- Надо уезжать, - печально, но решительно заявила тетя Люся Голуб, вернувшись из Америки, где три месяца нянчила внуков.
Мой папа страшно расстроился. Он нервно бегал взад-вперед по квартире и донимал меня монологами.
- Куда они едут? Кому это нужно? Люсе? Если она окончательно признала себя бабушкой - пусть едет одна и нянькается в свое удовольствие! А что Марику там делать? Какой из него дедушка? Он еще вполне дееспособный мужик, на нем еще пахать можно! Черта с два он согласится посвятить остаток своей жизни внукам! Или, может быть, они рассчитывают там работать? Кем он там устроится? Доктором? А зохен вэй! Американская Ассоциация Врачей ждет- не дождется такого доктора! Они получат от него море удовольствия - не меньше, чем имела наша железнодорожная больничка, в которой у него было пять урологических коек в общем отделении для урологических и глазных больных! Как по-твоему, что общего между урологией и глазными болезнями, а?.. И что характерно - самым популярным лекарством в этом хероглазом отделении был фурацилин, и тот хронически отсутствовал, потому что доктор Голуб каждый раз забывал выписать его в аптеке! Надо начинать перевязку - а фурацилина нет! И заведующей аптекой тоже нет - она ушла на склад, на базу, к чертовой матери на все четыре стороны!.. Ах, эта рассеянность - так называемый признак интеллигентности!!! Одно счастье, что у этого доктора была золотая медсестра, которая ходила за ним по всей больнице и подбирала его очки, его фонендоскоп, его авторучку, его рецепты, его истории болезни... А однажды ему во время перевязки позвонили из клуба филателистов и сообщили, что прибыла новая партия марок! И этот доктор забыл про послеоперационного больного, которого оставил на перевязочном столе, положил телефонную трубку, сел в свой "Запорожец" и уехал в клуб! А медсестры не могли закончить перевязку, потому что они умели только капать капли в глаза, а катетер ставить не умели!.. Доктор!.. Пусть этот доктор попросит меня - я ему напишу рекомендательное письмо в Америку!..
Папа ненадолго замолкал, возмущенно собирался с силами и заходил на новый вираж:
- А может быть, Люся думает, что он там пиццу будет развозить? Гевалт! Дорожную полицию Сан-Франциско кондрашка хватит от такой доставки пиццы! Я знаю Голуба без малого сорок лет - так вот, я никогда не сяду в машину , если он будет за рулем! С меня хватило того раза, когда он на своем "Запорожце" проехал между тягачом панелевоза и его прицепом! Это не водитель - это ездюк! Это не манера езды - это образ мыслей! Ты помнишь наши поездки за город по выходным? Собиралась большая компания, 5-6 машин, все ехали как люди, только Голуб не мог ехать как все, у него, видишь ли, терпения не хватало - и тогда он начинал развлекаться: то висел у кого-нибудь на хвосте, то шел на обгон, уезжал далеко вперед, а потом возвращался - и так действовал на нервы всю дорогу!..
...Под эти крики души у меня перед глазами поплыли обрывки детских воспоминаний. Вспомнилось, как однажды дядя Марик отказался ехать со всеми: он возился в гараже со своим "Запорожцем" - у того было что-то не в порядке с тормозами. Ему пожелали творческих успехов и вся компания тронулась в путь. Примерно на полдороги нас догнал несущийся на всех парах "Запорожец". Дядя Марик махал рукой, смеялся и сигналил. Малолетние бандиты Лева и Вова с заднего сиденья корчили всем рожи и показывали языки. "Запорожец" пролетел мимо и скрылся за горизонтом. Все ехали дальше и ждали, когда же на встречной полосе покажется возвращающийся Голуб, но он не возвращался. Зато еще через некоторое время мы увидали картину, достойную кисти художника: голубиное семейство толкало заглохший "Запорожец" по направлению к бензоколонке. Как выяснилось, дяде Марику надоело копаться с тормозами, он плюнул на все и поехал догонять компанию, но затормозить, поравнявшись с нами, не смог - тормоза не работали. И ему пришлось катиться по шоссе до тех пор, пока не кончился бензин, благо, бензобак был почти пуст.
А в другой раз оргиназовали пикник. Заранее распределили, кто за что отвечает и кто что с собой берет. Дяде Марику поручили заправить сифоны (мы тогда жили в эпоху социалистического изобилия и газировка лилась ручьем из сифонов и уличных автоматов). Так вот, в жаркий полдень мы приехали в лес, расположились, пообедали, мужчины сделали по сто грамм. Кто-то вспомнил про газировку и всем сразу страшно захотелось пить.
