Сам по себе. Гордый. Под седло не встает никогда. Мы, анги, уважаем черов за их понимание свободы. Но порой они переходят грань... Этот повадился следовать за моим учителем клинкового дела. Старик однажды исчез. Я искал его, долго искал, - Тох поморщился и отбросил мех в сторону, устраиваясь на траве. - Слишком долго. Он уже оседлал чера, поддавшись его обольщению и обещанию объединения сил. Старик стал частью твари. Врос, потерял себя. Когда я выследил рыжего, он смотрел на меня глазами учителя... Он мог желать и думать, но получалось у него как-то дико, по-звериному. Возомнил себя высшим и решил присвоить пустыню, угнездившись в очищенном от людей замке у основания южного луча. Вот так. Я был в полном доспехе, однако он знал все обо мне, он ведь еще человеком меня учил и... - Тох снова поморщился, быстро растер руку у локтя. - Бой, о котором не желаю вспоминать. Зато я обрел Брона. Тот выродок удавил всех старших в его логове и взял себе щенка буга, вроде как - игрушкой.
  - Шкура? - с трудом выговорил Влад.
  - Зачем снял и вожу с собой? - догадался Тох. - Это не шкура, лишь малая часть с брюшины. Прошлое надо оставлять за спиной, бой надежнее иных способов отрезает прошлое и делает невозвратным. А шкура... Редчайшая вещь. Полезная, и, если знать её коварство, безопасная. Затачивает меч - он ведь был мастер клинков. Залечивает раны, останавливает кровь. Иногда позволяет восстановить силы... слабым. Зачем вдыхаешь так жадно?
  - Я курю, - с разгону сообщил Влад на русском. Показал, постепенно раздражаясь, как затягивается и стряхивает пепел. Досадуя на непослушность горла, выговорил всего одно здешнее слово: - Дым.
  - Просто успокоение или хуже, видения и отказ от ясности сознания? - нахмурился Тох.
  - Успокоение.
  - Лес не любит запах пожара, - покачал головой Тох. - Но ладно... Я сам знаю за ближними складками три мира, где дымят. Знаю, какие листья они норовят ободрать, когда гостят у нас. Доберемся до места, приволоку тебе на пробу. Надо хранить с умом и скручивать тоже не без сноровки.
  Продолжая бормотать о дымящих людях и годных листьях, Тох развязал мешок, порылся, перебирая припасы. Выложил вполне угадываемый творог, нарезал нечто исключительно незнакомое, пахнущее резко и свежо. Плюхнул на толстые кожистые подставки слизистое из плотного короба. Ощущение китайского ресторана усиливалось с каждым новым блюдом. Влад глотал тошноту и мысленно молил высшие силы: только без шевелящихся личинок. Это уже слишком!
  - Не смотри, а ешь. Или ты насытишься теперь, или сдохнешь к закату, - заверил Тох, поочередно хватая щепотью с разных подставок, облизываясь и запивая. Сыто вздохнув и потянувшись, он откинулся на мягкий бок льнущего к хозяину буга. Из-под век глянул на попутчика. - Ешь как тебе удобно, не спеши. Я хочу вздремнуть и подумать. Граница рядом, мы, в общем-то, уже в ней, надо бы испросить у корней помощи, а только я не особенно умею. Мы на юге обычно просим только указать воду.
  Тох закрыл глаза и сразу задышал мелко и быстро, по-звериному. Как догадался Влад, это отмечало переход анга ко сну. Буг зевнул, распушил усы, сплел их мшистые кончики с травинками и низкими веточками - и прижмурился, наверняка тоже задремал. Сразу стало проще и обедать, и думать. Одному, без стороннего насмешливого внимания. Влад опасливо нюхал припасы, пробовал отщипнуть крошку, слизнуть каплю. Творог оказался сладким подобием зефира, слизь вкусом слегка походила на тресковую печень, и уже после первого глотка неприглядный вид её перестал иметь значение. Мясоподобная нарезка хрустела на зубах пресной кокосовой стружкой и осталась недоеденной вопреки привычности и аппетитности вида.
  Насытившись и напившись из оставленной Тохом фляги, Влад ощутил обещанный ангом прилив сил. Сел, машинально поглаживая льнущую шкуру. Почти хозяйски глянул на Кайена - иначе не хотелось именовать буга. С этим зверем он и в лесу не пропадет! Есть припас, транспорт. Почему бы не попробовать стать самостоятельным? Он умеет разговаривать с людьми, это его профессия - убеждать, ведь так? Он обладает вполне сложившимся системным мышлением. Наконец, если это игра - у него есть некоторый опыт. Нельзя оставаться имуществом, которое волокут через лес с неизвестными целями. Нельзя начинать квест в обществе местного изгоя, неформала и даже хуже - преступника. Тох, оказывается, без угрызений совести зарезал своего же учителя! Влад облизнулся и покосился на рыжий мех. От мысли о необходимости отдать шкуру чера стало больно.
  