- Марик, - обратились к Голубу, - а где сифоны?
- Дома, - отозвался он.
- Тебя же просили заправить их и взять с собой! - возмутился кто-то.
- А мне не нужно, - спокойно сообщил дядя Марик.
- А остальным? - ехидно поинтересовался мой папа.
- А об остальных я не подумал, - последовал совершенно искренний ответ.
Фраза "мне не нужно, а об остальных я не подумал" вошла в анналы. Голуба поддразнивали этой фразой долгие годы (справедливости ради должна отметить, что он не обижался). Это были замечательные времена и замечательные люди, и мы тогда еще никого не провожали - ни в дальний путь, ни в последний...
Дядя Марик и тетя Люся - вот было все, что к осени 1998 года осталось от некогда большой, шумной, веселой компании. С их отъездом обрывалась последняя ниточка, связывавшая меня с детством.
Мой папа, для которого отъезд Голубей был, мягко говоря, как серпом по душе, пытался вести с дядей Мариком партизанскую диверсионно-подрывную работу. Папа внушал ему, что внуков хорошо любить по переписке, по фотографиям, по телефону, по видеозаписям в конце концов, - но вот посвящать им свою жизнь было бы большой ошибкой, потому что все равно этого никто и никогда не оценит (при этом папа бросал укоризненный взгляд на моих детей). А в те моменты, когда тетя Люся его не слышала, добавлял: "Не вздумай идти на поводу у Люськи! Ей приспичило тютькаться с внуками - пускай едет и тютькается. А ты и здесь отлично проживешь - насыщенной жизнью настоящего мужчины!"
Дядя Марик добродушно отмахивался, но было очевидно, что он действительно не готов к крутому повороту биографии.
Прошло несколько месяцев. Тетю Люсю из Америки поторапливали - внуки нуждались в ее неусыпном внимании. А дядя Марик медлил в нерешительности. И тетя Люся улетела в Америку одна, оставив его на попечение немногочисленных оставшихся знакомых и взяв с него честное слово, что он уедет вдогонку, как только уладит все свои дела.
Дел, которые надо было улаживать, оказалось невероятно много. Их хватило на два года. Сначала дядя Марик решил достроить дачу. Потом он внезапно решил продать дачу и перестроить квартиру, чтобы сдать ее внаем - и развалил квартиру до основания. Тем временем железнодорожная больница доживала свои последние дни, и Голуб решил дождаться ее ликвидации и получить выходное пособие. Ко всеобщему возмущению, последних работников больницы решили уволить без выходного пособия, и они обратились в суд. Приходилось дожидаться результатов суда. В это время дядю Марика пригласили дежурить в больнице Красного Креста - и он с радостью согласился. Досуг он проводил разнообразно: каждую пятницу ездил за город, в баню, в обозримой перспективе собирался поехать на пару месяцев к Вовке в Израиль и провернуть там какой-то сногсшибательный коммерческий проект, а кроме того, один знакомый подбивал его съездить в Германию и пригнать оттуда пару машин на продажу - и дядя Марик почти согласился, несмотря на то, что мой папа пугал его международным рэкетом, мафией, Интерполом и концом света в одной отдельно взятой Германии. Одним словом, он вел ту самую насыщенную жизнь настоящего мужчины, которую ему и пророчил мой папа. У нас он появлялся практически каждый день, и мы тихо радовались, что удалось хоть ненамного отсрочить расставание.
Шел первый год голубиной независимости. Летним вечером в пятницу из Америки позвонила тетя Люся.
- Я уже несколько дней не могу дозвониться домой. Может, Марик у вас? - обеспокоенно спросила она.
Дяди Марика у нас не было. Мало того, он не появлялся уже около недели. Я выразила предположение, что он на даче или, как обычно по пятницам, уехал в баню.
- Может быть, - сказала тетя Люся упавшим голосом. - Или в Ригу поехал, к израильскому консулу, за визой... - и тетя Люся еще что-то добавила уже совсем в миноре, но я не очень поняла, что именно - что-то про ногти.
Я уверила тетю Люсю, что непременно разыщу дядю Марика и тут же перезвонила ему. Телефон не отвечал. Я пыталась дозвониться позже, но все так же безрезультатно. Не отозвался он и в субботу - ни утром, ни днем, ни вечером.
- Где-то развлекается, - ворчал папа, - а об остальных, как всегда, не подумал. Люська в Америке, небось, уже с ума сходит.
В воскресенье утром мы вдруг сообразили, что у Голуба может быть просто неисправен телефон, и папа решил сходить к нему. Очень скоро он вернулся и сообщил, что по домофону тоже никто не отвечает, хотя балконная дверь открыта нараспашку. По идее, открытая балконная дверь должна была свидетельствовать о том, что дядя Марик покинул квартиру ненадолго.
Когда в понедельник, по дороге на работу, я подошла к дому Голубей, балконная дверь была все еще открыта. На сигналы домофона никто не отзывался. Потоптавшись у закрытого подъезда, я было решилась уйти, но чувство долга перед тетей Люсей взяло верх. Я начала нажимать все кнопки домофона подряд и кто-то из соседей впустил меня. Поднявшись на третий этаж, я сначала позвонила, потом постучала в дверь. В квартире не было слышно ни звука, хотя, если бы даже там кто-то шумел, я бы все равно не услышала - дверь была двойная, сейфовая. Постояв в нерешительности у закрытой двери, я вырвала из блокнота листок, написала дяде Марику записку с просьбой позвонить, как только он появится, засунула записку за ручку двери и ушла.
Вечером того же дня из Израиля позвонил Вова и спросил, не нашелся ли его папа. Услышав отрицательный ответ, Вова несколько расстроился. Меня это насторожило, поэтому утром следующего дня я снова пошла на розыски. Все было так же, как и в прошлый раз: открытый балкон, безответные звонки в домофон, тишина за сейфовой дверью, никем не тронутая записка... Делать было нечего - приходилось принимать более решительные меры. Я позвонила в квартиру соседей. Открыл незнакомый усатый дяденька с хитрыми глазками. Он изобразил легкое удивление и по-литовски поинтересовался, что мне нужно. Путаясь от смущения в предлогах и падежных окончаниях, я начала на ломаном литовском языке объяснять, что ищу живущего напротив доктора Голуба, который куда-то пропал, не поставив меня в известность. Усатый дяденька изобразил игривую заинтересованность. Я смутилась еще больше и
стала объяснять, что веду розыски не корысти ради, а токмо волею пославшей меня жены доктора Голуба. Дяденька расплылся в хищной улыбке и сказал, что вселился недавно и с соседом напротив не знаком, но, может быть, жена знает больше. Дальше все произошло с головокружительной быстротой. Не успела я ахнуть, как он цепко схватил меня за руку и втащил в квартиру. От испуга у меня потемнело в глазах. Все дальнейшее помню словно в тумане. Дяденька протащил меня по коридору, втолкнул в спальню и подтолкнул к двуспальной кровати. От страха я зажмурилась...
Прошло несколько секунд - на меня никто не покушался. Я приоткрыла глаза и с удивлением увидала в кровати изрядно потрепанную жизнью матрону, которая только что проснулась и вопросительно смотрела на меня. "Парадная спальня царицы Екатерины," - пронеслось у меня в голове. Только сознание долга перед тетей Люсей помогло мне абстрагироваться от нештатности создавшейся ситуации. Я сделала глубокий вдох и сдавленным голосом принялась лепетать про доктора Голуба, который не поставил меня в известность, про волю его жены и т. д. по тексту. Матрона снисходительно оглядела меня с головы до ног. Да, она знала, что в квартире напротив живет доктор, но видела его всего несколько раз. А волноваться не надо, потому что если доктора нет дома - значит, он просто куда-то уехал. Я, заикаясь, поблагодарила супругов за информацию, попросила их, чтобы при встрече передали доктору, что он не должен уезжать без предупреждения, потому что за него все волнуются, и быстро-быстро попятилась к выходу из странной квартиры. Этот визит совершенно вывел меня из состояния душевного равновесия. Работать в этот день я уже не могла. Мысли о том, что делать и где искать дядю Марика дальше, угнетали - и я пошла поделиться ими с Витей, единственным оставшимся в городе другом моей ранней юности. Витя отнесся к моей проблеме безответственно, я бы даже сказала, ёрнически. "Опыт человечества, - заявил он мне с хитрой улыбкой, - свидетельствует о том, что если мужчина потерялся, то лучше его не разыскивать, пока сам не найдется." И для убедительности Витя рассказал мне пару пикантных историй из жизни своих знакомых.
- Мой тебе совет: не ищи, а то найдешь - и сама не рада будешь, - подытожил он.
- А что же я скажу тете Люсе, если она опять позвонит? - растерянно спросила я.