  'Тох не пропадет. Он вооружен, у него опыт. Для него попутчик - обуза', - сказал себе Влад. Рука осторожно, по миллиметру, двинулась к черному мешочку. Это ведь не яд. Это брелок сигнализации, позволяющий пользоваться Кайеном. Освоившись в мире, следует отпустить буга. Написать записку для анга - мол, прости, я хотел стать самостоятельным. Даже черы понимают, что такое свобода. Люди - тем более.
  Рыжий мех под пальцами потек, обвивая руку и норовя дотянуться до Тоха. Влад понял подсказку и подвинул мех. Теперь он не сомневался: сон анга будет крепким. Мешочек снялся с пояса легко, в несколько осторожных движений.
  Стоило развязать шнурок и выкатить на ладонь внутренний конвертик из подобия замши, как буг приоткрыл глаз и скосил его на Влада с новым выражением приветливой заинтересованности. Когда были отогнуты по одному жесткие лепестки конверта, все четыре, буг осторожно поднялся и подвинулся, позволяя сонному Тоху скатиться в траву. Ноздри зверя трепетали, усы плотно оплетали шею, лишь мельчайшие норовили коснуться шариков, подобных крошечным жемчужинкам. Их в конверте было не менее сотни, и пока Влад думал, сколько надо выделить для прикорма Кайена, усы жадно дотянулись до шариков - и вмиг обросли ими, прилипшими подобно росинкам к почти невидимому пуху. Буг прищурился, встряхнулся всей шкурой - и победно зарычал, вибрируя горлом и благодарно протирая мордой колено Влада.
  - Хороший Кайен, послушный, - восторженно шепнул Влад, касаясь шкуры и осмеливаясь поверить в свою удачу.
  Зверь отпихнул руку и всем носом сунулся в конверт, набирая бусины на усы. Теперь уже главные, крупные, с металлическим злым звоном отошедшие от горла.
  - О, чер... - хрипло выдохнул рядом голос анга.
  Влад не успел ничего понять: он тупо, испуганно смотрел на рукоять клинка, уже торчащую из загривка буга. Он слышал, как обиженным ребенком плачет зверь, глядя на своего хозяина осознанно, виновато - и прощально. Потом в нос ударил запах крови, немного необычный, но от того не менее жуткий. Клинок покинул рану, самого Влада отбросило к дальнему дереву и припечатало так, что после выдоха уже не получился вдох. Зато приступ рвоты унялся, сжался до мучительной, тянущей икоты. В голове копилась вязкая серость полуобморока. Она не мешала видеть, как Тох остервенело рубит клинком дерн, рвет пальцами и копает, копает - не жалея ни рук, ни оружия.
  - Зарывайся, вот так, - быстро шептал анг, не прекращая копать. - Давай, ты сильный, ты справишься. Давай же... Тут граница, корни примут, к весне будешь как новый... Зарывайся!
  По тону было понятно: ни одному своему обещанию анг не верит. Просто ему непосильно соглашаться с худшим. И он упрямо роет, сам рывками тянет к яме тушу зверя в потеках темной крови. Безжалостно режет себе руки, мокрыми от крови пальцами щупает скользкие корни, вспоротые клинком - и пристраивает к телу зверя. Корни вздрагивают, оживают и принимаются оплетать шкуру, ворошить грунт, глубже тянут добычу... или же - больного? Разве посильно понять? Уже вся полянка ходуном ходит. Будто и не твердь её основание, а болотина, затянутая слоем поверхностных трав. Видны лишь усы зверя, черные от полурастворившихся росинок. Уже и усов нет, дерн успокоился, опять он ровный, травянистый, без единого шрама от удара клинка, без пятен крови. С ближнего дерева падает несколько вялых листьев - букетом на могилу.
  Проследив их танец в воздухе, анг поклонился, медленно, со свистом, выдохнул, согнал с клинка кровь и убрал оружие в ножны. Исполнив все это, он обернулся к Владу, именно теперь осилившему первый вдох, чтобы им и подавиться. Лицо Тоха отчетливо постарело, зачерненное пылью и грязью. Две слезные дорожки промыли узкие каналы бронзы от глаз до подбородка. Во тьме взгляда не было ни дна, ни милосердия.
  - Кто успел надоумить?
  Голос звучал глухо от гнева, сдерживаемого из последних сил.
  - Сзади, - кое-как выговорил Влад, пробуя отодвинуться, потому что темные глаза выжигали душу.
  - В селении. Понятно, имелся у королевы возле границы глазастый ублюдок. Не для меня, просто - впрок, не первый ведь я ухожу, - Тох неожиданно легко сел, отложил клинок и посмотрел в сторону, брезгливо морщась. - Как это я человека из тебя слепил? Позвоночника-то нет, гибкий ты. Гибкий, это для больших селений неплохо, обиды мимо проскальзывают, честь гнется, совесть и вовсе тянется до бесконечности. Ладно, не мое дело... было. Ты дал Брону сухой когг (81), это экстракт многотравья, очень сильный. Если буг по доброй воле ходит с человеком, он в зиму не спит и на юг не кочует. Но всякий вечер вне замка, если ему делается сонно и тянет рыть нору, он принимает одну горошину когга. И так от листопада и до первых цветов. Или до того дня, когда попросит отпустить его в спячку. Две горошины - буг делается весел. Три - немного пьян. Десять - и он бросается на людей, не различая боя и игры. Сто - и от его мозга не остается ничего. Не буду спрашивать, сколько он принял. Это теперь не важно, пришедший из плоскости. Не хочу я дольше хранить твое имя... и сам ты не надобен мне. Но ты резонировал с кем-то или чем-то. Это может оказаться важно.
  Последние слова огорчили Тоха, по лицу пробежала судорога. Анг нехотя, дрожащими руками, вытер щеки, размазав грязь и удалив лишь бронзовые дорожки. Сделался окончательно страшен - как дикарь в боевой раскраске.
  - Ты отравил буга. В лесу. Ты пожелал присвоить свободного зверя, добровольного спутника свободного анга, которого ты предал. В лесу, - так же глухо процедил Тох, усмиряя гнев. - Ты лишился права и возможности добраться до любого поселка людей. Что может быть глупее и хуже? То, что шепчет мне лес, приняв просьбу о помощи. Люди королевы выследили нас. Они будут здесь очень скоро. Их до сотни. Вряд ли они намерены брать пленников, я слышу гул леса и чую гнев его. Эти... тварюшки ходят тут вопреки закону. Но с ними вальзы. Мы вступили в осень, лес засыпает, что значит: все у них может получиться... с твоей помощью. - Тох пересел ближе, полоснув по нервам Влада прямым взглядом, в глаза. - Ты нужен им мертвый. Значит, я хотя бы в одном прав: Тэре ты нужен живой. Новых глупостей я не допущу. И значит, кое-что у них не получится. С моей помощью.
  В спину болезненно впивалась кора, ставшая вдруг острой, шершавой. Ноги заплетали корни. Влад всей душою желал исчезнуть, сбежать, хотя бы увернуться от фанатичного взгляда Тоха. И не мог. Он с бессильным отчаянием следил, как анг шепчется с клинком - зачем? Как перехватывает лезвие за середину и режет свою же руку. Кривит губы: по всему видно, не от боли, а только из сосредоточенности. Поклонившись клинку, Тох уложил его на траву и содрал кожаный ремень со своей же руки. Оскалился, дотянулся до мятой шкуры чера и ею протер рану, унял кровь. Снова обернулся к Владу, рывком потянул к себе, вцепившись за ногу и, если верить ощущениям, чуть не сломав кость. Остро пахнущий кровью ремень лег на шею, обвился и едва не задушил.
  - Принимаю вину его, признаю своим и прошу доставить по бегучему корню до опушки Файена, - негромко выговорил Тох.
  Еще немного подержал за горло, укрепляя кожаный ремень - и отшвырнул в сторону. Не глядя, бросил к ногам Влада мешок с припасами, нож. Через голову стащил свою рубаху и тоже бросил. Добавил в кучу вещей и мягкие башмаки.
  - Одевайся, приказ, - без выражения молвил Тох.
  Руки Влада потянулись к вещам, не спросясь головы. От послушности и расторопности движений рук и всего тела сделалось окончательно страшно. Анг между тем примерился клинком к рыжей шкуре, оттяпал клок и бросил все туда же, в отдаваемые вещи.
  - Вместо дыма, - буркнул он. - Сдохнуть не имеешь права. Пойдешь по бегучему корню, не отклоняясь от него более чем на три шага. Двигаться будешь так быстро, как только тебе по силам. Начало пути отсчитывается с момента готовности тропы. Дойдешь до замка Файен, спросишь Тэру или её вторую ученицу Черну. Если что-то крепко не так и их нет, говори с Бельком, тот не глуп и честен. Передай от меня поклон. Расскажи, что знаешь. Ответь на вопросы и с тем будь свободен. Всё.
  Тох замолчал, снова разрезал руку и положил на крупный корень, прикрыв глаза и без звука шепча важное и трудное: видно по поту, обильно выступившему на лбу и шее. Корень под рукой багровел от крови, бугрился волдырями ожога, пока не лопнул всей корой, пропуская ладонь к сердцевине. Тох снова зашептал, замер, вслушиваясь. То ли поморщился, то ли улыбнулся - и убрал руку. Протер рыжим мехом.
  - Стой тут. Как потянет тебя, так и пойдешь.
  Ноги Влада повели себя ровно так же, как недавно руки: бодро зашагали, исполняя чужую волю без малейшего сопротивления. Влад закусил губу, продолжая смотреть на анга. Тох сидел и любовно полировал клинок рыжим мехом. Лес гудел все громче, теперь его непокой различали и уши, и спина, покрытая кусачими мурашками страха. Вдали хрустели ветки, с треском шевелились корни - так понимал звуки Влад. Волна гула приближалась, ноги продолжали оставаться приклеенными к тому месту, что указал анг.
  Когда именно из-под ветвей шагнул на прогалину первый преследователь, Влад не понял. Человек явился без звука, лес его пропустил, брезгливо отдернув зелень и уронив на голову несколько сухих листьев. Человек был выше Тоха ростом, немного старше - за сорок по оценке Влада, обреченно и оттого спокойно наблюдающего события. Пришлый был, возможно, одного племени с Тохом: по крайней мере, он обладал той же бронзовой кожей, теми же славянски-скандинавскими чертами лица.
  - Разве я был тебе плохим хозяином? - спросил он, глядя на анга.
  - Разве ты был мне хозяином хоть когда-то? Ты состоял при Лэти, в её землях у основания луча юга. И знаешь... хороший хозяин не позволяет невесть кому разгуливать у себя дома и чинить непокой, - буркнул Тох, не отвлекаясь от своего занятия. - Хороший хозяин не допустил бы оплошности с моим учителем. Хороший хозяин не визжал бы щенком на поводке у самозванки. - Тох отложил мех и все же глянул на соплеменника. - Но я давал клятву замку, когда-то мы были друзьями, между нами имелось уважение. Ради тех времен прошу: уходи, Роггар. Я все еще уважаю Лэти, ты ей - родной человек.
  - Я принесу ей голову предателя. Удел хозяев - оплакивать тех, кто не умеет хранить верность.
  - Лэти - и оплакивать? Ну-ну...
  Тох неопределённо повел плечами. Названный Роггаром усмехнулся и погладил пальцем свой клинок. Сталь отозвалась жалобным звоном. Звук не понравился человеку, и Роггар резко оборвал его, переведя движение в прямой выпад. Тох перекатился, не поднимаясь, вбил свой меч по рукоять в алые листья, отдавая его бугу - как надгробие? Влад сморгнул, ощущая вину и боль, впервые именно их, а не злость или страх.
  Роггар отшатнулся, опасливо глядя на Тоха и не понимая его действий.
  - Учитель был стар, так за ним ли охотился чер? Я был молод, мог ли я победить и не взять шкуру? - Спросил Тох у самого себя, ломая браслет на левом запястье и по одному вышелушивая из него, черные мелкие камни. - Был ли чер безумен? Вернее, сам ли он дошел до безумия, вот занятный вопрос. Я спал на шкуре и не получил ответа. Теперь ответ не требуется. Этот слабак из плоскости прав: прошлое трудно оставить за спиной... даже после боя. Нет в моей душе мира, Роггар, нет - и не было с тех пор, вот почему я носил шарх. В душах людей мир просто обязан присутствовать.
  Влад с долей злорадства наблюдал, как бронзовое лицо Роггара бледнеет, как меч в его руке вздрагивает и опускается. Человек, так гордо явившийся на полянку, начинает пятиться, часто дыша ртом и икая от самого настоящего страха. Такого сильного, что ноги отнимаются, не позволяют спастись бегством. Нелепо теперь, предав Тоха, гордиться: я шел с ним, как спутник. Но Влад гордился и страдал, ведь стыдно стоять и ничего не делать. Едва посильно хотя бы молчать и не извиниться, используя последнюю возможность. Пусть даже - уродуя слова и заодно уговаривая не делать чего-то окончательного и невозвратного, позволяющего ангу улыбаться широко и по-настоящему весело.
  - Сюда! - сдавленно просипел Роггар. - Скорее! Ко мне...
  Тох расхохотался, встряхнулся, одним движением резко, с хлопком, расправил шкуру - и нырнул под неё. Хозяин еще попятился, споткнулся о корень, гибко развернулся и помчался прочь, не разбирая тропы, отчаянно прорубаясь сквозь упрямые ветви.
  Рыжая шкура натянулась горбом, делаясь все выше и больше. Под мехом перекатывались волны, лес шумел тревожно, ближние деревья отводили ветви, трава ложилась, как зализанная. Влад скрипнул зубами, когда из-под рыжего меха показались когти - сизые, крупные, продолжающие расти. Теперь шкура едва помещалась на прогалине, занимая её целиком. Деревья стонали, прогибаясь, норовя расступиться. Сам Влад, не осознавая своих действий, пятился вместе с отползающим багровым корнем, не покидая его.
  Когда рыжее сделалось громадно, оно встряхнулось и поднялось на лапы. Принюхалось к испуганному лесу. Взрыкнуло, и медленно, почти нехотя, обернулось, чтобы Влад смог увидеть знакомые мелкие глаза анга.
  Влад побежал прочь вовсе не потому, что позвала тропа. Он больше не мог оставаться на месте. Тох взял на себя вину человека из плоскости, но от этого, оказывается, она не стала для Влада ни легче, ни меньше...
  
  
  
  (80) Корни не лезут к чужаку: Корни живого леса на уровне рефлекса отрицают исподье. Ощутив, рвут, душат, вытесняют из мира. Безразличие с их стороны исключает причастность объекта к прямым врагам Нитля.
  
   (81) Когг - сухой экстракт трав. Люди иногда нуждаются в снотворном. Звери Нитля порой потребляют наоборот, бессонное, чтобы зимовать с теми, кто стал им другом.
  
  
  
   Глава 14. Черна. Прибытие?
  
   Неизвестный мир. Все тот же бой
  
   Бой не оставлял места для посторонних мыслей, но одна все же вспыхивала порою, гасла и снова обозначала себя, как блик далекого костра: надо сказать Вросту спасибо за доспех. Если будет возможность, надо обязательно отблагодарить парнишку, ведь ни разу и ни один иной доспех не приживался так, как краповый. И дело не в особенной силе корня, которая понятна и уважаема, дело в самом Вросте, чей дар непостижим. Крап мальчишку выслушал, вник в каждое слово, хотя травы не понимают речи, они лишь принимают слова, как узор на листья - или отрицают их, стряхивая каплями росы и разгибаясь.
   Крап знаменит своим безразличием к наговорам, не зря есть присловье: как с крапа вода... Доспех из самого сильного корня не зря носят лишь отчаянные анги, в последней крайности. Никто заранее не может задать и настроить поведение крапа. Врост смог. Подсел, по-детски засопел от усердия и принялся неторопливо рассказывать сонному корню, как важно помочь Черне, очень хорошей и достойной поддержки. Корень упирался, пушил ядовитые иглы-невидимки, обманчиво тонкие, но способные, если верить старикам, прошить даже шкуру обозленного чера. Врост моргал, сглатывал слезы и снова доверчиво трогал иглы, повторяя, что Черна-то перед лесом ни разу не виновата. Иглы делались короче и мягче, пока вовсе не сгинули. Крап принял полный узор слов, не отринув сказанного, и охотно, без слабины и сопротивления, сросся в единый организм с человеком.
   Но даже в совершенном доспехе бой оказался сложным. Черна никогда не согласилась бы даже подумать - "безнадежным". Она не умела отчаиваться.
   Тэра, помнится, первый раз позвала ее к себе в каминный зал лет четырех от роду, еще порог зала казался высок и труден для преодоления. Хозяйка замка сидела огромная, величественная. В высоком кресле. Огонь гудел за ажурной решеткой, бился большим тревожным сердцем.
   - Ты зачем ночью в лес пошла? - Спросила Тэра.
   - Надоть, - тот свой ответ Черна помнила в точности.
   Ответ был обстоятельный и исчерпывающий. Странное звучание слова намекало на равную ему странность в происхождении самой Черны. Так не говорили угольщики из селения, и одногодки, вроде бы, тоже. Она, кажется, вообще начала говорить, лишь попав в замок. Откуда? Нет в памяти ни единой зацепки.
   - Надоть, - пробормотала Тэра, отвернулась и некоторое время смотрела в огонь. - Надоть... Ничего себе ответ. Такой ответ, что и возразить нет слов. Допустим, теперь я вполне уверенно вижу, кем ты можешь быть. Только это... невозможно. Иди. Еще раз сунешься в лес без дозволения, тайком - накажу.
   - Сунуся.
   - Накажу! Тебя искали люди. Все анги замка, вальзы и даже слуги. Ты подумай: каково им в ночном лесу?
   - Сунуся!
   - Я выздоровела бы и без жив-корня. Не быстро, но постепенно... Не сопи! Хорошо, договоримся так: уходя в лес, ты предупредишь первого ученика. Еще ты будешь проходить мимо Руннара, чтобы он знал, а значит и я тоже.
   - Мимо, - кивнула маленькая Черна. - Ходить.
   И, сочтя разговор завершенным, потопала к дверям. Она знала даже тем своим крошеным умишком: без жив-корня хозяйке пришлось бы туго. Куда непонятнее было иное: почему взрослые травники не пошли в лес? Жив-корень скрытен, он из глубинных, серединных или стволовых, как такие называют. Он показывается наружу из недр леса ночью, в самой глуши, и светится отчетливым серебром. Искать его надо, заранее почерпнув в плошку малую искорку живого огня, который, если пожелает, укажет путь, разгораясь при движении в нужном направлении и затухая, когда путник уклонился в сторону.
   Прошло много лет, Тэра стала маленькой, не достающей до плеча вопреки своим каблукам и манере вздергивать подбородок и ходить очень прямо, не сутулясь, не сдаваясь возрасту и усталости. Тэра стала маленькой, но сохранила загадочность, как сберегла и право быть очень важным для Черны человеком, ради которого "надоть" куда угодно и вопреки всему.
   Даже в круг боя. Даже против Руннара, именем которого в замке Файен ругаются очень изредка и шепотом, полагая его много страшнее пустынного чера, исподников и иных напастей.
   Бой воспринимался рвано, трудно. Время, послушное толковым избранникам пути силы, то растягивалось, то спрессовывалось в тугой отдаче. Руннар не поддавался на прощупывание, потому что не имел слабых мест. Он оказался цельнокроеным из брони и злости. Впрочем, себя Черна полагала тоже цельной, ловко слитой из человека с его упорством и крапа с его умением выживать...
   Когда Милена внезапно прорвала радужную пленку границы боя, на удивление и недоумение не было ни сил, ни времени. Руннар давил к земле, норовя утопить в вязком, податливом грунте.
   - Не зверь! - внятно выкрикнула первая ученица. - Вывертень, изнанка! Не бей, цепляй изнутри, когда заслоится.
   Руннар отвлекся от вдумчивого втаптывания противницы, повернул морду к крикливой помехе и показал все великолепие набора клыков... Милена приняла любимую боевую стойку с обманным, нечетким на вид балансом. Она была совершенно беззащитна в штанах и легкой рубахе, так выходят только на учебный бой. Черна осознала, зарычала и полезла из земли весенним побегом, вразумлять Руннара и не допускать гибели дуры, сунувшейся в чужой бой. Даже успела выплюнуть веское:
   - Дура!
   Мир, словно обидевшись на грубость, поплыл, начал скручиваться в спираль смерча, утягивающего вниз. Невесть куда, все глубже. Черна рванула узду времени, тормозя его в полную силу, чтобы успеть врезать Руннару по морде, выдрать Милену из вязкого воздуха, из плотной близости к неминучей смерти.
   - Сло-им-ся-а! - взвизгнула Милена, с ужасом глядя на воительницу.
   Звучание все длилось, позволяя успеть очень многое.
   Повторно врезать Руннару по лапам, выворачивая суставы и вынуждая зверя на время отвернуться мордой прочь. И пусть руки болят - связки крепкие, должны сдюжить. Крап им в помощь.
   Перехватить Милену за шиворот, бережно прокрутить мимо себя, к границе - и выпихнуть в первый же прогал слоения.
   Снова цапнуть за шею Руннара, сунувшегося следом и успевшего-таки найти того, кто не умеет уворачиваться и так дремуче глуп, что пробует стрелять из ничтожного оружия, не причиняя вреда зверю. Но - вот недоумок! - тормозя заращивание границы и подвергая угрозе всех и все в округе...
   Черна хохотнула, ей стало весело: а ведь почти отчаялась! Почти признала, что вторично развернуть зверя за лапы не получается, а висеть на его шее опасно, затылочные гребни рвут тело, даже крап подается.
   Смерч все уплотнялся, граница боя рвалась радужными клочьями. Слоение длилось, но выстрелы его скорректировали, ограничив и развернув в искажение не всей ткани мироздания, а лишь локально - одного времени. В глазах темнело, пребывание в середине спайки - теперь Черна уже не сомневалась в своих догадках - походило на падение с высоты, длящееся бесконечно. То есть так долго, как требуется, чтобы иссякла сила первичного возмущения, чтобы спайка достигла "дна" - того горизонта событий и явлений, откуда началось нечто, связанное с Руннаром. Не зря Тэра предсказала при королеве, ни на мгновение не годящейся в друзья севера. Спайка, усиленная вальзами зенита и запада, нужна была именно первой даме севера. Тэра получила то, чего никогда бы не смогла добиться иным путем. И она расплатилась, не пожалев ни Руннара, ни двух лучших своих учениц, вырванных из Нитля с корнем.
   Отдача начала спрессовывать время, мешая действовать быстро, реагировать на изменения. Черна скрипнула зубами, упрямо заползая выше по шее, к самому углу пасти. Шипы тварьей брони рвали тело, одолев крап и нащупав кровь. Но это было не важно. Дотянуться, по пояс нырнуть в пасть, раззявленную в затянувшемся крике - Руннар тоже попал в волну отдачи и сделался медлителен. Можно себя убедить, что захлопнуть капкан клыков тварь не успеет. Можно поверить на миг, что тело выдержит удар закрываемой пасти...
   Изнутри броня оказалась куда как слаба. Ныряя все глубже, Черна встретила сопротивление у гортани. Едва смогла прорвать пищевод и далее без усилия, как сквозь масло, дотянулась до пульсирующего комка. Вцепилась, ликуя - и второй рукой пощекотала свод нёба. Руннар подавился, против воли напрягся и изверг почти проглоченную воительницу. Собственным спазмом он помог вырвать то, что по-прежнему сжимала ладонь.
   Последним усилием Черна откатилась в сторону, позволяя времени в полную силу развернуться отдачей, прессуя мгновения и делая их недоступными для восприятия. Рядом выл Руннар, всей тушей рушился, желая и последним движением подмять врага, задавить. Когда и это закончилось, отдача иссякла.
   Мир принял рухнувших в него чужаков.
   Первым ожил и настроился слух. Опознал шлепки крупных дождевых капель, посвист ветра, крики людей и ярый, бешеный взлай обезумевших от страха местных зверей.
   Зрение постепенно позволило протаять полынье в черном льде обморока. Сперва круг был ничтожен и далек, как недра колодца. В них кое-как помещалась одна звезда. Но лед таял, сознание отходило от спячки, позволяя занизить значимость звезды до уровня светоча в руке человека. Над миром клубилась тучевая ночь, взмокшая до корней его - ливнем, прошитая частыми стежками молний. Местные люди, серые и лицами, и однообразной одеждой, жались под могучей ладонью горы, давшей им кров от дождя.
   - Грендель! - хрипло шепнул один, и Черна не поняла его слов. - Валькирия...
  