- Скажешь ей, что в постели соседки дядя Марик не обнаружен, - посоветовал жизнерадостный Витя и дал понять, что аудиенция окончена.
Когда я вернулась с работы, дома царила нервозность. Мой папа, будучи человеком долга и находясь в неведении относительно местонахождения Голуба, а также в ожидании очередного звонка тети Люси, успел изрядно себя накрутить. Он каждые пятнадцать минут подбегал к телефону и звонил дяде Марику. Вечером, когда я ложилась спать, он сидел на кухне и с упорством дятла набирал номер Голубей, что-то негромко рассказывая самому себе о легкомыслии, разгильдяйстве и безответственности. Под это матерное бормотание я уснула.
Проснулась я еще затемно. На кухне горел свет. Папа сидел у телефона. Он посмотрел на меня глазами обезумевшего таракана и, обращаясь в пространство, сказал: "Я знаю. Марик продал дачу, к нему пришли домой, дали по голове и забрали деньги. Балкон оставили открытым, чтобы выветривался запах. Надо вызывать полицию и ломать дверь".
Мне стало жутко. Я разбудила мужа и, холодея от ужаса, поделилась с ним папиной догадкой. Мой муж, опухший и помятый спросонья, сказал, что не надо поднимать хипиж и устраивать панику, и заявил, что лично во всем разберется, если мы дадим ему хотя бы час поспать.
Несколько успокоенная таким обещанием, я ушла на работу. Часа в три мне позвонили дети и сообщили, что из Израиля снова звонил Вова, спрашивал, где дядя Марик и сказал, что вечером позвонит еще раз. А дедушка пьет валокордин и собирается идти в полицию.
Я поняла, что если не найду дядю Марика сейчас и сегодня, домой мне лучше не возвращаться. Я вызвала мужа с работы и мы поехали на голубиную дачу.
Ни дяди Марика, ни каких-либо следов его пребывания на даче не оказалось. Мой муж, еще недавно призывавший нас с папой к спокойствию, явно нервничал. Папина догадка начала принимать угрожающе реальные очертания.
В полном унынии я прохаживалась вдоль живой изгороди, разделявшей садовые участки. Внезапно меня окликнули по имени. Я обернулась. На дорожке возле своего домика стояла соседка Голубей, тетя Неля.
- Марика ищете? Он тут давно не появлялся! - приветливо сообщила она.
- А когда вы видели его в последний раз? - спросил мой муж тоном полицейского дознавателя.
- На прошлой неделе, в городе, - охотно сообщила соседка. - Он еще говорил, что собирается ложиться в больницу.
И тут на меня нашло озарение. Я вдруг поняла, что говорила тетя Люся. Ногти! Он собирался удалять ногти! Видимо, сказались побочные эффекты от частого посещения бани!
- А он не говорил, в какую больницу он ложится? - спросила я, стараясь выглядеть спокойной.
- Наверное, в свою, - сказала тетя Неля как нечто само собой разумеющееся.
Мы с мужем хором выкрикнули "спасибо" и бросились к машине. В больницу мы приехали в ранних сумерках. В приемном покое скучала полная пожилая медсестра. Перебивая друг друга, мы стали спрашивать у нее, как найти доктора Голуба.
- Ищите ветра в поле, - флегматично отозвалась она. - Он уже две недели как в отпуске. Может быть, к сыну в Израиль уехал.
- Не может быть, - заявил мой муж. - Если мы его не провожали, значит, он не уехал.
- Извините, пожалуйста, - вмешалась я, - понимаете, мы его разыскиваем уже неделю. Он куда-то исчез, никого не предупредив. Жена звонит из Америки, сын из Израиля - все волнуются... Нам сказали, что он лежит у вас в больнице.
- Кто сказал?
- Его соседка по даче.
- А по какому это поводу он должен у нас лежать?
Делать было нечего, и я пошла ва-банк:
- Он собирался удалять ногти.
- Зачем? - заинтересовалась медсестра и от любопытства даже приподняла со стула внушительных размеров седалище.
- Так ему захотелось, - довольно резко ответил за меня муж, давая понять, что дальнейшие расспросы нежелательны. Но медсестра не поняла его.
- Это почему же? - продолжала она допрос с нарастающим интересом.
- Потому что в бане парился без ластов, - отрезал мой муж.
Наша собеседница поняла, что ей нахамили, обиженно поджала губы и решила отыграться. Она подняла трубку аппарата внутренней связи и возмущенно закричала в нее:
- Доктор, тут пришли какие-то, работать мешают!..