  
   - Чер знает что, - проверяя, способны ли разбитые губы произносить слова, отозвалась Черна. Посидела, озираясь и морщась от неприглядности зрелища. - Вот же... плоскость. Что с вас взять, с недоумков? Оно мне надо: присматриваться к вашей возне? - Черна еще раз оглделась и шепнула тише: - А ну, как уже изолят?
   Человек слушал, склонив голову и не понимая ни слова. Он был важный, может быть, слуга из самых приближенных к здешнему хозяину. Он исполнял волю и полагал себя ловким, успешным, и хозяин его был таков, каким его видят исподники - властным. Для его прихоти здешние слуги согнали к каменному боку горы пленников. Некоторые из подневольных еще были в сознании, в иных жизни осталось слишком мало. Черна сплюнула кровь, нехотя признавая: она видит на мокрой скале рисунки, видит в их центре кристалл с особенными свойствами. Понимает попытку слабаков взять под контроль внешнюю силу. И, в отличие от них, осознает и цену за такие "развлечения".
   - Рабство во веки вечные, - внятно выговорила Черна, хотя и знала, что её не поймут. Да и не надо. Рассмеявшись, воительница мотнула головой, предлагая местному взглянуть на ответ, более чем очевидный. И добавила: - Кэччи не в счет, выродок. Хормы(82) тоже так сяк, я здесь и вмешаюсь. Но ты умудрился затянуть в плоскость шааса(83). Я очень устала. Это плохо.
   Человек обернулся туда, куда ему предложили - и зашептал побелевшими губами. В присутствии людей Нитля он смог различить незримое. Человек взволновался, Черна хмыкнула - обычное дело! Вдруг осознать, во что вляпался и как все на самом деле смотрится.
   Воительница ненадолго отвлеклась и позволила себе составить общее представление о месте, где предстоит драться. Люди у скалы были пленниками, на них не приходилось рассчитывать ни в чем, даже на живых - а таковых в сознании воительница отметила семь. Бездыханные тела по крайней мере десяти людей, их теплая еще кровь, пятнающая камни - это было плохо, поскольку давало исподникам преимущество в силе. Серые одеждой и лицами, сливающиеся с дождливым мраком вооруженные слуги пока что не относились ни к друзьям, ни к врагам, их старший не дал приказа. Крупных деревьев Черна не заметила, но гибкий цепкий кустарник упрямо ворошил каменную толщу пальцами корней, старательно закрепляясь и добывая себе пропитание. Он не обладал подвижностью родного леса, но все же сразу отозвался, как друг. Черна погладила ближнюю ветку, попросила о помощи - и обрела короткое и довольно хлипкое, но все же копьецо.
   Кристалл, лежащий в узоре недалеко от главного серого человека, принадлежал плоскости столь полно, что собою и воплощал её суть, даруя при некоем посредничестве право входа в мир - или обрекая на таковой вход. Черна нахмурилась: кого звал серый? Убивающие людей не обращаются за поддержкой к Нитлю и любым иным мирам его направления.
   Чуть в стороне, рядом с дальним трупом у края обрыва, Черна заметила и еще один особенный объект, созданный из дерева человеческими руками и немалым духовным трудом. Объект был темный, к тому же полускрытый кустами, которые из последних сил поддерживали его, оплетя колючими побегами и сберегая от падения в пропасть. Мертвый человек в своем последнем движении тоже тянулся к темному, желая спасти, прикрыть - и не имея более сил. Скрюченные пальцы руки проскребли борозду в мелком сыпучем щебне: человек перед смертью полз к пропасти, вряд ли желая в ней сгинуть. То есть, по мнению Черны, - наверняка и бессознательно стремился спасти ценное для себя.
   - Плохо, - определила Черна положение дел. Прищурилась, обернулась к серому слуге, все еще оцепенело взирающему на шааса. И добавила свое обычное: - Но интересно.
   Шаас тоже смотрел на местного человека, сам он был - гибкое стройное существо ростом несколько выше Черны. Укутан в кожистые крылья, в сложенном виде подобные плащу. Сейчас шаас вместо подлинной морды слепил себе лицо, узкое, тонкогубое, с крупными глазами. Волосы шааса были светлы до белизны, они выгодно открывали высокий лоб и падали на плечи тяжелыми волнами - хотя на самом деле, как понимала Черна, были кончиком его хвоста, ловко заложенного к затылку.
   Серый человек определил свое отношение к тем, кого увидел... и медленно, церемонно поклонился исподникам.
   - Хайль! - рявкнул он.
   Шаас изобразил намек на улыбку своими жвалами, сложенными в подобие губ. Легкая верхняя рука с шелестом покинула карман во внешнем защитном панцире, указала на Черну и вполне однозначно приказала: убрать! Дополнила приказ зрелищным трюком - короткой молнией, созданной лишь затем, чтобы пугать и впечатлять дикарей.
   Серый заколебался, всматриваясь в громаду поверженного Руннара на краю обрыва, за спиной воительницы. Черна быстро огляделась, крепче прижала к груди мягкое, беззащитное - подлинную суть Руннара, добытую из нутра сдохшего вывертня. Пока серый не принял решение, важно успеть спрятать суть зверя за камни, подальше от врагов.
   Главный человек на залитом дождем склоне неведомой горы, вросшей корнями в незримую долину, опасливо поджал губы, пробуя рассмотреть Черну и не ошибиться в выборе союзника. Направил в лицо узкий луч мертвого света, хрипло задохнулся, даже закашлялся. Отступил на шаг - и срывающимся голосом подал команду вооруженным слугам.
   - Оч-чень интересно, - точнее определила положение дел воительница. Хмуро глянула на шааса, вздумавшего имитировать улыбку, а вернее насмешку. - Зря со мной связываешься. Зря. Ныряй вниз, в исподье, не стану искать и давить. Прямо теперь, понял?
   Шаас зашипел горловым смехом, и сразу сделалось заметно, до чего мало он похож на людей: клокотало где-то в середине тела, сзади, выгибая пузырем крылья и топорща сабельные гребни второй пары лап, вооруженных лезвиями от самого перерождения твари в этот ранг.
   Серый принял окончательное решение - и пролаял приказ металлическим тоном, без срывов и колебаний. Один из пленных охнул, сполз на колени, зашептал - Черна поняла: не себя жалеет, её оплакивает и снаряжает в последний путь, как велит местное верование. Пленник был пожилым человеком, с сильно разбитыми губами и опухшим лицом. Каждое слово он выговаривал с болью, но старался и упрямо смотрел на обрыв, туда, где цепкие кусты удерживали от падения деревянный объект. Шаас зашипел испуганно и резко: он тоже смотрел в сторону обрыва.
   По мелким веточкам сполохами сияния ползло бледное, но вполне настоящее серебро. Черна ощутила, как короткое копьецо теплеет, наполняется жизнью. Сразу стало веселее.
   Слуги наконец исполнили приказ, уточненный новым командным лаем, вскинули оружие, и оно застучало частыми щелчками, выплевывая стремительные иглы стали. Рой получился плотный, скорость игл была приличная, Черна успела лишь повернуться боком, сокращая площадь себя-мишени. Крап принимал удары вполне сносно, но не мог спасти от заложенной в них силы, отбрасывающей назад, к пропасти. Зато время этого мира управлялось исключительно точно, как и любое иное вне спайки: оно растянулось и продолжало тянуться.
   Черна вышла из-под роя игл, нырнула во тьму. Крап на ладонях выпустиил корни, помог цепляться за отвестную скалу и быстро скользить над головами людей. В три касания миновав группу местных, Черна упала на дальнего кэччи, оплела его шею коленями и сразу прервала пребывание твари в плоскости.
   Еще в падении Черна закрутилась, и доспех высвободил длинные нити, хлестко рубя во вращении если не все, то многое, попавшее под удар. Эти нити лишили второго кэччи лапы и хвоста... Третий успел отпрыгнуть и зарычал. Он отчаянно цеплялся за кусты, норовя удержаться на краю обрыва. Глупо и рефлекторно: кусты обломили ветви, жертвуя частью себя. Вой кэччи затих в недрах пропасти.
   Хорм припал к камням, поводя широкими плечами. Он всем видом показывал: мимо меня не пройдешь, я знаю, как ты устала. А сам-то я силен, я лизал теплую кровь людей, пил их смертный ужас.
   Копьецо изогнулось хлыстом, лапа хорма отбила его удар без труда, но хлыст расправился и удлинился, дотянулся до шкуры. Тварь завизжала, пирапал ниже. Уступила место для атаки напарнику... Зря: шаас принял новое решение, расправил крылья, потянулся к тучам. Врехними легкими лапами-руками почерпнул в вареве недозрелой грозы - и извлек синее пламя природной ярости.
   Ветвистая плеть молнии осекла склон. Один миг отпечатался на дне глаз ярко и недвижно: скалы уже взломаны, пласты дернины дрогнули... пала тьма и рухнул каменный обвал!
   Люди закричали, все - и пленники, и вооруженные слуги серого, но их вопль растворился в рокоте громового удара.
   Черна не стала тратить себя на отражение атаки шааса, откатилась под защиту скалы, сберегла доспех. Зачем красиво умирать, если сейчас ты слаба и утомлена? Зачем, даже если знаешь, что успеешь забрать с собою шааса? Ведь он может быть в плоскости не один. К тому же у серого человека наверняка имеется хозяин. Объект у края скал некому более сберечь от падения в пропасть. Кристалл некому уничтожить...
   Надо принимать без возражений то, что шаас пока будет жить, он уклонился от боя и ушел невредимым. Значит, тем более важно уцелеть, отдохнуть и далее без суеты заниматься мерзкой, кропотливой работой. Смириться с мыслью: спайка достигла дна, выбросила тебя сюда, привязала к плоскости без твоего согласия. Уйти вряд ли возможно. Если не случится что-то невероятное, мир станет твоим надолго...
   Воительница припала к камням, отпуская время и пережидая отдачу спрессованных мгновений. В висках зазудело мошкарой... и притихло. Черна выпрямилась, принюхалась к влажному ветру. Походя, не отвлекаясь от своих мыслей, свернула шею вооруженному слуге - человеку. Тот панически торопился засунуть в недра оружия новую порцию стальных игл, но руки дрожали. Черна прыгнула, пнула в пах второго. Третьего толкнула к пропасти, не удостоив прощальным взглядом: некогда, надо раскидывать камни обвала, надеясь на чудо. Люди под сплошным боком нависающей скалы могли уцелеть. Там, в недрах обвала, как это ни странно, некоторое время было безопаснее, чем снаружи. Вон - из вооруженных пятеро лежат подгоревшими кусками мяса, толкового доспеха не имели, с силой не работали никогда, это же плоскость. От простенькой молнии испеклись до обугленной черноты рук, и после смерти конвульсивно сжимающих оружие.
   Тот, кто молился за Черну, еще жил. Шептал свое, упрямо раскрывал и закрывал искаженную раной щель рта. Ни единого звука выдохнуть не мог, но разве звук имеет значение? Воительница отвалила соседние камни, хмыкнула, раскрыла ладонь и позвала крап. Без дара Вроста пойди еще пойми, отзовется ли. Она ж не травница... Но крап послушался, молодым побегом выделился из доспеха - и прижался к запястью умирающего, скользнул под кожу, втянулся весь.
   Человек смотрел в темное небо пустыми глазами, капли катились по его ресницам, разучившимся моргать. Черна похлопала умирающего по щеке, что выглядела более целой, и нехотя встала. Пошатываясь, она продолжила упрямо разгребать камни, доставать людей - тех, кого полагала достойными спасения. Серый "хозяин горы" не нашелся ни среди живых, ни в числе мертвых. Скорее всего, подумала Черна, разбрасывая последние камни завала, шаас помог гаденышу выбраться: исподники порой оказывают помощь ценным рабам. Пока это не важно. Еще двоим умирающим пришлось попробовать выделить крап, но корень согласился прижиться и продлить пребывание в мире лишь для одного из них.
   Тот, кого Черна первым одарила крапом, уже снова научился моргать, кашлять и стонать. Все это он и проделывал, не забывая жаловаться так многословно и нудно - хоть язык ему вырывай, живому надоеде... Воительница усмехалась мыслям, слушала речь и постепенно, осторожно, срасталась с миром, принимая его наречия и имена.
   Наречий спасенный старик знал, по крайней мере, два, имен куда более: он окликал поочередно всех пленников, разделяя на выживших и почивших. К первым старик не проявил и малой доброты: подзатыльниками погнал к обрыву, сам потащился следом, хромая и всхлипывая. Отвоевал у зарослей темный деревянный объект, установил, как должно, запричитал пуще прежнего. Пришлось подойти и посмотреть, в чем дело. Стальные иглы, а теперь Черна уже впитала знания - зовутся они пулями - сильно попортили левую сторону фигуры женщины, выточенной человечьими мастерами. Ребенок, сидящий на коленях у деревянной женщины - наверное, её сын - чудом остался невредим.
   Черна задумалась на миг, вздохнула и снова раскрыла ладонь, побег крапа охотно юркнул в источенное временем мертвое дерево, сочтя дело важным. Расщепленные "раны" одна за другой сошлись, трещины умалились. Старик возликовал так же многословно, как прежде - отчаивался. Обернулся к Черне и, впервые с того момента, когда начал за неё молиться, взглянул на воительницу вблизи. Молния своевременно подсветила.
   Черна хмыкнула, наблюдая смену оттенков потрясения на лице спасенного. Она неплохо представляла, как выглядит. Чернее своего имени, в сплошном плетении плотно обтягивающего кожу, обманчиво тонкого крапа. На голове подобие живого, чуть шевелящегося платка или покрова: крап не зализан и отстает от кожи, особенно теперь, после боя. Крап устал и подистощился, он намерен сбросить лишние побеги, снять внешний слой защиты и по взаимному согласию вернуть человеку привычный облик, оберегая лишь жизненно важные зоны внутри. А заодно и питаясь от них...
   Опомнившись, Черна бегом добралась до каменной горки, смахнула крошево щебня и подняла на руки то, что сейчас выглядело комком слизи - суть Руннара. Куда вероятнее, мысленно уточнила Черна, что суть не виновна в своей пассивности: она не может выправиться в настоящий свой вид из-за примитивости плоского мира. Вспомнив о серебре на побегах кустарника, Черна перенесла бесформенный ком к деревянной фигурке и просительно дернула плечом: помогла раз, постарайся и теперь, дело важное. Ради этого существа сама Тэра затеяла бой, всколыхнув мироздание до основания.
   Деревянное лицо, конечно же, не изменило выражения, но ощущение взгляда посетило Черну, даже крап на миг вздыбился на груди и шее, колыхнулся, разворачивая игольчатые листочки, чтобы поймать распыляемое вовне серебро, до самой малой искорки. Свет тонким ручейком изливался на суть и растворял её, вымывал из плоскости.
   - Снялся с якорей, - буркнула Черна, когда ком исчез. - Кем бы ты ни был, успешного тебе плаванья... домой.
   Старик смотрел и смотрел, забыв моргать, проглотив язык от потрясения увиденным. Наконец губы дрогнули, осторожно выговаривая слово:
   - Моренета?
   - Черна, - строго поправила воительница, сообразив, что её не сочли обычным человеком. Поднатужилась и выговорила на искаженном местном наречии: - Мое дело бой, только бой. Я человек.
   Старик закивал, заговорщицки подмигнул - мол, раз надо, я сделаю вид, что верю, и другим велю так же поступить. Возражать не было ни сил, ни времени. Как и предупреждал Врост, слишком много взяв у доспеха, надо расплачиваться по полной.
   - Где я? - едва справляясь с собой и цепляясь за сознание, как за последний корень у края бездны, шепнула Черна.
   - Монтсеррат, - пояснил старик, обводя широким жестом скалы, обрыв, облака.
   - Когда? - еще тише выдохнула Черна, сомневаясь в том, какое наречие использует.
   Ответа она не разобрала, окончательно проваливаясь в небытие, даже не успев пояснить старику, как же надлежит ухаживать за исчерпавшим себя рудным крапом доспеха...
  