"Сейчас нас отсюда попрут, - подумала я с досадой, - а вечером будет звонить Вовка. Что я ему скажу?"
В это время в приемный покой вошел вызванный медсестрой дежурный врач - массивный мужчина в помятом халате, с рыжеватой бородой и выражением безнадежной усталости на лице.
- Карл! - обрадованно крикнула я и рванулась к нему. Вообще-то "Карл" было школьным прозвищем. В миру Карла звали Юрой, а теперь, наверное, ему по возрасту и должности полагалось отчество, но мне уже было не до этикета.
На радостях я выложила Карлу все: как позвонила тетя Люся, а потом еще два раза - Вова, как мы искали, звонили, ходили, ездили, услышали, догадались и в результате явились в больницу, а теперь просим предъявить нам Голуба, чтобы удостовериться, что он цел и невредим и сообщить об этом его семейству. Внимательно выслушав меня, Карл сказал:
- Слушай, а почему бы тебе не предположить, что он и вправду поехал в Ригу за израильской визой?
- И оставил открытый балкон? - напористо возразила я.
- А ты что, плохо Голуба знаешь? - парировал Карл.
- Израильский консул принимает по средам, - назидательным тоном сообщила я Карлу. - Тетя Люся звонила в пятницу. А сегодня уже опять среда.
- Правильно, - сказал Карл, причем мне не очень понравился его тон: таким тоном разговаривают психиатры со своими больными, - правильно, он приехал в Ригу в прошлую среду, не попал на прием и остался в Риге еще на неделю, до следующего приемного дня. А завтра он оттуда вернется - живой и невредимый.
- А где ему жить в Риге целую неделю? - не унималась я.
- В гостинице, - продолжал импровизировать Карл.
- На какие это филки? - поинтересовалась я.
Карл уселся за стол регистратора, подпер голову рукой и посмотрел на меня с выражением неизбывной тоски.
- А что, ты и финансовые дела Голуба контролируешь? Бедный Голуб!..
Тут я психанула и перешла в наступление. Я сообщила Карлу, что все это совсем не смешно, что я уже пять дней не могу ни жить, ни спать, ни работать - я даже не могу идти домой, пока не разыщу Голуба, потому что опять будут звонить Вова и тетя Люся, а я не смогу им ничего сказать. Поэтому я потребовала, чтобы Карл сейчас же прекратил морочить мне голову и немедленно сказал, где искать дядю Марика. Карл сдался.
- Нету у нас Голуба, - сказал он, - и быть не может. Кроме него, всех хирургов поувольняли, так что у нас в больнице такую операцию мог бы сделать только он сам себе.
- Но ведь соседка сказала, что он ложится в СВОЮ больницу, - снова начала я и вдруг сообразила: в последнее время дядя Марик дежурил по ночам в больнице Красного Креста. Может быть, это ее он подразумевал под "своей" больницей? Я поделилась этими соображениями с Карлом.
- Вряд ли, - меланхолично сказал Карл. - Вообще-то такие вещи делают в кожном.
- Где? - не поняла я.
- В кожно-венерологическом диспансере, - уточнил Карл.
Из железнодорожной больницы мы вышли уже в темноте. К тому моменту, что мы приехали домой, мой папа успел окончательно доконать себя страшными догадками. От полученной запредельной дозы адреналина у него поднялось давление и начались выпадения пульса. Он лежал на диване, стонал и не входил в общение.
Твердо помня слова тети Нели о том, что Голуб лег в СВОЮ больницу, я с порога бросилась к телефону и позвонила в приемный покой больницы Красного Креста. Мне разыскали дежурного врача и я, витиевато извиняясь, поинтересовалась, не лежит ли в их больнице доктор Голуб, который обычно у них же дежурит. У меня спросили, с каким диагнозом он может лежать - я была вынуждена ответить. Голос у меня, видимо, был отчаянный, потому что дежурный врач, полистав книгу регистрации и не найдя в ней дядю Марика, спросил, не подойдет ли мне Мария Голуб. Я решила, что в приемном могли ошибиться или неразборчиво написать - и запросила координаты Марии Голуб. Мария Голуб лежала в акушерском отделении с угрожающим выкидышем...
Оставался только кожно-венерологический диспансер. Я позвонила в приемное отделение - никто не отзывался. Тогда я по справочнику набрала кабинет врачей и очень мило перебеседовала с не пожелавшей представиться дамой, которая строго заявила мне, что диспансер врачует конфиденциально, то есть не сообщает никому никаких сведений о своих пациентах.