  
   (82) Хорм - в иерархии исподья ранг хорма довольно высок. Ему уже дозволяется командовать, думать и исполнять сложные задания.
   (83) Шаас - враг очень серьёзный. Большинство зимних набегов в Нитль возглавляют именно шаасы. Уничтожить их удается редко: если проводить аналогии, они не анги своего мира, а скорее вальзы, взрослые и сильные. Им подвластны очень солидные ресурсы, накапливаемые особым образом. Кроме того, они отчасти способны работать и напрямую с силами стихий.
  
  
  
  
  
   Глава 15. Милена. За все надо платить
  
   Москва, гольф-клуб близ МКАД, день после памятного сытного ужина
  
   Бурный вечер, растянувшийся далеко за полночь, обеспечил Милену сладчайшим сном и весьма приятными воспоминаниями. В полудреме она вздыхала, поглаживая ворот толстого халата. Если бы подобные ей вальзы решили захватить плоскость, мир сдался бы на их милость охотно и даже радостно. Увы, надо быть исподником, чтобы желать зрелищных побед. После ведь придется править. Неизбежно. По мнению Милены, ничего более скучного и мерзкого представить нельзя. Да, ей приятно царить - хорошее слово здешнего языка. Ей лестно ловить взоры, вздохи. Но править - это совсем иное.
   Правят, погрязая в делах и склоках, как в гнилом болоте.
   Царят - в умах и сердцах, не опускаясь до ничтожной обыденности.
   - Милена, не хочу мешать тебе отдыхать, я ужас как боюсь выходить из дома, но Мишка голодный, уже три часа дня и... - шепотом сообщила Маришка в щель двери и запнулась, тяжко переживая собственные, уже красочно придуманные, наглость и невоспитанность. - ... и ты обещала, что мы тихо покушаем в другом месте.
   - Сядь сюда, - велела Милена, открывая глаза.
   Маришка прокралась мышонком и села на край широченной кровати. Бунгало строили неглупые люди, - полагала Милена. Окна велики и света много, шторы имеют приятный оттенок, невесомая вторая занавесь трепещет сиянием, шелковисто блестит вроде бы без всякой материальной основы. Уютно, и... как они тут говорят? Стильно.
   - Ты не выпила ни глотка за весь вечер.
   - Не люблю спиртное, - соврала Маришка, сразу выдавая себя и поспешностью, и старательно отведенным взглядом.
   - Как же говорили в больнице? - нахмурилась Милена, зевнула и сладко потянулась, царапая ногтями простыню и вслушиваясь в звук. - Залетела от ушлепка? Надуло ветром, и еще...
   - Почему ты вздумала учить язык в больнице, а не в... консерватории? - отчаялась Маришка, краснея до корней волос и смаргивая слезинки. - Не надо так.
   - Твой мужчина хоть знает?
   - Владик? Понимаешь, он и Мишку-то принял не особенно радостно... То есть не так, просто дети шумные, мешают работать, а Влад много трудится, он теперь один у нас добывает деньги. Он нас не бросает, он...
   - Говнюк, слабак, ушлепок, - снова потянулась Милена и подмигнула Маришке, готовой расплакаться. - Почему бы тебе не сказать решительным тоном, чтобы я заткнулась? Было бы своевременно. Ты понимаешь, что иногда людям нравится доводить тебя, потому что ты позволяешь им это? Надо время от времени не защищать отсутствующего папашу, а заботиться о себе, своем душевном покое и своей территории. Семья - твоя территория. Скажи, что я лезу не туда и мне пора заткнуться. Давай, попробуй.
   - Миленочка...
   - ... ты сволочь, - часто хлопая ресницами, передразнила Милена и расхохоталась, дрыгая ногами. - Да. Я иногда сволочь. Знаю. Это ты понятия не имеешь, какая же я сволочь... опять же иногда. Продолжим обсуждать папашу? Я не против.
   - Не надо так.
   - Скажи, что я перешла границу и должна извиниться. Давай, я почти начинаю злиться. Сколько можно всех прощать и прятаться в дупле? Иногда я ненавижу вас, среброточивых. Вы всемогущи и полны гнили недеяния. Увы, одно неотделимо от другого, закон мира. Вы умеете создавать серебро, поскольку сострадаете. Вы сострадаете, поскольку способны понимать и принимать то, что нельзя нормальным людям ни понять, ни тем более принять. Другие под вас... как же это будет? Косят, да? Вот, они косят под вас, не имея в душе сострадания. Получается у них куда ловчее. Им верят и их уважают, а вас полагают дурами.
   - Что получается у... них?
   - Загонять вас в дупла, гасить и уродовать, - сухо пояснила Милена. - Кажется, таких называют циниками, если я верно уловила оттенки смысла. Хорошо, что у того старого профессора приключилось обострение язвы, я усвоила не только грязные слова. Цинизм. Запомни, этому не надо сострадать, за это надо давать в морду. Резко и больно. Они тебя не пожалеют, они не умеют... Ладно, не плачь. Я извиняюсь просто так, без твоих упреков. Прости, папашу больше не обсуждаем, обещаю. - Милена покосилась на приятельницу, красиво вздернула губку и шепотом добавила, наклоняясь ближе: - И давно ты не рассказываешь ему о втором ребенке?
   - Месяц с лишним знаю без сомнений и вот... и не получилось пока, - убито признала Маришка. Она снова всхлипнула. - Боже мой! Это вообще случайно вышло, он у нас гостил, Мишке как раз отметили годик, и я... не важно. Мы и так еле тянем по деньгам, а тут еще эта история с квартирой и злодеями. Вроде и без них было нездорово: я теперь не смогу устроиться на работу, Мишку не с кем оставлять, бабушка - моя мама - в больнице... Понимаешь, я обычно не жалуюсь, да и некому. Но мне правда страшно.
   - Было бы страшно, ты бы избавилась от обузы, - Милена наконец соскользнула с кровати и встала, сочувственно и грустно глядя на приятельницу. - Да, детей у вас слишком уж многие называют обузой. Тем более нерожденных и без надежного отца. Выпрями спину и прекрати так уродовать себя, нос распух, фи... Мне полночи нравилась ваша плоскость, но я уже протрезвела. Что за гадость, всю жизнь запугивать себя и зависеть от слабаков. Нет, я не про твоего, я вообще, - Милена сделала округлый жест правой рукой и неодобрительно осмотрела ногти. - У вас нет укорота на слабаков. Они лезут вверх и норовят отравить сильных. Или перерастёте, или свернетесь в безнадежное гнилое болотце, мирок изоляции. Изоляты(84) кормят исподников, это я знаю точно.
   - Ничего не понимаю.
   - Зато у вас есть миленький шампунь для душки Милены, - пропела бывшая первая ученица, перебираясь в ванную комнату. - И пилочки лучше точильного камня, пусть и мягковаты для моих ногтей.
   Маришка не отозвалась и не пошла следом, помня о вежливости даже теперь, когда её донимало любопытство. Разве допустимо лезть с расспросами к человеку, когда тот чистит зубы или умывается? Наконец Милена вернулась, помахивая расческой и внимательно изучая в полированных створках шкафа себя с головы до пят.
   - Мне нужна библиотека. Кажется, так оно называется. Место. Или назначение места? Я тянула из книг в больнице, но там мало книг и они - не те. Не в нашем смысле книги, просто тупые тексты без многослойности.
   - Видимо, я понимаю меньше, чем ничего, - глубокомысленно предположила Маришка. - Нельзя не знать подобного из-за незнания языка. Акцента у тебя нет, хотя сначала был. Что получается? Ты убиваешь этих... чертей. Ты даже братков успокаиваешь. Ты мой ангел, да? Немного странный, но так даже интереснее.
   - Я человек, но не отсюда. Меня... меня выбросили из боя, как помеху и обузу, - провоцируя приятельницу на жалость, выдохнула Милена, моргая и запинаясь. - Я не знаю, как попасть домой и где, а вернее того, как и когда искать более сильную из нас двоих - Черну. Я не знаю, как выжить. Понятия не имею, чья привязанность еще жива и держит меня на плаву. Я дома извела всех, меня там не должны ждать. Меня изгнали из замка и никто не вступился.
   - Миленочка, ты не огорчайся так, - предсказуемо запереживала Маришка, вскочила и попробовала поймать за руку, пожалеть. В глазах уже блестели живым серебром слезы. - Мы справимся. Ты сама сказала, я что-то там могу, я буду стараться...
   Сочтя момент удобным, Милена бережно поймала приятельницу за плечи, развернула к себе и добыла целых две слезинки, впитала их серебро и счастливо вздохнула: так гораздо лучше. Можно снова проверить связи со здешним миром и накормить, пусть и скудно, корни собственной сущности. Это важно: они пока не достигли слоя знаний и энергии, но ползут с должным упрямством и нуждаются в стимулировании.
   - Чер, так недолго сверзиться к исподникам, - пробормотала Милена, ощущая на спине холодный пот. - Я использую тебя. Еще немного, и начну тебя раскачивать и доводить, чувство вины дает больший всплеск, чем тихая радость... ты ведь не умеешь ярко радоваться. Да и повода нет.
   Скинув халат, Милена прошла через комнату, немного постояла у окна, глядя в пропитанный тоскою осени облачный день. Хмыкнула, спиной ощущая, как Маришка норовит тихо сбежать: здесь не принято ходить без одежды. А что остается? Пусть смотрит: человек как человек, коленки в ту же сторону и никаких хвостов, перьев и крыльев. Мало ли, что она себе вообразила за ночь?
   - Ты точно не отсюда, - шепнула Маришка от двери. - Мышцы особенные. Я когда еще училась, пробовала заняться собой, ну - комплексы, понимаешь? Я не умею красиво ходить и вообще слабая. Ничего из занятий не вышло, но я успела много просмотреть по теории. Так нельзя накачать в зале или даже гимнастикой. Потому что это не накачка, они у тебя все мелкие, длинные. Как у пловцов. Но не совсем. Впрочем, много ли я понимаю.
   - Три часа постоишь против Черны - будешь и без воды мокрее мокрого, - польщенно хмыкнула Милена, подбирая с кресла штаны. Натянула их и нырнула в рубаху.
   - Библиотека тут есть, я посмотрела рекламную брошюру их клуба. Немного помпезная, и вся она только для оформления бара. Пошли, там пообедаем. Ты не будешь сегодня никого бить и "на слабо" заставлять пить водку?
   - Нет. Скучно повторять то, что уже исчерпало себя.
   Маришка вышла, зашушукалась с сыном, очень тихим и неназойливым, даже слишком. Милена припомнила ночную историю: мальчику ведь сделали укол, и вовсе не для пользы. Испугавшись своих догадок, Милена быстро прошла в коридор, присела рядом с ребенком и деловито ему кивнула, здороваясь. Провела рукой вдоль спины, по позвоночнику от макушки вниз, и все ниже и медленнее, почти до пяток.
   - Чисто. Ни пробоев, ни "капельниц". - Насторожившись, Милена поднялась и повторила движение вдоль спины приятельницы. - Нечисто. Тут скрутка, тут старый след большой зависти, а это вот, жаль ты не видишь - это ты сама себя чуть не зарезала. Страхи пожирают нас, поняла? Хуже внешних врагов. Опаснее. Страхи и сомнения. В моем мире среброточивые не умнее тебя. Они цедят через себя беды, как водоносный слой. Цедят-цедят, устают и однажды уходят в лес, неуловимыми ланями прыгать... Думаешь, это правильно и умно: стать разлитым в мире серебром? Думаешь, твоему пацану оно нужно? Ты, умная дура, хоть о нем подумай, а?
   - Не кричи.
   - Не прячься!
   Милена резко выдохнула, с сожалением тратя остатки добытого утром серебра на саму Маришку, на выправление её изрядно пошатнувшегося здоровья. Пребывание в больнице позволяло усвоить, как назывались бы болезни и как плох был бы по ним прогноз. Шипя от внезапного прилива злости, Милена развернулась и выскочила на улицу, подхватив на руки мальчика.
  
  
  - Тебе не холодно? - уточнила Маришка, догоняя и пристраиваясь рядом.
  - Это тебе холодно. Зуб на зуб не попадает. Пройдет, всего лишь отдача от резкой выправки второго слоя тела, третий завтра пойдет в изменение, вот тогда тебя скрутит по полной, - безжалостно пообещала Милена. - У вас это называется депрессия. Истерик тоже не исключаю. Поняла? Вот помни и старательно не порть себе настроение, оно у тебя хрупкое. Временно.
  В знакомом холле главного здания было тихо и светло, плотно прикрытые двери ресторана и отсутствие вкусных запахов исключали сомнения: обеда тут не получить. Маришка смущенно подала свое пальто вышколенному портье и указала на широкую лестницу, шепотом уточнила про библиотеку и бар, названия Милена не разобрала. Она и не пыталась, вслушиваясь в иное и с подозрением поглядывала на дверь в глубине холла.
  - Иди, я скоро, - велела она Маришке.
  - Что-то случилось?
  - Сейчас случится.
  Конечно, Маришка никуда не пошла, но Мишку подтолкнула к первой ступеньке, и он восторженно засопел, хватаясь за узорные перила и норовя взобраться повыше. Портье унес пальто в недра своих владений и вернулся, очень по-человечески улыбнулся и протянул мальчику руку, предлагая помощь. Мишка замер ненадолго, потрясенный тем, что сегодня с ним играют все взрослые, даже такие важные. Руку малыш принял и целеустремленно изучил далекий, как вершина Эвереста, пол второго этажа - цель своего восхождения...
  Без скрипа открылась опасная дверь, за которой воображение Маришки, вероятно, разместило дюжину кэччи с удостоверениями полиции в лапах. Первым кабинет покинул администратор, следом, с неподражаемым безразличием к гольф-клубу и всем его служащим, явилась Рита.
  - ... и не обязана помнить номер, это вы должны были сразу уточнить, я все внятно пояснила, - говорила она, взглядом уничтожая управляющего. - Можно подумать, в этой провинциальной дыре - аншлаг.
  - Наши посетители вправе решать, кого им принимать, я пока не могу сообщить вам, готовы ли гостьи...
  Рита собралась резко возразить, но заметила самих 'гостий' у лестницы и усмехнулась, отворачиваясь от собеседника. Следом за ней из кабинета вышел еще один человек, неловко поклонился - словно клюнул себя же подбородком по груди. Человек был худ, несколько всклокочен и до смешного несуразен. Протискиваясь в широкую дверь, он умудрился уронить ключи, которые крутил на пальце. Резко за ними нагнувшись, потерял сумку с плеча - она хлопнула по полу и заскользила в угол, прощально махнув недотепе длинным ремнем.
  - Вы Милена, - Рита с ходу принялась за дело. - Хорошо, что не пришлось искать. Хочу сразу исключить недоразумения: моя подруга, она врач, всегда говорила, что 'после того - не значит вследствие того'. Мы провели комплексную терапию, вложили в дело связи и огромные средства, мы неизбежно получили бы результат, раньше или позже. Нелепое совпадение не повод к опрометчивым выводам... Но я решила дать вам шанс. Моему старому приятелю, возможно, будет полезна ваша консультация, пусть и исполненная в деревенски-фольклерном стиле. Антураж не важен, а результат он опл...
  Рита смолкла на полуслове, встретившись взглядом с Миленой. Бывшая первая ученица замка Файен двинулась через зал текучей походкой, словно по примеру Черны прямо теперь готова ломать дикого буга и пока что - подкрадывается. Стойка нарушенного, чуть покачивающегося баланса мешала несуществующим здесь врагам уловить точное направление движения и отследить само движение...
  - Миленочка, - шепотом испугалась Маришка.
  - Ты, - зашипела Милена, отмахнувшись от подруги. Все же серебро свое дело сделало. Она замерла на полушаге, в немыслимой и неустойчивой позе. Тихонько вздохнула и пристроила на губах улыбку. - Ладно, без жертв и унижений. Ты везучая сука, вот ты кто: Маришке вредно переживать. Но запомни, еще раз увижу - так поправлю личико, что самый толстый конверт и комплексная терапия не соберут из ошметков ничего, кроме морды. Ни после того, ни вследствие того.
  - Миленочка, - снова вмешалась Маришка, для надежности обнимая подругу за руку и почти повисая на её плече. - Меня правда знобит. Пойдем. Она хотела, как лучше, понимаешь? Отблагодарить, только она иначе не умеет. Её уже обманывали, а для детей можно простить и десять обманов, а она прощала всем, а ты вот... не обманула. Ну, пожалуйста, идем.
  - Не придумывай за неё, ты умеешь принимать чужие ошибки, но не умеешь видеть настоящую вину, - вполне спокойно улыбнулась Милена, отворачиваясь и позволяя тащить себя к лестнице. Там, облокотившись на перила, она красиво поправила волосы и, искоса глянув на портье, заговорила опять, смягчая тон до мурлыканья. - Все не так. Рита умная девочка, слишком умная. Она пришла, чтобы рассчитаться со мной чужими средствами. Чтобы заодно оказать ничего ей не стоящую услугу полезному человеку, даже, наверное, другу семьи. Рядом с ней есть еще люди, с которыми можно дружить. Но теперь я понимаю, почему Саша остановил машину ночью. К этой спешить? Да она же льдышка, во всех смыслах. Использует тех, кому сама же должна. А платит кто? Мальчики. Муж. Да кто угодно...
  Рита двигалась вдоль стены, не пытаясь скрыть ужас и даже зажмурившись. Она помнила взгляд, болотно-зеленый и бездонный, как сама трясина. Она ощущала презрение. Материальное, жуткое, ледяной жижей льющееся в горло, готовое удушить по-настоящему. И Рита задыхалась от страха, порожденного тихим тоном, вроде бы ничуть не опасным.
  - Ты обещала никого не бить, - напомнила Маришка.
  - Пальцем не трогаю, - прошелестела Милена еще ласковее.
  Рита юркнула в парадную дверь и зацокала каблуками все быстрее, не сдерживая всхлипы. Смешной худой человек изловил свою сумку, победно поддел за ремень и прижал к боку, словно та умела и желала брыкаться.
  - Простите, я что-то пропустил, - близоруко щурясь, предположил он. - И... и здесь есть сеть?
  Милена указала портье на Маришку и жестом предложила проводить её, куда та попросит.
  - Не ждите скоро, это может быть занятно.
  Подойдя к долговязому ловцу сумок, Милена уставилась на него в упор, почти касаясь носом - кончика носа. Несчастная сумка снова сбежала...
  - Не в уме(85), - проворковала Милена. - Ну, еще бы, завис между духом и знанием, тут у вас плоскость, дотянуться мудрено. Чего же тебе надо?
  - Завис? - встрепенулся долговязый, отодвигаясь и снова принимаясь высматривать сумку. - Мне сказали, вы умеете настраивать, теперь я вижу, так и есть. Меня бы... подлатать. Надо же, как мы друг друга ловим в одной волне.
  - Избави меня мать серебра быть в вашей волне, - рассмеялась Милена. - Я пока что в уме и из него ни разу далеко не выходила. Я не прорицатель и не вальз границ и пределов, не анг посреди главного боя, зачем бы мне выходить из ума? А вот вам пора возвращаться. Знаете, логика и наитие всегда были сложно сливаемы в одно, это и делает силу запада уязвимой. У любого дара есть изъян, но это приемлемо и допустимо. Впрочем, о чем я... Прогуляемся. Поговорим. Расскажите, что у вас за дело в жизни?
  - Прогнозы при недостатке данных и сомнительном знаке... - долговязый смущенно смолк. - Рынок запада, говорите, предельные значения? Я бы не счел, что мы возле дна, сильных колебаний опять же... простите, я запутался, вы про запад - или тот запад? Сегодня ожидается вполне спокойный день при малой волотильности... но биржа не мой профиль, вернее, видите ли, тут есть варианты... а запад эээ... я подумаю.
  - Как интересно, - пропела Милена, отнимая сумку и пихая её в руки управляющему. В недрах пухлого потрепанного вместилища запищал телефон, тощий вздрогнул, дернулся к сумке, снова поймал взгляд Милены и покорно оттопырил локоть, слушая вкрадчивый голос: - Именно, гулять, ум надо найти, а до этого состояния надо еще дойти. Пешком. Меня зовут Милена.
  - Марк, - выдавил тощий, неотрывно глядя в глаза болотной зелени и увязая все глубже.
  - Что такое искусство, Марк? Картины, давайте обсудим их.
  Милена шествовала по залу, более не отвлекаясь ни на что и ни на кого. В сознании трепетал неуверенный, срывающийся огонек приязни. Голова кружилась, дыхание чуть сбивалось. Милена знала в себе это состояние. В новых занятных людей она неизбежно влюблялась, пусть и мимолетно. Вдыхала загадку и щурилась, греясь в лучах чужой тайны... А затем, столь же резко, отворачивалась. Это не все умели понять и простить. Влюбленность - часть первого взгляда. Но никак не обещание большего!
  