Совершенно обессилевшая и потерянная, я сидела на кухне, тупо глядя на телефонный аппарат. И тут раздался звонок. Какова же была моя радость, когда я услышала в трубке голос дяди Марика! Не отвечая на мои сумбурные возгласы, он попросил позвать к телефону моего мужа - и сообщил, что действительно находится в кожвендиспансере и просит его оттуда забрать на следующий день, потому что после удаления ногтей еще не может нормально ходить.
Услышав мои радостные восклицания, в кухню, держась за сердце, ворвался папа с криком "Где он?!!". Я популярно объяснила, где именно. И тут на папином измученном лице расцвела нежная счастливая улыбка.
- Надо же, - восторженно произнес он, - допрыгался-таки на старости лет!..
А еще через полчаса позвонил Вова.
- Вовка, - выдохнула я на пике эмоций, - Так твою папину маму! - и подробно рассказала Вовке о проведенных розысках. Вовка выслушал меня очень внимательно. Когда я, наконец, умолкла, он переспросил:
- Так я не понял, ГДЕ вы его нашли?
- Где-где!!! Я же тебе объясняю - в вендиспансере!
Вовка помолчал а потом осторожно спросил:
- Что, серьезно, что ли?
Я не успела ответить - папа выхватил у меня трубку.
- Вова! - истошно закричал он в эфир, словно дрейфующий на льдине полярник, пытающийся по рации связаться с Центром. - Вова, ты знаешь такое английское слово "тьюзди"? Так вот, Вова, твой папа - тьюздабол! От него можно отьюздинеть! Купите ему мобильный телефон, вживите ему радиодатчик и следите за его перемещениями сами, потому что я - старый больной человек, и у меня уже нет ни сил, ни здоровья за него переживать! И передай своей маме... - тут мой папа запнулся, - нет, Вова, ничего не передавай своей маме. Я тебя прошу, не звони ей сегодня и не говори, что этот "подарок" нашелся. Я хочу ей сам это сообщить!
Вовка, посмеиваясь, дал честное благородное слово, что не будет звонить в Америку и сообщать о находке.
На следующий день в Сан-Франциско Лева Голуб открыл ящик электронной почты и поперхнулся. На экране красовалось лаконичное сообщение: "Все в порядке. Папа в вендиспансере."
Первым делом Лева всучил тете Люсе своих детей и отправил ее гулять, после чего сразу же позвонил нам и страшным шепотом спросил, что случилось. Папа, который дежурил у телефона в ожидании этого звонка, собрался с духом и выдал Леве все, что накопилось у него на душе за последнюю неделю.
- Лева, - кричал он, - я не понимаю твою маму! Как она могла бросить этого разбойника на произвол судьбы? Тридцать пять лет неукоснительно его пасла - и вдруг на тебе: оставила одного в самом расцвете сил!.. Так вот, Лева, передай своей маме, что за время ее отсутствия твой папа помолодел на тридцать лет и регулярно ходит по курвам!.. Что ты говоришь? Чего ты не понял? Повторяю: передай маме, что папа тут не останавливаясь ходит по курвам! Ты слышишь меня? По курвам! По б...дям!.. Или ты думаешь, что он эту дрянь на кошках подцепил?!. И скажи маме, чтобы прекращала играть с твоими детьми в прятки и срочно приезжала сюда восстанавливать статус-кво! Потому что еще не то будет, это я тебе говорю!!!
Левка, захлебываясь от смеха, пообещал передать все дословно.
Папа положил телефонную трубку и с довольным видом человека, честно исполнившего свой гражданский долг, сказал:
- Или я ничего не понимаю, или Люся будет здесь первым же рейсом!
Лева, видимо, не сдержал данного папе обещания, потому что тетя Люся так и не вернулась. Зато дяде Марику тезисы папиных выступлений донесли в наилучшем виде - это было ясно по выражению его лица, когда еще через несколько дней он пришел к нам. Папа на радостях достал из старых, еще дореволюционных, запасов бутылку коньяка и поставил ее на стол.
- Ты знаешь о чем я больше всего жалею? - вкрадчиво спросил он у дяди Марика, откупоривая коньяк.
- О чем?
- О том, что не вызвал полицию и не выломал тебе дверь!
- С каким удовольствием я набил бы тебе морду, - мечтательно вздохнул дядя Марик, - С каким удовольствием я набил бы тебе морду, если бы знал, что тебя это хоть чему-нибудь научит... Да ладно уж, что с тебя возьмешь! Черт с тобой - наливай!..