  
  Сейчас Милена была увлечена всерьез и горела азартом. Нелепый человек мог бы в ином мире стать занятным вальзом запада: даже, пожалуй, уникальным. Он не искал границ, куда более интересуясь правом пробраться за них, вовне, и обнаружить новое. В этом мире он тратил себя на пустяки - так полагала Милена, слушая малосвязное бормотание. Чем бы ни были эти 'пустяки', как бы они ни вознаграждали Марка - а он был, сомнений нет, успешен вопреки смешному виду и потрепанной сумке - без главного предназначения несбывшийся вальз чах, выпадал из ума не в чистый дух, а в пустоту без-умия...
  О картинах Марк говорил сперва исключительно бессвязно, перескакивая с мысли на мысль, запинаясь и замолкая на полуслове. Милена одобрительно кивала, выдыхала влюбленность в самые ноздри ошарашенного Марка, мигом возвращая себе внимание и вынуждая возобновить бормотание. Марк смущался, запинался и моргал. Бормотал опять, не контролируя поток слов и череду мыслей. А первая ученица Тэры Арианы щурилась и понемногу разбирала путаницу, о которой человек и не подозревал.
  Из ума так основательно и полно он выпадал не впервые, его лечили здешние врачи, ровно ничего не понимающие в природе явления. Свою лепту внесли и приспешники исподников, охотно отзываясь кому-то и наполняя силой зависть. Марка несколько раз проклинали, ему желали смерти - а он и не замечал... Активность нижних миров в освоении плоскости все более настораживала Милену, обилие 'капельниц' и проколов у здешних людей приводило в замешательство. Это следовало обдумать, всесторонне и без спешки. Но не теперь.
  - Жаль, картины Дали не довелось видеть, - отозвалась Милена на вопрос. - Вы великолепный рассказчик, Марк. И определенно умеете замечать незримое. Вы далеко уходите по тропам, которых иные не способны нащупать... почему же возникают сложности с возвращением? А давайте все упростим. Вам требуется маяк.
  - Айвазовский, - со знанием дела кивнул Марк.
  - Привязка к любому объекту опасна, лишившись его, вы лишитесь слишком многого, - покачала головой Милена.
  Она бережно поймала длиннопалую ладонь и рассмотрела. Начертила на коже с тыльной стороны знак. Подышала на кожу и коснулась знака губами. Марк вздрогнул. Милена негромко рассмеялась, понемногу оставляя в прошлом вспышку приязни, близкую к влюбленности, и успокаиваясь. Она неторопливо установила ладонь перед лицом Марка. - Вот так.
  - Что это было?
  - Знак. Моя помощь. Вы едва ли её забудете. Смотрите на руку, вдруг да получится прямо теперь, пока я почти дотянула вас в дух... Глубже смотрите. Пристальнее. Пора закрыть глаза, опустить руку и дышать свободой, какая дарована западному лучу. Еще немного тишины... открываем глаза.
  - И что же, прошу меня простить, это означает?
  - Вход в ум, - повела плечами Милена, озираясь и пытаясь сообразить, далеко ли отсюда главное здание клуба. - Марк, вы одаренный человек, вы умудрились и меня... заблудить.
  - Пустяки, там пустой паркинг, там администратор мечтает о посетителях, - неловкими движениями указал Марк, не сомневаясь в направлениях. - Простите, вы вероятно замерзли. Милена, да? Простите снова, вы не подскажете, как я попал сюда? И куда в точности я попал, глазам ведь не верю... Лет семь не бывал в гольф-клубах. Видите ли, со мной постоянно приключаются глупости, я опасаюсь выбираться на природу. А где моя сумка?
  - Маяк, это важно. Вы запомнили?
  Марк некоторое время стоял молча, сосредоточенно прикрыв глаза и кивая смешными клевками подбородка. Наконец он встрепенулся и зашагал в сторону главного здания. Походка прыгающая, стремительная, сухое тело клонится вперед, и ноги словно торопятся его подпереть.
  - Не понимаю. Обычно я выпадаю и меня... собирают полгода. Это мерзко, как психушку ни называй, она и есть психушка, - поморщился Марк. - Да еще приходится платить всем повторно, некоторые диагнозы хуже приговоров, вы понимаете. Какое сегодня число?
  - Понятия не имею, я тут недавно.
  - Осень, вот что важно, по-прежнему осень, - криво усмехнулся Марк. - Как вы вытащили меня? Обычно это длится и длится, а после меня донимает еще худшее, отупение... Значит, всего лишь поднять ладонь и рассмотреть тот мир в щелочку. Там солнце и покой, а тут я - и все, чем я занимаюсь в этой жизни. Иногда не вредно проводить границы. - Марк взбежал по ступеням, кивнул портье, подал руку Милене и шагнул в холл. Смущенно запнулся. - Глупый вопрос, мне весьма неловко, но все же: что я вам должен? Если такое вообще поддается учету, вы ведь... меня спасли.
  - Просто не рекомендуйте меня знакомым, - без раздражения вздохнула бывшая ученица замка Файен. - Пойду искать бар и библиотеку. Если Маришка без меня не поела, она совсем голодная и ей дурно.
  - Покушать и я не прочь, - оживился Марк. - Я присоединюсь, не возражаете? Мы ведь обсуждали Дали, и вы вроде бы посетовали, что не видели ни одной его работы. Это катастрофа. Надо как-то исправлять. Вам непременно понравится, хотя лучше подлинник, в нем есть тот эффект - ну, как сквозь руку. Только нет двери, чтобы вернуться. Меня как-то увезли прямо из Пушкинского музея. С тех пор я предпочитаю репродукции, даже дома. Увы, так безопаснее...
  Милена поднялась по лестнице, ощущая утомление и даже боль в висках. 'Дверь', упомянутую Марком, не так просто проделать, да еще и научить ею пользоваться, вдобавок снабдив замком и ключом.
  Ступив на плотный ковер, Милена осмотрела холл, мазнула взглядом по картинам - вполне бездарным, так они смотрелись и воспринимались. Пожала плечами: и где искать своих? Марк прав, о посетителях это заведение просто обязано мечтать, тут эхо - и то дремлет.
  - У-уу, - прорычал вдали могучий бас. - Чух-чух, мы гоним контейнеры в Китай! Мы не падлы лысые и лес кругляк туда не тянем, у-уу...
  Ориентироваться на звук оказалось просто. Правда, пришлось далековато брести, до самого конца галереи с окнами по правой стороне и неуловимо поблекшими изображениями улыбчивых людей на фоне зеленого благополучного лета - по левой. Полукруглое помещение завершало галерею и резонировало гулкому басу охотно и многозвучно. Оно открывалось широкой аркой на солнечно-желтый паркет холла. По паркету полз здоровенный мужик, то и дело он поднимал голову и протяжно выл 'у-уу'. Мишка сидел на необъятной спине, цепляясь за шиворот своего 'буга' - и негромко хихикал.
  - Паша? - заподозрила Милена, не пытаясь наверняка вспомнить облик того, кого отправила в бессознание прошлой ночью. Довольно и вида Маришки, уютно устроившейся с ногами на диване. - Вы определенно - Паша.
  - Если б я был паша, - охотно забасил Паша, тормозя руками и наклоняясь вперед, стряхивая со спины пищащего седока, - я б имел трех жен. Но пока что бабы меня... типа они не в накладе. Милена, да? С бодуна на 'вы'? Иди горло промочи, оттянет сушняк. В натуре у них бардак, это я вежливо. Водку с мартини предлагают, я им сразу: чо я, тупой Бонд? Сказал же, Курву-зера хочу, я так звал эту дрянь лет двадцать назад, когда был пацан и глупый. Они типа поняли, метнулись, но я уже протрезвел и загрустил.
  Паша Носорог, действительно трезвый до кончиков ногтей, приятно розовый и гладко выбритый, ничуть не походил на себя вчерашнего. Особенно когда он встал, отряхнул незаметную пыль со светлых брюк, поправил рубашку навыпуск и сделался вполне и даже с избытком солиден. Милена подобралась, величаво кивнула и исполнила сложное движение приветствия, введенное в обычай замка Файен то ли самой Тэрой, то ли кем-то из её гостей, и наверняка перенятое ими в ближних мирах за складками. Марк был забыт, а влюбиться на миг в Пашу оказалось очень просто.
  - Б... - Паша покосился на Маришку, тяжело вздохнул и усмехнулся. - Гад буду, но на шиша тебе извинения? Типа, ну реально: кто в накладе? Все гудели, я бревном валялся в номере. Давай реваншик забацаем? Я отловил людей, обещали ринг заделать хоть какой. Меня завалить с одного удара - дело стремное, я удивлен.
  
  
  Продолжая басить вполне мирно и негромко, Паша отнес малыша и сдал Маришке, церемонно усадил Милену и жестом затребовал человека из недр зала. Тот принес еду, ушел и вернулся с новыми блюдами. Милена искоса поглядывала на Пашу и позволяла себе не прятать этого лукавого взгляда. Вполне приятный Носорог. Анги всегда в деле интереснее вальзов, они не бродят окольными тропами, но горят прямо и честно тем, что в них удается зажечь.
  - Вчера был... вечер памяти? - уточнила Милена.
  - Братаны-друганы, собрались первый раз за десять лет, - согласился Паша, рушась в кресло и двигая к себе тарелку, а затем со страдальческим видом двумя пальцами подбирая вилку. - Леха приперся из Канады в старом свитере, прикинь? Васька заказал поросенка, сам и пристрелил... Типа - все натурально, ваша крыша приехала. Я нацепил старый камень для разговоров, прикинь? Без него ни на стрелку, ни к блатняку. Во, голдяк без примесей, алмаз-булыжник, Якутия рулит... - Паша помрачнел и глянул на Маришку. - Теперь не стоит ни цента, без сертификата он, огранка - смех. Из другого века, как и я. Мирный, блин, кооператор, друг Васьки и его данник... Тошно стало жить, понимаешь? Акции, адвокаты, мерин с просветом меньше, чем мой старый лопатник. Одну ночь погудели, аут. Без твоего удара насухо бы разошлись, ноль интереса.
  - Двадцать лет пролетели в одну ночь, рассудочная взрослость подкралась худшим из хищников. Вы все её законная добыча, уже освежеванная, - согласилась Милена. - Допустим, вечером я тебя еще раз ударю. Станет лучше?
  - Не знаю, - поморщился Паша.
  - Паша, у меня есть просьба, - сказала Милена, глядя на Носорога в упор. - Надо украсть тело. Живое. Я отвлеку врачей, не проблема. Укати кровать и загрузи в машину.
  - Украсть тело, - Паша расплылся в счастливой улыбке. - Чо, идет. А то я уже начал вплывать в свой московский тип речи, натурально. Я теперь важняк, я в офисе запретил сявкам курение и мат, они гнилые овощи, я типа забочусь об их... развитии. Украсть тело! Стрелку не надо забить?
  - Н-нет, - осторожно предположила Милена. - Вчера пытались убить Маришку. И её, и мальчика. Мне надо понять, в чем замысел и кто главный. Но я здесь чужая и вне игры сама... Поэтому мы тихо сидим, завтра будем думать, куда двигаться дальше. Надо бы проверить жилье Маришки.
  - Кто падла? - деловито уточнил Носорог. - Приметы, чье имя называли, контора посредника?
Оценка: 8.50*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"